Чем в год братоубийственной войны.
Порядки завели свои испанцы,
Нарезали страну на энкомьенды,
А жителей захапанных селений
Они считают за своих рабов!
Еды крестьянам мало оставляют,
Все урожаи продают за море.
Ну а когда какой-то из крестьян
Не выполняет прихотей владельца,
Его кнутом стегают.
А девушек и женщин эти звери
Бесчестят без пощады всех подряд.
Так что порой во всей округе не найдётся
Хотя б одной, позора избежавшей.
Манко молчит, горестно сжимая на груди руки.
Второй старейшина:
До крайности разрушено хозяйство,
Расстроено снабженье городов,
Работа мастерских остановилась,
А горожане
от глада начинают побираться
И воровать, что прежде не бывало.
С отчаяния многие из женщин
В блудницы подались...
Манко:
Я сердцем чуял — дело очень скверно,
Но я не мог представить, что настолько...
Первый Старейшина:
Отец наш, объясни ты господам,
Что так нельзя с народом обращаться,
Они тебя послушаться должны!
Ведь ты у нас недаром Первый Инка!
Манко:
А сами им вы это говорили?
Первый Старейшина (со вздохом):
Я сам пытался умолить Писарро —
Меня он за волосья оттаскал!
Отец, найди слова...
Манко (твёрдо и решительно):
Слова здесь не помогут, нужно драться!
Старейшины (хором):
Как — драться?! Мы — бессильны!
Они сразят громами нас, насадят
На шпаги как на вертелы!
Потопчут нас своими лошадьми!
Манко:
Мужайтесь, братья! Я узнал на деле:
Оружие испанцев не всесильно.
Я видел, как терпели пораженья
Они от стрел и копий дикарей!
Ужель мы хуже?
Да и оружием испанцев овладеть
Вполне для нас возможно...
Указывает на шпагу и аркебузу.
Первый Старейшина:
Помилуй нас! Ты, Манко, полубог,
Потомку Солнца овладеть громами
Вполне возможно. Мы — простые люди,
Не требуй слишком многого от нас!
Манко:
Ужели бородатых божествами
вы до сих пор считаете?
Так знайте, что, лишённые оружья
Они вас не сильней.
А их оружье так же, как и наше,
Изделие искусных мастеров.
И наши мастера способны так же
Их научиться делать...
Второй Старейшина (почёсывая в затылке):
Может, ты и прав...
да только ведь война
Хозяйство окончательно добьёт.
Нельзя ль решить проблемы нам без крови?
Манко:
Увы, нельзя!
Второй Старейшина:
Да некем нам сегодня воевать!
Ты сам подумай, цвет народа
Погиб в междоусобье и под Кито,
А кто остался — те, увы, не воины!
Манко:
Поймите, старики,
Мной движет не любовь к кровопролитью!
Но выбор — восставать иль умереть!
Под их пятой мы медленно загнёмся....
Ничего не ответив, старейшины уходят, откланиваясь.
Занавес.
Вторая сцена.
Писарро сидит, развалившись и положив ноги на стол. Перед ним испуганно стоят оба старейшины.
Писарро:
Ну, собаки, отвечайте,
Коль не желаете на ваших жалких шкурах
Опробовать искусство палачей,
О чём вы говорили с Манко?
Первый Старейшина:
Мы говорили о делах в стране,
И положеньем дел наш Первый Инка
Остался недоволен.
Писарро:
Чем недоволен?
Первый Старейшина:
Согласись,
что трудно быть довольным разореньем.
Писарро:
И что он предлагал?
Второй старейшина (поспешно):
Да ничего. Он, правда, полагал...
Писарро:
Что полагал?
Второй старейшина:
Он просто опасался, что народ,
До крайности нуждою доведённый,
Восстать способен вопреки законам,
Да нам самим и без него то ясно!
Писарро:
Ну, раз народ не слушает его
К чему терпеть нам этого смутьяна.
Щенок, как нацепил себе корону
Стать королём желает и на деле...
Жестом прогоняет старейшин, те поспешно удаляются. Далее рассуждает вслух сам с собой.
Да и зачем теперь нам Первый Инка
Народ и без него покорен был!
Но просто так убить его опасно,
Подвергнуть пыткам, в бунте обвинив,
Немного опрометчиво, он всё-таки король,
А к королям благоволит Корона...
Входит Гонсало Писарро
Гонсало, посоветоваться надо.
Гонсало:
Я сам пришёл искать твоих советов.
Хотелось бы отнять жену у Манко,
Да как мне это сделать половчей?
Писарро:
А это мысль... коль Манко согласится
Тебе отдать жену, то он покорен,
Ну а намёк на бунт — слова пустые.
А коли вправду непокорен, мы заменим
Ведь братец у него в запасе есть!
Гонсало:
Зачем нам этот братец?
Не проще ли кому-нибудь из нас
Взять в жёны их красотку царской крови
И стать у них законным государем?
