Ночные тени. Книга 1

— Та-ак... — я надолго задумался. Феска, которому ветер ерошил шёрстку на животе, переминался с лапки на лапку, обвивая хвостом коленки.

Выходит, что началось всё около двух недель назад. Как раз, когда обвалился пол в церкви... Вонючая погань вполне могла быть заключена туда каким-нибудь человеческим обрядом, специально ли, или случайно — не важно. Но этот тип из нашей Ветви! Какого чёрта он творит?! Даже если его цель подставить меня, то ничего, кроме неприятностей на свою голову, он не добьётся — город не так уж велик, чтобы столько убийств остались незамеченными. Начнись здесь расследование, людское, а уж тем более наше — мало ему не покажется. И страх, рассыпанный по Низине... Страх, который почувствовал Феска, а я даже не сразу обратил внимание, что там всё как-то притихло ночью. Что нужно было сделать, чтобы не одну, и даже не десяток улиц опутать страхом?! После Исхода все мы настолько изменились, что способности, свойственные прежде только одному роду, перекочевали в другие, продолжая меняться вместе с носителями, подстраиваясь под новый Мир. Так что это может быть делом рук как менее разумной твари, так и... относительно более разумной.

— Трупы кто-нибудь видел?

— Старичка мы убрали сразу, как стуканцы сказали, прикопали в садах за Кувшинковым озером. Хороший был, тихий. А тут камни — тяжело. Его видели только наши, из холмовых. Девушку на полях нашли — но она целая была, а запаха люди не чуют. Низинных, под мостом, видел один — молодой стихоплёт в берете. Но пьяный был — решил, что померещилось.

— Хорошо бы поставить кого-нибудь к мосту, чтобы сразу, как тот ночной появится, сообщили мне. Что скажешь, Феска? Найдутся смельчаки не из брезгливых? Да и та погань, наверняка, днём отсыпается где-то в Грязной Низине.

— Синьор... — Феска замялся, перебирая волоски на пушистой кисточке хвоста. — Не получится так. Да и вам бы туда самому сходить — не дело, чтоб из-под моста трупы торчали, а с вами Карга поразговорчивее будет.

Я лишь тяжело вздохнул, представляя визит под дважды уже упомянутый Старый мост. Впрочем, Грязная Низина никогда не принадлежала к территории Фески. И если в Низину он своих подопечных отправит, то дальше — нет. Разговаривать же с трупоедами, живущими под мостом, смысла не было — разума у них осталось, хорошо ещё если с десятую часть от того же Мотыля. Проще припугнуть, чтобы сидели тихо. А ещё лучше, под шумок, и вовсе избавить город от этих падальщиков.

— Да, — я задумчиво обвёл взглядом панораму ночного Гатри. Грязная Низина угадывалась тёмным пятном за озерцами и тонкими струйками света, что поднимались над уходящими вниз улицами. — Туда я сегодня загляну. Но если я всё-таки ошибаюсь, и та тварь залегает на день где-то в окрестностях города...

— Я приказал, чтоб смотрели внимательней, и в темноте, и при солнечном свете, — кивнул Феска. — И если кто приметит того, другого ночного, мы сообщим вам.

Я чуть склонил голову.

— Благодарю за информацию и поиски.

— Если что будет нужно такое же, обращайтесь, синьор Shade, — фэйри церемонно поклонился, взмахнув хвостиком, блеснули янтарные глаза.

— Доброй Ночи, — кивнул я, и, шагнув мимо Фески, вновь сорвался с камней в ночную темноту воздуха.

Низинный желтовато-белёсый туман довольно разошёлся в стороны, когда я замер над грязной, покрытой смердящей смесью из нечистот и мусора, мостовой. Бродячие собаки, что всегда околачиваются возле ночлежек и полуоткрытых дверей, из-за которых сочится кухонный чад, либо решили, что сегодня не их ночь, и дружно ушли на другие улицы, либо кто-то их пугнул. Ни кошачьего мява, ни голубей под крышами — живность затихла, забилась в укромные уголочки. Одни только крысы деловито сновали у мусорных куч.

