Материк Сибирь

— Понял, будет сделано. — Четко ответил машинист.

У самих складов боеприпасов можно было ожидать все же сопротивления, поэтому все ощутимо подобрались, в ожидании первых выстрелов. Но все сложилось не так, как думали. Опасность настигла с иной, неожиданной стороны, сухие щелчки выстрелов разорвали темноту, откуда-то справа, никто даже не был ранен, и Семашко резво развернув машину в сторону предполагаемой угрозы, нацелил огни фар, слепя противника. Из кузова ударила очередь пулемета, в замкнутом пространстве кабины ощущения здорово смахивали на то, если бы Степан засунул голову в барабан, оглох он моментально.

И все же пулемет ему понравился, 'Серьезная штука, без дураков, с такой никакие товарищи из ЧК не страшны, пусть только сунулись бы' мечтательно-очумело подумал машинист. Оглянувшись по сторонам, обнаружил, что давно сидит в кабине в полном одиночестве, поручик присоединился к отряду для руководства боем. Покинуть свое место за шоферской баранкой он не решился — команды не было — поэтому происходящее свелось для Семашко к ряду зубодробительно-оглушительных (хотя, уже после первой очереди слух его сильно притупился) сотрясений. Внезапно наступила тишина, Степан даже удивился, с чего бы это? В этот момент дверь открылась, и появилось бледное лицо Черного, который что-то сказал, совершенно не разборчиво.

— Я не слышу тебя, Семен, говори громче!

— Степан, я говорю, все, раздолбали мы их, надо дальше прямо к вагонам продвигаться, поручик приказал.

— Понял. Ты давай, садись в кабину, чего ноги топтать.

Черный без лишних рассуждений ловко забрался на соседнее сиденье и захлопнул дверь. Степан снова развернулся и покатил дальше в сторону памятного склада. Белогвардейцы успели опередить их и уже вовсю хозяйничали, вскрывали ворота и запломбированные грузовые вагоны, кто-то додумался включить освещение, и Степан сразу убрал свет фар. Все еще оглушенный он таки выбрался из машины и пошел искать офицера. Нашел его быстро, в первом же складском помещении, где тот осматривал ряд ящиков с артиллерийскими снарядами.

— Какие будут приказы, господин поручик?

— А это вы, вы помнится машинист?

— Верно.

— Вот и отлично, идите и осмотрите паровоз, потом доложите мне.

— Понял, сейчас сделаю. — Уже повернувшись уходить, внезапно вспомнил про грузовик. — А что с грузовиком делать?

— А что прикажете с ним делать? Оставьте пока там, где стоит, думаю, он нам еще пригодится.

Кивнув скорее сам себе, чем поручику, который уже отвернулся, занятый осмотром трофеев, Степан бодро зашагал вместе с приятелем в сторону головы состава, где до поры до времени молчал черной глыбой красавец-паровоз. Поднимаясь по крутой лесенке, Семашко испытал ни с чем несравнимое наслаждение, такое, наверное, испытывает командир боевого корабля, поднимаясь по трапу на мостик своего крейсера. 'Ну вот, ведь думал, удастся ли еще раз машинистом побывать, а все-таки получилось'.

С машиной разобрались быстро. Все было в полном порядке, тендер полон угля, разведи пары и вперед. От созерцания механизмов и приборов его отвлек голос Семы.

— Слышь, Степан, а как там твои-то? Чего с ними? Как думаешь?

Семашко словно по голове поленом ударило. Стало невероятно стыдно за то, что начисто позабыл о семье. Сразу заспешив, он ничего не ответив Семе, полез вниз. Быстрым шагом, почти бегом, добравшись до поручика, который все еще инспектировал запасы вооружений, он без предисловий начал.

— Господин поручик, паровоз в полном порядке, хоть сейчас в дорогу.

— Отлично. Оставайтесь пока на месте. Скоро решим, что делать дальше, боюсь, такой арсенал нам не вывезти все же... — скорее рассуждая сам с собой добавил офицер.

