— Что с ним? Он жив? — испуганно спросила Заря.
— Он не пострадал. Его охранник собой заслонил. Охранник тяжело ранен, но жить, вроде, будет.
— А что ещё случилось важного за моё отсутствие? — спросила Заря, — Андреаса не нашли?
— Увы. Поэтому приходится трижды перетряхивать все трюмы перед тем, как отпустить очередной корабль в море. Думаю, что Андреас, если знает об этих мерах, едва ли решится бежать через Тумбес, скорее, или затаился где-то в Тавантисуйю, или решился на бегство через Амазонию. Утешает одно — в христианском мире он пока не объявлялся, а то мы бы знали.
Впрочем, несмотря на все меры безопасности, Заря всё-таки один раз под покровом ночи покинула дворец, чтобы навестить Пушинку. Та сидела возле кроватки со спящим младенцем.
— Пушинка, вряд ли мы когда-нибудь увидимся вновь, я уезжаю к себе домой навсегда, и мне хотелось бы быть уверенной, что ты на меня не держишь зла.
— Не держу, — сказала Пушинка, — хотя того, что было, я тоже не забуду никогда в жизни. Вот он, — Пушинка кивнула на младенца, — результат того ужасного дня. Хотя я только после свадьбы поняла, что беременна.
— Но ведь Маленький Гром принял младенца как своего?
— Да, — ответила Пушинка, — он взял пример со Старого Ягуара. Тем более что нам легче — многие и не догадываются, что с рождением ребёнка что-то нечисто, его родня не знает, что со мной было, а примесь чужой крови не видно. По крайней мере, пока, — помолчав, Пушинка добавила, — но теперь я стала мудрее, чем раньше. По крайней мере, я знаю, что мой муж из тех, кто способен достойно встретить беду, а значит, я могу на него всегда положиться. А ты? Что было с тобой за этим месяцы?
— Я была в мире белых людей, где меня пришлось пережить оскорбление и попытку насилия, где я почти чудом избежала когтей инквизиции, но зато обрела своё счастье. Хоть этот ребёнок от моего будущего супруга, но и со мной могло случиться то же, что и с тобой. Пушинка, скажи мне честно, ты не могла простить мне, что я... я на самом деле была подослана Инти.
— Да, не могла. Мне было противно потом, что ты была со мной не искренна. Ну конечно, ты не могла сразу объявить, что тебя Инти подослал, но зачем было про мёртвого жениха придумывать?
— А я не придумывала. Просто рассказала не всё. Мой жених тоже работал на службе у Инти и тоже жестоко за это поплатился. Ещё больше меня.
— И всё-таки ты забыла своего покойного жениха и выходишь за другого?
— Нет, не забыла. Это он и есть, — сказала Заря и немного помолчав, добавила, — Я вырвала его из тюрьмы живым. Но он не очень здоров, и я не знаю, доживёт ли он до старости. Но сколько ни проживёт, я буду рядом. Пушинка, мне порой кажется, что я побывала в царстве смерти и вернула его к жизни. Ведь вся наша страна — это лишь маленький островок нормальной жизни среди океана ужаса и крови. Помнишь, ты говорила мне, что тебя пугает океан, так как по нему могут приплыть враги. Теперь я больше понимаю тебя.
— Теперь уже так не пугает, мой муж больше не на сторожевом корабле, он просто рыбак и так далеко в море не отходит, — ответила Пушинка с улыбкой. — Даже странно теперь думать, что я боялась океана всю юность, но ужас и пытки пришлось перенести от людей, которых я считала своими. Именно потому я так долго не могла оправиться и сходила с ума. Мне даже стыдно теперь, что я обвиняла тебя не пойми в чём, ведь и тебе тоже пришлось несладко.
