Степняк

И сейчас, потеря десятка, равнозначно поражению их отряда. Если не перетянуть на свою сторону Аблая, это именно потеря.

Увидев, подъехавшего молодого тамьянца, Урман, повелительно махнув рукой и приказал:

— Сагит, найди Убаши, пусть возьмет двоих из своего десятка, и немедля явиться ко мне.

— Я быстро, мурза, — лихо ответив, тут же умчался, подняв тучу пыли.

Солнце стояло высоко, день не по-весеннему был жаркий, все время Урману хотелось пить, теплый и кислый кумыс плохо утолял жажду.

Убаши долго объяснять не пришлось, он понял все с полуслова.

В это время как раз показался на горизонте Аблай, везя на заводной лошади пленника, гордо поглядывая по сторонам, а как же он и его десяток первыми в походе взяли кровь и захватили полон.

Подьехав ближе десятник неспешно спустился с коня, и поприветствовал, склонив голову.

— Мурза, мы побили двоих мангытов и одного взяли в плен! — и показав связку ушей, гордо глянул на них.

— Аблай, спусти с коня пленника, — суровым голосом попросил Урман, дождавшись, когда и остальные спешатся.

Когда десятник подошел к заводной лошади и начал распутывать ногайца, перекинутого через седло. Урман махнул рукой. Двое туркмен из десятка Убаши, Гурт — худощавый и узкоплечий с узкими черными глазами и Тарлан, немолодой, с бритой головой, бесшумно подошли к Аблая, вывернули ему руки назад и повалив его на живот, быстро скрутили его ремнями.

— Подымите его, — приказал Урман.

Десятник, дико вращая глазами, силился порвать стягивающие его путы.

— За что, мурза? — вскричал Аблай.

Спокойно посмотрев на него, Урман ответил:

— Ты нарушил мой приказ. Я для чего тебя отправил?

— Выследить ногайцев. Так мы все выведали, и полон взяли. Он нам все рассказал! — десятник яростно начал оправдываться.

— Аблай, я четко и ясно объяснил, провести разведку и, отправив вестника, ждать дальнейших указаний! Ты же возгордившись своей незначительной победой, возомнил о себе и явился к нам за получением похвалы, при этом оставил свой десяток и нарушил мои указания! Все разговор с тобой закончен, заткните ему рот и заверните его свежеснятую шкуру! — и повернувшись к Убаши, приказал, — Давай с пленным разберемся.

Калмык не церемонясь, стащил и бросил ногайца на земля.

— Рассказывай, сын собаки! — грозно прикрикнув на него. Применять пытки не пришлось, он согласился все выложить и так.

Пленник оказался десятником, родичем Кан-Мурзы. Он подтвердил все сведения о том, что ногайцев в набег пошло три сотни. В их отряде, который ходил на стойбище тамьянцев, было чуть более пяти десятков, и командует его двоюродный дядя Хасан, старый и опытный воин.

Полону, около сотни душ, и добычу знатную их отряд взял, надеясь, что погони не будет, да и вестника отправили Кан-Мурзе, чтобы обеспечил им встречу. Когда, один из пленников бежал, зарезав при этом его родича, десятник смог уговорить, своего дядю, чтобы тот отпустил его с двумя нукерами, в погоню за беглецом.

Благодаря братьям черемисам, десяток Аблая, успел приготовить засаду и захватить пленника.

Пленного ногайца решили пока оставить в живых, решив, что он еще может пригодиться.

* * *

Привал объявили возле родника, выбегающего из-за небольшого холма. Быстро разведя огонь по-дакотски, дежурные кашевары приготовили обед. Остальные также бездельем не страдали: кто — то поил лошадей, кто — то сменял дозорных, всем нашлось свое дело.

Урман, с наставником быстро поев, отойдя немного в сторону, от лишних ушей и глаз, ждали, пока привезут провинившегося десятника.

Не успели они и толком обсудить, как вести допрос, как появился Тарлан, везя на крупе своей лошади, завернутого в сырую бычью шкуру киргизца. Ловко скинув его с седла, он тут же отправился обратно.

