— Дандаки! — вызверился я. — Кому из нас грозит смерть — мне или тебе? Кто возглавляет личную охрану Великой Матери — ты или я? Мне объяснять, что в сложившейся ситуации годятся любые средства?

— Предлагаешь убить Маду? — поразилась Дандаки.

— Если понадобится.

— Это невозможно! — вспыхнула сотница. — Мы с Мадой вместе росли — наши матери были родственницами. В то время ее звали Тамар, что означает "стрела" — она всегда была смелой и быстрой. Став Великой Матерью, Тамар по обычаю сменила имя. Во всей Степи только одна женщина имеет право зваться Мадой. Моя дочь и Тамар — сестры. Я приносила клятву на крови. Нарушить ее — навлечь гнев богини...

— Маду мучают боли? — перебил я.

Дандаки кивнула.

— Сильные?

— Если жрица опоздает с питьем, Мада кричит и корчится.

— Проще говоря, умирает в мучениях. А теперь скажи: если бы твоя дочь уходила в страданиях, ты бы оказала ей милость?

Дандаки насупилась.

— Ты ненавидишь Маду! — сказала, подумав.

— Она приказали высечь Виталию и отдала ее в рабство. Там жену били и кормили отбросами.

— Рома — наш враг!

— Обычай Степи запрещает наказывать беременных. Враги — не исключение. Будущая жизнь — свята, мать нельзя истязать. Разве не этому учит ваша богиня?

— Ты много знаешь! — удивилась Дандаки.

— Я учил ваш язык и говорил с твоими воинами. У меня есть Санейя, не единожды бывавшая в Балгасе и хорошо знающая ваши обычаи. А теперь скажи: как поступают сармы с мучителями беременных?

— Ломают спины! — буркнула сотница.

— Если хочешь, я сверну Маде шею. Или пережму ей жилу на шее. Я медикус, и знаю как. Она умрет без мучений.

Дандаки засопела.

— Игрр! — сказала тихо. — Не вздумай! Закон запрещает убивать мушей, но я не поручусь за своих воинов. Тебя поднимут на копья!

— А ты с Бимжи потеряешь жизнь! Так что думай!

Дандаки просверлила меня взором единственного глаза и умолкла. В конце улицы показался храм, и я порадовался возможности отвлечься. На душе у меня было сумрачно. Если бы мне недавно сказали, что стану подговаривать одну женщину убить другую, я бы пожал плечами. Пакс изменил меня. Настолько, что иногда пугаюсь собственных мыслей. Это я, Игорь Овсянников, в недавнем прошлом участковый терапевт, размышляю о дворцовом перевороте? Вербую сторонников, составляю проскрипционный список и хладнокровно предлагаю убить жрицу? Хорошее занятие для врача, чьей главной заповедью считается "не навреди"! С другой стороны, что делать? Пакс живет по другим законам. Остается либо следовать им, либо умереть. Если у Саруки получится, Виту убьют. Сармам она враг. Мада сохранила Виталии жизнь, но Саруки ничего не обещала. Для вождя орды Вита что пыль на сапоге. А как же Гайя, тронувшая ножкой живот матери, когда я приложил к нему ухо? Я не увижу свою дочь? Не возьму ее на руки, не коснусь губами теплого лобика? А вот хрен вам! Понадобится, порву Балгас на леточки. Сожгу, вырежу и вытопчу! Хотите видеть меня игрушкой в шатре победителей? А ху-ху не хо-хо?! Кровью умоетесь! Поняли?!.

Храм приблизился, и я переключил на него внимание. Величественное здание, сложенное из обтесанных каменных блоков, резко выделялось среди унылой застройки Балгаса. Убегающие ввысь стены, двускатная крыша, крытая позеленевшими от времени листами меди. Очень похоже на храм Богини-воительницы в Роме, только тот круглый.

— Кто это строил? — удивился я.

— Рома, — отозвалась Дандаки. Похоже, она обрадовалась сменить тему. — Два века назад Степь пошла в набег и захватила город людей. Там жили мужчины и женщины, дети и старики. Их увели в Балгас. Среди мужчин оказались каменщики. Их обещали отпустить — вместе с семьями, если возведут храм. Рома согласились.

— Сармы выполнили обещание?

