Изменить детство

А в верхней части жили русские и вроде бы те же казахи — но отличия разительные. Заборы — из штакетника или вовсе отсутствуют, во дворах девчонки играют в "штандер", и компания мальчишек топает к Большому арыку... не то чтобы покупаться, воды там по колено, но хотя бы поплескаться. В верхней части поселка все было привычно, и взрослые смотрели либо доброжелательно, либо равнодушно. Тогда, в реальном детстве, жизнь верхней части поселка ему представлялась единственно правильной, а нижние улицы вызывали подозрение и отторжение. Сейчас... он помнил, что где-то через год старший брат в компании с соседским пацаном в приступе подростковой дури поломает на мусульманском кладбище древний мазар, тот самый диковинный домик метр на метр над могилой. Родители, хорошо понимающие всю дикость и тяжесть проступка, тогда страшно испугались. Но все разрешилось чинно и вежливо. Пришли аксакалы, сказали, что дети порушили старый мазар, нехорошо. Родители принесли кучу извинений, выпросили на стройке материалы и мазар восстановили. Никто никого не зарезал, не оскорбил, обошлось без криков и скандалов, но позора родители натерпелись — лучше не вспоминать. Единственная принятая мера — на краю поселка появился наблюдатель-аксакал. С утра до вечера под палящим солнцем сидел какой-нибудь бабай и зорко присматривал за кладбищем. Тоже своего рода позор, но уже всей русской нации... Мусульманское кладбище, у него ведь даже ограждения не имелось, никому ранее в голову не могло прийти пакостить там. И вот вопрос: а стал бы брат ломать могилу, если б был занят делом, а не болтался по улицам в скуке? Сколько вообще проблем в воспитании детей можно было б избежать, когда дети при деле? Только вот как его организовать, это дело — вопрос вопросов. Казахам проще, у них традиционный уклад. Как говорили сами казахи с немалой долей юмора, настоящий казах после сорока не работает, работать должны молодые, а он руководит. А у русских... огромные массы преимущественно русских людей сорвало с места вихрем современности, перемешало, разбросало по стране, по заводам, стройкам и леспромхозам, оторвало от корней, от традиций, а взамен дало... что? Процветающий социализм, взрослые обязаны работать с утра до вечера, обязаны работать все без исключения, иначе статья за тунеядство, дети болтаются по улицам, сбиваются в откровенно уголовные компании... Уголовные правила жизни среди детей — так он определил своего врага. Враг страшный, сильный — и не замечаемый властью. Не зря все герои-попаданцы в книгах просто из кожи вон вылазят, чтоб завоевать авторитет в уголовной среде, вершиной социального статуса является уровень дружеских отношений с ворами в законе. Авторы — они же не в безвоздушном пространстве обитали в детстве, а именно вот в этой детской среде, и что важно, а что нет, впитали буквально кожей, а потом непроизвольно выплеснули на страницы книг. Даже супергерои-попаданцы ничего не могли поделать с уголовным образом жизни при социализме, максимум подстраивались и занимали почетное место в уголовной иерархии, взять примером того же Дронта или условного Памфилова... По логике за воспитание детей при социализме отвечала школа, на самом же деле никто. Руководство удовлетворяли победные рапорты, а население привыкло, приспособилось.

Вот к школе они и подались все втроем в первую очередь. Увиденное не впечатлило. Одноэтажное небольшое здание буквой "п", похоже, даже без спортзала. Маленькие классы без параллелей. И, чужеродной кляксой в мировосприятии — казахская школа в правом крыле.

