На другом конца шкалы были такие вдовы, как жены братьев Пинел. Роджер Пинел погиб в 1180-м году, оставив двадцатилетнюю вдову, а его брат — через несколько лет. Его вдове было всего 17, и у них было двое детей. Небольшое хозяйство должно было как-то содержать двух вдов и двоих детей.

Вдовство аристократок

У богатых и благороднорожденных вдов были свои трудности.

Дело в том, что в глазах хозяйственных англо-норманнов, которые чуть ли не первым делом после завоевания Англии заботливо составили список "бесхозных" богатых вдов и наследниц (Register of Rich Widows and of Orphaned Heiresses), вдовы тоже были своего рода передаваемым имуществом. Они так же, как и наследницы, должны были появляться при дворе и принимать распоряжения короля о новом браке. Или не принимать, пока не подворачивался достойный с точки зрения вдовы кандидат, которого одобрил бы и король. Нет, норманны не обездоливали богатых наследниц, они просто передавали их вместе с их имуществом в качестве награды тем, кого отдельно взятый король хотел наградить.

Уже Генрих Первый пытался как-то предохранить вдов и наследниц от ущемления прав и принуждения к новому замужеству, но на практике получалось плохо. Женщина могла выкупить себе право не выходить замуж, но стоило это дорого. Иногда столько же, сколько всё ее состояние. Дело было не в мужском шовинизме, дело было все в той же королевской политике централизации власти и имущества в руках короны.

Magna Carta, переизданная в 1225-м году и несколько облегчившая ситуацию, ясно говорит:

"7. Вдова после смерти мужа своего немедленно же и без всяких затруднений пусть получает приданое и свое наследство и пусть ничего не платит за свою вдовью часть или за свое приданое, или за свое наследство, каковым наследством муж ея и сама она владели в день смерти мужа, и пусть остается в доме своего мужа в течение сорока дней после смерти его, в течение которых ей будет выделена ее вдовья часть.

8. Никакая вдова не должна быть принуждаема к браку, пока желает жить без мужа, так, однако, чтобы представила ручательство, что не выйдет замуж без нашего соглаея, если она от нас держит, или без согласия своего сеньера, от котораго она держит, если она от кого-либо другого (а не от нас) держит." (перевод Петрушевского)

Из замка, как сооружения оборонного, вдова должна была выехать немедленно, но с тем, чтобы ей было предоставлено жилье, соответствующее привычному уровню жизни.

Распространившаяся с 1300-го года практика совместного владения имуществом облегчила положение вдов: они наследовали автоматически. Поскольку не все мужья радовались мысли, что после их смерти их жены будут принадлежать новым мужьям, они принимали порой свои меры, чтобы этого не случилось.

Некоторые завещания были составлены так, что замужество вдовы значительно уменьшало ее вдовью долю. В 1504 г. Роберт Клерво из Айворта оставил свой дом, землю, аренды, 100 марок деньгами и всю движимость жене Элис. Но если бы Элис решилась на новое замужество, ей пришлось бы вступать в него только владелицей движимости стоимостью в 10 марок и 40 фунтов деньгами. И дело было не в том, чтобы контролировать сексуальную жизнь жены с того света, а просто в желании защитить права своей линии наследования от притязаний новых родственников через новые браки. В конце концов, у Роберта Клерво было 6 детей (правда, неизвестно, была ли их матерью Элис).

Многочисленные замужества и их причины хорошо прослеживаются по судьбе матери Генриха VII, Маргарет де Бьюфорт.

Впервые она вышла замуж за Джона де ла Поля еще ребенком, и этот брак никогда не вступал в силу, и позже был просто расторгнут. Вторым ее мужем стал Эдмунд Тюдор, который на следующий год умер от чумы. Маргарет осталась юной, беременной на седьмом месяце, вдовой. Очень богатой вдовой.

Поэтому ее практически сразу же подхватил Генри Стаффорд, которому были нужны деньги для политики. А Маргарет было нужно влияние и защита его дяди, герцога Бэкингема, ведь в стране бушевала Война Роз, а ее ребенок был, хотя бы теоретически, претендентом на трон от Ланкастеров.

Когда умер и этот, то следующий брак с Томасом Стэнли был заключен в несколько месяцев: теперь защита была нужна амбициям Маргарет, сын который стал уже весьма принимаемым всерьез претендентом на английский трон.

Маргарет никто к замужествам не принуждал, во всяком случае, к тем, которые она заключала в качестве вдовы и хозяйки своей жизни. Она сама и полностью администрировала свои браки, держа все документы о своем имуществе в комнате, примыкающей к спальне, причем каждый лист списка был проработан и подписан ей лично. Она так же скрупулёзно проверяла и подписывала счета управляющих. И только когда Генрих стал королем, она, с полного согласия мужа, принесла публичную клятву целомудрия, которую подтвердила еще раз после смерти Стэнли в 1504 году.

Эта клятва приносилась в присутствии епископа, и была вполне приемлемым путем сохранить имущество и отказаться от браков для тех, кто этого действительно хотел. Поклявшейся вручались с благословение кольцо и накидка на голову, которые не слишком, впрочем, отличались от общепринятой вдовьей одежды.

