Очередная глава "Иного"

Она приняла себя. Свою юность, свои ошибки, свои вопросы, неудачи, достиженья. Не отвергла ровным счётом ничего и всё выставила на весы. Она не была идеальна, её личность не обтачивалась эоны и эоны, её смысл — это сотворенье, сохраненье, её «я» — в процессе роста, и рост — это лучше, чем стагнация, как у Ориона. Неуверенность, сомнения, противоречия? Всё это часть развития, так почему смертельно острый кристалл чем-то «чище» прорастающего семени? Она гордится тем, кто она есть, а если что-то в ней не так — то станет лучше. И только она сама определит, в какую сторону лучше, а в какую — хуже.

Её сердце заняло место на Весах. Весы качнулись. Туда-сюда, туда-сюда. И остановились. Их души были равноценны, и каждая по-своему чиста и гармонична. Орион не испытывал к ней ненависти. Им двигало холодное чувство долга. Ни страха, ни раздражения — Охотник просто удивился. Удивился, и сделал следующий ход.

Ударил в её смысл. Сотворенье и сохраненье? Он бросил перед ней факт мириад разорванных вселенных и пожатых жизней. Потерянных красот, душ, вещей, идей, которые стёрли буйства Катастрофы. Потенциала, который Поток разрушил в колыбели. Цивилизаций, сгинувших под ветрами перемен. Весы качнулись в его сторону, и страшное давление обрушилось на душу.

Он собирался уничтожить Крак, якорь, дарующий немало смертоносности Потоку. Уничтожить её, «столь разрушительную» Эллу. Но разве она не была таким же инструментом разрушения, каким был сам Орион на службе Морриган? Ещё одной краской в палитре тьмы? Без Крака Поток не закроет Бездну полноценно, а значит, перестанет быть величайшим из хранителей. Её смерть и погибель Крака — удар по разрушению, противоречье в целеполагании Охотника. С этой мыслью Весы выровнялись вновь.

Она не остановилась — Ведьма Меры. Мыслеобразы текли свободно, подталкиваемые озарением. Мир — это равновесие созидания и разрушения. Существенное нарушение баланса ведёт к упрощению, а то и смерти. Окончательная смерть противоречит смыслу Ориона. Чтобы его смысл имел возможность исполняться, нужны вещи, вещи, чью хрупкость будет раскрывать. Вещи не появляются из ничего. Вещи созидаются, творятся. Без постоянного процесса сотворения смысл Ориона теряется, сам обращается в ничто. И Орион, его орудия, его хозяйка — всё это существа, сущности, частицы мирозданья, и чтобы продолжаться, а значит, и реализовывать свой смысл, им требуется гомеостаз, поддержание внутри себя процессов разрушения и созидания в хрупком равновесьи. Любая хрупкость — это результат равновесия, и возможна только тогда, когда вещь продолжается, а значит, является равновесьем созидания и разрушения — разного контекста, абстракции различной.

Провидица Власти, она бросила на весы своё понимание существования как равновесия возможностей, к воплощенью устремлённых. Понимание того, что узор мироздания выстроен из равновесия частей. И неравновесности, конечно! Без равновесий равновесностей и дисгармоний мироздание ждёт лишь вырождение. Вырожденное состояние — отнюдь не то, в котором работает что её, что Ориона смысл.

Маг Пространства, она указала, что каждому смыслу, каждой страсти, каждой цели есть своё место, и вне этого места смыслы, страсти, цели перестают реализовываться, теряют самоценность, а основанная на них личность или гибнет, или перерождается со смыслами иными. И её действия, и действия Ориона имеют смысл лишь в ограниченном контексте — не в контексте безграничного мироздания, включающего все метареальности, все версии обоих их. Это была глубокая мудрость класса Мага, наложенного на аспект Пространства: всё имеет контекст и существует только в нём. Без контекста, без внешнего имени вещи не умирают даже — лишаются сущности своей. Идеи и личности — не исключенье.

Наследница Времени, она нашла в чужой памяти контекст существования Весов. Их смысл, область примененья. Сейчас Весы применялись вне неё. Они перестали разрешать принципиальные конфликты лучерождённых. Прекратили быть тем инструментом, каким задумывались метаэпохи метаэр назад. Их с Орионом смыслы не противоречили, а друг друга — дополняли. Весы не должны были в принципе их сравнивать, попадать в руки Ориона — не должны и использоваться как жалкое оружие, а не особый механизм работы Леса — тоже.

Хватка на их душах слабела по мере изложения. Наконец, её понимание оформилось в завершённую, естественную, непротиворечивую систему и само скользнуло на весы. Поставило под сомненье само их существование на Краке! А с другой стороны — желанья Ориона, его виденье Весов как средства для убийства. Её система перевешивала прагматичность Ориона. Весы вырвались из его рук, но нет, не к ней, а взвесили — самих себя. И сами себя сочли легче пёрышка, бессмысленными, более не нужными, а даже вредными для мира. Себя закономерно стёрли — на уровне души.