Даже сейчас, прожив непростую жизнь, он не понимал, зачем это было нужно. В чем необходимость преподавания на национальных языках? Зачем национальные школы нужны вообще, если все дальнейшее образование — на русском? Складывалось впечатление, что на заре советской власти сделали шаг непонятно куда и остановились. Ведь по логике: если создаешь национальные школы, будь добр продолжить линейку, в смысле, национальные училища, техникумы и институты. И далее: национальный язык в науке, в администрировании, в каждом государственном учреждении. А иначе нет смысла и начинать. Но тогда это — отдельное государство, культурно чуждое остальным и самой идее Советского Союза. Из чего следует — русским в Казахстане делать нечего. Другой вариант — федерализация наподобие швейцарской, где кантоны являются по сути самостоятельными государствами с преподаванием на своих языках, но культурно-законодательная среда общая, ибо швейцарцы языками соседей владеют как родным. Для Советского Союза это чушь, разумеется. В Швейцарии четыре языка, жители всеми четырьмя в основном и владеют, понимают друг друга и как-то сосуществуют в одном культурно-законодательном пространстве. А в России сколько? Сотни, ни в какой голове столько не поместится. Еще что? Напрашивается вариант с национальными языками и одним общим для всех, разумеется, русским. Но — зачем он нужен в республиках, этот русский, если все государственные и образовательные функции выполняет свой родной? Получается, русский надо насаждать силой, как делают метрополии в колониях. Но тогда к чему тогда национальные школы? Пустая трата ресурсов, только и всего. Так оно и выглядело в реальности. СССР — империя, как ее ни маскируй национальными школами. Честнее было б их упразднить, а лучше вообще не открывать, гораздо честнее.

Но сейчас, с большим и очень насыщенным жизненным опытом, он видел иной путь. Да, непростой, да, требующий стальной воли от руководства, но иной, не имперский...

Благообразное лицо появилось перед ним как-то незаметно, будто всегда тут существовало.

— Да, вы правильно осознаете основные трудности, — признал инопланетянин. — Байство, дикое байство вокруг, социализмом разве что пахнет. И — тут вы тоже правы — уголовная культура детской среды. Знаете, у нас разгорелись нешуточные споры: как, каким чудом вы намереваетесь победить то, что не смогла одолеть могучая советская государственная машина? Дар убеждения и личная храбрость — это ведь так ничтожно мало... Это ресурсы, которыми обладают многие! Или... вы считаете себя гением, видящим сокрытые от прочих пути?

— При чем тут гений? — буркнул он неприветливо. — Все придумано задолго до меня. Только не использовалось. Могучая государственная машина... а она вообще боролась с уголовщиной, эта машина? Если честно — боролась?

— Неожиданный вопрос, — признало лицо. — В котором, как всегда, уже заключен ответ... удачи вам, мы будем с интересом наблюдать! И, кстати, вам пора просыпаться. Клюет.

Он открыл глаза. Прислушался. По палатке тихо постукивал легкий дождь. Колокольчик мерно брякал. Что-то довольно крупное сидело на крючке.

Он неуклюже выбрался из палатки — больные суставы, мать их, не согнуться, как в юности, и не разогнуться, как в зрелости, теперь только на карачках. Осторожно дошел до спиннингов и аккуратно начал подводить рыбину к берегу. Судя по эмоциональному трепыханию — язь. Язь — это хорошо, это вкусно. Дождь — тоже хорошо. Потому что в хорошую погоду ночами по всему берегу ревела музыка и орали пьяные голоса, хохотали и сварливо перекликались женщины... Ну, вот так теперь люди представляли себе рыбалку. Но в дождь пока что можно было рыбачить, в дождь на реке тихо.

12

Женщины смотрели на него с доброжелательным вниманием. Как его предупредил директор, одна является юристом, а другая "отвечает за финансы". Ну вот такая теперь имеется в России должность — не главбух, а "отвечает за финансы". Судя по тому, каким властным голосом она пригласила директора войти — главная здесь.

— Итак, вы оформляете ИП, мы с вами заключаем договор...

Речь женщин текла согласованно, внятно и вежливо. Его принимали на работу. Каменщиком. И для этого требовалось зарегистрироваться индивидуальным предпринимателем. Как объяснили женщины — чтоб им меньше платить налогов. По договору он берется возвести данное здание и полностью отвечает за ход работ. Причем деньги не ему на банковскую карту или в руки, а через какого-то посредника. А строительные работы, наряду с ним, выполняет бригада узбеков. Уже выполняет. Так-то он работал на стройке уже две недели, но вопрос о трудоустройстве возник только сейчас — тоже милая особенность современной России.

