Но всё это к делу не относится. А вот пара превосходных арден, доставленных Андрею совсем недавно, очень даже. Статные тяжеловозы приглянулись Немому, а вот их цена явно нет. И, похоже, ушлый князь придумал, как выманить их из андреевых рук задёшево.
— Помню. И что с ними?
— С ними ничего, — хмыкнул Шуйский. — Зато мои люди полонили тут кое-кого, кто себя учителями обозвал. Могу обменять всех скопом на ту пару.
— Побойся бога, дядя, цена холопу алтын, а тем коням — сто рублей не цена.
— Ну ин ладно. Попашут землицу, дай бог, не сразу окочурятся, — произнес Шуйский, сделав вид, что собирается уходить.
— Ой, дядя, — усмехнулся Андрей. — Не хитри. Ясно же, что лошадки те тебе приглянулись, а холопы новые нет. А давай так — все учёные холопы и книги, что мы во дворце найдём мне, а лошади тебе.
— А государю что скажешь? Он к книжному делу тоже охочь.
— Так они же не по-русски писаны.
— И что? Вон, Максима Грека из самого Афона пригласили, дабы греческие да латинские книги, что в загашниках дворца хранились, переводил.
— Так вот так и скажем: взяли, мол, государь перевести и тебе подарить уже с переводом. Так даже лучше выйдет. Ну что?
— По рукам, племяш. Вот только как дворец брать будем?
— Впервой, что ли? — махнул рукой Андрей. — Да и не верю я в их твёрдость. Сдаётся мне, если пообещаем крымцам уйти — сдадутся безропотно. Понимают ведь, что ныне им не устоять.
— Что же, вот завтра и проверим. А пока зови-ка слуг, а то стол опустел бесстыдно. Да и Мишу давай покличем.
— И то верно. Зачем отказываться от хорошей выпивки в хорошей компании!
Получилось же именно так, как Андрей и думал.
Едва стихли пожары, на улицы выгнали взятых в плен горожан и те принялись рыться в трупах погибших, разыскивая драгоценности. Доставали кольца, золотые блюда, мешки с золотом и серебром, золотые цепи и браслеты. Многое было порчено огнём, но многое и осталось нетронутым.
А вот с уборкой трупов получилось не очень. Не справлялись с этим пленники. Смрадный дух от разлагавшихся мертвых тел постепенно травил воздух и убивал последнюю веру осаждённых. Дышать с каждым днём становилось всё трудней и трудней, и тогда по приказу большого воеводы к делу присоединились и воины. Рылись общие глубокие ямы, а часть тел просто сбрасывалась в Булак и Казанку, по берегам которых стояли воины с баграми, не давая телам организовать заторы. В результате общими усилиями бывший город был очищен, а моровое поветрие не поразило осаждающие войска. Хотя и обычной дизентирии хватало. Дворянская вольница это вам не стрельцы Камского полка, так что животом маялись многие.
Ну а когда с телами было, наконец, покончено, пришло время поговорить и о сдаче защитников дворца. Сафа-Гирей, не ставший в этой ветке истории спасителем Казани, волчонком смотрел на воевод, прекрасно понимая, что силы не на его стороне. Ему не хотелось отдавать черемис, ведь подобного предательства они Гиреям не простят, но на другой стороне весов была его собственная жизнь. То, как русские разделались с посадом, впечатлило всех, и угроза сжечь и сам дворец с его обитателями воспринималась всеми вполне реальной. Он, конечно, попытался слегка поторговаться, но под нажимом "весомых" аргументов быстро сдулся и согласился на все выдвигаемые условия.
На следующее утро отряд крымской гвардии во главе с юным Сафа-Гиреем покинул расположение ханского дворца, а вместо них внутрь вошли русские ратники. Андрей, вместе с остальными воеводами наблюдавший за процессом, внезапно тронул коня, и когда крымская "делегация" поравнялась с русской, мило улыбнулся и, помахав рукой, вымолвил:
— Прощайте, Сафа-Гирей! Желаю вам быть более удачливым в борьбе за бахчисарайский трон.
