Судя по докладам разведчиков, они, как обычно, шли двумя колоннами: конной и судовой ратями. Собравшийся совет долго думал, как лучше вести войну. Мурзы и беки прекрасно понимали, что численный перевес будет у русских, а рассчитывать на помощь союзников, увы, не приходится. Так стоит ли стремиться к отрытому бою или лучше расположиться в крепости и пережить очередную осаду, воздействуя летучими отрядами на подвоз припасов? Здесь мнения в который раз разделились, поскольку на защиту крепких стен рассчитывали далеко не все. Лишь после долгих и бурных перепалок, совет всё же принял решение бить врага по частям, но столицу готовить к осаде. И вновь, в который уже раз, было объявлено о сборе войск.
Уставшее от многочисленных и чаще всего неудачных походов, войско собиралась со скрипом. Неожиданно выяснилось, что на зов не прибыла часть подвластных хану черемисов Горной стороны. С раздражением Сагиб-Гирей потребовал пояснений от сотенных князей. Однако те предпочли промолчать, и тогда молодой и горячий князь Полтыш, владелец крупнейшего среди черемисов Малмыжского княжества и один из героев прошлогодней победы над русским флотом, взял слово. Смело глядя хану в глаза, он высказался в том ключе, что при появлении русской рати мужчины Горной стороны обязаны были собираться в ополчение и соединяться с казанским войском, оставляя своих родных без защиты. И вот, в результате ежегодных разорений последних лет, часть сотенных князей решили отложиться от ханства и принять сторону русских, которые пообещали больше не зорить их селения в ходе походов. Известие вызвало у хана вспышку неконтролируемого гнева и все, кто находился в тот момент в шатре, поняли, что если битва окончится победой казанцев, то победители обязательно пойдут мстить перебежчикам.
Но даже без черемисских отрядов хан смог набрать почти два десятка тысяч бойцов, и оставив в столице пятитысячный корпус, с остальными силами он выступил навстречу той части русской армии, что шла по Горной стороне.
* * *
*
Конная рать князя Горбатого-Шуйского не спеша двигалась по горной стороне в сторону Казани. Идти было легко, ведь большая часть местных присягнула великому князю, и свою часть договора соблюдала, не нападая на конников и давая им пропитание. Еще никогда подобный поход не шёл так просто. Всегда раньше на Горной стороне атаки партизан и татарских отрядов следовали друг за другом. А теперь черемисы сидели по своим селениям, продавая русскому войску хлеб и скот, чистя от упавшего леса тракты и мостя переправы через многочисленные речки и речушки.
Правда полностью безопасным дорогу тоже назвать было нельзя, так как на пути нет-нет, да попадались и такие поселения, чьи князьки и старосты не успели (или не захотели) присягать Василию Ивановичу.
Что же, князю было не зазорно потребовать от таких шерти, а если они начинали сопротивляться, то воинам ведь тоже поразмяться надобно. Так что, не смотря на строгий указ, рать постепенно обрастала барахлом и пленниками.
К Свияжску подходили уже основательно загруженными, высылая далеко вперёд и в стороны большие отряды. Не смотря на наличие в устье Свияги русской крепости, а возможно именно из-за этого, местное население было настроено к русским весьма враждебно. Вновь появились в тылу неуловимые отряды лесных партизан, перекрывших дороги и уничтожавших отряды фуражиров и небольшие обозы, а порой атакуя и дозорные сотни с постами. Все гонцы, которых отправляли воеводы, перехватывались и, в конце концов, их просто перестали посылать. И никто не сомневался уже, что лесные разведчики внимательно контролировали все перемещения войск.
Земля буквально горела под ногами, а в ответ горели черемисские селения, ревели женщины и дети, уводимые в полон, а если ратникам удавалось перехватить какой-нибудь отряд, то он вырубался до последнего человека, пленных и раненных просто добивали на месте, вымещая на них всю злобу и страх.