Женщины ему понравились. Они действительно пытались разобраться в реалиях нового для них строительного дела. То, что при этом они всеми способами старались уйти от выплат в пенсионный фонд и медицинских страховок, то есть лишали его пенсии и медпомощи — ну, такова современная Россия, рабочие вопросы отныне лежат вне плоскости морали.

— Не пойдет, — твердо сказал он.

На него уставились с ожиданием.

— Я этих узбеков вижу впервые в жизни, — пояснил он. — Кто я для них? Никто. У них свой бригадир, по-русски почти не понимают. Строить будут они, а отвечать за их ошибки по договору буду я, так получается. Не пойдет.

— Узбеки не смогут построить?

— Смогут, — признал он. — Узбеки — ребята старательные, в отличие от русских. Опыта у них нет, но при хорошем руководстве — смогут. Только это все хорошо, пока что-то не случилось. Мало ли что может случиться на стройке? Допустим, плита упадет. Придет комиссия разбираться, а у меня договор на руках. У меня, не у узбеков. Они развернулись и ушли, а мне платить и переделывать. Но даже не в этом дело, на стройке риск неизбежен. Но вот финансы — с ними как? Договор я заключаю с вами, налоги должен платить сам, работать тоже — а деньги почему-то передаются в другие руки и только потом мне.

— Да, это проблема, — признала "отвечающая за финансы" и глубоко задумалась. Объяснять, зачем нужен такой странный изгиб денежного ручейка, она не посчитала необходимым. Как не посчитала необходимым согласиться, что дополнительная ответственность должна быть вознаграждена. Ну, он ее хорошо понимал, денег жалко. Его не жалко, а денег — очень.

— Мы будем перечислять вам на счет необходимую сумму для погашения налогов... — начала юрист.

— Не пойдет, — вздохнул он. — По договору я отвечаю за весь объект, так ведь? Иначе смысла в оформлении ИП нет. За весь объект я отвечать не готов, я с этого ничего не буду иметь. Только за свою работу. Я могу оформить ИП и заключить договор на тот объем работ, который выполню лично. Это — пожалуйста, никаких проблем за исключением беготни по инстанциям, которые мне никто не оплатит.

— Заключать договор на малую часть работ действительно не имеет смысла, — хмуро сказала "отвечающая за финансы". — Давайте искать другие варианты.

— Оформить на работу узбеков, — предложил неохотно директор.

— Налог с заработного фонда — пятьдесят процентов, — тут же проинформировала юрист.

Женщины посчитали общую сумму и помрачнели. Понятно, денег жалко. Узбеков не жалко, вон их сколько, целая страна, а деньги... денег не хватает.

— Принять на работу русских...

— Налог — тридцать процентов, — криво улыбнулась юрист.

Тридцать процентов руководящую компанию тоже впечатлил.

— Лично мне трудоустройство вообще не требуется, я пенсионер, — пожал плечами он. — Все, что мне нужно, это работа и своевременная ее оплата.

— Даже так? — обрадовался директор и тут же поскучнел. — Мы можем оформить вас по трудовому договору как самозанятого... только кто ж поверит, что трехэтажное здание построил один каменщик за три месяца? А проверки будут, к гадалке не ходи.

— Расходимся, — вздохнула "отвечающая за финансы". — Будем думать. За это время, может, найдем кого-нибудь, кто согласится оформить ИП и заключить договор...

"Какого-нибудь дурака," — добавил он мысленно и поднялся.

В коридоре директор придержал его за рукав.

— Как вы считаете, с точки зрения вашего опыта — узбеки смогут построить здание? — озабоченно спросил директор.

— Да смогут, куда они денутся, — вздохнул он. — Ребятам семьи кормить надо. Только у них опыта мало. При квалифицированном руководстве — смогут.