Ахмет -ага сначала приготовил, свои инструменты, часть из них сразу закинул в костер, как он выразился 'для разогрева' и крикнул:

— Распускай!

Урман, легко вскрыл зашитую шкуру своим ножом, и осторожно, боясь больше испачкаться, чем нанести повреждения, вытащил и поставил на ноги Аблая.

— Ну, что сын Иблиса, покарал тебя Аллах за твои грехи? — грозно вопросил наставник, не забыв захватить в каждую руку по инструменту: в одной нагретый докрасна нож, в другой железка, которой ставят тавро скотине.

Киргиз, явно испытывал проблемы с нехваткой воздуха, потому как, широко открыв рот, пытался надышаться.

— Нет, хм, во мне вины, мурза, — откашлявшись, выдавил из себя Аблай.

— Хитришь, десятник, мы уже все вызнали, у твоего родича Мансура. Только и ждали удобного момента, чтобы взять тебя! Расскажешь правду, может, и жизнь сохранишь, как себе, так и братьям. — и тут же подсечкой, резко сбив его с ног, навалился всем телом на него и подведя нож практически вплотную к глазу, зарычал, — С какого начнем, сын собаки!

Урман не ожидал от наставника такого напора, поэтому не знал, что и делать. Пытаясь хоть как-то помочь, равнодушно произнес:

— Ахмет — ага, начни с левого, может правый ему еще понадобиться.

Аблай под наставником вертелся, как угорь на скороводе, лишь бы убрать лезвие подальше от глаза и одновременно испуганно закричал:

— Я расскажу, все скажу! Без глаз, я не смогу!

Ахмет -ага, отпусти его пока, да и нож твой уже остыл, — попросил его Урман, — Может чего интересного скажет, да Аблай?

Наставник поднялся и направился к костру, злобно поглядывая на свою жертву.

— Они меня заставили! У них моя невеста! — запричитал Аблай.

— Кто они?

— Зайнулла и его помощник Рустем, они угрожали продать ее атаманцам в гарем, если я не сделаю то, что просят, — и тут он замялся, и сразу же отвел свой взгляд.

— Голову мою просили? — хладнокровно спросил Урман.

— Мурза, у меня выхода, другого не было, я и тем более не собирался, все ждал удобного момента, когда вам об этом сообщить, — обреченно кивнул Аблай.

Наставник внимательно слушал и молчал, не забывая при это подогревать свой клинок, но внезапно он вскочил и грозно посмотрев на Аблая, зарычал:

— Песий сын, клянусь Аллахом, ты что-то кажется, недоговариваешь!

— Ээ... Нет, я все рассказал, правда они мне сказали в дальнейшем встретиться с приказчиком какого — то казанского купца встретиться в стане у Кан — Мурзы, и что он мне должен взамен передать золото, да хранит вас мурза Аллах многие годы, весом в вашу голову.

— Не хило, — улыбнувшись, хмыкнул Урман. — И что дальше?

— Половину золота должен был им передать, а они мне мою девушка, и мы должны были вернуться в родные края.

— Ха-ха-ха ... — неожиданно громко засмеялся Ахмет-ага и, успокоившись, злорадствую, спросил, — Ну и ты им конечно поверил?

— А что мне оставалось делать? Чтобы вы на моем месте сделали? Свободу мне дали, оружием и снаряжением мурза обеспечил, конь под седлом, родичи под боком. А в дальнейшем, обязательно что-нибудь придумали бы, — Аблай обиженно начал искать себе оправдание.

— Ладно, успокойся. А теперь вспомни все подробности, что тебе еще известно про приказчика казанского купца? И как вы с ним должны были встретиться?

— Знаю, что только зовут его Мансур, более ничего про него, мне не известно. У меня на шеи висит половинка монеты, показав ее любому нукеру Кан — мурзы и назвав его имя, меня должны были проводить к нему.

Переглянувшись с наставником, Урман продолжил:

— Все ясно, но в свете полученных известий и твоих поступков, Аблай, ты снят с должности десятника и все что тебе выдано: оружие, снаряжение, коня, я все обратно забираю. Доверия тебе больше нет, но даю тебе еще один шанс. Пойдешь в десяток Ахмет-аги, но кроме ножа, ничего другого тебе не дам, все остальное добудешь в бою.

