Глядя ему вслед, Их Высочество впервые всерьез подумал, что видит спину своего сына.
И опустил уже готовый сорваться с ладони, чуть влажный от яда, клинок.
Nulla e reale, tutto e lecito. Raquiescat in Pace
(Ничто не истинно, все дозволено. Покойся с миром).
Глава 31.
— И что теперь? — Эстебан едва сдерживал гнев.
Ему никак нельзя было сейчас на Эрох, как ни хотелось вернуться домой, забраться в пещеру и проспать пару лет в обнимку с любимым алмазом.
Старейшие гневались. И гнев их даже здесь прокатывался по его истинному телу тяжелой дрожью.
— Успокойся, — Лис оставался невозмутим, сидя над ручьем с расческой, разбирая пряди собственных волос, влажных после мытья, блестящих.
Потеряв в нелепой стычке Вика, Лорх сохранил поразительное хладнокровие. Так же хладнокровно он перевернул на голову все, до чего смог дотянуться. Но ни следа Вика не нашел. Нашел не он — нашел Ищейка.
Искалеченный мэйн, вероятно, по нелепейшей случайности, поправлялся. Лис вообще не видел такого — чтобы разум возвращался к рабу погибшей стрыги? Это было невероятно. С другой стороны, последние несколько лет вполне примирили его с мыслью, что в мире невероятные вещи все-таки случаются, только редко.
— Она на Эрохе! К-к-как?!! — Грозовой никак не мог воспользоваться его щедрым советом, готовый бессчетно рассыпать вокруг шаровые молнии из глаз.
Бездарный расход энергии. Лис протянул руку, и с удовольствием выпил 'излишки', заодно с частью злости.
— Если она там, значит, ее пригласили. Мне, скажем, даже приглашение не помогло. Путь к вам закрыт. Таким образом — думай, кто мог пригласить ее... или передать приглашение, — готовый взорваться от ярости вердракон замер.
'Передать'. Слово натолкнуло его на не самые веселые мысли. На территории Империй драконов было всего трое. Он сам, этот вечный бунтарь-ученый, и замороженный по слухам где-то в ледниках сын нынешнего Мудрого. Последнего можно было исключить. Как с сожалением выяснил Эстебан, Раззах сравнительно недавно попался под руку черным археологам, и ныне по кусочкам плавал в большой партии нелегальных эликсиров продления молодости, детоксов, катализаторов, лекарственных настоев, антидотов, нескольких чучел и объектов исследований для университетов и музеев. Впрочем, голову его сохранили во льду — а потому оставалась надежда, что Мудрый предпочтет дождаться регенерации непутевого сына, прежде чем нападать.
Совсем немногих драконы находили подходящими для совместного проживания. В одном мире.
Оставались он сам. И черный. Причем черный никого пригласить сам не мог — как изгнанник, причем идейный. Но вполне мог вернуться с тем, у кого такое приглашение было, ибо вопреки всем усилиям элиты, изгнание его было исключительно добровольным. Эстебан быстро сложил два и два, и вспомнил слухи о том, как ныне трогательно разыскиваемую Императрицу с костра унес дракон. Сам он этого не делал. Зато только он мог пригласить. Второй звоночек тоже прозвучал скоро, и Лис довольно хмыкнул — к послу возвращалось привычное хладнокровие. Дракон размышлял. Вспомнилось, какой скандал поднялся, когда 'рыцарь' Императора превратился в Императрицу. Воссоздалась встреча в карете, светлые волосы, легкое косноязычие, зеленые глаза импровизировавшего на грани фола мальчишки... Вот разве что у Вириэль глаза были двуцветные. Один зеленый, второй синий. Отчего-то смотреть в синий было почти больно. Как мальчишка сумел передать свое приглашение? Или... это Вириэль так сильна, как маг, что смогла забрать его сама?
Он мысленно представил оба образа, привычно убирая малозначимые детали. И усмехнулся — кто б их спутал? Неугомонного, нетерпеливого мальчишку и рассудочно-холодную Императрицу, столь расчетливую, что все-таки околдовала Императора без всякой магии. Джулиан получил по заслугам, сделал вывод дракон.
