Что-то ломается внутри меня. Пришло время снова стать солдатом. — Предоставьте мне полный контроль над операцией. Я хочу знать, что там на самом деле происходит.
— Майк, я не уверена, что это в ваших интересах...
— Просто сделайте это.
У нее действительно нет другого выбора, кроме как дать мне то, что я хочу. Может, я и ранен, но по-прежнему ценный сотрудник, и моя активная позиция означает, что по-прежнему в состоянии командовать.
Обзор представляет собой карту зоны боевых действий в реальном времени в радиусе пятнадцати километров. Она составлена на основе разведданных, собранных роботами, дронами, камерами наблюдения и даже все еще функционирующей броней мертвых или обездвиженных бойцов. Большая часть этих разведданных поступает с нашей стороны, но часть из них получена в результате перехвата вражеских сообщений, и, несомненно, они делают что-то подобное с нашими. Данные объединяются и проецируются на мои контактные линзы. С помощью субвокальных команд я могу сканировать и увеличивать изображение по желанию.
Я прислушиваюсь к тому, что говорит мне карта, понимая, что мне следовало сделать это раньше, а не верить Аннабел на слово, что все будет как в детской сказке: лунный свет и котята. Потому что это не так.
И у меня большие неприятности.
В мою сторону движется фаланга вражеских машин. Они в десяти километрах от нас, но неуклонно продвигаются вперед. Возможно, еще не знают, что я здесь, но гарантии в этом нет. Развернутая полевая медицинская единица — это очевидный признак того, что кто-то пострадал, и враг не сделает ничего лучше, чем захватит или уничтожит ценный человеческий ресурс. Я изучаю численность и распределение наступающего отряда, оценивая силу противника в сравнении с моим единственным союзником — одиноким медицинским роботом. С оружием и контрмерами KX-457 шутки плохи. Но против дюжины или более вражеских мехов и дронов? Состязания не будет. И нет особой надежды на то, что мое маленькое убежище останется незамеченным, когда вражеские подразделения прибудут всей толпой.
Вот тогда-то и действует реакция "Сражайся или убегай". Это мощный выброс гормонов, как будто сам страх закачивается в мою кровь. Я не собираюсь просто оставаться здесь и надеяться, что удача на моей стороне. Нам нужно двигаться, и двигаться немедленно.
Да, в этом тоже есть риск, особенно ночью. Вот почему моя эвакуация все еще откладывается. Но в сравнении с моими шансами выжить после прибытия вражеских подразделений, бегство внезапно выглядит намного привлекательнее.
Возвращаю свою точку зрения в травмокапсулу.
— Скажите полевому медицинскому роботу, чтобы он забрал меня. Мы отправляемся.
— Я не могу отдать такой приказ, Майк.
— Не можете или не будете?
— Мы сейчас проводим моделирование, и оно говорит нам, что у вас статистически повышаются шансы на выживание, если вы остаетесь там, где находитесь.
— Насколько?
— Достаточно, чтобы я действительно убедила вас тщательно обдумать этот план действий.
Если бы шансы были настолько велики, она бы сказала мне об этом прямо. Я все еще крепко сжимаю голову. Но если бы я мог встряхнуться, то сделал бы это. — Вызовите медицинскую единицу.
— Майк, пожалуйста.
— Просто сделайте это. Нет смысла отправлять человека в зону боевых действий, если не доверяете его мнению.
Она уступает. Мне не нужно видеть приближение KX-457; я слышу, как вокруг меня сдвигают валуны, а затем чувствую, как травмокапсула кренится, когда робот поднимает ее с земли. Меня поворачивают на девяносто градусов, пока моя голова не оказывается выше ступней — или, скорее, напоминаю я себе, ступни. Затем слышу обнадеживающий щелчок, когда травмокапсула состыковывается с овальным отверстием в корпусе медицинского робота. Интерфейс систем: питание, контроль, сенсорика. Я больше не раненый мужчина в гудящем гробу. Я — младенец в чреве робота-убийцы, и это не может не радовать.
