Волчица и пергамент. Том 5

— "Баран с длинной шерстью не так изящен".

Миюри фыркнула и, схватившись за живот, засмеялась. Но слёзы, скатившиеся из её глаз, были не от слишком сильного смеха.

Последний разговор перед вечным расставанием.

Эти двое неизбежно должны были встретиться и вместе трудиться над объединением страны.

— Так и появился герб. Так создаются гербы, — хладнокровно заключил Хаскинс, возможно, стараясь скрыть своё смущение.

Однако сопереживание рассказу заставило шевелиться шерсть на хвосте Миюри, а под конец она так смеялась, что все шерстинки встали на нём дыбом.

— Просто нечестно то, что мы выслушали такую историю, — искренне заявила девушка.

— Мы, пастухи, часто говорим, что на другой стороне трава зеленее, — ответил Хаскинс с выражением безразличия на лице.

— А?

— Из того, что я слышал, вы сами прошли довольно долгий путь.

Миюри посмотрела на Коула и почему-то с разочарованным видом.

— Конечно, у нас было много приключений, но мой брат не такой остроумный, как король.

Высказывание было не особо лестным, но Коул, пожалуй, в самом деле, не был бы способен на такой потрясающий ответ, как тот, данный на смертном одре. Скорее, так могли бы поступить родители Миюри.

— Но пока мы разговаривали, солнце уже село... Что, овец ещё не собрали? — Хаскинс повернулся, оглядывая помещение. — Собери мне овец. Ты же волчица, не так ли?

— Ла-адно, — ответила Миюри с необычайной естественностью, вскочила и выбежала наружу.

Коул двинулся было за ней, но Хаскинс вдруг заговорил с ним:

— Хорошо ли поладили волчица и человек?

Коул немного обрадовался, увидев интерес Хаскинса к судьбе этой пары после их давнишней встречи.

— Нет, какой глупый вопрос, — поправился пастух. — Иначе бы этой девушки здесь не было.

— Она и господин Лоуренс управляют купальней в деревне горячих источников под названием Ньоххира.

— Купальней в Ньоххире? — Хаскинс удивлённо приподнял бровь, но почти сразу же на его лице появилась лёгкая улыбка. — Полагаю, в душе этой волчицы царила грусть. Это прекрасно, что она нашла дом в таком оживлённом месте.

— Зато её дочь, похоже, стала слишком бойкой, — ответил Коул.

Улыбка Хаскинса стала чуть шире, он наполнил чашу Коула и сказал:

— Может, ты и прав.

Вскоре всё овечье стадо, подчиняясь воле Миюри, зашло внутрь, и тихое помещение наполнило разнородное блеяние.

Во время ужина Хаскинс рассказывал истории о рыцарях, когда-то существовавших в королевстве, не выпуская из плена внимание Миюри. Но в отличие от книжных историй об основании королевства, в рассказах пастуха древние рыцарские ордена были полны сомнительных лиц, многие из которых происходили когда-то из простых разбойников.

— Люди устремились на остров в поисках новой земли и новых возможностей. Война была оправдана именем Бога, что могло обеспечить надёжное и весомое положение в обществе, если удастся заполучить землю, так что война прекрасно подходила тем, кто хотел стереть своё нежелательное прошлое.

— Я видел пьесы о королях, оказывавшихся предводителями разбойников. Это правда?

— Это просто сказки. Победа в войне создаёт короля, а поражение — разбойника.

— Кажется, я понял, но... Я немного разочарован, что рыцарских орденов было так много, но большинство из них вышивали собственные гербы просто по своему усмотрению.

Коул жил рядом с Миюри и её матерью Хоро, может, поэтому ему казалось, что не-люди есть в каждом укромном уголке. Однако на самом деле это было не так, вряд ли все тысячи гербов обязательно были связаны с не-людьми.

— Нечто сверхъестественное, возможно, существовавшее давным-давно, идеально подходит, чтобы присвоить власть.

