Вир закрыла дворец от порталов. Она осталась там одна, рядом с трупом Императора. Без возможности уйти. Шех-с-хет-лашш-ссем-и-саа! Забыв на время о личных счетах (какие счеты, если ее тут кто-то кроме меня, может, прикончить пытается? А если я об этом всю жизнь мечтаю — разве не жестоко — так грубо обламывать?) я заморозил портал и ринулся добывать информацию. И... узнал. Про костер и дракона. Оказывается, мой портал был еще и со сдвигом времени, и выпал из него я через три дня после убийства Императора Светлой Империи.
Мою попытку напасть на драконов брат и Рохаанна удавили на корню. Через сутки я с ними даже согласился... Чего не сделаешь, лишь бы сняли до колик доставшие цепи, из которых вырваться, конечно, можно... но травмы даже я потом заращивать буду неделю. Что лишь на руку 'врагам'. Прекратив истерику, я сел и подумал. И додумался. Мы с Вириэль как-то говорили о ее странных мертвых приятелях, которых, опять же, судя по слухам, встречали неподалеку от Кастеллы в наших пещерах. Чтобы не испытывать проблем в поисках, я развил бурную деятельность, влезая во все, что только попадалось мне на глаза, с таким азартом, что даже Рохаанна через три дня сама предложила мне провести время с пользой и посмотреть дальние туннели. Она тут же поправилась, что пещеры и коридоры, но я степень своей вины понял. Наверное, все же не надо было проводить тот эксперимент в ее спальне... глядишь, и ей бы сейчас не пришлось жить в спартанских условиях на уступе, пока из остовов ее дома выводили мелких, но очень живучих и кусачих блох, размером с половину ладони. Брат не выдержал еще раньше — хватило одной пьянки и песенных излияний под балконом. Голос у меня хороший, очень. Если хочу — даже призраки белеют и в обморок падают. Но зачем же цветами кидаться? Их у нас и так мало, а я, можно сказать, от всей глубины души...
В общем, через три дня я и два несчастных охранника остались предоставлены сами себе. Официально я домой не возвращался (брат все еще боялся угрозы одного хитрого дома, который я тихонько финансировал в свободное время), а потому мои новые спутники мучились, не в силах решить, оказывать ли мне почтение, как принцу, или вести себя со мной, как с младшим... что чревато потом особым моим вниманием по возвращении. Учитывая это, неудивительно, что оба предпочли компромисс, и старались не мешаться, лишь изредка подавая голос, если, на их взгляд, я делал что-то особенно опасное. Да и то скорее в целях напоминания о собственном существовании, дабы не зашиб ненароком. Выбравшись подальше от города, я развернул небольшую конференцию, в ходе которой поставил их перед выбором: либо послужить удобрением и кормом местной живности, либо следовать за мной и ни во что не влезать. Молчание их я и сам обеспечу — есть такое хорошее заклинание, 'замерзший язык' называется.
А дальше мы трое суток буквально носами рыли подземелья. Я не я был бы, если б на второй день охранники не заинтересовались задачей чуть ли не больше меня. Дроу вообще народ увлекающийся, так что третий день мы еще и соревновались. Победа принадлежит вашему скромному слуге.
Не помню, как зовут скелет мэйнийского князя, ныне обтянутый кожей с зачатками мускулов, но мы едва не научили его заново удивляться, когда бодро выпали из стены в его кабинет. Пока Лэш рассыпал черный порошок, а Мэй спешно очищал меня от пыли, я выпрямился, привел себя в подобающий вид, и предстал глазам немертвого уже в роли принца, а не крота-переростка. Тут не стоит забывать, что мертвые — не живые. А потому начал я просто:
— У Вир проблемы. Можешь помочь?
Иногда я сам завидую своему же коварству!
