Как и планировал, купил конверт с сорокакопеечной маркой, вложил письмо и указал адрес: Москва, Кремль, Первому Секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущёву.

Заполнил обратный адрес, бросил конверт в почтовый ящик и сразу вернулся домой. Пропустив школу из-за болезни, бродить по улицам без веской причины не стоило.

Самое полезное, что я могу сделать находясь дома, это продолжить выполнять принятый план, вторым пунктом которого было второе и последнее письмо тому же адресату. Составить его текст существенно сложнее, открытая критика второй фатальной ошибки Хрущёва — решения ЦК КПСС о запрете собирать компрометирующие материалы на представителей партийно-советской и профсоюзной номенклатуры чревата самыми тяжёлыми последствиями, и не только для меня одного. Это при отсутствии уверенности, что оно уже принято.

Хотя отправить это письмо я планировал дней через десять после первого, написать его можно и сейчас, когда у меня образовалось свободное время. Итак, с одной стороны, нужно показать основные негативные последствия этого решения, которое приведёт к созданию неприкасаемой привилегированной касты со всеми сопутствующими проблемами, с другой, не подставиться самому и не подставить родных и друзей.

Взял тетрадь с черновиком первого письма, свободного места в ней ещё достаточно, и приступил ко второму.

"Здравствуйте, Никита Сергеевич!

Вам снова пишет ученик 9б класса 307 средней школы станции Чу Джамбульской области, Глеб Ильин. Не знаю, смогли ли Вы выделить время на прочтение моего первого письма, в котором я описал способ перехода Советского Союза на пятый технологический уклад, что позволит нашей родине далеко опередить все капиталистические страны по производительности труда и показать превосходство социализма над капитализмом в этой важнейшей сфере.

Это письмо я пишу, чтобы сказать, как я горжусь нашей родиной, первой в истории человечества страной победившего социализма, где все граждане имеют равные права, где простой чабан и самый главный министр равны перед законом. Никогда раньше, разве что, кроме первобытнообщинного строя, такого не было. Смешно говорить о подсудности рабовладельца со стороны раба, или феодала со стороны крепостного крестьянина.

Но даже и в современном капиталистическом обществе, где всё продаётся и покупается, хозяева денег тоже неподсудны или малоподсудны. Раз всё продаётся и покупается, то продаются и полицейские, которые будут смотреть сквозь пальцы или вовсе не замечать нарушений закона теми, кто их купил. А как только образовалась каста неприкасаемых, которые управляют государством, то ничто не мешает им брать взятки, покрывать за деньги преступников, тем самым их усиливая и организуя. В результате государство начинает работать не на весь народ, а только на эту неприкасаемую и привилегированную часть народа, называемую господствующим классом. По моему мнению, именно такой путь прошли современные капиталистические государства после буржуазно-демократических революций.

Благодарю Вас, Никита Сергеевич, что Вы никогда не допустите появления у нас этих самых "привилегированных" и "неприкасаемых".

— Глеб! — Шурик из школы пришёл.

— Что?

— Кушать хочу.

— Переодевайся и мой руки, я пока суп подогрею.

Только покормил мелкого, стук в дверь.

— Заходите, открыто.

Как и следовало ожидать, Серёга, как можно было ожидать, Инка.

— Привет, почему тебя сегодня в школе не было? — почти в один голос спросили меня друзья.

— Голова утром болела, мама говорит, переутомление у меня.

— А сейчас как? — Инка села за стол и взяла в руки тетрадь. — Зачем тебе прошлогодняя тетрадь? Повторяешь пройденное?

— Сейчас нормально. Нет, пишу письмо.

Девочка оживилась: Мне? Можно прочитать? — и не дожидаясь ответа, открыла тетрадку и стала её листать.

— Нет, не тебе, — я аккуратно выхватил у неё из рук черновики моих писем, — а читать чужие письма неприлично.

— Что, опять государственная тайна?

— Она самая. Есть будете? В наличии суп с рыбными консервами.

— Нет, нет, — опять почти в унисон ответили гости.

— Посмотри, что мы сегодня прошли на уроках, и перепиши задания на дом, — порывшись в портфеле, Инка достала тетради и открыла их в нужном месте.

— В общем, выздоравливай тут, — попрощавшись, друзья ушли по домам.

Мама пришла с работы поздно и обрадовала меня, что завтра, и Борис Абрамович, и Людмила Константиновна могут со мной поговорить во второй половине дня, когда у них будет свободное время.

— После школы пообедай и приходи в больницу, скорее всего, придётся подождать, так что запасись терпением, — посоветовала мама.

В школу я пошёл вооружённый запиской, в которой она написала, что в связи с переутомлением у меня вчера было головокружение, и болела голова. Записка, впрочем, не понадобилась, учителя удовлетворились моими устными объяснениями.

Врачей действительно пришлось ждать, первым смог уделить мне время Борис Абрамович.