Во время их беседы охранник подсел к другим пастухам, собравшимся вокруг кипящего котла с едой, немного в стороне от тех, кого он охранял. Он так поступил, чтобы быть ближе к тем, кто здесь жил, и чтобы обеспечить приватность тех, с кем он приехал, его надёжность была очень полезна.

— Это значит, что они вряд ли будут возражать, если вы создадите герб из того, что вам нравится, — сказал Хаскинс.

Миюри посмотрела на него округлившимися глазами.

— Даже если они делают твою шерсть короткой?

Старый баран запрокинул голову и издал смешок, похожий на кашель.

— Точно.

Миюри повернулась к Коулу и улыбнулась.

Она раздумывала о гербе глубже, чем он. По обращённой к нему улыбке, Коул понял, что опасения, которые её терзали из-за большой важности этого вопроса для неё, наконец-то развеялись.

Коул прежде сомневался, нужно ли ехать к Хаскинсу ради рассказов о прошлом, но, оказалось, смысл в этом был. С некоторым самоуничижением он подумал, насколько хорошо, что он не просидел всё время, предоставленное Хайленд для отдыха, взаперти в своей комнате в Раусборне за переводом Священного Писания.

— Кстати, — заговорил Хаскинс. — Что у вас общего с мальчиком, который пришёл прямо перед вами?

Он, должно быть, говорит о Родосе. В это аббатство обычно не приходили толпы людей, неудивительно, что в аббатстве предположили связь между ними и юношей-рыцарем.

— Это ты о мальчике из рыцарей Святого Крузы?

Старик глотнул подогретого напитка, как бы говоря: "Совершенно верно". Это заставило Коула предположить, что некоторые из собратьев Хаскинса жили в аббатстве Брондел под видом монахов.

— Мы нашли его на обочине дороги по пути сюда и помогли ему. Он странно одет для холодной поры — слишком легко, но под одеждой носил кольчугу, и я подозреваю, что его доконали голод и холод.

— Он лежал лицом вниз на дороге и был весь в грязи, — добавила Миюри, и Хаскинс чуть кивнул.

— Мне не сообщили ни слова, что с вами придёт кто-то ещё, он был один, когда негромко постучал в наши ворота, но странность в том, что от него странно пахло вами. Я должен был заинтересоваться этим.

Что было вполне понятно.

— Может, пахло больше Миюри, чем нами?

Хаскинс слегка приподнял бровь, а затем пожал плечами, подтверждая правоту Коула.

— Думаю, он влюблён в меня, — категорично сказала Миюри.

Хаскинс улыбнулся и поставил чашу.

— Мальчик, от которого пахло вами, пришёл прямо перед вами. Монахи передали мне, что он от рыцарей святого Крузы. Я был совершенно сбит с толку.

— Это почему? — спросил Коул, найдя странным впечатление Хаскинса.

Старик медленно повернулся и посмотрел на Коула.

— Из того, что я помню, ты был очень хорошим ребёнком. Когда живёшь жизнью вроде моей, я почти беспокоюсь, что можно оказаться немного слишком понятливым.

Когда Хаскинс вдруг вспомнил прошлое, Коул опешил. А потом вспомнил, как Хаскинс, когда не был занят, учил его, как перемещаться и выживать зимой в заснеженных полях.

— Вот почему я подумал, что есть небольшая вероятность, что вы пришли в аббатство по тайному приказу короля.

— О! — невольно вскрикнул Коул, и это вышло так громко, что ему показалось, что сейчас дрова выскочат из очага.

Даже слишком громко: он увидел, как охранник, сидевший на удалении за своим ужином, повернулся и глянул в его сторону. Но Коул не знал, что сказать. Несмотря на все обстоятельства приезда сюда в это время года при нынешнем положении дел, он даже не рассматривал такую возможность.

Аббатство Брондел имело более долгую историю, чем само королевство, и сохранило большую власть и богатство. У него было много причин расценить их приезд как угрозу. Например, Предрассветный кардинал пришёл к старому знакомому за помощью.

— Не нужно оправданий.

