Вторичный тщательнейший осмотр поляны и обшмон трупаков обогатил кота золотишком и ценными артефактами, но в плане прояснения ситуации оказался бесполезным. Ни контролёр, ни прочие не имели при себе ровным счётом ничего, проливающего свет на характер миссии. Что, опять же, свидетельствовало о высоком уровне подготовки мероприятия, вот только коту от этого было не легче.

Просматривая каждый квадратный сантиметр в разных диапазонах, Баз сочинял разные гипотезы насчёт того, почему и зачем его кому-то понадобилось убивать. Самой очевидной была месть шерстяных за убийство курсантов и разгром 'Щщей' — это, в частности, объясняло само их наличие в убойной команде. Однако кот шерстяных знал и в такие жесты с их стороны не верил. Зато рассказ Септимия о Рахмате и его выводке показался ему правдоподобным. Смущал также контролёр в качестве главного. Наконец, простое убийство было вообще не в обычаях нахнахов — они бы попытались кота пленить и потом устроить эффектную, запоминающуюся маналулу с Базилио в главной роли.

Он также перебрал все сколько-нибудь реалистичные варианты попыток отомстить за старое. И отверг. Да, в Стране Дураков имелись различные существа, которые не прочь были бы с ним поквитаться. Однако выкладываться с такой щедростью никто бы из них не стал.

Больше всего произошедшее было похоже на попытку устранить носителя того, что тораборские оперативники называли 'симсим'. То есть — критически важной информации, оказавшейся у существа, которое имеет возможность донести её именно до тех, от кого эту информацию прячут. Беда в том, что кот сам не понимал, что же именно из увиденного и узнанного за последнее время тянуло на симсим. В голову приходил только странный эпизод с эфирными видениями. Однако, судя по тому, что он там слышал, эту систему собирались внедрять повсеместно... Нет, и тут не складывалось. Это кота пугало — потому что он понимал: раз уж его собрались убивать всерьёз, то одной попыткой дело не ограничится.

— Слушай, такое дело, — позвала его губка. — Если будешь ещё в 'Щщах', Дочкой-Матерью прошу — подудоль кротяру. И жирафчика Мариуса. Вот его особенно приголубь. Это из-за них, позорников, я такая стала.

— Такая? — не понял кот.

— У меня половые железы прорезались, — несколько смущённо призналась чаша. — Яичники. В общем, теперь я девочка. Не то чтобы там чего... но непривычно как-то.

Кот задумчиво мяукнул: он где-то слышал, что дикие вектора плохо воспринимают Y-хромосому.

— Буду в 'Щщах' — посмотрю по ситуации, — сказал он, не желая брать на себя лишние обязательства.

— Трость возьми, — напомнила губка. — Мне ни к чему, а вещь хорошая.

Тут уж кот решил не перечить — костяная палка ему тоже глянулась, хотя практического смысла в ней он не усматривал совершенно.

Уже уходя, Базилио оглянулся. В лучах заходящего солнца чаша сияла золотом. Её изящный силуэт на фоне вечерней зари был исполнен такой законченности, такого возвышенного покоя, что кот аж залюбовался делом рук своих.

Потом он резко повернулся и ушёл за кусты.

Треснула ветка. Закричала сойка.

Септимия Попандопулос выплеснула из себя мутноватую водичку и несколько косточек, с чмоком всосала в себя глазик и целомудренно затворилась от мира сего.

Её ждала новая жизнь — долгая и безгрешная.

Глава 52, в которой то, что, казалось бы, устроиться уже никак не могло, устраивается самым наилучшим образом

11 ноября 312 года от Х.

Страна Дураков, Вондерленд, Понивилль, ул. Садово-Грефская, д. 15, клуб-ресторан 'Люцерна'.

Вечер, не очень поздний.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

МИМИМИ ВТОРАЯ. Ныне благополучно властвующая Их Грациозность Мимими Вторая Софт-Пауэр, Верховная Обаятельница и Самодержица Всеэквестрийская, Владычица Вондерлендская и Северных земель.

