— Не спеши! — бородач легко отставил меня в сторону, будто куклу. Вот это силища — такой точно лошадь на самом скаку остановит! Хотя это бабское дело... Тогда — ядра пушечные может ладонями ловить, как мячики!
Меж тем разбойник таким же манером перехватил скользящую по склону Машеньку. На лету она пронзительно взвизгивала.
— Ты упала? — встревожилась я. — Как себя чувствуешь? Живот не болит?
— Н-нет, — дрожащим голосом заверила она. — Так весело — прямо как в детстве, когда с ледяной горки с ребятами катались! Только темно и страшно...
Идущий последним, возница заранее отвязал от пяток предательские дощечки, так что твердо стоял на ногах, зато и спускался дольше всех. Достав допотопную зажигалку — кажется, в цивилизованных странах это называется огниво, — атаман высек искру, и подпалил предусмотрительно торчащий из щели в стене факел:
— Не отставайте! — строго предупредил он. — Тут целый лабиринт подземный, коридоров уймища, опоздавших никто искать не будет!
То ли у меня от страха и от нервов начался озноб, то ли под землей действительно было гораздо холоднее, чем снаружи, только весь оставшийся путь сопровождался дробным зубовным стуком. Я уж и челюсти рукой придерживала — бесполезно.
Наконец за очередным поворотом нашим изумленным взорам открылся не грот, не пещера — настоящий подземный зал со стенами, сложенными из неровно обтесанных камней примерно прямоугольной формы. Сводчатый потолок терялся где-то высоко-высоко. Освещали зал многочисленный факелы и несколько разложенных прямо на полу костров — наверняка где-то были и вентиляционные отверстия, куда уходил дым, иначе все давно бы уже задохнулись. Вот только окон в подземном зале не было, так что не смотря на обилие искусственных источников света многое оставалось покрыто мраком. Так вот они какие, теневые структуры!
Впрочем, изумление испытали только мы с Машенькой — для разбойников все это было обычным, будничным.
— Ничего себе! — оглядываясь по сторонам, я совсем забыла, что надо смотреть под ноги, и споткнулась о здоровенный булыжник: мы вошли в помещение не через дверь, а сквозь пролом в стене: — Вы все это сами сделали?!
— Точно — тут одни каменщики собрались, ага! — усмехнулся батька Тимофей, галантно поддерживая падающую чародейку под локоток: — Эти подземелья даже не мы первыми нашли! Когда-то сверху целый замок стоял, да совсем развалился, и памяти не осталось. А подвалам хоть бы хны!
— Солидная работа! — похвалила я, проведя ладонью по стене. Неровные, разного размера камни были подогнаны друг у другу плотно, не то что ладонь — лист бумаги не просунешь. — Строили на века!
— О! Новенькая! — от толпы разбойников, сидящих вокруг мерцающего костра, отделилась темная фигура, и безошибочным чутьем опознав "неместную" направилась в мою сторону: — Как тебя зовут, красотка?
Обхватившие меня за талию руки даже сквозь одежду и шубу казались липкими, а пропитанное перегаром дыхание убивало на лету.
— Ведьма! — повернувшись к незваному "кавалеру", я эффектным жестом убрала упавшие на лицо волосы. Руки вернулись на свои места так быстро, будто разом отсохли, бандит даже пробормотал что-то неразборчивое вроде извинений — обознался, дескать... Вот что значит целый час сидеть в душном мешке при полной боевой раскраске — не каждая психика выдержит! А когда это я успела полную шевелюру паучьей паутины насобирать?
— Кстати, что у вас с горлом? — возница напомнил о себе лающим кашлем: — Простудились?
— Покажи, — батька Тимофей толкнул того кулаком в плечо, и разбойник послушно приподнял бороду, демонстрируя горло. Мама дорогая! Я такое прежде только в кино видела! В фильмах ужасов... Пришлось зажать рот ладонью, чтобы не вскрикнуть при виде огромного багрового шрама, пересекающего гортань.
— Нашей бабки работа, — довольный произведенным впечатлением, пояснил атаман. — Не вовремя только она померла... Не долечила.