— Да! — кивнула Дандаки. — Великая Мать клялась. Но из тех рома домой вернулись немногие. Храм строили двадцать лет. За это время часть людей умерла, другие прижились и не захотели обратно. Балгас ценит ремесленников, пришлый, мы им хорошо платим. Мой дом сложили рома. Было это давно. Со временем люди растворились среди нас, и мы потеряли умельцев. Строить из камня некому — сармы не умеют его тесать.

"Перенять ремесло было лом? — подумал я. — Приставить к людям учеников, платить за обучение? Веселее было скакать на конях и махать железками? Вы такие же ушлепки, как и рома, выселявшие людей в резервации и бравшие с них налог кровью. У вас был шанс. Следовало привлечь людей к управлению, дать им государственные посты и позволить изменить строй. Они преобразили бы Степь. Не Рома, а Балгас диктовал бы правила в этом мире. Но вы посчитали это не нужным, поэтому теперь вымираете, как и Рома. Ну, и хрен с вами! Сами виноваты! Вот вытащу Виту, и укачу с ней в Россию! Костьми лягу, но добьюсь! Плевать мне, что скажут там о ее хвостике! Он мой, а не их!"

Улица вывела нас к входу в храм. Вокруг него не оказалось ограды. Я удивленно глянул на Дандаки. Она поняла.

— Никто не смеет войти во двор без дозволения! — сказала напыщенно. — На дерзкого обрушится гнев богини!

Я только головой покачал. Сколько раз люди в наивной надежде, что священное место их защитит, бежали в храмы. И что? Враги врывались, вытаскивали наружу и убивали. Бывало, резали прямо внутри, заливая алтари и священные предметы кровью. И делали это не варвары, что можно было объяснить, а единоверцы! "Цель оправдывает средства!" Это высказывание приписывают создателю ордена иезуитов, но он лишь сформулировал то, что применяли за тысячелетия до него...

Подскочившая стража увела наших коней, мы с Дандаки, обогнув храм, вошли в дверь красивого, каменного дома, украшенного резным фризом и колоннами. Ну, да, резиденция...

Женщина, полулежавшая на широком ложе с высокой, изукрашенной спинкой из бронзы, умирала. Это было видно по осунувшемуся лицу с заострившими чертами и серой коже. Но главным признаком был запах — едва уловимый, тяжкий дух умирающего тела. В больницах его заглушают запахи лекарств, но он ощущается, если над умирающим склониться. Здесь запах шибал в нос с порога.

— Подойди! — велела Мада.

Голос ее звучал слабо, но властно. Я подчинился.

— Хорош! — заключила жрица, завершив осмотр. — Молод, силен, здоров. Красив... Не хуже Луция. Только тот был умнее. Не отдался бы в руки врага из-за какой-то самки.

— Даже из-за тебя?

— Ты дерзок! — насупилась жрица. — Но я отвечу на твой вопрос, пришлый. Луций не сделал бы это даже из-за меня.

— А мне говорили: он тебя любил...

Дандаки за моей спиной сдавленно охнула.

— Что ты понимаешь! — прошипела жрица. — Любовь не в том, чтобы погибнуть из-за женщины. Важнее остаться в живых и отомстить обидчику. Луций это бы сделал.

— Зачем вы воюете с рома?

Дандаки за моей спиной выругалась. Вполголоса, но достаточно громко, чтобы услышали за дверью.

— В Паксе полно земель, — как ни в чем ни бывало продолжил я, — хватает источников вод. Можно прокормить много скота. Много больше, чем есть у сарм. Зачем же набеги, война? Куда разумнее торговать. Вы все равно этим занимаетесь. Вам нужны зерно и рыба, металлы и оружие, рома не хватает скота и кож. Но из-за того, что мира нет, вы отдаете свое дешево, а чужое покупаете дорого. Сами создаете условия, из-за которых вам плохо. Почему? Объясни мне это, молодому и глупому!

Мада рассмеялась — негромко и хрипло.

— В твоем мире нет войн?

— Мы не преуспели в этом, — сознался я. — Но у любой, даже маленькой войны, существует причина, пусть даже абсурдная. Здесь ее нет.

