Собирая мир по кусочкам

С тех пор Тосака не реже чем раз в неделю (а иногда и каждый день) пила отвар из трав, которые её отец выращивал в небольшой оранжерее под особняком. Среди трав, которые там росли, встречались как обычные лесные травы средних полос вроде чабреца и иван-чая, так и привезенные из невесть каких мест цветы, названия которых без поисков в ботаническом справочнике Рин и не знала. Все они были, так сказать, генетически модифицированы, хотя Токиоми бы обиделся на употребление подобного слова и предложил бы что-то вроде "магической реаранжировки", хотя суть в любом случае была та же самая — внешнее вмешательство в геномную ДНК и мутация, глушение или добавление ряда генов, отвечающих за синтез растительных компонентов; генетическая инженерия как она есть, будь она в пробирке или в магическом круге. Когда Токиоми пропал без вести во время войны за Грааль, импровизированная плантация перешла в ведение Рин. Каждый день она спускалась на этаж ниже мастерской, где под фосфоресцирующим освещением рос целый ботанический сад, за возможность покопаться в котором некоторые наркоботаники заплатили бы неплохие деньги. Но при всей любви, которую Рин испытывала к циферкам возле знака "$", доступ в эту святая святых был закрыт для всех, кроме неё самой. А все потому что гриф "для личного пользования" означает "для меня, только меня и никого больше".

Регулярное питье трав имело некоторые интересные физиологические последствия. Во-первых, с наступлением пубертатного возраста Рин заметила, что её тело пахнет не совсем так, как полагается пахнуть девочке во время первых менструаций: запах её кожи походил на аромат то ли чайного магазина, то ли аптеки. И, во-вторых, употребление омерзительнейших отваров сделало Тосаку совершенно нечувствительной к горькому, кислому и обжигающему вкусу.

Именно поэтому, сделав небольшой глоток чая, который ей любезно предложила Хисуи, Рин даже не поморщилась.

— Забавно, — сообщила она, отпивая второй глоток. — Знакомый рецепт чая, госпожа Хисуи.

— Вот как? — удивленно распахнув глаза, ответила зеленоглазая женщина, держа в руках чашку, пить из которой она даже не пыталась.

— Примерно таким же пойлом меня некогда напоил один русский, — сообщила Тосака. — Не помню, как его звали, ну да не в этом суть. Этот, с позволения сказать, гурман, половину жизни провел в застенках русской тюрьмы. Вынес он оттуда неизлечимую гомосексуальность, бриллиант, вшитый в одно интимное место, и любовь к крепкому чаю. Его рецепт был прост: взять все сорта, которые найдешь на кухне, смешать, затем заварить в соотношении: сто грамм чая на литр кипятка. Так вот, госпожа Хисуи, но ваш чай неуловимо напоминает на вкус тот напиток, которым он меня поил.

— И чем закончилась та встреча? — заинтересованно спросила хозяйка дома.

— Чем? Ах да, — задумалась Рин, — мне нужен был тот камушек, который он вшил себе в крайнюю плоть.

— Гадость какая, — скривилась Хисуи.

— Да, гадость, но бриллиантик там был знатный, — мечтательно вспомнила Тосака. -Семь целых, двадцать три сотых карат. Откуда такая драгоценность оказалась у русского уголовника в таком месте — история умалчивает, да мне и неинтересно. Главное — сам камушек. Кстати, тот парень сильно удивился, когда я выпила больше чая, чем он.

— Скажите, уважаемая Тосака, — помолчав несколько секунд, сказала Хисуи и внимательно посмотрела на свою гостью. — Скажите, почему я до сих пор не выставила вас за дверь? Вы ведь омерзительная, ужасная женщина без малейшего намека на моральные устои. И вместо того, чтобы вышвырнуть вас куда подальше, я пою вас чаем, слушаю пошлятину и даже соглашаюсь дать вам свою кровь?

