Семь тысяч сто с хвостиком

Оставив стрельцов ожидать возле избы, Тимофей с Захаром вошли внутрь избы. Там их встретил губной староста, мужик пятидесяти лет от роду, здоровенный, с густой рыжей бородой и такой же копной волос. Он, видимо был уже предупрежден о появлении начальства из самой Москвы. При появлении Тимофея и Захара он встал и довольно низко поклонился.

— Здоровья желаем тебе господин особый обыщик!

— И тебе не болеть! Случаем не староста ли ты?

— Губной староста, правда твоя!

— Как звать? — спросил его Романцев.

— Филипп Николаев сын Кривонос, — представился губной староста.

— Один здесь или есть помощники?

— Есть пара... один подьячий излагает все на бумаге, а второй, милчеловек, трудится, развязывая языки молчунам.

— Добро. Где теперь они?

— Так по домам сидят, ночь никак на дворе!

— А ты ж чего сидишь здесь, а не с женой?

— Наказали тебя ожидать...

— Трудиться тепереча будем вместе. Зови своих помощников!

Кривонос, поклонился и исчез из избы, а Романцев приступил к своим обязанностям. Он расположился за столом, за которым только что сидел губной староста и усадил рядом десятника, который внимательно смотрел на важного человека с уважением, но не подобострастно. Грамоте Захар был не обучен и, глядя на то, как Тимофей читает бумагу, он испытывал какое-то незнакомое ранее ощущение причастности к чему-то важному и таинственному. Тем временем, ознакомившись со списком послухов, Романцев указал десятнику на первых трех, приказав их привести первыми. Десятник кивнул и выйдя на крыльцо отослал шестерых стрельцов за указанными посадскими людишками. Оставшимся же стрельцам он наказал нести караульную службу возле избы, охраняя московского чиновника, спокойствие и порядок. Среди оставшихся охранять избу был и Ванька Чернобров.

Вскоре, правда уже далеко за полночь в допросной избе появились первые вызванные послухи. Их по одному вводили внутрь, где особый обыщик, восседавший во главе стола, пристально всматривался в допрашиваемого, очень долго молчал, и только спустя продолжительное время, когда разбуженный и почти насильно доставленный человек начинал паниковать, приступал непосредственно к допросу. Рядом с Романцевым по правую руку восседал рыжий губной староста. В углу избы сидел подьячий, который слушая вопросы и ответы, тут же наносил их на бумагу. В другом углу притаился невысокого роста, но чрезмерно широкий в плечах губной подьячий и одновременно палач, по совместительству который помогал допрашиваемым развязывать языки. Кликал его губной староста просто Фролом, без фамилии и очень брезгливо, наверное, от того, что не любил пытки, да побаивался оказаться сам в руках этого душегуба.

— Приведите его к присяге! — устало молвил Романцев и Фрол подошел к трепещущему человеку поднеся ему Евангелие и крест, который тот поцеловал, обещая говорить только правду, а за ложные показания нести ответственность вплоть до смертной казни.

— Кто будешь? — строго заговорил особый обыщик, после продолжительного молчания.

— Федка Дементьев я, барин... — испугано отвечал допрашиваемый

— Чей холоп?

— Свободные мы, копейщик...

— Лет сколько?

— Так уже сорок годков от роду...

— Где живешь?

— В слободке возле Упы, третья изба.

— Кокой веры будешь?

— В православии крещен! — и в подтверждении своих слов мужик перекрестился.

— Ты давал извет по делу и слову государеву?

— Я, барин...

— Какое Государево дело за тобой? Изложи все, что тебе известно!

— Третьего дня апосля сентября заходил ко мне Фома, что торгует у кремля сапогами. Было эт уже к вечеру. Жена моя накрыла на стол. Мы выпили, потрапезничали и будучи во хмелю Фома сказывал, что слыхал он на ярмарке, как ходили по рядам какие-то люди, и порочили воеводу нашего боярина Морозова. Дескать жизни не дает, а все больше грабит людей. Что мол пора вспомнить о Болотникове и молясь богу извести порядок татьевский. Мол народ устал роптать и надобно идти к боярскому сыну Шеину, что собирает он свободных и беглых людишек дабы пойтить супротив воеводы...