— Ты в Паксе недавно, — сказала жрица, — но уже берешься судить. Слушай, пришлый! Под моим началом тысячи сарм. В год их сажают на коня и учат воевать. Они растут на песнях, прославляющих воинов. Убить врага, завладеть его мужчинами и имуществом — высшая доблесть для сарм, и они ее жаждут. Стоит запретить набеги на рома, как они примутся резать друг друга. Степь ослабеет, и с ней покончат. Ты этого добиваешься?

Я покачал головой.

— Тогда прекрати говорить глупости! — сказала меня жрица. — Тебя не за этим привели. Дандаки говорила, что ты хороший медикус. Осмотри меня!

Подбежавшие служанки раздели Маду. Я заткнулся и приступил к обследованию. Света, падающего из окошек, было маловато, но затруднений с диагнозом не возникло. Признаки, как в учебнике. Неоперабельная меланома в заключительной стадии.

— Ну? — спросила жрица, после того, как ее одели.

— Дней десять! — пожал я плечами. — От силы двадцать. После чего ты умрешь.

— Значит, вдохни в меня жизнь!

— Я не умею этого.

— В Бимжи вдохнул!

Мада нахмурилась. М-да... Доложили.

— Бимжи нахлебалась воды, я ее выдавил, после чего сделал ей искусственное дыхание. Я не шаман, и не воскрешаю мертвых. Тебя не спасут даже в моем мире, где умеют такие болезни лечить. Слишком поздно.

Мада глянула мне в глаза. Я не отвел взгляда.

— Не врешь! — со вздохом сказала жрица. Она подумала и поманила рукой Дандаки. Та с готовностью подскочила.

— Он говорил с тобой обо мне?

— Да, великая!

— О чем?

— Предлагал убить тебя!

Я едва сдержал ругательство. Зараза! Сдала! А я держал ее за союзника...

— Он объяснил, что это избавит тебя от мучений! — поспешила Дандаки.

— И расчистит дорогу твоей дочери, — усмехнулась жрица. — Ты заключила с ним договор?

— Да, великая! Но... — Дандаки побледнела. — Только в случае, если ты сама...

— Что пообещала?

— Позволить ему уехать с самкой.

— Поэтому он торопится, — хмыкнула жрица. — В Балгас прибыли вожди орд. Они ждут моей смерти в надежде самим выбрать Маду. Если у них выйдет, пришлому не сдобровать. Его потащат в дома победительниц, а его самку зарежут. Пришлый любит ее. Сегодня едва не убил сарму, хотевшую проучить дерзкую рому. Пришлый глуп, как я и думала. Пытаться уговорить мою сотницу...

Жрица умолкла и задумалась. Это длилось долго. По ее лицу скользили тени, которые заставляли меня ежиться. Дандаки рядом и вовсе не дышала. Наконец Мада тряхнула головой.

— Много лет ты была моей тенью, Дандаки. Оберегала, хранила... Отказалась убить меня даже ради спасения дочери. Мы с тобой родственницы, а Бимжи — дочь Луция. Ты заслужила награду. Бимжи станет Великой Матерью.

— Великая!

Дандаки рухнула на колени и попыталась лизнуть руку жрицы, но та с раздражением ее отолкнула.

— Бимжи не унаследовала ума Луция, но есть ты. Вы зажмете Степь в кулак. Однако Бимжи нужен муш: здоровый и сильный. Человек. Он даст ей дочерей, и за мантию Мады не будет спора. Поняла?

— Да, великая! — кивнула сотница.

— Он остается в Балгасе! — Мада указала на меня. — Самку отправь в Рому: я дала слово.

— Моего мнения не спрашивают? — вмешался я. — Или я тут для мебели?

— Ты глуп, муш! — нахмурилась жрица. — Чем ты недоволен? Бимжи молода, красива и даст тебе то, чего не получишь в Роме. Ты ведь рядовой легионер? — она ткнула пальцем в мой плащ. — Это все, чего выслужил? Здесь вожди будут лизать тебе руки. Муш Мады не простой человек, он ее возлюбленный и самый близкий советчик. Чего дали тебе рома? Кто обманом заманил тебя в Пакс? Кто продавал тебя в амфитеатре, как раба? Не удивляйся, пришлый, я хорошо осведомлена. После того, как твоя самка попала в плен, тебя выгнали из дома и пытались убить. Я знаю, почему ты возражаешь. Тебе сказали, что мы дикари? Ты сам видел Балгас. Разве мой город — это палатки из шкур? Почему мы беседуем с тобой на латыни? Я удивлю тебя больше: мы умеем писать. У нас есть школы, где учат детей. Не всех, но грамотных сарм много. В наших домах тепло, имеются бани. Наши обычаи крепче законов Ромы. По крайней мере, их соблюдают. Тебе предлагают править Степью, войти в наши легенды, как вошел в них Луций, а ты упираешься, как бык на бойне!