Князь Горбатый велел стянуть ряды, а обозы поставить в середину колонн, и таким образом пошёл через леса ускоренным маршем (ну, насколько позволяли телеги и пленные). Совсем уж нападения это, конечно, не отменило, но и без потерь у нападавших уже тоже не обходилось. Русские ратники постепенно вырабатывали свою антипартизанскую тактику, оставляя после себя только трупы тех, кто не годился в холопы и дымящиеся угли на месте былых построек.
Наконец лес расступился, и армия вышла на довольно широкое и ровное поле. Оно раскинулось на левом берегу Свияги, среди заболоченной местности, ограниченное со всех сторон естественными преградами. С севера и запада — холмами, с юга — озером Туманным, с востока — Свиягой. И здесь её уже ждала армия хана Сагиб-Гирея. Позиция была для казанского хана весьма выигрышной — размеры поля не позволяли русским воспользоваться своим численным превосходством, однако атаковать выходившее из лесов войско хан не решился, что скорее было его ошибкой. А поскольку приближался вечер, то начинать сражение на ночь глядя не пожелала ни одна из сторон и оба войска, встав лагерем друг напротив друга, забылись тревожным сном.
Спалось плохо. А потому, едва просветлело, то тут, то там послышались хриплые голоса, и люди начали выползать из шатров, собираясь кучками. С реки и болот тянуло туманом и сыростью. Сырой холод вставал с земли, отчего тело пробирала дрожь. Сбоку вдруг потянуло костром, и кто-то уже подвесил котелок над огнём, готовя нехитрый завтрак то ли на себя, то ли на весь десяток.
Наконец приглушенно прогудели трубы, поднимая спящий лагерь. Помывка, скудный завтрак и вот уже чуть заспанные, раскрасневшиеся от холода и сырости, прилаживая оружие или оправляя сёдла, русские дружинники принялись готовиться к предстоящей битве. Звенело оружие, всхрапывали пришпоренные лошади, поспешно бежали с приказами гонцы. Князь Горбатый-Шуйский, держа в правой руке блестящий шлем и храня на лице безучастно-спокойное выражение, внимательно вглядывался в туманную даль, пытаясь предугадать, что же делает противник. Сам он был уже давно готов к сражению. Охабень из дорогого шёлка, отороченный горностаевым мехом, был просто накинут поверх юшмана, сбоку висели сабля, лук и колчан со стрелами.
Сейчас, расставляя полки, он верил в мужество и стойкость своих ратников, прошедших не одну битву, но всё же внутри присутствовало изрядное волнение. Ведь бой на бой не похож, а победа или поражение зависят от множества факторов, учесть которые все просто невозможно.
Наконец туман стал рассеиваться, проглянуло солнце, вызолотив начищенные до блеска доспехи обеих армий. Подувший ветерок развернул бунчуки и стяги. Взревели боевые трубы, грохнули бубны и тулумбасы, с диким воплем, увлекая за собой остальных, понёсся вперёд передовой отряд. Татарские перёные стрелы взвились в небо. В ответ засвистели стрелы русские. Упали первые убитые и раненные.
Конница шла, наращивая разгон. Летели под копыта потоптанные сырые травы, и неподвижный русский строй приближался стремительно. Казалось, ничто уже не сможет остановить порыв конной атаки. Но тут взмах воеводским шестопёром, сорвал с места встречную лавину. Давя подкованными копытами мягкую землю, русские хлынули навстречу врагу.
Сошлись, перемешавшись, отряды. И началась жестокая рубка. Живые вскакивали на тела упавших, и падали сами. Не вставал никто: упавшего затаптывали насмерть, перемешивая чужих и своих.
