Ландскнехт. Часть вторая.

Потом валашцы устроили нам гадость — имитировали атаку, и накрыли окопы шрапнелью и минами. Чорт его знает, что там, у драгун, а нам досталось изрядно — троих разорвало в куски, еще с десяток ранены осколками и пулями, мне дурацким рикошетом легонько отсушило руку, и хорошо, что в руку пришлось. Варсу посекло лицо камнями, еще кого-то контузило несильно. До обеда в итоге ладили козырьки от шрапнели, благо наши артиллеристы стали изображать что-то вроде контрбатарейной борьбы, валашцы в эту игру включились — и в результате этой артиллерийской дуэли нам ничего больше не прилетало.

Хорошо хоть ужин скомандовали рано, и мы, побросав, в общем-то, уже не столь и нужную работу, поплелись по блиндажам. Порция за ужином показалась больше обычного, а чай — просто изумительный. Решил, что с голодухи так показалось. Почти сразу после еды скомандовали отбой — ну, да, понятное ж дело, все уже в курсе — выспаться не придется. Завалился на свое место, и за секунды перед тем, как вырубиться, подумал — вот ведь, странное дело — откуда взялось сено под плащ-палаткой? Ведь не было же, а сейчас есть, мягкое и пахнет хорошо. Додумать мысль не получилось — тут же и заснул.

* * *

А просыпаюсь я, значит, уже не сам. Будит дневальный. Несильно пихнув сапогом в плечо, шепчет 'Подъем!', и к следующему. Гутен, бля, тебе морген. Темнотища, ночь еще... Быстро привожу себя в порядок, хватаю все, выскакиваю из блиндажа до отхожего места, там же рядышком уже приладили ведра с водой, ополоснуться бы наскоро, пока народу мало. Потом стою в сторонке, машу чутка руками-ногами, разминаясь. Не я один такой, к слову-то сказать. Пока перед блиндажом не так тесно, по-быстрому укладываю все барахло, проверяю гранаты в сумке. Вещевую, чуть подумав, перемещаю на пузо — какая-никакая, а все же защита будет, особенно если в рукопашке. Скатываю плащ-палатку в подобие шинельной скатки, перекидываю через левое плечо. Тоже, если что, немного поможет. Подумал немного, и, отойдя в сторонку, тишком переправляю из вещевой сумки в карман комбеза револьвер — не дай Боги, пригодится. Пока занимаюсь всем этим — бухнуло несколько выстрелов — заспанный дневальный буркает на чей-то вопрос, мол, всю ночь наши кидают снаряды и бомбы регулярно — спать мешают валашцам.

Вскоре весь взвод стоит, нестройной шеренгой, в широкой траншее перед блиндажом. Вышел Варс, с ним какой-то детина, размером со ждановский шкаф, в непривычной амуниции — ну, ясное дело, штурмовик. Ага, а вон еще с бокового хода вылезают, в таком же облачении. Кирасы, затянутые в ткань, похоже — чтобы не блестели и не брякали, что ли? Серьезные, с фартуком и воротником, на груди вроде как еще пластина дополнительно, надо думать, и спина прикрыта. Я такие кирасы видел на фотках про советских саперов-штурмовиков. Каску несет на локте, на поясе — кобуры с револьверами и гранатные подсумки. Наколенники и налокотники, устрашающего вида говнодавы, перчатки с крагами. Серьезный дядя. Да и солдатики его, а он, судя по поведению, командир — тоже выглядят внушительно. В руках короткие карабины с длинными траншейными магазинами, револьверы, гранат немеряное количество, тесаки. Вышли, десять человек, со старшим считая, тоже типа строятся. Сразу тесно стало.

Ихний вперед выходит, осматривает нас. Тут же тыкает в первого из наших:

— Барахло все тут оставить! Только оружие с собой!

Штрафник мнется, потом начинает копаться. Ихний командир дальше идет, повторяя про барахло. Злится уже, похоже. Но где-то в середине кто-то дерзко ему отвечает:

-Щас тебе! Железку мне свою отдай, тогда скину.

