Степняк

Попаданец в пастуха, середина 16 век

Много я бурных рек переплыл,

Много хребтов перевалил,

Я людям зла не несу с собой,

Хочу я со Смертью вступить в бой.

И Смерть, которая прячется здесь,

Должен я непременно поймать

И с этой земли навсегда прогнать.

Если этого не сделаю я,

Что будет стоить вся жизнь моя?

Эпос "Урал Батыр"

Глава 1

23 сафар 956 год от Хиждры. Дешт-и-Кипчак

Ночь. На черном бархате неба сверкали брошенные в пустоту пространства чуждые земле миры — блестящие мерцающие звезды. Великолепие ночи казалось мрачным и торжественным. Кругом благоухала степь.

Мириады насекомых реяли в воздухе, привлекаемые огнем и тут же обжигаясь, падали и сгорали, оставляя после себя специфические запахи и чем — то напоминая падающие звезды. Мелкие зверьки и юркие суслики, зайцы и лисы, встревоженные незнакомыми запахами от человеческих тел, носились около, устремляясь в невидимые дали.

Прохладный несильный ветерок освежает и заставляет окончательно проснуться.

Лежу на траве. Связали крепко так, что конечности затекли. Голова раскалывается и тело ломит. Недалеко силуэт человека у костра.

'Что случилось? Где, я? Ничего не понимаю!

Кто связал, почему избит? Что за бред?'

Одни вопросы, но, ни одного ответа. Связали меня явно "недобрые люди", но зачем?

Я не бандит, не олигарх — больших денег и несметных богатств не имею.

Почувствовав желание опорожниться, пытаюсь докричаться:

— Эй, развяжите, до ветру бы сходить?

Вижу, как сидящий у костра, встает и идет ко мне, при этом автоматически отмечаю в походке странности, движется так, будто ходить по земле ему непривычно. В полумраке замечаю, что и выглядит, он, как 'узбек на базаре', коренастый с кривыми ногами и небольшого роста, в широких штанах, халате с деревянными пуговицами и бараньем полушубке. На голове — остроконечный войлочный колпак, а на ногах — узкие кожаные сапоги. В руках копье, колчан со стрелами у бедра, нехилый нож болтается на пояса. На скуластом лице и в раскосых глазах видится напряженное внимание и злоба.

Я по телевизору не раз таких узбеков видел. Правда, те так железками обвешаны не были, а в руках палку похожую на копье не держали.

Откуда-то в памяти внезапно всплывает — ногай. Подошёл, замахивается ...

Успел удивиться: "Какой ногай?" и все потухло...

* * *

Когда очнулся, изменений в положении не обнаружил. Лежу, связан, ощущения те же.

Но с ситуацией надо разбираться. Что мы имеем? Так, костер, ногаец. Сидит, опершись на копьё. Спит, козел!

Первое, освободиться от верёвок, а потом думать.

Руки связаны сзади. Плохо!

Пробуем растянуть верёвки. Бесполезное занятие, только время терял.

Попробуем по-другому освободиться. Несколько раз напрягаю и расслабляю мышцы, выпрямляю локти и, затем разведя руки с почти прямыми локтями, колени прижимаю к подбородку, сам максимально согнулся вперед, пытаясь протащить связанные руки через таз вперед. И так несколько раз. Ну — ко ещё ... есть! Всё, руки спереди. Замираю.

Неожиданно, в голове мысль промелькнула, хорошая растяжка у моего тела. Странно, вроде как гимнастом раньше не был...

Осматриваю округу, все ли спокойно.

Часовой? Спишь, соня? Ну и спи.

Я понял, что решительный момент настал. Надо действовать и если придется погибнуть — лучше умереть в борьбе за свою свободу.

Через минуту уже работал, пробуя зубами развязать узел ... Тьфу! Они что, специально навозом пропитаны?

Узел затянут сильно. Нет, это долгая история, так дело не пойдёт. Ползу, тихонька, со связанными-то руками и ногами шустро не попрыгаешь. Наконец добрался до костра. Вот уголёк хороший ...

А-аа-а, ... мать! Больно-то, как! Ожог второй степени обеспечен, зато быстро — полминуты, и свободен.

Теперь решаем, что делать с ногайцем?

"Зарезать! Не то он сам нас прибьет",— подсказывает внутренний голос, тот самый, который просветил и о настоящей национальной принадлежности узбека с копьём.

Угу, чем дальше, тем лучше. Поздравьте, очередной сумасшедший, с тараканами в голове. Крыша едет не спеша!..

Срочно надо сходить к психиатру.

Или не надо?.. На меня хлынул поток воспоминаний...

Урман. Около 20 часов назад.

В этот день на берегах реки Дим мы с Айнуром пасли табун старого Гарей-бия. В этих местах из года в год весною останавливалось на тучных пастбищах наше родовое кочевье. Душа радовалась, когда окидывал взглядом знакомые места! Мягкое ласкающее солнце, земля, еще отдающая прохладой после зимы, но уже цветущая, шибающая в нос ароматом трав сочно-зеленая степь.

Каждое утро табун обычно перегоняли на новый участок пастбища, чтобы на той поляне, где кони уже попаслись, трава могла заново подрасти.

Во главе каждого табуна — жеребец. Самый сильный конь и есть самый лучший табунщик: все время находится настороже — то выходит вперед, то рысит назад, подгоняя кобылиц и молодых жеребят. Хороший обученный вожак практически оставляет без работы коневода, единственно патологически не переносит собачьего племени, а потому табунщику нежелательно иметь при себе лающего друга.

Кроме того, в иерархии коней всегда имеется еще и любимая кобылица вожака, которая фактически и 'рулит' всеми, которая всегда знает, где лучшая трава, водопой и т.д. А жеребец оберегает и обеспечивает безопасность от чужаков, и в случае появления волчьей стаи грудью встает на защиту табуна. При перегоне на другое пастбище, табунщику стоит только направить жеребца на правильный путь, а тот все сам сделает.

Ничего не предвещало беды, когда вечером Айнур пошел отдыхать, чтобы в полночь сменить меня. Выспаться ему так и не пришлось.

Внезапно из-за небольшой рощицы выскочил отряд в десяток всадников. Нас спасло только, то, что я в тот момент полез в заросли прибрежной ивы, чтобы пройти ближе к берегу речки и собрать луговой травы.

Быстро собрав табун, конокрады погнали лошадей вслед заходящему солнцу. Но двое остались. Один из них направился в мою сторону. Думал, что отсижусь в кустах, но забыл о Турке, который вяло, жевал траву неподалеку от моего убежища. Всадник, подъехал к зарослям, и что-то заметив, мягко спрыгнул с коня, вынул из ножен саблю и направился в мою сторону, но при этом, еще не видя меня. Мне ничего и не оставалось, как только метнуть в него один из метательных ножей, так как другого оружия при себе не оказалось. Непонятно как, но попал прямо в глаз. И у чудес иногда бывают объяснения — это всего лишь отличный результат нашего обучения военному делу у Ахмет-аги.

Немного помучился, вытаскивая клинок из черепа. От вида того что произошло с глазом, замутило и чуть было не стошнило. Прежде чем вложить его в ножны, кровь вытер об штанину убитого.

Огляделся, в это время уже второй ногаец, закинул на спину и тащил связанного Айнура. Подбежал к коню убитого разбойника, выхватил его лук, прикинул расстояние, более пятидесяти метров, прицелился и всадил две стрелы гаду в руку и в шею.

Забрав у ногайца и саблю, вскочил на коня, и поскакал к Айнуру. Он уже сбросил с себя труп и стоял, полуголый, весь в крови. Помог ему освободиться, разрезав сыромятные ремни, которыми были связаны его руки.

Вместе быстро обсудили сложившую ситуацию. Решили, что побратим, едет до стойбища родичей и расскажет о случившемся. А я буду следовать за ногайлар, и, стараясь по пути оставлять метки родичам. Чтобы погоня быстро догнала конокрадов.

Но закончилась затея плохо. Ночью, проехав немного, по следам конокрадов, решил отдохнуть, ну и прилег. Проснулся от удара. Хохочущие ногайлар долго били, а затем 'немного покатав' на аркане по степи, бросили связанным возле костра...

Глава 2

Носил он саблю с древнею резьбой,

Но не ходил к соседям на разбой.

Кто покорить хотел страну мою,

Тот падал сам, поверженный в бою.

Мустай Карим

Серп молодой луны засеребрился на фоне темного и звездного неба. Лишь мерный храп караульного нарушал глубокую тишину ночи, и откуда-то издалека доносились звуки ночной степи.

Страшная боль в голове...

Почему-то никак нельзя было вытащить подвернутую под спину руку, и все покрывалось непрерывным гудящим, все наполняющим шумом...

Никак не удавалось чего-то вспомнить и как следует очнуться.

'Вот отродье шайтана, точно без мозгов оставил!

Что за бред?! Попал?!'

Получается, я очередной 'перенесенный засланец'? Остается, мне только букву 'л' на 'р' заменить, и тогда можно понять и представить в 'какую задницу' попал.

Про 'таких героев', много книг перечитал, некоторые по нескольку раз и неоднократно представлял себя в их роли. Но перенестись разумом, как, то в голове не укладывается.

Но самое главное, в кого? Что за невезуха! В обычного пастуха 16 лет от роду!!! Обидно. Все попадают в герцогов и королей, ну на худой конец в баронов, а я ...

Ладно, может быть и лучше, чем меньше значимость, тем меньше проблем.

Долгие размышления моему горю, не помогут, а осознать, что со мной произошло, помогли, до сих пор вон, голова и тело болит, а рука обожженная, как будто до сих пор иглами проткнута.

С ногайцами-то, что делаем? И вообще, сколько их?

Во-первых — караульный возле костра, слева лежат — двое, завернувшись в халаты, справа еще один, итого четверо.

Первую мысль — о бегстве — сразу откинул, потому, как за ним сразу же будет устроена основательная облава, да и местность, скорее всего незнакомая. Несколько минут никакой здравой идеи в голову не приходило, затем вдруг выплыла мысль, и хотя не разрешавшая настоящего положения, но дававшая на некоторое время отсрочку.

Оглушить конокрадов, а потом и поговорить по душам.

Приподнял голову и огляделся вокруг в очередной раз.

Восточный край неба заметно побелел, и через час-полтора очевидно должен наступить рассвет.

Если еще имелась какая-нибудь возможность спастись, то действовать нужно немедленно.

Сон ногайца — караульного был достаточно громким и указывал на его сильную усталость, так что я бесшумно подошел практически вплотную.

Может быть, это был результат моральной 'накачки' и самовнушения сделанного себе несколько минут назад, но действовал, быстро, надолго не задумываясь, с той мгновенной интуицией, которая в критические минуты часто спасает тебе жизнь.

Всего за минуту перед этим у меня не было никакого определенного плана действий. Да и сейчас я не был до конца уверен, что смогу решить проблему со своими недругами, и, тем не менее, решительно двигался к цели.

Часового-козла глушим. Чем? Поленом, вон сколько припасли. Замах, деревяшка с глухим стуком обрушилась на темечко караульного и он мешком валится на землю. Успеваю придержать. Как бы ни услышали, железа на нем много. Полежи и отдохни злостный нарушитель устава.

Ну и запах от этого 'бомжа', чуть было не вырвало, еле сдержался, еще и наверняка всякая живность водиться.

Оглядываюсь. Вроде всё спокойно.

Пламя костра освещало маленькую поляну и людей, спящих вповалку. Двух, тех, что слева, бил сильнее, ни о чем не думая.

Когда подошел к третьему, вспомнил — это наш десятник Ахмет-ага. Было видно, что ему сильно досталось. Освобождая наставника от пут, понял, что задели ему голову не так тяжело, как казалось на первый взгляд. Но сотрясение обеспечено. Рану бы ему промыть, да нечем. Ладно, потом.

Сначала, вяжем ногайцев. Да покрепче. Естественно, предварительно избавив их от поясов с оружием. Да и вообще делиться надо по справедливости.

М... да, улов небогатый — парочка сабель и копий, топорик да пара ножей, зато на одном, неплохой доспех похожий на бахтерец, а остальные бараньими полушубками обошлись. С деньгами не очень, всего лишь десяток серебряных монет.

Пока занимался экспроприацией экспроприированного и возмещением своего морального и материального ущерба, начало светать.

Про Ахмет— агу то забыл! Как бы он коньки не двинул от потери крови. А ведь десятник единственный из наших имеет воинский опыт, не раз ходил в походы на киргизов и ногайцев.

Промыть рану. Во чтобы только воду набрать?

'Вот отродье шайтана, точно без мозгов оставил!'

Оглядываюсь, рядом с костром лежит перевернутый медный котелок. Недалеко, в тех кустах, должен быть родник.

По дороге к зарослям, заметил пасущихся коней, голов, так не меньше сотни. Чего так много? Ладно, потом разберемся.

Ополоснулся и напился холодной, до боли в зубах, воды, сразу почувствовал, себя гораздо лучше.

Наполнив казанок, вернулся к костру, заметил, раненый десятник подаёт признаки жизни.

— Ла илаха илла аллах мухаммаду расулу аллах*... — вполголоса прошептал он, а затем вновь впал в беспамятство.

'Хм, явно молитва. Готовиться отойти в мир иной? Не, дяденька, так не пойдет! Хочешь оставить меня одного в степи с этими шакалами? Давай-ка лучше лечиться.'

Осмотрел рану. Ага, удар чего-то тупого прошел вскользь по черепу, содрав скальп сантиметров, пять, чуть выше правого уха. Крови вытекло много, но зато меньше шансов, что заражение пойдет.

А так ничего уж серьезного, до свадьбы заживет.

Неожиданно всплывает вопрос:

"Какая свадьба, у него уже есть три жены?"

Ого, целый султан! Сочувствую. Ну ничего, брат, где третья, там и четвертая...

Ножом сбрил волосы вокруг, тщательно прополоскав штанину одного из конокрадов, смочил, только приложил к ранке...

Внезапно, какая-то сила подбросила моё тело, и я покатился кубарем, чуть было, не угодив в костер. Лежа на спине, пытаясь сфокусировать взгляд, заметил силуэт, разъяренного многоженца, явно с недобрыми намерениями.

— Унбаши*, это же я — Урман,— одновременно пытаюсь, сесть на корточки.

— Тьфу! Шайтан! — выругался Ахмет-ага, — Да, я же чуть было тебя не убил!

— Велик Аллах и Магомет, пророк его!... — произнес он внятно, воздевая руки над головою.— Во всем могучая воля Аллаха! Если что-то и произошло, то только по воле Его. В очередной раз Всевышний дает шанс, значит, мой путь аталыка не закончился. Там ждут, — подняв указательный палец вверх, продолжил, — когда сделаю из тебя воина, за которого не стыдно будет смотреть в глаза твоим предкам. Садись поближе и расскажи подробно, что там с вами произошло? — устраиваясь удобнее, потребовал Ахмет-ага.

— Вечером, как обычно отправив Айнура отдыхать, немного отвлекся, хотел собрать луговой травы в зарослях Кутэк — елги, у вашей Гюль — ханум отличные пирожки с этой травой получаются.

— Не пытайся меня задобрить, саму суть расскажи! — нетерпеливо перебил меня наставник.

— Услышав конский топот, затаился, по звуку лошадиных копыт определил, что их не менее десятка всадников, хотел Турку свистнуть, но не успел, один из всадников, увидев моего красавца, направился к нему.

— Дальше! А за невнимательность и оставление дозора, бежать тебе половину дневного перехода за хвостом своего друга.

— Подъехав ближе, ногай сразу сообразил, что где — то рядом с лошадью обязательно должен быть хозяин, внимательно оглядел заросли, наверное, заметил мои следы, в виде мятой травы или сломанных веток.

— Сколько можно объяснять и учить! — повторно перебил десятник и одновременно пытаясь дотянуться, чтобы дать подзатыльник нерадивому ученику. — Куда бы ты ни шел, не оставляй за собой следов, будь внимателен и насторожен. Не только объяснял, но и показывал, как все надо делать. В самый ответственный момент, расслабились, один спит ничего не слышит, а второй траву собирает, да и еще следы оставляет! Возьми себе на заметку, за тобой уже, пробег на целый день. Продолжай!

— Спрыгнув с коня, нукер вытащил клинок, и направился в мою сторону, свой лук я оставил на Турке, ничего окромя метательных ножей не было, когда он подошел ближе пятнадцати шагов, метнул нож и попал в глаз, — продолжил, немного отодвинувшись от наставника.

— Аллах тебе помог, чтобы ты не смог избежать моего наказания, за твою забывчивость и безалаберность, а ведь хотел второе имя дать*! Потерять свое главное оружие!

Только открыл рот, чтобы, что-то сказать, но наставник перебил его.

— Как можно было попасть за пятнадцать шагов в ВОИНА, будучи в зарослях, ведь задень клинок маленький листок и чтобы ты делал? Попытался бы второй нож кинуть, так отбил его ногай своей саблей. Ну а дальше? Голым задом да на саблю!

— Ахмет-ага! — перебил десятника, чтобы скрыть свой смех, когда внезапно вспомнил, анекдот из прошлой жизни, про инструктора спецназа который говорил своим курсантам, чтобы вступить в рукопашную схватку, нужно потерять кучу своего оружия, найти такого же раздолбая и дать ему 'люлей'.

— Когда ногай вытащил свой клинок из ножен, — продолжил я, — мне сразу стало понятно, что он не воин, а пастух! На время похода, сотник выдал оружие, на нем не было доспеха, кроме овчинного тулупа, да и движения его с клинком, хват его, все кричало об его неуверенности и страхе. Если бы он взял лук со стрелами, тогда у меня возможно и возникли бы проблемы. А так, немного везения и умения, и твой ученик, как всегда на коне!

— Какой конь! — вдруг он снова взъярился, — За конем и за его хвостом два дневных перехода! Дальше рассказывай, много ли воинов Вы видели?!

— Сняв с убитого его пояс с оружием, осмотрелся, в это время второй ногай уже тащил связанного Айнура, недолго думая выхватил лук, и двумя стрелами поразил врага в руку и шею.

— Лук был чей?

— Хабар*, названный отец, мутило меня, много крови было, когда нож вытаскивал, да и потом растерялся, как увидел, что ногай тащит моего друга и вашего сына. Да и странно, что Турка, ко мне сам не подбежал?

— Ничего странного, — слишком уж грустно ответил мне ага. — Кровью человечьей от тебя пахло, а он к ней не приучен, ему запах животной крови только известен.

— Затем быстро собрав трофеи, отправил Айнура к родичам, с известием о ногайлар, а сам поехал по следам конокрадов и попал в засаду. Меня оглушили и, связав, бросили у костра, — коротко доложил, умолчав при этом, о том, что в плен брали сонным.

— Второй раз, за безалаберность, тебя наказывают, раз такой невнимательный, как вернемся, я попрошу Гюль-ханум, подарить тебе щенка — алабая. Как освободился?

— Ночью охранник заснул, пережег веревки на руках угольком от костра, а дальше все было просто, — объяснил я и, смутившись, сам задал десятнику интересующий меня вопрос: — А как же Вас, ага, угораздило попасть в плен?

— По глупости! — сплюнул десятник. — Аллах прогневался на меня и лишил возможности видеть и слышать, поразив слепотою глаза и потерей слуха, но самое главное, я потерял чутье, ту самую чуйку, которая не раз спасала меня и воинов нашего рода. Узнав, о нападении, мы быстро собрали йеш егетлерзе** и бросились в погоню. Недаром предупреждал, этого старого ишака, что ногай — казаки, обязательно придут, только дождутся, когда наши нукеры покинут родные кочевья. А потом я совершил ошибку. Дозорные были, но ты, же знаешь, что всех опытных воинов забрал Гарей-бий, а джигиты не углядели засаду. Я на копье одного взял, второго саблей зарубил, думал, прикроют бойцы со спины, но в этот момент сзади накинули аркан и ошеломили. Меня в полон взяли, а всех остальных перебили, наверное ...

— Айнур, тоже?.. — глухо поинтересовался я.

-Да. Упокой Аллах его душу, у парня не было шансов, ехал в переднем дозоре.

— Где это произошло? — опустив голову, спросил я.

— Аю йаланында*. Но нет у нас сейчас времени достойно проводить в последний путь наших братьев и моего сына, они погибли в бою как батыры, а мы должны жить, чтобы отомстить за их смерть.