Основной удар пришёлся на правое крыло русского войска, заставив его прогнуться. Но тут в самую гущу дрогнувших было ратников на кауром статном коне с резервной сотней бросился второй воевода полка правой руки, и переломил настрой битвы. И тогда казанцы, повинуясь сигналу, разом попытались отступить, явно заманивая противника. Вот только такие хитрости давно были известны русским воеводам. Рёвом труб они сдержали порыв своих полков бежать рубить отступающего врага. А потому казанцы, отскочив на хорошее расстояние, придержали коней, и стали вновь выстраивать строй, пока лучники пытались собрать свою долю кровавой жатвы.
Затем, рысью, ускоряя движение, они вновь ринулись в атаку. Привычные к битвам лошади безбоязненно скакали по трупам, ведомые уверенной рукой всадника. И вновь всё смешалось, вновь звенела сталь, визжали кони, понеслись к небу крики ярости, мольбы и проклятья.
Но вот дрогнул и начал прогибаться уже левый фланг русского войска, однако прежде чем большой воевода вмешался, уже воевода полка левой руки бросил в бой собственный резерв и вновь сумел выправить положение. Теперь пришёл черёд пошатнуться правому флангу казанской рати. Однако и тут вовремя подоспевшие отряды сумели уравнять ситуацию.
До самого вечера армии то сходились, то расходились, но решающего перевеса не смогла достичь ни одна сторона. А потому окончательное выявление победителя отложили на новый день.
Ближе к ночи в татарский лагерь прибыло пополнение из пары тысяч бойцов. Вроде бы и немного, но в основном это были те жители Горной стороны, что избежали гибели за нежелание принять присягу русскому государю. Теперь они пришли мстить за свой край, за свои спалённые деревушки и угнанных в плен родных. Их настрой и боевой дух были на высоте и передались тем, кто уже пригорюнился после потерь первого дня. В результате мощный удар центра поутру едва не сбил русскую конницу с её позиций и лишь введением резервов Горбатый-Шуйский купировал этот порыв.
К полудню, видя, что перевес в сражении колеблется то туда, то сюда, Сагиб-Гирей решился на риск. Оставив на крайний случай около себя не более сотни конников, он бросил в бой все свои резервы. Подбадривая себя воинственными криками, размахивая над головами саблями и поднятыми копьями татарская лава сплошным воинственным ревом набросилась на русские дружины. Её удар был страшен! Буквально вырубив первые ряды, она продолжала прогрызать строй за строем и, казалось, победа уже клонится в сторону ханских войск.
Но тут своё веское слово сказали сразу двое воевод.
Первым был второй воевода почти полностью павшего передового полка окольничей Иван Васильевич Ляцкой. Ещё по утру, по слову Горбатого-Шуйского, он собрал под свою руку почти всех дворян, что имели огнестрельное оружие. И вот теперь это подобие рейтар неожиданно ударило во фланг наступающим татарам.
Залп — пауза в несколько секунд, еще залп, снова пауза и ещё залп. Ближайшие казанские всадники на полном скаку, теряя луки, шапки и копья, полетели на землю. На них налетали сзади скачущие, добивая живых копытами коней, и сами падали наземь, сраженные пулями. И хотя свинцовым градом на землю свалило не так уж и много врагов, но смятение, охватившее казанцев, ослабило их давление на прогибающийся русский фронт. А дворяне, сделав своё дело и отскочив в сторону, принялись спешно заряжать ружья, надеясь вновь повторить удачный манёвр.
Вторым своё слово сказал белокурый красавец Иван Юрьевич Телепнев-Оболенский, ещё не ставший полюбовником государыни, но по знатности рода уже возглавивший полк левой руки — третий по значимости полк русской рати. Он наоборот, положился на старину, собрав вокруг себя воинов с копьями и с их помощью нанёс таранный копейный удар по татарам сразу после того, как отстрелялись стрелки Ляцкого. Казанцы ещё не успели собрать расстроенный строй, и конная лава вошла в них, как горячий нож в масло.
И это был конец!
Нет, будь у хана ещё хотя бы один отряд, положение можно было бы выправить, но как раз резервов-то у Сагиб-Гирея и не осталось. Зато они ещё имелись у Горбатого-Шуйского.