— Я понимаю тебя. Именно потому, что люди привыкли доверять тем, кого считают своими, они и не любят секретные службы. В отличие от армии, например. Любой ребёнок знает, зачем нужна армия — потому что за границей есть враги, которые могут попытаться напасть на нас, чтобы завоевать. Ну а секретные службы самим своим существованием напоминают, что рядом и среди тех, кому доверял, могут оказаться враги.
— Да, именно так, — ответила Пушинка, — как наивна я была, что не понимала этого раньше. Но теперь этого урока нам не забыть никогда.
— Мне уже пора, — сказала Заря, — меня ждут, я не могу отлучаться надолго.
— Да, конечно, я не должна тебя задерживать, только... — Пушинка вдруг встала, подошла к Заре и обняла её на прощание. И так вдруг поняла, что вся боль, обида и недопонимание растаяли теперь точно навсегда...
Приехавший несколькими днями позже Инти внимательно выслушал отчёт Уайна и Зари. Кое-кого из заговорщиков он и сам подозревал, имена же других для него были крайне неприятным сюрпризом. Особенно это касалось военачальников.
— Никак не думал, что их столько, — сказал он, — без вашей работы мы бы едва ли справились бы.
— Жаль, что это лишь часть того, что я сумел узнать тогда, мои записи погибли.
— Ничего, постараемся обезвредить всех. Однако об этом хватит, теперь перейдём к другому. Что вы с Зарёй планируете на будущее? Ты заслужил как минимум статуса инки.
— Поскорее вернуться домой и жить там с родными. Лучше всего это сделать до рождения малыша, чтобы Заре было кому помогать с маленьким. И мне не хочется, чтобы мои и её родные знали о том, что я работал у тебя, поэтому статус инки мне давать не нужно. Нужно представить дело так, что я был в рабстве, что Заря дальше Тумбеса не уезжала, иначе я боюсь враждебного отношения.
— Вот как ты хочешь... Ладно, твоё право. Но раз так, то звание инки можно дать тебе тайно, не говоря им ничего. Поскольку вы поедете домой через Куско, то тебя там должны осмотреть наши лекари. Ни в коем случае не пренебрегай этим, если не хочешь оставить этот мир много раньше срока. А, кроме того, ты раньше планировал стать амаута, интересовался звёздами и даже в Испанию брал с собой учебники. Как, не хочешь возобновить обучение?
— Я не знаю, смогу ли я сдать теперь экзамены по конкурсу и можно ли это совместить с семьёй.
— Ну, другие совмещают и ничего. Ведь между Куско и вашим городком не океан пролегает, и ты можешь получить право ездить туда-сюда хоть каждый день. А насчёт конкурса не беспокойся: за подвиг ты имеешь права учиться и без конкурса.
— Ладно, я подумаю над этим.
— Я, конечно, не требую от тебя ответа прямо сейчас, тебе ещё надо в себя прийти, а может, лекари сочтут твоё здоровье настолько подорванным, что запретят тебе учиться, но как надумаешь — напиши.
— Когда мы можем отправиться домой?
— Хоть завтра. Хотя Заре в таком состоянии путешествия не совсем желательны, но отправить вас под чужими именами домой лучше для вашей безопасности, чем держать вас в Тумбесе.
— Тогда мы поедем завтра.
— Хорошо, вам завтра выдадут подорожный документ на поддельное имя, а заодно, хороший запас подушек, чтобы в дороге так не трясло, для беременных это может быть опасно.
Заря в ответ лишь благодарно улыбнулась. Инти в этот момент был для неё своего рода воплощением Родины — той самой Тавантисуйю, которая всегда позаботится о всех своих детях, но и он же был тем Солнцем, которое должно развеять сгустившиеся над страной тучи.
Конец первой части.
