— Да, Майк, — кивает она. — И можете называть меня Аннабел, если это поможет. Я здесь, Майк. Я всегда рядом, на расстоянии экрана. Смотрите, я даже могу дотронуться до вас. Вы чувствуете мои руки.
Но это не так, и она это знает.
Под хирургическими перчатками находятся кости и сухожилия из пластика и металла. Это руки робота с дистанционным управлением, которые могут появляться из любой части травматологической капсулы в зависимости от ситуации. Где-то там, в "Танго Оскар", Аннабел носит перчатки с тактильной обратной связью, похожие на мой сетчатый костюм, которые обеспечивают точное тактильное взаимодействие со своими роботизированными аналогами. Она чувствует каждый синяк, каждую припухлость, как будто находится прямо здесь, в капсуле, рядом со мной. Я и мечтать не мог о лучшем уходе.
Но она не со мной, как бы ни хотела, чтобы я думал так.
— Вы сказали, что мои травмы стабилизировались. Готовы рассказать мне о результатах?
— Ничего, что нельзя было бы исправить. Вы получили прямое попадание в правую ногу, и, боюсь, мне пришлось ее ампутировать. Но мы можем достаточно легко ее отрастить. Это не наша главная проблема. Я беспокоюсь о кровоизлиянии в ваш мозг, которое нам нужно вылечить как можно скорее.
Так что хирургические системы капсулы уже были задействованы. Пока я спал, мою поврежденную ногу удалили, культю зашили, а поврежденную конечность выбросили через вентиляционное отверстие капсулы. Я знаю, как работает травмокапсула, и доктор права, мне вырастят новую ногу.
Но операция на головном мозге?
— Вы хотите вскрыть мне череп, пока я еще в этой штуке?
— Минимально инвазивное вмешательство, Майк. Конечно, риск есть. Но еще больший риск заключается в том, чтобы отложить все на потом. У вас может ничего не получиться, если мы не вмешаемся сейчас.
— Я был под кайфом, и вы привели меня в сознание. Какой, черт возьми, в этом был смысл?
— Я хотела обсудить все до конца. Скажите мне только слово, и я начну. Но если вы предпочтете рискнуть и дождаться эвакуации, я с уважением отнесусь к вашему решению.
По тону ее голоса, по выражению ее глаз совершенно ясно, что она думает о моих шансах, если я решу отказаться от операции. Примерно так же хорошо, как если бы я все еще был там, на поле боя, заливая землю кровью. Но я не могу просто сдаться, не зная, каковы шансы на спасение.
— Покажите мне, что находится за пределами капсулы.
— Это не поможет, Майк.
— Все равно покажите мне. Я все еще солдат. Мне нужно знать, что там.
Аннабель поджимает губы. — Если настаиваете.
Я все еще ношу свои военные контактные линзы, хотя осознаю это только тогда, когда изображение кабины травмокапсулы исчезает, заменяясь видеозаписью с ее собственной внешней камеры.
Все не очень хорошо. Я могу сказать это с первого взгляда.
Делаю медленную панораму, охватывая разрушенный, отравленный пейзаж, насколько хватает обзора камеры. Я нахожусь на плоской поверхности, на изрытом кратерами плато, окруженном скалистыми руинами того, что когда-то было офисными зданиями или торговыми комплексами. В пятидесяти метрах от меня лежит вверх колесами транспортное средство, возможно, школьный автобус. Какая-то опора электропередачи рухнула и нависает над землей, напоминая скелет какого-то ящероподобного чудовища. Над головой облака горчичного цвета, пропитанные токсичным веществом. Горизонт подернут химической рябью.
Вдалеке вспыхивают импульсные бомбы. Плазменные разряды разрывают облака. Роботы, гуманоидные и гигантских размеров, крадутся по адскому ландшафту, который когда-то был городом. Я еще раз осматриваю окрестности и не вижу ни одного бойца-человека.
