Услышав от Сашки крик "Норма!" Генерал нравоучительно произнёс Полковнику, почтительно ему внимающему:
— Учись, военный, как надо правильно работать. Это тебе не с мушкетом по лесам и горам бегать, как кенгуру, здесь думать надо. Внимай мне — я старый, я паровоз видел, я ещё помню порядочных людей.
— Ага, внимаю, — в очередной раз соглашался Полковник со старшим по званию. При этом он сам пытался высказать умные мысли:
— Надо технологов озадачить проблемой протечки воды из опалубки.
— Это да, — солидно соглашался Генерал. — Ещё им надо придумать хоть какие-нибудь дозаторы, а то не дело это отмерять "на глаз".
— И воду вёдрами таскать как-то некузяво, — поддакивал Полковник. — Шланг что ли бы придумали.
Трудовой процесс продолжался, несмотря на всякие шероховатости. Худо-бедно, но их линия в сутки давала до 3000 изделий. На другой линии изготовляли не простые блоки, а изделия сложной формы по чертежам строителей. Под этим же навесом, только за загородкой, функционировала линия по изготовлению стекла и дверных полотен. Вот только стекло изготовлялось здесь совершенно необычное, а скорее его следовало назвать бронестеклом. Все готовые блоки, бронестёкла, дверные полотна с вмурованными в них петлями, особые изделия — всё сразу же забирали строители и бегом тащили на стройку. Генерал поражался скорости возведения первого здания: оно росло прямо на глазах. Глубокий котлован за несколько часов вырыли не машины, а черти. Один чёрт с лёгкостью заменял и экскаватор и бульдозер. Этим существам только в радость рыть землю. Горизонтальную поверхность вырытого котлована даже здорово не уплотняли: прошлись немного ручными катками и всё. Потом на эту поверхность вылили "спецраствор" тонким слоем. Генерал из любопытства ходил смотреть, что получилось. Он даже пытался отколупнуть кусочек от получившейся плиты. Куда там. Даже тяжёлыми молотками не получалось отбить хоть кусочек.
— Твою мать! Вот дают, — восхищался Генерал. — За один день сделали столько, сколько на Земле строители из пару месяцев не сделают.
А дальше началось молниеносное возведение здания. Техники не требовалось. Всё делалось вручную, ведь лёгкий блок из газобетона мог поднять и ребёнок. Блок укладывался не на слой цементного раствора, а на слой какой-то полужидкой фигни из обычного суглинка.
— Лишь бы чуть зафиксировать, — объясняли строители.
А затем Генерал мог наблюдать самое интересное. Один работяга придерживал лёгкий блок, а другой шпателем наносил на поверхность блока "раствор". Сложности в такой работе пластичным "раствором" работяга не испытывал. Это вам не тяжёлым цементно-песчанным раствором штукатурить. Не работа, а песня. Раз-два и готово. Единственный минус — это надо успеть выработать раствор до его схватывания, а то он начинает схватываться через шесть минут. Поэтому готовили такой раствор работяги небольшими порциями. Полученную стену теперь невозможно даже из пушек пробить. Для экономии стеновых блоков, доморощенные архитекторы запроектировали большое количество оконных проёмов. Бронестёкла размером 2,2 на 1,1 метр, устанавливали без оконных блоков. Стёкла просто вмуровывали в стены. Плевать, что их невозможно открыть: для вентиляции предусматривалось устройство специальных воздуховодов. Народ на этом объекте осваивал навыки работы с новыми материалами. Постоянно сыпались рацпредложения, а их внедрение происходило на ходу, без всякой бюрократии. Наверное, начальники первый объект специально забабахали приличных размеров, чтобы народ осваивал новые методы строительства. Генерал смотрел чертежи и поражался. Сто на сто метров и над подвалом возведут два этажа по три метра высотой. Первый этаж предполагалось отдать под пищекомбинат, подвал под склады, а на втором этаже устроить временные квартиры для семейных.
