www.1939.com.pl

— Тоже самое. Юрген Брегниц, родился в 1925 году в Бреслау — во Вроцлаве, то есть.

Признаюсь, меня чуть удар не хватил. Я посмотрел на криво улыбающегося Галяся, на двух немцев, словно живьем вынутых из дешевых театральных декораций, на Нэнси — с выражением непонимания на ее симпатичной мордашке, на Гэмбалю, тупо взирающего на меня, и выкрикнул:

— Люди! Вы что, в самом деле, хотите, чтобы я поверил, будто ни с того, ни с сего вдруг оказался в Германии и передо мной два типа, из которых один, согласно метрике, должен был давно умереть, а другой, чей возраст по бумагам больше восьмидесяти лет, выглядит на пятнадцать??? Откуда эти двое здесь взялись?

На что Гэмбаля простодушно ответил:

— Докладываю, пан полковник, они стояли в лесу и пялились на лагерь. Ну, я того старшего цапнул за шкирку и притащил сюда, а молодой сам пришел.

Почему-то никто не поспешил как-нибудь прокомментировать сказанное. В конце концов, официальным тоном отозвалась капитан Санчес:

— Полковник, я не очень понимаю, что здесь происходит, но мне это сильно не нравится.

— Ну, браво, браво. Ваше замечание позволяет нам сделать шаг вперед в разрешении нашей проблемы, не так ли? — Нэнси, кажется, немного обиделась, но мне в ту минуту было не до этого. Я пару раз глубоко вздохнул сквозь зубы и предельно отчетливо произнес: — Подведем итоги: перед нами находятся два генетически модифицированных старика с довоенными документами. Гроза вмиг кончилась, как ни бывало. С востока я слышу звуки артиллерии. Отсутствует какая бы то ни было связь. Симпатичная лесная поляна, на которой мы расположились час назад, изменилась до неузнаваемости. У кого какие идеи?

Все продемонстрировали задумчивость, но предусмотрительно молчали. В конце концов, я обращался к двум необразованным капралам, американке и немцам. Возможно, именно немцам было что сказать по сути дела, но они, наверняка, не слишком много поняли в моих вопросах. Вдобавок, я уже не успевал продолжить допрос.

Потому что в этот момент мы услышали еще кое-что. Вся наша компания выполнила уставной поворот назад и уставилась в угол нашей поляны, который оканчивался съездом с дороги. Дело в том, что издалека раздался рев двигателей и знакомый скрежет гусениц.

— Прекрасно, — вздохнул я почти с облегчением. — Нашлась, наконец, гребаная жандармерия?

— Или тот третий кого-то вызвал. — Гэмбаля до сих пор держал в объятьях старшего из немцев. — Когда я наткнулся на этих двух, тот заторопился, сел на велосипед и слинял. Ну, не на чем мне было его догонять.

Не успел я отреагировать на это откровение, как из-за поворота дороги, в каких-то двухстах метрах от нас, выскочил бронетранспортер, за ним — следующий, а следом — еще два грузовика. Расстояние смазывало детали, но я отдал бы голову на отсечение, что эти очертания я точно когда-то видел, и притом неоднократно.

— Вот курва, пан полковник, это ж немцы! — Либо у Галяся было лучшее зрение, либо он быстрее сопоставлял факты. — Я хренею, настоящий немецкий SPW. Не знал, что такие экземпляры еще на ходу. Фильм какой-то снимают или что?

— Мне вообще все эти трижды несчастные маневры напоминают какой-то очень скверный фильм, — пробормотал я, скорее себе, чем ему. — Хорошее начало, ничего не скажешь.

Я хотел еще кое-что добавить в том же стиле, но с этого момента события стали развиваться слишком стремительно.

Головной бронетранспортер остановится на краю поляны, менее чем в ста метрах от нас. Над бронированной кабиной скалился станковый пулемет, я даже весьма отчетливо различил склонившегося над ним стрелка. Машина была размалевана нерегулярными маскирующими пятнами. И хотя неизвестные не выключили двигателей, казалось, настала какая-то нехорошая многозначительная тишина. Они пялились на нас, мы — на них, и если изумление вообще поддается измерению, у обеих групп оно почти что зашкаливало.