— Я понял, мурза, — обречено кивнул Аблай, растирая оттекшие руки, освобожденные от ремней.

— Монету, — потребовал Урман и, забрав ее, он удовлетворительно кивнул.

— А теперь воин, бегом на стоянку! К моему приезду, лошади десятка должны сверкать, как моя ременная бляха! — тут же принял в свои руки бывшего десятника.

Немного подождав, пока Аблай отбежит, он продолжил:

— Если мы с тобой правильно поняли, то вся эта суета с набегом, имеет одного заказчика и одну общую цель. Первое: убрать тебя, второе: организатор всего этого непотребства — наш бий! Аллах покарает этого сына шайтана. Но какая хитрая лиса в наш курятник забралась! И родичей, песый сын, не пожалел! Как только земля носит это Иблисово отродье, — как обычно в своем стиле начал ругаться наставник.

Когда речь названного отца перешло в ругательство, у Урмана терпение лопнуло, и он перебил его:

— Ахмет — ага нам надо решить, что делать с десятком киргизцев?

Успокоившись, наставник, задумался, поглядел на небо, и недовольно буркнул:

— Возьмешь с моего десятка Тимербая, он хоть и уже не молод, но кузнец и в походы ходил не раз. Спину если что тебе прикроет, и совет дельный сможет дать. Киргизцев на себя пока возьмешь, а дальше разберемся. Сам может, кого подберешь, либо я из родичей кого отдам.

— Хорошо, надо было сразу мне сначала десяток на себя брать, возгордился, — немного грустным голосом ответил Урман.

— Думать сначала надо, со старшими совет держать — усмехнулся Ахмет — ага, вскочив на коня, тронулся в сторону воинского стана.

Быстро перекусив Урман, начал готовить пополнение для бывшего десятка Аблая.

Родича Тимербая, он знал с детства. Невысокий, широкоплечий, почти квадратный, всегда был с бритой головой, большими усами и седой бородой. Молчалив, но работу свою знал туго, редкий мастер по железу, поэтому в роду его берегли, в набеги и походы не брали. Хотя в молодости он успел погулять и прославиться. Умер его отец, и ему пришлось вернуться в кузню. А еще он был большой силы борец, редко кто осмеливался бросить ему вызов. Если он принимал участие в борьбе на поясах, то все уже заранее знали, барана заберет Тимербай. Ахмет-ага являлся его большим другом и нередко вечерами они засиживались за кумысом, вспоминая былые времена. Урман с побратимом Айнуром, прятались и нередко подслушивали их воспоминания о набегах и сражениях старых воинов. В этот раз он сам попросился идти в поход, так как в десятке наставника перебитом ногайцами, был и его сын Тимур. В личной кровной мести кузнецу старейшины не смогли отказать.

Тимербай снарядился в металлический шлем с кольчужной бармицей и полный доспех, из круглых металлических пластин, набранных каждая отдельно на кожаную основу, на груди усилена латной доской, дополнительно имел наручи и поножи. Вооружен был луком и тяжеленной палицей, которую не каждый — то подымет, не то, что сможет драться.

Урман коротко объяснил родичу текущую ситуацию, попросив его в случае чего, прикрыть ему спину. Захватив с собой тамьянца, татарина Мусу, тронулись по следам ушедшего в разведку десятка.

Долго ехать не пришлось, из высокой травы выскочил один из братьев, черемис Тугай, невысокий, худощавый и верткий как змея. Приветствуя, он уважительно кивнул и начал доклад:

— Вождь, ногайский отряд мы обнаружили, через пару стрелищ, они собираются остановиться на ночевку.

— А ты что здесь делаешь? — удивлено спросил Урман.

— Тыл охраняю, — коротко и четко ответил черемис.

— Пойдем, проведешь к дозору, а Сагит пока за тебя покараулит.

— Ясно, мурза, — скрывая свою радость от порученного дела, ответил тамьянец.