— С-с-солидно сделано, — истончившимся до мышиного писка голоском подтвердила я.
— Так что сама видишь — без ведьмы нам никуда. Но и лишние рты кормить ни к чему. Так что работай на совесть! А если кто из моих людей невзначай помрет — подружка не досчитается пальчика. Или глазика. Или еще чего-нибудь...
— Я уже поняла! — постоянно поднимаемая тема членовредительства начинала нагонять дрожь.
— Спать будете на бабкином месте. Или у женского костра — как пожелаете. Хоть врозь.
— Не боитесь, что сбежим? — сама не знаю, зачем спросила.
— Девочки за вами присмотрят, — покачал головой атаман. — Да и далеко вы убежите — зимой, без шуб? Эй, принимайте гостей!
Он плеснул в ладони, и от "женского" костра в нашу сторону направились две — видно, заводилы.
— Не бойся, красотка, не пропадет твоя шубка! — ласково протянула смуглянка. — Заношу до дыр!
— Что б тебя... Перевернуло и хлопнуло! — пробормотала я себе под нос любимую бабушкину присказку. Особенно часто она повторяла эти слова, когда соседи начинали долбить стены или пол в очередном ремонтном порыве. Но шубу пришлось отдать — у цыганки был чрезвычайно боевой, даже кровожадный вид. А большой шрам, пересекающий правую щеку, доказывал, что слово с делом у нее не расходятся... Рыжей досталась дубленка горничной. Запахнув широкие полы, Машенька опоясалась кушаком, и выглядела по-зимнему элегантно. На подземельной же красотке одежка смотрелась насмешкой: еле доставала до колен, зато в ширину могла вместить под собой еще двух девушек средней упитанности. Но каланча, кажется, была вполне довольна обновкой.
— А что еще у тебя есть, красава? — наступала цыганка. — Я страсть как люблю все блестящее!
— Есть — да не про твою честь! — после теплой шубы в подвале сразу стало нестерпимо холодно, а злость, как известно, согревает: — Ступай восвояси, пока я тебе вторую щеку не разукрасила, для симметрии!
— Да кто ты такая?! — выпятила грудь черноволосая красотка.
— Ведьма!
Глядя на нашу перепалку, батька Тимофей только похохатывал, хлопая себя ладонями по бедрам, а, отсмеявшись, подтвердил:
— Точно, это наша новая старушка! Так что будьте с ней поосторожнее, не задирайте. А это, — он обнял рыжую с цыганкой за плечи, — это мои девочки, заблудившиеся в лесу! Не обижайте их.
С этими словами, очевидно, сочтя ритуал знакомства завершенным, атаман размашистым шагом удалился. Несколько раз переведя взгляд с меня на уходящую спину, смуглянка все-таки бросилась следом за покровителем, придерживая шубку на плечах руками. Но запнулась о торчащий из каменной кладки пола кирпич и растянулась под одобрительный смех остальных женщин. Атмосфера подвала была буквально пропитана духом товарищества и взаимовыручки...
Не оглядываясь по сторонам, чтобы не сталкиваться с любопытными взглядами "девочек", мы с Машенькой осторожно присели у огня и протянули ладони к жадному пламени.
— Я... я не хочу, чтобы мой ребенок рос в такой обстановке! — дрожащим голосом прошептала горничная.
— Рожать ты будешь во дворце! — я ободряюще сжала ее руку, не представляя, как буду выполнять обещание. Похоже, подкоп — наиболее реальный выход. Правда, вокруг сплошной камень... Все это бред, бред! Какие могут быть земляные работы, когда Машеньке осталось донашивать месяц, максимум два? Хотя дату зачатия она называла довольно точно: "Тогда еще луна была такая большая-большая!" — я худо-бедно прикинула срок, опираясь на косвенные признаки. Да и прав атаман — далеко мы сможем уйти по такому снегу без верхней одежды? Летом меня, должно быть, вовсе посадят на цепь... Нет, к лету нас здесь уже не будет!!!