Внимая гулу и стону битвы, он безошибочным слухом и чутьем полководца узнал тот миг, когда заколебались весы сраженья и ринул в бой ещё один полк.
Этого оказалось достаточно. Бросая оружие, избиваемые преследователями, татары бросились в отступление. Вот только кони у преследователей, большая часть которых не участвовала в битве и не устала, были порезвее. Казанских воинов догоняли, избивали, пленили. Часть татар решила искать спасения за рекой. Но даже небольшая Свияга оказалась для многих непреодолима: тяжелые панцири тянули воинов книзу и не каждый мог удержаться за седло своего коня.
Уже вели угрюмыми толпами первых пленных, уже гнали табуны захваченных коней, сносили и складывали в кучи оружие и доспехи, а сражение всё ещё не окончилось. Стало смеркаться, а казанцы еще отбивались на берегу и тонули в воде. Лишь упавшая тьма окончательно остановила резню.
* * *
*
Осада Казани шла ни шатко, ни валко. Да и какая это осада, когда чужое войско только с двух сторон стоит, потому, как полностью обложить город сил не хватает. Так, объезжают изредка кругом легкоконные отряды и только. Будь казанская армия в городе, давно бы отбросили наглых захватчиков, но, увы, силы, оставленные ханом для защиты, были примерно равны, так что оба противника ограничивались лишь мелкими стычками, не решаясь всё ставить на один решительный бой. Зато пришедшие с нарядом мастера Григорий и Степан Собакины, Исак Шенгурский, Яков Ивашенцов, да Михайло Зверь умело расставили по холмам большие пушки и теперь увлечённо палили по городу, стараясь проломить крепостные стены. Поставленный по разряду наблюдать за ними Михаил Захарьин предпочитал не вмешиваться в работу артиллеристов, по крайней мере, пока. А вот Андрей, хмурясь, в очередной раз наблюдал ещё под Витебском раскритикованную им в пух и прах картину, когда несколько пушкарей, бегая от орудия к орудию, осуществляли стрельбу. И ведь вроде бы и расчеты появились, ведь каждую пушку обслуживала своя бригада мужиков, но окончательную наводку и сам выстрел всё одно проводили всё те же пятеро мастеров Пушечной избы. Что, разумеется, весьма замедляло темп стрельбы.
Зато инженерные работы велись куда интенсивней. Извилистой линией тянулись к казанским стенам траншеи, прикрытые от пуль и стрел большими плетёными корзинами с землей. В них, сменяясь через равные промежутки времени, постоянно сидели ратники с тлеющими фитилями, не давая казанцам устраивать неожиданные вылазки. С краю лагеря немногочисленная посоха и пленники вязали те самые корзины, готовили лестницы и собирали осадные башни.
Прошло уже три полных недели, как большой полк начал осаду, но Казань держалась крепко и вовсе не думала сдаваться. К тому же марийцы и чуваши, из тех, кто не присягнул ещё великому князю, вновь организовали партизанскую войну. И вот уже получалось, что осаждающие сами оказались в своеобразной осаде. Благо продовольствия и воинской справы взято было с избытком, но без дополнительного подвоза рано или поздно они привычно начнут голодать и думать об отступлении.
А тут ещё и слухи поползли, что кавалерия в бою с казанским войском потерпела поражение и уже вряд ли придёт на помощь. И где-то всё ещё прятались остатки казанской флотилии.
— Что скажете, господа воеводы? — вопросил Немой на совете, что собрался в его шатре. Разделённый полотняной перегородкой на два помещения, шатёр был достаточно вместителен, чтобы на одной половине стоял стол и лавки человек на двадцать, а на другой сундуки с добром, по ночам служащие кроватью и походный иконостас. Впрочем, подобными шатрами обладали многие знатные люди, в том числе и Андрей. Давно прошли те времена, когда он ютился в небольшой палатке.