— Вестимо, почему, — ответила Рин, прихлебывая чаек. — Во-первых, обучение вашего сына стоит некоторых денег, сверх которых я плачу отцу своего внука неплохую сумму на каждый день. Это чисто меркантильный интерес, и в нем нет ничего постыдного. Во-вторых, вам любопытно, на что я способна и что я буду делать с вами — вы боитесь, но вам любопытно. Просто признайте, что это так.

— Я уже давно ничего не боюсь, — сказала хозяйка дома, грустно глядя вдаль. — С тех пор, как умерла моя сестра, я не боюсь никого и ничего — во мне не осталось ничего, что могла бы испытывать такое чувство. Но если вам хочется, то мне и правда любопытно.

— Именно, госпожа Хисуи. Вы никогда и ни за что не откажетесь помочь другому — такова ваша суть. И, в-третьих, вас волнует судьба вашей внучки, потому что вы — невероятно эмпатичная личность. Не уверена, что первично — быть эмпатом или быть Синхронизатором, но в вас есть и то, и то. Вас волнует судьба девочки.

Зеленоглазая женщина замолчала, все так же грустно глядя в пустоту.

— Я даже не знала, что это — девочка, — сообщила она.

— Девочка. Мы назвали её Сэнши, если вам это интересно.

— Я смогу её увидеть?

В глазах Хисуи появилась мольба.

— Это маловероятно, но возможно, — сурово сказала Тосака. — Да, именно так. Возможно, но маловероятно.

— Скажите хотя бы: она...здоровая девочка?

Взгляд Рин перестал быть жестким и колючим, и её лицо осветила нежная улыбка любящего родителя:

— Да. Замечательное, здоровое дитя.

Когда Рин вернулась домой, то в запасе у волшебницы лежала целая склянка с кровью Хисуи, добросовестно выкачиваемой в течение трех дней — в самом деле, не зря же Тосака привезла с собой целую сумку полезного при кроветворении шоколада? На кровь у неё были свои планы. План по получению от Хисуи других телесных жидкостей был отвергнут как крайне рискованный: хоть кровь дала, и на том спасибо.

Во-первых, она получила экспериментальное свидетельство того факта, что любой Синхронизатор — человек с группой крови 0(I)Rh-: первая группа, отрицательный резус-фактор плюс ещё несколько антигенных параметров, интересных скорее биологам, нежели магам. Каждый Синхронизатор обязан быть идеальным донором, и его кровь должна быть совместима с кровью любого человека, который мог бы её получить. Впрочем, эта информация и так не была для Тосаки секретом; достаточно было открыть любую книгу по физиологии, чтобы осознать сей факт. Конечно, это не доказывало утверждения, что ВСЕ Синхронизаторы — первая резус-отрицательная группа, но подобная задача лежала перед кем угодно, только не перед Рин.

. Во-вторых, она поняла, что внучка Сэнши — не Синхронизатор, так как её группа крови — 0(I)Rh+, как и у Кайро. Что ж поделать: положительный резус-фактор — доминантный признак.

В-третьих, она узнала элементное сродство Хисуи: огонь. Что было не так уж и удивительно, памятуя о свойствах Синхронизатора: передача и видоизменение энергии. Это было интересным наблюдением, но вряд ли вело к глубоким обобщениям: элементное сродство с генами и наследованием не связано ровным счетом никак. По крайней мере, Тосака была в этом убеждена.

Следующим шагом должны были стать эксперименты с кровью внучки, Сэнши. Отбирать у годовалого ребенка достаточное количество крови для опытов было делом весьма рискованным, но Тосаке было не привыкать. По крайней мере, она совершенно точно была уверена, что просто так её внучку не угробить.

Когда, наконец, у неё образовалось достаточное количество крови малолетнего ребенка, она приступила к опытам.

В первую очередь Рин проверила, будет ли работать кровь Сэнши как Синхронизатора, для чего ввела себе пять миллилитров внутривенно и проверила реакцию магических цепей. Никакого всплеска маны она не заметила. В качестве контроля Рин взяла привезенную кровь Хисуи: те же пять миллилитров выдали в метку столько энергии, что хватило бы на небольшой тактический ядерный взрыв.

