Вы не гарем, вы... Команда!

— А под плащами у девушек — такие короткие платья, ну знаете, как у проституток... — припомнила еще врач. — Ох, простите, герцог, откуда вам знать, конечно.

— Кхм, я не знаю, но представить себе могу. Большое спасибо.

Умница Лолан всем повторяла, что ничего, совсем ничего не помнит о случившемся с ней: она выступала на сцене, а потом... потом — ничего, и первое, что она помнит после этого, это как незнакомые люди в черном привели ее к госпоже доктору.

Так что я успокоился, решил, что волноваться не о чем — никаких подозрений насчет меня по-прежнему ни у кого не было — и быстро отправил в столицу империи письмо с рассказом о вернувшейся жертве похищения и бравым обещанием завершить расследование поимкой преступника в ближайшее время. Благо, в это ближайшее время меня самого здесь уже не будет. По крайней мере, я на это очень рассчитывал.

И вот, уладив все дела 'наверху' и вернувшись домой в достаточно хорошем настроении, я спустился в подвал, чтобы успокоить и... свою команду. А там, вскоре, от моего хорошего настроения не осталось и следа...

Нет, девушки тоже успокоились и обрадовались, узнав, что ночная операция прошла хорошо и нас, то есть меня, по-прежнему никто ни в чем не подозревает. Но вот потом... Потом Лукана, Майлис и Микулия вздумали обсудить со мной свое будущее материнство. Никто из них не подозревал о моем решении вскоре их всех расколдовать и покинуть — понятное дело, я не предупреждал их об этом, потому что они расстроились бы! Все трое были уверены, что так и продолжат жить в подвале особняка, родят здесь детей и будут здесь же их растить и воспитывать. Да-да, в подвале, а что такого?.. Я же содрогнулся, представив все это. А главное, сами девушки, обсуждая в таком роде свою будущую жизнь и будущую жизнь своих детей, выглядели просто до ужаса счастливыми. В прямом смысле до ужаса — моего. Чем дольше я слушал их веселый разговор о детях в нашей большой и дружной семье, тем хуже и тоскливее становилось мне самому. Не добавляли радости и появившиеся вдобавок мысли о том, что детей этих, которые то ли мои, то ли не мои, мне тоже придется бросить — ведь, даже если все сложится удачно, мне все равно придется бежать куда подальше и скрываться, не тащить же с собой в бега троих младенцев и их матерей. А они останутся одни с детьми на руках и, конечно, будут меня считать во всем виноватым...

Совсем пав духом, я ушел от веселых будущих мам и зачем-то отправился в комнату Гумины — зачем, не знал и сам, едва ли то, что меня там ждало, могло меня утешить...

Да, так и есть — приветливо улыбнувшаяся мне Гумина, тихо что-то напевая, как обычно, рисовала очередной портрет Херувима. На столе лежала стопка уже готовых.

— Сил моих больше нет... — пробормотал я, оглядев девушку.

— Сати? Все в порядке? — вопросительно взглянула она на меня.

— Нет. Не в порядке. Расколдую. Прямо сейчас, — пообещал я, смутно ощущая, что, кажется, у меня сдают нервы, и выскочил за дверь.

После чего, мигом найдя Кэрол, примчался с нею обратно и скомандовал:

— Так, Гумина, встань там! А ты, Кэрол, встань у нее за спиной и держи ее за руки! Вот так, да! Гумина, смотри мне в глаза! Я снимаю с тебя заклятье похоти!!

В одно мгновение Гумина изменилась в лице, и мне сначала показалось, что сейчас она закричит. Но вместо этого девушка несколько секунд молчала, не сводя с меня глаз, а потом тихо произнесла полным боли и презрения голосом:

— Какой же ты, оказывается, мерзавец... Сати.

— Да, я последний негодяй, — убито ответил я — почему-то и мне было больно слышать такие слова от нее. — Но...

— Как ты мог так поступить со мной?.. Ты же не только тело, ты душу мою изнасиловал... шлюхой сделал... И ты считал, что любишь меня...

