— Вы помогли. — Довольно мрачно ответствовал Майкл. — Ничего не скрывали, вот я, в конце концов, и вычислил. Начал выяснять целенаправленно, так подтвердилось почти все, ряд деталей новых выплыли, — а общая картина такова.

— А выводы? Должны же быть из столь солидно проведенного экспериментального исследования сделаны столь же солидные выводы?

— Ну, если кратко... Вывод заключается в том, что, при отсутствии войны, в самые ближайшие годы предстоит радикальное изменение мирового порядка, в котором главенствующую роль будет принадлежать Советскому Союзу. Я, видите ли, тщательно проанализировал работу вышеуказанной двухтактно-четырехтактной схемы и пришел к выводу, что остановить этот двигатель без экстремальных мер нельзя. Увы. Таким образом, зная людскую натуру, следует предположить, что вслед за страшным, неслыханным экономическим кризисом, — да просто крахом! — будет война. Да, согласен, мягко говоря, — малоперспективная для той стороны, — но и этой мало не покажется. Разница состоит в том, что здесь, может быть, кто-нибудь выживет. Разумеется, — вместе с "мозаикой" и благодаря "мозаике".

— Надо думать, — эта очаровательная лекция представляет собой кальку того доклада, с которым ты собираешься выступить перед руководством? Будучи надлежащим образом сдобрена примерами, фактами и математическими выкладками?

— Ну, — более или менее.

— Ойй... И это — все?

— А что, я упустил что-нибудь существенное?

— Да, как бы это помягче сказать, — ка-апельку больше половины. Мы были бы счастливы при том объеме головной боли, который ты обозначил.

— Может быть, — голос Островитянина был полон кристаллизующегося от дикой концентрации яда, — просветишь?

— Начну издалека. В серьезных физико-математических формулировках случались слова, которые авторам казались совершенно однозначными и само собой разумеющимися. В теории множеств такой термин, его и не вводил-то никто специально, и определения не сыщешь, — "произвольное", "произвольный", причем под этим подразумевалось "любой". А это оказалось не так, потому что в каждом конкретном случае мыслимо вовсе не все, что угодно. В теореме Геделя, одной из главных в математической логике, это термин "одновременно", — она совершенно верна, если этот термин однозначен, но беда только в том, что "одновременность" — вещь вовсе не очевидная. В большинстве реальных случаев доказать строгую одновременность двух пространственно несовпадающих событий попросту невозможно.

— Какое отношение это имеет к...

Михаил поднял руку, давая знать, что как раз собирался переходить к этому.

— Дело в столь часто употребляемом в лекции термине "ваше". Или — "ваш", "ваши", — безразлично. В этих выкладках только и есть истинного, что мировой порядок меняется и в нем, действительно, кто-то будет доминировать. А вот с "вы", "Советским Союзом", и прочей мыслимой на данный момент конкретикой дело обстоит куда-а сложнее. Беда в том, что нет никакого определенного — "вы". Одно дело, — Иван Ильич, достигший своего непостижимого идеала, и совсе-ем другое — экс-композитор Постный, не к ночи будь помянут...

— Кстати — а какова дальнейшая судьба этой... неоднозначной фигуры?

— Совершенно неожиданно зарезан малолетней любовницей, тысячу раз перепроверенной, трусливой, плаксивой и глупой, бесхарактерной от природы, и к тому же до предела запуганной и забитой. Как раз в духе тех зарубежных историй, которые вызвали вашу заинтересованность.

— Мир праху.

— А он жив. Травматическая лоботомия с захватом еще кое-каких долей и извилин, овощ и останется овощем, но жив...

— И вы думаете, что это... неслучайно?

— Хуже. Я-то как раз думаю, что это очень своевременная случайность, которую сделали весьма вероятной. Но тут — думай, не думай, а концов не сыщешь. Их, концов этих, просто нет, не существует в природе. И как раз это, парадоксальным образом свидетельствует о совершенно конкретном почерке...Но об этом я скажу чуть позже. Так вот "вы", — это когда какая-то общность людей считает друг друга "своими". В обществе Ивана Ильича я могу провести не больше суток, даже если не придется все время пить, а в обществе Постного, каким он был до... несчастного случая, меня начало бы трясти через пять минут. Или, скорее, сразу.

— Не вашего поля ягоды.

— Именно. Золотые слова, потому что лучше всего отражают суть создавшегося положения. Потому что это вовсе не обозначает, скажем, образовательного ценза, поскольку есть люди откровенно малообразованные, в обществе которых я могу находиться бесконечно, отдыхая при этом душой. Под это ваше "вы" попадает, к примеру, то же общество "ЗиС", но вот они-то сами ни в коей мере не расположены считать своими — каждого встречного-поперечного.

— Сережа? Истребитель бандитов и, по слухам, гроза шулеров?

— Скажем, — был ряд эпизодов. Совершенно случайно, разумеется. Некоторые не выжили. Видите ли, это агрессору положено говорить заветное слово, а вот на шулеров это правило не распространяется. Потому что, зная, что перед ними лицензированный зисмен, — шулер притворился бы баулом. С поезда сошел на ближайшей станции, в чем был. В окошко б сигнул...

