Ливонская война в мире князя Барбашина

Между тем магистр не стал медлить. Сразу же, как только до него дошли новости о том, что главные силы русских покинули Ливонию, в конце октября он послал 2-тысячный отряд под командованием ландмаршала Брюггенея в направлении Феллина, рассчитывая на стремительный выход к городу и его захват (используя поддержку "доброхотов" изнутри города). Однако на пути орденских сил оказался замок Каркус, который ландмаршал не рискнул оставлять в тылу, и в начале ноября вынужден был приступить к его осаде.

Каркусский замок, откуда бежал после известия о падении Феллина его фогт Мельхиор фон Гален, был расположен чуть более чем 28 вёрстах южнее Феллина на торной дороге, ведущей к Буртнеку, а оттуда к Вольмару. Построенный ещё в 1248 году Каркус был типичным "малым" замком, посредством которых ливонские ландсгеры контролировали территории и важнейшие коммуникации. К началу войны он, как практически все тамошние замки и крепости, безнадёжно устарел и не мог противостоять сколь-нибудь долгое время настоящей армии с полноценным осадным парком. Видимо, этим и объясняется тот факт, что Мельхиор фон Гален отказался "сидеть" в замке и бежал из него, бросив на произвол судьбы подвластное ему местное население. Шуйский же, нуждавшийся в опорных пунктах для установления контроля над ливонской территорией и его населением, не мог упустить такой момент, приказав занять Каркус и разместить там гарнизон в 250 бойцов (полторы сотни детей боярских с послужильцами, а также и сотня стрельцов и казаков).

Понятно, что при таком раскладе каркусский гарнизон не пытался атаковать неприятеля и сидел в осаде, пока люди Брюггенея блокировали замок. У ливонцев не было ни достаточных сил для штурма, ни артиллерии, которая позволила бы "размягчить" русскую оборону. Поэтому ландмаршал ждал, когда к Каркусу подтянутся главные силы во главе с самим ландмейстером.

Первые две недели под замком было тихо, но с подходом главных сил ливонского войска в конце ноября осадные работы оживились. Подтянувшийся ливонский наряд начал обстрел Каркуса, а сапёры стали подводить под стену замка мину. Работы эти завершились к началу следующего месяца. 3 декабря мина была взорвана, после чего в открывшуюся брешь устремились на приступ кнехты.

Гарнизон Каркуса встретил неприятеля прицельным огнём из пищалей и луков и градом камней. Атака была отбита, при этом погиб бывший каркусский фогт Мельхиор фон Гален. "И как взорвало, — сообщал русский летописец, — и ливонские люди взошли на город, и царя и великого князя люди их стены збили".

Но эта неудача нисколько не обескуражила ландмейстера. Его кнехты вели огонь по замку из лёгких пушек и перестреливались с осаждёнными из гаковниц, в ожидании прибытия из Вендена тяжёлой артиллерии.

Тем временем, спешно собранная на Псковщине и Шелонской пятине русская помочная рать во главе с князем Михаилом Кубенским, выдвинулась со стороны Дерпта к Оберпалену, который безуспешно продолжал осаждать Отмар фон Гален. Не имея тяжёлой артиллерии (затребованные две картауны застряли под Ревелем) он, тем не менее, упорно блокировал замок, надеясь взять его измором. Но приход 25 ноября на выручку крепостному гарнизону 2-тысячной русской рати вынудил его дать сражение. Видя приближение русской армии, помощник Галена предложил ему выстроить войска разреженным строем в испанском стиле. Но фогт, помня, как в сражении под Кокенгаузеном, русские сначала разбили ливонскую кавалерию, а затем вырезали пехоту, на этот раз решил смешать пехоту и конницу.

Поле битвы располагалось восточнее Оберпалена. Сильнейший левый ливонский фланг составляли немецкие наёмники; кавалеристы построились впереди, а с тыла их подпёрла пехота. На правом фланге ливонцы поставили мобилизованных крестьян; их слабость компенсировалась естественными преградами перед фронтом. Центр был сформирован из шотландских и итальянских наёмников, ими командовал лично Гален.