— Каковы будут ваши приказы? — спрашивает меня робот.
Вспоминая расположение сил противника, начинаю приказывать KX-457 увести меня как можно дальше на запад. Затем мне приходит в голову кое-что получше, чем ехать пассажиром. Чтобы управлять роботом, мне не нужно уметь двигать собственным телом. То, что осталось от моего сетчатого костюма, должно быть более чем способно распознавать намерения, малейшие нервно-мышечные импульсы и давать мне соответствующую обратную связь.
— Давай я тебе помогу.
— Майк, — перебивает его Аннабел. — Вам не нужна дополнительная нагрузка. Позвольте роботу вытащить вас, если вы на этом настаиваете. Но вам нет необходимости управлять им. В вашем нынешнем состоянии ваши рефлексы не справятся с боевыми действиями робота.
Но если мне суждено умереть здесь, я бы предпочел что-то делать, а не просто терпеть, пока меня несут на руках.
— Я знаю, что делаю, Аннабел. КХ-457, передай мне все командные полномочия. Поддерживай связь, пока я не разрешу иначе.
Моя точка зрения снова меняется. У полевого медицинского робота нет головы, но есть набор камер и сенсоров, встроенных в его плечевое крепление, и именно оттуда я, кажется, смотрю вниз.
Смотрю на себя сверху вниз. Чувствую себя точно таким же высоким, как KX-457 — нет ощущения, что я нахожусь в гораздо меньшем теле, в нижней части корпуса. И эти титановые ноги и руки двигаются по моей воле, как будто они являются частью меня. Снова чувствую себя цельным и сильным. Тот призрачный образ все еще со мной, но он вызывает гораздо меньше беспокойства, чем когда я был заперт в травмокапсуле.
Я, конечно, все еще в капсуле. Нужно напомнить себе об этом, потому что было бы легко сбиться с пути.
Мы перебираемся, KX-457 и я. Я должен сказать "KX-457", "Аннабел" и "я", потому что, когда эти руки протягиваются ко мне, чтобы поправить повязку на ноге, или катетер в руке, или послеоперационный зажим на голове, трудно не почувствовать, что она рядом, и для нее мое благополучие на первом месте. И хотя ясно, что она не совсем одобряет мое решение убраться, я все равно рад, что мне есть с кем поговорить.
— Как давно вы работаете в Танго Оскар, Аннабел? — спрашиваю я, проходя мимо неглубоких, почерневших от дыма останков того, что когда-то было великолепным торговым центром с кондиционерами.
Она тщательно обдумывает мой вопрос. — Прошло уже полтора года, Майк. Они пригласили меня из Эхо Виктор, а до этого я была в Чарли Зулу.
— Чарли Зулу. — Я произношу это с некоторым почтением. — Слышал, там было довольно напряженно.
Она кивает. Ее лицо проецируется в маленькое окошко, которое я вижу, и борется за внимание с постоянно меняющимся набором тактических аналитических элементов, отмечающих каждую потенциальную угрозу или место, где можно спрятаться. — У нас не было времени на работу. — Она сухо усмехается, но ясно, что воспоминания все еще свежи в памяти. — Это было до того, как появились новые модули. У старых модулей не было такой автономии, как у тех, к которым мы привыкли сейчас. Это была оперативная телехирургия, денно и нощно. Мы умирали на ногах от истощения и стресса, а нас даже не было на месте, в операционной. Мы спасли стольких, сколько смогли, но когда я думаю о тех, кому мы не смогли помочь... — Она замолкает.
— Уверен, вы сделали все, что могли.
— Надеюсь, что мы сделали это. Но всему есть предел. Даже сейчас мы не всегда можем творить чудеса.
— Что бы со мной ни случилось, вы сделали все, чего можно было ожидать, Аннабел. Спасибо, что были со мной все эти часы. Вы, должно быть, устали.
— Чего бы это ни стоило, Майк. Я не уйду.