Что не слишком удивительно. С тех пор, как война стала почти полностью автоматизированной, нас, живых солдат, на земле становится все меньше. Интересно, выбрались ли остальные. Возможно, некоторые из них, как и я, находятся в капсулах, ожидая эвакуации. Или, может быть, все они мертвы.
И вообще, какого хрена я здесь делал?
Ах, да. Отряд глубинной разведки. Теперь я вспоминаю имена остальных. Я, Рорвик, Ломакс. Специалисты по робототехнике, которым поручено наблюдать за поведением наших роботов и подразделений противника в боевых условиях в реальном времени. В чем причина? Никто не говорил об этом. Но слухи не так уж трудно было опровергнуть. Некоторые из наших единиц выходили из строя. Говорили, что это происходило и с вражескими машинами. Никто понятия не имел, почему.
На самом деле, у нас было несколько теорий. Мы наделяем наших роботов достаточной автономией, чтобы сделать их независимыми от управления человека. Наделяем их умом, а потом удивляемся, почему они начинают делать то, о чем их не просили.
Впрочем, сейчас это не моя проблема.
Полагаю, что на данный момент я в безопасности. Полевой медицинский робот выполнил свою работу, не только перетащил мое раненое тело в капсулу, но и укрыл саму капсулу. Я окружен невысокой стеной из обломков и боевого хлама, которую поспешно возвели, чтобы она служила экраном. Не для того, чтобы похоронить меня или затруднить мою эвакуацию, а чтобы защитить от вражеских глаз, камер и оружейных систем.
Я вижу полевого медицинского робота. Четырехметровый робот кружит вокруг капсулы, следя за тем, чтобы территория была чистой. Мои контактные линзы прикрепляют к роботу идентификационную метку. Модуль KX-457 представляет собой безголовое гуманоидное тело с овальным отверстием в торсе, сквозь которое я могу видеть насквозь. Его мускулистые руки увешаны оружием, пусковыми установками для противодействия и специализированными военно-хирургическими приборами. Его ножки с титановыми поршнями выглядят тонкими, но они такие же прочные и ударопрочные, как шасси самолета. На устройство страшно смотреть, но оно на моей стороне, и в этом вся разница.
Я не помню, что произошло, что стало с Рорвиком и Ломаксом. Теперь это не моя проблема. Я кричал "Медик!" чисто рефлекторно. В этом не было необходимости. Как только моя экзоскелетная оболочка обнаружила, что я ранен — что, вероятно, произошло раньше, чем сообразила моя собственная нервная система, — она вызвала ближайшую полевую медицинскую единицу. Моя броня предприняла бы некоторые меры по сохранению жизни, но это было лишь временной мерой до прибытия робота. КХ-457 отсоединил капсулу от гнезда в брюхе, положил ее на землю и — после предварительного медицинского осмотра — засунул меня внутрь.
При обычных обстоятельствах, пока травмокапсула приводила бы меня в порядок, робот засунул бы капсулу обратно в брюхо и умчался прочь из зоны боевых действий. Однако сегодня это невозможно: слишком велик риск того, что робота перехватят и выведут из строя. Я — ценный сотрудник, по крайней мере, так мне говорят. Лучше держать капсулу на месте, под защитой робота, до тех пор, пока не прибудет группа эвакуации в полном составе под прикрытием с воздуха.
Тем временем полевая медицинская единица сохраняет максимальную бдительность. Время от времени KX-457 поднимает одну из своих рук и стреляет в небо из плазменной пушки. Иногда из облаков выпадает беспилотник. Большинство боевых роботов на земле являются нашими, но иногда на пределе видимости я замечаю вражеское разведывательное подразделение, проверяющее нашу оборону. Они там.
Я увидел достаточно. Ясно, что меня не обманывают. Было бы самоубийством прибегнуть к эвакуации прямо сейчас.
Это означает, что если доктор Аннабел Лайз права насчет кровоизлияния в мозг, мне действительно нужно лечь под нож.
