— Это где же такие водятся? — Деда с любопытством глядел на меня.
Я смешался.
— Так, это... К Кольке старший брат приехал. Из командировки. Издалека. Вот он и подарил.
— У Кольки брат есть? — Изумился деда. — Вот не знал.
— Так, это... Троюродный. Да.
— И чего это он тебе такую красоту вдруг подарил? Небось, тоже друг твой самый лучший?
— Э... Так не мне он ее подарил. — Нашелся я. — Он Кольке ее подарил. А Колька мне.
— М-да? — Деда смотрел крайне недоверчиво.
— Ну да. — Подтвердил я как можно увереннее.
— Загадит тут все. — Деда печально вздохнул.
— Не, не загадит. — Я довольно заулыбался. — У нее так пищеварительный тракт устроен, что...
Я замолчал.
— Как устроен? — Ласково спросил деда.
Я прокашлялся.
— Ест она мало, потому как маленькая совсем. Вот и пищеварительный тракт у нее так устроен. Маленький.
— А, — неопределенно протянул деда. — Тогда понятно. А кормить ее, чем надобно, ты спросил?
— Э... — Затянул я по новой. — Так ведь, это... Фрукты там всякие, виноград поклюет, водички попьет...
— Ну, ежели водички попьет, тогда ладно. — Согласился деда. — И во фруктах полезные микроэлементы имеются, да.
— Во-во, — обрадовался я. — Тем и кормить надо, так он и сказал.
— Кто, он? — Не понял деда.
— Ну, он. Брат Кольки.
— А звать-то его как? — Не унимался деда. Вот ведь въедливый.
— Э... Федькой. Федей его звать.
— Это как сына нашего сантехника? — Уточнил деда. Вот же пристал.
— Ну да. Как его.
— И сколько же лет ему?
— Деда! — Негодующе возопил я. — Я есть хочу! Мне руки мыть надо!
— Ну, иди, раз надо. — Согласился деда.
Я пулей убежал в ванную.
"А врать ты не умеешь". С удовлетворением произнесла Деф.
Во всем у меня деда неординарный. И кушать я могу, когда хочу и что хочу, тут надо добавить, что найду, но принцип ясен. Одно меня не устраивает и сколько я не бился и спорил, результат ноль. Не дает мне деда есть там, я где хочу, не разрешает есть в моей комнате, хоть тресни. Только на кухне и только за обеденным столом. Да, очередной бзик и, как все дедовы бзики, непробиваем. Поэтому я сидел за неизменно разложенным обеденным столом на шесть человек, и жадно поглощал чудовищную гору еды. Это зловредная Деф настояла на обширном увеличении меню. Видишь ли, необходимо пополнить в организме запас того и сего. А если я пытался возражать, встречный аргумент выводился один, причем с пушечной логикой дипломатии канонерок. Тогда завтра я отправляюсь на поиски своего велосипеда один. А мои обличительные мысли о прямой взаимосвязи поступков Деф и последовавших затем событиях в расчет не принимались, ну вот никак.
Мысленное общение мне нравилось все больше и больше. Я мог ожесточенно спорить с вредной космической девчонкой и одновременно поглощать выставленные ей в качестве заложников продукты. Скрипнула дверь, вошел деда. Я мимоходом задумался. А ведь у нас дома все двери скрипят, а смазывать мне их деда не дает. Была как-то у меня попытка убрать протяжный скрип петель двери своей комнаты. Долго он ворчал и сетовал на старческие причуды, позволяемые в его возрасте. А масленку у меня отобрал.
— Славная пташка. — Произнес деда, войдя на кухню. Как, кухню. Четырнадцать квадратных метров, скорее, столовая. Птичка из Эдема сидела на дедовом плече и клевала из его ладони.
— Соскучилась по нормальной пищи? — Ласково приговаривал деда с непонятной улыбкой на лице. Видел я у него подобное выражение, но лишь раз. Шли мы по улице, и вдруг деда застыл, глядя в сторону. Я посмотрел. Там, еле шевеля ногами и опираясь на клюку, ковыляла древняя старушка, лет, наверное, за девяносто. Я требовательно подергал деду за рукав. Мал я тогда был, только после больницы, после аварии говорил плохо.
— Кто она? — Спросил я, и мне почудилось, будто через мои глаза, как сквозь бойницы, смотрит кто-то, бесконечно мудрый и бесконечно старый.