И на него снизошло спокойствие.
И как раз в этот момент мэйн, до того тенью шнырявший по кустам, вызывая нервные взгляды ловцов, вдруг остановился и выпрямился. И четко, внятно сказал 'там', указав рукой.
Лис всегда был страстным исследователем. Вот и теперь, глядя на такое чудо, лишь улыбнулся. Посол только вздохнул. Пока не наиграется, не стоит лезть к Ищейке, как бы ни было интересно. И не только под страхом смерти, Лис был из тех, кто знал десятки возможностей и похуже. Куда как хуже, подумал дракон и передернулся.
Тоска не ушла, скорее, со временем стала ярче. Организм затянул сквозную дыру — только так я могла описать бездну, в которую канули все мысли о потере — тоненькой пленочкой логически-философских оправданий, и упорно поддерживал мою ненадежную броню. Лучше, чем ничего. Да, не любила на самом деле. Да, заставил. Но еще вспомнились серебристые глаза, какие-то по-детски растерянные, счастливые, когда он принял мою смерть. Снова. Забрал силой...
Нелепица женской натуры — будь Каэрдвен жив, я бы выбила ему все зубы, но теперь...
Как бы там ни было, а печаль отступала, по крайней мере, не показывалась в реальности, заснув где-то в глубине меня. Драконий остров ничем не мог мне помочь — сколько бы я ни ходила по этим скалам в сопровождении моих новых знакомых и непривычно даже как-то вежливого Кааге, везде видела одно и то же. Традиционализм, возведенный в абсолют. Сила и власть, густо замешанные на политике и влиянии. Не уверена, но в Книге Тьмы, в одном из Заветов, Свет описывали совсем не так. Как же там было... 'Светлые делают, что должно, даже во вред себе'. Красиво, но чуть нелогично — кто каталогизирует меру 'долга'? Личный опыт неохотно подсказывал мне единственный приемлемый ответ.
Почти три недели проведя, будто в бреду, я, наконец, очнулась. Оставить Кархарадона здесь одного я не могла. Это даже не обсуждалось. И вовсе не при чем тут мифический долг — я в значительной степени рассчитывала на помощь этого дракона. В дальнейшем. Пункт второй моего плана проявлялся все ярче. Теперь уже можно было признаться, хотя бы самой себе — вторым, и, вероятно, заключительным в моей карьере, пунктом моего плана шла месть.
А месть, как известно, то редкое блюдо, что, как и экзотическую закуску, к столу подают хорошенько прожаренной с обеих сторон и охлажденной.
На Острове мне почти не снились сны. В ожидании аудиенции, я часами бродила по окрестностям, будто бы случайно забиралась в чужие пещеры, карабкалась на вершины острых пиков, прыгала в холодные, до зубовного скрежета, озера... И жила, жила — как в первый раз. Как если знаешь, что любой день может стать последним. Къярен как-то говорил, что воин живет, каждый день зная, что смерть жжет его впереди — возможно, на следующем шагу, или за углом... И если не дождалась — то просто капризничает. А потому каждый миг жизни нужно быть к ней готовым, и не оставлять никаких долгов, заставивших бы недостойно осудить на ожидание сию милую леди. Долг и честь — вот единственная цена, что искупали вынужденное для нее промедление. Так говорили феа. Так, когда-то давно, утверждали Рыцари Света, ушедшие, как и их Храм, без следа, оставив только жрецов. Странно, но Тьма обходилась без жрецов изначально, по сути, паладины и были ее глазами в реальность, а их общее сознание — ее, если можно так сказать, Каноном. Я не была слишком хороша в теологии. Даже простейшее учение давалось мне с трудом. Как объяснить очевидные истины? Например, как объяснить, что белое — это белое? Или — в чем разница между закатом и рассветом для того, кто ждет казни? Не понять, не прочувствовать, не попробовав. Да и пусть их. В своих многодневных путешествиях я спускалась в подземные пещеры, где дремали древние Змеи, столь огромные, что своим телом способны были охватить Тир-на-тог, тускло-серебристые от густо покрывавшего их чешую налета вечности. Их чешуя блистала даже сквозь пыль, и казалась теплой. Одну такую пластинку я взяла потом с собой, нашить под доспех. Я поднималась на высокие пики, где почти нечем было дышать, голова кружилась, тело казалось неправдоподобно легким, и пустым, как воздушный шарик. Где