Следующим этапом стал эксперимент по определению элементного сродства юной Сэнши: Сакура наотрез отказалась участвовать в этом деле, и Рин пришлось заняться опытами самостоятельно. Эксперимент был до неприличия прост: ребенок, чья рука была обильно вымазана собственной кровью, должен был коснуться камня внутри магического круга, оформленного в виде заклинания той или иной стихии. Реакция выброса энергии была бы сигналом о сродстве.

Итак, в один прекрасный день Рин взяла юную внучку и принесла её в мастерскую. Девочка завороженно глядела вокруг и даже не плакала, как это свойственно маленьким детям.

— Юная волшебница уже заинтересовалась своим наследством, — ласково сказала Рин и поднесла к ручке внучки бинт, обильно смоченный её же кровью, разбавленной раствором цитрата натрия. Обернув ей кисть, заботливая родительница игриво сказала:

— Моя маленькая волшебница не боится крови, ведь так? Оп-опа, смотри — ладошка! — взяла она ручку Сэнши и помахала ей перед глазами. Девочка залилась хохотом.

— Ручка белая и оп-опа! — ручка красная! — сняв бинт с руки Сэнши, пропела Рин. — Белая-красная, белая-красная!

Девочка радостно заливалась смехом, то ли ещё не понимая, что на руке её собственная кровь, то ли отказываясь бояться её вида вообще.

— А теперь мы сядем в кружок и будем играть с камушками. Смотри, там пять камушков — какой из них тебе больше нравится?

Рин посадила внучку перед пятью магическими кругами, в которых лежали топаз, изумруд, бриллиант, рубин и сапфир, и показала на них пальцем.

— Дай! — сказала Тосака.

— А-а-а, — ответила Сэнши и вытащила из магического круга огня рубин.

Ничего не произошло. Тосака взяла из руки внучки камень и присмотрелась к нему: с рубином не случилось никаких изменений.

— Дай ещё! — потребовала она, показывая на камни.

Сэнши один за одним вытащила водяной сапфир, земной изумруд и воздушный топаз. Реакции не было.

— Дай ещё! — сказала Тосака.

Сэнши посмотрела на последний оставшийся камень — бриллиант в круге вспышки света, и засмеялась.

— На! — сказала девочка, протягивая камень бабушке.

Рин крепко задумалась: бриллиант тоже не ответил.

— А вот это странно, моя дорогая девочка, — сказала она, вытирая ладошку внучки от крови. — Заклинание было сделано чисто, технических ошибок нет — подтвердила она, держа в руках все пять камней, сродство к стихиям в которых она чувствовала и без магического круга. — Значит, возможно два варианта. Либо эксперимент поставлен правильно, но он недостаточно чувствителен и не может распознать сигнал. Либо же у тебя, дорогая моя, нет сродства к Пяти Основным элементам, а есть что-то другое — вроде Пустоты, как у моей несчастной сестры.

Сэнши снова засмеялась, в то время как на её подгузнике начало расплываться небольшое пятно.

— Ах ты ж, — в досаде вздохнула Рин. — Да-да, тебе весело, я вижу.

— Да, — сказала годовалая Сэнши, уже умевшая произносить односложные слова.

Пеленая внучку, Тосака перебирала в уме возможные изменения эксперимента:

— Узнать элемент, отличный от Пяти, я не смогу, пока не будет возможности вести с Сэнши осмысленный диалог, — глубокомысленно сказала Рин. — Что же касается Пяти основных, то можно попробовать с движущимся потоком маны. Если девочка не хочет извлекать элемент из статически стабильного камня, то можно использовать её как проводник заклинания, хоть это и опасно в таком возрасте. Можно попробовать посадить её в магический круг с активированными сигилами и посмотреть на изменение потоков.

— Кроме того, у меня есть интересная идея, — сказала Тосака, привыкшая в одиночестве думать вслух. — Возьмем те же камни, но положим их в один магический круг на пересечение каналов пентаграммы. Затем я запущу слабый поток маны по каналам. Камни начнут работать, но выброс будет чисто символическим — как трещина, не более. Затем я подключу Сэнши к одному из каналов и посмотрю, какой из камней активируется первым. Если она действительно склонна к какому-то элементу, то он отзовется.