Вдовство горожанок

Законами, регулировавшими состояние и права наследования овдовевших горожанок, были общий и городской законы (common law и city law).

В Лондоне овдовевшая горожанка имела свою долю в доме, где она жила в замужестве, и могла продолжать там жить столько, сколько хотела, хоть пожизненно, пока и если не выходила замуж снова. Ожидалось, что новый брак — это новый, общий дом. Вдовья доля была стандартной, треть имущества. Закон обязывал наследников уважать права вдовы пользоваться кухней, конюшней, комнатами, общими помещениями, и иметь собственное место за столом.

Проблемы со вступлением в права наследства были теми же, что и у благородных вдовиц: неожиданно всплывающие после смерти смерти супруга долги и обязательства. То есть, вдовы-горожанки загружали суды тоже изрядно. Я упоминала, что по стране в тяжбах с церковью вдовы, чаще всего, выигрывали только около четверти всех рассматриваемых дел. Просто потому, что церковь имела лучших экспертов-законников в своем распоряжении, чем обычная женщина-горожанка. Барбара Ханаволт проанализировала все судебные процессы по вопросам наследования за 1301 — 1433 гг в Лондоне, и пришла к выводу, что средний процент проигранных там горожанками церкви тяжб составлял только 13%. То ли лондонские горожанки неплохо знали юридическую латынь, то ли в Лондоне было легче нанять компетентных адвокатов.

Необычным для других частей страны, кроме Уэллса и Йорка, в Лондоне было значение legitim, то есть раздела имущества мужа на 3 части: вдове, детям и кому угодно (обычно церкви, на заботу о душе усопшего). Дело в том, что для жителей Лондона сложности с делением и передачей земель были, разумеется, менее знакомы, чем в сельскохозяйственных районах, зато денег и ценных вещей у горожан было больше. Всё было более или менее гладко до четырнадцатого века: человек умер, его долги выплатили, оставшее имущество разделили на три части (то есть, имущество оценивалось в Лондоне на день смерти, а не вступления в брак, к чему постепенно перешли и по всей стране).

В 14-м же веке тяжбы по разделу наследства как-то уплыли из юрисдикции гражданского закона, попав в руки судов церковных. Это означало, что имущество супруга с 1366-го года (по решению парламента) уже не делилось по принципу legitim, а согласно завещанию усопшего. Надо заметить, что принцип legitim на практике традиционно соблюдался вплоть до 1725-го года во многих местах, но не всегда, потому что с 1366-го года он больше не был законом.

Возвращаясь к вдовьей жизни в средневековом Лондоне, как они распоряжались своим будущим? Богатые вдовы практически сразу окружались плотным кольцом новых женихов, если только не поступали, как Джоан, молодая вдова Роберта Байфилда, торговца, унаследовавшая 1 800 марок чистыми: буквально на следующий день после смерти муже она принесла клятву целомудрия, приняла из рук епископа мантию и перстень, и оставила, таким образом, с носом всех соискателей.

А вот Марджери Ригон, вдова богатого гобеленщика, радостно вышла замуж за богатого купца Джорджа Чели. Подробности ее прогремевшей на весь Лондон второй свадьбы сохранились благодаря жалобе ее новообретенной золовки, сестре Джорджа, которая сочла, что брат размахнулся не по делу, растратив слишком много денег семьи (полугодовой доход, если точнее). В эту сумму вошли драгоценности, которые он подарил Марджери, загородные владения, в которых он намеревался проводить с ней время, подальше от злых глаз сестрицы, новая мебель и предметы домашнего обихода... Похоже, Джордж себя от счастья не помнил, что Марджери согласилась за него замуж. А уж какое свадебное меню! Фазаны, цыплята, цапли, палтус, корольки, даже живые кролики, которые выпускались на свободу во славу брачующихся! И всё это в поразительных количествах.

По лондонским записям можно судить, что около 50% городских вдов выходили снова замуж, пусть даже менее грандиозно, чем Марджери Ригон. Даже после того, как соблюдение legitim перестало быть обязательным, Барбара Ханаволт нашла всего около 3% завещаний мужей, требовавших, чтобы их жены оставались вдовами пожизненно. Зато нашлось завещание кожевника от 1403-го года, в котором он завещал жене и дело, и имущество полностью, но с условием, что или она сама будет бизнес продолжать, или в течение трех лет, пока сложности не скопились, вышла бы замуж за того, кто мог бы продолжать дело кожевника.

Те вдовы, чьи мужья имели статус свободных горожан, имели право перевести этот статус на себя, что сделать, конечно, стоило: право ремесленницам продолжать дальше дело, свобода от пошлин на территории Англии, и разрешение продолжать держать подмастерьев. Многие так и поступали. Джоан, вдова литейщика Ричарда Хилла, продолжила в 1440-м году его литейное дело при помощи четырех подмастерьев. Элис, вдова Джона де Хорсворда, в 1370-м, успешно затребовала для себя пай своего покойного мужа в торговом судне Seynte Mariebot. Роз Буртон, вдова лондонского экс-шерифа, потребовала от самого короля, чтобы тот вернул ее деньги, которые был должен ее мужу, в виде освобождения от пошлин на экспорт шерсти, которым она занималась.