— Я хочу вернуться в свой мир! — сказал я.

— Не говори глупости! — нахмурилась Мада. — Что тебе там? Как ты попал в Пакс? Те, кому хорошо, сюда не едут. Поэтому смирись и не зли меня! Делай, что велят!

— Я подумаю! — сказал я.

— Сколько угодно! — пожала плечами Мада. — Думать не запрещается даже рабам. Только хозяевам на это плевать. Как решила, и так будет! Отправь его обратно! — повернулась она к Дандаки. — Сама останься! Нам нужно многое сделать. Для начала собрать жриц и объявить им о будущей Маде...

Она хлопнула в ладоши. Набежавшая стража вытолкала меня наружу. Мне удалось выразить свое отношение к случившемуся, плюнув в сторону резиденции, но этого, кажется, никто не заметил. Или сделали вид, что не заметили. Мне подвели коня и отправили под конвоем. Вот и все. Недолго музыка играла недолго фраер танцевал. Договорился, называется...

Виталия, декурион "Диких кошек". Собранная

Игрр вернулся скорей, чем я ожидала. Я вообще опасалась, что его оставят: Мада заманила Игрра в Балгас не за тем, чтобы отпустить. Поэтому услыхав родной голос, обрадовано поспешила навстречу.

— Не здесь! — остановил он меня и стал оглядываться.

Я взяла его за руку и отвела в спальню. Я "дикая кошка", и всегда осматриваю место возможной битвы. Чего бы ни обещала сотница, она сарма. Верить ей — не уважать себя. Пока Игрра не было, я осмотрелась в доме. Изучила двор, заглянула в сараи и конюшни. Сопровождавшая меня Сани давала пояснения. Нам не препятствовали: видимо, указаний на этот счет Дандаки не оставила.

Дом сотницы строили рома, но по обычаям сарм: много комнат и каждая с дверью. Балгас лежит на север от Ромы. Зимой здесь холодно, а комнату проще согреть, поставив жаровню и закрыв дверь. Жаровню просить мы не стали. Я затворила за нами дверь, Игрр взял меня на руки и уложил на ложе. Правильно! Ложе высокое, сама бы не взобралась. Другой мебели, даже лавки, в спальне не наблюдалось. Стащив с меня сапожки, муж сбросил свои и примостился рядом.

— Слушай! — шепнул, обняв меня.

Я внимала, ловя каждое слово. Рассказ Игрра не затянулся. Я не удивилась услышанному: этого следовало ожидать. Дандаки — верный пес Мады, предположить, что она пойдет против Великой Матери, глупо. Игрру не следовало на это рассчитывать.

— Что будешь делать? — спросила я.

— Вернусь к плану "А".

— Что это значит?

— Ты уедешь без меня.

— Нет! — вспыхнула я.

— Вита! — вздохнул он. — Это единственный выход. Я не случайно просил Амагу не уезжать — как чувствовал! Она с девочками тебя сопроводит. Двинетесь берегом, и у третьего порога встретите когорту претория. Мы договорились об этом с Валерией. Она отвезет тебя домой.

— Мы не доберемся.

— Почему?

— Балгас окружен сармами. Мада умирает, и ее обещания уже ничего не значат. Нас перехватят и убьют.

— Гм! — почесал он в затылке. — Не подумал. Планом такая ситуация не учитывалась: мы не знали о болезни Мады. Плохо. Когорта не сможет ждать долго.

— Как ты собирался уйти сам?

— На лодке.

— Поплывем вместе!

— Вдвоем труднее.

"Я связываю его! — догадалась я. — Беременная, и потому — обуза. Но я не отступлю. Оставлять его одного нельзя — пропадет. Он слишком доверчив и не знает сарм. В Балгасе неспокойно. Игрра увезут куда-нибудь в Степь, а оттуда не выбраться. Не затем я обрела мужа, чтобы тут же терять!"