Пришельцы реагировали немного быстрее. Из-за спины пулеметчика вынырнул другой тип — вероятно, командир, обернулся в сторону следующего бронетранспортера и грузовиков, и прокричал какую-то непонятную для нас команду. Несколько дюжин солдат очень ловко рассыпались по сторонам машин, занимая позиции для стрельбы. Тем не менее, я успел заметить, что по обоим концам этой короткой цепи оказались 2 пулемета поменьше, а мундиры тех солдат (ибо это, безусловно, были какие-то солдаты или — кто знает? — какие-нибудь актеры, недурно изображающие солдат) — серо-стального цвета. Офицер повернулся к нам и рявкнул:

— Wer sind Sie?

— Что он лопочет? — Я посмотрел на Галяся.

— Разрешите доложить, пан полковник, он спрашивает: кто мы такие.

— Мы? Ответь ему, что он въехал на полигон, принадлежащий армии и что у него есть полминуты, чтобы убраться отсюда. Не желаю больше видеть их всех!

Галясь набрал в легкие воздуха и неспешно проскандировал по-немецки содержание сообщения.

Чужак слегка остолбенел. Однако, спустя короткое время, снова что-то прокричал.

— Спрашивает: какая армия. — Я с подозрением посмотрел на Галяся, которого явно сильно веселила эта дурацкая ситуация, но, увы — ни он, ни я ни сном, ни духом не подозревали, что нам предстоит. Хотя он, возможно, и подозревал — кто его знает?

— Какая армия? Турецкие янычары, курва! — взорвался я. — Польская, польская, траханная в задницу армия, черт ее возьми! Polnische Wehrmacht, du dummkopf! — проревел я тем, ряженным в армию, киношникам, моим — прости Господи — немецким языком.

Но чужак все понял безошибочно.

— Die Polen? — наполняясь уверенностью, произнес он. — Ach so! — Потом обернулся к своим и спокойным, но решительным голосом скомандовал:

— Feuer!!!

4.

Еще секунду назад на поляне царила относительная тишина, нарушаемая лишь отдаленными раскатами артиллерии с востока и урчанием двигателей тех четырех машин.

Секундой позже тишины как не бывало. Ее разорвал в клочья оглушающий грохот залпов нескольких десятков карабинов, автоматов и пулеметов. Я уловил свист пролетающей прямо над моей головой пули и рефлекторно упал наземь, демонстрируя ловкость прыгающей пантеры. Словно шестым чувством и внутренним зрением я отметил, что тоже самое сделали находившиеся за моей спиной Галясь и Нэнси. Будем надеяться, что по своей воле, а не подчиняясь законам гравитации.

К сожалению, не все отреагировали одинаково быстро. С места, где я лежал, отчетливо было видно, как одна из первых очередей перерубила напополам Гэмбалю и его немца, которого он так и не выпустил из своих объятий. Кровь хлынула, по крайней мере, из полутора десятков ран на телах обоих и Гэмбаля вместе со своим спутником опрокинулся назад, с выражением лица, которое — если абстрагироваться от кошмарной ситуации — можно было бы назвать комически непонимающим. Непрерывное оглушающее стакатто выстрелов и протяжные визги рикошетов, казалось, глушили даже собственные мысли. Если кто-то, действительно, снимал здесь кино, то Оскар за спецэффекты причитался ему гарантированно.

Стрельба застала солдат в разных местах лагеря. Не все еще пришли в себя после потрясения, вызванного ударом молнии. Некоторые находились внутри машин, другие снаружи, но ни один из не имел при себе оружия. Атака оказалась настолько неожиданной, что большинство не отдавали себя отчета в том, что происходит. Очереди барабанили по капотам автомобилей, выбивали стекла, рикошетили от брони. В распахнувшейся двери MDS-а показался один из американцев с элегантной M-4 в руках, но он не успел даже приложить к плечу приклада, когда одна из пуль попала ему прямо в лицо — и он кувырком слетел с лестницы.

