Мечты Идиота

— Я понял, что нужно действовать быстро, брать инициативу в свои руки. Требовалось публично обратиться к общественности и разъяснить ситуацию. Так как отрицать факт, который уже практически стал достоянием гласности, смысла большого не имело, требовался другой ход. И если вы читали мое интервью, то можете составить себе представление, сколько мне пришлось врать и измышлять, чтобы придать ситуации хотя бы внешне пристойный вид.

Михалыч, все так же глядя куда-то в пространство за стеклом, молча слушает меня. Потом вдруг задумчиво проговаривает:

— Я имел разговор с нашим финансовым партнером. Он очень недоволен, что его имя прозвучало в прессе в связи с этим скандалом.

— Еще раз говорю, оно прозвучало только лишь в силу необходимости. И, кстати говоря, прозвучало в самом лестном для него контексте.

— Его не интересуют лестные контексты. Он не стремиться к дешевой популярности в народе, у него совсем другие цели. Ты и сам понимаешь, какие. Но при этом его имя официально ни с какой политической силой связано быть не должно.

Должно, не должно, а оно уже связано. Да и вообще, кто его знает, откуда произошла утечка информации, ставшая причиной небольшого, но все же неприятного политического скандала?

— Я все же считаю, что поступил правильно. Причем в условиях, когда лидера партии нет в столице, мне пришлось это решение принимать самостоятельно, и я полагаю...

Антон Михайлович медленно поворачивает свое лицо ко мне, и я вынужден прервать свою речь на полуслове. Страшное лицо предстает передо мной — глаза Михалыча горят просто-таки каким-то дьявольским огнем, рот кривится в гневной гримасе. Мне даже на секунду почудилось, что руки Вице-спикера сейчас протянутся к моему горлу.

— Ты полагаешь? — раздается его зловещий свистящий шепот. — Ты считаешь, что имеешь право полагать? Ты кем себя возомнил, лидером партии?

— Антон Михайлович, помилуйте...

— Для тебя партийная дисциплина ничего не значит? Для тебя я ничего не значу? Может, ты свои порядки внутри партии хочешь установить? А? В Председатели захотелось?

— И в мыслях не...

— Не было, говоришь? — он смотрит мне прямо в глаза, и его взгляд как будто старается проникнуть внутрь меня — в самую душу. Безумно хочется мне отвести свои глаза от этого рентгеновского взгляда, но — нельзя!

Наконец, Михалыч отпускает мою душу на время, откидывается на мягкую спинку сиденья, и, опять нажав на какую-то секретную кнопку, спокойным голосом говорит в пространство:

— Алеша, возвращайся.

— Понял, Антон Михайлович! — рапортует искаженный динамиком невидимый голос, и я чувствую, что машина начинает совершать разворот. Мы едем обратно.

Надо что-то делать. Возникла крайне неприятная ситуация, и я в этой ситуации чувствую себя весьма неловко. Михалыч нервничает, это по всему видно. Но это же не повод, чтобы со всеми своими проблемами вот так вот ополчиться на меня! Нужно срочно убедить его в моей полной лояльности.

— Антон Михайлович, — начинаю я, — Вы тут правильно отметили, что уже семь лет я работаю под вашим руководством, и никогда прежде...

— Прежде — пожалуй, что никогда. А сейчас? Ты думаешь, мне не известно, что ты с Алексеевым тесные контакты имеешь? Что вы чуть ли не семьями дружите?

— Какие контакты, о чем вы говорите? Только по работе, только в рамках внутрипартийного взаимодействия...

— Внутрипартийного взаимодействия? И тебе не известно, что за "внутрипартийную работу" он проводит? Что он хочет инициировать новый партийный съезд? И поставить на нем вопрос о досрочном прекращении полномочий партийного руководства?

Конечно же, и это шило уже вылезло из мешка.

— Мне, конечно, известны такие слухи, — говорю я Михалычу, тщательно взвешивая каждое свое слово. — Но мы с ним эту тему не обсуждали.