И не обращая внимания на распахнутые от удивления миндалевые глаза юного царевича, князь с удовольствием расмотрел среди беков мелькнувшие хмурые, а порой и враждебные взгляды. Ещё раз помахав рукой, он неспешно вернулся к остальным воеводам.
— И что это было? — Василий Васильевич был удивлён не менее Сафа-Гирея.
— Экспромт, князь, — весело ответил Андрей, наблюдая за уходящей колонной.
— Словесами иноземными в наше время любой дурак кидаться рад, — продолжал хмурить брови Шуйский. — А вот объяснить простым языком может только знающий.
— Извини, дядя, — слегка склонил голову Андрей. — Просто глядя на юного царевича, я вдруг подумал, что подобного унижения он нам не простит. И вернувшись в Крым начнёт мутить воду, подзуживая крымцев на новый поход. А нам это надо? Вот я и подумал: ныне в Крыму замятня идёт, брат воюет с братом за ханский стол. И доброхоты, что идут вместе с Сафа-Гиреем обязательно донесут, что русские пожелали юному царевичу стать крымским ханом. А там уже и сами люди додумают, что и Казань царевич сдал под будущие подношения, которые ему пообещали, едва он сядет на престол. И даже если сейчас наш юный друг ещё и не думает о схватке за корону, то жизнь сама заставит его включиться в это увлекательное мероприятие. И это нам на руку. Ведь чем больше будет претендентов, тем дольше будет спокойно на наших южных украйнах. И тем легче станет строить южную черту.
— Как-то это не по старине выходит, — пожевал бороду Шуйский, а Захарьин согласно покивал головой. — Жаль мальчишку, сожрут его тамошние волки.
— Зря, дядя, — несогласился Андрей. — Это не мальчиша — это волчонок. И ещё не известно, кто кого сожрёт. Но на мой взгляд, пусть лучше крымцы режут друг-друга, чем ходят к нам за ясырем. И вообще, что нам до того царевича? Вон на воротах уже машут флагами — зовут нас, воеводы, вступить в покорённую столицу.
Вообще-то, говоря об экспромте, Андрей ни разу не лукавил. Просто под утро он вдруг вспомнил всё, что читал об этом мальчишке в своё время. Это был славный правитель: хорошо образованный, обладавший широкими взглядами, жестокий в меру своей эпохи и отличный администратор. И весь набор этих прекрасных качеств мог отрицательно сыграть против Руси в этой ветви истории. По-хорошему, от него лучше было избавиться, как собирались избавиться от десятка черемисских князьков и старшин, но Сафа-Гирей всё же был крымским царевичем, и подобная казнь не вызвала бы понимания в отношениях между Москвой и Бахчисараем. Но сама идея избавиться от юного Гирея засела в мозгу попаданца, как гвоздь. И вот когда он смотрел на уходящих из разрушенной Казани крымцев, ему и пришла в голову шальная мысль, которую он даже не подумал обсмаковать, а сразу же применил в действии. И теперь оставалось только ждать, как к этому отнесутся в самом Крыму. Хотя почему только пассивно ждать? Информационная война — это не только статьи, анекдоты и памфлеты, это ещё и слухи, умело распускаемые в нужном месте и нужное время. И этим вопросом просто необходимо озаботиться в ближайшее время.
Ну а пока он обдумывал идею и вместе с воеводами объезжал без боя взятый дворец, его люди уже бросились к самому дорогому, что было тут — библиотекам хана и мечетей. Сносили всё: творения мусульманских философов, хронографы, сочинения на арабском, персидском и прочих языках, не особо разбираясь пока что схватили. Носили книги и свитки целыми охапками, вызывая усмешки на лицах ратников: как же, не злато-серебро, не ткани богатые и не полонянок тонких в талии тащат мужы, а бумаги да пергаменты. Нет, цену книгам на Руси знали, но одно дело богато инкрустированный фолиант и совсем другое простой список с непонятными закорючками, чью цену и установить-то невозможно. Но люди Андрея продолжали свою работу, не обращая на ухмылки никакого внимания. Потому что знали: князь за хорошо сделанную работу заплатит щедро. А богатая добыча и тонкостанные полонянки от них никуда не сбегут.