Возвращаю свою точку зрения обратно в капсулу. Поле боя стирается. Снова белая обстановка, гул и пыхтение систем жизнеобеспечения. Чьи-то бестелесные руки протягиваются сквозь стены.
Я даю Аннабел свое согласие. Иди и останавливай кровоизлияние.
Потом забери меня отсюда к чертовой матери.
Прихожу в себя. Первое, что приходит мне в голову, это то, что я в безопасности, снова в "Танго Оскар". Знаю это, потому что я определенно больше не в травмокапсуле. Хотя, надо сказать, я все еще нахожусь в своего рода капсуле, и у нее такой же белый интерьер, как и у первой.
Но это не может быть та, в которой я очнулся изначально, потому что в той просто не было бы места. Знаю это, потому что рядом втиснуто еще одно тело, еще один раненый солдат, а в первой капсуле это было бы просто невозможно. Очевидно, что, пока я был без сознания во время операции, KX-457 смог завершить эвакуацию. Они поместили меня в эту большую капсулу, пока я жду своего места в операционной, или что там у них на уме. Очень скоро это будут улыбки и "дай пять". Добро пожаловать домой, солдат. Ты хорошо поработал там.
Интересно, что случилось с другим парнем, который застрял рядом со мной?
И тут меня осеняет. Сквозь изоляцию капсулы и фоновый шум медицинских систем я все еще слышу, как время от времени взрываются импульсные бомбы или плазменные пушки.
Либо, пока меня не было, фронт переместился намного ближе к "Танго Оскар", либо меня еще нет дома.
— Вы слышите меня, Майк?
— Да.
Аннабел сглатывает. — В основном это хорошие новости. Мы остановили кровоизлияние, и я очень рада этому.
— Мне не нравится это "в основном". Почему здесь со мной еще один солдат? Почему вы заменили мою капсулу на более крупную?
— Это та же самая капсула, Майк. Мы вас не перемещали. Вы все еще там, где были до того, как я вас усыпила.
Пытаюсь отодвинуться в сторону, внезапно чувствуя себя неуютно. Хотя я многого не добиваюсь, у меня такое впечатление, что мой молчаливый спутник сдвинулся с места ровно на столько же, как будто приклеился ко мне.
— Говорю вам, здесь есть кто-то еще.
— Хорошо. — Она на мгновение отступает, шепчет что-то коллеге, прежде чем вернуться. — Это... неудивительно. У вас небольшое повреждение правой лобно-теменной области, Майк. Частично это было вызвано первоначальным кровоизлиянием, а частично — нашим вмешательством. Я подчеркиваю, что у нас практически не было выбора; если бы мы не вмешались, то сейчас не вели бы этот разговор. Но то, что вы сейчас испытываете, — это галлюцинация: своего рода внетелесный опыт, вызванный отключением тормозных цепей, которые обычно поддерживают нормальное функционирование ваших зеркальных нейронов. Вы на самом деле один, Майк. Вы просто должны поверить мне на слово.
— Как я поверил вам на слово, что операция будет простой?
— Мы должны считать, что это успех, Майк. Вы с нами, и у вас все в порядке.
Снова пытаюсь пошевелиться, но череп словно зажат в тисках. Это не больно, но далеко от того, что я бы назвал приятным. — Есть ли какое-то решение для этого, или я застрял с ним навсегда?
— Многое можно исправить. Так получилось, что мы можем попробовать некоторые обходные пути, пока вы еще находитесь в капсуле. Во время операции я вставила несколько нейронных зондов в стратегически важные места вокруг поврежденной части вашего мозга. Помимо того, что это дает мне гораздо лучшее представление о том, что там происходит, по сравнению с грубым разрешением сканера самого модуля, я также могу вмешиваться в некоторые критические процессы.
Меня все еще пугает смещенное изображение моего тела. Тело рядом со мной дышит вместе со мной. Но оно кажется мертвым, как мой придаток, который уже должен был засохнуть и отвалиться.