И не только в Лондоне горожанки-вдовы занимались работой. В Шрусбери Петронилла, вдова бочкаря Уильяма Балла, в 1313-м году продолжила его бизнес, в то же время вдова гончара Питера Поттера продолжала руководить его мастерской. Много вдов мясников продолжали семейный бизнес по всей стране. В Йорке вдова такелажника Томаса Линндленда получила бы по его завещанию в 1394-м только треть имущества, если бы не продолжила его дело. Вдова аптекаря Эмма Хантингтон до конца своих дней продолжала торговлю в аптеке, основанной мужем. Изабелла, жена Джона Нонхауза, перевела на себя его права свободного гражданина и зарабатывала себе на жизнь ткачеством. Да чем вдовы только не занимались... И лесопилки держали, и кирпичи обжигали, и одежду импортировали, а в Уэльсе Марджери Моньер и вовсе оказалась администратором недвижимости на целой улице.

И их уважали! В документах того времени работающие ремесленницы-вдовы именовались "добрыми женщинами" и имели почти героический статус — ведь положение человека в социальной структуре общества в Средние века, как и в наши дни, определялось его работой. Вряд ли они сами считали себя героинями. Для них работа была, с одной стороны, продолжением привычного образа жизни, с другой стороны, она позволяла им поддерживать привычный уровень жизни. Наконец, как видно из предыдущего, многие просто не имели выбора. Вот еще один пример от 1429-го года. Подмастерье вдовы Беатрис Госелин подал на нее в лондонский суд за то, что она продала мастерскую, подвергнув этим всё дело жизни ее мужа риску, хотя "по закону и обычаям города и согласно воле усопшего, должна была продолжать работу в мастерской по изготовлению доспехов и инструктировать подмастерьев". И этот иск не был единственным! Так что — да, работа и самостоятельные доходы давали женщинам Средневековья известные свободы и социальный статус, но считать их символом женской свободы тех времен, все-таки, не стоит.

Жалкой была судьба тех вдов, которые оставались, после смерти мужа, полностью безденежными и бездомными. Какой бы несчастной ни была их жизнь с мужьями на пороге нищеты, мужья более или менее были своего рода буфером между своими семьями и реалиями жизни. Когда этот буфер исчезал, женщина оставалась один на один с фактом, что ей самой отныне придется откуда-то получать еду, приют и одежду. Некоторые просили милостыню, ходя от двери к двери, некоторых таких нищенок сердобольные горожане пристраивали куда-нибудь на работу. Церковные госпитали принимали "честных вдов", давая им приют и работу. Совсем слабых телом и/или духом просто селили в своего рода общежитиях, где их содержали на деньги благотворительности, и где они, не принимая сана, проводили время в молитвах и нехитрых домашних занятиях.

Вдовство крестьянок

Крестьянские вдовы вступали в права наследования по-разному. Те, кто имел арендное хозяйство с мужем на паях, наследовали автоматически, зачастую даже не платя налога на наследство. Другие пользовались переводом имущества, сделанным "на смертном одре", то есть, по пожеланию мужа перед самой смертью, избегая, таким образом, процедур по дележу имущества согласно закону.

В деревне действовал скорее традиционный, а не общий закон о наследовании, который варьировал от местности к местности, и очень изменился ввиду обстоятельств, последовавших за временами Черной Смерти. В Хирворд Харкорт, Лейчестер, после Черной Смерти вдовы имели право сохранять за собой ту землю, которую они обрабатывали, при вступлении в новый брак. Благоприятные для вдов традиционные законы действовали также в Ислипе, Оксфордшир: здесь вдовы не только имели право сохранять за собой арендные земли при вступлении в новый брак, но и их новые мужья могли вступить в их владение на паях, заплатив пеню за вступление во владение имуществом. А вот в Лэнтоне вдова вообще имела право держать за собой полное хозяйство только один год и один день, если только не выходила за это время замуж. Если она оставалась одинокой, то ей выделялась законная треть хозяйства, а остальное она теряла. Причина очевидна: муж и жена могут выполнять арендаторские обязанности лучше, чем одинокая вдова.

Данная логика, тем не менее, не всегда была справедливой, потому что многие вдовы оказались вполне в состоянии обеспечивать необходимое количество рабочей силы. В том же Оксфордшире Элис, вдова Роберта Бенейта, одна обрабатывала всё хозяйство целых 32 года. Сыновей у нее не было, две дочери вышли замуж в другие области. После смерти Элис всё ее имущество перешло ее незамужней дочери, которая разумно компенсировала практически всю сумму пени за вступление в наследство, взяв себе мужа, который эти деньги и заплатил.

Проблема была в том, что хозяйка, окруженная мужской рабочей силой, автоматически становилась притчей во языцах у соседей, что вызывало понятное беспокойство и у лорда, кому земли принадлежали. Поэтому вдовы предпочитали, все-таки, быстро выходить замуж, обычно за кого-то их работников. Все успокаивались, и всё возвращалось на круги своя.