— Ты, Урман, давай, обыщи седельные сумки, да состряпай нам что-нибудь поесть.

Мое тело самопроизвольно вскочило, и быстро направилось в сторону кучи седел и мешков. Отметив про себя, что авторитет десятника для моего реципиента был непререкаем, перед тем как приступить к мародёрству, решил уточнить один вопрос:

— А...

— А я пока займусь нашими гостями, — зловеще улыбнулся Ахмет. — Люблю гостей принимать! Хорошо с ними за кумысом неспешно побеседовать, мудрые речи послушать... Правда, эти гости незваные явились, значит, и разговаривать с ними по-другому буду.

Глянув на хищную улыбку потерявшего свой отряд десятника, даже я, его названный сын, почувствовал себя не совсем хорошо, однако жалеть, а тем более защищать ногайцев мне было не за что, скорее наоборот. Взяли, понимаешь, моду сапогами и копьями по моей голове бить! А ещё они Айнура убили, напомнила "память". Во-во! И это тоже. Вот пусть теперь сами всё прочувствуют.

Позже пойду, проведаю своего друга.

И даже не оглядываясь на костер и возню наставника с пленными, спокойно продолжил осмотр бывшего ногайского имущества.

Быстро проверив седельные сумки, обнаружил целую кучу хабара. Опись, как говорится, прилагается.

Вялено мясо — кило пять, несколько полузасохших лепешек, турсук с кумысом, несколько кругов овечьего сыра и конской колбасы, монет серебряных — двадцать две штуки. Из оружия — десяток отличных луков с колчанами полными стрел, половина десятка ногайцев были с саблями и неплохими копьями, а у остальных топорики с палицами, из защиты — две неплохие кольчуги и парочка шлемов с бармицей.

Негусто, у наших конокрадов с оружием, да и честно неоткуда ему взяться в Деште-и-Кипчак в большом количестве, на юге — Шебаниды покорили Хивинское и Бухарское ханство, запретили торговать оружием с соседями кочевниками, такой же запрет действует и в Русском государстве на северо-западе. Вариант приобретения небольшого количества оружия на Северном Кавказе, у черкесов либо у турок в Азоу. Кроме этого только трофеи в набегах на соседей. Таким образом, кочевники добивают остатки оружия, передавая от отца к сыну, доставшиеся по наследству от Золотой Орды, и естественно, бии и мурзы могут массово вооружить только свои личные сотни, при этом племенному ополчению оружия практически не достается.

Но любой мужчина и юноша в степи, всегда имеет свой лук со стрелами, с которым не расстается с детства. И имея такое оружие, он всегда сможет прокормить не только себя, но и свою семью.

Забрав только немного конины, лепешки и кумыс, направился в сторону костра, где Ахмет-ага "неспешно беседовал с гостями и слушал их мудрые речи". Только почему-то ногайские "мудрые речи" больше напоминают стоны, мычание и хрипы. Орать они не могли. Если "дорогой гость" степенно и правдиво, как положено воспитанным людям, отвечать отказывался, старый воин, перед тем как прижечь невеже пятки, предусмотрительно затыкал ему рот.

Названный отец, на страдание ногайцев не обращал внимание, как ни в чем не бывало с аппетитом начал поглощать свой завтрак, вдруг резко бросил мне один из ножей, которым только что кромсал конину и буркнул:

— Отправь этих иблисовых детей к их предкам, заждались, наверное...

Непроизвольно схватив нож на лету, я впал в ступор.

Он что, предлагает просто вот взять и зарезать пленных? Некоторое время мое сознание отказывалось воспринимать слова десятника.

'А как же суд? Тьфу! Какой на хрен суд! Еще бы адвоката вспомнил! Убийство, грабеж, незаконное лишение свободы, побои... Вердикт: виновны.

Какие еще вопросы? Тут все просто. Кто сильнее тот и прав! Или ты его или тебя! Только такие постулаты позволят, выжить в этой эпохе и никакие сантименты по поводу "прирезать безоружного бандита — это зло" здесь не могут быть. Забудь про "дерьмократию"...

Но все-таки как, же так? Взять и зарезать, какой бы он не был, но живого человека!?'

— Эй, что встал! — окликнул меня ага. — Вообще-то подожди, замараешь его халат, какой-никакой хабар, сейчас покажу, как правильно, но остальных уже сам.

Ненадолго оставив еду, Ахмет-ага подошел к пленникам:

— Вот смотри внимательно, переворачиваешь его на бок, коленом упираешься в позвоночник, берешь за волосы, как барана за рога, а если волос нет, суешь пленнику в ноздри два пальца и оттягиваешь его голову назад совсем так, как это делаешь скотине, когда хочешь пустить его на мясо. Другою рукой ножом режешь горло от уха до уха, — принялся 'натурально' объяснять десятник.

Когда я увидел, как фонтаном начала бить кровь из несчастного "барана", мой желудок не выдержал...

— Хватит там разлеживаться! Тошнит, видите — ли, его, лучше бы подумал, что бы с тобой сделал юзбаши* Канмурза, когда тебя притащили бы к нему? Недаром его даже в собственном роду, между собой называют Живодером, есть у него слабость самолично с живых кожу сдирать. Специально для этого даже купил араба-лекаря. Табуна коней не пожалел, лишь бы жертвы раньше времени не умирали. Иди, добей оставшихся, или всю жизнь будешь пасти овец Гарей-бия, и не бывать тебе воином!

Ополоснув лицо и прополоскав рот водой из котелка, я вроде пришел в себя и решительно направился к своему "мучению". Про себя повторяя: "Он уже умер, он уже умер..."

Следуя советам мудрого воина, перевернул тело, коленом нажал на позвоночник, одной рукой взял за волосы...

Нет, я точно не смогу, лучше воткну нож в шею, небось, и так отойдет...

Ну, вот опять лежу, рвет, вроде и в желудке ничего не осталось.

Пока, труп убитого ногайца дергался, я по-быстрому решил его освободить от одежды и начал снимать халат...

Ну и вони, да тут и "Тайд" со своей морозной свежестью, не поможет. Даже мой 'хомячок', который только что руки потирал и приговаривал

— В хозяйстве все пригодиться, — и тот в обморок упал...

Правда, скорее всего от жадности, чем от запаха.

Зачем только понадобилось Ахмету это грязное тряпье?

Бомжи постеснялись бы одеть, а он мне — "хабар"!

Тут внезапно, заметил как на трупе, кишмя кишели вши. Одни карабкались по пучку волос на макушке, другие перебирались через край халата, но странно меня ничуть это не беспокоило, видимо все-таки Урман был привычен к таким вещам. Я естественно, с таким положением не смирюсь и обязательно приму меры к исправлению данной ситуации и буду бороться с ними до последнего клопа!

Тут бы болезнь, какую нехорошую не прихватить. Однозначно, лекарств тут практически нет, значит, гигиена — главное наше оружие борьбы с болезнями!

Со вторым пленным управился гораздо ловчее, просто представив на его месте барана. Получилось хорошо, фантазия у меня богатая. Никаких чувств новое убийство не вызвало, по ходу дела привыкать начал.

— Учись, сынок, на твоем жизненном пути слишком много врагов, чтоб их жалеть! — одобрил мои действия старый воин.

— Унбаши, а что мы будем делать дальше, как нам дальше быть? — поинтересовался я, когда закончил своё неприятное занятие.

— Вообще-то, наше с тобой положения на данный момент хуже некуда, — вздохнул наставник, — Наш бий, сожри его шайтан, забрал лучших воинов. В набег его на урусов потянуло! Болван!

— Предупреждал же, этого сына ишака, на Курултае, чтобы не ходил в набег в этом году, что соседние роды ногайлар во главе с мурзой Казы б. Урак, после смерти Шейх-Мамая, не подчинились Юсуф-бию и начали казаковать** в степях за рекой Итиль. О том было прекрасно всем известно, ведь даже ордыбазарские

* * *

весть принесли.

— Все бесполезно! Ведь ему сам Казанский хан Сафа — Гирей, через своего сеунча

* * *

* пообещал, после похода тарханство

* * *

* подтвердить хан заманын калган*. Вот и не хотел слышать благоразумных советов аксакалов, подкупил многих, а остальные и так были ему должны, перечить бию не могли. Еще древние сэсэни

* * *

сказывали:

Что найдет рыба в стоячей воде?

Что найдет нукер, следующий за бессердечным бием?

Но все видит Аллах!

— Если верить этим дохлым иблисовым отродьям, то пока наши воины в походе. Казыевы воины набежали на наши и соседские аулы. Взяли многих в полон, а кто сопротивлялся, порубили. Фактически наш род, на родовых землях перестал существовать!

— Ага, а почему тебя все — таки не послушались? — удивленно спросил я.

— После смерти твоего отца — моего названного брата в 950 году от Хиджры, меня вообще перестали слышать. Ишак самодовольный наш бий! Слова ему против не скажи, вот и оставил меня молодых учить. Да и еще и поиздевался, якобы оставляет родичей в надежных руках десятника Ахмет-аги.

— Не прошло и недели, как наши воины в походе, Канмурза со своими нукерами из Казыева улуса, перейдя Итель на Самарской переправе, решил взять конями и полоном. Знал, пёс, что может спокойно разбойничать.

— Так что же делать? — ещё раз переспросил я.

— Их временный стан сейчас где-то недалеко от верховьев Самары, а мелкие отряды по два-три десятка разбойничают на наших кочевьях, один из них и налетел на ваш табун. Всего у сотника примерно около 300 всадников, среди них настоящих воинов не более сотни, поэтому нам нужно быстро собрать хотя бы сотню джигитов, и перехватывать их отряды вблизи их место сбора, пока ногайлар не опомнились.

— Времени, конечно, мало, однако деваться некуда. Хм, в нашем роду не осталось бойцов, значит, придется, просить помощи. В двухдневном переходе от нас, на реке Ик, есть стойбище моего побратима юзбаши Карамана, он то — старый лис нукеров своих в набег не дал, сказавшись больным, на место сбора не явился. Поедешь к нему гонцом, расскажешь все, в набег идти он не откажется, тем более с ногайлар у него старые счеты.

— Я же, перейду на ногайской переправе Ак — Идель, попытаюсь собрать молодых в других родах нашего племени. Пойдешь одвуконь, выберешь себе одежду и доспех, и оружие самое лучшее выделю, а все остальное забираю. Отдам воинское снаряжение молодым во временное пользование, даст Аллах, сотню наберу. Через пять дней встретимся в верховьях реки Ыслак.

— Ахмет-ага, не торопи коней, — попросил я, — Твою рану, не успел до конца обработать, позволь, воды быстро вскипячу...

— Нет! — резко перебил меня десятник, — у нас нет времени, лечиться будем после спасения наших родичей из полона. Я надеюсь, что мы успеем раньше добраться до стоянки ногайлар, пока загонные отряды не соединились с основной сотней Канмурзы.

— Уйдут ногаи за Итиль, распродадут родичей на рабских рынках Азоу или Хаджи— Тархана. Где потом нам их искать? Если не успеем и не поможем родичам, клянусь Аллахом, перейдем Итиль и будем жечь стойбища Казыевого улуса, пока Канмурзу не побьем и голову его не положим в бурдюк, наполненный кровью, чтобы он, ненасытный в убийствах, наконец, напился досыта!

— Есть у нас время, наставник, ведь сам не раз в набеги ходил, — не согласившись с ним начал спорить.— Они с полоном да с награбленным добром и скотом и за седмицу до временного стана Канмурзы нипочем не дойдут.

Ахмет-ага приложил руку к ране, и видимо почувствовав головокружение, все-таки попросил:

— Найди и принеси, мою седельную сумку, там мазь специальная для таких случаев должна быть, ведь даже в священной книге сказано: 'Сколько Аллах создал болезней, столько премудрый создал и лекарств, чтобы излечивать эти болезни'.

Быстро метнулся до сваленных в кучу сумок, нашел нужную и вернулся, прихватив котелок с водой.

Инструкцию по оказанию первой помощи при ранениях головы, знал наизусть, да и на практике пришлось применять не раз. Только вот 'скорую' не вызовешь, да и ближайший грамотный врач на расстоянии пятидесятидневного конного перехода. Тьфу, совсем освоился и стал местным, уже расстояние до Средней Азии* начал мерить в переходах.

Так до этого уже частично обработал рану, осталось только сполоснуть рану и смазать мазью из каких то — вонючих трав, при этом голос в голове, подсказал, что эти травы не 'вонючие', а полезные.

Полив на руки из котелка, попытался края раны аккуратно смазать мазью из полезных трав, внезапно открылось сильное кровотечение. Ахмет-ага побледнел и стал падать. Я успел его схватить, вовремя подложил, чей-то халат на землю, аккуратно повернул голову немного на бок. Так называемое 'устойчивое боковое положение'. Были времена, пришлось работать фельдшером на 'скорой', полученный опыт не пропьешь.

Дальше его начало немного потряхивать, глаза вроде как закатываются, и такое ощущение было, что изо рта вот — вот пена пойдет...

Внезапно его вырвало, затем вроде начал приходить в себя, через полминуты, опять "отключился". Проверил пульс и дыхание, все ровно, кровотечение практически остановилось, но надо немного подождать, пока не стану накладывать повязку.

А где взять повязку?

Штаны шелковые видел на одном из покойников, который, кстати, и носил бахтерец, видно знатный был воин, столько богатств на себе таскал.

Ну, вроде все, разорвал на бинты, бросил в котелок для кипячения, надо будет потом еще раз воду вскипятить, так как больше котелков в округе не наблюдается. Для костра надо бы дров собрать.

А где Турка?

Свистнул один раз, свистнул повторно, в ответ — радостное заливистое конское ржанье. Стреножили моего друга, вот и не может явиться на зов и полакомиться вкусной лепешкой.

Глянув еще на раз на отдыхающего десятника, и направился в сторону пасущихся коней, освобождать своего аргамака.

_____________________________________________________________

*Унбаши — десятник

* хотел второе имя дать — здесь имеется ввиду инициация воина, но 'в тот век юноше не давали имени, пока он не отрубил головы, не пролил крови'. Получив 'мужское имя', воин мог присоединить к нему титулы, указывающие на его знатность или место в военно-административной иерархии.

* Егэт — мужчина, парень

* хабар— трофей

*Юзбаши — сотник

** Казаковать — бунтовать, гулять

* * *

ордыбазарские — здесь торговцы

* * *

Тарханство — освобождение от налогов

хан заманын калган — с ханских времен осталось

* аргамак — чистокровный конь, обычно ахалтекинец, но может быть и арабской породой.

*Сэсэн — поэт.

* ГГ считает, что лучшая медицина в это время на Востоке

** Азоу — Азов. В то время турецкий рынок — один из крупнейших.

* * *

Хаджи — Тархан — Астрахань. Перевалочный рабовладельческий рынок на пути в Средняя Азию и Персию.

Глава 3

'Дружба да братство дороже всякого богатства'

Как истинный сын степного народа, Урман на коня был посажен, когда ему исполнилось три годика.

К десяти годам он уже во всем был привычен к кочевой жизни, отлично скакал на любом коне, метко стрелял из лука и с легкостью, для своего возраста владел саблей.

Неизменным товарищем его детских игр и воинских упражнений был младший сын аталыка Ахмета — аги — Айнур.

И с того времени, они были всегда вместе, соперничая друг с другом но никогда не переходили той грани, которая зовется завистью. Да и воинское искусство давалось гораздо легче, чем пришлось бы учиться одному. Так у Урмана появился побратим.

В 950 год от Хиджры, отец Урмана, Арслан-бей перед тем как уйти на войну, сделал прощальный подарок своему сыну, которому в тот год исполнилось десять лет, жеребенка ахалтекинца.

Вскоре после получения вести о гибели отца в битве с киргизами на востоке Дешт— и — Кипчака. Потрясенная горем мать Урмана Зайтуне-ханум в первые недели, казалось, помутилась в рассудке. Сколько не пытались вывести ее из состояния тупого равнодушия ко всему окружающему, никому не удавалось. Лишь перед тем, как уйти в мир иной, мать переговорила с сыном, и взяла с десятилетнего мальчика обещание, отомстить недругам своих родителей. Через несколько дней после памятного разговора мать Урмана утопилась в реке.

Жеребенок Турка рос настоящим членом семьи, потому как кроме названного отца Ахмет— аги, других близких у Урмана не оказалось.

Правда были еще братья и сестры, родственники отца, но они с ним не общались, скорее, презирали, так как его отец, непостижимым образом для всех родичей, оказался должен своему родному брату более тысячи коней.

Все от него отказались. Гарей — бий пытался отобрать аргамака у своего племянника, но совет старейшин, оставил жеребенка Урману, но при этом сделал — туснаком**. Фактически полурабом, пока не отработает или не вернет долг. И с тех пор, и зимой и летом, отрабатывая пас коней на пастбищах рода.

Своего любимца окружал любовью, заботой и лаской. В плохую погоду, и в дождь и в снег заводил в юрту. Кормил буквально с рук, пусть и не обильно, но лучшим кормом, иной раз себя обделяя.

Гюль-ханум, третья — младшая жена названного отца и мать Айнура, была родом из Ýomutlar, что живут далеко на юге, на Мангышлаке. Она не только тайком подкармливала Урмана, но и помогала в воспитании жеребенка.

Турка сильно привязался к своему хозяину, а Урман его называл братом. Особенно, когда ему было тяжко на душе от безысходности вокруг, и отсутствия родителей. Он мог часами с ним говорить, излить все то, что не мог рассказать любому другому.

Потеряв практически одновременно отца и мать, тяжело переживал. Но когда родной дядя сделал его туснаком, он готов был выть волком от несправедливости окружающего мира. И даже пойти по пути матери, но, только видя каждый день рядом своего брата безмолвного, удерживало его от этого поступка. Мысли о том, что фактически покончив с собой, он оставит его одного. И что не сможет выполнить свой зарок, отомстить недругам родителей, очередной раз приводили его в чувство. Как в дальнейшем считал Урман, именно Турка, первый раз спас ему жизнь, даже не зная об этом.

Приучив своего аргамака к лепешке, всегда старался иметь при себе любимое лакомство своего другу. Но Турке ласка была дороже еды. Он тыкался в ладошку либо в подмышку головой, чтобы Урман почесал его за ушком или расчесал редкую гриву. И сразу начинал по-своему веселиться, своеобразно пофыркивая, выражая свою радость. Стоило в это время подойти кому-нибудь другому, как сразу настораживал уши, и копытца его задних ног готовы были нанести смертельный удар.

Свободного времени у него, было предостаточно и ему не надоедало играть со своим другом. Особенно обоим нравились догонялки и прятки.

В дальнейшем еще одним утешением для него стали воинские занятия, под руководством наставника Ахмета — аги. Свободное время, упрямство и обида на родичей отца, сплав этих обстоятельств, сделало из юноши отличного ученика. Урман — как губка впитывал в себя те знания и умения, которые передавал наставник. Все время посвящал себя оттачивания полученных навыков и умений, иной раз совершенствую полученное во что-то новое, даже не известное наставнику.

После Курултая, когда его перевели в это обидное сословие, Урман был очень зол на отца. Ахмет-ага пытался утешить и объяснить ему. Что вины Арслан-бея нет, с ним так поступили, потому что судьба так сложилась. И тогда наставник, пытаясь отвлечь внимание сироты, рассказал ему, что уже несколько поколений его родичи являются аталыками. В дальнейшем наставник все же сумел найти правильный подход к сердцу ребенка, и завоевать его любовь и доверие.

Когда Турке исполнилось четыре года, ему также начали преподавать военную подготовку. Учеба ахалтекинцу давалась легко.

Первым движениям, которым обучили братьев, была та же быстрая посадка в седло — соскок, заскок, перескок. А для координации — езда, стоя на спине и на седле, затем усложнили копьем, одним клинком, затем двумя, луком и т.д. Затем дополнили ездой задом наперёд — со стрельбой по преследователям, а вообще стрелять учились практически с любого положения, поднятие предметов с земли, рубка лозы, копьем в кольцо, падание— имитация смерти. Учили своих друзей ложиться по первой просьбе, работа от корпуса (без повода), работы в руках, езде без амуниции, координации движений лошади и верхового в прыжках через препятствия.