Вжавшись в землю — глубже, чем это казалось возможным — я наблюдал все это очень отчетливо. Разумеется, я вытянул из кобуры свой неуставной Heckler-Koch USP Expert калибра 9 мм — и мне самому смешно стало, что я собираюсь палить из пистолета в цель, находящуюся на расстоянии в сто метров.

Откровенно говоря, в первую минуту я просто не в состоянии был реагировать как следует. Где-то в глубине меня профессионал, следуя своему долгу, уже зычно отдавал четкие команды, азартно и умело оценивал ситуацию, которая, как ни как, многократно была отрепетирована на учениях. Загвоздка в том, что другая половина моего естества осознавала, что пули, винтовки, бронетранспортеры, противник, который выскочил, как чертик из табакерки — все это в реальности и кто-то по-настоящему стреляет в меня и пытается меня убить. Именно эта вторая половина всей мощью подавляла первую. И парализовала меня аж на целую минуту. Сам не знаю, каким чудом мне удалось вынуть пистолет. Вчера я тоже был на волосок от смерти — однако, обстоятельства были совсем иными. Тогда я боялся куда меньше.

Моя вывернутая наизнанку от ужаса заячья душа притаилась в мышиной норке — но это не значило, что я утратил способность наблюдать. Если бы я ее утратил, то и не заметил бы как правое крыло неприятеля подымается и, вереща что-то непонятное, прет в нашу сторону, непрерывно паля изо всех стволов. Я видел это, к сожалению, очень хорошо и моментально сообразил, что если та группа проскочит сквозь строй техники на площадку лагеря — до того, как мы доберемся до оружия — то они перестреляют нас в течение минуты.

Но — как это часто случается — ситуация развивалась динамически, невзирая на плохих актеров, которым довелось участвовать в данной сцене. Второй акт эпизода стычки инициировал маэстро Войцех Курцевич, который, в отличие от своего любимого командира и приятеля, то есть — меня, головы не потерял.

Капитан отправился в свое расположение еще до разговора с Брегницами и, совершенно очевидно, обнаружил своих людей в добром здравии. Начало стрельбы застало его в момент, когда он, стоя возле одного из танков, крыл матом механика-водителя за найденный в его вещах внушительный запас алкоголя. Речь шла, вероятно, о несправедливом, по мнению Курцевича, дележе того самого алкоголя между экипажем танка и командиром. Начало боя, естественно, прервало этот очередной скандал, к большому неудовольствию нашего вспыльчивого капитана. Будучи смышленым и предусмотрительным солдатом, он тут же грохнулся наземь и, осторожно выглядывая из-за гусеницы, профессионально оценил обстановку. Отполз назад, окрикнул водителя — проблема нелегальной водки временно отошла на второй план — и, воспользовавшись тем, что танк был прикрыт от обстрела бронированным командирским "старом" (который существенно выше "твардого"), резко заскочил внутрь машины.

Несмотря на грохот — пусть даже несколько меньший, чем вначале: стрельба чуть поутихла, так как нападавшие, по-видимому, меняли магазины — моих ушей достиг рев заведенного тысячелошадного двигателя. Я лежал не далее, чем в пяти метрах от танка, так что ощутил это как слабое землетрясение. Затем услышал звяканье гусениц, визг электромотора, поворачивающего башню "твардого" и, скорее, почувствовал, чем увидел, как тяжелая машина — словно бандит с револьвером на Мейн-стрит в Томбстоуне — остановилась в самом центре поляны. Пули бессильно рикошетили от активной брони танка, не причиняя ему не малейшего вреда. Курцевич изменил положение ствола, башня переместилась еще на пару градусов вправо и замерла. Полагаю, что все — как в нашем, так и во вражеском лагере — затаили дыхание. Честно говоря, мне самому было интересно, что из этого выйдет.

