Одни убытки

— Вентура, — Шон ощутимо сбавил тон, — я бы сумел обеспечить ее безопасность. Я не знаю ни одного человека среди своих, кто причинил бы вред беременной девчонке. У меня не все белые, мне плевать на расизм, никто бы и не покосился!

— На меня бы косились, я почему-то уверен. А одну ее я бы не оставил.

— Правила на территории Хоста — моих рук дело, и если кому и нарушать их, так это мне. И завести пару новых мне тоже, между прочим, не влом. А причем здесь вообще ты, Вентура?! — Дэлмор напористо развернулся к нему. — Чего ты о себе думаешь?! У тебя проблемы попроще, чем у нее, не о себе надо волноваться, а о сестре!

Бледный Рамирес очень спокойно произнес:

— А ты почему на меня кричишь?

Шон отвернулся, стиснул кулаки, задержав дыхание. Помолчал. Потер лицо руками, откинулся назад, на стену, влажную от снега с их курток. Хрипло ответил:

— Потому что я хочу извиниться. Я, наверное, всё-таки не такой урод, чтобы сознательно выбрать тревисову конуру вместо нормального места из нежелания проблем с вами. Но я настолько идиот, чтобы не успеть сообразить вовремя. Было бы проще твоей сестре и ребенку, чище и удобнее. А наши с тобой проблемы нихера в сравнении не стоят. Согласен?

Рамирес не отозвался. Отодвинулся на край, чтобы лучше видеть сидящего рядом, молча смотрел.

— Вентура, а ты ведь никому не сказал, откуда у тебя машина и куда ты Пилар везешь. Ты врал. И я никому не сказал, где я торчу этой ночью вместо вечеринки Анхелес. Мой коммер недоступен на большинстве частот. Здесь, за воротами, недавно был Райвери, я не врал только потому, что он стоящий парень и не лезет, когда не надо. Что это за хрень, Рамирес? Мы что, не люди? Мы что, творим какую-нибудь мерзость? Перекрываемся от кого — от своих ребят, от друзей, от тех, кому мы с тобой оба приказываем... где смысл? Мать вашу, было время, у меня под окнами вся Фэктори в полном составе месяц кантовалась, и ничего! Кого боимся? К чему эти гребаные тайны, ну и что, что Канал, ну — и — что?! Можешь ты мне объяснить, почему мы с тобой тут прячемся и до сих пор считаем это нормальным?!

Крик давно успел прокатиться по коридору и сгинуть за углом. Шон согнулся и сцепил пальцы на затылке. Он чуял взгляд Рамиреса на себе.

— Дэлмор, — размеренно, без выражения выговорил тот, — а вот мне интересно тут. Ты походу хоть слегка догадываешься, что ты до охерения странный?

— Слышал такое, — не распрямляясь, буркнул тот. — Обвиняли. Ты тоже?

— Ну, не знаю. Но насчет тебя — это жёсткий факт, и об него можно запросто разбить себе башку.

За десять минут глухого молчания Рамирес не шевельнулся ни разу. Он даже дышал медленно. Этот транс Шону не нравился, поэтому он, искоса глянув на ушедшего в себя парня, сознательно разжал пальцы.

Зажигалка прогрохотала в голом коридоре так, что эхо прокатилось раза два-три, не меньше. Рамирес не вздрогнул, для этого он, видимо, находился от реальности слишком далеко. Моргнул, опустил голову, заметил у своего ботинка тусклый блеск металла. Наклонился, подобрал. Мазнул взглядом по узору, но всматриваться не стал, перебросил:

— Лови.

Шон ответил вопросом:

— Вентура, а где отец?

Тот нахмурился, заторможенный, всё еще поглощенный противоположной стеной.

— Ты ж знаешь.

— Да не ваш. Отец ребенка.

— А... нет его.

— Это заметно, — пожал плечами Дэлмор.

Больше ничего не добавил, выпытывать не торопился. Тема есть. Если человек не скажет, то он не скажет. Если человек скажет, то он скажет сам.

Рамирес действительно заговорил.