По словам десятника, Урман в воинском искусстве — талант, и он не позорит десять воинских поколений предков, которые приходят смотреть на своего потомка. Ахмет-ага искренне верил в свои слова и спуску в учебе не давал. К своим шестнадцати, молодой егэт

* * *

— был лучшим всадником и лучником в роду, метал и попадал всякими железками в мишень, чуть ли не закрытыми глазами. В борьбе, беге, силовых упражнениях, сабельном и копейном бою ему не было равных среди молодых, лишь опытным воинам уступал, да и то не всегда.

Названные братья неоднократно становились первыми в различных состязаниях, как рода, так и племени.

Урман на своем аргамаке, в 14 лет победил на скачках рода, а затем и племени. На следующий год, бий запретил ему участвовать в подобных организациях, пояснив при этом родичам, ибо такое только для свободных!

*Аталык — воспитатель, наставник, названный отец.

**Туснак — зависимый, подневольный человек, не оплативший долг.

* * *

Егет — парень

* * *

Турка нетерпеливо фыркнул, и толкнул головой Урмана, так что тот еле удержался на ногах.

— Ну, хватит, не балуй, красавчик, нет в этом моей вины, так сложились обстоятельства, уж лучше попробуй гостинца, — попросил Урман, протягивая лепешку своему другу. Бережно схватив губами лакомство, он важно махнул головой, требуя добавки или ласки. Урман погладил по шерсти, перебрал гриву, вытаскивая зацепившиеся репейники, прыжком взлетел в седло и легонько толкнул пяткой, посылая вперед скакуна. Турка прижал уши и резко пошел небыстрым галопом, выражая свое недовольство нелюбимой манерой езды для хозяина.

Аю йаланы*, фактически являлся полуостровом, на котором любил частенько появляться Хозяин лесов и полакомиться земляникой, смородиной, да и рыбку половить был мастак. Поляна была совсем недалеко от стана ногайцев, минут пять езды верхом. Туда и направился Урман, вспомнив свое обещание проведать и похоронить по-человечески своего друга детства — Айнура.

Рассвет огорчил промозглым туманом. Веяло весенней прохладой. Практически добравшись до места, пустил Турку шагом. Урмана потихоньку укачивало, клонило ко сну. С трудом борясь с этой напастью, он решил пройтись пешком. До предполагаемого места засады и гибели родичей, оставалось не более одного стрелища**.

Именно утром нападает сонливость, с которой здоровому человеку трудно бороться и глаза сами собой начинают закрываться, а сознание погружается в свой воображаемый мир и порождает видения.

Внезапно, Урман остановился, что-то на подсознательном уровне заинтересовало, сначала и сам не понял. В памяти прокрутив произошедшие события немного назад, заметил периферийным зрением, как над оврагом кружат вороны.

Повернув в сторону возмутителей спокойствия утренней степи, почувствовал запах мертвечины.

Турка, который позади сторожко переставлял копыта, что-то ему не нравилось, свое недовольство он выражал попытками укусить за плечо. Урману и самому стало нехорошо, по ходу не совсем ко времени решил проститься с покойником.

На автомате проверил свое оружие: лук, колчан со стрелами, сбоку сабля, перевязь с метательными ножами, легкий круглый щит, подвешенный на спине.

Все в порядке, как говорится 'готов к труду и обороне'. Для тела, как он понял, все давно уже забито на уровне рефлексов, и достать любое из оружия и изготовить к бою, секундное дело.

Если вокруг туман стал потихоньку рассеиваться, то в байраке

* * *

становился только гуще.

В это время до его слуха донеслись стоны раненого. Чтобы окончательно проснутся, он помотал головой, прогоняя остатки сна. Остановился и еще раз прислушался к утренней тишине, внимательно осмотрелся по сторонам. Однако опять все затихло. Как назло, даже птицы и те молчали.

Подумав про себя, что его посещают очередные слуховые галлюцинации или как там это называется по — научному. Вполне может быть, что это последствия вселения в чужой разум.

Но вдруг стоны повторились, да и еще к ним добавился громкий треск сухих веток. Турка, остановился и тихонько заржал, выражая свое нежелание идти за хозяином в сторону гиблого места, и видимо предупреждая его о какой-то опасности, известной только ему.

Мысль мелькнула, что может лучше вернуться на стоянку, а придти сюда чуть позже — днем, например.

Широкая степная балка, расположенная недалеко, была хорошо известна Урмана. Неоднократно, родичи устраивали загонную охоту в этих краях. И лично он сам прошлой осенью взял барсука из норы, на одном из пологих склонов.

Поэтому имел достаточно хорошие представления об окружающей местности.

Сама балка образовалась в результате медленного затухания роста оврага и протянулась в длину с севера на юг не более двух стрелищ и шириной менее одного. При самой дальней вершины скат наиболее крутой. Откосы ближайший и противоположный к нему достаточно пологие, заросшие густыми кустарниками и ивняком. Весной ненадолго, временные потоки наполняют ее и спускаются к речке, которая затем уже впадала в Дим.

Отбросив всякие сомнения и страхи, до этого посетившие его, смело направился к противоположней стороне оврага, где весенние временные ручьи наверняка уже высохли и поэтому перейти не составит проблем.

Туман становился все гуще, и видимость снизилась до нескольких десятков метров.

Зловещая тишина и этот тяжелый трупный запах вокруг создавал неприятную обстановку. В которой нервы напряжены до предела, и любое необычное явление или критическое положение может повлечь за собой растерянность в виде замешательства и неуверенности. При этом разные люди по-разному реагируют в одних тех же условиях, у кого возникает ярость и злость, а кто-то впадает в ступор. Но всегда человек на подсознательном уровне, инстинктивно пытается избежать данных ситуаций, и именно тогда, мы нутром предчувствуем опасность и тем самым избегаем ее во многих случаях.

Урман чутко вслушивался в каждый шорох и пытался унюхать хоть какой-то посторонний запах, который даст ему любую информацию о происходящем вокруг. Но все было напрасно, вонь разлагающегося трупа, все перебивал.

Как вдруг впереди, за пределами видимости, треск ломающего сучка или ветки заставил его вздрогнуть и остановиться, правая рука тут же легла на рукоять сабли. Шум, издаваемый кем-то, становился все громче и громче. И этот кто-то или что — то явно направлялось в его сторону. Сиреной завопила интуиция, и появилось четкое предчувствие беды.

Беда! Откуда? Шум и беда между собой связаны? Приходит четкое понимание — что это и есть следствие.

Не совсем понятен мутный ответ подсознания, но и этого достаточно.

Урман, внимательно огляделся: вокруг голые кустарники только начинающие цвести, рельеф местности достаточно ровный. Опасное направление, определенное интуицией — противоположная сторона оврага. Расстояние в пределах видимости силуэта — метров тридцать, если существо или животное ниже кустов, если же выше, то и все пятьдесят.

Мысли в голове Урмана закрутились с бешеной скоростью, анализирую создавшуюся ситуацию, и тут же мгновенно найдя решение. Видимость достаточная, для того чтобы вовремя, если что сменить оружие.

Выхватив из налучья свой отличный композитный лук, подаренный наставником за победу на конных скачках. Быстро накинул шелковую тетиву и сразу почувствовал себя увереннее.

Настоящее оружие в руках, всегда придавало человеку, уверенность в своих силах и какое-то чувство власти над окружающими у кого его нет. Так и в этот раз, только Урман почувствовал в своих руках родной лук, его настроение поменялось, уверенность быстро переросла в то состояние, когда бываешь 'готов свернуть горы'. И опять весь превратился вслух, еще больше напрягая свои чувства. Он пытался подсчитать, по приближающемся звукам, через какое время покажется 'нарушитель' утренней тишины.

Сколько не ждал, появление непонятно чего, все равно было неожиданно. На границе видимости чуть выше кустов, показался силуэт. По очертаниям явно человека.

Урман поднял лук, достал стрелу — срезень, вложил на тетиву. Не спеша прицелился, так как людская фигура двигалась медленно, и как — то неправильно.

Что — то с ним странное? Ну, вот только что?

Существо шло в сторону, не разбирая дороги, не замечаю кустарников под ногами. Все было с ним неправильно походка, движения, даже силуэт какой-то не такой как у обычной человеческой фигуры.

И тут он его увидел! Волосы зашевелились на голове, мороз пошел по коже от головы и ниже к тому самому месту, которым мы обычно чувствуем последствия пришествие неприятностей. Мысли в голове его запутались, тело самопроизвольно затряслось в панике, и сердце забилось бешеным темпом от испуга. Урману показалось, что еще немного и потеряет сознание. Но вместо этого, он потерял контроль.

— Парий! Шурале! Шайтан! Алла ярзам ит!

* * *

Резво повернувшись в сторону юга, Урман поднял согнутые в локтях руки к ушам и начал громко причитать на арабском языке:

— Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! — Затем обхватив правой рукой левую поместил на уровне груди и продолжил, — Ауузу бил-ляяхи мина-шайтаани р-раджим! Бис-ми Лляяхи-Ррахмани-Ррахим!

Только после серии молитв Корана, Урман начал приходить в себя и ему удалось перехватить управление телом.

Внезапно, на него нашло четкое предчувствие опасности и оно явно рядом. Смрадный тяжелый трупный запах стал очень сильным. Развернувшись в сторону оврага, и одновременно закинув лук в налучье, а стрелу в колчан у бедра. Тут же из ножен выхватил клинок и боковым зрением заметил приближающегося уже гораздо быстрее, самого настоящего ЗОМБИ!

Мертвяк самый настоящий! Таким не раз представлял его в своих фантазиях и в прочитанных во множестве книжках, где описывали оживших мертвецов.

Это был оживший труп Айнура — покойного побратима. Из одежды на нем остались только штаны, грязные, покрытые бурыми пятнами засохшей крови. Его грудь была исполосована когтями животных, покрыто синяками и кровавыми подтеками. Одну ногу подволакивал. Страшней всего выглядела его голова, практически полностью сорванный скальп висел сбоку как парик, одного глаза не было, полностью вытек.

В очередной раз, сознание, автоматически быстро 'прокачало' ситуацию.

Так что мы знаем о Зомби — живой мертвец, нечисть из числа низших, неразумных. Питается мясом, не брезгует себе подобными. Физически сильнее обычного человека в несколько раз, но с ловкостью большие проблемы. Уязвимые части тела голова и позвоночник.

Выдал решение. Упокоить ожившего побратима — обезглавливанием.

Подпускаем как можно ближе. В левую руку перехватил щит, в случае чего наиболее надежная защита.

Адреналин в крови Урмана зашкаливал. Поэтому никакого страха практически не осталось.

Неожиданно, зомби в пяти — шести шагах от него остановился. Урман был удивлен нетипичным поведением. Внезапно он начал мычать и показывать мне пальцем себе в рот. Нет! Он был сильно удивлен!

Он что вообще охренел!!!

Добровольно предлагает, лезть ему в пасть!?

Да-а! Кому расскажешь, ведь не поверят.

СТОП! Ведь ЗОМБИ — неразумен. И это факт. Хотя возможно, брехали про это наши пейсатели!

Урман был в таком состоянии, что не удивился бы, если бы сейчас из кустов вылез орк и заговорил на русском.

Зеленые из кустарников не полезли, но мертвяк рухнул на задницу. Сломав сухую веточку ивы, склонившись, начал что-то писать на земле.

У него снова глаза полезли на лоб.

Однозначно, он попал в фэнтези, в другой мир, где живые мертвецы освоили письменность.

Аю йаланы * — медвежья поляна

Одного стрелища** — около 100 шагов

Байрак

* * *

— степная балка, овраг.

Парий! Шурале! Шайтан! Алла ярзам ит!

* * *

— Нечисть! Помоги нам Аллах!

Интерлюдия

Серый бежал так быстро, практически не задевая лапами весенней земли, если смотреть со стороны то, кажется что даже летел как скользящая тень.

Перед его глазами быстро промелькнула вся его жизнь.

Вот он маленький щенок, играет со своими сестрами и братьями, рядом со старой и надежной волчьей ямой.

Начало осени. Вот он в желтовато-коричневой степи пустил первую кровь, располосовав клыками шейку пойманного зайца.

Конец зимы. Стая распалась, разбившись на пары. Ему же на правах младшего пришлось присоединяться к одиночкам.

Так прошло пару лет.

В конце этой зимы. Несколько раз ему пришлось вступать в схватки со своими сородичами, чтобы добиться благосклонности своей подруги-волчицы.

Дни шли. Вместе в паре, они охотились, убивали и съедали добычу. В степи было полно всякого зверья и никаких проблем в добыче пищи не возникало.

Так продолжалось достаточно долго. Пока однажды ранней весной, волчица не забеспокоилась, и не начала принюхиваться, и искать укромные места.

Два дня и три ночи его подруга искала то место, пока не нашла старую барсучью нору на подветренном склоне балки. Просторную, сухую и уютную. Немного расширив и обустроив его, волчица залегла и более не выходила.

Серому ничего не оставалось, как только лечь у входа и ждать.

Но долго так не могло продолжаться.

Пока однажды, когда утром ему особенно хотелось, есть, а поблизости пищи не наблюдалось. Он услышал конский топот. Инстинктивно направившись в ту сторону. Серому чуть ли не наголову с вершины оврага по крутому склону, начали падать безволосые тела двуногих.

Ему и стае, не раз приходилось встречаться с этими странными созданиями. Старшие волки советовали держаться подальше от зверей, имеющих длинные палки с клыками.

Остановившись неподалеку в кустах, он долго наблюдал. Хотя запах крови был так приятен, после долгого голодания. Но инстинкт самосохранения удерживал, пока на его законную добычу не посягнули вечные волчьи конкуренты. Вороны.

Только увидев ненавистных пернатых падальщиков, забыв про все, бросился защищать свою пищу. Черные воры разлетелись и в невдалеке закружили над пиршеством Серого, который быстро набил свой голодный живот, и ничуть не беспокоясь, по-собачьи свернувшись клубком, спокойно заснул. Хотя заснул, это для вас с нами. На самом деле все вокруг слышал и в тот момент, когда вороны считали, что можно спуститься и полакомиться, внезапно бросался на смеющих покуситься на его добычу.

Долго такое продолжаться не могло.

Аккуратно несколько раз, пометив по кругу свою законную пищу.

Серый вспомнил о своей подруге и, закинув рывком на плечо, большой кусок мяса, направился в сторону логова.

Некоторое время спустя.

После того, как Серый ушел, пернатые падальщики, собравшиеся к этому времени еще в большом количестве, радостно каркая, набросились на мешанину трупов.

В это время, высоко в небе высматривая пищу, парил беркут. Стая воронов, собравшаяся в одном месте, сразу привлекла его внимание. Камнем, упав вниз прямо в центр собрания пернатых, сразу же мелочь отогнал в сторону.

Огромный клюв и когти, ничуть не хуже кинжала. Легко вспарывали и отрывали крупные куски мяса с тел.

Внезапно один из мертвецов, который только что орел когтями располосовал грудь, начал раскидывать с себя трупы и карабкаться наружу, потихоньку отползая в сторону. Беркут отпрыгнул и расправил свои двухметровые крылья, негодующи, заклекотал, предупреждая.

Хозяину неба не понравилось это непонятное шевеление его добычи. Но пищи было много. Пусть идет куда хочет. Все равно, я намного его быстрее. Догоню, ошеломлю, разорву когтями, а клювом я его добью.

Тем временем, живой мертвец, потихоньку встал на четвереньки и скрылся в густых зарослях ивняка.

И снова Серый.

А далекий предок наших собак к тому времени уже добрался до логова.

Вход в нору был достаточно широким, что без всяких проблем даже с добычей, пролезть внутрь. Сбросив пищу перед волчицей, отполз в сторонку ближе к входу, и свернувшись, уснул.

Внезапно, вынырнув из полудремы, почуял запах своей мочи, которой пометил свою добычу. Пища уходила в наветренную сторону балки.

Попытался позвать свою подругу на охоту, но та лишь огрызалась, не реагируя на его потуги.

Пришлось отрыгнуть остатки пищи и налегке броситься в погоню за добычей.

Ему живущему в балке уже месяц, был знаком каждый куст. Быстро перебрался на другую сторону балки. Ему было уже известно, что окромя его добычи, рядом с ним то — странное двуногое.

Вкусив мясо ему подобных, Серый никакого страха не чувствовал, инстинкт молчал, перебитый вкусной пищей.

Внезапно выскочив перед безволосыми, длинным прыжком бросился на не меченого, который в своей лапе держал серебристую поверхность воды. Понимая своим звериным умом, что именно этот представляет наибольшую опасность.

Глава 4

Урман.

Внезапно сердце сжалось в груди. Очередное предчувствие.

Только начинаю внимательно оглядываться. Неожиданно из кустов выскакивает громадный серый волк и длинным прыжком бросается на меня.

Адреналин в крови взрывается. Все происходит для него как в замедленном кино.

Раз — он делает шаг в сторону.

Два — щит окантованной полоской железа входит в пасть волка.

Три — клинок вырезает шею до позвонков серого людоеда.

Поток волчьей крови фонтанирует прямо ему в лицо, неприятными горячими ручейками затекают за ворот халата.

Урман отбросил тяжелую тушу волчары, при этом не отпуская взгляда от зомби и стараясь контролировать окрестности.

Внезапно, что-то опять в мертвяке показалось, странным...

— Да-а! У нас мертвецы, теперь еще и рот могут открыть от удивления!

— И еще у него во рту языка совсем нет. Обрубок только и торчит там где-то в глубине.

— ЧТО???

— Это что же получается !?

Урман ты самый настоящий болван! Идиот! Сын шакала!

Какое нахрен фэнтези! Какой такой зомби!

Это же живой его побратим Айнур!

А он ему голову собирался снести нафиг!

Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Долго не мог успокоиться.

Видно постоянное напряжение сильно сказалось на психическом состоянии. Слишком быстрое врастание в роль своего реципиента. Большое количество событий, произошедшее за столь короткое время. Все это вместе и позволило моему мозгу нафантазировать практически на пустом месте.

Перечитал свои книжки еще в той эпохе, вот и помутился разумом.

Интерлюдия 2

Айнур

20 Раби аль-авваля 936 год Хиджры.

В Год тигра, когда родился Айнур, что в переводе с тюркского обозначал — Лунный цвет. Это был крепкий сероглазый мальчуган с темно каштановыми волосами.

Как предрекал местный провидец, родившиеся в этом году будут самыми красивыми.

Зима была ранняя и холодная, а урожайность высокая. Именно этими событиями запомнилось у родичей рождение уже пятого сына десятника Ахмета Махмут улы*(сын).

Матерью Айнура была Гюль-ханум, третья — младшая жена. Это была тихая и спокойная, черноволосая и невысокого роста женщина. Своей южной неотразимой красотой и пленила сердце Ахмета.

В год мыши, будущий отец Айнура с побратимом Арсланом, были направлены с дипломатической миссией к старейшинам туркмен. Чу — бий поставил им задачу на совете старейшин, добиться безопасного ежегодного проезда торгового каравана рода Мин, по путям, контролируемым туркменами до границ Персии, а также на рынки Хивы и Бухары.

Гуль-ханум была родом из Ýomutlar — одного из главных туркменских родов, что кочуют на полуострове Мангышлак. Ее отец был из совета старейшин. Во время одного из дипломатических церемоний и раздачи подарков в виде отличных шкурок соболей, кумыс гостям подавала младшая дочь хозяина юрты. Ахмет случайно встретившись взглядом с черноокой красавицей, так и пропал, более того чтобы никогда уже не забыть эту необыкновенную красоту.

В честь приезда гостей из далеких степей Ак — Иделя, туркменскими старейшинами были устроены празднества и соревнования.

Желая себя показать и на других посмотреть, Ахмет-ага заявился на состязание по стрельбе с луком. Где в упорной борьбе с батыром из туркмен, в последний момент смог вырвать победу, а полученный приз в виде дорогого куска шелковой материи преподнес в виде подарка Гюль-ханум.

Как бы то ни было, поездка в Мангышлак, побратимам, принесла двойную радость. Было получено согласие совета старейшин туркмен на проезд торгового каравана рода, как к Персии, так и в Бухару. Ахмет-ага возвращался с Гуль-ханум, которая уже являлась его законной третьей женой.

Именно из этой поездки отец Урмана — Арслан-бей, привез кобылу — мать Турки, которая была ответным подарком старейшин, на так понравившиеся им соболиные меха.