— Надеюсь, что мы еще встретимся, — решаюсь я сказать ей, хотя мне кажется, что я теряю все шансы выбраться отсюда живым. — Просто чтобы я мог поблагодарить вас лично.
Улыбка Аннабел сияет. — Уверена, что так и будет.
В этот момент я не сомневаюсь, что у меня все получится.
В этот момент контроль замечает эскадрилью вражеских беспилотных летательных аппаратов-разведчиков, которые летят низко, прямо под облачным покровом. Мои собственные сенсоры их вообще не заметили.
Осматриваюсь в поисках укрытия и решаю нырнуть в гофрированную коробку, которая раньше была крытым парком развлечений. Пробираюсь сквозь завалы и почерневшие, извивающиеся обломки американских горок, пока не убеждаюсь, что дроны не засекут мою инфракрасную или электромагнитную сигнатуру. Под моими титановыми ногами лежат упавшие машины и тела. Я с хрустом раздвигаю разломанные туши пластиковых лошадок и сороконожек-скакунов.
— Нам нужно залечь на дно на пару часов, пока эти дроны не уберутся из этого района. — Я сажусь на корточки, отключая основные системы. Всего лишь отключение питания в травмокапсуле и еще одно — в ядре центрального процессора KX-457.
— Как вы узнаете, что это безопасно?
Внешняя оболочка здания блокирует внешнюю связь, препятствуя наблюдению. — Я не узнаю. Но если они будут вести обычную проверку, с нами все будет в порядке, как только они пролетят мимо.
— Тогда у меня нет причин не обращать внимания на проблему с изображением тела, не так ли?
— Сейчас это беспокоит меня не так сильно, как раньше.
— Давайте я все равно все исправлю. Если не пресечь эти проблемы в зародыше, они могут стать большой проблемой во время выздоровления.
Мысленно пожимаю плечами. — Если вы считаете, что это к лучшему.
— Считаю, — говорит Аннабел. — Я верю.
Я подождал два часа, затем три, на всякий случай. Потихоньку выбрался из парка развлечений, пока не оказался почти под открытым небом. Ожидал, что полный контроль будет восстановлен, как только я восстановлю нормальную связь, но этого не произошло. Покрытие по-прежнему фрагментарное. Я получаю информацию от ближайших наблюдателей, но не дальше, чем на несколько километров. Возможно, неисправность в моих собственных системах, но гораздо более вероятно, что произошла атака на критический узел нашей распределенной сети. Эти дроны, возможно, искали вовсе не меня, а уязвимость в нашей сети связи.
По-прежнему темно, и дроны все еще могут быть где-то поблизости. Но я должен верить, что они покинули этот район, и что фаланга тяжелых роботов-мехов продолжила движение по своему первоначальному вектору. Может потребоваться несколько дней, чтобы устранить недосмотр, при условии, что вина лежит не на мне. Я не могу ждать так долго. Лучше умру, двигаясь, чем буду впустую прятаться от врага, которого не вижу.
— Мы подождем до рассвета, — говорю я Аннабел. — Тогда можно будет пересечь открытое пространство, даже при ограниченном контроле.
— Как вы чувствуете себя сейчас?
— По-другому.
Это еще мягко сказано. Но это правда. Мой призрачный двойник исчез. Я не чувствую, чтобы рядом со мной было еще одно тело. И, наверное, я должен быть рад этому, потому что это означает, что нейронные связи Аннабел дали какой-то эффект. Но я не чувствую ни малейшего проблеска восторга.
Что-то еще изменилось.
Дело больше не в том, что я переживаю из-за своего призрачного двойника. Он исчез, и скатертью дорога. Но теперь изменилось мое собственное тело. Ощущаю его, оно висит под моим взглядом, как какой-то увядший, бесполезный рудиментарный придаток, но не ощущаю его частью себя. Я не живу в нем и не хочу его. Все, чего я хочу, — это отстраниться от него. Раньше я был равнодушен, но теперь оно меня отталкивает.