Нищие забрали ветхие подстилки узелки и ящики на которых сидели — так уходят со своих мест погорельцы, прихватив всё, что ещё есть смысл уносить. Не отдавалось дробное эхо шагов по склизким камням, не буянили в узких улочках забулдыги. Где-то недалеко одиноко процокали копыта впряженной в кэб или пролетку лошади. Наверняка не местный, не знающий, и потому едущий без опаски по улицам, откуда ушли даже побирушки. Пожалуй, и сам я, не сообщи Феска и Глэдис своих наблюдений и мыслей, оставался бы так же беспечен до той поры, пока не попалась бы в руки газета. Из тех, что привлекают внимание кричащими заголовками вроде: "Ведьмин шабаш в Низине — ужасное убийство под покровом ночи", или "Джек Потрошитель не мёртв, и он среди нас!!!" и ещё что-нибудь истеричное в том же духе.

Миновав Топлый проулок, наполненный запахом прокисшего пива и гнилой капусты, я опустился на осклизлые, жалобно скрипнувшие даже под моим весом доски старого моста. Тут было тихо и темно — редкие огоньки последних бараков остались далеко за спиной. Среди всех запахов, которыми всегда благоухал тяжёлый, желтоватый туман этой части Низины, ярко и омерзительно солировал один — запах смерти.

Спешно прижав к лицу платок, я перегнулся через перильца, сдерживая рвотные позывы, и стараясь не касаться гнилого дерева. Из прибрежного мха и какой-то блеклой зелени таращилось выклеванными глазницами лицо. От провалов на месте глаз потёками расходились влажно блестящие дорожки крови и прозрачной слизи, в глубине одной глазницы белели уже копошащиеся в плоти черви. Раскрытый в крике ужаса рот с выбитыми зубами был разорван, и нижняя челюсть висела на пучке связок, открывая взгляду ребристую трубку вытянутой из гортани трахеи. Лохмотья одежды висели на вывернутой из сустава руке — другую отгрызли у ключицы, и клочья размозжённой плоти торчали с расколотых костей. Грудину вырвали вместе с рёбрами, и ошмётки мышц и тёмные зернистые сгустки шли до самого...

Я отшатнулся прочь. Смотреть на это и дальше у меня не было никакого желания. Обонять тем более. Торопливо прочертив старые руны над гладью речушки, я отстраненно наблюдал, как сперва поднимается, а потом медленно вздыхая, отступает вода. Водоросли, мусор, речная муть и поднятый со дна мелкий песок укрыли всё непотребство.

— И если хоть один из вас, гниды, — негромко проговорил я, — только подумает о том, чтобы это раскопать — сожгу.

Ни один трупоед так, на своё счастье, и не показался.

Резко повернувшись на каблуках, я поспешил уйти из поганого места. К великому сожалению, сил, чтобы лететь, у меня уже не осталось, да и растворяться в темноте среди подобной мерзости было противно. Руки мелко дрожали, а на плечи медленно опускались пудовые гири усталости... Первый признак, предупреждение. Можно перебороть это чувство, но... Нет уж! мне и прошлого раза хватило с лихвой! Слишком внезапно оно подкатывает — об этом-то я и забыл.

Быстрым шагом проходя по Пьяной улице, я старался не споткнуться о недогрызенное яблоко или кучу тряпья. Дробное эхо одиноких шагов отражалось от стен, увязая в густом месиве запахов жидкого тумана. Каблуки ботинок иногда проваливались во что-то. Во что — я старался не думать.

Свернув в проулок Мирный я ускорил шаги, переходя на бег, чтобы выбраться из Низины скорее. Перестав глядеть по сторонам, сосредоточившись на том, как бы не подскользнуться на влажных камнях, я влетел во что-то мягкое.

— А ну, давай кошелёк! Живо! — радостно дыхнула луком и застарелой табачной вонью широкая, заросшая жёсткими чёрными волосами рожа. В опасной близости от живота чувствовался холод металла. Ни слова не говоря, я перехватил человека за запястье одной рукой, другой же вцепился в плечо. За один удар сердца, обездвижив горе-грабителя, прижал его к стене — рыбкой блеснул выпавший перочинный нож. — Э..? — рожа была донельзя удивленной.