Я чувствовала себя Гердой, попавшей в плен к разбойникам — только тут не было доброй дочки атаманши, и никаких перспектив на побег с северным оленем. А как себя должна была ощущать Машенька — страшно даже подумать!
— А что это за "девочки, заблудившиеся в лесу"? — поинтересовалась я, чтобы отвлечь свою спутницу от грустных мыслей. — Какое-то местное выражение или анекдот? До меня не совсем дошло...
— А! — Машенька поморщилась. — Это просто сказки. Тимоха Отчаянный уже года два в старгородских лесах хозяйничает, вот и выдумывают про него люди невесть что. Он-де на самом деле и дворянин, подавшийся в разбойники после того, как его отвергла вероломная дама сердца...
— Что-то сомнительно, — вставила я.
— Никогда в жизни таких дворян не встречала, — подтвердила дворцовая горничная. — Еще рассказывают, будто управляет он своей бандой твердой рукой, и принимает туда только бывших солдат. Грабят они одних богатеев, а добро раздают беднякам...
— Свежо предание!
— Вот именно... Ну и, конечно, заблудившиеся в лесу девочки. Их люди Тимохи находят и выводят к дому, потому что знают тут каждое дерево... буквально в лицо.
— А мальчиков? — задумчиво поинтересовалась я.
— Что? — удивилась она.
— Заблудившихся мальчиков они из леса не выводят? Оставляют погибать от голода и холода под прикрытием теории естественного отбора?
— Про это я ничего не слышала, — призналась Машенька. — А девочек даже поименно называли!
— Цыганка, Рыжая и Рябая? — хотела пошутить, но неудачно — покосившись в сторону щеголяющих обновками женщин, она вновь замкнулась.
Лежанкой старой ведьме служила груда соломы, закинутая старым тряпьем. Перетряхивая лохмотья, я рассыпала спрятанные под ними сухие соцветия пижмы, которым обрадовалась, как родным — по крайней мере, в постели не будет блох! Ну, хотя бы не так много... Накрывшись одним одеялом, мы с Машенькой прижались друг к другу, и тотчас заснули. Быть может там, на воле, был белый день, но здесь, под землей, переполненным впечатлениями и волнениями, нам казалось, что с момента пленения прошло не меньше двух суток.
Глава 8.
Выспавшись и отдохнув, Машенька обрела былую живость и непосредственность и, кажется, вполне вписалась в окружающую обстановку: с утра меня уже ждал кувшин с горячей водой для умывания, так что на две секунды я почувствовала себя снова во дворце. И немудреный завтрак из хлеба с холодным мясом, напомнивший, что мы ничего не ели со вчерашнего дня.
Кто никогда не спал в корсете... Тот счастливый человек! Такое ощущение, будто всю ночь дробила, таскала камни и собственноручно мостила центральную старгородскую площадь. Тело ныло каждой косточкой, каждой мышцей. Сейчас бы на больничный... но некогда — на прием к новой ведьме уже потянулись жидкой вереницей первые клиенты с жалобами, в точности повторяющими придворный репертуар: "хочу, но не могу", "могу, но не хочу" и "меня никто не любит"! Каждому требовалось утешение и ободряющее слово надежды — все, мол, будет хорошо!
Порывшись в бабкиных запасах, я безошибочно (благодаря характерным соцветиям) опознала только два пакета с травками, какие сама часто использовала в прошлой жизни, еще во дворце. Остальные же безжалостно выбросила — быть может, это какие-то безумно полезные и даже дорогие сборы редких растений, но, не зная точно, для чего они предназначены, лучше не рисковать. У меня нет права на ошибку!
— Что это? — удивился батька Тимофей (или Тимоха Отчаянный, как прозвала его народная молва), когда я чуть ли не за руку подтащила его к "своему" углу, где прутиком в скопившейся за века пыли нацарапала список.
— Это то, что нужно для лазарета! — безапелляционным тоном заявила я. — Как мне людей лечить, если здесь даже самого необходимого нет?
— Бабка сама справлялась, — попытался увильнуть от ответа атаман.