Вообще, цены на меха в Средней Азии резко подскочили вверх, в связи с тем, что основной поток мягкой рухляди поступал с Сибирского ханства, но в тот период в регионе происходила очередная неурядица. Чем вовремя и смогли воспользоваться побратимы.

По возвращению дипломатической миссии, жизнь продолжалась своим чередом. Новую женщину — Гуль-ханум в семье Ахмет-аги приняли с настороженностью и с опаской, первое время пытались всячески нагрузить черной работой. Но глава семьи данную тенденцию пресек на корню, а спустя несколько месяцев, родился Айнур и им волей неволей, пришлось ее принять в свой круг.

То ли из-за этих событий, то ли из-за того что был самым младшим сыном, но рос он совершенно тихим и спокойным ребенком. Никого не беспокоил своими шалостями, был послушным мальчиком своих родителей.

Наверное, именно отчужденность и немного нелюдимость Айнура, а также что они, примерно, одного возраста, помогла сделать выбор в пользу него, когда встал вопрос кого определить в товарищи сына своего побратима.

Тем не менее, в детстве Урмана и Айнура, произошел случай, когда действительно судьба проверила характер обоих.

А дело это было так.

В первый год после того грустного события и изменения социального положения Урмана, жизнь его поменялась коренным образом.

Кроме того, что ему пришлось работать на своего дядю Гарей-бия, Урмана многочисленная родня, вернее малолетние братья постоянно пытались подстеречь его позади юрт, лишь бы взрослых рядом не было, чтобы поиздеваться над ним и по возможности отвесить ему тумаков.

И вот однажды весной. Когда еще зима не ушла, но снег уже вовсю таял под жаркими лучами солнца, текли ручейки и образовались те самые лужи, в которых так любят резвиться детвора.

Зимние аулы кочевников в тот момент начинают просыпаться и начинают заново жить, той неповторимой жизнью, которая сильно отличается от тихой и размеренной зимы.

В тот день Урман забыв обо всем бежал в сторону юрты Гарей-бия, чтобы сообщить нерадостную весть о болезни его любимой кобылки Мэрген, которая тяжело перенесла свои первые роды.

Но не тут было, в тот момент он пробегал мимо очередной юрты и пытался оббежать небольшую весеннюю лужу, внезапно его за ноги дернули назад и по инерции, лицом вперед, упал в грязную воду.

На этом, его неприятности не закончились, и это было только началом. Затем его начало что-то тащить, наглотавшись грязи и водицы, он оказался сзади юрты, где скорее услышал, чем увидел радостные и хохочущие лица его братьев.

Ну, вот думал же надо обойти этот круг из аркана, что лежал на земле, уж больно он похож был на силки, которые обычно ставил на сурков и сусликов, да и чуйка шептала и предупреждала, но как всегда торопливость не доводит до добра.

— Ну, что туснак, набегался, долг как будешь отдавать? — спросил один из них, по голосу, узнал Бикмуса младшего сына Гарей-бия, который был старше Урмана на несколько лет и верховодил среди мальчишек рода.

— Чего молчишь? — повторил он, — Собачий сын наглотался навоза, так мы быстро тебе глотку промоем, кровью твоей. А ну егетлер, оживите камчой* этот кусок дерьма.

Подручные вожака мальчишек, схватив за плечи Урмана, сдернули полушубок, и крепко прижав его туловище к мокрой земли, начали охаживать плетью по его спине, до тех пор, пока она не превратилась в кашицу из кожи, крови и остатков ткани.

Всю экзекуцию мальчик терпел и молчал, не проронив и звука, пока не потерял сознание.

— Бикмус, а вдруг он умрет?— спросил один из братьев, который помогал удерживать Урмана, во время телесного наказания.

— Э-эй, Юсуф, биграг хин башхыз,** хотя ты и так большим умом не отличался, а теперь только подтвердил, что ума в тебе не больше чем в курином мозгу! Если ты забыл, то я тебе напомню, как недавно в центре стойбища рода, наказали рабов из киргизов, которые пытались бежать. Так вот их били настоящими кнутами, не теми что у нас в руках, они провисели на столбах три дня и три ночи. А сейчас спокойно и без проблем пасут бесчисленные отары овец моего отца. Полейте водой, нет лучше окуните рожей в лужу туснака, так он сразу очнется.

Действительно, несколько раз брызнув водой на лицо Урмана, и тот очнулся.

Открыв глаза, и попытался понять, что происходит, но долго думать ему не дали. В очередной раз, Бикмус пнул ногой, в бок лежащего на земле Урмана.

— Ну, что опять будем в молчанку играть, или попросишь прощения у своего господина и поцелуешь сапоги? — в очередной раз вопросил младший сын Гарей-бия. — И можешь спокойно дальше идти по своим делам, да и трогать тебя перестанем. Да, братья?

— Да! Да! — с усмешкой, отвечали в разнобой подручные Бикмуса.

Урман упрямо молчал, только отвернув свое лицо от пытавшегося ткнуть его сапогом вожака мальчишек.

_______________________________________________________

* Плетка

**совсем ты безголовый

* * *

Айнур в тот день чувствовал себя совсем чужим в своей семье, его мать Гюль-ханум, обычно весьма добрая и нежная по отношению к нему, отругала его за порванный полушубок, и, наградив обидной кличкой 'Неряха', выгнала вон из родной юрты, отправив за кизяком для домашнего очага.

Находясь в таком раздраженном состоянии, когда весь свет не мил, Айнур проходя мимо юрты Уртас Балта, услышал приглушенные веселые голоса мальчишек, доносившееся издалека, откуда-то из-за построек мастера по дереву. Проявляя свое детское любопытство, осторожно выглянул и увидел толпу мальчишек и какое-то тело, лежащее в грязи. И тут заметил невдалеке полушубок, который как он помнил, Урману подарил его отец.

Никаких сомнений, что тот мальчик, который лежит и есть сын побратима отца, не возникло.

Сам Айнур, был мальчиком невысоким, но плотного телосложения, с сильными руками и широкими плечами. Недаром шутя, отец называл его 'мой маленький батыр'. Характер у него был добродушный и легкий, но в ярость впадал легко.

Вспомнив про то, что взрослые родичи за вечерним костром, неоднократно и неспешно обсуждали судьбу сына названного брата отца, при этом отмечали ненависть его родни к отверженному мальчику.

А Айнур думал по-своему, что он должен присматривать за Урманом, которого уже считал членом своей семьи. Теперь же увидев, что сотворили с его младшим братом, впал в ярость и рассвирепев, схватив одну из многочисленных заготовок Уртасы, под черенок мотыги.

— Дунгазлар! Утрем!* — с криком, кинулся на толпу мальчишек.

В угаре запойной ярости, видел только огромные глаза мальчишек, которые обернулись на крик Айнура. Черенок был два раза больше его роста, но почему в тот момент, у него возникло чувство, что в руках он держит небольшой прутик, который крутит с необыкновенной скоростью. Он смог ударить всего лишь два раза, но толпе мальчишек и этого хватило.

Словно горох рассыпался по степи, именно таким образом произошло бегство мелких пацанов с поле боя. Ни о каком сопротивлении они даже не помышляли, и, не оборачиваясь, бежали до своих родных юрт, чтобы потом с ужасом вспоминать громадного дядьку с огромным дрыном гонявших их по полю.

* Свинья! Убью!

Почему Айнур им показался таким миражом?

Возможно, весеннее испарение при жарком солнце создает тот эффект, при котором нередко происходит обман зрения человека и чудиться всякие не совсем разумные вещи.

На крики ярости мальчика, сбежались соседи Уртаса, и совместными усилиями быстро обернув Урмана в полушубок, отнесли в юрту Ахмет-аги.

Где быстро засуетилась женская половина, заохали, заахали и запричитали жены хозяина. Но уверенным голосом старшая жена, тут же разогнала этот вертеп, каждому отдельно нарезав свою задачу.

Как опытный воин и начальник, десятник Ахмет-ага в свое время правильно воспитал своих женщин, вот и теперь пожинал плоды своего воспитания, гордо оглядывая взором опытного хозяйственника, установившийся порядок в жилище, где каждый знал свое дело. Одна тут же бросилась за водой, вторая, отдав команду своему сыну принести кизяк, разжигала очаг, ну а третья, отправив гонца за усюкчи (лекарка и травница), быстро готовила чистые тряпки и различные склянки, которых как у всякой женщины имелись во множестве.

* * *

Усюкчи Карасэс не совсем старая, но еще бодрая женщина была из тех, кто до сих пор верит в старых богов. И не забывает поминать их в те особые дни, когда Боги спускается на старую бренную Землю и стараются помочь и поддержать своих немногочисленных последователей, которых с каждым годом становиться все меньше и меньше. Многие не выдержав конкуренции с мусульманами или христианами, удалялись все дальше и дальше туньякка.* А некоторые селились поблизости, по мере возможности, помогая своим родичам отринувших старых богов, но еще не забывших своей древней крови и помнивших еще ту силу, которая раньше всегда и во всем им помогала.

Усюкчи владела мизерной каплей той силы, которая была у предков и по мере сил всегда пыталась помочь своим оступившимся родичам. Именно из-за этого она не покинула, отчие земли, хотя ее учитель и звал пойти с ней далеко Туньякка, где еще почитали старых богов.

Местный имам Сафар — ходжа старался не замечать ее саму, так и ее деятельность. Хотя вначале, когда она была еще молодой и красивой, однажды он собрал толпу фанатиков и забросав камнями, ее чуть было не убили, но за нее вовремя вступился сын тогдашнего бия Арслан, а с ним и его побратим Ахмет, который хотя и был истовым мусульманином, но с названным братом шел в хоть в огонь, хоть в воду, не боясь ни шайтана ни имама.

В тот день, она как обычно готовила свой очередной отвар, который всегда помогал старым старейшинам не так горько пережить пришедшую весну и ноющую боль старых костей.

Кто-то тихонько поскребся у порога, ее ученица внучатая племянница Асия, открыв дверь кибитки, о чем-то быстро переговорила с каким-то мальчиком. Быстрым шагом подойдя, но в то же время спокойно и без суеты пересказала своей бабке, что только что услышала:

— Абэ,** приходил гонец, приемный сын унбаши Ахмет-аги, тяжело заболел. Свора мелких из родичей Гарей-бия, в кровяную кашу исхлестали спину мальчика.

— Якши,

* * *

— не отрывая и взгляда от своего занятия, так же спокойно ответила усакчи, — Собери пока сама, все, что нам понадобиться, ведь мы недавно только лечили киргизских ясырей, поэтому все, что нужно должно быть на своем месте. Я же пока закончу с отваром, для этих старых пердунов из совета.

Асия молча пошла в другую половину помещения, где хранились различные отвары и снадобья, травы и другие лекарские средства.. Все аккуратно было разложено по полочкам и ящичкам, и подписано на старотюркском. Поэтому найти нужные мази и отвары для больного не составляло никаких проблем. Хотя в первое время, когда она только попала в юрту своей двоюродной бабушке, ей все здесь было дико и страшно.

Потому как среди детей стойбища рода всегда шли неясные слухи о том, что усюкчи, как и другие колдуны, сихырсы, кара китабсе, и тому подобная нечисть, всю ночь общаются с шайтанами, щурали, дивами, всячески строя козни против хороших людей.

Ее родители погибли, когда ей было семь лет. Она на всю жизнь запомнила, эту сцену, так и не смогла забыть, хотя временами и пыталась.

Они жили бедно, кроме юрты и того что было на них, другого имущества, у них не имелось, и были из той категории родичей которых называли саунщиками.

* * *

*

На каждый весенне-летний период, они получали часть скота Гарей-бия, тогда, правда, являвшимся только баем, на выпас. Из всего этого богатства они могли использовать молочные продукты, ну и по договору к концу сезона получить что-то из приплода.

Вот таким незамысловатым образом, богатая часть родичей эксплуатировала свою более бедную родню, делая свои табуны и отары 'вечными'.

Отец Асии был из киргизских ясиров, то есть из пленников, захваченных на войне и затем освобожденного под гарантию через определенное время. Всю жизнь мечтал разбогатеть и когда-нибудь вернуться в родное стойбище в восточный Дешт — и — Кипчак.

И когда такой необычайный случай ему подвернулся, и он нашел в далеких пастбищах рода 'земляное масло', которое являлось дорогим и редким товаром. Он встретился с одним из казанских купцов и договорился с ним на поставку десяти больших деревянных бочек масла.

Все лето и осень возился ее отец, лишь бы выполнить заказ. От запаха масла в юрте было тяжело дышать. Поэтому мать частенько оставляла ее у своей двоюродной тети Карасэс, так как другие родичи ее уже не признавали.

В тот злосчастный день, она как обычно шла из одного конца аула в другой конец, так как юрта усюкчи всегда стояла в стороне от всех, а их жилище как более бедной части родичей также стояло наособицу.

Когда до родной кибитки оставалось менее одного перестрелища, Асия увидела огромный столб черного дыма начинающий подыматься от их жилища. Тогда она подумала, что колдуны наслали дью пери, и вдруг из юрты выскочила мать, прокашлялась и, крикнула:

— Беги, дочь! — и обратно зашла в кибитку, которая внезапно с грохотом превратилась в огромный черный пузырь, который в мгновение проглотил юрту и все, что там было внутри, и разбрызгал огонь вокруг.

Родичи потом долго обсуждали произошедший случай, старики пинали молодых, за то что распустились, забыли заветы предков и стали без разбора принимать в соплеменники всех подряд, намекая на происхождение отца Асии. А богатые благодарили Аллаха, что надоумил Совет старейшин бедных родичей заселять на околицы подальше от благополучных юрт.

Но и те и другие, в одном были уверены, если бы не зима, то всему роду пришлось бы спасаться, бросив все нажитое непосильным трудом. В степи пожар одно из самых главных бедствий, наряду с мором и гладом.

* * *

Усюкчи Карасэс довольно быстро закончив с отваром для аксакалов, без промедления со своей ученицей направилась к унбаши Ахмету, будучи одним из уважаемых родичей, кибитка его находилась ближе к центру аула.

Войдя и сразу же бросив требу богам в очаг, усюкчи поздоровалась с хозяевами. Быстро осмотрела больного мальчика, который находился в бреду.

— Нож, — тут же потребовала у помощницы, которая, не теряя времени уже разложила все принадлежности неподалеку.

Аккуратно срезала остатки рубахи, и чуть громче обычного спросила у хозяев:

— Кто был мальчику за место матери?

Женщины начали тихонько переглядываться друг с другом, но Гуль-ханум решительно направилась к усюкчи.

— Вот возьми остатки рубахи, обойди вокруг мальчика несколько раз, а затем отнеси и выбрось на обочину дороги ближайшего перекрестка, — попросила усакчи. — Не забудь, взять горшок с какой-либо едой и оставить там, где все это произошло.

— А Вы чего встали? Быстро несите горячей воды и чистых тряпок!

— Апа,* давно уже все готово, — ответила старшая жена десятника, подавая то, что попросила усакчи.

Аккуратно обработав раны мальчика, Карасэс намазала спину специальной мазью и приготовила отвар в глиняной чашке.

— Один раз в день мажете спину, три раза в день даете пить, добавив немного лекарства из чашки, — наставительно закончила лекарь. — В случае чего знаете где я живу. За две — три недели заживет, как на собаке.

Увидев, как внимательно слушает Айнур.

— Вот ты и присмотришь за братом, каждые три дня ко мне, за свежим отваром, — закончила усакчи, вытерев руки.

И с того момента до полного выздоровления, Айнур ухаживал за своим названным братом. С этих пор они практически и не расставались. Поддерживая друг друга, а иногда и соревнуясь, вместе постигали новые знания, которые им преподавал десятник Ахмет-ага.

* * *

В тот день, когда Урман отправил его за помощью к родичам. По дороге погоняя своего коня, Айнур сокрушался, что зря он оставил своего побратима одного, зря он его послушал. Но в то же время понимал, что кому — то надо было ехать и предупредить родичей о конокрадах.

Быстро добравшись до родного стойбища, он быстро рассказал отцу о произошедшем набеге ногайлар.

Ахмет-ага без промедления поднял десяток молодых бойцов, и отправились в погоню за конокрадами. При этом родичам приказал временно переселиться в стойбище, который находиться на одном из островов в старице реки Дим. Куда даже знающему человеку трудно забраться, берега топкие и болотистые.

Айнура назначили в передний дозор, он просто кипел от нетерпения, желая быстрей догнать своего брата и узнать о его судьбе.

Длительная скачка притупила все его чувства, тем не менее, в тот момент, он что-то почуял....

Но было уже поздно, набрал воздуха и только открыв рот, попытался крикнуть "Засада!" сначала первая стрела попала в шлем с такой силой что ошеломила его и кончик стрелы выбил левый глаз, одновременно вторая с плоским наконечником, пробив бармицу шлема и покрошив часть зубов срезала ему язык.. Странно только то, что он кровью не захлебнулся. Но видно Аллаху было так угодно.

Из засады, ногайлар без всяких проблем перебили оставшихся родичей, оставив в живых только десятника из-за его доспехов, посчитав его за знатного воина, за которого можно получить неплохой выкуп.

Трупы и еле живого Айнура, которого посчитали мертвым, скинули в ближайший овраг, предварительно освободив от имущества, вплоть до халатов.

Ну а когда, беркут начал полосовать его грудь, он очнулся и попытался естественно быстрее вылезти из оврага. Ему опять повезло, орел не стал его трогать. Увидев своего брата, он попытался написать на земле, что его не понимает.

А затем его, в который раз уже спас Урман, на его глазах зарезав матерого волка. Этого ему хватило, и так обессиленный от потери крови, увидев такое от избытка чувств, тут же потерял сознание.

* На север

** Тетя

* * *

Десятник

* * *

Хорошо

* * *

* Дойщики — если буквально, категория тех кому богатые отдавали в своеобразную аренду часть своего скота.

Колдуны:

Сихырсы — гадатель, ворожей;

Кара китабсе — чернокнижник

Усюкчи — травница и лекарка

Нечисть:

Щурали — леший;

Дью пери — чудище.

Глава 5

24 сафар 956 год от Хиждры. Дешт-и-Кипчак.

'И после смерти отца не бросай его друга.'

Пока он витал где-то в облаках и предавался своим размышлениям, посыпая себе голову пеплом. 'Зомби' Айнур потерял сознание и начал заваливаться на бок. Резко откинув в сторону щит, Урман успел его подхватить, и, сняв с себя полушубок, аккуратно подложил под него.

Быстро осмотрел его тело на предмет ранений и гематом.

Голова поврежден левый глаз. Сам сделать ничего не сможет.

Рваная рана в области щеки с обеих сторон лица, покрылась засохшей кровью, начала заживать. Возможно, только обработать мазью ускоряющей выздоровление.

Шея относительно чистая, если не считать мелких царапин полученных от сучков и веток.

Грудь полностью исполосована вдоль и поперек когтями, мелкие рваные ранки, несколько гематом в области живота. Сполоснуть водой и натереть мазью.

На правой ноге в половину бедра гематомы и опухшая лодыжка. Травмы, явно полученные при падении с коня, либо когда сбрасывали в овраг.

Общий итог для Айнура: жить будет, но увечным останется навсегда.

Ладно, надо бы поторопиться. Свистнув, Урман вызвал к себе Турку. Не прошло и десяти секунд, резвым галопом прискакал четвероногий друг и тут же начав ластиться, ткнувшись влажными губами в ладонь. Но в тоже время, настороженно косясь глазами на труп волка, и встревожено пофыркивая.

Со всей возможной осторожностью Урман закинул Айнура на круп лошади, а сам уже одной рукой придерживая его, запрыгнул в седло, и привязав его тело к своему, потихоньку направился в сторону стоянки.

Прежде чем подъехать к стоянке, забравшись на ближайший холм, внимательно осмотрел округу на предмет недобитых либо новых врагов.

Разведкой остался доволен, ничего нового не появилось и можно без опаски вернуться на стоянку.

Подъехав и осторожно спустив Айнура с коня, расстелив на земле более или менее чистые халаты ногайцев из трофейного имущества, положив его на своеобразную постель..

Ахмет-ага так и не проснулся, продолжая спать батырским сном, время от времени похрапывая.

Подхватив парочку медных котлов, Урман отправился к роднику. Лекарской работы прибавилось, значит и воды горячей нужно в достатке.

