Седьмой Принцип

— Да, все равно, — не признал опасности Веня.

— А-а-а, — сообразила Анна, — ты ушел от нее? И поэтому торчишь здесь?

— Можно и так сказать.

— Так и есть, не темни. Если тебе интересно мое мнение, давно нужно было...

Они помолчали, ощущая оба, что молчание сближает их. Лис подумал, уловил понимание, что любовниками они могли бы стать лишь случайно, и на короткий срок, а вот союзниками будут всегда. Только, в чем союзниками, и против кого? Не столь суть важно, отмахнулся он. Просто возникшее ощущение близости основывалось на расположении и благодарности, и это было правильное чувство.

— Скажи, — прервав паузу, уронил камень вопроса в озеро тишины Лис, — тогда... Что случилось, почему... Ты с Мишкой... Ведь все было у вас хорошо. Так казалось. Я тоже так думал.

— Так и было, — вздохнув, согласилась она. — Но, как оказалось, только казалось.

— В каком смысле?

— В прямом. Была лишь видимость счастья, иллюзия любви. Ты думаешь, он что, просто так по полгода в своих экспедициях пропадал? Нет, не просто так. У него там другая женщина была, другая семья.

— Да ты что! — удивился Веня. — А как ты узнала?

— Узнала... — сказала Анна неохотно. Помолчав, она продолжила, с трудом подбирая слова, явно через силу. — Однажды, когда Михаила не было уже давно, месяца полтора, что ли, ночью раздался телефонный звонок. Я сразу почувствовала тревогу, сердце просто сжалось в предчувствии плохих известий. Я сняла трубку, но никто ничего не говорил. Только в наушнике явственно различалось чье-то дыхание. Напряженное дыхание на фоне тишины. И при этом я была уверена, я знала, что звонит женщина. Я тоже молчала, правда, почти не дышала, дыхание у меня будто отнялось. Так мы пообщались, если можно так выразиться, молча, минуты три. А потом на том конце положили трубку. И тогда я поняла, что этот молчаливый звонок был для меня черной меткой. Дня три я места себе не находила, а потом сообразила, что тот номер, с которого звонили ночью, сохранился в памяти телефона. Так и было. Я нашла его. И я позвонила...

— И что там? — не выдержал Веня. — Кто там был?

— Кто был... — повторила Анна вопрос, словно проверяя его на слух. — Ответил Михаил, а его голос я, слава Богу, знаю. Но меня больше всего сразило то, что фоном его 'але!' звучали детские голоса. Я-то звонила днем... Он, понятное дело, уверял меня, что будет в такой глуши, где никакой телефонной связи нет.

— Дети?! — удивился Веня. — Но ведь у вас и так двое?

— Двое, — подтвердила Анна. — В общем, я собрала вещи, забрала детей и ушла.

— Но, погоди, как же теперь? Как ты, с детьми, одна? И вообще?

— Ничего, справлюсь. Я же сильная. И молодая, все у меня еще будет! Вот, кстати. — Она посмотрела ему в лицо. — Раз уж наши обстоятельства такие схожие, ну, и после всего, не хочешь ли объединить наши усилия и, так сказать, устремления? Верней и преданней жены, чем я, тебе не найти. Поверь мне. Ну и, откормила бы тебя, наконец, а то истощал совсем. Как я готовлю, ты знаешь. Ну, что скажешь?

Веня растерялся. Перспективу так сразу устроить свою личную жизнь он не рассматривал, поэтому предложение Анны застало его врасплох.

— Спасибо за доверие, конечно, — промямлил он, — но я пока не готов. Даже не думал об этом. И, знаешь, сейчас и не время, об этом думать. Надо мне сначала кое с чем разобраться, потом, может быть... Подумаем, обсудим...

— Да не напрягайся ты так, расслабься! — засмеялась Анна. — Я пошутила. Хотя, ты знаешь, что в каждой шутке только доля шутки, поэтому, когда будешь готов — приходи. И мы обсудим твое предложение! Только смотри, не опоздай... Бабье время утекает быстро, вынуждает поторапливаться. Ну, мне пора.

Потом, глядя, как спокойно и деловито, не обращая на него внимания, Анна собирается, он неожиданно спросил ее:

— Послушай, я так и не понял, как ты узнала, что я здесь?