В тишине я, да и остальные, косимся — ага, низенький рыжеусый мужичок. Тоже скатка на плече, сумки на пузе. И морда злющая. Штурмовик осматривает наглеца, но вдруг, сплюнув, отвечает:

— Хрен с вами! Но если у кого что-то звякать будет — пеняйте на себя. Мои парни такого просто зарежут прямо на ходу — он чуть кивает, и ближайший штурмовик ловко демонстрирует длинную финку с вороненым лезвием — Так что дело ваше. Предупреждать не будут. Идем все вместе. Без команды, пока не дойдем до окопов — не стрелять. Кто струсит в бою — пристрелим на месте. Врага коли внезапно встретишь на подходе — штыком коли, по-тихому. И еще — там, впереди, разведчики наши. Не вздумайте их сдуру кольнуть — убьют сразу, они вам еще за стрельбу благодарности не выдали... Все ясно? Вопросы?

— Жрать дадут? — сам для себя неожиданно его спрашиваю.

— Че? — удивленно оборачивается шифоньер

— Жрать, грю, вашбродь, нам дадут? Или на голодное брюхо помирать пойдем?

— Жрать? — переспрашивает штурмак задумчиво, подходя и осматривая меня сверху вниз — Жрать вам дадут.... Там. На захваченных вражеских позициях. Понял?

— Так точно, вашбродь, как не понять...

-Еще любопытные есть? Нет? — Вот и славно. Сержант, готовьтесь.

Закручивается эдакая суматоха, Варс заставляет попрыгать, покрутиться каждого, у кого что-то звякает в сумках или карманах — заставляет безжалостно все вытащить и оставить — перекладывать нет времени. Фляги у кого неполные — туда же. Даже лишние патроны из кармана выгребает — выходит, у тех, кто не сообразил, всего по двадцать штук останется. Потом толпимся, накапливаясь в траншеях, у выходов с позиции. Пушки и минометы все бухают размеренно, раз в пять минут — то снаряд, то мина летит. Чорт, страшновато как-то... точнее сказать — не то, не страх, а этот, как его, адреналин попер Нетерпение прям. И по нужде вроде охота, хотя с чего бы, да и ходил только что. Окидываю по сторонам взглядом — через два человека справа — штурмак, слева чуть дальше тоже черепашка-ниндзя торчит. Воняет... ну точно, опять этот, боров жирный недалеко. А уж рожа-то, губу закусил чуть не по локоть. Ладно, ничего, где наша не пропадала — везде наша пропадала! Прорвемся, было бы куда...

Ну, вот. Пробегает сзади Варс, пиная, шипит:

— Пошли, пошли!

Ну, что ж, поехали! Стараясь не шуметь, про ножики штурмовиков все помнят, и за шутку не держат — вылезаем, и кое-как растягиваемся в цепь. Отстающих сержанты пинками-тычками-прикладом подгоняют. Вот теперь — страшно. Страшно, мать его в душу, очень. Переть почти километр по открытому месту — вниз в котловину и наверх, к валашцам. Ох, чего же мне дома не сиделось-то... Очередная мина воет где-то высоко, и потом бухает далеко впереди. Пушкари вообще как? Концерт без заявок завершать думают, или снаряды у них освободительные, и разберут, где свой, где чужой? С другой стороны — как только стихнет — ясное дело — пять минут — и всполошатся враги. А мы тут, как мишени в тире. Хорошо хоть, что в низинке туман небольшой. Идем, стараясь не шуметь, но песок и камни, кажется, оглушительно хрустят под ногами. Причем, сдается мне — под увесистыми черепашками-ниндзя — куда как громче... Так и хочется обругать гадов. Ох, ибатеньки, как же все же страшненько-то, как же помиратеньки не хочется-то, аж немножко тошненько...

Триста метров, пятьсот... вот уже триста до врага. Сейчас пойдет подъем, туман кончится и... Где-то впереди опять противно бахается снаряд. Мысленно поминаю снова наших артиллеристов, рассказываю им про их гинекологическое древо и межвидовые связи, но тут — опаньки! Уже знакомый запашок примешивается к утренней сырости. Очень характерный запах сгоревшего фосфора. Эвона оно чего! Под шумок пушкари и дымовуху бросили! Ага, туман, смешиваясь с дымом, отлично прикрывает нас... Это здорово!

Двести пятьдесят метров, двести тридцать, двести.... Стараемся идти тихо, получается не очень, но стараемся... Туман все же редеет, словно выныриваем из него... Сто восемьдесят, сто пятьдесят... Мммать твою!