Вернувшись к стоянке, он аккуратно подкопал неглубокую ямку трофейным топориком, а рядом выкопал еще меньшую с узким каналом для доступа воздуха, быстро развел костер из сухих дров, получился своеобразный дакотский очаг. В степи далеко видать дым от костра, поэтому даже такая мелочь и предосторожность может спасти жизнь, если ее не пренебрегать.

Вскипятив воду в одном из котелков, потихоньку и аккуратно промыл раны Айнура, и натер специальной мазью из запасов Ахмет-аги, подобные же процедуры проделал и с десятником.

Весеннее солнце уже было высоко, усталость и бессонная ночь давала себя знать, потихоньку давила, и, пригревшись, неожиданно для себя уснул.

* * *

Проснулся, как всегда, похоже, становиться уже привычкой, под пинки по ребрам и громкие ругательства унбаши Ахмета.

— Зачем Аллах даровал этой бестолковому барану, мозги! О-у! О-у! Нет! Нет! Ему одного раза не достаточно, когда его на аркане по степи прокатили! Так он не только себя хочет обратно в рабство отдать, но и готов, как я понимаю с радостью обеспечить такую же судьбу, самое главное — своему наставнику, который не жалея себя учил премудростям войны этого безмозглого ишака! Который за столько лет так и не научился азам дозорной службы! Не выставив караул, не смыкай глаз! Согласно Великой яса Чингизхана, я сейчас же должен за сон на посту забить тебя камнями! — все никак не унимался Ахмет-ага.

Сев на своего любимого 'конька', остановить или пытаться оправдаться в таких случаях бесполезно. Лучше промолчать и согласиться. Излив все, что у него на душе скопилось, как таковой, потом он быстро остывает и уже мыслит адекватно.

Урман, потихоньку, бочком, выбрался из импровизированной постели в виде кучи седельных сумок и нескольких халатов.

Солнце уже клонилось к закату, тихо наступали сумерки.

Он направился к яме с потухшим костром и, подбросив дров, разжег огонь.

Пошуровав по сумкам, собрал нехилый ужин, правда, всухомятку. И накрыв дастархан, крикнул десятнику:

— Ахмет-ага! Ужин готов прошу к нашему шалашу!

— Ну вот! Урман, какой ужин? Айнура нужно похоронить, проститься, прежде чем наступить ночь.

— Унбаши, так жив ваш сын, кого хоронить собрались? — спросил Урман, сделав удивленное лицо.

Отец, который заново обрел своего сына, неверующе уставился на него.

— Спит он, обессилел, да и крови много потерял, — пояснил и, опасаясь новой вспышки гнева, довольно таки быстро рассказал о произошедших событиях с момента, как он потерял сознание.

Ахмет-ага молча, вскочил и достаточно бодро направился к скоплению сумок и седел. Где быстро найдя свою котомку, вытащил оттуда клинок в ножнах.

— Урман, сегодня ты стал настоящим воином и твое новое имя — Башбуре! И мне не стыдно, перед твоим отцом и моим названным братом, который в настоящий момент смотрит на нас и радуется этому. Я все-таки смог воспитать из тебя, умелого и упорного бойца, и в честь этого события, хочу передать тебе, вот эту саблю. Раньше она принадлежала твоим предкам, и лишь лучшему из лучших в роду, передавалась по наследству, а я был лишь его хранителем, не смотри на то, что клинок выглядит так бедно — это настоящее сокровище! — закончил свою торжественную речь Ахмет-ага, передавая мне клинок.— Носи его с честью, и не забывай, что сила всегда на стороне правды.

Клинок был узким, с характерным изгибом и длиной около метра, и достаточно легким, не более килограмма. Рукоять из слоновой кости, гладкая и покрытая для удобства удержания черной замшей. Чуть вытянув из деревянных ножен, обтянутых кожей, увидел характерный рисунок булата. Зацепив ремешками за кольца, подвесил на пояс с левой стороны.

— Ахмет-ага, клянусь своими предками, я никогда не забуду. Всегда буду помнить то, что Вы сделали для меня. — Урман увидел, как на глаза наставника наворачиваются слезы, обнял и попытался его успокоить. — Отец, все будет хорошо.

— Отметить такое знаменательное событие, как твое новое рождение Башбуре, нам стоит выпить кумыса и отужинать, что нам Аллах послал, — окончательно успокоившись, продолжил аталык.

Быстро закончив с приемом пищи, Ахмет-ага обрадовал Урман, тем, что им придется вернуться к оврагу и забрать трупы родичей, для того чтобы отвести к родным, чтобы они могли проститься с ними и должным образом провести похоронный обряд.

— Отбери халаты похуже, из трофейных, и из табуна, наиболее спокойных коней, так как, нам придется к ним подвешивать родичей, — приказал унбаши, и при этом пояснил, — Не хотелось бы, получить постоянно взбрыкивающую лошадь с трупом на спине.

— Ахмет-ага а как же насчет вашего плана? Разве помощь просит, не будем? — удивленно спросил Урман, не понимая резкого изменения настроения и указаний своего наставника.

— Не успеем, поэтому обойдемся своими силами, ясырей наберем в ополчение, — уверенно ответил унбаши. — Живее собирайся, в пути успеем все обсудить.

Быстро собрав халаты закинул на Турку. А лошадей отбирал подольше, табун оказался большим. При этом вожак— жеребец не хотел отпускать своих подопечных, пока он с помощью кнута, не объяснил ему кто здесь хозяин.

В это время Ахмет-ага и Айнур быстро свернули и закинули все трофейное имущество на своих заводных коней, и уже направились в сторону оврага.

Догнал Урман их только перед местом недавней эпической битвы с волком. Ахмет-ага знаком показал Айнуру, снять шкуру с мертвого людоеда. Сами же отправились к месту массового захоронения родичей и достаточно быстро завернули останки парней в халаты, привязали к седлам.

К их возвращению, Айнур уже закончил. И они двинулись в сторону родного стойбища. Урману же пришлось еще, и гнать табун, который увеличился до трехсот коней. Основную работу делал вожак, а ему пришлось только направлять его в ту сторону, куда им надо было ехать.

По пути, обговорив свои дальнейшие планы, внесли в него существенные изменения и решили сначала набрать хотя бы десятка два, из совсем уж молодых или старых родичей.

Вспомнив мучающий его вопрос, который в суматохе выезда был забыт, Урман решил спросить у десятника:

— Ахмет — ага, все— таки, почему ты решил назвать мое второе имя — Башбуре?

— Это долгая история, — наставительно начал названный отец, — начинается далеких времен, десять поколений назад, кочевья нашего племени находились в восточном Дешт — и — Кипчаке. Именно тогда нашему легендарному предводителю минцев Урдач-бею были вручены символы власти: '...Чингиз-хан тогда сказал Урдач-бию: 'Эй, тысячеколчанный Урдач-бий! Прозванный так за то, что, будучи безмерно богатым, выводил с собою тысячу воинов, пусть твоим деревом будет береза, птицей — ястреб, боевым кличем — 'Алач!', тамгой — пара птичьих ребер.

— Унбаши, эту история знает с детства каждый родич, — перебил наставника Урмана, недовольный тем, что тот как всегда, начинает издалека.

— С тех времен, осталось предание, зимой когда наши предки кочевали, случился великий буран и они заблудились в степях восточного Дешт— и — Кипчака, но им помог волк, который и привел наше племя на берега реки Ак — Идель. — также неспешно продолжил Ахмет-ага, — Башбуре — это главный волк, получив такое имя, ты уже претендуешь на должность главы племени, тем более, это такова была просьба твоего покойного отца.

Установившуюся тишину, после слов десятника, изредка нарушало только тренькание уздечек лошадей, которые отмахивались от назойливой стаи оводов и мошек.

Урман задумался над словами наставника. Между тем, Ахмет — ага продолжил свой рассказ:

— Два поколения назад, распалась Алтын орда, и спокойные времена в наших краях закончились. Ногайлар взяли власть большую и захватили Дешт — и — Кипчак от Иртыша до Иделя. На реке Самаре было большое сражение, в котором наши предки проиграли, и с тех времен, сидит в Имен-кале наместник и собирает ясак, который сильно разоряет наш народ. Особо прославился лет пятнадцать назад, Акназар сын Касим — хана из рода киргизцев, перед своим уходом с должности, всячески изнурял, установив неподъемные подати с каждого по лисице, кунице и бобру, дошло до того, что не давал переправиться через Ак — Идель, пока не заплатишь. Великое разорение настало в то время для всех племен, — как всегда на грустной ноте закончил наставник.

— Ну а теперь самое главное, слушай внимательно, — наставительным тоном продолжил Ахмет — ага, — Чу — бий, твой дед, понимая, что так не может продолжаться, начал искать способы избавления от Ногайлар Орды. Для того чтобы начать войну, нужны были деньги. Сначала он пытался занять у казанских купцов, но они нам предлагали совсем уж немного! Да покарает их Аллах, за жадность! То, что нам предлагали, невозможно было и сотни воинов настоящим образом снарядить. Немного подумав, решили сами заняться торговлей. У нас много товара: кожи, меха, мед, воск, которые имеет большую ценность на базарах Персии, Юргенча, Бухары. Казанцы, иблисово отродье, будучи перекупщиками, обманывают наших неграмотных родичей и всю прибыль кладут в свои сундуки. Мы прекрасно понимали, что большие средства появиться не сразу, но через десяток лет можно было рассчитывать на успех. Первый этап плана, Чу — бия, мы выполнили с успехом, когда с твоим отцом Арслан — беем, заключили с туркменами договор о безопасном проходе наших торговых караванов через их земли. В дальнейшем, наше племенное ополчение должно было получить опыт в ратном деле. В связи, с чем мы приняли участие в нескольких ногайских войнах с Крымской ордой, черкесами. В последней битве с киргизцами и случилось то несчастье с моим побратимом.

Ахмет-ага приложился к турсуку с кумысом и продолжил дальше:

— Урман, настало время, когда я тебе должен все рассказать. Ты уже стал взрослым не только по возрасту, но и твои зрелые поступки сами за себя говорят. Я сейчас уже не могу за тебя решать и неволить, как тебе в дальнейшем поступать. Хочешь ли ты знать? — повернувшись в упор, посмотрел мне в глаза, и продолжил:— Что на самом деле произошло с твоим отцом?

Урман хотел было уже ответить или кивнуть, но решил подумать, не очередная ли это проверка со стороны.

— Ахмет-ага, прежде чем ответить вам, я должен привести свои мысли в порядок, за последние дни слишком много на меня навалилось — уважительный тоном ответил Урман.

— Хорошо, у нас еще есть время, — тяжелым взглядом посмотрев на него, ответил наставник и с места, наметом бросил коня догоняя Айнура и караван лошадей, за это время удалившиеся уже на два перестрелища.

'Нужно поразмыслить о сложившейся ситуации. Итак, что нам известно?

Первое есть План. Или это заговор?

Цель — освобождение из-под власти Ногайской орды.

Ресурсы: племенное ополчение и торговля.

Участники или скорее руководители: дед, отец, наставник. Первые двое выпали из списка, причем практически в одно время, что есть подозрительно, но может быть стечение случайных обстоятельств, но в это как — то с трудом вериться. Тем более в свете сказанного наставником.

Но кроме них, наверное, есть кто-то из Совета старейшин. Известно ли об этом Гэрей — бию? Вопрос, на который ответа пока не знаем.

Дальше Ахмет — ага, из рода аталыков, воспитателей детей правящей верхушки, при этом, как известно, самое меньшее пять поколений подряд. Должность весьма влиятельная, ведь им доверяют будущих правителей, например: Бухаре и Юргенче, третья по значимости в иерархии чинов. В настоящий момент, никакого влияния, переход с воспитателя внука правителя и побратима наследника в оппозиции Гэрей — бию, с мутными шансами в будущем.

Но в его понятии, получается не все еще потеряно, есть наследник, правильно воспитанный, которого можно вывести из пешек в фигуры. При этом не совсем важно даже выполнение той задачи поставленной, Чу — бием, для него главное вернуть, то положение и влияние, которого у него было раньше.

Первый шаг он уже озвучил, назвав Урмана вторым именем, который уже само себе является претензией на власть в племени.

А теперь подумаем, каковы наши шансы?

За наставником есть связи, которые он еще растерял, есть родичи, которые пойдут за ним, вернее за претендентом.

Это были плюсы, а теперь минусы.

Первое — это Гэрей — бий. Умный, хитрый, богатый. Наверняка, догадывается о планах наставника, а даже вернее знает. Шесть лет у власти, при этом достаточно тихой и мирной жизни племени. Даже если у кого — то из родичей были сомнения, то за это время они уже испарились. Большинство соплеменников не захочет перемен.

Второе — набег ногайцев. С одной стороны вроде как плюс, бий оставил родичей без защиты. Но если он вернется с набега с прибылью, никто и не заикнется. А всех собак повесят на Ахмет-агу, типа он был оставлен для охраны родного стойбища. И если еще и сюда прибавить гибель почти десятка ополчения. То наставник в лучшем случае обойдется изгнанием из рода, а в худшем, как говориться голова с плеч.

Да — с, получается, Урман его последний шанс.

А может плюнуть на все эти страсти и рвануть в западную Европу, страну просвещенную и цивилизованную?

Тем более есть в памяти местонахождение парочки кладов, которой будет достаточно на безбедную жизнь до глубокой старости, да и еще детям останется.

Однако, Европа в середине 16 века не самое лучшее место для жизни, что ни год, то эпидемия, нет болезней, есть война. Не самое спокойное место.

Даже Османская империя и то смотрится предпочтительнее. Век Сулеймана Великолепного еще как минимум двадцать лет. При этом даже не обязательно воином наниматься, тем же купцом или промышленником можно стать. Обзавестись командой, а потом отправиться на край земли хоть в Америку, хоть в Австралию. И спокойно дожить до старости.

Вариант конечно неплохой. Но как говориться, гладко на бумаге, да забыли про овраги.

Как добраться, вот главный вопрос?

Вокруг только и рыщут шайки людоловов, пройти Дешт — и — Кипчак в одного, легче застрелиться. Как минимум сотня воинов нужна. В степи уважают только силу, нет ее — аркан на шею и к работорговцам бегом, двуногий товар нынче в цене.

Есть, конечно, небольшая возможность добраться до Русского государства, сейчас там царствует Иван Грозный, который привечает всяких иноземцев и наемников. Но вот проблема, мусульманин в 'третьем Риме' карьеру не сделает, а менять религию не для него. Да и условия, ничем не лучше чем в той же в Европе. Но в любом случае помогать России — матушке, он обязан, а вот каким способом надо будет посмотреть и подумать. Возможно, находясь где-нибудь на окраине, больше пользы принести. В данный момент там Избранная рада, с участием протопопа Сильвестра, Адашевым и других маститых бояр. Попадешь им под руку, вмиг скрутят и на дыбу. А причину найдут быстро. Стоит подождать и осмотреться, тем более десять лет реформ, все историки признают их положительными.

Казанское ханство практически рядом, но в это время как раз должен произойти несчастный случай с Сафа — Гиреем, а затем все покатится к чертям собачьим.

Как говорится, куда ни кинь, всюду клин.

Итак, вывод, в данный момент, делать самостоятельные шаги категорически не рекомендуется.

Значит, следуем, пока, в качестве ведомого за наставником, тем более на начальном этапе цели совпадают. Попутно собираем ресурсы и команду, а когда выйдем в фигуры, будем уже дальше думать.

Турку, даже не надо было понукать, наверняка ему уже надоело плестись шагом, быстро догнал караван.

Названный отец, увидев его, улыбнулся и вопросительно посмотрел на него.

— Ахмет — ага, я готов выслушать вас, — сказал Урман, успокаивая Турку, который все рвался вперед.

— Хорошо, ты принял правильное решение. В тот самый день, мой побратим Арслан — бей, что — то почувствовал. И перед битвой, он взял с меня клятву, в случае его смерти, чтобы я помог тебе довести наше решение и освободить наш народ от власти Ногайской орды. Я обещал ему, Аллах свидетель, и пока меня носит эта бренная земля, я буду следовать этому зароку до конца, — внимательно посмотрев на него, наставник продолжил. — Сначала сражение шло нашу пользу, но затем наступил тот критический момент, киргизцы ударили во фланг засадной ратью, и если бы не самоубийственная атака личной сотни твоего отца, то возможно битву мы бы проиграли. Согласно заветам Чингиз — хана, командиру не следует лезть в гущу сражений, его дело управление. Но Арслан — бей, понимая, что только личный пример может привести к успеху, сам повел свою сотню в атаку и погиб в бою. Я в тот момент был рядом, прикрывал, но увлекшись в рубке, не заметил как он выпал с коня. После сражения, нашел его тело, несмотря на многочисленные ранения нанесенные врагами, на нем был отличные доспехи, он должен был выжить. Но его смерть наступила от стрелы, которая поразила его со спины.

— Предательство! — не выдержав, выкрикнул Урман.

— Совершенно верно, — кивнув, подтвердил наставник и продолжил дальше, — И что самое главное, об этом знают сотники!

— И причем тут они? — изумился, услышав эти слова Урман.

— Наше племенное ополчение состоит из десяти сотен, при этом родов у нас всего семь, — наставительным тоном начал пояснять Ахмет-ага, — Сотники знают о том, что Арслан — бей был убит, и пока ты не найдешь и не накажешь убийцу, подчинить себе племенное ополчение не сможешь. Может их власти и не хватить помешать тебе стать главой племени, но и помогать не станут. Так вот предатель был из нашего рода, у меня в стойбище есть список всех воинов из той нашей сотни. Приедем, я тебе отдам. Моего ума не хватило определить, кто это мог сделать, но там есть к каждому из них пояснения. Возможно, это даст тебе хоть какую-то зацепку, чтобы распутать этот змеиный клубок, — уставшим голосом закончил наставник.

На полпути, сделав небольшой перекус, наконец-таки добрались до родного стойбища.

* * *

Встреча с женской половиной рода была неприятной, когда они увидели, что везли заводные кони. Плач и крики родных умерших из бывшего десятка наставника, надолго запомнились Урману.

Похоронный обряд прошел достаточно быстро, ведь согласно древним обычаям все должно было завершиться до захода солнца. Но, тем не менее, названному отцу пришлось потратиться на подаяния, и чтобы достойным образом организовать похороны. Родичи не поняли бы его, если он бы он оставил родных своего десятка, в такую трудную минуту.

Урман все это время находился с Айнуром у лекарки Карасэс, которая обихаживала его раны. И общий итог был предопределен, будет жить, но говорить и видеть одним глазом не сможет.

Ну как бы там не было, жизнь продолжалась.

На следующий день, наконец-то выспавшись, вместе с побратимом вычистили трофейное оружие и доспехи.

Вечером, совет аксакалов принял решение собрать иыйын*. На котором обсудить возможности направления похода для освобождения родичей из соседних аулов.

Ахмет-ага обрадовал Урман тем, что на собрании, он обязательно должен присутствовать. Так как последний раз, когда посещал данное мероприятие, у него остались не слишком уж приятные воспоминания, то большой радости данное известие не вызвало, но как говорят 'должен значит обязан'

И поэтому, воинское снаряжение на нем должно быть не хуже чем на каком-нибудь мурзе, приказал десятник.

Оружие Урмана и так отличное, лучше только, наверное, у самого бия.

А вот защита из трофеев: бахтерец, мисюрка с наушниками и кольчужным воротом, поножи и поручи правда из кожи, но такими доспехами, среди родичей обладали не более десятка воинов.

С одеждой были проблемы, но неожиданно Гуль-ханум, принесла в качестве подарка: шелковые штаны и рубаху, и отличный бухарский халат, скорее всего, все это раньше принадлежало его побратиму Айнуру, но как говориться, дареному коню в зубы не смотрят.

* * *

Абдулахмет — бессменный глава совета старейшин рода мин последние десять лет. Он помнил еще деда Урмана — Чу-бия, который мудро правил племенем Мин несколько десятилетий, после него, главой должен был стать его сын Арслан, но великому сожалению всего народа, не вернулся он с того злополучного похода на киргиз-кайсаков.

В то же время, по странной случайности преставился Чу-бий, быстро собравшийся Курултай племени избрал Герэй-бия, только он возражал против его кандидатуры, зная алчный и мерзкий характер с детства. Прошли те времена, когда глава племени избирался на всеобщем народном собрании — Йыйын. Сейчас выбирали только старейшины семи родов: куль, кырк, суби, миркит, кубоу, мин и сарылы.