— Кто она? — Деда заперхал, то ли засмеялся, то ли закашлял, то ли заплакал. — Она... Человек, проживший долгую и счастливую жизнь.
Деда отвернулся и больше мы в тот день не говорили, сколько я не пытался. Доктор велел нам больше общаться для улучшения функции речи, что я и делал. Деда нет.
И вот сейчас в точности такое выражение на дедовом лице. Я испугался.
— Хорошая пичуга. — Сказал я, дабы хоть что-то сказать. Деда вздрогнул, втянул голову в плечи, его взгляд угас.
— Хорошая пичуга. — Согласился он.
— А хочешь, — меня озарило, — я подарю ее тебе?
Деда окинул меня странным взглядом. Напрягся, будто хотел гаркнуть, но вдруг как-то весь поник. Он медленно подошел и потрепал меня по вихрам.
— Эх, внучек. — Он улыбнулся. — Ты живи, радуйся. За меня не беспокойся. Все хорошо.
"Ну да, хорошо". Думал я, ожесточенно перемалывая зубами очередной продукт. "Не похоже, как-то".
— Ладно, деда, я побежал. — Проговорил я с набитым ртом, вскочил со стула, сунул пустую тарелку в посудомоечную машину. Народ мы с дедой вольный и независимый, потому посуду мыть никто не хочет, а положить в агрегат и достать, это можно, суверенитет не ущемляет. Чашку я ополоснул сам и убрал, она у меня одна и понадобиться может в любой момент вне режима работы посудомойки. — Спасибо, все очень вкусно, как всегда. — Неожиданно для себя я приподнялся на мысках, чмокнул деду в щетинистую щеку и шмыгнул в свою комнату.
"Бе-бе-бе, телячьи нежности". Противным голосом пропела Деф. "Ты давай, это". Я нахмурился, самому неловко стало. "Ты давай, того самого. Не дразнись, давай". "А то что?" Тут же спросила она. "Поцелуешь?" "Тьфу, на тебя". Обиделся я. "Верблюд". Деф тоже, похоже, обиделась. "Ты чего?" Растерялся я. "Ничего". Гордо ответила она. "Ну и ладно тогда". "Ну и ладно". "Вот и хорошо". "Вот и хорошо". Я замолчал. Давно понял, если Деф заупрямилась, переспорить ее невозможно. И ладно, и не хотелось вовсе.
Я свалился на любимый диван, цапнул пульт, включил телек, пощелкал каналами. "Слышь, Деф?" В ответ надменное молчание. "Ладно тебе, хорош дуться. Ты первая начала". "Верблюд". Я растеряно повертел головой. Вот ведь. И не денешься от нее никуда, вечно теперь со мной будет. Это даже не жена, там из дома сбежать можно, если что. Вон у нас сосед, дядя Степа. Пилила его женка двадцать лет, пилила, да в одночасье взяла, да и перепилила. Собрал он втихую пылившийся в течении двадцати лет рюкзак, снял со стены гитару и рванул с какой-то рыжей шалавой в Крым на ПМЖ. По крайней мере, так тетя Валя говорила, жена его коварно преданная. А мне-то как бежать? Вдруг лет эдак через двадцать характер у Деф окончательно испортится, что тогда? Я глубоко задумался. И расплылся в блаженной улыбке. "Ты чего?" Подозрительно спросила девочка. Почуяла. Вот ведь у них, у женщин, чуйка на подобные вещи работает. "Слушай, Деф". Я старался говорить как можно спокойнее. "А вот если, к примеру, я случайно косточек от винограда наглотаюсь, и у меня аппендицит вырежут, что тогда? Вроде там ты сидишь?" "Я на орбите сижу!" Возмущенно рявкнула Деф. "А вовсе не в твоих кишках!" "И все-таки?" Как можно миролюбивее спросил я. "Глотай, что хочешь и сколько хочешь, мне все равно". Ледяным голосом произнесла она. "Да?" С надеждой проговорил я. "Да. Выкину все на фиг". "То есть? Опешил я. "То и есть". Вредным голосом передразнила девчонка. "Не будет у тебя воспаления аппендикса. Я не допущу". Я пригорюнился. А свобода была столь близко. И чего, спрашивается, она разозлилась так? Странно. "Вот ты говоришь, жди двенадцать часов". Завел я разговор. "Ничего я не говорю". Тут же откликнулась Деф. "Я молчу, в отличие