— А вы возьметесь ими руководить? — тут же оживился директор. — Мы вас официально, от фирмы назначим бригадиром...

Он поглядел в честные глаза директора и внутренне восхитился. Вот как человек может настолько тонко отделять работу от... от чего, кстати? Получается, что от совести. Вот так вот, с наивно-честным видом навяливать за бесплатно сложную, очень нервную и ответственную работу бригадира — это уметь надо. При том, что в личном общении — честный и адекватный мужчина.

— Старый я, — уклонился деликатно он от бесплатных обязанностей. — Нервов на бригадирство не хватит, так что категоричное нет.

— Но хотя бы подскажете ребятам, если где что-то не поймут?

Он снова восхитился. Нет, это особый талант, однозначно. Подсказать... а для этого надо за узбеками постоянно присматривать, держать в голове весь план здания, с вертикальными отметками и размерами, регулярно бегать с рулеткой и проверять, объяснять и требовать, лишнюю работу даже узбеки не любят делать... И чем это отличается от бесплатного бригадирства? Практически ничем.

— Подскажу, конечно, если спросят, — улыбнулся он и ушел.

Вот так, не один директор знает хитрые ходы. Если спросят, подскажет. Но чтоб спросить, надо соображать, а как раз с этим у ребят проблемы.

По логике, он узбеков ненавидеть должен, а не помогать. Миллионы здоровых мужиков хлынули в Россию, готовые работать на любых условиях, и тем резко обвалили уровень притязаний местных рабочих. Требуешь сушилку для рабочей одежды и оборудованную бытовку? Свободен, вместо тебя узбеков возьмем, они под забором переодеваться согласны. Требуешь, чтоб твоих детей готовили в училищах, обеспечивали производственной практикой, а потом гарантированно трудоустраивали? Свободен, вместо твоих детей вон сколько узбеков, не пацанов, а здоровенных мужиков, согласных обучаться самостоятельно, на горьком опыте. Просишь повысить расценки, потому что цены на все растут? Узбеки готовы половину работы делать бесплатно, их еще и кидануть можно, они ж бесправные...

Так что — должен бы ненавидеть. Но ненависти не было. Люди как люди, попали в безвыходную ситуацию. Работа или в России, или нигде, дома платят очень мало, а обманывают практически всегда. А у каждого семья. Если б Европа так же по-глупому открыла границы для русских, как Россия открыла для Средней Азии, все российские каменщики через полгода очутились бы в германиях и франциях — и так же согласны были б работать на любых условиях. Потому что европейские "любые условия" на порядок превосходят российские нормальные. Так что нефиг фыркать на чужую беду.

По возвращении домой он посмотрел на кастрюли с едой, махнул рукой и тяжело опустился на кровать. Требовалось поспать, умотала рабочая неделя. Он вовсе не лукавил, когда говорил директору, что старый. Любой прыжок с лесов, любое энергичное движение отдавалось на изношенные долгими годами работы суставы. Пока работаешь, пока разогрет — не чувствуется. Но уже из автобуса приходилось выбираться внаклон, потому что не разогнуться. И потом хромать до дома. От прыжков воспалялись и отдавали острой болью бедренные суставы, к счастью, почему-то поочередно. То на одну ногу хромота, то на другую. Если б на обе сразу, то... даже думать о подобном не хотелось. А так удавалось дохромать до кровати и отлежаться. К утру, как правило, организм возвращался к состоянию, пригодному для работы. Так и приходилось жить — сон, работа, сон. Ни на что больше сил не хватало. А что поделать? На российскую пенсию только кота можно прокормить, а ему еще дом как-то достраивать. Именно из-за таких моментов многие из заставших СССР вспоминают то время как человечное. Вспоминают социальную защиту рабочих и старательно не помнят остальное. Хотя в СССР "остальное" было таким, что действительно не стоило б вспоминать на ночь — элементарно для сохранения психического здоровья.