Видя, как работают эти люди, Генерал почему-то верил, что у них всё получится. Получится сначала обезопасить себя, а потом спокойно заниматься научными исследованиями. Здесь народ весь какой-то одержимый, и Генерал решил стараться соответствовать местным обычаям. Он не всё время работал на изготовлениях блоков. Его недавно начальство отсылало обратно на "старую" Землю сопровождать Сашку Железняка. Цель командировки ему не сказали, но ясно, что это специальная миссия. Распорядились быть у Сашки за шофёра: смотаться на фордике до Туапсе и назад. Распоряжение Генералу давал лично местный жрец Савелий Петрович. До сих пор Генерал с содроганием вспоминал этот инструктаж. Сначала он отчётливо слышал голос жреца, а потом вдруг лицо Савелия Петровича стало рябить и искажаться. Генерал застыл в ступоре, словно попал в кисель. Ощущения напоминали дуновение ледяного ветра и вызывали чувство тревоги. Сколько он находился в таком сумеречном состоянии, конечно, не помнил, но осознал себя сидящем на кресле после процедуры. Голова работала нормально, даже свежесть в мозгах появилась. В мозгу чётко обозначилось, что надо делать, и как себя вести в командировке. Отправлялись в поездку днём с той целью, чтобы оказаться на Земле ночью. Пересекали пространственный барьер, отъехав на двадцать километров от поселения. Ехали на юго-восток, чтобы оказаться рядом с дорогой ведущей на Михайловку. Фордик сопровождал вездеход с Максимом и Светочкой, а рядом бежали три свирепые птички.
Генерал видел, как портал открывал Сашка с помощью, как он сказал, красного карнеола. Потом Генерал гнал фордик почти девять часов по дорогам Волгоградской и Ростовской области. Сначала он свернул на Серафимович, потом ехал до Суровикино и Белой Калитвы. Таким образом, он за рулём совершил бросок на 500 километров до Аксая, где компаньоны планировали отдохнуть и потом катить до Туапсе. Генерал заметил некую странность: он проехал 500 километров, но совершенно не устал.
Дальше им не пришлось ехать по причине того, что к придорожной кафешке, где они сидели за чашкой чая и тарелкой пончиков, подъехал "Патриот" из которого выбрался собственной персоной Митрич — подручный самого Лёни Праведника.
— Дальше вам ехать не надо, — Митрич равнодушно взглянул на Генерала, которого видел впервые, и слегка улыбнулся Сашке, которого хорошо знал. — Лёня сказал здесь вас встретить и отдать то, что вы хотите забрать у него.
Сашку такое появление Митрича напрягло, но он знал, что Праведник склонен к эксцентрическим поступкам. Зато хоть дальше ехать не надо.
Следующие слова Митрича стали для Сашки, как холодный душ:
— Праведник сказал, что вы уже существа иного измерения и вам не следует больше появляться в нашем мире. Он запретил вам являться сюда через порталы.
— Митрич, но почему он так сказал? — не удержался Сашка от вопроса. — Я же свой...
— Это его решение, а ты уже кусок отрезанный, — буркнул Митрич. — Пошли Сашка, заберёшь посылку от Праведника, а в мою машину грузи свои подарки.
Приятели, если их можно было так назвать, обменялись подарками. Митрич передал Сашке канистру из-под бензина, полностью заполненную маслянистой жидкостью похожей на подсолнечное масло, а Сашка отдал посланнику два ящика фирменной самогонки.
Уезжая обратно в Туапсе, Митрич тихонько шепнул Сашке: "Если вздумаешь опять сюда пробраться, то не советую. Здесь найдёшь только радиоактивную пустыню. Суров Праведник. Он принял решение стереть эту цивилизацию, как бракованную, ибо существа здесь обитают невменяемые. Цивилизация, отказавшаяся от разума и погрязшая в содомии обречена. Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте. Смех ваш да обратится в плач, и радость в печаль".