Рин слегка удивилась, когда в ходе эксперимента все пять камней сработали одновременно. К счастью, огненная искра почти полностью была нейтрализована водой, осколки камней оказались достаточно мелкими, чтобы ничем не отличаться от пыли, и единственной проблемой стал порыв ветра с разрядом, приятное покалывание которого явно пришлось не по вкусу маленькой Сэнши.

— Вот как, — задумчиво мурлыкала она, качая возле груди истерично ревущую внучку, напуганную взрывом. — Все пять. Значит, либо я чего-то не понимаю, либо у Сэнши какие-то особые взаимоотношения со стихиями.

Только в три года, когда Сэнши научилась изъясняться сложносочиненными предложениями, она объяснила:

— Камушки пустые, в них нет ничего. Если я захочу, то в них будет что-нибудь, а если я не захочу — ничего не будет.

— Почему же пустые? — возразила Рин. — Смотри, вот сапфир. В нём сидит большая-большая волна, разве может из него выйти ветерок?

— Не может, — заявила Сэнши и топнула ножкой. — В нём есть волна, поэтому он не пустой. Дай мне пустой, и из него выйдет ветерок.

Рин достала из кармана маленький рубин и сказала внучке:

— Смотри, пустой камушек. Можешь ли ты сделать в нём ветерок?

— Могу, — обрадовалась Сэнши. — Смотри, как надо.

Девочка сжала в ладошке рубин и сказала волшебные слова, которым её научила бабушка:

— Anfang.

Из ручки девочки вырвался легкий порыв воздуха и, обмахнув щёку Тосаки, рассеялся по комнате.

— Тогда сделай в пустом топазе огонек, — сказала она и протянула девочке камень. Пока Сэнши ощупывала его, Рин осмотрела только что использованный рубин: маны в нем не было ни на йоту, но порыв воздуха, созданный внучкой, она вне сомнения почувствовала.

— Anfang! — сказал Сэнши и подбросила вверх топаз. Вокруг него блеснул яркий огонек, который тут же погас.

Вечером Рин перечитывала магический справочник:

"Эфир — пятый воображаемый элемент, признаваемый Ассоциацией. Он смешивается с остальными четырьмя элементами, позволяя им принимать материальную форму. Сам по себе эфир аморфен, собственных свойств не имеет, но, тем не менее, считается важнейшим элементом в Чудотворстве. Подэлементы: жизнь, свет".

И чуть ниже:

"Эфирная обманка (см. "жидкий прах") — неудавшаяся попытка материализации эфира. В нормальных условиях эфир материализуется посредством смешения с другими элементами, но в случае неудачного эксперимента принимает физическую форму в виде глиноподобного материала".

— Ну, вот и ответ, — сказала Рин сама себе. — Пятым элементом в данном случае является не свет, а собственно эфир. Интересно, очень интересно.

Впрочем, Рин не подозревала, что Исток её дочери окажется намного более интересным.

Под церковными сводами играл орган.

Переливающиеся четырехзвучия в один такт задавали ритмическую музыкальную канву, на которой победно вырастал бас, то возвышаясь над равниной тянущихся органных аккордов, словно гора, то падая вниз, оставляя нетронутым ткущийся рисунок музыкальной пьесы, словно белый холст, на котором художнику ещё только предстоит вывести первые штрихи. Но и сам ритм органа постепенно стихал, падая в диминуэндо почти до неслышного перебирания трех нот, и снова возвращался, отвоевывая свои позиции, словно ветер, налетающий на морскую гладь, только что ровную, и вдруг вновь возмущенную, блестящую в лучах полуденного солнца, затем вновь вступал бас, как грозный борей, в чьих порывах торжественно звучит труба грозного бога ветров, который гонит волны по морской глади вперед, пока они не достигнут берега и не выбросятся на него со всей силы, разбиваясь о скалы. Но ураган снова замер, и вновь со всей силы обрушился, подавляя могучими звуками, заставляя трепетать сердце в страхе перед необоримой силой стихии и вдруг затих. В церкви повисла тишина.