Рать Горбатого-Шуйского показалась в окрестностях Казани на четвёртый день после того, как пал дворец. Не сказать, что Андрей Борисович был рад случившемуся, но поздравлял воевод с великой победой вполне искренне. В конце концов славы и добычи в этом походе и на его долю хватало с избытком. А уж простым воинам и вовсе было только в радость, что не придётся ложить свои головы под стенами Казани. Лето ведь давно повернуло за середину и в мозгу у всех были проблемы сева озимых и уборки яровых. А под Казанью можно было и до самого морковкина заговенья простоять и уйти не солоно хлебваши.
Теперь же отягощённые полоном и добычей, они могли поспеть к хозяйству в самый срок, так что слава тем, кто уже взял неприступный город и не пора ли воеводы-батюшки двигать назад?
Это настроение легко читалось на лицах почти всех ратников, но воеводы не спешили уходить. Город был завоёван, но этого мало. Теперь нужно было дождаться прихода новых жителей и оставить тут надёжный гарнизон. Андрей же был занят подготовкой большого отряда кораблей для похода вниз по Волге.
Наконец, спустя ещё три дня появился и давно ожидаемый Камский полк, задержавшийся почти на месяц. Андрей, собиравшийся устроить Рындину хороший разнос, сразу забыл о своём желании, едва увидел своего полковника перевязанного чистой тряпицей. Пригласив того в свой шатёр, он потребовал объяснений.
Всё оказалось довольно просто. Казанский адмирал не стал прятаться в волжских плавнях, а сразу же после сражения ушёл на Каму, где собирался напасть на другой отряд русского войска. И по иронии судьбы этим отрядом оказался именно Камский полк, так как рать Булгакова-Голицы была вовсю занята потрошением городков и селений Луговой стороны и сильно в сторону Казани не спешила.
Сражение между двумя флотилиями растянулось на несколько этапов. На этот раз татар было куда больше, чем русских и только в количестве пушек они по-прежнему уступали своим визави. Но, как известно, порядок бьёт класс. С третьей попытки русским удалось сломить казанское сопротивление, но главным камнем в основание победы стало всё же удачное пленение вражеского командира. После этого оставшиеся в строю казанцы как-то быстро сдулись и предпочли отступить. Вот только победа досталась отнюдь нелегко и больше чем на треть сократила состав полка. Пока приводили себя в порядок, пока чинили корабли, лечили раненных и хоронили павших — вот и прошло столько времени и к Казани полк пришёл в урезанном составе и с большим опозданием.
Выслушав полковника, Андрей вздохнул. Опаздание чёрт с ним, а вот потери — это плохо. Каждый погибший воин это трудновосполнимая утрата. Ведь набрать молодцов можно, а вот обучать выходит дорого и сложно. И только потом он вспомнил о пленении казанского адмирала и поитересовался у Рындина где тот сейчас. Оказалось, что ренегата привезли под Казань и он даже уже достаточно окреп после ранения и теперь точно выживет.
Услыхав подобное, Андрей тут же позволил своему любопытству увлечь себя на тот струг, где "гостил" вражеский флотоводец. По-пути он поитересовался какой язык понимает пленный. Оказалось, он неплохо говорит по-татарски, так что поговорить с ним вполне реально.
Пленник оказался крупным мужчиной с волевым, обветренным разными ветрами лицом. В его бороде уже проскакивали первые сединки, но обозвать его старым язык не поворачивался. Вызванный заранее переводчик уже пристроился у изголовья, готовый обеспечить беседу двух адмиралов.
— Я так понимаю, вы тот, кто командовал русским флотом? — проницательно вопросил лежавший на кровати человек.
— Да. И мне безумно интересно, кто вы? Что за Малик Айяз появился у Казани?
— Вы знакомы с Малик Айязом? — глаза пленника чуть не вылезли из орбит от удивления. Рындин же, привыкший к огромным знаниям нанимателя, никакого удивления не высказал.