— А он, кстати, ничего был, вполне нормальный. Мне не то чтобы нравился... хотя да. Можно сказать. Ей повезло с ним, все так говорили, и она светилась. Не так давно к Хорхе... ну, ты, может, и не знаешь, к одному там, родня приехала. Не к нему самому, понятно, к его родичам. Семья к семье. Приняли, устроили. Хорхе нам этого привел, типа, представил, что не чужой, что гасить не надо, что пусть. Ну ладно, пусть так пусть. Я-то что. А парень с нами не особо шатался, так, для вежливости. Мы думали, он робеет и смущается, что ему время надо пообвыкнуть. Хорхе тащил, но тот как из-под палки. Не по нему были наши развлекаловки. Он даже травку не... бля, такой правильный. Рамон к нему уже с ножом лез, типа, "копа чую", всё такое. Мне как-то похер было... А потом я его с сестрой увидал. Причем... парень не с ней болтал, не лапал там ее, не такое что-то... Знаешь, он с Хиларио мячиком перекидывался. Тот смеялся... и Пилар тоже. Младший у нее на руках, тоже заливался. И придурок этот приезжий — бля... ну как свои они ему. Странный взгляд такой был. Н-нежный. Меня мороз по коже продрал. Думаю, неужели так бывает? Неужели улыбнулся сестре с двумя парнишками не просто какой-то там нездешний, а кто-то на небесах.

Рамирес потер лицо руками, убирая воспоминание.

— Ну, я к парню претензии живо прекратил. Рамона придушил. Думаю — пусть всё идет, как идет, может, выйдет куда. Пока неплохо. Потом... сказали бы, не поверил. Подходит ко мне этот парень, так по-цивильному. Типа, ты старший брат. Давай поговорим. Я — ну, слушаю. Так он выдал, что планы у него серьёзней некуда, что он решил, что она не против, но мое благословение перед разговором с матерью просто кровь из носу им надо. Чтоб я был тоже за. Мы в "Эстрелле" сидели, я бухла заказал побольше, думаю, врешь, не отмажешься, я тебя вытяну и развяжу. Так этот ненормальный и в совершенно проквашенном состоянии только и трещал, как перетащит Пилар с детьми в город, как они купят дом, что он уже почти скопил, там наследство какое-то бабкино плюс он сам батрачит на заправке в приграничье. Типа, всё будет зашибись. Ты не знаешь, почему я тебе про это рассказываю?

— Потому что я спросил, наверное.

— А. Так вот. Я не знаю, придумали они себе уже срок свадьбы, или как, но Пилар всю весну не ходила, а летала. Парень особо не лез, в дом не совался, скромный, бля. Приходил чаще не ночью к ней, а днем к ним, к ней и детям, понимаешь. Но и вечерами... я не злился. Только сказал ему — ты дом мне покажи сперва, куда заберешь сестру с ребятами. И на заправку твою съездим, я погляжу, не врешь ли, а то ты драгдилер, небось. Он ржать. Ну, и мне смешно было. Он говорит — покажу. Говорит — сдохну, по пять смен возьму подряд, а на первый взнос уже почти хватает. Покажу. Потом говорит — ты меня не пристрелишь, если к зиме у нас с Пилар уже трое будет?

Рамирес фыркнул, прерывисто вздохнул.

— Я чуть не помер на месте. Не от того, что "трое", а от того, что, видите ли, "у них". Вот бля...

— И что дом? — спросил Шон.

— А ничего. Он как сказал, что сдохнет на своей бензоколонке, так и сделал. Осторожнее надо с планами, нас ребята из преисподней с удовольствием ловят на слове. Там тупейший какой-то грабеж был, дурные сосунки с города мелочь притырить захотели, а ствол у них для прикола был, так вот по приколу единственная косая пуля рикошетом прилетела Несто в грудь. Раз — и нет. Так просто.

— Твою мать.

— Ну да. Но Пилар ничего, выдержала. Она у нас сильная. На похоронах только у гроба улыбнулась ему, сказала "спасибо", а рука у нее на животе лежала. То ли за ребеночка сказала, то ли за вообще... сказку эту странную недлинную. Но было же? Было. И она мне потом — я рожу от него, ты простишь?

Голос изменил парню. Несколько секунд он молчал, но справился, договорил:

— Будто я чего поперек ей сказать мог. Будто виновата она, что третий у нее в двадцать лет, что вдова она третий раз уже. Ну вот как так получается, а? Спросить, что ли, у церковника-итальяшки? Ну, в общем, ответил я, что если от кого и стоило рожать, так это от ее ненормального Несто, и пусть это она, наверное, меня простит, что я парня не уберег. На том мы с ней и порешили. И вот.