Я перехватил его за шею и с размаху приложил затылком о стену. Тяжёлое тело медленно осело на дорогу, глаза закатились, открывая желтоватые белки.

Постояв несколько секунд, я всё-таки, со вздохом обречённости, склонился над телом, беря за кисть вывихнутой руки. Закатав рукав до запястья, поморщился, и закатал выше. Вытащив платок, протер сгиб локтя с внутренней стороны и присел на корточки. Если б писатели новомодных романов ужасов видели сейчас моё лицо, они бы решили, что питие крови доставляет нам неимоверные мучения, и не столько душевного характера... Отвернувшись в сторону, я сделал глубокий вдох, и лишь после этого приступил к делу. Когда всё закончилось, сплюнул на мостовую и, с невыразимым облегчением, вытер губы платком, тут же вышвырнутым прочь. С мстительным чувством мелкого пакостника, оттерев о горе-грабителя ботинки, я неверной походкой продолжил путь, мечтая о той минуте, когда смогу взмыть в воздух.

Опустившись на липовую аллею в маленьком скверике, я всё ещё чувствовал, что меня слегка поводит из стороны в сторону. Всё-таки зря я это сделал, мог бы и подождать, поискать кого-нибудь более приемлемого.

До особняка Стоунов оставалось пройти только этот сквер: маленькие клумбы с фигурно высаженными бархатцами и настурциями и несколько скамеек, бледнеющих в темноте деревянными, не успевшими ещё потемнеть рёбрами.

Где-то совсем рядом надрывно завыла собака. Ей ответили со стороны Низины, по цепочке уходя к реке, и вплетая в разрастающийся хор жалобные голоса. Я непроизвольно поморщился от звука. Слышалось в нём некая обречённость и страх.

Спешно миновав пустынную аллейку, я нырнул в темноту каменной ограды, прошёлся вдоль неё до дверцы, ведущей во владения Стоунов. На душе было неспокойно. Конечно, Арктур принадлежал к тому небольшому числу людей, что могут защитить своё семейство от злоумышленников не только людского рода, но ведь никто из нас не всесилен...

Осторожно тронув пальцами ряд крохотных колокольчиков под оплетенной каприфолью наддверной аркой, я перелетел через стену в сопровождении тихого звона.

Окна хранили сонную темноту за шторами и занавесками, а из обитателей бодрствовала только кошка. Слава Богиням, всё здесь было спокойно!

Скрытый тенями, я обошёл дом, выглядывая новые ловушки, ниточки, обереги. С прошлого раза почти ничего не прибавилось. Над дверью чёрного входа пряталось нечто, весьма знакомое по ощущениям. Воздух ещё на подходе к крыльцу начал едва слышно позванивать, поймав затихающее эхо колокольчиков, а кончики пальцев обволокло холодком. Повторяешься, друг мой. Я улыбнулся, осторожно касаясь наддверного фонаря. Такое уже точно было. Но что именно? За семь с лишним лет нашего дурацкого негласного пари чего я только не находил на территории дома и его окрестностей! И чем больше проходило времени, тем больше всё это обретало характер шутки вместо первоначального сомнительного эксперимента. Хотя, к некоторым оберегам, я по-прежнему не стал бы прикасаться без крайней на то надобности.

Я усмехнулся, вспомнив с какой нелепицы всё началось. Как Арктур, где-то полгода спустя после нашего знакомства, обнаружил в одной из книг моей библиотеки старые мои паспорта, вложенные между страниц вместо закладок. Не знаю, насколько далеко ему удалось раскопать задокументированную историю моей жизни, но странного он там должен был найти в избытке. Правда, выводы, которые вроде как напрашивались сами собой, перевернул с ног на голову. Как он потом признался, с месяц, абсолютно серьёзно, он считал меня русским шпионом, своим, так сказать, коллегой, а все странности списывал на владение техникой гипноза. После же и вовсе не знал, что думать. А я ведь тогда балансировал на грани дозволенного! Разве что прямо не говорил о не принадлежности к роду людскому. И лишь несколько лет спустя, вернувшись из очередной "поездки на благо Англии", Арктур задал мне достаточно прямой вопрос: чем может грозить его семейству дружба с таким, как я, и что я, собственно говоря, такое. Не знаю, свидетелем и участником чего он тогда стал (сколько бы я ни спрашивал, Арктур всегда уходил от ответа), но за небольшой срок он сильно изменился. И не только внешне. Тёмно-каштановая, густая шевелюра отблескивала серебром седины, под щёгольским костюмчиком скрывались бинты и подживающие раны, и чувствовался он на много лет старше. А уж сколько на нём ощущалось лунного металла... К тому же, Арктур хоть и казался спокойным, на самом деле нервничал, не зная, как я после мог себя повести.