— Я... Но... Мне так жаль, — выдавил я из себя, извиняясь, разумеется, не за себя, а за Херувима. — Но... Я не Сати, я Херувим!

Гумина взглянула на меня с изумлением, но затем покачала головой:

— Ты совсем сошел с ума, Сати. Тебе никогда не стать таким, как он, как бы ты ни хотел занять его место в моем сердце.

— О, Боже... — я схватился за голову, уже готовый рвать на себе волосы. Потому что сообразил, что, похоже, испортил все еще больше — если теперь я расскажу правду, то, вдобавок ко всему, разрушу тот образ Херувима, который, видимо, всегда был в воображении Гумины. Но... не похоже, что у меня был другой выход. — Послушай... Гумина... Все не так, как ты думаешь. И Херувим... то есть я тоже не такой, каким ты меня считала... Ох, только не подумай, что я тебя обвиняю... Я — действительно Херувим. Точнее, то, что от него осталось после всех этих превращений, безумия и потери памяти. Тогда, когда ты сказала, что всегда ненавидела меня, мое лицо, и наговорила все прочие гадости — ты не знаешь, что произошло потом. Нет, теперь я знаю, почему ты это сказала, я догадался! Ты хотела обмануть Сатериазиса. Не твоя вина, что все так получилось. Когда ты ушла, я сошел с ума от горя, я схватил меч и... наверное, убил всех в доме, то есть не 'наверное', так оно и было, просто сейчас я этого не помню!

И я рассказал Гумине обо всем, что было с Херувимом потом, прибавив только, как затем 'пришел в себя', излечившись от своего безумия, но не восстановив память полностью, и теперь хочу все исправить.

— Сломанный-переломанный, а потом собранный из осколков человек, который и сам уже не знает, кто он — Херувим, Сатериазис или кто-то еще — вот кто я теперь, — почти честно завершил я рассказ. — У меня даже почти не осталось памяти Херувима, я только знаю, что это — я, а это лицо украдено у Сатериазиса. Я думал, что я Сатериазис, который ненавидит Херувима, а оказалось, что я — Херувим, который ненавидел собственное лицо...

Вообще-то мне и самому эта история казалась не слишком правдоподобной, стоило ее только рассказать. Но Гумина снова смогла меня удивить.

— Я знаю, Херувим, — грустно произнесла она. — Еще до того, как ты рассказал мне, я уже начала догадываться, что ты не Сати...

— Тогда почему ты сразу не сказала...

— Сама не знаю... Наверное, мне казалось, что тебе нравится быть Сатериазисом. Больше, чем самим собой. Можешь приказать Кэрол отпустить меня, — устало добавила девушка. — Я не собираюсь убегать.

— Отпусти ее, Кэрол, — послушно скомандовал я.

— Как глупо все вышло, — подойдя к столу, Гумина подняла один из портретов Херувима и взглянула на него. — Столько жертв и несчастий... Конечно, ты виноват, Херувим, но и я тоже виновата. Если бы мы... тогда... А теперь ты не знаешь, кто ты, и я тоже не знаю, кто ты после всего случившегося. Я по-прежнему люблю того человека, который здесь изображен, но я не знаю, ты ли это...

— Я больше не претендую на твою любовь, Гумина, — поспешно ответил я. — Я не достоин.

— Раз ты так говоришь, наверное, ты действительно слишком многое забыл, — вздохнула она. — И стал другим человеком. И все же я хочу помочь тебе. Что ты собираешься делать? Расскажи мне.

— Да, и, если вас заинтересует мое мнение... — несколько сконфужено сообщила Кэрол, все еще стоявшая посреди комнаты и все это время внимательно нас слушавшая. — Я так понимаю, что вы, герцог... или Херувим... кто бы вы ни были, хотите расколдовать всех ваших жен? Так знайте, я против того, чтобы вы меня расколдовывали! Мне нравится быть околдованной вами!

— О-о-ох, — только и смог простонать я.

Глава 13

Я ожидал, что после сенсационного появления Лолан столицу Асмодина вскоре посетят Качесс Крим и Эллука — теперь-то уж непременно, и даже рассчитывал на это — чем скорее все разрешится, тем лучше. И действительно, три дня спустя кто-то из них уже звонил в мою дверь...