— Странная история, — сказала она. — Я, вообще, не собиралась, даже и не думала. Просто шла по своим делам, здесь, неподалеку. И на углу, на перекрестке, ты знаешь, у гастронома, возле газетного киоска, увидела какого-то человека, с экзотической, как для наших мест, внешностью. Такой, в странных одеждах, индийского, быть может, типа. Впрочем, я не уверена. В хламиде какой-то. Он играл на фантастическом струнном инструменте с резонатором из высушенной тыквы и пел заунывно на незнакомом языке. Несмотря на это, мне удивительным образом было понятно, о чем он поет. А в голове на все лады, словно припев, крутилось: нарада, нарада, нарада... Что за нарада — ума не приложу. А потом подумала, что раз уж я здесь, то должна тебя увидеть. Это вообще странно, почему я была уверена, что ты здесь, в этой квартире, и это ощущение, как наказ или призыв, что должна тебя увидеть. Прямо зов какой-то, честное слово. Трудно объяснить. Остальное ты знаешь. Ну и знай еще, что я нисколько не жалею о нашей встрече. Напротив, рада, что так все случилось. Впрочем, я это уже говорила.

Дверь, щелкнув замком, закрылась. Лис, стоя в прихожей, смотрел на нее, как, наверное, смотрит какой-нибудь моллюск на створки захлопнувшейся раковины. Взгляд изнутри, с соответствующим набором ощущений. И мыслей.

Странная женщина... Странные отношения... Странная жизнь.

После ухода Анны, Лиса вновь с головой накрыла тишина пустой квартиры. Все, что произошло накануне, было странно и необъяснимо, но уже не существовало, как перестает существовать всякое настоящее, просачиваясь и истекая в прошлое. Что осталось в воспоминаниях, уже не жизнь, а лишь ее отголоски и отблески, и лишь в таком качестве деталь другого настоящего. Но — существенная деталь, способная отравить или украсить его. Вене было хорошо. Жизнь совершенно неожиданно подарила ему удивительную и такую необходимую встречу, тем самым дав понять, что она, жизнь, вовсе не собиралась ставить на нем крест. А, значит, не все еще потеряно для него, и он выберется из своих передряг.

Тут в голове его возникло слово, названное Анной, и, обрастая смыслом, капля за каплей стало обрушиваться в тишину: нарада, нарада. Он сообразил, что слово обозначает имя, и это имя ему знакомо. Вдруг вспомнилось еще, как месяца два назад, может, больше, еще до этих событий, но практически непосредственно перед ними, что важно, у него случилась встреча, похоже, с тем самым человеком, о котором рассказала Анна. Только тогда он был одет не в восточные одежды, а вполне обычные, правда, сильно поношенные, словно с чужого плеча, отчего был похож на старьевщика.

Он пристал к нему на улице с предложением купить у него что-нибудь. Да вот хотя бы эту резную доску. Как репей прицепился, купи да купи. И ведь с чего-то взял, что именно его заинтересует такое старье. А доска была очень старой, бесспорно. Панно размером с небольшую картину, не больше полуметра в длину. Или в ширину, там даже не вполне ясно, как ее располагать. Темная доска казалось почти черной из-за покрывавших ее слоев лака, какой-то еще краски и, конечно, грязи, так что разобрать, ни что там изображено, ни даже породу древесины было невозможно. Дерево, кстати, было очень странное, в ободранных от лака местах по виду похожее на темный янтарь или на старую-старую кость. Веня ничего подобного не встречал.

Да, он взял бы ее, конечно, без раздумий, тем более что любил такие вещи, профессионально занимаясь реставрацией предметов из дерева, но денег у него тогда, как обычно, не было. Не то чтобы лишних — вообще нисколько. Но тот странный тип, Нарада, похоже, вопросом денег не заморачивался, зато ему почему-то хотелось, чтобы вещь оказалась непременно у Лиса. В итоге так и вышло, он купил ее за символический рубль. Марина зашипела на него, мол, тащишь домой всякую дрянь, лучше бы делом занялся да денег заработал, поэтому он поскорей убрал панно от глаз подальше, сунул его на шкаф, да и забыл про него. Как выясняется теперь, забыл основательно. И не мудрено, начавшиеся вскоре события капитально очистили его память от мелочей.