— Эээ, господин поручик, простите, что отрываю вас от дел, но мне крайне важно попасть как можно быстрее в город, необходимо забрать семью. С тех пор как меня забрали чекисты...— голос Степана прервался, чуть справившись с волнением, он невнятно закончил, — я не знаю, что с ними.

— Я понял вас. Хорошо, отправляйтесь за своей семьей, возьмете двух бойцов, доставите заодно донесение командованию, думаю, лучше всего будет вывезти ваших близких на пароходы, туда все равно будут собирать всех желающих покинуть красную Тюмень, так что... Подождите, я напишу текст. — Поручик, достав из командирской сумки лист бумаги и карандаш начал быстро писать.

— Господин поручик, простите, что снова отвлекаю...

— Что такое, — не отрывая глаз от бумаги, спросил офицер.

— Я понимаю, что это наглость, но в городе полно красных, а здесь на складе столько оружия, карабином не отобьешься...

— Так что вы мне предлагаете? Пулемет вам дать и гранат? — С интересом, подняв голову, с иронией ответил поручик.

— Д-д-а, пулемет, 'Льюис', не помешала бы и пара гранат, конечно, — совершенно не уловив юмора, откликнулся машинист, — тут же десятки пулеметов, вот все эти ящики, целый штабель.

— А вы различаете, какое, где оружие по ящикам?

— Конечно, столько лет возить туда-сюда... Господин поручик, все-таки, что насчет пулемета?

— Ну что ж, раз вам так нужен пулемет, я дам вам его. Выбирайте любой, только не забудьте, они в заводской смазке.

— Я знаю, спасибо, господин поручик, мигом обернусь, только семью довезу до кораблей и назад.

— Обязательно жду вас, и не забудьте, как можно быстрее доставить депешу, впрочем, я эту задачу поручу Соколовскому.

Чистка 'Льюиса' не заняла много времени, а пока Семашко управлялся с агрегатом, Черный, найдя ящик с патронами нужного калибра, набивал диски, нашлись и простые — на 47 и увеличенной емкости — на 97. Самым интересным оказалось то, что пулемет был изготовлен, как явствовало из приложенного документа, под трехлинейный патрон. Так что Степан даже поздравил себя с такой удачей и раз уж пошел такой фарт, прихватил к ящику патронов еще и ящик гранат, правда, пока лежащих раздельно с запалами. У пулемета имелись удобная ручка для переноски, стальные сошки, установленные на кожухе ствола, и широкий брезентовый наплечный ремень. Также в комплект входили две сумки для переноски дисков, которые сразу же заполнил Сема. Машинист торопился, но привычка, сформированная еще в детстве, вынуждая доводить оружие до идеального состояния, не давала трогаться с места.

Уже и поручик, проходя мимо, удивленно качнул головой, мол, так торопился, а сам... И Степану пришлось коротко объяснить свои действия.

— Вот ведь, господин поручик, не могу с оружием иначе, должен обязательно все привести в порядок.

Офицер на этот раз одобрительно кивнул и скрылся в темноте.

Наконец, все было готово. Сема, получив винтовку, уселся в кабину, унтер Соколовский с рядовым, забрались в кузов, и машина тронулась с места. Степан может быть впервые ощутивший себя настоящим боевиком, самостоятельной боевой единицей с реальной огневой мощью, уверенно и лихо гнал машину по ночным улицам. Отовсюду доносились крики, пальба, кое-где разгорались огни пожарищ. Пулемет, удобно устроившись, справа от водительского сиденья, разносил по кабине мощный аромат смазки и оружейного металла — ни с чем несравнимый запах!

— Степан Ильич, ты это, чо так гонишь? Сбавь чуток, а... — Не успел Черный закончить эту судьбоносную фразу, как из-за поворота прямо навстречу их грузовику вывалилась туша с торчащими из круглых башенок толстыми стволами.

— Броневик! Свертай! — Дико заорал Семён.

Но было поздно. Водитель броневика, который как раз вписывался в крутой поворот, подставляя свой левый борт Семашко, заметил грузовик и постарался сманеврировать, вильнув вправо, уходя от столкновения, но им не хватило каких-то сантиметров. Степан, намертво вцепившись в руль, ударил по тормозам.