Триэн мучительно скучал. Императорам вовсе не свойственна скука, что бы ни говорили — с одной стороны, никто не чувствует себя ограниченным более, чем стоящий у власти, однако же и нельзя сказать, что у менее обеспеченных властью границы шире — просто, согласно пирамиде Маслоу, первоочередные физиологические потребности берут вверх над духовными. Как бы там ни было, но Императоры не скучают — они проводят время в мучениях силы намного большей, чем простая знакомая скука, или хандра, или сплин... Хотя бы потому, что никто не взбирается по этой шкале потребностей выше самого обычного властелина, вождя, короля... А Императора Темной Империи никак нельзя было назвать обычным.
Есть очевидная истина — чем выше забрался, тем дольше падать. И страшнее. Страх также увеличивается в геометрической прогрессии. Однако если ребенок с детства воспитан так, что не знает страха — неподобающее для настоящего предводителя состояние, не правда ли? — бояться чего-то. Вот за кого-то — иное дело, но последним часто пренебрегают, попадаясь в этот простенький парадокс — как научить бояться за кого-то, не научив бояться за себя? В конечном итоге, у каждого только одно 'я' и один мир, который, опять же, видишь со своей точки зрения, и, как бы ни старался расширить свои границы, со смертью автора очередного взгляда его константа канет в неизвестность. Собственно, как и его чаяния, надежды, желания... и страхи.
Любят ли других людей, если не касаться темы юных влюбленных, за то, что они просто есть — или за то, что они есть в жизни тех, кто их ценит. К слову о. Ценность чего-то — понятие субъективное, но упрощенно — это то, что ты готов отдать за что-то, что что-то нужное тебе дает. Грубо и банально? Конечно. Но от сложного всегда вернешься к простому — чтобы, быть может, снова уйти к сложному... Итак, Император маялся великосветской дурью, включавшей в себя, в том числе, и доведение собственных советников до белого каления псевдофилософской беседой. Теология, софистика, риторика, логика — всем этим Триэн владел безупречно.
И именно в безупречности было дело.
Зачем куда-то стремиться, если ты — лучше всех? Последний якобы неоспоримый факт вынуждал его раз за разом отвлекаться от депрессии, и заново озадачиваться поисками достойных врагов — непредсказуемых, опасных, способных сделать жизнь снова яркой и сверкающей. Психологи называют такое состояние адреналиновой наркоманией, и они правы.
В этом смысле Триэн был наркоманом в худшем смысле этого слова...
— Лик, подойди, — уронил он, разглядывая струи воды за стеклом — что стоит могущественному магу устроить локальный дождик сразу за своим окном, посреди благоухающего позднего лета?
Сын, как обычно, не намеревался возиться со своим щенком... Император поморщился, и обернулся, как раз когда из-за шторы бесшумно просочился в кабинет рыжий мальчишка. В их роду не было рыжих. Вот что значит ведьма... Он снова поморщился. Некоторые задатки принца не шли на пользу его перспективам на трон.
— Ваше Императорское Величество! — Лик, промедлив лишь миг, согнулся в официальном поклоне.
— Не надо. Подойди... внук, — прозвучало тяжело и странно.
В этом высоком черноволосом мужчине сложно было угадать более чем столетнего правителя половины материка. Император выглядел моложе собственного сына, лет на двадцать пять. Но вел себя несопоставимо иначе.
Мальчик был... неплох. Для встрепанного босяка, еще пару дней назад не знавшего ни этикета, ни манер, и не имевшего почти никакого лоска, Лик удивительно быстро учился. Впрочем, это даже хорошо. Нужно иметь в виду, как благотворно действует на него жесткая порка. И в этот раз обязательно необходимо проследить за процессом самому. Дурные наклонности сына, запечатлевшиеся в силу небрежности самого Триэна, у внука недопустимы.
Превосходно. Мальчик оказался достаточно чувствителен, дабы ощутить значение этого нового именования — внук. Как непризнанный сын Их Высочества, он был никем и ничем. Но как внук Императора становился кем-то неизмеримо большим. Молодец. Даже спину выпрямил без напоминаний. Недостойно было бы внуку Императора ходить, согнувшись.
Впрочем... Нельзя и в этот раз допустить ту же ошибку.