Вице-спикер снова пристально смотрит мне в глаза. Неужели не верит?

— Ну, смотри, — говорит он, наконец. — Не советую тебе с Алексеевым связываться. Говорю тебе это, поскольку семь лет уже... — он не может сказать слова "доверяю", в лексиконе политика нет такого слова. Поэтому он просто довольно продолжительное время молчит.

— А Алексеев... — наконец, проговаривает он, как бы сквозь зубы. — Помнишь Никодимова?

Я утвердительно киваю головой. Конечно же, я помню бывшего депутата нашей фракции Никодимова, Царствие ему Небесное. Тоже был мужик деятельный, тоже носился со своими новыми идеями. Лет пять тому назад на него было совершено покушение, в результате которого он и погиб. В его машину была подложена бомба, которая разнесла на куски и самого депутата, и его жену, и водителя. На похоронах этого активного представителя нашей партии, в присутствии телевизионных камер, Антон Михайлович произнес крайне трогательную, и в то же время весьма патетическую речь. О мужестве и стойкости покойного, о его неоценимых личных качествах и заслугах перед партией, народом и страной. О происках политических врагов и тщете их усилий.

Ни исполнителей, ни заказчиков этого нашумевшего политического убийства так и не нашли. Зато трагическая смерть депутата Никодимова заметно подняла рейтинг нашей партии, который и позволил ей на следующих же выборах достичь весьма заметных успехов.

— Помнишь, значит? — цедит сквозь зубы Михалыч. — Ну, вот Алексееву, при случае, и намекни. По-дружески...

Холодный пот прошибает меня от этих слов. Того и гляди, волосы на голове зашевелятся, в ужасе перед теми обрывками мыслей и чувств, что мигом заполняют все пространство моих мозговых извилин.

И в этот самый момент машина останавливается. Мы снова оказались перед зданием Государственной Думы, и помощник вице-спикера, со свойственной ему расторопностью, уже распахивает дверь автомобиля перед одним из виднейших политических деятелей нашей страны. Я выползаю из машины самостоятельно, и всем своим существом чувствую какую-то внезапно навалившуюся усталость, которая тяжким грузом гнетет мое тело, мои мысли, мою душу. В ушах звенит. Я оглушен.

— И помни, — оборачивается ко мне Антон Михайлович. За какие-то мгновения с ним произошли удивительные метаморфозы. Вместо раздраженного, злобного интригана на меня смотрит несколько усталый, сосредоточенный и деловитый, озабоченный государственными проблемами политический деятель. — Сегодня в шестнадцать ноль-ноль у нас обсуждение повестки парламентской сессии!

Я молча киваю, но Вице-спикер уже не смотрит на меня, а спешит вверх, по гранитным ступеням, вперед, к самым важным и самым насущным государственным делам.

3.

Аэропорт. Это такое загадочное место, которое не может не волновать всякого, кто попадает сюда. Здесь мечутся толпы возбужденных пассажиров, обремененных своими вещами и переживаниями. Здесь мерцает таинственный свет электронных табло и телевизионных мониторов. И голос, раздающийся как будто бы ниоткуда, провозглашает начало и конец регистрации на очередной рейс.

Аэропорт — это волшебное, почти сказочное место, таинственный портал почти мгновенного перемещения в пространстве, точка перехода в иные миры. Всего несколько часов — и ты оказываешься в другой реальности, где все отличается от привычного тебе мира — и пространство, и люди, и само течение жизни. И даже, кажется, свойства самого времени претерпевают при этом какие-то необратимые изменения.

Самолет — весьма остроумное техническое изобретение, ставшее, как мне думается, следствием неуемного человеческого стремления к возвышению своей души. Правда, с тех самых пор, как изобретение это было рационализировано и поставлено на службу общественным интересам, утилитарные его аспекты вышли на первый план. Поэтому весь полезный эффект подобного рода возвышения теряется, и мы имеем дело всего лишь с перемещением нашего физического тела из одной географической точки в другую.