Приложения к роману "Тучи над страною солнца"
Пьеса "Позорный Мир"
Эта пьеса вышла через десять лет после Войны за Освобождение. Основана во многом на пересказе описываемых событий самим Манко Юпанки. Вскоре после выхода некоторые особенно ретивые деятели возмутились, что она якобы представляет Первого Инку в несколько непочтительном свете, но, тем не менее, сам Манко заявил, что пьеса, наоборот, передаёт истину без искажений. "Вся страна знает, что испанцы издевались надо мной и даже дошли до того, что посадили меня на цепь как собаку, но почему-то когда об этой правде посмели написать в пьесе, то это некоторым кажется недопустимым. К чему скрывать правду от наших потомков? Наоборот, они должны понять и прочувствовать ту бездну унижений, которую пережили мы, чтобы судить о нас справедливо".
После Великой Войны пьеса вошла в обязательную школьную программу, и ко времени, описываемом в романе, была хорошо известна каждому школьнику.
Пролог.
На сцене Манко, переодетый простолюдином. Он колет дрова перед хижиной.
Манко (рассуждая вслух сам с собой):
Война меж братьями моими
Окончилась.
Победа не досталась никому,
А оба претендента на престол
мертвы.
Страной теперь владеют чужеземцы,
Что на собаках страшных сверху ездят
И громы испускают, точно боги!
Отцовы полководцы перед ними
бессильны оказались,
И неясно, что будет дальше.
Может быть, потомков Солнца
всех вырезать затеют чужеземцы!
Ведь угадать их планы не дано нам.
На сцене появляются старейшины. Робко подходят и кланяются в ноги. Манко смотрит на них с удивлением.
Первый старейшина:
Достойнейший потомок Солнца, мы пришли
Сказать тебе — ты избран государем.
Иди же с нами, льяуту прими.
Манко:
Вы старики, к лицу ль вам так шутить,
Какое льяуту, страна под чужеземцем!
Второй Старейшина:
Конечно, это так, но чужеземцы
Сказали, что позволят
Нам жить согласно нашему закону.
Ну а порукой мира между нами
Стать должен будет царственный заложник.
Манко:
То есть? Я не понял.
Второй Старейшина:
Им нужен наш законный государь,
Которым станешь ты, уже решили инки.
Манко (мрачно):
А если разгорится вдруг восстанье,
Меня повесят, как Атауальпу.
В подобной смерти я не вижу смысла!
Первый старейшина:
Помилуй нас, отец наш!
Ведь если ты откажешься, испанцы,
Наколют нас на вертелы стальные!
Манко (в раздумье):
Я буду номинальный лишь правитель?
Второй Старейшина:
Нет, кой-какую власть тебе оставят,
Хозяйство наше чуждо для испанцев,
А им же должен кто-то управлять!
Твои я колебанья понимаю,
Иметь с врагами дело неприятно,
Но выхода у нас иного нет!
В руинах Кито, Руминьяви мёртв,
В боях погибли лучшие из воинов!
Придётся заключить позорный мир!
Вытирает слезу.
Манко:
Ну, хорошо, готов идти я с вами!
Готов идти в заложники к испанцам,
Пред ними заступаясь за народ.
Первый старейшина:
Вот хорошо, хозяйство-то в руинах,
С тобой, глядишь, подымется страна!
Второй старейшина мрачно качает головой, не разделяя оптимизма собрата.
Манко и старейшины уходят со сцены, занавес.
Первое действие.
На сцене идут последние приготовления к церемонии коронации. Верховный амаута держит в руках уже заготовленное алое льяуту с золотыми кистями. За стол, за которым должен пировать новоиспечённый Первый Инка, уже усажены мумии правителей, служители расставляют последние блюда. За всей этой суетой наблюдают испанцы, смотрят на неё свысока и обсуждают.
Диего де Альмагро Старший:
Диковинный у сей страны обычай:
Живой обязан с мёртвым пировать!
Франсиско Писарро:
Да и живой одной ногой покойник,
Не думаю, что долго проживёт.
Диего де Альмагро Старший:
Тебе не жалко этого мальчишку?
Пока он смирен, лучше пусть живёт.
Франсиско Писарро:
Да у тебя взялась откуда жалость?
Ты вроде бы на бабу не похож!