Рамирес кивнул на дверь. Шон негромко проговорил:

— Я не знал.

— Само собой. Это ж наши мелочи жизни, у каждого своих хватает.

— Мелочи... ты сказал, она трижды вдова?

— Ага. Первый был от мужа. Она выскочила в... да ей чуть ли не пятнадцать было, когда он на нее глаз положил. Здоровый мужик. Деньги ей давал, а она — матери всё до гроша. Гордилась — вроде нас двое, я да она, старшие, приносим... — с болью протянул Рамирес. — Пацан дурной да идиотка малолетняя, которая беречь себя не умеет. Чего он на ней женился? Под кривым кайфом, не иначе. Я потом уже понял, что он был законченным нарком. Как она решилась? Вообще, думала, повезло, что в принципе позвали, за первого и кинулась, чтобы легче нам было всем, лишний рот уберется да помогать собиралась... А он резко всё прикрыл, как заметил, что она домой бегает. Избил ее... лечение ей оплатил, он вообще был при деньгах, но сказал, что еще раз увидит с нами, хоть с кем-то, хоть с матерью родной — вообще убьет.

— А ты-то что?..

— Шон, не трави... Бля, мне было едва семнадцать. Думаешь, я соображал чего? Я, как щенок, на него кидался, а он отшвыривал и ржал. Я когда увидел сестру, синюю от его кулаков, конечно, взбеленился. Драться с ним пытался, но... мать его, ему было тридцать пять, и он был боец из тех, что на ринге людей за деньги пластают. Хороший, раз так долго прожил.

Шона передернуло, но Рамирес не заметил.

— Он, сука, убивать меня не стал только потому, что Пилар наперерез кинулась и закрыла, а у нас женоубийц не принимают. Я потом тоже весь синий был, но хуже всего то, что это он меня пощадил. Нет, — помотал головой парень, — еще хуже то, что она-то с ним каждый день, каждую ночь, с этим больным уродом! Он изменял ей направо и налево, вверх и вниз, попрекал, что не девочкой взял, хотя в шестнадцать, чёрт возьми, Пили была... Он ее обрюхатил, естественно, сразу, но родить она ему не успела. Эта сволочь неожиданно резко канула в преисподнюю — говорили, что на заработки подался, но он и так неплохо сшибал в городе во всяких этих... дырах кошмарных. Тела никто не видел, но как-то на крыльце Пилар нашла его вещь, шнурок с шеи, черный такой с железным крестом. Он с себя не снимал. Кто снял, кто принес, подкинул, хрен знает, но — с того дня она вдова у нас. В семнадцать, на девятом месяце.

— Шнурок с крестом... — очень тихо пробормотал Шон. — Я с таким не пересекался.

— Да понятно, — недоуменно зыркнул на него Рамирес, — С чего бы, вы тогда только устроились там у себя. Единственное, что было хоть каким-то плюсом: ей от него достался дом, ну, ты помнишь.

— Да. Вы там до сих пор после того пожара.

— Ага. Хиларио, первенец ее, совсем кроха был, когда мы перебрались. Да нет, если подумать, нормально всё так вышло: подонок этот сгинул, ее измучить не успел, и сам на сына не глянул. Да какой он ему нахер отец... это даже так и не называется. Он и половинкой мысли про мальца никогда не напрягся. Может, считал, что это она так потолстела на его харчах гребаных.

Рамирес перевел дух, покосился на Шона.

— У тебя тот спирт тревисовский цел, нет?

— Держи.

Парень глотнул, не изменившись в лице, как воду.

— А дальше-то, бля, еще интереснее. Я тебя достал?

— Нет.

— Меня просто по нервам тянет. Ты не слушай. Извини.

— Не дури. Так что?