Вот опять я в Москве. И вновь, с первых же шагов нетвердой моей поступи по московской земле, этот город обрушивается на меня всей своей тяжестью. Все мои пять чувств травмированы одновременно. И я испытываю такое ощущение, как будто попал в гигантский мельничный жернов, который с большим шумом и скрипом проворачивается вокруг своей оси, безостановочно выполняя свою вечную работу — мелет миллионы попавших в него пшеничных зерен в муку.

Но это — ощущения первых минут, и я быстро начинаю адаптироваться. Ко мне приходит старая память об этом сумасшедшем ритме жизни, ритме движения большого города. Того города, где некогда я провел семь лет своей жизни. И я незамедлительно включаюсь в этот увлекательный процесс всеобщей суеты и давки.

В сущности, Москва для меня — это и не город вовсе. Не столица державы, не финансовый и деловой центр, не объект национального культурно-исторического наследия, и даже не фабрика грез. Москва для меня — это люди. Те люди, которые были, и до сих пор остаются моими друзьями. И, несмотря на то, что я покинул этот город вот уже шесть лет назад, друзей здесь у меня осталось к этому времени больше, чем я приобрел за эти самые годы в своем родном городе.

Есть в Москве у меня пять — шесть близких, дорогих моему сердцу людей. И если обстоятельства не позволят мне встретиться хотя бы даже с одним из них, этот мой визит смело можно будет признать неудачным. Есть еще человек двадцать, о которых я помню с большой теплотой, и которые, в свою очередь, помнят и обо мне. И с этими людьми мне тоже очень бы хотелось повидаться. И есть, наконец, еще великое множество людей, с которыми я, может быть, сам и не буду искать встречи, но всегда готов откликнуться на их желание увидеться со мной.

Звоню — различным людям, с единственным сообщением — я приехал. И тут же начинаю планировать встречи, назначаю свидания, намечаю программу визитов. Мои московские друзья и знакомые — совершенно разные люди, друг другу порою даже и неизвестные. Немыслимое дело — собрать их всех вместе разом. Нет, на то, чтобы встретиться со всеми, с кем я хочу, мне нужно не менее недели. И график моей московской жизни очень напряжен и сложен.

Впрочем, днем, как правило, я просто брожу по московским улицам, безо всякой определенной цели и смысла. Мои знакомые в это время трудятся на своих поприщах. Я жду вечера, когда состоится очередная заранее оговоренная встреча, в каком-нибудь из местных злачных заведений. А пока я предоставлен сам себе, и просто созерцаю такую необычную, по провинциальным меркам, жизнь. Несколько отстранено наблюдаю за обитателями этого загадочного столичного мира. Сейчас я — часть этого мира, несколько инородная, но все же не чужая.

В числе прочего, я посещаю ВУЗ, в котором некогда учился. Величественное здание на приречном холме, торжественно и гордо возвышающееся над всей близлежащей городской местностью.

Сейчас там все изменилось. Изменилось и снаружи, и внутри. Самое неприятное открытие — прямо на входе в здание. Вооруженная охрана, с металлоискателями. Кого попало внутрь не пропускают, и меня, разумеется, тоже. Ничего, меня это не обижает, и даже несколько раззадоривает. Даром я, что ли, провел в этих стенах столько лет? И я, конечно же, все равно проникаю внутрь, в обход всех постов и детекторов.

И, как выясняется, совершенно зря. Вот я неспешно иду по просторным, отделанным мрамором коридорам, в толпе шумной, веселой молодежи. Все в этом клубящемся людском сообществе молоды, веселы, энергичны, жизнерадостны. Я так не похож на них!