Сохраняю достаточную интеллектуальную отстраненность, чтобы понимать, что эта реакция носит неврологический характер. На каком-то уровне что-то пошло катастрофически не так с моим образом тела. Как будто мое самоощущение, то, что действительно важно для меня, отделилось от моего израненного человеческого тела и поселилось в бронированном совершенстве полевой медицинской единицы.
Очевидно, что это полный бардак.
Но даже зная это, я не хочу возвращаться к тому, что было раньше. Определенно нет: теперь я сильнее и значительнее. Я шагаю по этому разрушенному миру, как колосс. И как бы мне ни была противна эта отвратительная штука, это небольшая цена за нее. В конце концов, у меня есть определенная зависимость от нее. Это очевидно.
Но есть еще одна деталь, на которую мне нужно обратить внимание.
Связь испорчена до чертиков. Обзор — это лоскутное одеяло из белых пятен. Так как же, черт возьми, доктор Аннабел Лайз может дотянуться из Танго Оскар и телеоперировать своими волшебными зелеными руками?
Более того: как доктору Аннабел Лайз вообще удается со мной разговаривать? Как я могу видеть ее всегда улыбающееся, неутомимое лицо?
— Не делайте этого, Майк.
— Чего не делать?
— Не делайте того, что вы собираетесь. Не проверяйте реестр связи. Это не принесет вам никакой пользы.
Я не подумал о проверке реестра связи. Но, знаете, теперь, когда она подкинула мне эту мысль, это чертовски отличная идея.
Открываю историю. Просматриваю журнал, возвращаясь на минуты, десятки минут, часы назад.
15.56.31.07 — ноль подтвержденных пакетов
15.56.14.11— ноль подтвержденных пакетов
15.55.09.33 — ноль подтвержденных пакетов
...
11.12.22.54 — ноль подтвержденных пакетов
И я узнаю, что KX-457 не имел связи с Танго Оскар — или любым другим командным пунктом, если уж на то пошло, — более девятнадцати часов. Все это время он действовал полностью автономно, полагаясь на собственный встроенный интеллект.
Как и травмокапсула. С момента ее развертывания — до того, как меня доставили сюда и оказали медицинскую помощь, — капсула также функционировала независимо от управления человека. По ту сторону экрана не было доброго хирурга. Было только... программное обеспечение. Программное обеспечение, достаточно умное и гибкое, чтобы имитировать успокаивающее присутствие.
Доктор Аннабел Лайз.
Доктор Аннабел лжет.
Вопрос в том, было ли это программное обеспечение запущено в капсуле или в моей собственной голове?
Настает день, когда меня находят. Не враг, а моя собственная сторона. Хотя на данный момент, я полагаю, это различие является спорным.
Включаю режим усиления голоса. Мои слова звучат как гром среди ясного неба, искаженные и похожие на божественные. — Не подходите ближе.
Их двое, оба в полной боевой броне, за ними пара пехотных роботов. Мехи нацелили на меня батареи плазменных пушек, установленных на плечах и предплечьях.
— Майк, послушай меня. Ты был ранен. Ты был в травмокапсуле и... что-то случилось.
Какая-то часть меня узнает голос — Рорвик? Ломакс? Но это небольшая часть, и ее легко проигнорировать.
— Вернись.
Говорящий осмеливается выпрямиться чуть выше, в то время как его собеседник нервно приседает, согнув колени. Я восхищаюсь смелостью оратора, хотя и не претендую на то, что полностью понимаю его. Затем фигура протягивает руку и делает нечто еще более рискованное, а именно снимает маску с лица, позволяя ей соскользнуть в сторону на шарнирах. За воздухонепроницаемым стеклом шлема я вижу женское лицо, и снова в моем взгляде мелькает узнавание, которое я тут же подавляю.
— Майк, ты должен доверять нам. Есть только один способ получить помощь — это передать управление полевой медицинской единицей. У тебя повреждение головного мозга, очень серьезное повреждение головного мозга, и нам нужно его вылечить, пока не стало хуже.