Происхождение. Линия известна с 45 г. от Х., основательница — Немезида Поклонская (130 грац.), чистые твайлайты, устойчивое воспр. высок. няшности по восх. линии. На 310 г. зафикс. 59 предст. с обаянием выше 150, 24 призн. пусей, 4 из ветви Софт-Пауэр. Корневым родом признаются Поклонские (см.). Поклонские Софт-Пауэр наделены достоинством рода-породителя Высочайшей Особы. Биография. Мимими Вторая — твайлайт, пуся (приблиз. 450 грац., точное значение измерению не поддаётся). Единственная дочь Лакшми-Нараяни Софт-Пауэр. Род. во времена, Ей Самой известные. Имя при рождении — Василиса. Из-за рано проявившейся высокой няшности образование домашнее, впоследствии — особые курсы при Понивилльском ун-те.

Пуся, единогласное прохождение в Пуси-Раут. Со дня ухода на покой Их Грациозности Мимими Первой Бжезинской-Бенеш — Исполняющая Обязанности Верховной Обаятельницы. Коронована в 290 г. от Х.

Положение в обществе. Верховная Обаятельница и Самодержица. Почётные звания и награды. Суверенка и гранд-компаньонка ордена Стремени, суверенка орденов Узды, Дышла, Шлеи, Боярышника, Первая Загонщица ордена Охотниц Вондерленда. Почётная академка Эквестрийской Академии.

Потомство. Имеет дочь.

Розовая Книга. Кто есть кто в Вондерленде. 45-е издание. Понивилль: Издательская группа 'Полусвет', 213.

В 'Люцерне' на втором — клубном — этаже был аншлаг, переходящий в давку.

Хвост из юных поняш тянулся вниз, на первый этаж, и исчезал где-то за дверью. Кобылки были как кобылки — нервные, вульгарные, крашеные. Молли Драпеза с неудовольствием отметила, что мода на зелёную шерсть и розовые хвосты, похоже, возвращается. Сама она, разумеется, не красилась: в её возрасте и с её мастью это было бы глупо. Вот лет через тридцать, когда на боках проступит седина... Она тряхнула гривой, отгоняя прочь мысли о возрасте. По крайней мере сейчас она ещё и-го-го.

Драпеза пробилась к стойке гардероба и сдала шляпку, сумочку и бельчонка-служку. Заодно посмотрела, какая ручная челядь популярна у молодёжи. На полочках в гардеробе сидели бэтмены, разноцветные лягушечки и еноты-мини. Молли рассеянно подумала, что ближе к лету нужно будет попробовать енотика.

Молодёжь в очереди пыталась себя занять — в меру своей фантазии и испорченности. Мелкая зелёная сикилявка лезла под хвост подруге постарше, та стыдливо ёрзала задницей и шипела сквозь зубы — 'отлезь, ну ты чо, не видишь, смотрят'. Нетрезвая флаттершайка в зелёной попонке заинтересованно принюхивалась к пиночке в уздечке, отделанной стразиками. Две крепкозадые молодки, кисло-жёлтая и лиловатая, демонстративно-бурно обсуждали личную жизнь. Блондинка непонятной породы лежала в углу и нервно курила. На холке её сидел кузнечик с длинной спичкой наготове. Наверху какая-то зассыха тоненьким срывающимся голоском выясняла отношения с администраторшей.

Драпеза окинула их снисходительным взглядом. У неё имелось то, чего у этих бессмысленных телченций не было и в заводе — личное горе и персональное приглашение. Горе причинила ей лукавая и обманная Гермиона, приглашение она устроила себе сама. К сожалению, без места. Но это её не волновало. Она заявилась сюда не для того, чтобы развешивать уши, слушая очередной модный групешник. И уж тем более — обтрясывать бока на танцполе. О нет, не за тем она сюда пришла. Её терзали древнейшие из страстей — любовь и ревность.