— Здравствуй, Глеб, говори, что тебя интересует, — без всяких предисловий начал главврач.

— Здравствуйте. Меня интересуют некоторые моменты, связанные с гипнозом.

— Что именно?

— Может ли гипнотизёр заставить человека забыть о том, что он его видел и подвергался внушению?

— Да, вполне. Сам я с таким не сталкивался, но знаю от специалистов.

— Понятно. Ещё вопрос, может ли гипнотизёр внушить человеку, что он видит не то, что есть на самом деле?

— И здесь могу ответить утвердительно, известны случаи, когда гипнотизёр прикасался к коже испытуемого холодной деревяшкой, но внушал, что это раскалённые щипцы. Испытуемый не только считал эту деревяшку железными щипцами, но даже получал ожог в месте прикосновения.

— Возможно ли отложенное внушение, то есть внушаемый должен что-то вспомнить или сделать не в момент внушения, а через некоторое время или при наступлении определённого события?

— Насколько мне известно, возможно. Ещё вопросы есть?

— Пока нет, нужно обдумать сказанное вами.

— Надеюсь, гипноз интересует тебя не с целью что-то внушить знакомым тебе девочкам?

— Конечно, нет, — я с негодованием отверг подобные подозрения, и лишь по улыбке врача понял, что он просто шутит.

В принципе, ответы на свои вопросы я получил, но к невропатологу всё же решил зайти. Людмила Константиновна начала с того, что отвела меня в процедурный кабинет, посадила на стул, заставила забросить ногу на ногу, стукнула молоточком пониже коленной чашечки, потом потребовала закрыть глаза и коснуться кончика носа указательными пальцами рук по очереди и т.п. Сообщила, что все рефлексы у меня в норме, хотя проверять их я её не просил, и только потом ответила на мои вопросы. Ничего существенно нового она мне не рассказала, так что, если не считать рефлексов, время я здесь потратил зря.

Но в целом визит в больницу был продуктивным, я понял, что, несмотря на некоторые неясности, вариант моего гипнотизирования теоретически возможен. Очень хотелось бы знать, кто этот гипнотизёр и откуда он знает то, что мне внушил? И зачем он это сделал? Само собой понятно, что томик Жюль Верна всегда им и был, а мои опасения, что кто-то найдёт антисоветскую книгу, были пустыми хлопотами.

Ответ на вопрос, почему этот, явно очень сильный гипнотизёр, пошёл по связанному с книгой довольно сложному пути, вместо того, чтобы просто внушить мне её содержимое, понятен. Я довольно долго не мог примириться с тем, что в ней было написано, лишь целый ряд фактов и порядочное время, прошедшее с момента "прочтения", вынудили меня признать несмотря на внутреннее отторжение, что изложенный текст имеет смысл. Гипнотизёр, видимо, опасался за целостность моей психики, если бы эти знания мгновенно оказались в моей осознаваемой памяти.

* * *

Владимир Олегович, сотрудник подотдела писем Общего отдела ЦК КПСС, обладатель типичной для ответственных работников аппарата ЦК восточно-европейской внешности, одетый в обязательный для этого времени года синий костюм с обязательным же галстуком, начал свой очередной трудовой день. Ежедневно в подотдел поступало от одной до нескольких тысяч писем от населения, не был исключением и этот день. Хотя работал он на этой ответственной должности всего второй год, но свои служебные обязанности освоил на отлично.

Первым делом сортировка выделенной ему части почтовых отправлений. Из пачки поступивших писем большую часть, как обычно, составили послания, которые можно смело назвать бессодержательными, остальные делятся на несколько категорий, как ему объяснили "зубры" аппаратной работы, разнящихся год от года. Например, в связи с идущим сокращением численности Советской армии, довольно многочисленной была группа писем от офицеров, уволенных в запас с понижением в звании за надуманные, как они считали, нарушения. По их мнению, таким образом воинские начальники избавлялись от неугодных.

Ещё одна значительная по численности, но идущая на убыль категория писем — защитники артелей. Очередное письмо, первые же строки которого показывали, что оно написано школьником, Владимир Олегович поначалу отнёс к категории бессодержательных. Но глаз тут же выхватил слово "артели", что предполагало другую категорию и желательность дочитать его до конца. В принципе, школьник артели защищал, но не жаловался на реквизированное имущество и проблемы с трудоустройством, а рассматривал весьма далёкие перспективы развития советского общества.

Несмотря на превосходное образование — законченную с отличием среднюю школу и философский факультет университета, опознать некоторые термины Владимир Олегович не смог, но звучали они правдоподобно, как будто девятиклассник знает, о чём пишет. Смущали также имя и фамилия английского инженера 19 века, откуда ученик обыкновенной школы в Тьмутаракани может их знать? Скорее всего, пишет кто-то взрослый, прикрываясь именем школьника. Впрочем, это не мой вопрос, а мой — в какой отдел переправить это письмо для дальнейшей работы, подумал ответственный партработник. Прикинув разные варианты, решил, что правильно будет направить его в отдел науки и высших учебных заведений, в нём, к тому же, есть сектор школ, кому, как не им, заниматься школьником.