— Бля, — вдруг пьяно фыркнул Рамирес, — а семнадцать у них, походу, проклятый возраст! У Мерче сынок вообще неизвестно от кого, ее Пако похож на половину парней с той вечеринки, на которой она выпила слишком много. Выяснять бесполезно. Где-то в те времена это случилось, вскоре после переезда, и мы уже не сильно парились: дом новый, большой, ну, тогда таким казался по сравнению, да и после Пилар с ее вторым мне уже было глубоко похер... Круче мозги мне не выносил никто, Мерче проскользнула со своим мелким, я уже молчал... Инма тоже залетала от одного мерзавца, и тоже в семнадцать! Я потом только узнал, случайно, от девки на Рэд-стрит. Ее типа тогдашний парень, скотина, стаскал к Освальду, проблем ему не надо было... А я ему потом устроил, такие проблемы устроил, ему мало не показалось, чуть не убил к хренам! Он с Канала на Юг свалил, меня испугался. Правильно, урыл бы я его до конца, видеть не могу... Я на нее налетел — ты что творишь, ты как матери в глаза смотреть будешь, ты ж в церковь ходишь! Она в ответ — тебе четвертого племянника надо, брат? Мало тебе? У меня, говорит, святости, может, и не на грош, и ума тоже маловато было, а вот совесть есть. Уж как получилось. И в слезы. Бля, ну как с ними...

Обращаясь к дверной ручке, Рамирес предупредил:

— Следующая у нас Чоли, ей как раз... Ох ты ж, мать ее, пусть попробует только! По кому-то она там вздыхает, я замечал. На куски порву. А Исабель...

По неизвестной причине Вентура подозрительным взглядом смерил Хостовского с головы до ног. Тот сделал вид, что совершенно не в курсе никаких напрочь отсутствующих причин подобного отношения. Дверная ручка действительно любопытный объект.

— Ты что-то про Пилар говорил.

— А. Ну ладно уж, до кучи. Я никому не рассказывал. Но я пьяный. В общем, так вышло, что Хиларио папаша в глаза не видел, и, даже если сегодня всё хорошо кончится, у Несто тоже не получится своего на руках подержать. Но я там вроде ни при чем. А вот отца второго пацана моей сестры я убил сам. Своими руками.

Шон заинтересованно поднял голову.

— Тот заслужил?

Рамирес, не слушая, с каким-то мрачным весельем уточнил:

— Мы с тобой убили.

Через пару мгновений осознания Дэлмор буквально отшатнулся.

— Что?!

— Да.

— Бля, Рамирес! Ты говоришь мне сейчас, что в доме Вентуры растет сын Корды?!

— Точно так.

— Но...

— А что?! — взорвался пуэрториканец, стиснув кулаки. — Что было делать? Шон, его убить тоже? У сестры сосунка отнять и об угол головой?!

— Но мать твою, как так вышло?

— Да ну... Джанк-Ярд помнишь? Как висел я там, пока ты рядом не прогулялся?

— Помню, естественно.

— Так это Корда не вдруг решил, похоже. Он готовился, гад, людей себе собирал, подговаривал, а я со всем этим семейным и не чухнулся ни разу. Как он так сумел, что там у них с Пилар было... При муже еще, или сразу после он ее задурил, по насилию это случилось или... да какая тут, бля, любовь! Я не знаю. Если я спрашивал потом, она натурально превращалась в камень. И не потому, что я орал, или что... Она сама, видать, не понимала. Не знаю. Было короткое время, когда она жила одна в том доме, ну, с малышом, но уже без подонка-мужа. Сестры к ней бегали, Исабель ночевала часто. Как вышло? Да хрен знает, Шон! Я ни разу не видел Корду рядом. То есть, вдвоем заезжали туда, понятно, мы ж с ним... — через силу Рамирес выдавил: — ...дружили, вообще-то. За компанию он и на кухне там вертелся. Пилар нам с ним обоим еду ставила. Улыбалась. Мелкого укладывала, с нами сидела даже, смеялись... Я слепой, наверно. Не заметил. Схлестнулось же у них, надо было глаза-то протереть! Да я не думал даже... кретин тупой!

Парень припал к фляжке на несколько крупных глотков.

— До меня и тогда не дошло, когда на Джанк-Ярд Корда мне, считай, в цвет сказал. В башке гудело, побили крепко, но я же слышал. Он мне как раз проволокой запястья скручивал, его шавки на подъемнике том болтались, проверяли, выдержит ли меня, не обвалится ли. А он... шепнул: "Hasta jamаs, родственничек". С улыбочкой такой поганой. Я подумал, это к тому, что мы с ним братьями считались — ну, названными. Ходил там у нас раньше ритуальчик такой для пацанов, дурь, но мы верили.