— Что за люди ходили по ярмарке?

— Это мне неведомо, только сказывал он, что одеты были богато и говорили на нашем языке свободно.

— А что взамен обещали, он не слыхал?

— Не знамо, мой господин! Он не сказывал, а я не спрашивал. Как только узнал о сем, сразу же сообщил в губную избу.

— Правду сказываешь? — прикрикнул на трясущегося от страха послуха боярский сын Романцев. — Или же брешешь? Смотри, вон Фролка заскучал. На дыбе можь еще чего вспомнишь!

— Не вели губить, барин! Всю правду изложил, все, что знал! Вот тебе истинный крест! — и Федка перекрестился.

— Ладно! Свободен пока! Ступай домой и о сем ни звука!

— Не изволь беспокоиться, барин! Буду нем, как рыба...

— Ступай!

Счастливый и напуганный копейщик, поклонившись господам в пояс, стремительно убежал вон из избы.

— Больно ты добр, батюшка, — сказал губной староста, не глядя на Романцева, явно озадаченный расспросом московского обыщика. Он не привык в своем труде так мягко выспрашивать у черни всякой.

— Так это пока токмо распрос. Вот соберем все сведения, тогда и будем доводить извет, — пожал плечами обыщик и обратился к дьячку: — скажи Захару, чтоб заходил следующий!

Следующим оказался седовласый однодворец Карп Петров сын Пантелеев. Ему стукнуло уже семьдесят лет и он, видимо, уже не волновался от мысли о наказании за навет.

— Помню я еще те времена, когда стрельцы заперлись в кремле и падаль ели, а народ страдал от лихоимства ляхов и других воров! Не желаю увидеть вновь такие времена! Токмо поэтому подписал извет, — так смело смотря в глаза Романцеву и Кривоносу ответствовал старик.

— Поведай и нам в чем суть твоего извета, — попросил его Тимофей, испытывая уважение к его бесстрашию.

— Хозяйство у меня крепкое, сорок четвертей земли. Семья большая, да и нанимаю порой всяких праздно скитающихся людишек, что по осени ищут где б на хлеб насущный заработать. Но, беглых — никогда! — поправился старик. -Так вот собрал я урожай и надобно было кое-что продать. Вот и поехал в начале октября по торговым делам в Кузнецкой слободе, взял младшого сына Андрейку, женку евойную, а остальные дома остались. Подъехали мы к обедне и зараз на торговую площадь. А там значит народу собралось тьма! Такого я ешо не видывал. Значится посередке на телеге стоит в кафтане сотника стрелецкого человек и ведет крамольные речи. Призывает значит люд к тому, чтоб поднималися все супротив воеводы тульского, значится боярина Морозова. А народ не расходится и внемлет его речам. Правда больше среди того люда было холопов помещичьих, да церковных и черносошных.

— А что он говорил-то? Только осторожней, отец, вспомни дословно! Не приукрась и не доскажи! Ибо так закон государев велит! — попросил старика Романцев.

— Так, господин хороший, дословно не смочь мне. Стар я память ужо не та. Боюсь не смогу сказать точно, что он там глаголил.

— Не пиши! — приказал Тимофей дьячку и тот, отложив перо в сторону, стал смотреть на допрашиваемого старика.

— Ладно, говори, что помнишь! — предложил обыщик.

— Так и помню я мало что. Не запоминал особо. Могу токмо сказать, что речи вел острые, называл воеводу нашего и вором, и разбойником, что грабит народ православный и все тащит в свои закрома.

— Ну, а что предлагал-то?

— Предлагал приходить к нему, что мол под его защитой будут, что поведет на правое дело...

— А людишки те чего?

— А чего! Кто соглашался, кто плевался и уходил. По-разному было. Мы-то тоже не остались слушать, не распрягая кобылку, так и уехали восвояси, не продав ничего. Потом уж поехали в Петровскую, там и продали все.