Победа? Ещё нет. Не давая себе передохнуть, атаковала на псионном уровне, пока ошеломлённый Орион был досягаем. Грубо, без подготовки, чистой мощью, которая существенно выросла после взвешивания души. Ударила — поколебала кристалл его разума, оставила трещины на нём. Ударила снова и снова, вдохновлённая леденящим кожу амулетом Сирени, добавила к ударам стирание, забвение, а не просто желание разрушить. Орион дрогнул. Кристалл его разума дробиться начал было... да исчез. Опоздала! Ещё чуть-чуть — Охотник был бы парализован в лучшем случае, в худшем — рассыпался бы на кусочки, всё равно что умер.

Усталая, истощившая психические силы, она старательно соблюдала осторожность. Служебный коридор вывел к накопителю. Там же она обнаружила Альбуса, Артура и Эруду, сражавшихся с последними слугами Ориона — огненным духом и фейри, метавшим ножи. Вортигонты отражали пламя и ножи, а Альбус, как она с морозной девой, поймал огненного духа в ловушку. Подоспела как раз вовремя, чтобы оглушить пси-ударом фейри, которого добили вортигонты.

— Закончу с накопителем, — бросила она. Реакция уже перешла в критическую стадию, но и она не так проста. Соединяя магию, инфомагию и псионику с пониманием сущности Потока, распутала завязанные Орионом узлы, распустила линии напряжения, высвободила избыток энергии молниями, раскалывающими, плавящими поверхность накопителя — Альбус подержал щит, чтобы не засыпало обломками.

Всё. Её работа здесь завершена. Хм? Разум вортигонтов снова отражает космос.

— У вас остался экстракт? — спросил Альбус. Похоже, Артур собрал больше одной порции.

— О да, — ответствовал явно довольный обезвреживанием накопителя Эруда.

— Экстракт столь крепок, — пробормотал Артур.

Фиолетовая плёнка покрыла вортигонтов. Элла предположила, что они собираются переместиться к сородичам. Ей же предстоит найти пространственный «инструмент», который оставил Орион, деактивировать или уничтожить, связаться с другими командами... Неожиданно мир закружился вокруг неё, затем — замер резко и ошеломляюще. Ход времени приостановился, как при бегстве из нектария, и ей с трудом удавалось «удерживаться на этом уровне» — только за счёт опыта с Грэмом и слабенького, но пониманию эссенции времени, полученного от Гефеста. Нужно было вникнуть и синхронизироваться... никто ей этого давать не собирался.

Вортигонты двигались. Медленно, через силы, но двигались. Подошли к ней, и сквозь их пение, доносящееся будто бы сквозь слой звукоизолятора, послышались слова.

— Мы чтим договоры, Элла Мэйдж, — молвил Артур.

— Но мы не рабы Инфуцору, сколь много бы ни предлагал, — продолжил Эруда.

— Он желает отправить в небытие тебя, — сказал Артур.

— Мы впечатлены твоей самоотверженностью и разумом твоим, — заметил Эруда.

— У нас более не будет хозяина, — сообщил Артур.

— Инфуцор достоин вести нас вперёд, но не смеет требовать гибели творца, — резюмировал Эруда.

— Мы исключим тебя, а не сотрём, — решил Артур.

Вортигонты взяли её за плечи и вновь размыли их общее присутствие. Размыли, но вместо того, чтобы сосредоточить в материальном месте — в сторону от реальности ступили. Она осознала себя во тьме, и тьма эта была не обычным мраком. Пространство или состояние, связанное с вездесущестью ворт-эссенции, как иномагическое не-место и не-время, как Крак был размыт по всему Потоку — это место размылось по мирозданию всему. Участок этого «везде-и-негде» обратился привычным пространством-временем вокруг них. И в нём вортигонты по-прежнему двигались с трудом, а она лишь наблюдала — не более того!

— Мы сожалеем об этом решении и будем сожалеть о нём вечно, — силуэты вортигонтов слабо светились, совсем не разгоняя мрак.

— Нет пути назад, — закончил Артур.

Они отпустили её. Отпустили — и оттолкнулись, одним действием возвращаясь и сдвигая этот участок в безымянном и бесформенном не-месте. Сдвигая по хаотической траектории или, точнее, хаотически с ней рассинхронизируясь! Ещё секунду держалась «временная заморозка», а потом освободилась — полностью одна. Одна во тьме, вне пространства и времени и без единой связи не то что с Краком, а с любой привычной реальностью вообще.