Зачем нам Манко? Для чего он нужен?
Писарро:
Пожалуй, он не нужен, в самом деле,
Мы без него два года обходились,
Народ не бунтовал почти... Посмотрим...
Затем шепчутся неразборчиво.
Занавес.
Третья сцена
На сцене Манко и его жена-сестра.
Жена-сестра:
Любимый брат, любимый мой супруг,
Мне кажется, беда нас ждёт с тобою
Страшнее чужеземных стрел и копий.
Манко:
Но что грозит нам здесь, в родной земле?
Жена-сестра:
Сам знаешь, наша родина — не наша,
И чужеземцы попирают наш закон
Когда им в голову взбредёт...
Имела я неосторожность
попасться на глаза Гонсало,
И он сказал, что слишком хороша я,
Чтоб быть женой индейца!
Манко:
Как он смеет!
Гонсало (выходя из-за угла, издевательским тоном):
Так и смею! На твоей сестрице
Жениться я хочу, а свадебным подарком
Твоя корона будет!
Манко (с холодной яростью):
За это оскорбленье — тебя я вызываю на дуэль!
Гонсало:
Не смеши! Ты мне не ровня!
Манко:
Отчего же? Со шпагой я в ладах не хуже вас!
Гонсало:
Да в крови не хватает благородства!
Манко:
Потомок бога — мало для тебя?
Гонсало:
Презренная собака ты, язычник!
И с белыми себя не смей ровнять!
Тем временем со всех сторон их окружают испанцы.
Схватить его и в цепи заковать.
Испанцы накидываются на Манко, но тот неожиданно для них ловко отбивается. Однако Гонсало удаётся схватить женщину и уволочь её, несмотря на сопротивление.
Жена-сестра (уносимая Гонсало):
Прощай, мой брат, увидимся за гробом!
Я верю, за позор наш отомстят!
После того как её уволакивают, Манко удаётся обратить в бегство испанцев, которые отнюдь не горят желанием обратиться в трупы.
Один из испанцев, убегая:
Индеец это разве? Это дьявол!
Манко:
А вам бы только беззащитных обижать!
(оставшись один, рассуждает сам с собой):
Что же это значит?
Похоже, что Писаррова семейка
Меня решила извести всерьёз.
Но я не буду ждать покорно смерти,
Я знания, добытые в бою,
Обязан передать народу.
Значит, бегство!
Но кто поможет мне,
ведь на старейшин
Надеяться не след,
они трусливы.
На сцене появляется Диего де Альмагро младший.
Манко:
Диего, друг!
Диего:
Пришёл я, чтоб тебя утешить в горе,
Как жаль, что мы с отцом бессильны
Тебе помочь...
Манко:
Всё гораздо хуже,
Сдаётся мне, Писаррова семейка
Меня задумала прикончить....
Диего, ты мне друг, и ты не можешь
Взирать на их злодейства равнодушно.
Поможешь мне бежать?
Диего:
Бежать, конечно, надо,
Но только вот куда?
Манко:
К своим.
Диего:
Манко! Как друг, скажи мне правду,
Если ты бежишь, то дело...
Восстаньем может обернуться?
Манко:
Да, возможно.
Диего:
И нас с отцом убьют?
Манко:
Клянусь тебе, Диего,
Что коли это будет в моей власти
Я сохраню вам жизнь и отпущу
На родину....
Диего:
А ежели не будет, то ждёт нас смерть...
Иль от руки Писарро,
Или от рук разгневанных повстанцев!
Манко, ты мне друг,
Ты помнишь, на привалах
Ты говорил о ваших мудрецах,
О мудром государственно устройстве,
Которое вам завещали предки,
а мы разрушили...
Я много думал обо всём об этом,
Перед твоим народом мы не правы,
Так что ж, беги и подымай восстанье,
А если ждёт нас гибель — поделом!
Манко (горячо):
Диего, друг, давай беги со мною,
Признавший нашу правду будет принят
Как друг и брат... Не бойся ничего!
Диего:
Как мне бежать с тобой? Ведь я же белый!
Манко:
Лишь наполовину!
Ты говорил, что мать твоя была
Из племени, близ белых обитавшем...
Диего:
Но нету больше племени того!
Манко:
Да был бы ты и чистокровный белый,
Когда признал ты нашу правду,
То за брата
признать тебя в моём народе могут.
Тебе не сразу, может быть, поверят,
Но будешь в безопасности со мной!
Диего (подумав):
Нет, не могу...
Увы, мой друг, коль убегу с тобою
Писарро Старший может
отца в темницу бросить.
Над ним и без того сгустились тучи.
Манко:
Ты думаешь, Писарро,
способен и на это?
Вот злодей! Я понимаю, нас он за скотину
Всегда считал,
Но, значит, и с друзьями он жесток?
Диего:
Да, с бывшими друзьями.
Пойми, мы потерпели пораженье,
А побеждённые не нужны никому,
Ты сам поведал как-то мне,
Что прадед твой
Казнил своего брата лишь за то,
Что потерпело войско пораженье...