Затем был уже совет старейшин рода мин, который собрал Герэй-бий. На этом собрании он предъявил договор о том, что передал мурзе Арслану табун в тысячу коней, но с условием, что вернет его через два года и при этом сверху должен будет еще двести голов. Абдулахмет сразу же заявил о своих больших сомнениях в подлинности данной бумаги. Но в качестве свидетелей, Герэй-бий пригласил бакчи Буранбая из придворных местного наместника Ногайской орды и кади Хасанбека, которые подтвердили заключение договора.

И тогда глава племени попросил все имущество своего брата Арслана, а его жену себе в гарем. После отказа Зайтуне-ханум, Герэй-бий уже требовал жену брата и племянника обратить в рабы и продать в счет уплаты долга, при этом особо настаивая на то, что ему обязательно передали жеребенка аргамака.

Совет долго совещался, вызывая на беседу то побратима мурзы Арслана, то Зайтуне -ханум пытаясь ее уговорить пойти навстречу судьбе, а не наперекор, то Урмана, который не совсем всего понимал, но смотрел на окружающих недружелюбно...

Благодаря речам главы старейшин, который вступился за сироту, Совет принял решение: передать все имущество мурзы Арслана, которого хватило только на так называемые 'проценты' за пользование табуном в тысячу голов, а пока Урмана сделать туснаком Герэй-бия. А в случае не выплаты по истечению двух лет после совершеннолетия, продать его в рабство, по поводу жеребенка решили отказать, указав при этом, что тот является личным имуществом сироты.

Сейчас вновь собрался Совет, на котором, нужно было решить, является ли до сих пор Урман — туснаком?

Или же достигнув совершеннолетия, он свободный человек?

А отправление в поход молодых родичей — это уже второстепенный вопрос.

В большой восьмигранной юрте, где испокон веков проходил Совет, начали собираться старейшины.

Как всегда, первым пришел его старый друг — Минибай. Он был не высоким, сухощавым, но еще бодрым стариком, которому уже скоро стукнет седьмой десяток. Всю свою честную жизнь помогал родичам, будучи мастером по дереву. В степи, много вещей из этого материала, поэтому он никогда не сидел, сложа руки, всегда где-то ковырялся, что-то чинил, стругал с самого раннего утра. Даже зимой, когда везде приходит спокойствие, и родичи начинают вести тихую и неторопливую жизнь. Минибай чинит пришедшие в неисправность телеги, колеса и другие необходимые вещи кочевников. Но единственно он сокрушался, над тем, что Аллах ему не дал сыновей, шесть дочерей все как на подбор, и внуки вроде есть, но все равно не то. Тем не менее, как человек он был веселый, даже сейчас готов был броситься в пляс, всегда любил над кем-нибудь подшутить, подколоть. Но с возрастом, к нему пришла жадность, он начал все подсчитывать и экономить. Именно на этой его слабости и поймал Герэй-бий, на прошлом собрании, выделив его семье побольше саунщиков, чем обычно. После уже, когда Абдулахмет разъяснил своему другу, тот осознал свою ошибку, но было уже поздно.

Затем, поспешая, в юрту вкатился Зайнулла, круглолицый толстячок, низенького роста и бритой головой, с маслеными глазами и всегда потеющим носом. Один из самых богатых среди родичей, уступая только в этом, самому Герэй-бию, огромные табуны коней, несметное количество отар овец, числа которых он и сам не знал. Торгуя с казанскими и хаджи — тарханскими купцами, при этом скупая и излишки товара у родичей, наживаясь на таком посредничестве. У него большая семья и гарем из трех жен. Слабая половина вила из него веревочки: потакая их капризам. Другой бы давно разорился, но не Зайнулла, который все-таки больше копил, чем тратил. Он всегда и во всем поддерживал Герэй-бия. Даже слухи идут в народе, что ни без его финансовой помощи стал тот главой рода и племени.

Усадив гостей на почетные места и угостив свежим кумысом. Стали ожидать остальных, при этом ведя неспешную беседу о том, что же происходит в Великой степи, если уже и их кочевья, теперь подвергаются набегам ногайских казаков.

* * *

Сам Совет для Урмана прошел словно сон, все-таки он сильно переволновался, ожидая худшего. Но явно госпожа удача была на его стороне, она ему не просто улыбалась, а скорее даже обнимала.

Главный враг детства и его двоюродный брат Бикмус-мурза, которого глава племени оставил за себя, с самого утра чувствовал себя нехорошо, болел животом и часто бегал за юрту справлять нужду. Правда для этого, Урману пришлось с вечера потрудиться и полночи ждать пока все родичи уснут, и тихонько прокравшись, плеснуть в кумыс немного того снадобья, которым его снабдила старая и добрая Карасэс.

В связи, с чем собрание старейшин прошло достаточно быстро и плодотворно, но вот результаты его, сильно удивили. Хотя это был скорее представление, который с вечера спланировали его наставник и Абдулахмет.

Первым актом был его рассказ о том, что и как произошло: начиная с того момента, как угнали табун лошадей и закончив тем, как он спас Айнура.

Особо пытливо старики расспрашивали, какую добычу взяли с ногайлар: сколько коней, доспехов, оружия и тому подобное. А богачу Зайнулле все не терпелось, забрать все захваченное в пользу рода, при этом трофейных лошадей передать Герэй-бию.

Но в конце выступил унбаши Ахмет-ага, красочно добавив к его рассказу, что если бы не Урман, который уже давно не Урман, а Башбуре или главный среди волков, ибо он оказался достоин 'второго имени', то не видать бы Совету даже табуна главы племени, не, то, что трофеев. И учитывая батырское поведение юноши и его наступившее совершеннолетие, он просил у старейшин разрешение основать новый род буре — мин* во главе с юным героем, ведь именно он помог свершиться барымте** и вернуть имущество родичей.

Буре-мин* — волчий край.

Барымта** — угон скота.

* * *

Когда они вышли с родовой юрты, Урман долго не мог придти в себя.

Ощущая себя попаданцем, он считал себя намного умнее своих нынешних сородичей, так как думал, что имеет превосходство над ними в виде разнице как минимум в четыреста лет.

Старейшины отобрали всех ногайских коней: часть для передачи семьям погибших родичей из злополучного десятка. Остатками трофеев погасили долг перед главой минцев, на набежавшие проценты по договору. В требовании Зайнуллы, отобрать захваченные доспехи и оружия, было отказано.

Затем было решение Совета о соблюдении неписанного закона Великой степи кровной мести — карымты* за убийство родичей из десятка наставника.

В связи с недостатком призывного контингента, старейшины разрешили забрать всех ясырей добровольцев, имеющих желание получить долгожданную свободу после похода, в подчинение Ахмет-аги.

Ну и соответственно, тот спихнул их Урману под начало, 'главе рода стоит поучиться управлению баранами', как мягко он выразился.

Таких набралось более двух десятков. В основном это были киргизы, из восточной части Дешт — и — Кипчака, и кырымли татарлар**, попавшие в плен в последнем победоносном походе нагайлар на берега Черного моря, несколько черемисов и туркмен. Вообще рабство не было распространенным явлением среди минцев и в их рядах числились в основном военнопленные, и оно было скорее домашним, патриархальным пережитком прошлого кочевников. Многие выкупались, но тех, кому не повезло, в следующем поколении были уже свободными.

Карымта* — кровная месть

Кырымли татар** — крымские татары

* * *

Подарки судьбы в этот день для Урмана не закончились.

Не успел он придти в себя, как очередная неожиданность свалилась на его голову. В его юрту забежал один из мелких родичей, только и успел крикнуть:

— Ага! Калмык к тебе идет! — тут же бросился вон.

Убаши был почетным пленником, из так называемой 'белой кости', все ждал, когда его родные выкупят из полона. И насколько знал Урман, сначала пленник, обретался при дворе ногайского наместника, пока его на кормление не отправили к минскому бию. В степи, жизнь мало изменчивая, и даже такие новости, вызывали тихими вечерами большое обсуждение. До этого времени, полоняник был малообщительный, жил себе тихой жизнь в выделенной ему родом юрте, кроме имени и что он был знатным пленником, ничего другого для широких кругов не было известно. Поэтому даже его визит к родичу вызвал такой интерес.

Калмык, выбивался из общего ряда, как лев среди стаи волков. Это был мужчина в расцвете сил, примерно от тридцати до тридцати пяти лет, вверху на макушке головы, маленький пучок волос, который заплетается в косичку и на затылке свисает с наголо остриженной головы, да серьга в левом ухе. Довольно высокого роста, под метр семьдесят, для степняка и плотного телосложения. Мужественное лицо с узкими глазами, было покрыто шрамами, оставленных явно следами многочисленных битв. Сильные руки и широкая грудь, увитые мышцами, мгновенно создавали впечатление о готовности свернуть в бараний рог любого из присутствующих. Одет он был неброско, но опрятно, узкий полукафтан, стянутый богато разукрашенным кушаком, в шапке с низкой тульей, с которой свисала красная кисть.

Урман, сходу постарался наладить с ним контакт. На его прямой взгляд, калмык так и не отвел свой взор. Поиграв в 'гляделки', но, так и не осилив, перешел к сути вопроса.

— Я, Башбуре — мурза, глава рода буре — мин, приветствую воина из далеких краев, неведомым образом оказавшегося в наших степях, — начал Урман с уважительной ноты.

— Я, зайсанг** Убаши, бывший сотник хошутских кеточинеров,

* * *

приветствую главу рода, — с достоинством представился калмык и с большой тоской в глазах продолжил.

— В ваших краях оказался, в связи с трагическими событиями, произошедших в кочевьях моего рода в долине реки Чу. Где-то около года назад, у нас разразилась междоусобная война, в ходе которой родное стойбище было разорено соседями, а я был взят в плен. В дальнейшем, я был передан ногайцами из Орды Шейх — Мамая, которые и привезли меня в ваши края, — тяжело вздохнув и мельком тронув серьгу в ухе, он продолжил.— Мои родичи не торопятся с выкупом. Я слышал, что по решению Совета старейшин, собираетесь идти в поход на ногайлар и набираете добровольцев?

— Они захватили в полон многих из нашего племени, да и кровь родичей просят мщения!— яростно сверкнув глазами, ответил Урман. -И тебе предлагаю должность десятника и тройную долю в добыче.

— Я готов тебе принести клятву, но есть условие, в свой десяток, воинов наберу сам и тренировать буду по — своему.

— Хорошо, приступай к обязанностям, — согласился с ним и передал серебряное кольцо унбаши, которым заранее запасся.

Правда, с оружием, хотя бы худо — бедно вопрос решился, то с доспехами были большие проблемы, даже с трофеями, на каждый десяток приходилось всего по одной кольчуге.

Убаши — свою дюжину набрал из татар и туркмен. Оставив в другой десяток киргизов и черемисов. Где временно унбаши был поставлен Аблай, опытный воин, до этого исполнявший такую же должность у себя на родине. Коренастый, с бритой головой и с заметным косым шрамом на пол-лица, которое придавало ему немного жутковатое выражение лица. Урману он сразу не понравился, но так как других вариантов не имелось, пришлось его назначать. Тем не менее, это был опытный десятник, который сразу навел порядок в своем десятке.

Таким незамысловатым образом, завершился кадровый вопрос.

Ахмет-ага в связи с пошатнувшимся авторитетом и потерянной удачей, с горем пополам набрал себе десяток родичей. Старейшины поворчали, но разрешили, на защите родного стойбища осталось не более трех десятков мужчин способных держать в руках оружие. Правда есть еще не менее сотни настоящих 'амазонок' умеющих управляться как с луком, так и с конем.

На этот раз соплеменники, таки снабдили своих воинов, добротным доспехом. Кроме обычных стеганных ватных курток и халатов, приобретя у более зажиточных родичей, под будущие трофеи, кольчуги и шлемы — мисюрки.

Урман же решил немного внести свои небольшие изменения в вооружение и доспехи своих нукеров. Но для этого ему нужен был человек пронырливый и в меру жадный боевой хомячок, то есть настоящий 'советский прапорщик'. Порывшись памяти, такой быстро нашелся.

* * *

Это был немолодой казанский татарин Хакимбай, с бегающими глазами и кипучей энергией, худощавый, невысокого роста, с начинающим лысеть головой. Он идеально подходил на должность старшины, так как владел купеческим ремеслом: что-то найти, купить, или достать для него никаких проблем не доставляло. Кроме того как издержки профессии, он неплохо владел оружием.

Лет пять назад он решил рискнуть. Вложил все свои сбережения в один караван и направился, если правильно Урман понял, в Китай. С начало все было гладко, добравшись за полгода до какого-то большого восточного города Еркенда, он хорошо расторговался и закупив экзотические товары, отправился обратно. Но видно звезды были против, как он сам любил говорить. Перейдя реку Джаик, когда до сторожевых постов Казанского ханства, оставалось всего несколько дневных переходов, на его караван напали и разграбили разбойники из Касимовской Орды.

Только благодаря счастливой случайности купец смог избежать своей гибели. Отстал от своих для того, чтобы почтить память проповедника, похороненного в мавзолее на территории минцев. Когда же он догнал караван, в живых уже никого не было, да и еще за ним погоню направили.

Потом он долго благодарил Аллаха, за то, что не поскупился и купил прекрасного персидского коня, так как из всего каравана спася только сам Хакимбай.

Возвращаться без товара, в который он вложил не только свои сбережения, но и занял у своих товарищей по ремеслу, смысла не видел. Поэтому продав Герэй-бию своего аргамака, купив юрту и немного скота, вернулся к занятию своих предков.

Временами, когда на него находило очередное озарение, носился по всему стойбищу, соблазняя очередного бая

* * *

каким — либо прожектом после которого, он обязательно сможет вернуться на большой базар Казани и осыплет богатством своего благодетеля. Но родичи, послушав его, отворачивались от него, под разными предлогами, выпроваживали, не веря его словам и закатившейся его звезде.

Вообще, очень странное отношение соплеменников к удаче. Если потерял везучесть, то желательно с таким человеком лучше не иметь с ним никаких дел.

* * *

Отправив гонца за Хакимбаем, пригласил десятников в юрту, которая была положена Урману по статусу, и устроил небольшое совещание.

— Убаши, сможешь рассказать мне какой особый способ тренировки хочешь применить для воинов своего десятка? — спросил он, устраиваясь на стопке мягких ковров, рядом со столом, который сразу же начали накрывать несколько женщин.

— Уважаемый мурза,— начал калмык, также подсаживаясь рядом, только справа, мягко так отодвинув десятника Аблая, тому ничего и не осталось, как только устроиться слева. Он не придал, этому никакому значения, но оказалось зря.

— Я самого рождения, как и все здесь находящиеся учился, но затем на протяжении всей своей жизни в течение двадцати лет мне пришлось воевать как со своими сородичами в междоусобице, будь она проклята, так и соседними племена: ногайцами, киргизами, монголами. Сначала простым воином, затем десятником, последние пять лет пред неволей, сотником. Находясь у минцев , мог бы давно уже сбежать, но я себе задавался вопросом и, понимая, что меня уже давно никто не ждет и я никому не нужен, просто плыл по течению реки по имени судьба. Ночами просыпался и мне снились все те: кого я убил и те побратимы, кто умер на моих руках. Я всех помнил. Но как бы, то не было, я не сломался, — и, сделав большой глоток из турсука с кумысом, продолжил.— Став достаточно опытным сотником, я понял одну слабость, которая присуще ногайцам, киргизам и другим племенам западного Дешт-и-Кипчак, в том числе и минцам.

— И в чем это выражается? — нетерпеливо спросил, практически одновременно с Аблаем.

— Практически все племени запада Великой степи, забыли многие заветы предков — тюрков и Чингисхана. Они нам говорили невозможно всегда побеждать, не меняясь и не перенимая опыт других соседних племен. Но самое главное, вы забыли о настоящем конном копейном бое, без которого главное преимущество всадника теряется. Только совместными действиями конных лучников и копейщиков, раньше выигрывались сражения, западные об этом забыли, восток степи прекрасно помнит и поэтому практически всегда бьет вас во всех битвах. Поэтому, я хочу свой десяток, обучить ближнему бою и копейному напуску, но для этого мне нужны рослые кони и хоть какой-то доспех, который даст хоть какой-то шанс нашим воинам выжить в первой битве. Без этого, вряд ли будет какой толк, — закончил Убаши, при этом внимательно так посмотрев на меня и ожидая реакцию на свою речь.

— Унбаши давайте, мы сначала перекусим, пока не остыло. Ну а на сытый желудок уже подумаем, что же делать нам дальше, — пытаясь скрыть свою озабоченность, словами десятника, ополоснув руки, и с соратниками приступил к трапезе.

Опять меня как мальчика, мордой в грязь. Думал самый умный: уж тут он развернется, сделает армию могучей и непобедимой. Хрен тебе — выкуси! Ничего дельного не смог придумать как выбраться из долгов, так и здесь все тащат без твоего послезнания.

А ведь прав Убаши, когда его соплеменники через полвека двинуться на запад, то никто и не сможет их остановить. Сначала через киргиз-кайсаков, как нож через масло, а затем и ногайцев, так их вообще вырежут практически под корень, небольшие остатки либо станут вассалами, либо сбегут на Кавказ. Причем в битвах практически, всегда будет троекратное превосходство противников калмыков, но победа все равно будет за ними. На исторических форумах в будущем, вернее его прошлом, очень многие обсуждали эту загадку и некоторые таки соглашались с тем, что именно средне вооруженная конница калмыков в решающих битвах побеждала натиском в ближнем бою.

Довольно быстро насытившись шурпой из баранины. Урман продолжал молчать, медленно потягивая вкусный отвар каких-то трав и настоящего меда. Ожидая, когда же наедятся воины и сможет продолжить наше совещание. Крикнув в сторону женскую половины, попросил срочно пригласить наставника Ахмет-агу, который до сих пор решал какие-то задачи по формированию своего десятка, так как многие не захотели отпускать своих родичей.

* волчий край минцев

**старейшина

* * *

профессиональные воины

* * *

богач, богатый

Глава 6

26 сафар 956 год от Хиждры. Дешт-и-Кипчак.

Весенняя степь после зимней спячки невообразима, красива, местами, где молодая поросль трав уже пробились, она стала зеленоватой, ну а там где еще ничего не проросло она до сих пор светло-коричневая скорее даже какая-то белесая. Но особая прелесть — это, несомненно, буйство запахов, которых неисчислимое количество и не всегда отделяет наше обоняние. Вообще очень трудно описать равнину, которая городскому или лесному жителю с непривычки даже покажется унылой, но только не для кочевника!

Ведь зимой степняк настолько грустен и невесел, что даже, кажется что это его естественное природное состояние. Но на самом деле это не так. Весной он настолько преображается, что его даже и не узнать. Кони и те начинают шалить и заигрывать со своими хозяевами, тем самым еще более подымая настроение.

Именно такое состояние у нас и было, хотя и устали немного за целый день скачки. Небольшая колонна всадников полусотни Урман двигалась одвуконь, так называемым волчьим ходом: когда сначала идут галопом, как только лошади устанут, переходят на быстрый шаг и в это время перепрыгивая на заводную, и дальше продолжая движение.

Сегодня прошли около ста километров, время клонилось уже к вечеру, очень сильно хотелось отмыться от пота и пыли. Подняв руку, показал жестом Ахмет-аге, что стоило бы остановиться на привал. Таким темпом передвижения, через два дня, мы уже должны будем достигнуть места назначения, верховьев реки Самары.

* * *

В тот день наше короткое совещание постепенно перешло в настоящее собрание. Бывший купец, долго не раздумывая, согласился на предложенную ему должность, так как уже понимал, что других путей возвращения на путь 'большого базара' ему не предвидеться. Правда, пришлось долго торговаться с ним о его доли с добычи, и остановились на двух с половиной.

По результатам было принято несколько важных решений.

Во-первых, так как воины были небогатыми в плане имущества, озадачили Хакимбая, решить проблемы с одеждой. Секонд хенд трофейный был для этого очень кстати. Постирав и приведя в порядок обмундирование, в виде халатов, кожаных курток и штанов с помощью иголок и ниток, они уже ничем не отличались от родичей.