Удар был силен, как они не вылетели из кабины — потом и сами не могли понять. Пассажирам в кузове повезло меньше, оба оказались на земле. Благо мостовая была не мощеной, а прошедший вечером ливень размягчил обочины, в которые и влетели оба белогвардейца. Столкновение все же было не слишком сильным, но его хватило, чтобы броневик съехал в кювет и завалился набок. И вот теперь, с беспомощно задранным стволами пулеметов, он лежал, ревя двигателем, задние колеса бешено вращались, бессильно прокручивая дорожную грязь. Степан, не долго размышляя, перебросил рычаг коробки передач на нейтрал, подхватил 'Льюис' и, передернув затвор, взвел его в боевое положение. Соскочив на дорогу, он в три шага достиг поверженного броневика и, втолкнув широкий раструб к открытому люку водителя, громко скомандовал.

— Не дергаться. Глуши мотор и выбирайтесь, руки в гору, оружие на землю и не дурите, покрошу всех к едрене фене!

В голосе машиниста не было и тени сомнения, он на самом деле собирался стрелять, и сидящие в кабине бронированной машины это четко уяснили. Гул двигателя смолк.

— Тихо, не стрельни случаем, тут такой свистопляс пойдет — мало не покажется. — Раздался глухой голос. — Открываю люк, счас вылезем, ты сам то, хоть, чей? Наш, рабочий али беляк?

— Не ваш. — После секундной паузы ответил Степан.

В ответ повисло хмурое молчание. Семашко боковым зрением заметил, что и Сема, и оба солдата уже стоят рядом, с оружием в руках. 'Вот и, слава Богу, в одиночку только убивать сподручно, а вот в плен брать, куда как трудней'.

— Не тяните, выбирайтесь, оружие на землю. Досчитаю до трех и дам очередь.

— Все выходим. Не шуми.

Дверца с лязгом отскочила, и из опрокинутой машины начали выбираться люди. Первым делом они выбрасывали револьверы и ножи. Соколовский, кое-как счистив грязь с лица, рук и оружия принялся укладывать пленных на дорогу лицом вниз, руки за голову.

— Расстреливать вас не будем. Отвезем в комендатуру, там разберутся. — Сообщил он бывшим красноармейцам. — Вяжи их, Петриченко. И в кузов нашей машины заталкивай.

Унтер заглянул в нутро бронеавтомобиля и, убедившись, что там никого не осталось, повернулся к Семашко и спросил.

— Что с машиной, извините, нас не представили друг другу.

— Степан Ильич Семашко, машинист второго класса.

— Старший унтер-офицер Соколовский Дмитрий Алексеевич, Штурмовой Бригады Первой Армии, очень приятно.

— Взаимно.

Они церемонно пожали руки, для чего Семашко пришлось отпустить рукоять пулемета, удерживая его стальную тушу одной левой.

— Сейчас разберемся и с машиной, надо и броневик постараться поднять, как думаете?

— Было бы не плохо, если он своим ходом пойдет, нам только на благо.

Степан, внутренне напрягшись, снова уселся в кабину грузовика и, переведя рычаг для езды назад, тронул машину с места, поскрипывая, она все же ехала! Теперь предстояло решить, что делать с броневиком. Сняв толстый специальный трос с передка бронемашины, они прицепили его к задку грузовика. Соколовский, посмотрев на действия машиниста, двинулся куда-то в темноту, вскоре он вернулся, ведя за собой нескольких полуодетых мужиков.

— Помогут нам, все равно никто не спал уже, такой свист и грохот, какой сон? — пояснил он свои действия Семашко.

Тот кивнул в ответ. Потихоньку стронув машину, натянул трос в тугую, и начал двигаться дальше, стараясь вернуть бронеавтомобиль в вертикальное положение. Сквозь шум рычащего на низких оборотах двигателя, он слышал голос Дмитрия Алексеевича, командовавшего, 'Навались, дружней, и раз, и раз!'. Наконец, усилия дали результат, и броневик тяжело ударившись о землю, встал на все колеса.