кровь из порезанной ладони сначала капала будто бы вверх, чтобы миг спустя обрушиваться тяжелыми каплями, разбивая завесу тумана под ногами. Здесь, среди старых заброшенных гнезд, скрывались рах'суу, похожие на очень грациозных горностаев зверьки с острейшими зубками и радужными крыльями. Считалось, что укус такого создания приносит счастье... Может быть, потому, что рах'суу впадали в бешенство от вида крови, и невероятно везло тем, кто успевал в таком состоянии от них убежать? Там в небе парили белоснежные пегасы, умывая крылья свои в прохладной росе уходящей луны, и грозные Кошмары изгибали огнегривые шеи, жарко глотая прощальные лучи солнца на закате. Я входила в чужие пещеры. Некоторые из них были малы, другие — огромны. Какие-то бедны, где-то меня встречало невероятное богатство. Где-то жили целые семьи, а в одном невероятной красоты кристаллическом павильоне, где сокровища были выставлены, словно коллекция, на постаментах, да так ловко, что солнечный или лунный свет, проникая по подземным шахтам, становился им естественной подсветкой, я пробродила больше суток, пока вдали, в крошечном черном закутке, не обнаружила свернувшуюся клубком синюю ящерку с две моих ладони. Она встретила меня слабым шипением и демонстрацией яркого синего языка, изукрашенного малиновыми разводами. Наверное, налет на ее пасти был ядом — я не спрашивала. На самом деле, тогда я даже не думала, что говорю с хозяином пещеры (мне как раз вспомнился Ашер, что добавило ожесточенности), но ящерке было явно плохо, так что я взяла ее руками в перчатках, погладила по свирепо ощерившейся головке, и повела на свет. Странно — но обратно я выбралась менее чем за полчаса, хотя по галереям бродила куда больше. Лечебного набора у меня не было, зоологию я учила еле-еле, но кое-что еще помнила. А потому — первым делом посадив ящерицу на большой, нагретый солнцем камень, я пошла ловить для нее лягушек. Минут пять понадобилось мне не отлов двух белых земноводных, красивых, желтоглазых. Мне бы даже стало их жалко, если б эти заразы не попытались залить мне лицо какой-то противной розовой жижей, по консистенции и эффекту напоминающей кислоту. Расчленив без тени сожаления монстров, я вернулась к озадаченно наблюдавшей за мной ящерице, и выложила угощение на камень. Наструганные ножом на условно легко проглатываемые кусочки жабьего мяса мы с ящерицей обозревали с выражением одинакового изумления. А потом, как-то протяжно заурчав, она набросилась на еду! Как она ела! За ушами хрустело! Две жабы были ровно вдвое больше нее, так что, наевшись, ящерица стала ходячей иллюстрацией рекламы фаст-фуда, сыто икнула, заваливаясь на спинку. И, к моему полнейшему изумлению, закурила.
Вот так я познакомилась с еще одним драконом. Ее звали Рокк.
Собственно, как рассказала сама Рокк, история ее была незамысловата. Из-за разногласий с соседями (читай — довела всех до кондрашки) Рокк закрыла собственные территории от чужих визитов специальным щитом, отгонявшим всех крылатых. Она очень волновалась за свою коллекцию, начало которой положил еще дед, потом расширили значительно ее родители, а потом уже и она сама внесла свою лепту. Мой визит прервал ее вынужденный эксперимент по проживанию в изоляции. Исследование бесславно провалилось. Одной дракону плохо. В качестве благодарности мне зачем-то последовательно предложили: золоченую открывалку с алмазом на рукояти (совершенно бесполезная штука, но я отказалась, решив не обижать дракона и сославшись на неспособность моего слабого интеллекта осознать истинное предназначение сей роскоши; судя по тому, что Рокк не возразила, сей шедевр был выше и ее понимания), нечто бело-золотое, яркое и длинное, усыпанное сапфирами и бериллами — я отказалась от платья, сочтя себя недостойным его безву... его великолепия, — ажурный клинок вида условно-фламберг, будто стеклянный, но такого веса, что поднимая рукоять, я едва на ногах могла устоять, но красивый и будто искрящий молниями, и, наконец, простенькое колечко. Рокк так настаивала на подарке, что я взяла — во-первых, что такого может кольцо, а во-вторых, у меня как раз собиралась целая коллекция.