Во-вторых, достать два десятка обычных многослойных кожаных доспехов из толстых грубо выделанных шкур диких быков, которых только у ногайцев собрали минимум десяток. На второй десяток можно попросить у родичей на время.

В-третьих, обеспечить каждого воина, как минимум двумя луками с запасными тетивами, парой колчанов полных с боевыми стрелами, и парой охотничьих. Не забыть снабдить всякими полезными мелочами: напильники, иголки, нитки, сосуды, сумки, и тому подобное, без которого жизнь воина в походе не возможна.

В-четвертых, решить вопрос с родичами, по поводу изъятия десятка коней — полукровок для копейщиков. Вопрос с копьями и щитами, пусть решает сам Убаши, идет и договаривается с местным умельцем по дереву. А уже Хакимбай пусть торгуется о цене его работы.

Затем было в-пятых, в-шестых и тому подобное. Но самое главное Урман объявил командному составу: что все проблемы решают сегодня, а на завтрашний день с утра выдвигаются в поход, так как по подсчетам Ахмет-аги, к назначенному месту по времени, успевали впритык.

Сам Урман долго думал, какие знание могут быть использованы из будущего, чтобы улучшить боеспособность своего отряда. Но как всегда ограничение по времени не дало использовать данное преимущество.

Ну, кроме всякой мелочи.

После совещание, построив оба десятка в полном снаряжении, Урман устроил своеобразный строевой смотр.

Урман быстро прочитал небольшую лекцию, какой вред наносят небольшие червячки невидимые глазу и эти порождения Иблиса, которые заводятся только у тех, кто не следит за собой и своей чистотой. И в приказном порядке обязал своих воинов: сначала состричь с себя все что можно, затем помыться в импровизированных банях, которые также быстро соорудили на берегу реки и получив новую одежду, старую обязательно сжечь. Ахмет-ага пригрозил, если не будут следить за чистотой в своих десятках, то сами будут мыться по очереди с каждым воином в проточной воде.

У Аблая из десятка забрал обоих черемисов, которые, кстати, оказались братьями: Поговорив с ними, он сразу понял, что нашел настоящих разведчиков. Конечно, на коне сидят, как коза на изгороди. Но по части скрытного передвижения и маскировки, Урману еще явно до них далеко. У родичей за монеты трофейные, разжился двумя десятками речных сетей. Объяснив и показав братьям, для чего эта снасть, уважение к нему с их стороны подскочило на несколько пунктов, с категории 'мурза' сразу на 'вождь'.

Встретившись с усакчи Карасэс, лично попросил у нее помочь снарядить каждому воину, небольшую полевую аптечку, с минимум лекарственных трав и мазей. В этой небольшой просьбе она не отказала, но ему пришлось проститься с последними трофейными монетами, так как ничем другим отблагодарить ее, он не мог. Кроме этого попросил у родичей ненужное тряпье, которые несколько раз прокипятив, решил использовать в качестве эрзац бинтов.

В свободное время по полчаса день для обоих десятков ввел обязательную практику по обучению оказание первой медицинской помощи.

* * *

Проснувшись еще до рассвета, пока весь кош еще спал, Урман быстро надел широкие штаны и пробежался до родника, ополоснулся, несколько разогревающих упражнений и сделал максимальное количество приседаний, отжиманий, покачал пресс и подтянулся на одном из сучков, рядом стоящего дерева.

Хотя из Урмана и готовили настоящего воина, то есть всесторонне физически развитого. Но запускать это дело было нельзя, один раз отложишь на завтра и все покатилось, и не заметишь, как обрастешь жирком.

Еще раз, сполоснувшись и смыв пот, настоем дубовой коры сполоснул зубы. Гигиена в это время в первую очередь, особо стоит смотреть за полостью рта, стоматологов в это времени нет.

По пути обратно, глянул на секреты дозорных, которых десятники особо предупредили о дисциплине и в случае нарушении караульной службы последует незамедлительная кара в виде смертной казни. Проверив посты, убедившись, что ночь прошла спокойно, вернулся в уже просыпавшийся кош, где его уже ждал Убаши, ставший на время фехтовальным партнером. В его манере владения оружием чувствовалась настоящая восточная школа. По уговору с ним, он и должен был подтянуть его к своему уровню. Еще в стойбище, он ухитрился сделать пару тяжелых деревянных дрынов: одну для себя, а вторую для Урмана, которые назвал учебными копьями.

Каждое утро, по полчаса, он и гонял дубинкой, невдалеке от стоянки, для его же авторитета стараясь спрятать от любопытных глаз воинов. Пока особого прогресса не было, кроме большего количества синяков и ссадин, но тем не менее по словам наставника Убаши, умения и навыки быстрее придут через боль. Сначала показ стоек и приемов, краткие пояснения к ним, при этом при неправильной постановке рук, ног или туловища, тут же сильный удар, который должен привить, автоматически моему телу принимать правильное положение.

Такой вот не совсем цивилизованный метод тренировки применяли на нем, иногда хотелось все бросить. Но каждый раз, вспоминая, где он оказался, понимал, что именно эти новые знания по владению оружием в следующий раз возможно, и спасут его. Поэтому он в очередной раз, пересиливал себя и, стиснув зубы, продолжал терпеть каждодневные мучения.

Когда в дальнейшем перешли на отработку ударов и защиты, следующую ступень тренировок ему показалась уже манной небесной. Тогда — то Убаши и объяснил, чтр система тренировок построена на силе духе: стерпел, не сломался — достоин дальнейшего обучения. Таким способом уже на первом этапе отсеивались малодушные и недостойные древнетюркского 'волчьего боя'. Хотя как ему показалось — это была, скорее всего, одна из китайских школ боевых искусств. В принципе было без разницы хоть африканское, лишь бы была эффективной и давала бы лишний шанс выбраться сухим из какой-нибудь очередной передряги, чем особенно богата жизнь обычного степняка.

* * *

Вернувшись в стан, Урман отправился к наставнику, заметив, как тот бурно спорит с десятником Аблаем.

— Что-то случилось Ахмет-ага? — спросил, немного подождав пока подойдет Убаши.

— Только что вернулся дальний дозор из десятка Аблая, ранним утром отправленный на разведку, привезли с собой мальчишку из племени Тамьян, который утверждает, что сегодня ночью, бежал со стоянки ногай. Четыре дня назад, его и родичей захватили в полон. Причем воинов у разбойников не более четырех десятков. Пусть Аллах вырвет Аблаю его язык, за то что спорит со мной, предлагая немедля поднять нукеров и атаковать изгоев, пока к ним не присоединился еще какой отряд, — объяснил суть спора наставник, тяжело так глянув на поникшего унбаши.

— Аблай, подымаешь свой десяток, берешь с собой братьев черемисов и идешь по следу мальчика, со всей осторожностью, какая присуща только дикому зверю. Не забудь об охранении, боковой и передовой дозор обязательно. Возьмите с собой накидки из сетей, в маскировке помогут вам, поближе подобраться к ногай. Ваша задача только разведка и никакой самодеятельности. Пришел, увидел, посчитал, и отправил гонца с донесением и ждешь дальнейших указаний. Более ничего от тебя не требуется. Все ясно?

— Мирза, я понял и осознал свою ошибку.

— Да, пребудет с тобой Аллах, выполняй, — закончив с горячим и безрассудным унбаши, Урман повернулся к оставшимся и продолжил.

— Стоянку сворачиваем, все следы по возможности скрываем. Ахмет-ага твой десяток в дозоре, Убаши — готовь своих нукеров к бою, твои будут главной ударной силой нашего отряда. Все лишнее на заводных коней.

— И где этот малай*? — спросил у Ахмет-аги.

— У казана моего десятка, все никак не может набить свой курдюк. Перевелись у тамьянцев батыры, в целом роду не нашлось воина, который смог бы организовать отпор полусотни ногайлар. Вот помня раньше....

— Унбаши! У нас мало времени, нужно действовать, а не предаваться приятным воспоминаниям, — резко перебил Урман наставника.

— Ну вот, не успел вырасти, уже старших перебивает. Кинзя! — окликнул мимо проходившего молодого черноволосого юношу, — приведи найденыша, а ту скоро ему уже живот начнет крутить от жирного барашка.

Нукер, быстро дойдя до костра десятка, не церемонясь, грубо схватил мальчика за шкварник и погнал его в нашу сторону.

Отметив про себя, в очередной раз, что нынешние стандарты ценностей, во многом отличается от прошлых или будущих, если даже жизни чужих детей не имеют цены в глазах его родичей....

* малай — мальчик

* * *

Тамьянец был невысоким, телосложением не очень крепким, не старше двенадцати лет. Волосы у него были темно-каштановые, глаза карие. Взгляд затравленного, но не сломленного волчонка. Такие сегодня будут, есть с тобой из одного казана, а завтра утром перегрызут тебе горло, если повернешься к нему спиной. Одет он в изорванную и местами стертую до дыр рубаху и короткие кожаные штаны. Все лицо в ссадинах и кровоподтеках, видно характер есть.

— Как звать и как здесь оказался? — спросил Урман.

— Сагитом назвали меня родители, мы из рода куян*, наше стойбище стояло в устье реки Нугуш, пока не налетели ногай и не сожгли его. Меня и многих моих родичей повязали и забрали с собой. Вчера ночью, я перегрыз горло любителю мальчиков и бежал в степь.

— Сколько их?

— Пять раз как пальцев на обеих руках.

— Родичи сопротивлялись?

— Нет, они застали нас врасплох, напали под утро, когда все спали. Удача была на их стороне.

— Я думаю спрашивать Сагита о том, готов ли он отомстить нугаям, не стоит. Ахмет-ага, подбери ему одежду и выдай ему коня, оружие. Пусть пока будет рядом со мной, давно пора бы завести гонца.

Унбаши недовольно кивнув головой и более не став спорить с Урманом. Но при этом, не забыв подколоть мальчика:

— Ушастый, идем к Хакимбаю, выдадим тебе шкурку...

* куян — заяц

* * *

Солнце клонилось к закату, день уступал приближающим сумеркам. Турка неспешно мотая головой и временами хлестко ударяя своим хвостом, отгоняя оводов и мелкую мошкару, шел шагом.

Урман погрузился в себя, задумался о бытие и о своей нелегкой жизни. Старательно перебирая в своей памяти, что ему известно об этих временах. Но его мысли были нарушены конским топотом вестника от десятка Аблая.

Муса — молодой татарин лет двадцати не старше, с маленькими щегольскими усиками, в лисьем малахае, темно-зеленном халате и кожаном панцире, с головы до ног покрыт дорожной пылью. Он подскакал на уставшей лошади, с которой хлопьями падала пена, казалось, что еще немного, и она падет. Ловко соскочив с седла всадник, передал коня Сагиту, который бегом начал водить его вокруг, давая ей остыть

Вестник уважительно склонил голову, приветствуя Урмана.

— Мурза, мы взяли в полон ногай! — радостно выпалил Муса, которая, так и выпирала из него, и тут же продолжил, — И еще двоих подстрелили, они шли по следам мальчишки. Половина десятка дальше пошли, Аблай уже везет пленника.

— Хорошо, в честь отличной вести выберешь себе лучшего коня из заводных. И можешь пока отдохнуть,— повелительно махнув рукой, закончил разговор Урман.

И тут же обратился к тамьянцу:

— Сагит, скачи к Ахмет-аге и передай ему, ногайцы рядом и пусть он удвоит дозор.

В этот момент его перебил вестник:

— Мурза, они еще далеко, полдня пути.

— Муса, плетей захотел? Совсем вас унбаши распустил? — яростно накинулся на него Урман, — Свое слово скажешь, когда у тебя спросят! Аблай бросив своих воинов, везет полон, сеунч советует мурзе! Что твориться, совсем мир с ума сошел! Пошел вон с моих глаз, — и резко бросив Турку, галопом бросился догонять наставника.

Ахмет -ага покачиваясь в седле задремал, ну или делал вид, что ничего не произошло.

Урман сгоряча пытался начать ему объяснять, но открыт ему рот не дали.

— Остынь! Ты — мурза! А ты что делаешь?— злым, но в тоже время ехидным голосом, спросил названный отец. — Скачешь как мальчишка! На тебя воины смотрят и все время оценивают! Ты что же думаешь, что вот десятник, вот полусотня и вперед? И все так будет легко? Нет! Еще раз нет!

— Пока не завоюешь уважение среди воинов, командовать ими не сможешь! Ты думаешь, вот поставил ты Аблая десятником, он за тобой будет бегать как щенок, и твои указания выполнять? Опять нет! Это тебе только кажется, что ты его поставил. Поставили его тебе там, — ткнув пальцем в сторону родного стойбище и таким же тоном продолжил. — Умный, сначала бы посоветовался со старым воином, послушал бы его, а потом бы уже принял решение. Ну раз ты сам с усами, так теперь и тащи этот вопрос без меня.

Помолчав, он хищно ощерился, и продолжил:

— Снимать Аблая с десятка уже поздно, на переправе коней не меняют. Но поговорить с ним, после того как освободим тамьянцев — полоняников, стоит. Если не поймет, то следующую стычку он не должен пережить. — и зло так глянул на него, что тот прямо отпрянул:

— Не -а, нет ... я этого делать не буду! — тут же начал отнекиваться Урман.

— Значит, кто — то за тебя это сделает, — усмехнулся наставник, помолчав, добавил. — Ты ему должен будешь. С недавних пор, ты отвечаешь не только за себя, но и за свои поступки.

— Слушай и думай дальше. Вот калмык Убаши, знатный воин, в наставники твои метит. А ведь о нем, ничего неизвестно. А ты задайся вопросом, чего он так решил к тебе под начало пойти? — в очередной раз, усмехнувшись, спросил Ахмет — ага.

— Как он мне пояснил, что тоска его гложет. Может забыться хочет воин в сражениях, да и обида на ногайцев имеется, — потупив взор, ответил Урман.

— А тогда почему он с Гэрей -бием не пошел в набег? Он его сотником, конечно, не поставил бы, но пятидесятником пожаловал бы. Вот, я и говорю, что все здесь не очень чисто. На Совете старейшин, мы конечно их переиграли, но вот дальше, скорее всего они к нам и подвели своих людей. С Убаши такой уверенности нет — темная лошадка. Но Аблай — точно из их людей, — закончил свою речь наставник.

— Я считаю, что поговорить надо сейчас, возможно киргизцы, только и ждут случая, чтобы воткнуть мне нож спину. Как думаешь, унбаши? — спросил Урман.

— Может, ты и прав... — задумался Ахмет-ага.

— Вот сейчас, он привезет пленника, я и прикажу нукерам, скрутить его за то, что оставил свой десяток. А потом уже и поиграем с ним в 'доброго и злого'.

— Хмм ... а это как? — удивленно спросил десятник.

— Ну, это когда, один из нас, будет добрый, и будет ему предлагать хороший выход из положения. А другой будет всячески его стращать и помогать ему, принять правильное решение тумаками, — охотно пояснил Урман.

— Хитро, но если не поможет, поджарим ему пяточки. — усмехнулся в ответ Ахмет-ага и решительно махнув рукой, — Действуй, дальше разберемся.

* * *

Еще раз, проанализировав слова наставника, Урман понял, что в очередной раз лопухнулся. Действительно десяток Аблая, состоял из киргизцев, не считая татарина Мусы, захваченных в недавнем походе Шейх — Мамая. При этом двое из них: низкорослый с маленькими усиками Булат и широкоплечий и здоровый Асан были двоюродными братьями десятника. Остальные Керим — практически уже старик, с седой головой, Абылай — со шрамом на левой половине лица, Мансур — самый молодой, еще безусый парень, Барлас — угрюмый, с обожженным лицом, но с телосложением тяжелоатлета — являлись его родичами.

В случае подкупа Аблая, Урман понимал, что никаких проблем его убрать для этих родичей не составит. При этом наверняка наниматель им обещал не только оплату, но и помочь им вернуться в родные края.

И сейчас, потеря десятка, равнозначно поражению их отряда. Если не перетянуть на свою сторону Аблая, это именно потеря.

Увидев, подъехавшего молодого тамьянца, Урман, повелительно махнув рукой и приказал:

— Сагит, найди Убаши, пусть возьмет двоих из своего десятка, и немедля явиться ко мне.

— Я быстро, мурза, — лихо ответив, тут же умчался, подняв тучу пыли.

Солнце стояло высоко, день не по-весеннему был жаркий, все время Урману хотелось пить, теплый и кислый кумыс плохо утолял жажду.

Убаши долго объяснять не пришлось, он понял все с полуслова.

В это время как раз показался на горизонте Аблай, везя на заводной лошади пленника, гордо поглядывая по сторонам, а как же он и его десяток первыми в походе взяли кровь и захватили полон.

Подьехав ближе десятник неспешно спустился с коня, и поприветствовал, склонив голову.

— Мурза, мы побили двоих мангытов и одного взяли в плен! — и показав связку ушей, гордо глянул на них.

— Аблай, спусти с коня пленника, — суровым голосом попросил Урман, дождавшись, когда и остальные спешатся.

Когда десятник подошел к заводной лошади и начал распутывать ногайца, перекинутого через седло. Урман махнул рукой. Двое туркмен из десятка Убаши, Гурт — худощавый и узкоплечий с узкими черными глазами и Тарлан, немолодой, с бритой головой, бесшумно подошли к Аблая, вывернули ему руки назад и повалив его на живот, быстро скрутили его ремнями.

— Подымите его, — приказал Урман.

Десятник, дико вращая глазами, силился порвать стягивающие его путы.

— За что, мурза? — вскричал Аблай.

Спокойно посмотрев на него, Урман ответил:

— Ты нарушил мой приказ. Я для чего тебя отправил?

— Выследить ногайцев. Так мы все выведали, и полон взяли. Он нам все рассказал! — десятник яростно начал оправдываться.

— Аблай, я четко и ясно объяснил, провести разведку и, отправив вестника, ждать дальнейших указаний! Ты же возгордившись своей незначительной победой, возомнил о себе и явился к нам за получением похвалы, при этом оставил свой десяток и нарушил мои указания! Все разговор с тобой закончен, заткните ему рот и заверните его свежеснятую шкуру! — и повернувшись к Убаши, приказал, — Давай с пленным разберемся.

Калмык не церемонясь, стащил и бросил ногайца на земля.

— Рассказывай, сын собаки! — грозно прикрикнув на него. Применять пытки не пришлось, он согласился все выложить и так.

Пленник оказался десятником, родичем Кан-Мурзы. Он подтвердил все сведения о том, что ногайцев в набег пошло три сотни. В их отряде, который ходил на стойбище тамьянцев, было чуть более пяти десятков, и командует его двоюродный дядя Хасан, старый и опытный воин.

Полону, около сотни душ, и добычу знатную их отряд взял, надеясь, что погони не будет, да и вестника отправили Кан-Мурзе, чтобы обеспечил им встречу. Когда, один из пленников бежал, зарезав при этом его родича, десятник смог уговорить, своего дядю, чтобы тот отпустил его с двумя нукерами, в погоню за беглецом.

Благодаря братьям черемисам, десяток Аблая, успел приготовить засаду и захватить пленника.

Пленного ногайца решили пока оставить в живых, решив, что он еще может пригодиться.

* * *

Привал объявили возле родника, выбегающего из-за небольшого холма. Быстро разведя огонь по-дакотски, дежурные кашевары приготовили обед. Остальные также бездельем не страдали: кто — то поил лошадей, кто — то сменял дозорных, всем нашлось свое дело.

Урман, с наставником быстро поев, отойдя немного в сторону, от лишних ушей и глаз, ждали, пока привезут провинившегося десятника.

Не успели они и толком обсудить, как вести допрос, как появился Тарлан, везя на крупе своей лошади, завернутого в сырую бычью шкуру киргизца. Ловко скинув его с седла, он тут же отправился обратно.

Ахмет -ага сначала приготовил, свои инструменты, часть из них сразу закинул в костер, как он выразился 'для разогрева' и крикнул:

— Распускай!

Урман, легко вскрыл зашитую шкуру своим ножом, и осторожно, боясь больше испачкаться, чем нанести повреждения, вытащил и поставил на ноги Аблая.

— Ну, что сын Иблиса, покарал тебя Аллах за твои грехи? — грозно вопросил наставник, не забыв захватить в каждую руку по инструменту: в одной нагретый докрасна нож, в другой железка, которой ставят тавро скотине.