'Кто-то' — потому что, к своему смущению, я вдруг понял, что толком не знаю, ни как выглядит настоящая Эллука Клокворкер, ни как выглядит прикидывающийся ею Крим. Конечно, в свое время мне случалось видеть иллюстрации, но они были в анимешном стиле, при встрече же с настоящими людьми я оказался не способным уверенно что-то определить!

Вообще, за эти три дня, прошедших в нетерпеливом ожидании, мне как-то сильно поплохело, да и обстановка в подвале стала несколько нервной. Засевшая во мне демоническая скотина все настоятельнее требовала ее кормить, вызывая у меня неприличные мысли и желания уже при каждом взгляде на любую женщину. Из-за этого я постоянно то краснел, то бледнел, но пока крепился и держался, хотя одновременно и испытывал страх — вдруг и в самом деле скоро сойду с ума, как предупреждал демон, не продержавшись до прихода спасения в виде Эллуки.

Хакуа не стеснялась ворчать на меня при всех и этим смущала остальных жительниц подвала, которые никак не могли понять, почему она вдруг стала хуже ко мне относиться, а кроме того, пугала их, явно получая от этого удовольствие — пугала тем, что вскоре все они будут расколдованы и меня разлюбят. Женщины, конечно, в это не верили, но все же начали побаиваться, ожидая в скором будущем неизвестно чего... Кроме Кэрол, которая точно знала, что так и будет, услышав о моих планах всех расколдовать от меня самого, и... так и не смогла меня уговорить оставить ее околдованной, из-за чего сильно опечалилась, бедная... Мне было жаль ее, хотя я и знал, что после снятия заклятья она тут же изменит свое мнение. Хару, которая уже встала на ноги и начала выходить к общему столу, смотрела и на пленниц, и на мрачного меня с жалостью и сочувствием. Гумина грустила, тревожась и обо мне, и о том, как сейчас дела у ее заболевшего отца, однако тоже пока терпела добровольное заключение и честно готова была помогать мне, чтобы 'все это' как можно скорее закончилось. Мне даже казалось, что у нее по-прежнему есть ко мне какие-то чувства... то есть не ко мне, а к Херувиму, конечно, и... Я понял, что и мне Гумина симпатична, даже без учета демонического влияния, сама по себе! Но в то же время мне казалось, что я поступаю как-то нечестно, заняв место того, кого она любила, словом, я совсем запутался, так что даже специально подчеркивал в разговорах с нею, что я — не совсем Херувим, что я настолько изменился после всех своих физических и душевных трансформаций, что стал просто другим человеком...

Так что, когда этим не очень-то прекрасным утром я открыл дверь и увидел на пороге светловолосую женщину, то почувствовал скорее облегчение, чем волнение — наконец-то... Только вот... кто же это? Поскольку я уже несколько изменил ход событий, то не исключал того, что на этот раз Эллука могла добраться до меня первой...

— Здравствуйте, герцог Веномания. Меня зовут Эллука Клокворкер, — склонив голову, произнесла... женщина? Или все же переодетый мужчина?

Тьфу ты, если это Качесс, то, должен признаться, его маскировка ему идет — вот действительно, если бы уже не подозревал, не сказал бы, что это парень...

— Я пришла поговорить с вами, герцог. Императорская семья Вельзении поручила мне расследовать серию исчезновений женщин в Асмодине. И...

— Послушайте! — тут же начал я, стараясь вспомнить, что говорил при этой встрече настоящий Веномания. — Я сам — жертва! Мою семью убили, мою невесту похитили! И я уже много раз рассказывал все, что мне об этом известно! Оставьте меня в покое! Я, конечно, ненавижу прогонять таких красивых женщин, как вы, но, к сожалению, должен это сделать. Пожалуйста, уходите.

'Так, если сейчас она... или он... скажет, что придет завтра — тогда это Качесс. Хотя... разве Эллука не может сказать то же самое?..'