И, странное дело, чем больше Лис вспоминал ту старую доску, и про загадочного Нараду, тем большее значение приобретало это событие, этот факт в его сознании. Все сильней росла его уверенность в том, что Нарада со своим артефактом появился в его судьбе не случайно. Нелогичная, иррациональная идея, но она была, и просто так от нее отмахнуться Веня не мог. Тем более что память, раскрываясь и распускаясь, предоставляла все новые подробности его встречи с восточным человеком Нарадой.

Помнится, тогда он показался ему едва ли не безумным, потому как речи его были малопонятны, и лопотал он что-то невразумительное. Бери, бери, кричал он, суя ему свою деревяшку. Вещь, мол, стоящая, не каждому в руки дается, а ты, типа, один из немногих, ты избранный, бери. Что за чушь, ну? Эта вещь пригодится тебе, талдычил, очень скоро, и так, как ты себе и представить не можешь. Бред какой! А если что непонятно будет, я тебе, мол, подскажу. Никто не подскажет, а я подскажу, потому что это моя работа — подсказывать. Типа, появятся вопросы — найдешь меня. Где найти-то? Смотри, говорил еще, не опоздай! А если уже опоздал, что тогда? Полный бред! Если разобраться, он тогда ту доску купил, только чтобы отвязаться от торговца. Уж больно силен продавец был и настойчив.

Вот и начало пути — ему следует найти Нараду. Что за имя такое? Странное, как вопрос на чужом языке. Пусть теперь объясняет свои намеки, и вообще, что все это значит, тем более что это его работа, объяснять. Сам говорил, если что — приходи, помозгуем вместе. Вот и помозгуем. Но сначала надо забрать панно и рассмотреть его как следует. Ведь не зря же так настойчиво Нарада старался его ему всучить.

Когда Веня подумал о том, что за панно придется возвращаться домой, настроение снова испортилось, потому что ни с Мариной, ни, тем более, с Анатолием встречаться ему не улыбалось. Но идти придется, так что следует взять себя в руки. Хорошо, что пару дней еще он сможет здесь перекантоваться, а то было бы совсем тоскливо. Куда ему сейчас податься, если что? А некуда. Друзей у него не много, кроме Мишки, еще Женька есть, но и с ним в последнее время отношения как-то разладились. Так что...

Он и не заметил за раздумьями и воспоминаниями, как наступил вечер. Комнаты наполнил сумрак, еще более густой и плотный, чем тот, который затопил пространство за окнами. Веня подумал, что источник тьмы, должно быть, находится в квартире, и уже отсюда через окна она изливается на улицу. Мир показался хрупким и зыбким, словно видение, словно мираж, он мерцал и грозил рассеяться. Его нужно было спасать. Веня включил свет, и на внешний мир сразу обрушилось темное покрывало. 'Да, спас', — оценил свой подвиг весьма скептически Лис. Он обошел квартиру и повсюду включил свет, расширив таким образом островок безопасности. Потом на кухне, стоя у окна, доел половину батона и допил кефир. Не насытился, а лишь еще больше разохотился. С сожалением посмотрел пустую бутылку на свет, поболтал из стороны в сторону, запрокинув голову, вытряс в раскрытый рот еще две капли и, растирая их языком изнутри по губам, для чего-то взялся полоскать бутылку под краном. Вот для чего? Ведь можно было просто сунуть ее в угол, Ленька бы не обиделся. А теперь уж точно обидится.