от всяких болтунов. И верблюдов". "Да что ты разошлась-то?" Растерялся я окончательно. "Ну, хочешь, я у тебя прощение попрошу?" "Хочу". Надменно заявила она. "Э-э-э..." Я почесал затылок, соображая. "Прости меня, Деф, пожалуйста". "Я больше так не буду". Строго сказала девочка. "Повтори". "Чего?" Я растерялся. "Скажи: "я больше так не буду"". Медленно, словно учительница на диктанте, произнесла Деф. Я возмутился. "Не стану я такое говорить". "Почему?" "Потому. А вдруг я, это... Ты вон, постоянно мне говоришь: "больше не буду, больше не буду", а сама вон, постоянно гадости подстраиваешь". "Какие такие гадости?" Она очень правдоподобно изумилась. "Кто? Я?" "А то я? По чьей милости мне весь живот отбили?" "А нечего плеваться направо и налево. Верблюд". "Ну, знаешь..." Я умолк и принялся яростно перещелкивать каналы. Достала. "Я, между прочим, когда тебя колотили, снижала силу ударов до легко переносимого значения". Печально сказала девочка. "А ты, вместо спасибо, обзываешься". Мне стало стыдно. "Снижала она". Проворчал я по инерции и потер живот. Не болит, но обидно. "Хорошо. Ваши извинения приняты". Величественно произнесла Деф. "Мир?" Сварливо спросил я. "Мир". Подтвердила она.
В наших взаимоотношениях наступила счастливая пауза. Я бездумно переключал каналы, Деф молчала. Жизнь налаживалась.
"Вот ты говоришь, жди двенадцать часов." Ни с того, ни с сего произнесла она. От неожиданности я подпрыгнул на диване. "Что ты хотел сказать?" "Я?" "Ты". Я подумал, посмотрел на часы. "Я хотел спросить. Я до двенадцати ночи, получается, свободен? Так?" "Так". Мне показалось, Деф подозрительно прищурилась. глядя на меня. "Тогда, можно я пойду к Кольке в приставку поиграю? Мне деда до десяти гулять разрешает. Он такой. Демократичный". Что я делаю, с тоской подумал я. Отпрашиваюсь у компьютерной девчонки, с висящего фиг знает, где спутника. Докатился. "Хорошо". Важно сказала та. "Но чтобы в десять вечера, максимум, в одиннадцать, был дома". "Да, мамочка". Пропищал я тоненьким голосом. "И игрушки я сам соберу". "Какие игрушки? И не мамочка я тебе". Ого, а Деф то смутилась, я по голосу почуял. Чудненько, надо будет ее почаще так называть. А то разошлась. "Чтобы был дома". Прямо домомучительница из мультика.
Я достал телефон.
— Колян, привет. Что делаешь? Как, собираетесь? А меня чего не позвали? В смысле, абонент, не абонент? А, ну да... — Я недовольно покосился на потолок. Можно подумать, связь организовать не могла. Кое-кто пренебрежительно хмыкнул. И хмыкает еще, вот ведь... — С Пашкой-диггером? Он что, не в канализации уже? Что он сказал? Опять? Ёлы, палы, мы от последнего раза в себя не пришли, только к дому воду подключили. Да, я с вами. Есть фонарь. Ладно. Адиос.
Деф недовольно засопела. Разбираться, отчего и почему, я не стал, быстренько снял с полки аккумуляторный фонарь, проверил заряд.
— Деда, я гулять! — Завопил я, напяливая кроссовки.
— Не позже десяти! — Крикнул он через открытую дверь.
— Ладно! — Я отмахнулся от выпорхнувшей пичуги. — Давай лети назад! Тебе на улицу нельзя.
"Она полетит с тобой". Сказала девочка. ""Она улетит". Возразил я. "Не улетит. Ее тебе подарили, значит, она будет рядом". "На улице ее кошки сожрут". "Не сожрут. Я прослежу". "Тогда невидимой ее сделай, иначе ребята расспросами замучают". "Хорошо".
Я выскочил на улицу.
Встречались мы в условленном месте, то есть рядом с детской площадкой. В качестве наблюдательного пункта я избрал раскидистое дерево, в тени которого на лавочке любят отдыхать молодые мамаши. Есть у меня на одной из веток любимый сучок, на стул с подлокотниками похожий. Свесишь ноги и сидишь, красота.