Изучив неприятельскую позицию, Кубенский решил атаковать сильнейшее левое крыло, решив, что рухнет оно — рухнет вся позиция. Поэтому на своём правом крыле он разместил панцирную конницу, на левом — татар, а в центре — пехоту, поместных и артиллерию.

Как и задумывалось, после начала боя панцирная конница смела ливонскую кавалерию, атаковав находившуюся за ней пехоту. Не выдержав натиска, та побежала. После чего, рассеяв левый фланг противника, Кубенский обрушился на центр и правый фланг ливонского построения. Первыми, вполне ожидаемо, дрогнули крестьяне-ополченцы, бросившиеся бежать. За ними последовали и итальянские кондотьеры. Ливонская армия была полностью разгромлена. Только 60 шотландских наёмников продолжали отбивать атаки русской конницы. Впечатлённый их стойкостью, князь Кубенский предложил им перейти на русскую службу, на что они охотно согласились, поскольку их предыдущий наниматель бежал, и свои обязательства перед ним они считали полностью исчерпанными.

К сожалению, не смотря на победу при Оберпалене, рать Кубенского не смогла оказать действенной поддержки осаждённому Каркусу. В Москве неправильно оценили силы противника, и против ливонской 8-тысячной армии, состоящей из конницы, пехоты и артиллерии, было послано в четыре раза меньшее по численности "лёгкое" конное войско, которое без пехоты и артиллерии было обречено на ведение "малой" войны, не имея реальных возможностей нанести поражение ливонцам и силой заставить их снять осаду с Каркуса. Что, собственно, и произошло. Плеттенберг и Брюггеней, по сообщению воевод, "одернулися обозом", "окопались великим рвом" и отсиживались в укреплённом лагере, не высказывая желания вступать в полевое сражение. Не имея артиллерии, князь Кубенский не рискнул штурмовать ливонский лагерь, ограничившись нападениями на неприятельских фуражиров в расчёте, что Плеттенберг, не вытерпев, вышлет хотя бы часть своих сил в поле сразиться с досаждающими ему русскими. Однако все попытки воевод заставить неприятеля принять "прямое дело" успеха не имели, магистр не пошёл на риск, ожидая затребованных новых подкреплений.

Наконец, 5 декабря из Вендена в сопровождении 500 кнехтов прибыли столь ожидаемые осаждавшими картауна и две полукартауны. С ними дела у ливонцев пошли веселее. Старые стены Каркуса не были готовы противостоять пудовым каменным ядрам, и ободрённый видом разбитых укреплений, Плеттенберг 10 декабря послал пару фенлейнов кнехтов на приступ. Им удалось преодолеть сопротивление защитников и ворваться внутрь замкового двора, но русские сумели организовать контратаку и выбить штурмующих за стены. Однако этот успех оказался для замкового гарнизона последним. 13 декабря, после нескольких дней непрерывного обстрела, орденские кнехты вновь пошли на штурм, и на этот раз успешно. Измотанные и понёсшие серьёзные потери защитники Каркуса, принуждённые по причине отсутствия пороха драться фактически только холодным оружием, на этот раз не сумели отразить штурм. Замок пал, открывая ливонцам путь на Феллин. Однако, затратив больше месяца на осаду Каркуса, те потеряли фактор внезапности, и их план по молниеносному взятию Феллина был сорван. Все эти недели русские воеводы не теряли время даром. Гарнизон города был значительно усилен, и перспектива его захвата теперь ставилась под большой вопрос. В результате орденская армия оказалась в неопределённой ситуации. Ливонцы вроде бы одержала победу, но она грозила полностью обессмыслиться, если не будет развит успех. Полторы недели орденское войско бесцельно простояло на месте, подвергаясь непрерывным нападениям русских летучих отрядов, пока выход из сложившегося тупика, как тогда показалось руководству Ордена, не предложил Эзель-Викский епископ Иоганн Кивел. Крайне встревоженный той опасной ситуацией, в которой оказалась его епархия, он послал под Каркус своего посланника, который сообщил магистру и ландмаршалу, что русский гарнизон в Пернау насчитывает всего 300 бойцов (100 детей боярских с послужильцами и 200 стрельцов, пищальников и казаков), и если магистр поторопится, то сможет быстро захватить этот портовый город. При этом епископ обещал присоединиться к орденской армии со своими силами и обеспечить продовольствием.