— И подобное сходит с рук?

— А кто захочет связываться с лицензированным? Наша нынешняя милиция? — Михаил даже фыркнул от вздорности самого только этого предположения. — А главное, — зачем и ради кого?

— Так можно далеко зайти!

— Можно. Вот только неизвестно, что тут можно поделать? Со ВСЕМ — этим? Этого не знает никто, и, главное, не хочет знать, потому что всем вместе и каждому почти поотдельности просто не до того... Помните разговор, когда я назвал "арматурщиков" — несерьезными людьми?

— И другой. Когда сказали, что Люди "ЗиС", — могут считаться в этой стране серьезными разве что процентов на двадцать.

— Память у вас... исключительная. Как у магнитофона.

— Вы мне льстите.

— Что вы, как можно-с, ничуть... Но зисмены, — это и впрямь даже не полбеды, потому что еще есть высоколобые интеллектуалы из Новосиба и, — особенно! — из БЖЗ. Так называемые "9 — 10". Они долго искали сами не зная — что, долго толкли воду в ступе и топтались на одном месте взыскуя Неизъяснимого, но потом добавили к каким-то духовным изысканиям современнейшие технологии и накопали-таки процедуру, благодаря которой количество непосредственно воспринимаемых параметров точки увеличивается на одно-два. Вы что-нибудь поняли? Если да, то вы поняли больше меня.

— По этому поводу можете не комплексовать.

— Вы не понимаете, я не понимаю, никто не понимает. А те, кто имеет отношение, утверждают, что объяснить невозможно тем более, прямо по определению, потому что ни в одном человеческом языке для этого просто не существует понятий. Да что там — понятий, целой системы понятий, громадной семьи взаимосвязанных имен. Внешне же это проявляется в том, что для них вполне закономерными являются события, на наш взгляд, — совершенно случайные. Как, к примеру, включив свет, вы довольно-таки закономерно находите вещь, которую в темноте могли бы нащупать только случайно, при определенном везении и далеко не сразу.

— И наших бедных мозгов может на это хватить?

— Представьте — да. То есть первые соискатели, понятно, тут же ебнулись, не без того, но первый блин и всегда-то комом, так что со временем, когда сгладили, довели, усовершенствовали и нашли способы страховки, то...

— ЧТО?

— А кто его знает. Сие не афишируется, причем настолько успешно, что мы в самом прямом смысле не в силах себе этого представить. Потому что ни у кого на целом свете нет сейчас таких потрясающих возможностей не афишировать.

— Подождите. Я самым нешуточным образом изучал старика Винера, — помимо логики и социологии с психологией. Поэтому могу смело утверждать: преследование целей, по определению непредставимых, по определению невозможно.

— Я тоже так думал, но в ответ мне рассказали притчу о шкатулке. Знаете? Закрытая шкатулка, о содержимом которой вы действительно не знаете и не можете знать ничего, потому что она закрыта, — но это не мешает вам знать, как она отпирается.

— Благодарю покорно. Открываешь шкатулку, — а она взрывается тебе в физиономию, открываешь шкатулку, — а там свернутый в колечко небольшой щитомордник, открываешь шкатулку... Кстати, некогда в точном соответствии с вашей притчей точно так же открыли шкатулку некой Пандоры.

— Вы ожидаете, что я буду с вами спорить? Тогда вы ошиблись адресом. Я не утверждаю, что подобные деяние плохи. Я не хочу сказать, что они во благо. Я говорю только, что они по большей части НЕОБРАТИМЫ. А вот теперь ответьте мне, каким побытом могут быть "своими" Иван Ильич — и такого рода деятель? Своими ему гораздо скорее будут какой-нибудь негр преклонных годов или австралийский тинейджер, буде они относятся к тому же формату "9 — 10".

— Вы противоречите сами себе. Сами же сказали, что процедура формальная, стандартизированная, — так что же мешает применить ее к Ивану Ильичу? Да к кому угодно! И будет он этим вашим не вполне представимым супременом!

— Сказали, не подумав, признайтесь... Это как в сексе: не всякий, кто хочет, — может, но тот, кто не хочет, — не может заведомо. Процедура дает возможность, но не мотивацию, как умение читать — не обзначает любви к чтению. Больше того. И раньше бывало, а теперь бывает тем более, когда врожденная слепота на поверку оказывается излечимой. И слишком многие из тех, кто прозрел в зрелом возросте, предпочитали как правило ходить с закрытыми глазами. Так зачем "9 — 10" тому, кто хочет всего-навсего, чтоб у него всегда было вдоволь выпивки и никто при этом не доставал бы? Вы же видите, что и я не стремлюсь в их ряды, хотя, — поверьте! — без особых затруднений нашел бы пути. Но вот какая штука: какое мне дело до того существа, которое займет мое место, и чем это... действие так уж отличается от самоубийства?

— И как же теперь?

Он спросил не слишком вразумительно, но собеседник его понял.