Генерал, когда вёз Сашку обратно, замечал, что у того несколько раз появлялись на лице слёзы. Чего это парень такой чувствительный, ведь жизнь прекрасна, впереди много всего интересного, внутри бурлит сила, голова работает изумительно. А он плачет. Генерал же чувствовал себя молодым и здоровым. Впереди его ждали интересные дела, приключения и Светочка, с которой он решил немного замутить. Можно и много, хе-хе. А что? Он ещё мужчина хоть куда. Вон даже у плаксы Сашки девчонка есть. Молоденькая Оксанка. Прилипла к парнишке и не отлипает. Главное в этом деле клювом не щёлкать, ушки держать на макушке, проявить галантность к Светочке, изобразить уверенность и наглость в глазах — девушкам такое нравится. Светочка хоть и женщина, но она не слабый пол, слабый пол — это гнилые доски под ногами. Перед глазами Генерала, уверенно ведущему машину, нарисовался мираж в виде образа замечательной Светочки, как в своё время несчастному Ипполиту привиделся драгоценный мираж, плывущий по комнате. Генерал чуть притопил газ: Светочка, я уже мчусь к тебе на крыльях любви. Надеюсь, у меня с тобой всё сладится. Плюнем на удачу! Эх, развернись плечо.
Вечером Доктор опять заглянул в свой ежедневник. 02.07.1756. Подумав, он сделал следующую запись, посчитав эти события достойными упоминания: "1. Присутствовал на расширенном совещании у шефа. Обсуждали приоритеты. Чуть не подрались. 2. Шеф самолично лечил Павла Сёмина". Этими записями Доктор заканчивал описывать сегодняшние события. Хватит и двух пунктов. А над этими двумя пунктами в ежедневнике за второе июля 1756 года громоздилось штук тридцать пунктов, указывающих на неотложные дала. Доктор крестиками стал отмечать реализованные пункты, а рядом с нереализованными делами рисовал вопросительные знаки. Знаков вопросов что-то многовато набралось, это значит, что эти дела надо раскидать на следующие дни. Чем Доктор и занялся, вздыхая и матерно ругаясь, но негромко.
Запись о Павлуше Сёмине, появившаяся в склерознике Доктора, не очень правильно отражала суть вопроса. Савелий Петрович, если говорить точнее, начал лечить Павлушу ещё первого июля, ибо допекло. А второго июля Павлик просто валялся на койке в одной из палаток, украшенных красным крестом в белом круге. Вот такой простой медицинский пункт пока что имелся у Доктора в наличие. Чем богаты...
Привела Павлушу за руку к волхву мамка Ульяна Никаноровна, потому что дальше терпеть постоянное пребывание Павлуши в коматозе всем стало невмоготу. В поселении все, от мала до велика, работали, как мыльные лошади на галерах, вот только сынок деда Матвея подкачал. Народ надеялся на его нечеловеческую силу, сознательность и работоспособность, но вышел грандиозный облом. Вместо работы на благо общества, Павлуша забухал, наплевав на сознательность, причём вины самого сыночка деда Матвея в этом не усматривалось. Виноватым назначался его уникальный нос, могущий учуять самогон в любом месте, хоть куда проклятый напиток спрячь. Сейчас в поселении всё работало на самогоне Савелия Петровича, что приводило Павлушу в мистический трепет. Если бывшие закодированные алкаши на дух не переносили запах зловредного напитка, то гигант с мозгами двенадцатилетнего ребёнка с воодушевлением реагировал на самогонку. Он перемещался туда, где работают с самогоном с неотвратимостью самонаводящейся ракеты. Чуть кто зазевается, Павлуша тут как тут. Он много не пил, гиганту почему-то хватало и ста грамм напитка, чтобы отправиться в астрал на целый день, где он и зависал, общаясь с сущностями из иных слоёв реальности. При этом, естественно, работать в реале Павлуша никак не мог, как его не крути. Наконец, у всех людей такое поведение великовозрастного сыночка Сёминых стало вызывать напряжение, и даже отторжение. Стали звучать энергичные комментарии с матерными эпитетами: мы, значит, вкалываем, а эта орясина только жрёт и пьёт, чмо бессмысленное. Этот Павлуша у нас уродился особенно племенным и мощным, а работать не хочет. Нарушение первой и единственной статьи Конституции налицо. Пошли нехорошие разговоры и косые взгляды со стороны соседей. Даже убиенного Блинчика Сёминым припомнили. Имидж семьи наметил катастрофическую тенденцию к падению. Поэтому Ульяна Никаноровна взяла с раннего утра сыночка за руку и потащила его к волхву для принятия радикальных мер. Павлуша шёл смирно, понимая, что мамка ему добра желает. По дороге он наблюдал за окружающей действительностью со здоровым пофигизмом. Но впереди его ожидала засада.