Впереди слышен окрик — и тут же вспышка — выстрел! И тут же штурмовики слева и справа ревут:

— Вперед! Бей! — и, лишний раз напоминая — Разведку не тронь, в окопы идем!

Рвемся вперед, в горку, только сапоги по камням — чух-чух-чух... штыками куда-то в небо рассветом тронутое, целим, а адреналин этот из ушей на плечи льется... Вот ужо, только бы добраться, где же эти гады, ведь и силуэта не видать, чтоб стрельнуть... Мысль лезет — что-то не стреляют в нас! Один выстрел и все! Ясное дело, по тревоге поднимаются еще, но посты-то должны быть!

Внезапно почти передо мной возникают три темные фигуры — вовремя усмотрел уже знакомые лохматушки — разведка. А вот, кажется, и разгадка кое-какая — у всех троих — здоровенные арбалеты. Тут до врага метров пятьдесят, и, похоже, вражеское охранение валяется со стрелами в головах, или боится высунуться за бруствер... И это — хорошо! Еще тридцать шагов — вот видно уже линию, бруствер траншей, вот еще десять шагов... Все! Началось!

Спрыгиваю в пустую еще траншею, и тут же где-то сверху шарахает близко пушка — воет над головой картечь, бьет по ушам крик... Понеслось, плевать на все, вперед, вперед!

... Поворот, штурмовик отталкивает меня, идет туда граната, гулко бухает за углом, и мы втроем вываливаемся за угол — и тут же в дыму над двумя телами в серой форме — из-за следующего поворота тоже кто-то выскакивает. Два залпа сливаются, звяк какой-то, охает и сползает по стенке штурмовик, в дыму тоже кто-то валится, дергаю затвор, не то чтоб увидев, но чувствуя, как в десяти метрах от меня то же самое делает враг, но тут откуда-то из-под ног раздается пальба — это штурмовик чисто по-ковбойски, двумя руками молотит из револьвера — ладонью левой взводит курок и шарашит, как с автомата. И револьвер у него — страшилище, барабан зарядов на десять, наверное... И ведь метко лупит, гад — все, чисто впереди, завалились все прям мешками. Мгновенно оборачиваюсь — так, еще трое штрафников сзади, значит, нас в этот отнорок полезло шестеро с штурмаком... А, чорт! Пятеро. Тот штрафник, что первый выскочил, полулежит в углу совсем нехорошо. Ладно, вопрос, что со штурмаком. Дергаю одного из наших

— Давай, прикрой! — и, пока он вместе с еще одним нашим держит на прицеле угол, наклоняюсь к штурмовику — Ты как, железяка? Живой?

В ответ мне звучит матерная тирада, и штурмовик с моей помощью встает на ноги — на правой стороне груди в кирасе маленькая аккуратная дырка, но вроде держится. Стреляет один из штрафников — видать, кто-то жало высунул. И железяка тут же рычит:

— Вперед!

Бросаемся вперед... а вот хрен, назад! Из-за угла приветливо стеля дымную струйку, чуть не под ноги вылетает граната... Ушлые поцы, да? Хрен вам, мы и не таких на известном предмете видали. Едва успев утрамбоваться за угол, чуть не оставив глаз на чьем-то штыке, выдергиваю из сумки гранату, и выдернув шнур, кидаю в компанию к вражеской — пусть знакомятся. Тем более что фитиль у нас для гор, коротенький... Ну?

Исправно жахает вражья граната, чуть подтормаживаю рванувшегося придурка, так... Есть! Моя граната тоже исправно бахает — вот теперь надо вперед, за угол, на колено... Отлично сработало — неопрятных мешков на дне явно прибавилось, кто-то ворочается у дальней стены — на! Затвор, меня обгоняют остальные, и я оказываюсь в тылу нашего небольшого отряда... Добегаем до угла, попутно тыкая в лежащие тела штыками... Как же все-таки легко железо в человека входит, даже не по себе как-то, не приходилось мне еще так... Еще один поворот, тоже с гранатой, но впустую — никого... и дальше приходится остановиться — длинный прямой отрезок, и первый выскочивший из-за траверса чуть не получает пулю в башку. Едва отпрянул — и еще чуть не полдесятка пуль крошат камень стенки. Опачки, приплыли, походу. Судя по звуку, там метров тридцать, до следующего траверса или поворота... или просто баррикады в ходе сообщения... чорт разберет. В общем — не вариант. Да и, похоже, мы сильно вглубь ушли, этот ход шел от фронта в тыл. Чего дальше делать? Пока пытаюсь сообразить, штурмовик тыкает в нас, крайних пальцем и отправляет 'остальным помочь', остающимся велит готовить гранаты и начинает перезаряжать свою карманную картечницу.