Киргиз, явно испытывал проблемы с нехваткой воздуха, потому как, широко открыв рот, пытался надышаться.

— Нет, хм, во мне вины, мурза, — откашлявшись, выдавил из себя Аблай.

— Хитришь, десятник, мы уже все вызнали, у твоего родича Мансура. Только и ждали удобного момента, чтобы взять тебя! Расскажешь правду, может, и жизнь сохранишь, как себе, так и братьям. — и тут же подсечкой, резко сбив его с ног, навалился всем телом на него и подведя нож практически вплотную к глазу, зарычал, — С какого начнем, сын собаки!

Урман не ожидал от наставника такого напора, поэтому не знал, что и делать. Пытаясь хоть как-то помочь, равнодушно произнес:

— Ахмет — ага, начни с левого, может правый ему еще понадобиться.

Аблай под наставником вертелся, как угорь на скороводе, лишь бы убрать лезвие подальше от глаза и одновременно испуганно закричал:

— Я расскажу, все скажу! Без глаз, я не смогу!

Ахмет -ага, отпусти его пока, да и нож твой уже остыл, — попросил его Урман, — Может чего интересного скажет, да Аблай?

Наставник поднялся и направился к костру, злобно поглядывая на свою жертву.

— Они меня заставили! У них моя невеста! — запричитал Аблай.

— Кто они?

— Зайнулла и его помощник Рустем, они угрожали продать ее атаманцам в гарем, если я не сделаю то, что просят, — и тут он замялся, и сразу же отвел свой взгляд.

— Голову мою просили? — хладнокровно спросил Урман.

— Мурза, у меня выхода, другого не было, я и тем более не собирался, все ждал удобного момента, когда вам об этом сообщить, — обреченно кивнул Аблай.

Наставник внимательно слушал и молчал, не забывая при это подогревать свой клинок, но внезапно он вскочил и грозно посмотрев на Аблая, зарычал:

— Песий сын, клянусь Аллахом, ты что-то кажется, недоговариваешь!

— Ээ... Нет, я все рассказал, правда они мне сказали в дальнейшем встретиться с приказчиком какого — то казанского купца встретиться в стане у Кан — Мурзы, и что он мне должен взамен передать золото, да хранит вас мурза Аллах многие годы, весом в вашу голову.

— Не хило, — улыбнувшись, хмыкнул Урман. — И что дальше?

— Половину золота должен был им передать, а они мне мою девушка, и мы должны были вернуться в родные края.

— Ха-ха-ха ... — неожиданно громко засмеялся Ахмет-ага и, успокоившись, злорадствую, спросил, — Ну и ты им конечно поверил?

— А что мне оставалось делать? Чтобы вы на моем месте сделали? Свободу мне дали, оружием и снаряжением мурза обеспечил, конь под седлом, родичи под боком. А в дальнейшем, обязательно что-нибудь придумали бы, — Аблай обиженно начал искать себе оправдание.

— Ладно, успокойся. А теперь вспомни все подробности, что тебе еще известно про приказчика казанского купца? И как вы с ним должны были встретиться?

— Знаю, что только зовут его Мансур, более ничего про него, мне не известно. У меня на шеи висит половинка монеты, показав ее любому нукеру Кан — мурзы и назвав его имя, меня должны были проводить к нему.

Переглянувшись с наставником, Урман продолжил:

— Все ясно, но в свете полученных известий и твоих поступков, Аблай, ты снят с должности десятника и все что тебе выдано: оружие, снаряжение, коня, я все обратно забираю. Доверия тебе больше нет, но даю тебе еще один шанс. Пойдешь в десяток Ахмет-аги, но кроме ножа, ничего другого тебе не дам, все остальное добудешь в бою.

— Я понял, мурза, — обречено кивнул Аблай, растирая оттекшие руки, освобожденные от ремней.

— Монету, — потребовал Урман и, забрав ее, он удовлетворительно кивнул.

— А теперь воин, бегом на стоянку! К моему приезду, лошади десятка должны сверкать, как моя ременная бляха! — тут же принял в свои руки бывшего десятника.

Немного подождав, пока Аблай отбежит, он продолжил:

— Если мы с тобой правильно поняли, то вся эта суета с набегом, имеет одного заказчика и одну общую цель. Первое: убрать тебя, второе: организатор всего этого непотребства — наш бий! Аллах покарает этого сына шайтана. Но какая хитрая лиса в наш курятник забралась! И родичей, песый сын, не пожалел! Как только земля носит это Иблисово отродье, — как обычно в своем стиле начал ругаться наставник.

Когда речь названного отца перешло в ругательство, у Урмана терпение лопнуло, и он перебил его:

— Ахмет — ага нам надо решить, что делать с десятком киргизцев?

Успокоившись, наставник, задумался, поглядел на небо, и недовольно буркнул:

— Возьмешь с моего десятка Тимербая, он хоть и уже не молод, но кузнец и в походы ходил не раз. Спину если что тебе прикроет, и совет дельный сможет дать. Киргизцев на себя пока возьмешь, а дальше разберемся. Сам может, кого подберешь, либо я из родичей кого отдам.

— Хорошо, надо было сразу мне сначала десяток на себя брать, возгордился, — немного грустным голосом ответил Урман.

— Думать сначала надо, со старшими совет держать — усмехнулся Ахмет — ага, вскочив на коня, тронулся в сторону воинского стана.

Быстро перекусив Урман, начал готовить пополнение для бывшего десятка Аблая.

Родича Тимербая, он знал с детства. Невысокий, широкоплечий, почти квадратный, всегда был с бритой головой, большими усами и седой бородой. Молчалив, но работу свою знал туго, редкий мастер по железу, поэтому в роду его берегли, в набеги и походы не брали. Хотя в молодости он успел погулять и прославиться. Умер его отец, и ему пришлось вернуться в кузню. А еще он был большой силы борец, редко кто осмеливался бросить ему вызов. Если он принимал участие в борьбе на поясах, то все уже заранее знали, барана заберет Тимербай. Ахмет-ага являлся его большим другом и нередко вечерами они засиживались за кумысом, вспоминая былые времена. Урман с побратимом Айнуром, прятались и нередко подслушивали их воспоминания о набегах и сражениях старых воинов. В этот раз он сам попросился идти в поход, так как в десятке наставника перебитом ногайцами, был и его сын Тимур. В личной кровной мести кузнецу старейшины не смогли отказать.

Тимербай снарядился в металлический шлем с кольчужной бармицей и полный доспех, из круглых металлических пластин, набранных каждая отдельно на кожаную основу, на груди усилена латной доской, дополнительно имел наручи и поножи. Вооружен был луком и тяжеленной палицей, которую не каждый — то подымет, не то, что сможет драться.

Урман коротко объяснил родичу текущую ситуацию, попросив его в случае чего, прикрыть ему спину. Захватив с собой тамьянца, татарина Мусу, тронулись по следам ушедшего в разведку десятка.

Долго ехать не пришлось, из высокой травы выскочил один из братьев, черемис Тугай, невысокий, худощавый и верткий как змея. Приветствуя, он уважительно кивнул и начал доклад:

— Вождь, ногайский отряд мы обнаружили, через пару стрелищ, они собираются остановиться на ночевку.

— А ты что здесь делаешь? — удивлено спросил Урман.

— Тыл охраняю, — коротко и четко ответил черемис.

— Пойдем, проведешь к дозору, а Сагит пока за тебя покараулит.

— Ясно, мурза, — скрывая свою радость от порученного дела, ответил тамьянец.

Десяток расположился достаточно грамотно, на холмах, охватив с двух сторон, стоянку ногайцев, которые находились в низине, в междуречье реки Демы и впадающего в него притока.

Стреножив лошадей у подножия одного из холмов. Поднялись наверх, залегли в траве, за невысокими валунами, место для наблюдения отличное, все как на ладони.

Свой стан ногайцы обустроили со всеми предосторожностями, которые возможны в степи. Расставили подковой десяток трофейных повозок тамьянцев, при этом открытая часть стоянки смотрела в сторону реки, в центре установили небольшую юрту. Рядом паслись кони, под присмотром трех пастухов.

До табора было далеко, но зрение Урмана, было несравнимо лучше, в разы, чем у жителей будущих веков. Он смог посчитать количество воинов в становище и у него получилось чуть меньше сорока человек, это не считая пленных которых было около сотни.

Ногайцы держались настороже, со всех сторон расставив караулы. Не вернувшийся с поиска отряд, явно заставил повысить их бдительность.

— Что скажете воины? — спросил Урман, посмотрев на своих молчавших подчиненных.

Татарин Муса, отвел свой взгляд и промолчал, видимо количество народа на стоянке явно его смутило.

Родич Тимербай, продолжал внимательно смотреть за ногайцами, только временами подкручивая свои длинные усы, как будто и не к нему вопрос.

Только черемис Тугай, посмотрев на небо в очередной раз, буркнул:

— Вождь, ночью дождь будет, сильный.

— Да хоть снег! — раздраженно ответил Урман.

— Вождь, ночью в ливень. Караул будет плохо слышать и видеть, — короткими рублеными фразами продолжил черемис.

Урман задумался и снова посмотрел на табор ногайцев и, хлопнув по плечу Тугая, воскликнул:

— Молодец! Не перевелись еще джигиты, у кого голова на плечах — не для того чтобы есть, — сделав паузу, посмотрел на Мусу, улыбнулся и продолжил, — а для того, чтобы думать! Тугай, тебе с добычи выделим две доли, вместо одной.

— Не делите шкуру не убитого медведя, плохая примета, — недовольно буркнул Тимербай и продолжил наблюдение.

Урман понимая что большего от них и не добиться, но надо принимать какое-то решение.

— Муса, вернись назад и поторопи Ахмет-агу, — приказал Урман.

— Я понял мурза, — ответил татарин и отправился вниз.

Тишина вокруг и молчание подчиненных немного тяготило Урмана.

— Тугай, а что ты думаешь по поводу вашего десятника Аблая?

Черемис немного подумал и нехотя ответил:

— Вождь, плохой из него десятник. Все больше о себе думает. Воинские хитрости плохо знает. К нам относиться с презрением. По его мнению, все кто не знает верховой езды на лошадях — не воины. Мы же с братом выросли в лесах на севере, коней у нас в хозяйстве не имелось. Да если и были бы, куда мы с ними в наших чащобах? Там пешком, и то нелегко пройти. Мы с малых лет, с луком на руках на охоте выросли, да и в войнах немало поучаствовали. Вокруг нас соседи ратяться, то татары набегут, то русские князья поход идут на Казань, а попутно нас грабят. А нам деваться некуда, мы как раз между ними. В наших родах все воюют, даже женщины.

— А его родичи киргизцы? — удовлетворенно кивнув, спросил Урман.

— Не воины, а пастухи. Умений нет, порядка не знают, хоть лук со стрелами в руках держать умеют.

— Но-но! Говори да не заговаривайся, — недовольно перебил его Тимербай, — Мы степняки всегда вас били — лесных жителей. Ничего еще научаться.

— Все возможно, — философски ответил Тугай, и немного подумав, продолжил, — Вот сегодня, мы с братом были в дозоре, пока остальной десяток прохлаждался в теньке. Вовремя заметили ногайцев, доложили Аблаю, из троих двоих именно мы подстрели. И что? Дык при разделе добычи нам ничего не досталось, все среди своих родичей поделили. Вот я и говорю. Может, и били лесных. Но, то были воины из волков, а это пастухи — шакалы!

Недовольно махнув рукой, Тимербай не стал продолжать спор.

— Тугай, могу тебя обрадовать, Аблай уже не десятник. Временно, пока за мной будете. Как все соберутся, хабар по-новому распределим, и на этот раз тебя с братом не забудем. Все ждем остальных и наблюдаем, может еще кому здравая мысль в голову придет.

Начинало темнеть, тучи сгустились, и сумерки наступили быстро. Урман, еще раз внимательно посмотрел на стоянку и его окрестности. В голове у него появились первые наметки плана ночной атаки. Три десятка. Первое — Убаши и его команда, возьмут на себя караул и табун лошадей. Второе — его десяток, переправиться через Дему, ниже по течению, затем поднимутся обратно с другой стороны, и напротив табора, оставив коней, нападут со стороны реки, где меньше всего ждут гостей. И третье — усиленный десяток наставника, вырежет дозорных со стороны степи. Убаши и его люди, сразу по выполнению своей задачи, должны будут поддержать атаку по основному направлению.

* * *

Предложенный Урманом план ночной атаки, одобрили все десятники. Уязвимое место нашли только в одновременной согласованной атаке. Еще раз подумав, Урман предложил сигнал атаки подать огнем факела на притоке Демы, ночью его далеко видать, разглядеть ногайцам со стороны лагеря будет трудно, мешают деревья и кустарники, которые густо проросли вдоль берегов речки. И пока и не дождутся подтверждения от другого отряда, атаку не начинать.

Десяток киргизов, при переправе через весеннею реку, продрог насквозь. Пытаясь согреться, долго бежали, схватившись за стремя коней. К моменту выхода на место запланированной атаки, наступила полночь.

И в этот момент им показалось, что небо обрушилось на землю, начался сильный ливень. Укрыться было негде, выбрав небольшую возвышенность, где не собиралась вода, положили коней на землю, поближе друг к другу, сами расположились между ними и накрылись попонами. Немного переждав, и хоть как-то согревшись десяток, оставил коней стреноженными под присмотром молодого тамьянца Сагита. На другой берег реки переправились надув кожаные бурдюки, куда сложили оружие и одежду.

Выбравшись на берег один их первых, Урман быстро натянул длинную рубаху, которые заправил под теплые кожаные штаны, а на ноги мягкие высокие сапоги. Поверх надел толстый халат вместо поддоспешника, затянул тонким ремнем и его бахтерец лег в плечах как влитой. Пока носил все это время, привык к нему, нигде уже не жал и не мешал. Подпоясался широким кожаным ремнем с массивной медной пряжкой в форме бегущего волка, слева — ножны с боевым ножом. Через правое плечо надел перевязь, что-то похожее на портупею, мастерил сам еще будучи в родном стойбище. Спереди на них закрепил метательные клинки, а саблю закинул за спину, понимаю, что в ночной свалке, лучше действовать коротким клинком, а длинный будет больше мешаться. Натянул подшлемник, а на него мисюрку с наушниками и кольчужным воротом.

К тому времени, и остальной десяток выбрался на берег, при этом двое из десятка, Мансур и Муса, чуть было не утонули, не умели плавать вообще, ладно недалеко от берега было, вытащили вовремя, но оружие и одежду утопили. Никто из-за этого в холодную воду нырять не согласился. Поделился родичи, выдав каждому по боевому ножу и халату.

Тимербай сначала был против этого, настаивая на том, что оружие пусть добывают в бою, но потом махнул рукой.

Урман сделал себе заметку в уме, понимая, что это он должен был, убедиться, все ли умеют плавать. Многое что кажется, обычным в будущем не является таковым здесь и сейчас.

Еще раз проверив, все ли выбрались, Урман приказал десятку затаиться в прибрежных зарослях ивы.

Яркая молния и сильный ливень с резкими порывами ветра разбудили весь лагерь, ногайцы бегали и суетились. Одни пытались делать навесы, из конских попон и ковров, вторые соорудить шалаши из веток, ну а третьи, самые хитрые, забились под повозки, выгнав, оттуда пленных.

Урман и его десяток, лежали на мокрой земле, в кустах неподалеку от берега. Надеясь на выдержку своих родичей и что Ахмет-ага не станет пороть горячку, а дождется, когда все успокоится. Ожидания оправдались.

Весенний ливень, он короткий, и сильный ветер спустя полчаса погнал его дальше верх по реке. Дождь немного покапывал, но их дальнейшим планам не мешал, даже скорее помогал, приглушая шаги, крадущихся минцев.

Кое — как общими усилиями, разожгли небольшой факел, обмотанный овечьей шерстью, несколько раз подали сигнал и дождавшись подтверждения, пригнувшись короткими перебежками направились в сторону лагеря ногайцев.

Двое караульных, со стороны реки, соорудив небольшой навес из веток, обменялись короткими репликами, видимо договаривались об очередности отдыха. Один из них подстелив под себя полушубок и положив под голову седло, завалился спать. Второй, подкинув немного дров в костер, уселся рядом, и смотря на горящий огонь потихоньку задремал.

К тому времени, Урман и Тимербай, как самые опытные в этом деле, пройдя ползком около двадцати шагов, уже были практически рядом.

Урман, знаком дал понять родичу, что караульного возле костра берет на себя. Бесшумно подойдя к спящему ногайцу, левой рукой зажал рот, а ножом в правой ударил в шею, как учил его Ахмет-ага. Голова дернулась, фонтаном забила кровь, и раздался сдавленный, глухой хрип, тело караульного задергалось, но спустя некоторое время обмякло. Опустив на землю, Урман оглянулся, но Тимербай уже вытирал свой нож об халат убитого, а другой рукой уже подавал сигнал десятку.

Темные силуэты воинов, пригнувшись, подтягивались к навесу. Краешек сознания зацепился за какую-то несуразность.

Он и так был напряжен, как натянутая тетива лука...

Так, в чем проблема? Урман задумался, прокачиваю ситуации вокруг.

Десяток? Он сам и родич, двое. Но почему — то силуэтов восемь???

Последний воин, был подозрительно низкого роста! Да это же молодой Ушастик из тамьянцев. Будем, живы, обязательно надеру уши!

Ну да ладно, будет нашим резервом, на всякий пожарный случай.

Десяток шустро поделился на тройки, все было заранее обговорено и до всех доведено. Со стороны реки, три степной арбы, под которыми, неизвестное количество спящих людоловов, но, ни как больше пятерых, больше просто не влезут. На каждую повозку одна тройка. Режет старший, самый опытный, двое его страхуют.

Без лишнего разговора, тройки воинов двинулись каждый к своей телеге. Темная ночь и прошлогодняя трава, цепляясь за обувь, сильно мешало передвижению.

Урман с молодым, безусым Мансуром, и угрюмым Барласом, первыми достигли лагеря ногайцев. Затаились, дожидаясь остальных, и напрягаю свое зрение, в ночной темени, пытались посчитать спящих, под повозкой.

Захваченная арба тамьянцев была длинной более трех метров, сверху каркас из ивовых прутьев, обтянутый войлоком на четырех огромных деревянных колесах. Странно, что ногайцы не забились внутрь кибитки, уютнее места не найти в непогоду. Хотя, возможно, жадность их подвела, нахватали все что видят, и места самим не осталось.

Подобрались ближе, под повозкой спали трое. Двоих, Урман без всяких эмоций и лишнего шума, зарезал как баранов, как будто всю жизнь, только этим и занимался.

Хотя, какие могли быть эмоции: жалость? Так такого слова в отношении чужаков и врагов здесь не знают. Свои в эти времена, это твой род и племя, а остальные враги. Проявишь жалость, проснешься с перерезанной глоткой, это в лучшем случае, а в худшем рабом, как вот эти тамьянцы. Однажды, уже побывав в их 'шкуре', более себе такого он не желал, лучше смерть.

Последний нукер, что — то почувствовал или кровь на него попала, начал просыпаться. Барлас успел на него навалиться сверху, но в тоже мгновенье тот исхитрился как-то его скинуть и попытался выхватить свой нож. Этого времени Урмана хватило, чтобы добраться до него и взмахом клинка, практически перерубить ему шею, горячая кровь фонтаном брызнула ему в лицо.

У молодого Мансура от страха, и такого количества крови, оставил в траве и обед, и ужин.

Предаваться долгим размышлениям, времени не было, у одной из троек, возникли трудности. Слишком громко, разносились звуки борьбы под соседней повозкой. Оставив Мансура вести наблюдение, чтобы успеть предупредить, в случае появление больших гостей из юрты десятника или соседних кибиток. Урман с Барласом в несколько прыжков достигли соседней повозки. В темноте не разберешь, кто свой, а кто чужой. Зная об этом, весь десяток, повязали себе на запястье и на шею белый клок овечьей шерсти.

Увидев тело, которое пыталось ползком вылезти из под повозки, и не видя, опознавательного знака, Урман ударом пятки ноги проломил висок. Мгновенно, нырнув под телегу, попытался разобраться, на доли секунды застыв.

Здесь должна быть тройка старого Керима с братьями бывшего десятника Аблая.