А потому — Триэн отпустил стражу и медленно опустился на пол рядом с Ликом.
— Мне очень жаль, что пришлось так сделать. Но я хочу, чтобы ты понял — больше за тобой нет никакой вины, — проговорил очень спокойно и мягко — дети лучше всех чувствуют лицемерие и ложь, а потому нужно быть искренним до предела.
Это мучительно сложно. Это вызов. И... это добавляет короткой игре интереса, за который Триэн безгранично благодарен все еще безвестному ребенку.
Ожидание запланировано, но тянется медленно, тяжко, пройдясь острой кромкой по нервам. И это почти экстаз, удовольствие такой силы, что совершенное лицо бледнеет, зубы закусывают губу... Он длинно всхлипывает.
Триэн знал, что так будет. Теперь главное — не спугнуть. И он медленно, осторожно и чуть неловко опускает руку на худенькое плечо.
— Можно... я за тебя подержусь? — голос почти хрипит, и кружится голова.
Мальчишка тут же хватается за руку обеими своими. Напряжение взмывает до таких высот, что за безупречной маской Императору почти по-настоящему плохо, до того хорошо. Он не сбрасывает руки.
Можно выдохнуть. Первый шаг пройден.
— Вам... плохо? — недоверчиво выдыхает он.
Его аура искрится от эмоций — причудливая смесь тоски, горечи, привязанности, ненависти и гнева. Вкраплением салатового — неистребимое любопытство. Бледно-алым — злость. Серый ореол опаски... Слишком ярко для его глаз, запутанно, сложно. И, может быть, поэтому так манит? Пусть... посияет немного дольше.
— Можешь называть меня по имени. Или дедом, — роняет Император и отворачивается.
Мальчишка проходит очередную проверку — он стоит за спиной, взгляд жжет спину — но молчит. Смотрит. Ждет?
— Вам плохо, Триэн? — повторяет, наконец, упрямо — и вдруг сам хватает под руку.
'Ну что ты... Мне уже хорошо', — как заливает эмоциями, как, наверное, доступно понять лишь псам, вставшим на след. Но ведь не скажешь об этом? Ответить так сейчас было бы, безусловно, неверным шагом.
— Ничего. Усталость. Скоро пройдет, — и чуть пошатнуться на вдохе.
Чуть слишком шумное дыхание на ладони. Он сильный — хоть Император почти не опирается, однако чувствует поддержку, хотя мальчику для этого приходится держать руку над головой. Упрямый. Отзывчивый.
Замечательно.
На данном этапе.
Вдох-выдох. Потом Император выпрямляется. Депрессия ускользнула, едва увидев взгляд изумрудных глаз. Это ненадолго, но как же сладко!
— Пойдем. Я представлю тебе учителей, у которых ты отныне будешь заниматься. Через тридцать пять дней я проверю, что ты усвоил.
'Ты пока почти не умеешь плести интриги. Я раскусил твою робкую попытку повлиять на меня... но в том, что тебе хочется забыться и оказаться в гуще событий, нет ничего плохого. Что ж. Считай это наградой за расцениваемый мной как удачный дебют. И вот еще что. С этого дня — никаких физических наказаний. Думаю, при необходимости внушить тебе правильный тон, я вполне могу сделать все то же самое, но одними словами'.
— Ты! О чем говорил с тобой отец?! — вообще-то довольно красивый голос принца похож сейчас на змеиное шипение, но он улыбается.
Из его рта едва уловимо пахнет кровью. Император тоже пахнет кровью, но дыхание у него чистое. Сладкое даже, с привкусом магнолии. Лик чувствует — у него все еще почти собачий нюх. Но Император пахнет не так. Будто бы... кровь жертв Триэна была менее красной? Сил разгадать новый ребус нет.
'Слова нет в твоем лексиконе нет! Особенно если что-то нужно, чем выжить', — пристальный взгляд переменчивых, как грозовое небо, глаз, и далекий голос.