В истинной форме Рокк не была похожа ни на одного из моих драконьих знакомых. Ее чешуя сияла, как бриллианты. Сама дракон сказала, что была бы серебряной, если бы не мутация. Потом она сказала еще что-то, но я не расслышала, зачаровано любуясь ею. И без того красивый камень ожил, пришел в движение, наполнился невыразимой энергией. Вдоль увенчанной чем-то тиароподобным головы, по шее, до самой поясницы будто струился гребень мягкого бледно-аметистового неонового света. Явно красуясь, Рокк покрутилась вокруг своей оси, пару раз энергично встряхнула крыльями, и грозно зашипела-засмеялась. Она оказалась не против меня покатать, и мы долго планировали в восходящих потоках, разговаривая обо всем на свете. Ну а затем она высадила меня на границе своих владений, снова стала сытой синей ящеркой и бодро ускользнула в свои пещеры.
Кархарадон не должен был возвращаться. Он вернулся, чтобы защитить меня. Я не была настолько высокомерна, чтобы не предполагать и иных причин, и все же, все же... Мои извечные спутницы куда-то подевались, Кааге отдыхал на вершине утеса — отсюда я прекрасно видела кончик его огромного хвоста — а я впервые за семнадцать прошедших дней оказалась предоставлена самой себе. Что ж, значит, навестим дракона.
В ущелье, где приковали черного, я пробралась через два часа, вволю извалявшись в грязи и пыли, и против воли окунувшись в два ручья, серный и обычный, но ледяной. Выбивая чечетку зубами и уповая только на ледяную воду, которая вроде как убивает все неприятные запахи, я в изнеможении свалилась на ровную плиту недалеко от хвоста черного.
Когда-то он показался мне огромным, теперь же, после общения с Эстебаном, и Рокк, и Кааге, Кархарадон казался почти крошкой, лишь втрое больше Кель. В отличие от ферийского дракончика, этот, видимо, не будь у него сложностей с меланином, был бы или лазурным, или бирюзовым, а может быть, алым. Или фиолетовым — у алых не бывает таких теплых глаз, и рисунок гребня иной. У лазурных по идее на лапах должны быть перемычки, а синие чаще всего являются счастливыми обладателями второго века. Ничего подобного я у Кархарадона не нашла.
— Кто здесь? — послышался усталый голос с придыханием.
— Я. Кархарадон...
— 'Кархарадон' здесь я, — с оттенком веселья возразил пленник.
— Да, конечно. Я — Вир... Вириэль! — выдохнула я отчего-то смущенно, с ужасом глядя на намертво вбитые в тонкие перепонки штыри.
Дракон завозился, пытаясь изогнуть шею. Захрустела галька, из-под штырей поползли полупрозрачные, похожие на ртуть, полоски крови, затряслись тончайшие цепочки... Я поспешно оббежала его, встав так, чтобы он мог меня видеть.
— Вириэль... Риэль, — пророкотал дракон, закрыв за миг до того покрасневшие глаза.
— Да, я...
— Я помню, — оборвал он меня негромко.
Что-то загрохотало в могучей груди — даже небольшой по меркам собратьев, черный был раз в двенадцать меня больше — из ноздрей вырвался дым, он тяжело закашлялся, снова дергаясь на своих штырях-булавках. Напоминающая ртуть кровь с шипением собиралась по углам пещеры, и медленно стекала в бассейн, откуда уже испарялась на солнце. Он казался уже не черным — а темно-пепельно-серым, яростный ровный черный блеск чешуи сменился пыльной матовостью. Молочной дымкой на до того почти радужных веках. Тьмой на сверкавшем гребне...