Улик и так предостаточно. Что бы ни говорил Хаскинс, было всего два суждения: виновны или невиновны.

И они были в его глазах невиновными.

— Я могу распознать, скрывает ли кто-то что-либо. Я сразу понял, что ты действительно ничего не задумал.

Коул смущённо пожал плечами, а Миюри, сидевшая рядом, со вздохом сказала:

— Когда я пришивала герб себе на пояс, он только и делал, что всё время улыбался.

— А? — в смятении переспросил Коул.

Миюри, похоже, не могла решить, смеяться ли ей или сердиться.

— Помнишь, что сказала нам госпожа Ив? Меры предосторожности.

Теперь для Коула всё сошлось.

У аббатства было много причин подозревать в них лазутчиков, подосланных Хайленд в интересах королевства. Даже если Хаскинс, вероятно, будет на их стороне и по прежнему знакомству, и как воплощение барана, отношение монахов трудно предсказать. Отсюда вопрос, что сделать, чтобы избежать неприятностей. Ответ: нести на себе герб рыцарей Святого Крузы, гордости всей Церкви. Лазутчики определённо не стали бы носить герб злейшего врага.

— Ты был бы, как тот ягнёнок, что упал со скалы, не будь меня рядом, брат.

— В стаде всегда найдётся один или два таких.

Редкий момент, когда волчица и пастух едины во мнениях. Не в силах выдержать их давление, Коул не нашёл иного, кроме как отвернуться.

— Я часто слышал твоё имя и с нетерпением ждал возможности увидеть, чем всё обернётся, — сообщил Хаскинс, наливая тёплое вино из металлического кувшина. — И удовольствие превзошло мои ожидания.

Создавалось впечатление, что Хаскинс одновременно и хвалил, и порицал его, но Коулу по крайней мере стало легче от того, что старик их не подозревал. Похоже, ему оставалось лишь сдаться и принять то, что Миюри будет дразнить его или называть болваном.

— Или, может, именно благодаря этому слухи о тебе распространились так широко, — сказала она.

Коул решил воспринять это как похвалу.

Напиток был довольно кислым, но от него становилось теплее внутри.

У пастухов подъём ранний. Пастухи аббатства начинали свой день с вечерни и поднимались даже не на рассвете, а, скорее, посреди ночи. И гости Хаскинса, и другие пастухи не могли просто спать, пока хозяева готовились к работе.

Коул предупредил об этом Миюри, чтобы она проснулась заранее, однако в итоге о ней не пришлось беспокоиться. Её настолько заинтересовал образ жизни пастухов, неведомый в Ньоххире, что она в кромешную тьму отправилась с Хаскинсом и остальными пастухами.

Коул думал, что ему бы следовало отправиться со всеми, но Хаскинс сказал ему не пересиливать себя. В то же время охранника, собравшегося пойти с Миюри, останавливать не стали, из чего было ясно, что Коул, по общему мнению, будет только мешать. Сидя в тихой хижине, слушая потрескивание огня, далёкие голоса молящихся монахов и блеяние нескольких оставшихся овец, он понял, что не может сопротивляться сну, и задремал. Когда его глаза открылись вновь, солнце стояло высоко в небе, а Миюри с перепачканным грязью лицом возвращалась с овцами.

— У них каждый день тяжёлая работа, но она такая интересная.

Её мысли были настолько просты, что Коул не мог не улыбнуться. Он вытер ей лицо, причесал волосы, и все вместе сели завтракать.

Потом они смотрели, как пастухи стригут овец и обрабатывают шерсть, и Коул присоединился к ним. Собрав только что состриженную шерсть, он отнёс её к ближайшему ручью, опустил в воду, чтобы промыть, а когда стал вытаскивать, мокрая шерсть оказалась невероятно тяжёлой. Можно было подумать, что её кто-то держит. В сущности, оставалось лишь отжать её и принести назад.