Предложение Кивела заинтересовало руководство Ордена, и 23 декабря ливонская армия пришла в движение. Прихватил с собой 1500 человек, Плеттенберг отправился в Венден, где занялся подготовкой к кампании следующего года, в то же самое время, как Брюггеней с 5000 пехоты и 1500 конницы двинулся в сторону Пернау.

Но эти манёвры ливонской армии не остались незамеченными в Феллине. Захваченные русскими "языки" рассказали об изменении планов ливонского командования, и феллинский воевода князь Иван Шуйский успел принять меры. В Пернау был срочно послано подкрепление из 200 человек, а в Москву помчался гонец с донесением. Ещё 300 человек было послано в Пернау из Дерпта, но они не поспели к началу осады, и повернули назад.

27 декабря ливонская армия подошла к Пернау и расположилась у стен города. Однако ландмаршал не спешил штурмовать город. Зимние холода деморализующим образом действовали на немецких кнехтов, заставить которых идти в бой в таких условиях оказалось весьма непросто. Как писал позднее один из ливонских хронистов, "зима окончательно разложила войско. Так всегда бывает, когда хочешь искать роз в снегу: Ганс Гау не может сносить лифляндской зимы с её сильными холодами и, таким образом, пиво, как говорится, утекло". Поэтому первые десять дней стороны просто перестреливались друг с другом, а русские совершили несколько удачных вылазок из города. Самая успешная состоялась 1 января 1527 года, когда навстречу подступившему было к стенам Пернау ландмаршалу "вылазили на него дети боярские конные из города и стрельцы, убили у маистра из пищалей и дети боярские, человек со сто, а стрельцов государевых убили тритцать с человеком да двух сотников стрелецких".

В конце концов, активность русского гарнизона, и непрерывные действия отдельных русских отрядов на флангах и в тылу ливонцев вынудили Брюггенея на активные действия. 6 января, после короткого обстрела, он бросил своих людей на приступ. Но, к его сожалению, тот был отбит из-за проявляемого кнехтами нежелания сражаться. Когда они подступили к самым стенам города и уже изготовились лезть на них, оказалось достаточно метко брошенного камня поразившего их гауптмана, который без сознания рухнул на землю, чтобы его люди сочли это достаточным обоснованием повернуть назад, не рискнув взбираться вверх.

Однако ландмаршал, несмотря на неудачу, сдаваться так сразу не собирался. Орденская артиллерия продолжала обстреливать Пернау, и, как писал царю отвечавший за оборону города воевода князь Пётр Засекин, ливонцы "били из наряду по городу и розбили город до основания на шести саженях".

Но, не смотря на успехи ливонской артиллерии русские не теряли боевой дух. Лазутчики сообщали, что ливонское войско испытывает острую нехватку провианта и фуража, потихоньку мрёт от болезней и не получая жалования начало разбегаться. Обещание эзель-викского епископа снабдить орденскую армию продовольствием оказалось невыполненным — ресурсов Вика оказалось недостаточно, чтобы прокормить такое количество людей, а отряды русских всадников вились вокруг ливонского войска, перехватывая фуражиров и гонцов. А в самом городе дети боярские и стрельцы выстроили за разрушенной каменной стеной ещё одну, деревянную, выкопав перед ней ещё и ров глубиной 2,5-3 метра. И когда 10 января ливонцы двинулись в пролом на приступ, их ожидал неприятный сюрприз. Упёршись в ров и стену, они замялись, поливаемые со всех сторон дождём из пуль, стрел, ядер и камней, а затем, не выдержав, в беспорядке отошли назад, оставив под стенами более четырёх сотен своих павших соратников.