— А что за сотник-то был? Знаком тебе?

— Не! Я его не ведал ранее.

— Ну, а людишки что-нить говорили в толпе, кто это был?

— Да вроде кто-то обмолвился, что-то был некто Шеин...вроде, а може и не он. Не могу навет делать, прости, батюшка...

— А коли поймаем, узнать сможешь?

— Да поди смогу, чай не ослеп ешо...

— Ладно, отец, ступай с богом. Да смотри не болтай ни о чем!

— Что ж я не понимаю! Государево дело! — старик поклонился и, нахлобучив шапку на голову, вышел из избы на ночной холод.

— Ну, что, Тимофей Андреевич, следующего будем расспрашивать, али отдохнуть желаешь? — спросил обыщика губной староста, зевая и крестя свой рот. — Может до утра отложишь? Поди с дороги, не отдохнувши и сразу в губную избу. Ведь за ночь ничего не измениться, и все изветчики никуда не пропадут.

— Я бы соснул немного, но государево дело не может ждать, любезный Филипп Николаевич! Надобно не жалея живота трудиться! Ведь крамольники не спят и уготавливают разбой и воровство.

— Не изволь сердится, батюшка, — спохватился староста, пожалев о своем предложении.

ГЛАВА 8.

Архип Осипов оказался человеком живым, хитроватым и даже в большей степени ушлым, впрочем, настоящий управляющий и должен быть таковым. Управляя большим хозяйством невозможно оставаться честным и прямым, оно, это хозяйство, требует от человека изворотливости и большого ума и где-то даже нечистоплотности. Все эти качества присутствовали в характере Архипа с избытком. Внешне же он казался совсем другим. Аккуратная русая борода и закрученные кверху усы придавали его внешности благовидность и некоторую благородность. Роста он был среднего, а телосложения некрупного, обычный средний мужичок.

Он встретил ночных гостей в своей деловой светелке, сидящим за столом, заваленным бумагами и амбарными книгами. По его бодрому виду невозможно было даже предположить, что до появления гостей Архип Иванов сын крепко и сладко спал. Когда его разбудил служка, Архип еще долго не мог прийти в себя, не понимая спросонья, зачем ему вставать среди ночи. Но прислуживающий ему человек напомнил, что хозяин велел принять боярского сына в любое время.

С помощью все того же холопа управляющий облачился в повседневные одежды, намочил лицо холодной водой, вытер его рукавом кафтана, пригладил мокрые волосы ладонями и поспешил в присутственное место железоделательного завода.

— Доброй ночи, судари! — приветствовал гостей Архип, слегка приподнимаясь со своего места, подчеркивая тем самым, что он и уважает их, но и знает себе цену. — Чем обязан такому позднему разговору?

— Здравствуй Архип Иванович, — поздоровался Акиня Петрович за всех вошедших с ним, и за Адама Киселя, и за Семена Капусту. Только его верный пес Никифор остался во дворе с лошадьми.

— Устраивайтесь поудобнее, — предложил Архип, указывая на дубовую лавку, стоящую по другую сторону стола.

Гости подошли к столу и уселись напротив управляющего. Лях и черкашин молчали, а заговорил вновь Акиня.

— Вели мы беседы с товарищами твоего хозяина Андрея Денисова сына. И дано нам было им соизволение выслушать нас через тебя, Архип Иванович.

— То ведомо мне, слушаю вас, — кивнул головой управляющий.

— Надобно нам пищалей, да мушкетов, да пистолей кремниевых вашего завода.

— Делаем мы онное, сколько надобно? — кивнул головой Архип.

— Мммм... десять сотен...

— Сколько? — удивился Архип.

— Десять, — твердо ответил Акиня.

— Вы что же это, войско желаете вооружить?

— Имеется надобность в таком количестве, — уклонился от объяснений боярский сын. — Кроме того, желаем пулей бочонков сто.