Во двор вбежал Пашка-диггер, или, как его называли ребята с соседней улицы, Пашка-помойка. Он спотыкался и размахивал включенным фонарем, хотя было светло. Глаза его очумело блуждали.
— Ребята! — Издали завопил он. — Ребята! Я клад нашел!
"Ты чего?" Недовольной кошкой зашипели у меня в голове. "Я тебя еле поймала. Не еле, конечно, но не падай больше".
Так и есть. Самые худшие предположения сбылись.
Когда Пашка нашел клад в последний раз, весь дом три недели жил без горячей воды, а нас месяц ловили страшные бородатые мужики и, издали грозя разводными ключами, хрипло орали о запрете посещений водораспределительных колодцев и срывания резьб на штуцерах.
Зато в предпоследний раз Пашка действительно нашел клад. Это было в начале мая. Им оказалась нычка моего нижнего соседа. "Дядя Крутой", или "Мерседес", серьезно болеет артритом, и его пальцы вечно растопырены в виде веера, однако это не помешало ему перед своим очередным арестом спрятать энное количество наличности за канализационную трубу местной водосети. Наш двор гулял неделю, а на вторую "Дядя Крутой" вышел на свободу за отсутствием улик. Весь следующий день он с ружьем охотился по туннелям за Пашкой-диггером, и в итоге, дом опять остался без воды. В общем, с Пашкой не соскучишься, и уж тем более, если он опять что-то "нашел".
— Ребята!.. Там такое!.. Я нашел такую!.. — Задыхаясь, частил Пашка.
— Что "такую"? — Настя подозрительно прищурилась. — Кого это ты нашел?
— Дыру я нашел! Иду я по третьему нижнему и вдруг вижу — из-за трубы глаза горят!
— Свят-свят! — Богобоязненный Митька перекрестился.
Он происходил из верующей семьи и постоянно пытался наставить нас на путь истинный. Канализацию он считал обиталищем злых духов, а в метро ездил лишь в исключительных случаях. Зато авиатранспортом он и родители пользовались безбоязненно, постоянно летая в паломнические поездки. Вот такой перекос отношения к строению мира. Несмотря на юный возраст, Митька пользовался в доме всеобщим уважением, а местный забулдыга Матвеич частенько подсаживался к нему поговорить о смысле жизни.
— Ну да! — Радостно подтвердил Пашка-диггер. — Что твои плошки светятся! Не иначе, думаю, кошка. Я туда р-раз фонарем, глядь, она, паршивка!
Мы облегченно перевели дух. Мы знаем десятки жутких историй о семейках-людоедах, крысах мутантах, маньяках-расчленителях и беглых крокодилах, обитающих в московских подземельях. Причем их неутомимым распространителем и ярым идейным приверженцем выступает как раз Пашка-помойка. Наберется в диггерском клубе страшилок, вывалит их на ночь глядя, а мы потом предков пугаем, когда по Пашкиному совету кастрюли с водой водружаем на крышки унитазов. А как же, вдруг кто вылезет?
— Кошка поморгала на меня, испуганно так. — Воодушевленно рассказывал Пашка. Деф презрительно фыркнула. "Ты чего?" Нетерпеливо поинтересовался я. Истории Пашка рассказывал интересные, я не хотел пропустить. "Кошки не умеют испуганно моргать". С осознанием собственного превосходства, сказала Деф. "Откуда ты знаешь?" Заступился я за товарища. "Много у тебя кошек было?" Деф вновь презрительно фыркнула, но промолчала. Пашка взмахнул фонарем, мы отскочили.
— А потом ка-а-ак прыгнет! Я гляжу — нет ее! Туда-сюда посветил и вижу... Она, родимая! Она самая!
Он сделал эффектную паузу минуты две длинной, по крайней мере, так мне показалось.
— Кошка? — Не утерпел Кузька, самый младший в нашей компании.
Злые языки утверждают, будто родители назвали его в честь сказочного персонажа, домовенка из мультфильма. Не знаю, вряд ли у кого хватит духа так издеваться над своим ребенком, но, если честно, чем-то наш Кузька в свои нынешние младые годы действительно очень походил на кукольного тезку. Может, невероятно обстоятельным, каким-то очень житейским взглядом на вещи. Именно Кузька был лучшим другом Пашки, и они замечательно дополняли друг друга, однако сейчас диггер обиделся на приятеля.