— Летом я, быть может, и собрала бы собственный гербарий. Но некоторые травки нужные уже сейчас! А кастрюльки бабушкины твои "девочки" растащили — каши вон варят. В перегонном аппарате суп состряпали!
— С кашей я разберусь, — повел мохнатой бровью разбойник. И неожиданно гаркнул на весь подвал: — А ну, кто тут умеет читать, поди сюда!
— Я сама умею...
— А-а-а! — обрадовался батька. — Прочти тогда, что здесь нацарапано!
Я послушно зачитала список вслух. На каждом пункте атаман загибал один палец на руке:
— Хватит! — скомандовал он, когда свои пальцы закончились. — Больше не запомню. Обойдешься пока и этим!
— Только травки берите в третьей с краю лавке! Там немного дороже, зато сеном не так безбожно разбавляют, — напутствовала я. Не знаю, принял ли разбойник эти слова к сведению, но обнадеживающе кивнул.
Постепенно, день за днем, мы с Машенькой обустроили наш угол так, что любо-дорого: отгородились от общего зала драной занавесью, создав видимость домашнего уюта, из камней сложили подобие маленького очага. Система вентиляции в подвале работала таким образом, что дым от открытого огня столбом поднимался вверх, и можно было не бояться угореть. Первым делом после закрепления занавески я избавилась от ненавистного корсета — он только сковывал движения да зверски впивался в тело при каждом наклоне. Платье свободно сошлось на истончавшей талии — но прежней радости это мне не доставило. Максимум — облегчение, что не надо ничего подгонять и подшивать.
Мобилизовав остатки умственных усилий и весь ресурс девичьей памяти, я более-менее успешно пользовала разбойников (наиболее популярным диагнозом был похмельный синдром), безумно тоскуя по дневному свету. После долгих уговоров батька Тимофей все-таки позволил нам выходить на улицу — но только порознь и в сопровождении доверенных охранников. Возвращаться после этих кратких вылазок в вонючий подвал — все равно, что добровольно опускаться в разверстую могилу. Так я себя и чувствовала — полуживым зомби-шатуном.
Чтобы не впасть в апатию и не смириться с жизнью в плену, я ни на секунду не оставляла мыслей о побеге, рискуя, что это превратится в навязчивую идею. Хитрый трюк с особым набором трав, который травница Тамара непременно должна была узнать и понять, что это я подаю о себе весточку, не удался: не вчера родившийся атаман отоваривался в нескольких лавках, из каждой принося по одному пакетику. Так что теперь все мои надежды были связаны с этими короткими прогулками: а ну, как нас для виду покатали по лесу в карете, а город на самом деле — вон за той горкой? Или даже поза-той...
Каждый раз меня удивлял один вопрос: там, под землей, день и ночь горели костры, чадили факелы... А тут, наверху, не было видно ни одной, самой тоненькой, поднимающейся из-под снега струйки дыма. Насколько же далеко могут уходить эти вентиляционные шахты? Порой мне приходила в голову "гениальная" мысль каким-нибудь образом подняться под самый потолок, втиснуться в вентиляционный колодец и пробраться по нему — кто знает! — может быть, прямо до самого Старгорода. Понятно, как банде удается уже два года удерживаться в лесу: чуть облава или антитеррористическая операция — ушли под землю и затаились, как мышки.
Радиус исследований ограничивался тем расстоянием, на которое девушка в одном платье может зимой отойти от теплого подземелья. Я почти привыкла к неудобным дощечкам на подошвах, к пронизывающему зимнему ветру — и даже не удивлялась, как не подхватила воспаления легких: бушующая в грудной клетке ярость, помноженная на волю к свободе, казалось, были свободны не только обогреть холодный лес вокруг меня, но и растопить вековые полярные льды. Отобранную шубу ни одна из "заблудившихся девочек" носить так и не смогла: стоило кому-нибудь надеть или хотя бы накинуть ее на плечи, как он тут же начинал спотыкаться на ровном месте, и в конце концов падал. Пошел слух, что шуба заколдованная, так что теперь она без дела висела на вбитом между каменными кирпичами деревянном клине как "охотничий трофей".