— Увы, лично не знаком, но, надеюсь, он всё так же руководит Диу?
— Когда я был там в последний раз, то да. Но с той поры много лет прошло.
— Сражались с Маликом против португальцев и сошлись на теме одинаковых судеб? Вы, кстати, помните, откуда родом.
— Из Подолии. Как и Айяз, родился подданным литовского князя. Но это всё в прошлом. Ныне я правоверный Серхат-эфенди и этим всё сказанно.
Из дальнейшего опроса выяснилось, что Серхат родился в семье гончара, но в очередном набеге татар лишился разом и семьи, и свободы. Несколько лет он был простым рабом, но потом за непокорный нрав был продан на галеры. Когда их судно атаковали венецианцы он, освободившись от цепей, по какому-то наитию вступил в бой на стороне турок и не прогадал. Бой они выиграли, а парень, сменив весло на меч, принял ислам и новое имя — Серхат, что значит "граница". И стой поры жизнь его действительно в основном текла на границе.
Под командованием Кемаль-рейса он участвовал в битве при Модоне, где был разбит венецианский флот, и совершал налёты на северо-восточное адриатическое побережье Италии. А потом судьба забросила его в Африку. Тогда Османская империя ещё активно сотрудничала с Мамлюкским султанатом и решила оказать ему помощь в войне с португальцами. В Египет был прислан Селман Рейс, и 30 сентября 1515 года мамлюкский флот во главе с ним и Хусейном ал-Курди в составе 19 кораблей отплыл из Суэца. Серхат был первым помощником на одном из кораблей той эскадры. Флот сначала достиг Камарана, где солдаты отстроили разрушенную португальцами крепость, затем Йемена, потом захватил Забид, но взять Аден в сентябре 1516 года ему не удалось. Поход оказался в целом неудачным, но мамлюкам удалось закрепиться на побережье Индийского океана, создав в Йемене опорную базу. А в 1517 году союзному флоту удалось отбить нападение португальцев на Джидду. Серхат к тому времени уже командовал собственным кораблём.
В 1517 году, завоевав Мамлюкский султанат, Османская империя сама утвердилась на берегах Красного моря, и вскоре её интересы столкнулись с интересами Португалии. Тогда-то Селман Рейс и отправил корабль Серхата в Гуджаратский султанат в поисках союзника. Однако Шамс-уд-Дин Музаффар Шах II был больше озабочен войнами с соседями, чем с португальцами, так что полноценного союза не состоялось. Но Серхат смог познакомиться с героем битвы при Чауле губернатором Диу Малик Айязом. И да, у них неожиданно нашлось много общего. И не только общей родины, но и понимания, что португальцы просто так никого в покое не оставят.
Увы, дальнейшая судьба оказалась не столь благосклонной к Серхату. По прибытию в Египет, он узнал, что его благодетель Селман Рейс был схвачен, отправлен в Стамбул и там брошен в темницу. Испугавшись за свою судьбу, он бросил службу и вновь отплыл в Гуждарат, но не в столицу Ахмедабад, а в Диу. Малик Айяз обрадовался гостю и познакомил его со своим старшим сыном Малик Исхаком. А узнав о его трудностях предложил службу у себя, но Серхат отказался. Климат Индии был ему противен. Снабжённый всем необходимым он начал долгое путешествие обратно, в Турцию.
Не рискуя идти через Персию, он, пройдя через Кабул, посетил Самарканд и Бухару, а оттуда с караваном направился Казань, где и был принят самим местным ханом. За долгие месяцы дорога изрядно надоела Серхату, и он согласился помочь братьям по вере отбить вражеское нашествие и лишь потом возвращаться в Стамбул. Остальное русскому князю было известно и так.
Что и говорить, история была прелюбопытнейшей, а главное — перед ним лежал моряк, знающий пусть не все, но многие пути в Индийском океане, да и просто обладающий бесценным опытом. Так что, уважаемый Серхат-эфенди, выздоравливайте, но в милую вашей душе Турцию вы вернётесь ещё не скоро. У одного не в меру ретивого князя на ваш счёт возникли кое-какие мысли.