Возле лаборатории Савелия Петровича, где вовсю Ивановскую велось самогоноварение, Павлушу начало потряхивать, но он мужественно терпел, хотя запахи кружили ему голову и туманили мозги.
— Наплюй на всё, укради самогонку и выыыыыпей, — вкрадчиво твердил ему настойчивый голос, умудрившиёся пробраться в мозг Павлуши, когда тот пребывал в астрале. — Чё в натуре тормозишь, бестолочь! Над чем страдаешь? Видишь, все заняты делом и не смотрят в твою сторону. Быстренько протянул руку и схватил бутыль. И бегом отсюда в кусты, где можно спокойно уладить твою проблему.
— Меня тут на досуге интересная мысль посетила: надо круто менять твою жизнь. Ты не живёшь, а прозябаешь, за мамкину юбку держишься. Фу, на тебя, — с напором бульдозера продолжал наезжать голос.
— Держусь, — обречённо соглашался Павлуша.
— Может, ты ещё и свою жену Алевтинку слушаешься, подкаблучник? — ехидничал голос.
— Слушаюсь, — приходилось соглашаться мужику. Крыть было нечем.
— Будем твою жизнь радикально менять, — зловеще заявил голос и продолжил окучивать чужие мозги. — Я тебя научу Родину, в смысле косорыловку любить, и закуску тоже. Главное в этом деле — нельзя понижать градус, это даже дети знают.
— Может, не надо? — Павлуша совершенно не мечтал что-то круто менять, и не круто тоже, а косорыловку он и так уважал.
— Надо, Павлуша, надо, — вынес вердикт голос. Голос оказался той ещё сволочью: по больному месту бил, по логике. Зачем что-то делать, если в поисках просветления достаточно выпить сто грамм напитка и созерцать потом подобревшую реальность.
— Павлуша, ты кого слушаешь, свою мамку — простую забитую крестьянку или умнейшего меня, повидавшего всяко больше? — не унимался голос. — Хватай ёмкость на счёт раз и шуруй в кусты, мамка не преграда для пожара твоей страсти. И не вздумай упираться. Сто грамм — самое то, что нам надо с утра пораньше, взбодрит конкретно, отвечаю. Павлуша, не смотри ты на этих людишек: куда-то всё время бегут, суетятся под ногами. Я вас смертных в упор не понимаю. Куда вы торопитесь? На тот свет? Забей на них: жизнь — это один взмах крыльев мотылька, не более того, прыжок, миль пардон, из пизды в могилу. Тогда зачем трудиться? Честно "заработать" можно только геморрой! А оно нам с тобой надо? Будь выше этих смешных людишек. Доложу я тебе, что они все пукают по нескольку раз в день. Что не знал? Ага, включая даже твою дражайшую Алевтинку.
Пока мамка искала Савелия Петровича, Павлуша бочком подобрался к ёмкостям с готовым напитком и начал тянуть к одной из бутылок свои ручки. Когда заветная стеклотара оказалась в руках голос вдруг заорал: "Атас, палево!". Внезапно выбравшийся из лаборатории волхв заметил Павлушу с самогонкой в обнимку, а голос-провокатор, бывший таким храбрым, вдруг развернулся и дал дёру, гнусаво напевая себе под нос блатную песенку, "Мурку", кажется. Терзаемый своими мыслями и приблудными голосами, Павлуша запоздало сообразил, что спалился по полной программе. Савелий, заметив в лапе Павлика бутылку с конкретным содержимым, изогнул в недоумении одну бровь и произнёс эпическую фразу: "Это залёт, боец".