Приняв решение, Владимир Олегович продолжил свою рутинную, но такую необходимую работу.

В отделе науки штатного специалиста, достаточно хорошо ориентирующегося в затронутых в письме вопросах также не нашлось, а привлекать экспертов там не сочли нужным и просто передали письмо в профильный научный институт, который при желании может послать ответ отправителю письма.

/от автора: обычная практика аппарата ЦК, не давать ответов по существу на обращения, письма и т. п. в адрес аппарата, а переслать письмо в другое госучреждение, которое всю ответственность должно было взять на себя/

* * *

Как и собирался, я отправил второе письмо Хрущёву через десять дней после первого. У нас заметно похолодало, погоду можно было считать если и не настоящей зимой, то предзимьем. Вообще в Чу, из-за близости пустыни, температура зимой может запросто опуститься ниже минус двадцати градусов.

Через неделю после отправки мною второго письма произошло, на мой взгляд, маловероятное событие — пришёл ответ на первое. Знай я об этом заранее, текст второго письма был бы несколько иным, хотя суть бы не изменилась.

Прочёл ответ. Ответил, разумеется, не Хрущёв, а какой-то научный институт. Может быть, это и к лучшему, раз они мне написали письмо, то почему бы и мне в подходящий момент не сделать то же самое. Что касается текста ответа, то в основном он был ожидаемым, но было и немного новой для меня информации. В связи с получением этого письма, текущие шаги нужно немного откорректировать. На завтра Марат Бахытович объявил классный час, вот с него я и начну, не думаю, что классный откажет.

Так и случилось, его занятие было у нас вторым уроком, сразу после звонка с урока я подошёл к нему и задал вопрос: Марат Бахытович, я недавно написал письмо нашему правительству, а вчера они прислали мне ответ. Хотел бы сегодня на классном часе об этом рассказать, можно?

— Да, — он посмотрел на меня поверх очков, — мне самому будет интересно это услышать.

Глава 10.

— Сегодня классный час пройдёт немного необычно, — начал Марат Бахытович, дождавшись, пока собравшиеся в классе после занятий школьники утихомирятся, — в начале этой четверти Глеб Ильин написал и отправил письмо Первому секретарю ЦК КПСС, Никите Сергеевичу Хрущёву, а вчера получил ответ, и хочет нам об этом рассказать. Будет, наверное, правильно, если он будет рассказывать не со своего места, а у доски. Ждём тебя, Ильин.

Я взял в руки тетрадь с черновиками моих писем, ответное письмо, и прошёл к доске.

— Чтобы ответ нашего правительства был понятен, я сначала зачитаю своё письмо. Оно длинное, но без этого ничего не будет понятно.

Я открыл тетрадь в нужном месте и прочёл первое послание Хрущёву с описанием четырёх технологических укладов, в котором обосновывалась полезность артелей при переходе к пятому, и что этот пятый уклад будет из себя представлять.

Поначалу заскучавший при описании укладов класс, слегка оживился, когда речь зашла об электронно-вычислительных машинах, которые, оказывается, могут мыслить, стать совсем маленькими, и освободить рабочих от однообразного труда. Я закончил читать своё письмо и сделал паузу в ожидании вопросов, однако, мои одноклассники тихонько переговаривались, но никаких вопросов никто не задавал.

Преодолеть возникшую заминку помог классный руководитель: Ильин, где ты почерпнул использованные тобой слова, я, например, некоторые из них раньше не слышал.

— Термин "технологический уклад" я придумал сам, о транзисторах узнал от Ивана Ивановича, о том, что закрывают артели, от председателя артели.

— Ты действительно веришь в то, что вычислительные машины смогут во многом заменить людей?

— Конечно, иначе не стал бы писать об этом в письме.

Руку подняла жительница землянки, которой я немножко помог по математике.

— У тебя вопрос, Погодина? Задавай, — предложил учитель.

— Глеб, что будут делать люди, если за них будут работать машины? — девочка впервые на виду всего класса обратилась ко мне по имени, и почему-то покраснела, наверное, из-за собственной смелости.

— Во-первых, машины будут делать не всю работу, во-вторых, кто-то должен их проектировать и программировать. Кроме того, люди могут оказывать друг другу разные услуги и участвовать в управлении страной.

— Но мы не умеем управлять страной, и потом, для этого есть правительство, — Инка, конечно, не могла оставить намечающуюся дискуссию без своего внимания.

— Значит, придётся учиться. А в правительстве работают живые люди, они не вездесущи, и не могут знать всё и обо всём, вот такие письма, как моё, помогают им лучше узнать, что происходит по стране, и что разные люди об этом думают.