Тем не менее, мне нужно сохранять концентрацию. — Что это значит?
— Нейронные сети, отвечающие за ваши внетелесные ощущения, довольно хорошо проработаны, Майк. На данный момент сигналы поступают не туда, куда должны, из-за повреждения, вызванного кровоизлиянием. Но мы можем обойти эти препятствия, используя датчики, которые я вставила. Представьте, что это соединительные провода, соединяющие разные части вашей головы. Если хотите, я могу попытаться восстановить ваш обычный образ тела.
— Еще раз: зачем ждать, пока я проснусь, если вы можете что-то сделать?
— Повторяю, мне нужно ваше согласие. Мне также нужна ваша субъективная оценка последствий. Я сказала, что схемы были хорошо сопоставлены, и это правда. Но у каждого человека есть свои особенности, и это означает, что мы не можем быть на сто процентов уверены в исходе того или иного вмешательства.
— Другими словами, вы будете тыкать палочкой в мою голову, ворошить ее и смотреть, что произойдет.
— Это немного более научно, чем кажется. Но это полностью обратимо, и если мы сможем каким-либо образом уменьшить ваши страдания, я думаю, что небольшой риск будет приемлемым.
— Я не страдаю.
— Ваш организм говорит об обратном. Гормоны стресса находятся на пике. Кожно-гальваническая реакция зашкаливает. Центр страха горит, как футбольный стадион. Но это понятно, Майк. Вы были тяжело ранены в зоне боевых действий. Вас держат живым в технологическом гробу, в то время как вокруг вас продолжается война. При таких обстоятельствах, кто бы не был немного встревожен?
Несмотря на то, что она права — я в шоке — и несмотря на то, что у меня нет желания проводить больше ни секунды со своим запертым в капсуле фантомным "я", мои боевые инстинкты на мгновение перевешивают все остальные опасения.
— Дайте мне снова внешнюю связь.
— Майк, не стоит беспокоиться о том, что от вас не зависит.
— Просто сделайте это, Аннабел.
Она бормочет ругательство, и вот я снова снаружи, смотрю на мир через всплывающую камеру, прикрепленную снаружи капсулы, как перископ.
Прокручиваю все триста шестьдесят градусов, оценивая обстановку. Я все еще там, где меня оставила полевая медицинская единица, все еще окруженный импровизированным кордоном из обломков и хлама. Но, должно быть, я был без сознания несколько часов. Уже стемнело, камера показывает мир в серо-зеленом инфракрасном диапазоне. Только когда на горизонте вспыхивает вспышка взрыва или что-то пронизывает облака над головой, я начинаю по-настоящему понимать тактическую обстановку.
Как долго я был под ножом? Очевидно, прошло больше нескольких часов. И все же мне казалось, что прошло совсем немного времени.
— Я хочу, чтобы вы были честны со мной, Аннабел. Операция на мозге. Сколько времени она заняла?
— Это не имеет значения, Майк.
— Для меня это важно.
— Хорошо, тогда ладно. Восемь часов. Были осложнения. Но вы справились. Разве это не главное?
— Прошло восемь часов, а вы все еще на дежурстве? Вы сказали, что, по вашим предположениям, моя эвакуация должна была произойти через шесть-двенадцать часов.
— И все еще есть все шансы, что это произойдет в течение этого срока. Послушайте, Майк, я не могла вас бросить. Но очень скоро мы вас заберем.
— Не морочьте мне голову. Мы с вами оба знаем, что они не попытаются это сделать до рассвета, самое раннее. — Она не может с этим поспорить, да и не пытается. Зона боевых действий опасна и в лучшие времена, но ночью, когда земля остывает, передвигаться незаметно практически невозможно. Я представляю себе свою травмокапсулу, подсвеченную неоновыми огоньками, как надгробие. И знаю, что не могу просто сидеть здесь и ничего не делать.
— Позвольте мне затронуть эту проблему с образом тела, — говорит Аннабел.