Если честно, и в столицу-то Молли попёрлась не столько по делам, — хотя они кстати образовались, — сколько сердечной жаждою томима. Небольшое наследство от понивилльской двоюродной тётки вполне могло бы и подождать с оформлением. Но Драпезу снедала тоска по Гермионе. В конце концов она убедила себя, что с делами лучше не тянуть, и потащилась в Понивилль. Увы, дорога, а потом городская суета отняли неожиданно много времени. Когда же она наконец добралась до отеля 'Хентай', то на ресепшене ей сказали, что Ловицкие выписались днём. К счастью, в холле она встретила Биркин-Клатч. Преодолев непереваренную доселе обиду, она подошла к ней первой. И не пожалела. Бекки вывалила на её голову гору информации. Начиная с того, что хитрая пролаза каким-то чудом получила пост зампредседательницы Комиссии по энергетике, и кончая тем, что Гермиона ушла ранним утром, а куда делась — непонятно. Молли шкурой чувствовала, что Бекки чего-то недоговаривает, но вытянуть из неё правду так и не смогла. Единственное, что та соизволила припомнить — так это что Фру-Фру вроде бы собиралась с подружкой в какой-то модный клуб на выступление группы, играющей ретро-эмо. Название клуба и группы она, естественно, не запомнила.

На слово 'подружка' Молли отреагировала так, будто ей под хвост сыпанули перца. Она заураганила по отелю, пытаясь добыть хоть какие-нибудь сведения о местной клубной жизни. На удачу, молодая дежурная по этажу оказалась меломанкой. От неё Драпеза узнала, что в этом стиле играет группа 'Розовый Некроз', музычка так се, но на вокале у них некая Львика, с потрясающим совершенно голосом, которая не выступала с весны, а теперь они устраивают концерт в 'Люцерне', но билеты проданы за неделю, так что рваться туда безмазово. Драпеза только фыркнула — и следующие два часа металась по городу как наскипидаренная, поднимая старые связи. В конце концов ей помогла давнишняя подруга, жившая, как оказалось, с замдиректоршей 'Люцы'. Она отправила своей любушке бэтмена, тот вернулся с приглашением и извинениями — вся вип-зона была полностью выкуплена. Молли было плевать. Она хотела видеть Гермиону, и ничто не могло её остановить.

Молодухи-чувствашки меж тем застряли меж дверями и загородили проход. Остальным приходилось протискиваться между наглыми твёрдыми задницами.

Драпеза разъярилась. Тварюшек следовало поставить на место. И сейчас же.

Она подобралась поближе. Стали слышны отдельные фразы: 'я была вся не такая', 'её пися пахла ладаном', 'выпросила у неё подкову' и прочее дешёвое уебабство.

Молли оскалилась и попёрла на лиловую, нарочно пихая в бок. Та в ответ прижала Драпезу крупом.

Драпеза повернулась, посмотрела нахалке в глаза. Лиловуха задрала верхнюю губу и взгляд не отвела. В девке было где-то сто восемьдесят граций, и она чувствовала себя королевой мира. Однако в Молли было двести семьдесят, и она была очень зла.

Драпеза зацепила взглядом наглые лупала и включила теплоту. Королева мира почуяла неладное, прижала уши и попыталась отвернуться. Да поздновато спохватилась — разорвать зрительный контакт она уже не могла: не хватало опыта.

— Что же ты дочка наделала меня старую обидела... — завела Молли майсу. — Ты меня обидела старенькую, ты меня дочка обидела, ты свою мамочку обидела, ты саму Дочку-Матерь обидела, душу убила, в душе закопала, ты себя убила, себя убила, сама себя убила...

— Отстаньте от неё! — залупнулась было кисло-жёлтая и попыталась лягнуть Молли — но в тесноте попала по путовому суставу чёрной красотке с позолоченным хвостом. Та быстро повернула шею, увидела обидчицу и взглядом сообщила — 'я тебя, скобейда, запомнила'.

— Тебе теперь жить не надо, совсем не надо, тебе надобно помереть-помереть, скорей-скорей, тебе теперь жить нельзя-нельзя, ты уже неживая, неживая, мёртвая внутри уже вся, ты жить не можешь не можешь виноватая себе виноватая умерла умерла... — накатывала и накатывала Драпеза, шепча лиловухе прямо в ухо и наслаждаясь тем, как у той расширяются зрачки.