— А — не знаю. — Он пожал плечами. — Может быть, они переделают всех. Может быть, — только детей определенного возраста. Или только своих детей, а все остальное население того... дустом. Может быть, они просто напросто в упор не будут замечать, как все мы тут тихо вымрем от безнадежности. Но наиболее вероятным я считаю знаете, что? Что из них сравнительно скоро выделятся какие-нибудь "11 — 12". Или "13 — 14". С вовлечением таких ресурсов, о которых даже сами они не имеют пока понятия. Не факт, — согласен, экстраполяция может оказаться ложной, как в случае с уравнениями степенью выше "3". Но, с другой стороны, что мы можем знать о истинном потенциале самой экстраполяции? Так что лично я склонен предполагать, что следующее стационарное состояние, примерно соответствующее биологической однородности нынешнего человечества, будет достигнуто еще очень и очень нескоро. Если будет.

— Звучит все это в вашем исполнении уж больно как-то... безнадежно.

— Все те чудища которые до сих пор, как в яйце, скрывались под скорлупой наших черепов, готовятся вылупиться наружу. Все, тевтон. Отчасти уже вылупились. Кошмары наконец-то получили возможность без всякой мистики перебраться из снов — в явь, которая совсем уже скоро перестанет отличаться ото сна. Вдумайтесь в это. Где здесь основания для очень уж розового оптимизма, Оскар? Хотя, — он усмехнулся мимолетно и криво, — одно все же, наверное, сыщется...

— А именно?

— Да то же самое отсутствие мотивации. Девяти людям из десяти ведь и нужно-то на самом деле чуть-чуть. Чтоб такая же в принципе жизнь, — но без ее недостатков и с легкими поправками. Например, чтобы те же блага, — да еще не приходилось бы зарабатывать. Человечество вообще страшно инертно, герр Кляйнмихель, и в прежние времена с неизменным успехом справлялось со всякого рода смутьянами. Вот только мешает один тут моментик принципиальной новизны: теперь с ними будет не так-то легко справиться. Скорее всего просто никак. И во всяком случае будет ку-уда легче попросту махнуть рукой. Особенно для того самого подавляющего большинства. Но одно можно сказать точно, — всем прежним способам размежевания людей приходит конец. Все: национальные, религиозные, семейные и классовые способы деления на своих и чужих стремительно теряют смысл. И с ними все прежние страхи становятся мнимыми, пустой оболочкой без содержания, лозунгами, потерявшими смысл. Какая советская угроза? Какой международный империализм? Вдумайтесь хотя бы, о каком таком коммунистическом вызове или, наоборот, торжестве коммунизма может идти речь? И — какие общие интересы могут связывать русских, ну, еще не теперь, а через несколько лет? Все это я мог бы рассказать вам и прежде, еще в "Кольраби", но, согласитесь, в то время вы были еще слишком убого информированы.

— Я постарел на пятьдесят лет. До возраста, которого никогда не достиг бы в иных условиях.

— Бросьте! Отставные шпионы живут долго.

XXXVII

— Значит так: ваш почин торжественно отметить Праздник Урожая одобрен наверху. На самом, значит, высшем уровне. Сам — услыхал, вспомнил свою целинную эпопею и даже расчувствовался, а потом загорелся этой идеей. "Да, — говорит, — давно пора возродить добрую, незаслуженно забытую традицию. Как мы радовались в те далекие пятидесятые первому целинному урожаю! Какое это было, я не побоюсь этого слова, всенародное ликование". Короче, — зеленый свет тебе даден, а я свои прежние возражения официально снимаю. Телевизионщики аж из самого "Времени" — и все такие прочие штуки... Так что, если чего понадобится, — обращайся, поможем. И ты это... В грязь лицом-то не ударишь? Показывать-то есть чего?

— Дени-ис Гаврилыч! Вы же знаете наши цифры!

— Цифры, — хихикнуло в трубке Прямого, — можно любые написать. Уж это мы научились.

— Да не! Кажется и так все в порядке. Да вы хоть в магазине гляньте, уж на что...

— Так-то оно так, только вот на рынке все равно выбор, мягко говоря, побогаче. Ладно, давай там...

— Слушай, это у нас какая по счету заявка? Это сколько ж всего народищу-то соберется? Че ты делать-то собираешься со всею этой толпой? А скотину? А техники куда такую хренову пропасть?

— Да. Все подчистую засрут.

— Это ладно, из области обещали пятьдесят передвижных туалетов прислать.

— И своих надо сделать. Как минимум два раза по стольку. Чивилихину скажи.

— Но это мало. Регулировщиков — из области.

— Надо, но не потянут. Я в штаб округа обратился, чтоб военных регулировщиков прислали, при всем параде, обещали войти в положение.

— Поливалки...

— Договорился на десять штук, а ты, братец кролик, — чтоб проконтролировал.

— Ох... Вот представил себе картину, — все говно смывается и навозная жижа под напором летит в ряды празднично одетых граждан.

— Нет там такого напора.

— Знаю. Но воображению не прикажешь.

— Воображение, друг Коля, советским писателям нужно, они люди творческие. А от нас народ ждет, чтоб под ногами навозная жижа не хлябала...

— Ливневку расширим.