Помыв бутылку и держа ее в левой руке, Веня правой закрыл кран, но вода почему-то продолжала течь. 'Что за черт?' — снова помянул адского вредителя Лис. Он отставил бутылку на стол и со всей основательностью подступился к крану, пытаясь закрыть его обеими руками. Он несколько раз открыл и снова завернул вентиль, но эти манипуляции ни к чему не привели, вода продолжала течь. Веня был в совершенном недоумении, потому что этого не могло быть, но вот происходило. Вода текла полноценной струей, ударяясь в раковину, разбивалась и брызгами разлеталась по сторонам, обильно смачивая пол кухни. 'Надо перекрыть общий вентиль, — подумал Лис, — вот только где он?' Но осуществить задуманное не успел, словно откликнувшись на его мысли и упреждая его действия, вода стала прибывать и из стока раковины. Зеленая и пузырящаяся, она быстро поднялась да верха и хлынула через край. Веня, отступая перед разбушевавшейся водной стихией, вышел из кухни, и тут услышал, что что-то подобное происходит и в ванной. Заглянув в нее, он увидел, что вода хлещет там из кранов полными струями, переливаясь из ванны и раковины на пол. Даже из сливного бачка и из самого унитаза, приподнимая стульчак, изливалась вода. Это было похоже на светопреставление, на всемирный потоп или на сумасшествие, Веня не знал, на что больше. Но одними хозяйственными помещениями дело не ограничилось.

В комнате, в которой он провел ночь, и где стояло полюбившееся ему кресло, тоже что-то происходило, о чем свидетельствовали доносившиеся оттуда плеск и бульканье. От порога Веня увидел, что пол в зале уже залит водой по щиколотку, и вода быстро прибывает. С оторопью он смотрел, как изливалась вода из вазы синего стекла, стоявшей на столе. По полированной поверхности она растекалась от центра во все стороны и срывалась вниз с четырех граней широкими ровными струями, точно скатерть с пенной бахромой. Но не это было самым удивительным.

Больше всего изумили и ошеломили Веню ежики. Все они, которые находились в комнате, кося глазами в его сторону и раскрыв свои маленькие пасти, выбрасывали по направлению к центру комнаты тонкие струйки воды. Так порой играют, сидя в ванной, дети. Однако теперь никакой веселости не ощущалось. Было, конечно, определенно красиво, но было и страшно, да так, что дух захватывало. И тут Веня сообразил, что пора уносить ноги.

Шлепая по воде, он добрался до двери и, открыв ее, вышел на площадку. Удивительно, но вода не последовала за ним, оставшись в квартире, словно в бассейне, и лишь его мокрые следы на лестнице убеждали Лиса в том, что он не спятил.

Захлопнув дверь, Веня вышел на улицу.

Присев на лавочке у подъезда, он вылил из туфель воду, снял и, хорошенько отжав, вновь натянул носки. Еще подвернул мокрые штанины джинсов. Ощущал он себя не сухо и не комфортно, и думал, что неплохо было бы переодеться, но как раз этого он сейчас сделать не мог. Идти ему некуда. Странно было почувствовать себя чужим и всеми брошенным в родном городе. Вот так, раз — и ты словно сорванный лист на ветру. Хорошо, кстати, что нет ветра, а то совсем стало бы тоскливо.

Подавив усилием воли зашевелившуюся в душе, всегда наготове, тоску, а также прочие чувства, делавшие его слабым, Лис встал и, нахохлившись, втянув голову в плечи, чавкая мокрыми туфлями, пошел прочь. По ночным улицам. Куда глядят глаза.

Глава 8

Друзьям всегда найдется, о чем потолковать.

Близилось утро, но ни о каком сне, конечно, не было и речи.

Лис вжимался в жесткую скамью в одном из залов ожидания на железнодорожном вокзале, и, обнимая себя за плечи, старался сберечь — хотя бы сберечь! — то небольшое количество тепла, которое еще вырабатывалось в недрах его организма. Он совсем не помнил, как оказался на вокзале. После нескольких часов бесцельной ходьбы по городу, ноги сами принесли его сюда. Он только тогда и опомнился, когда обнаружил себя, стоящим посреди освещенного, но пустынного кассового зала. 'Да уж, — подумал тогда Лис, — дороги не только начинаются на вокзалах, но и ведут к ним'. И то ведь, а куда еще идти тем, кому идти некуда, кого нигде никто не ждет? Где найти приют, пусть временный, немного тепла и, главное, надежду на то, что с приходом утра одна из дорог увлечет по направлению к более изящной и удачной жизни? Так что же удивляться? Человек сам, когда сознание отказывается — бессознательно, на уровне организма, выбирает то направление, где ему должно быть лучше, чем в исходной точке. Можно, наверное, даже закон такой сформулировать, следования от плохого к лучшему. Хотя, и так все понятно, Господи!