— Понятно. Тогда я попробую еще раз зайти к вам завтра.

— Завтра? Ладно, приходите столько раз, сколько хотите, — вздохнул я. — Может быть, завтра я и соглашусь поговорить с вами.

— Очень надеюсь на это. До свидания, — и, поклонившись, женщина ушла.

'Ага, завтра я уже буду ждать тебя, если ты Качесс, — мстительно подумал я, закрыв дверь. — На этот раз я точно проверю, кто ты есть. И тогда тебя самого ждет большой сюрприз.'

— Кто-то из них приходил только что, — рассказал я Гумине, спустившись в подвал. — Если все пойдет по плану, то это Качесс и завтра он придет снова.

— Но разве не лучше, чтобы это была настоящая Эллука? — очень мило нахмурилась девушка. — Ты ведь хочешь, чтобы она тебе помогла...

— Конечно, хочу... — пробормотал я, подавляя возникшее тут же желание схватить Гумину и целовать ее, целовать, целовать... — Но лучше до нее заманить к нам Качесса — у него есть одна вещь... очень важная, которую лучше всего у него забрать и подарить Эллуке. Надеюсь, тогда и она будет добрее ко мне... — я помотал головой, стремясь выкинуть оттуда ненужные мысли. — Позови всех... Надо... подготовиться...

— С тобой все в порядке, Херувим? — встревожилась Гумина. — Ты почему-то такой бледный сегодня... и выглядишь усталым.

'О, Гумина, дай руку, проверь у меня температуру...' — подумал вдруг я, но, перепугавшись, постарался избавиться и от этой мысли. — Все в порядке. Собирай нашу команду.

* * *

Когда на другой день та же светловолосая... личность пришла снова, на этот раз я любезно пригласил ее в дом, предложил сесть за стол в гостиной и даже угостил чаем.

— Не стесняйтесь, — пододвинул я гостье полную чашку. — Пейте-пейте.

— О, право, не стоило, — как мне показалось, натянуто улыбнулась та.

— Ну что вы, я хочу извиниться за свое поведение вчера, — я налил и себе. — Кстати, как поживает ваша золовка, Ирина, да?

— Ну, вообще-то мы с ней уже давно не виделись. Но думаю, с ней все хорошо.

Я даже восхитился — Качесс (теперь я был уверен, что передо мной именно он) произнес это совершенно непринужденно, ничем не показав своего волнения.

— Я думаю, да, действительно, — я встал, крепко схватив свою чашку. — Позвольте мне произнести тост, Эллука! Хотя что это я говорю, мы же пьем чай, а не алкоголь, хе-хе. Сидите-сидите... Да, а не напомните мне, как звали вашего возлюбленного и жениха, в память о котором вы носите фамилию Клокворкер?

'Эллука', опустив голову, молчала. Вот этот мой удар точно был 'смертельным'.

— Команда, вперед! — воззвал я.

Тут же из соседней комнаты с воплями выбежала толпа женщин, вооруженных кухонной утварью и прочими предметами быта. Качесс попытался вскочить из-за стола — однако в этот момент я толкнул стол на него, одновременно выплескивая ему в лицо горячий чай из своей кружки!

— А-а!! — незадачливый самозванец успел закрыться руками, однако ему все-таки хорошо досталось.

А пока он машинально отряхивал руки и, опрокинув стул, вставал в своем женском платье на ноги, моя девичья команда успела окружить его со всех сторон, нацелив на него свое 'оружие'.

— Граф Качесс Крим, — войдя внутрь получившегося живого кольца, я положил руку на рукоять меча. — Я уважаю ваши смелость и находчивость, но как видите, вы безнадежно превзойдены числом. Кроме того, я уверен, что благородный марлонский джентльмен не станет убивать беззащитных красивых женщин. А именно это случится, если вы станете сопротивляться — эти заколдованные мной красавицы слепо повинуются каждому моему слову и будут биться с вами насмерть, если я прикажу! Поэтому отдайте ваш кинжал и честно сдайтесь в плен, после чего мы с вами обсудим положение, в котором нам не посчастливилось оказаться.