На вопрос я ответил столь же прямо, честно, но, не вдаваясь особо в подробности. Больше этой темы напрямую мы не касались. А вот косвенно...

Уже через неделю после того разговора, приглашённый к Стоунам на ужин, я с подозрительной улыбкой перешагивал порог их дома — подошвы ног явственно и очень нехорошо покалывало. Просто, шутки ради, я спросил у Арктура, какое из блюд приправлено святой водой, и получил ответ, озадачивший меня до крайности. Точнее, Арктур спросил:

— А не сможешь ли ты сам определить? — и, через паузу, — или это может нанести тебе вред?

Вот интересно, если бы могло, и я не почувствовал бы и не спросил?.. Хотя, маловероятно, что он поступил бы со мной подобным образом.

Обходя дом, чтобы выйти на Мраморный бульвар, я оглянулся на окна второго этажа, за которыми располагалась спальня Стоунов. Свет там так и не зажёгся, а тревожить друзей в столь поздний час не хотелось. Поговорим завтра, после собрания.

Прогуляться ещё раз, до церкви Святого Патрика, я решил пешком. Что бы там ни было, возможно, ночью у меня получится подобраться ближе.

Остановившись чуть дальше улицы, где в прошлый раз с меня содрали морок, я позвал самые глубокие, непроглядные тени. Тусклый свет фонарей на ближайшем перекрёстке померк, заволокло тёмным маревом звёзды и отсветы огней на соседних улицах. Поднимаясь в уже ощутимом сумраке, я протянул к церкви тонкие паутинки крыла, готовый в любую секунду свернуть их и отпрянуть глубоко во Тьму Изначальную.

Осторожно ощупав темноту вокруг стен, я коснулся самих камней, но ничего не почувствовал. Прохлада, мох, пыль, следы оставленные ветром, дождём и птицами... Словно то, что таилось здесь прежде, уползло глубоко внутрь, или вовсе развеялось. За камнем и витражами окон остался только недавний след от огня, но паники и боли — извечных спутников пожара — не было.

Так и оставаясь частью темноты, я подлетел ещё ближе. То, что в прошлый раз сорвало личину, сейчас не проявляло ко мне ни малейшего интереса, да и вообще не показывалось.

Пусто. Лишь глубоко под фундаментом едва заметно шевельнулось нечто неприятное, старое как уснувшая память. Но может быть, это только показалось...

Вылившись из теней, я ещё немного побродил по соседним улицам. Происходящее и раньше не нравилось, теперь же начинало бесить. Видимо, придётся заняться всем более серьёзно... Но не сегодня. На сегодня с меня уже достаточно.

Несколько листьев взметнулись вослед, когда я поднялся над плавными линиями голубых газовых фонарей и уже во второй раз направился в сторону холма.

4. С 8 июля по 4 августа вернуться

СУББОТА 5 АВГУСТА

к оглавлению

Яркая Луна светила мне в спину, выводя угольно чёрную тень на поросших травой и мхом камнях. Ветер нёс запах мокрого дерева и сладкий, дурманящий, аромат незнакомых цветов. Я шагнул из теней на тропинку, выложенную крупной плоской галькой. Круги этой гальки, закручиваясь в спираль, шли к верхушке холма, озаряемой огненными всполохами. Там пели и танцевали во славу других богов. Сквозь прорехи в живой стене из терновника и боярышника вырывались лучики тёплого света.