Когда-то и я был таким же, когда-то это просторное здание было моим домом, моим миром. Когда-то я чувствовал себя здесь своим. Но это было давно, слишком давно. Сейчас мне на смену пришли новые люди, и отныне это их дом, это их мир. А меня в этом мире нет. И не найдется в нем ни одного знакомого лица, которое бы смогло хоть частично, хотя бы мысленно возвратить меня в ту чудную эпоху, помочь ощутить аромат той самой атмосферы, что некогда пропитывала мою молодость.

Да, я чужой в этих стенах, и я спешу скорее отсюда выбраться. Выхожу на крыльцо с величественными гранитными колоннами, испытывая чувство огромной душевной подавленности и невыразимой тоски.

Нет, сюда я больше — ни ногой. Пусть отныне мой ВУЗ сверкает бриллиантовым светом только лишь в моей памяти. Его современное физическое воплощение способно только усилить мою скорбь по безвозвратно ушедшей эпохе моей жизни.

Вечером я встречаюсь со своими давними друзьями, отложившими по такому случаю все свои насущные текущие дела. Я собираю вокруг себя людей, живущих в одном городе, но чуть ли не годами не видевших друг друга, вместе. Я рад видеть их, они рады видеть меня и друг друга. Мы рады вновь представившейся возможности возродить в своей памяти те далекие светлые воспоминания.

Ну, и, конечно, обменяться самыми свежими новостями из личной жизни. Хотя, как оказывается, мало, кто может похвастать какими-то своими феерическими успехами.

К примеру, мои однокурсники — люди с университетским образованием, да еще в городе, где это самое образование, казалось бы, дает столько возможностей для собственной реализации — чего они достигли за это время? Есть ли в их профессиональной деятельности место творчеству, созиданию? Приносит ли их профессиональная деятельность им настоящее удовольствие?

Выясняется, что полученные когда-то знания давно и прочно забыты, выстраданный в результате пятилетних усилий диплом пылится где-то на дальней полке. А его обладатель теперь с увлечением занимается действительно важными для общественно-экономической системы вещами — торгует компьютерами, ксероксами, паркетом или рекламными возможностями.

И творчеству здесь находится место только в виде изобретения новых стратегий продвижения товара на рынок, разработки корпоративной ценовой политики и адресной работы с клиентами.

Все это — результат того, что человек после окончания своей учебы взялся за первую попавшуюся более-менее сносную работу. Мало задумываясь о том, что этот выбор может стать решающим в определении его профессионального пути на всю оставшуюся жизнь. Человек внушил себе сам, что вот этот род деятельности — это и есть его призвание, и есть самое главное дело его жизни. Человек с поразительной легкостью может убедить себя, что та профессиональная деятельность, которой он себя посвятил, ему действительно нравится.

В плену этой иллюзии, он не строит каких-либо далекоидущих планов, а просто живет. Позволяет этому городу пить свой жизненный сок, с покорной готовностью отдает ему всю свою жизненную энергию. Как будто один только факт проживания человека в столице — это и есть его самое главное жизненное достижение, а цель всей оставшейся жизни — удержать его.

Конечно, Москва — это город великих возможностей и великих соблазнов. И, приехав сюда один лишь раз из какого-нибудь провинциального Забугорска, очень трудно возвращаться назад.

Да, здесь, в Москве, жизнь бьет ключом, искрящимся и шумным. И, окунувшись в этот бурный ритм жизни, вот уже кажется тебе — ведь так и надо жить, ведь это и есть настоящая жизнь! Этот город, не церемонясь, берет тебя к себе в объятия, и даже вырвавшись из них, ты еще долго будешь чувствовать их грубую нежность. Этот город мечет тебе в глаза бисер своих сверкающих огней, и ты уже ослеплен их разноцветным блеском, уже отравлен сладким смогом этого мегаполиса, оглушен его неумолчным гулом. Этот город уже манит тебя чем-то таинственным, обещает тебе туманные, но сверкающие перспективы. Останешься ли ты здесь, или уедешь отсюда навсегда и безвозвратно — ты уже навсегда лишен душевного покоя.