У Миюри особой силы в руках не было, она, дрожа, вошла в неглубокий ручей, холодный от тающего снега, и встала на шерсть, чтобы она не уплыла, затем повесила её с помощью больших деревянных прищепок, давая воде стечь.

Обед, последовавший за утренней работой, показался Коулу одним из самых вкусных в жизни, уступая разве только хлебу, который дали ему Хоро и Лоуренс, когда они впервые встретили его и взяли с собой.

После такого пастушьего утра и короткого послеобеденного сна появилась новая забота. Коул как раз помогал чистить ножницы после дневной стрижки, когда Миюри пришла к нему с вопросом:

— Ты хотел бы увидеть книгохранилище? — и после короткой пазы продолжила. — Я сказала старику Хаскинсу, что хочу её посмотреть, потому что там хранится много старых историй, и он обещал поговорить, чтобы меня пустили, но нужно будет сделать пожертвование.

— И я полагаю, ты специально не поговорила со мной заранее.

— Потому что я видела, как наследница Хайленд заплатила деньги, чтобы мы прошли в книгохранилище, — сказала она, спокойно улыбаясь.

Зная об этом, она, должно быть, вообразила, что Коул скажет ей, что не стоит тратить деньги на чтение книг в книгохранилище. Ведь все расходы на их поездку взяла на себя Хайленд, поэтому он был обязан предупредить свою спутницу не тратить деньги зря. Однако Миюри пришла к выводу, что если Хаскинс договорится о разрешении, то её упрямый брат уже не сможет отказаться. Только в такие моменты она показывала, насколько быстро она взрослела.

Пара медных монет, скорее всего, не будет достойным взносом для книгохранилища аббатства Брондел. Хорошо зная, сколько времени и средств требуется на содержание книгохранилища, Коул понимал, что аббатство требует пожертвований не по злобе. Он порылся в кошеле и вытащил несколько серебряных лютов, изрядно почерневших, но достаточно ценных.

— Это больше, чем у нас отведено на еду на обратный путь, — предупредил он Миюри, выкладывая монеты ей на ладонь.

— Хссшшш, — прошипела Миюри, обнажая клыки, и бросилась к Хаскинсу.

Она вернулась лишь после захода солнца, запах чернил, кожи и пыли от неё почти перебивал восхитительный аромат ужина, Коул обратил внимание, что девушка держалась очень кротко и вообще хорошо себя вела. Когда они ложились спать, он даже забеспокоился, не прочла ли Миюри что-то слишком печальное, потому что она прижалась к нему под одеялом и долго не решалась заговорить.

— Они сказали, что нужно жертвовать в каждый день, когда я прихожу в книгохранилище...

Коул положил руку на голову Миюри, она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, и он вздохнул.

— Тебе следует хорошо подумать.

Она зарылась лицом в его грудь.

На следующий день Миюри помчалась в книгохранилище сразу после завершения утренней молитвы, снова с серебром в кулачке.

И всё же он был благодарен за это мирное время. Как и накануне, он помогал пастухам в работе и даже подумал, как было бы замечательно вести такую спокойную жизнь, а вечерами уделять некоторое время размышлениям и молитвам. Как бы ни было сложно построить монастырь, желанный Миюри, было бы неплохо основать монашеский орден, который мог бы жить такой жизнью, когда противостояние королевства и церкви затихнет. Так, по крайней мере, он подумал.

Коул был убеждён, что Бог должен был взирать свыше на его мечты.

Вернувшись после завершения утренней работы в хижину, он заметил, что овцы, пригнанные пораньше на стрижку, выглядели беспокойными. Причина вскоре выяснилась. На перекладине открытого окна в крыше сидела орлица. Это была, конечно, Шарон.

Глава третья

Хаскинс, само собой, сразу распознал, что это не простая птица, а по поведению Коула он понял, что тому эта птица знакома. Однако просто начать разговор в присутствии посторонних было нельзя. С совершенно безразличным видом Хаскинс свистнул и подставил Шарон руку, и хотя той, кажется, не очень хотелось утруждать себя этим, она слетела вниз и села на его руку.