Естественно, сломать девку по-настоящему Молли не могла, да и не хотела. Но рассчитывала, что у наглючки сегодня выдастся очень невесёлый вечерок.

— Эй, подвиньтесь, — раздался высокий, резкий голос, — вы проход закрываете... Гвин! Ты?!

Драпеза отцепилась от някнутой девки — та сразу поникла — и подняла голову. Перед ней маячила незнакомая малиновая балаклава.

— Я Пеппа! — улыбнулась поняша приглашающе. — Папиллома! Не узнала, что ли?

— О Дочка-Матерь! Пржевальская? И ты в Пуси-Рауте? — Молли действительно обрадовалась.

— Уже полгода... Давай к нам, у нас резерв.

Молли вошла, осторожно принюхиваясь. Зал был большим, полутёмным. И не ладаном в нём пахло, о нет. Пахло потом, пивом, бенедиктином, парфюмами разных пород, свежей крапивой и общим ожиданием расколбаса и оттопыра.

Слева находился маленький бар, осаждаемый желающими хлебнуть, пока не началось. Бармен-мартыхай, няшимый со всех сторон, прыгал, пытаясь угодить всем сразу. Маленькие сновали по стойке, поя поней и убирая опорожнённые корытца и полоскательницы.

— Пошли, пошли, нам всё принесут, — отвлекла её Пеппа.

Драпеза перевела взгляд на вип-зону. Там всё было примерно так, как Молли и предполагала.

Центральный подиум оккупировала пресловутая Псюша Сучак со своими шалавистыми подружками. Те пересмеивались и покусывали друг друга за попки. Псюша, устроившаяся на красной подстилке с вензелями, курила кальян, звучно присёрбывала из корытца какое-то пойло и вообще непринуждённичала напоказ.

Молли Драпеза посмотрела на Псюшу почти с презрением. Сама не образец добродетели, она держала Сучак за шмару. Правда, Псюша была умной и хитрой шмарой, а главное — более обеспеченной финансово, чем сама Молли. Поэтому к презрению примешивалась изрядная толика ненависти. Поскольку же эти два чувства относятся друг к другу как щёлочь и кислота, то где-то в горле образовывалась соль, весьма горькая. Драпеза скривилась.

На полуподиуме слева от Псюши устроилась Сара Барабу. Полуседая, тучная, похожая на корову, она упорно таскалась на молодёжные вечеринки. Перед ней стояло корытце — скорее всего, с водой, подумала Молли, — куда служка-скунс как раз добавлял какие-то капельки. Здоровье у старой кобылы было уже не то, что прежде. Все это видели, все это знали. Но Сару любили как живую легенду: когда-то она была совершенно безбашенной тусовщицей. Портрет её — с разноцветной гривой и жёлтыми лакированными копытами — украшал холл первого этажа 'Люци'.

Рядом лежали — чтобы не сказать валялись — две молодые кобылки. Было видно, что они хороших кровей, из хороших семей, пока ещё стройненькие, неразъевшиеся — но бока уже предательски лоснились. Одна — аквамариновая черногривка — игриво раскинулась, демонстрируя всем интересующимся идеальное вымя с чуть заострёнными сосками.

Драпеза похотливо облизнулась. Вымя было её фетишем, и никакая ревность не могла тут ничего изменить. Ей мучительно захотелось вкусить этих сосочков. Прихватить у основания, потянуть на себя, помучить и отпустить, облизать, согреть дыханием и тут же сдавить зубами до крови... ооох!!!

'Жизнь надо прожить так, чтобы всем было мучительно больно', — подумалось ей почему-то. Мысль показалась ей несправедливой. Драпеза считала себя ласковой и нежной, а вымя — это вымя, это отдельно. У всех свои маленькие слабости, у неё — вот такая. И что? Та же Гермиона, например, во время любви слегка попукивает. И, кажется, сама не замечает. Надо бы ей всё-таки сказать... Сердце болезненно сжалось. Где всё-таки Гермиона? И главное — с кем?