Степан тут же остановил машину и, не глуша ее, снова выпрыгнул на дорогу. Почему-то он сильно волновался, подходя к машине. Двигатель завелся не сразу, пришлось попотеть, крутя ручку стартера. Забравшись внутрь поднятого боевого автомобиля, уселся на водительское место. Быстро разобравшись в управлении, стронул машину с места. Затем сделал небольшой круг и вновь остановился у грузовика.

В проеме люка появилась голова унтера.

— Степан Ильич, как быть? У нас же больше никто водить не умеет.

— Это не проблема, Сема научен, он не шофер, но потихоньку довезет следом за мной.

— Отлично, тогда Семен за руль грузовика, а вы так и оставайтесь здесь. Куда ехать, знаете?

— Да, я понял, где находится комендатура.

— Тогда не будем терять времени. Поехали.

И новообразованная автоколонна двинулась по темным улицам.

Глава 7. Белая Тюмень 2

Утром 19 сентября в жизни командующего Волжской Группой генерал-майора Владимира Оскаровича Каппеля произошло разом два не рядовых, а скорее даже, исключительных события. Хронологически первым стало мгновенное изменение окружающей природы, разом, словно, новый кадр в кинопленке, сменившей всё вокруг, кроме созданного рукотворно людьми. Мгновенно ставшие полноводными реки, вышедшие из берегов и разлившиеся, словно в самое сильное весеннее половодье, навалившаяся теплынь, от которой армия уже успела отвыкнуть.

Вторым оказалось срочное сообщение по телеграфу — вызов в Ставку Верховного. Тем же приказом Каппель получал чин генерал-лейтенанта, снимался с должности командующего Волжской группой, а на его место назначался комдив 1й Самарской дивизии, давний сподвижник Владимира Оскаровича — недавно произведенный в генерал-майоры Михаил Самуилович Ишменецкий.

Каппель терялся в догадках, но приказ есть приказ. Еще больше его удивил присланный для скорейшей доставки аэроплан. Спустя несколько часов он вошел в кабинет Верховного. После обмена приветствиями, Колчак предложил Каппелю сесть и сосредоточенно глядя генералу прямо в глаза сказал решительно:

— Владимир Оскарович, без лишних предисловий, я намерен снять с себя полномочия Верховного Правителя.

— Очень сожалею, но кроме вас, я не вижу ни одного человека, который мог бы занять это место.

— А я вижу, — возразил адмирал.

— И кого же? — задал логичный вопрос Каппель.

— Вас, — коротко, не сказал — отрезал Верховный Правитель.

Некоторое время Каппель молчал. Наконец, он прервал затянувшуюся паузу:

— Благодарю вас, Александр Васильевич, но я не готов принять столь лестное предложение. Я отказываюсь...

— В чью пользу? — вновь перебил его Колчак.

— В вашу, Александр Васильевич! — Прямодушно и бесхитростно ответил Каппель.

Теперь настала очередь молчать Колчаку. Он несколько секунд тяжело вглядывался в лицо генерала, словно надеясь что-то понять, но затем еще более жестко ответил:

— Владимир Оскарович, решение мною принято и не подлежит обсуждению. У вас нет права принимать его или нет. Отныне это ваш крест. Я мог бы привести свои соображения и основания, но в том нет нужды, и даже ваши слова лишь подтверждают верность моего выбора. Приказ подписан. С этой минуты судьба Сибири и Русской Армии — в ваших руках, господин Верховный Правитель.

Каппель долго не отвечал. Колчак, словно желая подчеркнуть всю неизбежность и окончательность происходящего, поднялся из-за стола и, обойдя его, встал рядом с генералом.

— Ваше Высокопревосходительство, готов послужить России на любом, кроме только что оставленного, месте. Можете располагать мной в полной мере. И еще. Я буду безусловно и всей душой поддерживать вашу позицию и решения в любом случае, твердо обещаю.