Манко:
Тут иное дело.
Та война
за безопасность нашего народа
Велась,
И каждый полководец был обязан
Предусмотреть здесь всё, что только можно.
А кто не сделал этого — виновен,
Тем, что растратил труд чужой и жизни,
И карой за такое будет смерть!
Диего:
Суровы у страны твоей законы,
Мы по таким едва ли жить смогли бы.
Привычно христианам прежде думать
О собственной душе, о душах близких,
А благо государства и закон
Мы ставим ниже этого...
Манко:
Похоже, тебе вправду было б трудно
Жить среди нас...
Диего:
Но я вас понимаю!
Клянусь, что помогу тебе бежать!
Занавес.
Четвёртая сцена
Опять на кресле полуразвалясь сидит Писарро. Испанские солдаты выволакивают перед ним Манко. Он весь в кровоподтёках, руки его связаны за спиной.
Один из испанцев:
Бежать пытался этот негодяй,
Был пойман при попытке через стену
С верёвкой перелезть,
Да вот ей связан!
Писарро:
Хотел бежать, не тут-то было,
Ты не орёл, и крылья коротки,
Да и сейчас мы их пообкорнаем!
Кто дал тебе верёвку, отвечай!
Манко молчит, один из испанцев наносит ему удар.
Ты говори давай!
Манко:
Никто, я сам украл!
Писарро:
Не верится, ужели в одиночку
Бежать ты вздумал?
А кто стоят тогда на карауле?
Один из испанцев:
Диего де Альмагро Младший
Писарро:
Позвать его сюда!
Вводят Диего де Альмагро. Писарро говорит, обращаясь к нему.
Скажи, приятель,
как же так случилось,
Что ты едва его не упустил?
Не видел, как он лазил через стену?
Диего:
Я смотрел наружу, а на затылке глаз у меня нет.
Писарро:
Ушей нет тоже?
Диего:
Я не слышал ничего.
Писарро:
Давно, юнец, страдаешь глухотою?
Я знаю, вы с индейцем этим
Дружили не разлей вода, и ты
Наверняка бежать помочь пытался.
Манко:
Неправда, я бежать один решился.
Ни у кого совета не просил.
Да разве кто мне стал бы помогать?
Писарро:
Дружка, похоже, выгородить взялся.
Ну, пытками тебе язык развяжут.
Занавес.
Пятая сцена.
На сцене сидит Манко, вокруг шеи у него ошейник, от которого идёт длинная цепь, закреплённая на другом конце.
Манко:
Уж третий день терплю я глад и жажду,
И всякий мимо проходящий
Обязан наносить мне оплеухи.
Как пёс, сижу теперь я на цепи.
Но пса хотя бы кормят или поят,
И под навес он прячется от солнца,
А я лишён и этого....
Но полно слёзы лить.
Никто мне не поможет, значит сам
Я должен от цепей освободиться.
Разбойников, не ведающих чести,
Мне обмануть не стыдно будет...
Входит второй старейшина и падаёт в ноги:
Второй старейшина:
Достойнейший потомок Солнца!
Какая скорбь! Какое унижение!
Ты — на цепи как пёс!
Знай, твой народ скорбит и день и ночь,
Узнав, что ты подвергнут поруганью!
Манко:
Не падай в ноги, лучше дай воды,
А то мне кажется, отец мой Солнце,
забыв родство, решил меня изжарить...
Второй старейшина (достав флягу):
Скорее пей, пока никто не видит,
Мне эту флягу передал один испанец,
Тот, что смуглей других...
Во время его речи Манко жадно пьёт.
Манко:
Диего?
Второй старейшина:
Да, наверно. Я этих белокожих меж собою
Не очень различаю...
Манко (окончив пить):
Скажи мне, мой позор
Лишь только скорбь в народе вызывает,
Или ещё и гнев?
Второй старейшина:
Да, гнев велик, но с гнева разве польза?
Тебе с испанцами на мировую
Идти бы надо...
Манко (указывая на цепь):
Ты видишь результаты компромисса.
Нет, брат мой, нет,
Один я вижу выход:
Я знаю, что меня на днях
Под малою охраной повезут
Куда-то в Анды...
Скажи моим ты верным воинам,
Пусть попытаются меня отбить,
Иначе ждёт конец меня бесславный!
Второй старейшина:
Я передам, но страшно за тебя.
Ведь при попытке к бегству что им стоит
Тебя прикончить!
Манко:
Свобода или смерть! Пусть даже я погибну,
Народ за смерть мою испанцам отомстит.
Старейшина удаляется.
Входит Эрнандо Писарро. Подходит к Манко с издевательской улыбочкой.
Эрнандо:
Ну что, потомок бога!
По нраву тебе наши украшенья?
Манко:
Молю, не смейся надо мной, Эрнандо!
Готов я заплатить богатый выкуп,