Грохот выстрела и рев раздираемого тяжелым снарядом калибра 125 мм воздуха едва не снесли мне голову с плеч. Курцевич есть Курцевич, позер и любитель эффектов, вместо подкалиберного снаряда, который тоненькую броню старинного бронетранспортера прошил бы, словно муслиновую шторку, использовал осколочно-фугасный, пригодный для разрушения стен Бастилии. Головной бронетранспортер, вместе со старшим офицером и пулеметчиком, в долю секунды превратился в огромный оранжевый шар из пламени и искореженных обломков, который, не теряя формы, вспорхнул в воздух и неспешно поплыл в сторону, не касаясь земли. Ко всему прочему, в машине сдетонировали боеприпасы и баки с горючим, так что взрыв оказался настолько мощным, что даже меня, на расстоянии почти ста метров, отбросило назад. Спустя несколько мгновений на землю обрушились обломки раскаленного металла, пытаясь довершить то, с чем не справились пули.

"Твардый", кроме 125-миллиметровой пушки и тяжелого зенитного пулемета калибра 12,7 мм, оснащен был спаренным с этим орудием пулеметом калибра 7,62 мм. Курцевич и его экипаж незамедлительно продемонстрировали способ его применения по назначению. Долгая очередь пуль, вылетающих со скоростью 600 выстрелов в минуту, буквально покосила лежавших в траве солдат противника. Огонь с их стороны прервался в одно мгновение и я, наконец, поднялся на ноги.

— Галясь! — выкрикнул я. — Хватай оружие, Цыпруся и бегом ко мне! Борееееек!! Два пулемета на левый фланг, живо!

Я рывком спрятался за грузовик и помчался к другому его концу. Осторожно выглянул из-за кузова и быстрым взглядом оценил обстановку. То есть, собственно говоря, собирался это сделать, но не успел, ибо случилось то, чего я опасался: атакующая группа противника была уже в двух шагах от цели, а возглавляющий ее офицер буквально налетал на меня.

Правая рука, в которой я держал пистолет, совершенно автоматически поднялась и, не прицеливаясь, натренированным тысячу раз в тире движением, дважды выстрелила в грудь наваливавшегося на меня солдата. Я наблюдал происходящее, как в замедленной съемке -и трудно было не заметить с расстояния в полтора метра — как пули вырывают две небольшие дырки в мундире этого типа. Верхняя половина его тела, заторможенная кинетической энергией пуль, замерла на месте, ноги же сделали еще два шага — и солдат со страшным хрипом опрокинулся на спину.

Все это я наблюдал уже краем глаза, поскольку мой указательный палец, взявший контроль над ситуацией, в это время ритмично надавливал на спусковой крючок — и в итоге я опустошил пятнадцатизарядный магазин со скоростью, безусловно побившей абсолютный рекорд Польши. Но, как обычно бывает в таких случаях, результат был мизерным — USP скакал в руке, как паяц в ярмарочном кукольном театре — и, за исключением первой пули, которой я ранил в плечо и опрокинул наземь ближайшего солдата, все остальные ушли в небо.

Гораздо большее впечатление на противника оказал выход на сцену Галяся. Сорванный на ноги моим окриком, он выдернул из машины автоматический карабин "берил" с подсумком для магазинов и оказался подле меня раньше, чем я успел отразить, что у меня кончились боеприпасы. Я и не задумывался, каким чудом он так быстро раздобыл оружие. Капрал приземлился на четвереньки, принял правильное положение для стрельбы — слегка наклонясь вперед, вжав голову в плечи, правый локоть перпендикулярно оси оружия — и принялся сдерживать атаку точно отмеренными трехпульными очередями. Бог весть, где он научился так стрелять (а это была лишь одна из его способностей, в чем мы скоро все убедились). Когда его спрашивали об этом, он обыкновенно начинал юлить, лишь бы невзначай не проговориться.

Двое первых пехотинцев, подстреленных "точно в яблочко", упали с криком на землю. Однако, даже гениальный капрал был не в состоянии остановить полтора десятка атакующих солдат. Если бы не Борек со своим подразделением, пришедшие нам на подмогу в последнюю минуту, было бы очень скверно. К своему облегчению, прежде чем мне удалось управиться со сменой магазина, я услыхал позади соседнего грузовика весьма продолжительную очередь из ручного пулемета. Кто-то за моей спиной ухнул, замахнулся — и в сторону противника полетел небольшой яйцеообразный предмет.