Десяток расположился достаточно грамотно, на холмах, охватив с двух сторон, стоянку ногайцев, которые находились в низине, в междуречье реки Демы и впадающего в него притока.

Стреножив лошадей у подножия одного из холмов. Поднялись наверх, залегли в траве, за невысокими валунами, место для наблюдения отличное, все как на ладони.

Свой стан ногайцы обустроили со всеми предосторожностями, которые возможны в степи. Расставили подковой десяток трофейных повозок тамьянцев, при этом открытая часть стоянки смотрела в сторону реки, в центре установили небольшую юрту. Рядом паслись кони, под присмотром трех пастухов.

До табора было далеко, но зрение Урмана, было несравнимо лучше, в разы, чем у жителей будущих веков. Он смог посчитать количество воинов в становище и у него получилось чуть меньше сорока человек, это не считая пленных которых было около сотни.

Ногайцы держались настороже, со всех сторон расставив караулы. Не вернувшийся с поиска отряд, явно заставил повысить их бдительность.

— Что скажете воины? — спросил Урман, посмотрев на своих молчавших подчиненных.

Татарин Муса, отвел свой взгляд и промолчал, видимо количество народа на стоянке явно его смутило.

Родич Тимербай, продолжал внимательно смотреть за ногайцами, только временами подкручивая свои длинные усы, как будто и не к нему вопрос.

Только черемис Тугай, посмотрев на небо в очередной раз, буркнул:

— Вождь, ночью дождь будет, сильный.

— Да хоть снег! — раздраженно ответил Урман.

— Вождь, ночью в ливень. Караул будет плохо слышать и видеть, — короткими рублеными фразами продолжил черемис.

Урман задумался и снова посмотрел на табор ногайцев и, хлопнув по плечу Тугая, воскликнул:

— Молодец! Не перевелись еще джигиты, у кого голова на плечах — не для того чтобы есть, — сделав паузу, посмотрел на Мусу, улыбнулся и продолжил, — а для того, чтобы думать! Тугай, тебе с добычи выделим две доли, вместо одной.

— Не делите шкуру не убитого медведя, плохая примета, — недовольно буркнул Тимербай и продолжил наблюдение.

Урман понимая что большего от них и не добиться, но надо принимать какое-то решение.

— Муса, вернись назад и поторопи Ахмет-агу, — приказал Урман.

— Я понял мурза, — ответил татарин и отправился вниз.

Тишина вокруг и молчание подчиненных немного тяготило Урмана.

— Тугай, а что ты думаешь по поводу вашего десятника Аблая?

Черемис немного подумал и нехотя ответил:

— Вождь, плохой из него десятник. Все больше о себе думает. Воинские хитрости плохо знает. К нам относиться с презрением. По его мнению, все кто не знает верховой езды на лошадях — не воины. Мы же с братом выросли в лесах на севере, коней у нас в хозяйстве не имелось. Да если и были бы, куда мы с ними в наших чащобах? Там пешком, и то нелегко пройти. Мы с малых лет, с луком на руках на охоте выросли, да и в войнах немало поучаствовали. Вокруг нас соседи ратяться, то татары набегут, то русские князья поход идут на Казань, а попутно нас грабят. А нам деваться некуда, мы как раз между ними. В наших родах все воюют, даже женщины.

— А его родичи киргизцы? — удовлетворенно кивнув, спросил Урман.

— Не воины, а пастухи. Умений нет, порядка не знают, хоть лук со стрелами в руках держать умеют.

— Но-но! Говори да не заговаривайся, — недовольно перебил его Тимербай, — Мы степняки всегда вас били — лесных жителей. Ничего еще научаться.

— Все возможно, — философски ответил Тугай, и немного подумав, продолжил, — Вот сегодня, мы с братом были в дозоре, пока остальной десяток прохлаждался в теньке. Вовремя заметили ногайцев, доложили Аблаю, из троих двоих именно мы подстрели. И что? Дык при разделе добычи нам ничего не досталось, все среди своих родичей поделили. Вот я и говорю. Может, и били лесных. Но, то были воины из волков, а это пастухи — шакалы!