Одновременно с воспоминанием пришла ярость. Там, глубоко-далеко, где-то в бездне, ворочался устало пойманный конь. Пойманный вместо нее. Вместо Вириэль. Риэль. Рель. Лик затрясся, и не сразу распознал в накатывающем чувстве гнев.
— Мы говорили о моем образовании... отец, — слово сорвалось колкой едкой насмешкой. — Император счел обязательным для меня занятия с учителями шесть дней в неделю. Также он выказал довольство моими успехами, — ни слова лжи.
'Император, интересно, вы и в самом деле разгадали мою задумку?..' Но это вопрос на потом, а может, и 'на никогда' — а пока он смотрел в темные от ярости глаза принца крови, изящно и болезненно красивого... и вспоминал его же — но с бубном вместо головы. И страх растаял, сменившись улыбкой. Как можно бояться того, что смешит?
— К... колокольчики не мешают? — вырвалось само собой.
Болван, самонадеянный болван! Принц и без того в ярости. Его рука взметнулась, в тусклом свете коридорного освещения мелькнули стальные пластинки-когти, наклеенные на ногтевые пластинки. Плоть наипричудливейше переходила в металл. Суматошно билась жилка на виске. И дрожали от ярости губы. Совсем близко. Это дыхание... Разум фиксировал сотни незначительных деталей, время будто замедлилось... И в этот момент он почувствовал будто толчок изнутри. Нет, это ни капли не походило на присутствие — но вокруг будто полыхнула знакомая аура ярости, полыхнули глаза — один почему-то зеленым, другой синим. И, с хрустом напоровшись на возникший из ничего щит, стальные ногти отлетели, частично отодрав и настоящие. Щеку обожгло кровью.
Лик не мог думать. Не мог смотреть. Слушать — или слышать — разразившегося паническими воплями принца. Антимагию он почувствовал, едва рука Их Высочества по небрежности сжалась на его плече, а не горле. Этот щит не имел с ним самим, с Ликом, ничего общего.
Пыльная дорога. Тела. Дорожит стрела. Растрепанные волосы в пыли. Кровь в уголке рта. Шепот беззвучный... Гул тетивы — и черный конь, поймавший чужой — предназначенный ей — выстрел... Ярость раскручивала кольца, будто мифический червь, разраставшийся, едва напитается влаги, уже не рычала — ревела в клетке тела... 'Ну, раз ты учитель — то должна учить!' 'Какой ты смешной... Мне до учителя еще учиться и учиться... Так... Кажется, детей надо кормить?' 'Я уже не ребенок!' 'Учеников тоже. Пойдем уж, не ребенок. Я — Вир. Вириэль. Не повезло тебе с наставником, но уж какая есть. Будем знакомы?' 'Лик', — ворчливо. — 'Как ты можешь учить, если сама ничего не знаешь?' 'О, ну я хотя бы знаю, что ничего не знаю. В мировых масштабах. Но на пару фокусов знаний найдется', — у нее некрасивая улыбка, широковатая, как неумелая будто, но губы сами улыбаются в ответ.
— Эй! Ты оглох?! — неугомонный принц.
Он что, беспрерывно орет? Или это из-за того, что телохранители рядом? Как ни мал Лик, но понимает — при таком отце лучше не выглядеть слишком серьезным и умным. Чревато. Впрочем, не в его интересах выказывать осведомленность...
— Приношу свои извинения, Ваше Высочество. Вы что-то хотели?
— Что это было? — принц слишком удивлен, чтобы цепляться к словам.
В ту минуту Лик не боялся никого. Ни его, ни самого Императора.
— Прошу меня простить, — выдохнул сухо, и прошел мимо него, на миг удержав его взгляд. — Но я должен идти. Приказ Императора.
— Что это было? — рык на ухо, пальцы снова впились — на сей раз в предплечье.
Мальчик долго смотрел в неведомое пространство над ухом, получается что, отца. Отбросил рыжую челку с глаз.
— Второй щит. Моего учителя, — уронив эти несколько слов с таким усилием, будто не разговаривал — грузил каменные блоки — рыжеволосый паренек пошел прочь.