— Уж не к баталии великой ли готовитесь?

— До стрельбы мы сильно охочи, — опять уклонился от ответа Акиня. — Сказывали мне, что Андрей Денисович, был не супротив такого заказа.

Архип и вправду получил распоряжение хозяина, в котором тот приказывал удовлетворить все просьбы боярского сына. Но о таком крупном заказе тот его не извещал, впрочем, и не должен был. Его, управляющего, решения хозяина не должны были касаться, он обязан был строго исполнить веления Виниуса.

— Что ж, это возможно, но склады наши зараз пусты и такого количества мы не наберем.

— А сколько вы сможете зараз нам отдать?

— Надобно посчитать, — Архип взял одну из амбарных книг и, раскрыв ее, полистал в поисках нужной страницы. Найдя то, что было ему необходимо, он стал водить пальцем по строчкам и что-то высчитывать. Наконец, он захлопнул книгу и положил ее на прежнее место. Все это время ночные гости молча и терпеливо ожидали его ответа. — Зараз у нас наберется две сотни пищалей, три десятка пистолей и мушкетов токмо полсотни.

— А к какому времени завод наделает остальные пищали?

— Ну, не раньше, чем к рождеству, и то это ежели все остальные заказы пустить побоку... А точнее чего и сколько надобно?

— Десять сотен пищалей, пару сотен мушкетов и пистолей хотя б сотню.

Архип взял со стола небольшого размера книгу и вписал пером цифры, что называл Акиня Петрович.

— Мне надобно доложить Андрею Денисовичу. Я человек маленький, не могу решать такие дела без его ведома.

— А имеющиеся на складах пищали мы можем забрать и когда?

— Не знамо, решает все Андрей Денисович. Завтра я ему отпишу и отправлю с посыльным в Москву, там тепереча мой хозяин. Покамест он ознакомится и отпишет мне указания...думаю дней через пять я смогу дать ответ...

— Архип Иванович, наше дело щекотливое и довольно тайное, как ваш гонец попадет в беду? Может иным способом можно решить наше дело?

— Не изволь беспокоиться, Акиня Петрович, все дела нашего завода сугубо тайные и не терпят оглашения, посему все наши донесения сокрыты от посторонних глаз, ни одна живая душа не сможет прочитать наши письма, потому как тайными знаками они писаны. Не терзайтесь! — успокоил управляющий своего гостя, он не соврал ему так как все обстояло именно так. Вся переписка велась тайными знаками, о коих ведали только несколько самых преданных людей. Даже в случае если гонца хватали верные государевы слуги, то и в этом случае, погибая на дыбе он не мог бы ничего сказать, так как не знал ничего, акромя адреса, куда он должен был доставить донесение, изложенное непонятными закорючками.

Но и всей правды управляющий тоже не сказал. Так было велено ему хозяином. Ни в какой Москве Андрей Денисов сын не обитал в эти дни. Жил он себе преспокойненько в своем поместье, что раскинулось в полсотни верстах от железоделательного завода. А наказал он Архипу так говорить оттого, что не хотел любой случайной огласки. Остерегался Виниус, знаток придворной политики открыто участвовать в ней на какой бы то ни было стороне, акромя государевой. Негоже ему было хоть и тайно встречаться с ворами и разбойниками, что удумали учинить крамолу. Ведал он, что все тайное всегда становится явным. А коли так, то и его участие на стороне Шеина могло стать явным. А поди угадай, кто в итоге одержит верх. Может не одолеет Шеин боярина Морозова, что тогда? Вот и поручил он вести все дела с заговорщиками через своего управляющего, сказавшись в далеком отъезде по делам нетерпящим отлагательства.

— Так как нам поступить, Архип Иванович? — спросил Акиня. — Как нам узнать о решении Андрея Денисовича? Не с руки нам ехать к тебе понапрасну.

— Так это зачем же ехать ко мне понапрасну? Ты скажи, милчеловек, где тебя искать, я тебе человека и пришлю с бумагой. В ней-то ты и узнаешь о решении.