Диего де Альмагро Старший:
Франсиско, с той проклятой казни
Никак меня тревога не покинет,
Кто ведает грядущее? Проклятье
Способно наши дни укоротить,
Так что, быть может, этот мальчик
Переживёт ещё и нас с тобою.
В этот момент на сцену выводят Манко и подводят его к Верховному амаута. Манко почтительно становится перед ним на колени.
Верховный Амаута:
Клянёшься ли ты быть достойным предков,
Клянёшься ли, как дед, отец, и прадед —
Державу укреплять, вести к победам,
Достойно продолжать дела отцов,
Чтобы с ними рядом сесть?
Клянёшься ль жить заботой о народе,
Чтоб не было бы нищих и голодных?
Манко:
Клянусь!
На голову ему надевают льяуту. После чего его подводят к испанцам.
Франсиско Писарро:
Клянёшься ль быть покорным нашей власти
И свято соблюдать наш договор?
Манко (с тоской в голосе):
Клянусь!
После чего его сажают пировать наедине с мумиями. Все остальные, и тавантисуйцы и испанцы, уходят со сцены.
Манко некоторое время ест и пьёт молча, но постепенно выпитое развязывает ему язык, и он начинает говорить сначала потихоньку, а потом всё громче и громче.
Манко:
Сегодня сам себя я опозорил
Не просто ложью, клятвопреступленьем,
И все ведь понимали, что я лгу!
Противоречат клятвы ведь друг другу!
Но всё прошло, как будто так и надо...
(касается своей головы, украшенной льяуту)
Мне золотые кисти как насмешка,
Вдвойне насмешка — данное мне имя!
Когда бы ведал сын Луны и Солнца,
Как опозорится его потомок,
Едва ли он спустился бы с небес,
И государство наше основал бы!
Отпивает ещё, встаёт и подходит к мумии Пачакути.
Прости меня, мой величайший прадед,
Ты обустроил наше государство,
А мы его профукали бездарно!
И над тобой глумились чужеземцы,
Сорвали талисманы золотые,
Хотя вдвойне бесчестно красть у мёртвых!
Пьёт ещё, подходит к мумии Тупака Юпанки, обнимает её.
Завидовал тебе я в детстве, дед мой,
Что плавал ты за океан и видел земли,
Которых не увидеть никогда мне,
Мечтал и я увидеть чужеземцев,
И вот пришельцы из чужой страны
Хозяйничают в нашем государстве,
И на святыни руку подымают!
А твой потомок, жалкий и бессильный,
Не в силах чужеземцам помешать!
Затем подходит к мумии Уайна Капака.
Прости, отец мой! Тебя безвременно болезнь скосила,
Ты не увидел нашего позора,
Хотя, быть может, те, кто умер позже,
Сродни гонцам, до вас доносят вести,
И, значит, вам известно наше горе...
А может, и грядущее известно?
Иные говорят, что это вы,
Даёте прорицателям прозренье?
Так расскажите то, что меня ждёт!
А если обречён я на бесславье,
Так пусть же чича эта ядом станет
И не увижу завтрашнего для!
Допивает свой бокал. Пошатываясь, плюхается на своё место. Мумии внезапно сходят со своих мест и окружают его.
Пачакути (делает благословляющий жест и говорит торжественным тоном).
Мужайся, мой достопочтимый правнук,
В нелёгкий день ты льяуту принял
И впереди немало испытаний.
Не одна война
прокатится по всей Тавантисуйю,
Вновь будут города лежать в руинах,
И лучшие из лучших будут гибнуть!
Но впереди тебя победа ждёт .
Освободишь ты наш народ от ига,
И новые вершины покорите!
И впереди тебя победа ждёт!
Мумии (хором)
Да, впереди тебя победа ждёт!
Гремит гром, на миг темнеет, а когда на сцене вновь становится светло, Манко поднимает голову и оглядывает мутным взором мумии, сидящие неподвижно на своих местах.