Пока мы бегаем по этим траншеям, все уже как-то и стихает — успеваем разве что азартно закидать гранатами какой-то блиндаж с особо упорными защитниками. Не столько поубивали их, сколько поглушили, и несколько штурмовиков, скатившись вниз, устраивают там резню. Узнав в стоящем у входа в блиндаж штурмовике командира отделения, коротко докладываю ему о том, что 'наш' штурмовик ранен, и они сейчас держат ход. Тот в ответ кивает, и тут же отправляет с нами еще людей — пару железяк и штрафников. Когда добегаем, застаем одного штрафника трупом, а штурмовик сидит в углу и бинтует руку, матерясь. Зато и в проходе впереди кто-то валяется. По команде кинули с десяток гранат, больше для шуму, да на том как-то все и устаканилось.

Потом, правда, валашцы устроили артналет с дальнего фланга — ага, не очень-то и достать нас, выходит, минометами точно никак. Да и артиллеристы наши тут же стали критиковать в ответ — и довольно удачно. Ну, те самые пушки еще, что в самом начале лупили — временами поверх траншеи так и лупасят картечью. Это, от занятой линии, еще метров сто вперед — там скалы уступом небольшим — и в них и амбразуры, и опять траншеи-галереи, а вот по флангам — пушки эти картечные в казематах.

Но, эта вся радость нам уже не в этот раз. Мы, получается, на сегодня свое дело сделали.

Едва я, значить, решаю наладиться моментом, вкусить, значить, сладость виктории, и к фляжке тянусь — попить водички, как хрена там с два! Закрутилось опять — всех обобрать, посчитать, патроны и гранаты собрать... Ну да, правда-то, дело оказалось быстрое — не так много и перебили тут, взвод от силы. Наших потерь вышло тоже не сильно много — штрафников убитых тринадцать человек, и пораненных тяжело, кто сразу не помер, еще несколько, а легких сейчас тряпками перематывают и обратно в строй, несчитво, легкие-то. А панцирников и вообще всего двое загибли. Один в башку пулю словил, второго гранатами закидали, в клочья рваный, один панцирь и остался, считай. Отмоют, отрихтуют, тканью обтянут — и будет как новенький. Панцирь-то, не солдат — того только что не в мешке хоронить. А с 'нашего' штурмовика — смотрю — врач ихний, тоже в кирасе, только с медицинской сумкой на боку — тянет с груди пулю! Вот те и раз — похоже, неплохая там пластина-то дополнительная на груди стоит — патрон-то мощный, как с калашникова, даром, что пуля со свинцом — ан вишь — пробить-то пробила, да и все тут, выдернул ее врач клещами своими, и давай вату в дырку пихать. Потом перебинтовал, а этот отморозок, раненный-то — давай на себя обратно кирасу напяливать. Дальше воевать, значит, хочет. Ну, а раз такое дело и пока никаких команд нету — надо и мне с ним держаться — да и остальные двое из нашей группы как-то к нему подтянулись. Он посмотрел на нас, хмыкнул, да и не сказал ничего.

А потом вдруг началось. Замолотили пушки с флангов, картечь воет — башку не высунуть. От тех ходов, что вглубь обороны идут — орут, мол, в атаку валашцы полезли! Ну, оно ожидаемо, что уж. Вот только как встретить-то? Над бруствером так и шваркает картечь, щелкает по камням. Высовываться, чтобы пострелять — ну совсем не получится. А им тут и бежать всего ничего. Тут штурмовики орут, теснят нас, по группам разгоняют, по отноркам да блиндажам. Зачем это? Сейчас же попрыгают сюда валашцы — и как мы этих, гранатами нас закидают к демоновым родственникам. И ведь и пушкари наши не помогут нам — слишком тут близко. Вот и валашские пушки смолкли — подошли, значит, пехотинцы...