Провал второго штурма Пернау сделал положение ливонской армии совершенно безнадёжным. Пустая казна, нехватка провианта и фуража, к тому времени только усилившаяся, болезни и, самое главное, отсутствие пороха — всё это вынудило ландмаршала принять единственно верное решение — 12 января 1527 года он отдал приказ отходить. И полностью деморализованное и разложившееся войско начало отступление на юго-восток, к разрушенному прошедшей осенью русскими Руену, где оно, по замыслу ландмаршала, должно было прикрывать центральную Ливонию от возможных русских атак. Но отход на новые позиции оказался весьма тяжёлым. Дорога не выдерживала перетаскиваемые пушки, а не получившие положенной платы кнехты грабили по пути местные селения, требовали оплаты и грозили ландмаршалу мятежом. Тому, с большим трудом удалось уговорить их повременить с самороспуском, пообещав выплатить причитающееся жалование. Но все его письма к магистру с требованием срочно выслать деньги на выплату кнехтам, которые из-за задержки жалования уже начали разбегаться, ни к чему не приводили. Орденская казна была пуста, и Плеттенберг просто не представлял, где ему взять нужные суммы.

Между тем, зимняя кампания 1526-1527 годов ещё не закончилась — ответный ход был теперь за русскими.

* * *

*

Осенне-зимний ливонский контрудар и взятие Каркуса показали, что Ливонскую конфедерацию ещё рано списывать со счетов: доставить определённые неприятности она ещё могла. Да и никаких признаков готовности пойти на мировую ливонцы не проявляли. Поэтому оставлять безнаказанными действия Ордена было нельзя. Получив известия о контрнаступлении ливонцев, русское командование начало спешно готовить отпор, рассылать грамоты на места, "чтоб дети боярские были готовы и запас себе пасли на всю зиму и до весны и лошади кормили" с указанием "по которым местом государским людем збиратися и на которой срок". Составлялись росписи воевод и полков, готовились соответствующие наказы военачальникам и т. д. По подмёрзшим дорогам к назначенным местам сбора спешили дети боярские с послужильцами, ехали стрельцы и казаки, а посошные люди тянули наряд.

Внезапность и сжатые сроки, за которые требовалось подготовить и осуществить "удар возмездия" не позволяли русскому командованию подготовить полноценную армию вторжения, поэтому перед собираемым войском были поставлены ограниченные цели, сводящие его действия к простой "набеговой" операции, проводимой не сколько с целью не захвата и освоения территорий, но больше для запугивания населения, уничтожения военной силы и экономических центров, а также нарушения работы местной администрации и общего опустошения и разорения. В связи с чем, перед поставленным во главе 14-тысячной русской армией князем Дмитрием Бельским ставилась задача пройтись "огнём и мечом" по ливонской территории, но при этом обходя "крепкие" города и замки, разве что удастся какой-нибудь из них захватить "изгоном". По этой причине русские прихватили с собой только "легкий" наряд, состоящий из небольших орудий, не став брать тяжёлые стенобитные пушки.

Особенностью этого похода было то, что если до этого русские старались щадить владения рижского архиепископства, как принадлежавшие пусть и пленённому их врагом, но всё же союзнику, то сейчас под главный удар должны были попасть именно они, ранее не испытывавшие серьёзного урона или и вовсе не затронутые войной. И это говорило о смене парадигмы русского правительства в этом вопросе. Ранее, в своём конфликте с Ливонской конфедерацией, Русское государство выступало лишь в роли защитника попранных интересов рижского архиепископа (из-за чего, например, даже после оккупации русскими Дерптской епископии, та продолжала управляться епископскими фогтами, а русская администрация вводилась только на захваченных орденских землях), тем самым оставляя Ордену шанс на примирение и заключение мирного договора. Но теперь Россия выводила конфликт на новый уровень. При государевом дворе активно заговорили о том, что Ливония это вообще-то царская "отчина и дедина", вспомнили о существовавших раньше на её территории Куконосском, Герцикском и Юрьевском княжествах (по иронии судьбы, располагавшихся на тех территориях, которые принадлежали Бланкенфельду), а также о выплате дани местными народами русским великим князьям. Тем самым Русское государство переводило свою схватку с Ливонской конфедерацией из разряда заступничества за "несправедливо обиженного" Бланкенфельда в категорию войны за возвращение "беззаконно отобранных" в стародавние времена "отчин и дедин" государя всея Руси. В чём же были причины подобного резкого изменения настроений царского двора? Наиболее вероятным является то предположение, которое увязывает это с успехами турок в Венгрии, после которых окончательно стало ясно, что ни Империи, ни тем более Польше в ближайшее время точно будет не до Ливонии, которая оставалась один на один со своим восточным соседом.