Мне это совсем не понравилось.
Выполнив основные проверки, мы облачились в скафандры и приготовились к выходу на поверхность. Когда Рашт, Ленка и я были готовы, я помогла обезьяне облачиться в ее собственный маленький скафандр, завершив подсоединение системы жизнеобеспечения, что оказалось слишком сложным для капитана Рашта.
Мы вышли из нашего посадочного модуля, проверяя почву под ногами. Она казалась прочной, как и должна была быть, учитывая, что выдержала тяжесть нашего корабля. Гравитация на Холде была почти земной, поэтому мы могли передвигаться так же легко, как если бы находились на корабле. Планета была размером с Землю, что позволяло ей поддерживать плотную атмосферу. Хотя ядро планеты было мертвым, сама по себе Холда не была мертвым миром. Вместо того, чтобы вращаться вокруг 82 Эридана напрямую, Холда вращалась вокруг газового гиганта, который, в свою очередь, вращался вокруг звезды. Обращаясь вокруг гиганта, Холда подвергалась воздействию приливных сил, которые сжимали и растягивали ее внутреннюю часть. Эти напряжения проявлялись в виде тепла, которое, в свою очередь, приводило в движение гейзеры и поверхностный вулканизм. С орбиты мы видели, что большая часть Холды все же покрыта льдом, но вокруг экватора и тропиков виднелись пояса обнаженной земной коры. Кое-где даже были озера жидкой воды. Жизнь выплеснулась из этих водоемов на поверхность, проникая в бесплодные слои камня и льда. Согласно записям "Лакримозы", в местной экосистеме не было ничего крупнее криля, но биомассы было достаточно, чтобы вывести атмосферу из равновесия, а это означает, что в ней содержалось достаточно кислорода для поддержания наших прожорливых дыхательных органов.
В этом смысле нам вообще не нужны были скафандры. Но холод был фактором, и в любом случае скафандры обеспечивали защиту и повышали силу. Шлемы мы все равно не снимали — не были дураками.
До места крушения было недалеко. Мы проложили маршрут между бурлящими водоемами, пересекая мосты и перешейки из прочного льда. Время от времени извергался гейзер, бьющий фонтанами в десятки метров над нашими головами. Каждый раз этого было достаточно, чтобы напугать обезьяну, но Рашт держал своего питомца в скафандре на коротком поводке.
Другой корабль, должно быть, был довольно изящным и красивым до того, как разбился, по крайней мере, по сравнению с нашим приземистым и покрытым раковинами кораблем. Большая часть обломков состояла из кусков зеркальной обшивки корпуса, изогнутых так, чтобы отражать наши приближающиеся формы в гротескном искажении. Мы с Ленкой казались близнецами, наши изогнутые, вытянутые фигуры колыхались в тепловом мареве, поднимавшемся от бассейнов. Это правда, что мы были похожи. Выглядели схоже, у нас было примерно одинаковое телосложение, а наши дреды свидетельствовали о том, что мы совершили одно и то же количество переходов. Во время остановок в портах нас иногда принимали за сестер или даже близнецов. Но на самом деле Ленка была в команде раньше меня, и, хотя мы неплохо уживались друг с другом, у нас было не так уж много общего. Это был вопрос амбиций, принятия. Я оставалась на "Лакримозе", пока не подвернулось что-нибудь получше. Ленка, похоже, решила, что это лучшее, что может предложить жизнь. Временами я жалела ее, иногда испытывая презрение к тому, как она позволяла себе подчиняться Рашту. Наш корабль сам был на полпути к тому, чтобы превратиться в развалину. Я хотела большего: лучшего корабля, лучшего капитана, лучших перспектив. Я никогда не ощущала в Ленке подобных желаний. Она была довольна тем, что является частью маленькой, едва функционирующей машины.
Но, возможно, Ленка думала обо мне точно так же. И мы все надеялись, что это будет крупный выигрыш.
Наши размышления изменились. Мы с Ленкой сжались до крошечных размеров под нависающей, похожей на огра фигурой нашего капитана. Затем раздулась обезьяна и стала самой крупной из всех, ее бронированные руки низко опускались при каждом шаге, а изогнутые ноги напоминали стремительные ходовые части.
Из нас четверых получилась отличная команда.
Мы добрались до относительно безопасного места под другим обломком. Мы обогнули его, ступая между зазубренными зеркалами его корпуса. Сила удара вдавила их в землю, как камни в каком-нибудь древнем захоронении, окружив основную часть обломков узорами, которые на первый взгляд наводили на мысль о тревожной концентричности, сохранившей отпечаток заброшенного плана.
Я подняла один из осколков поменьше и вытащила его из ледяного гнезда. Поднесла его к лицу и увидела, что на меня смотрит моя фигура в забрале.
— Может быть, их поймал гейзер, — предположила я. — Взорвался, когда они только входили. Попал в воздухозаборники или стабилизаторы, этого могло быть достаточно.
— Канто!
Это был Рашт, он кричал на обезьяну. Обезьянка наклонилась, чтобы окунуть лапу в пузырящуюся лужу. Рашт дернул за поводок, и обезьянка упала обратно на свой хвост, прикрытый скафандром. По нашей связи я услышала раздраженное шипение Канто. За то время, пока обезьяна держала лапу в бассейне, множество микроорганизмов начали образовывать вторичную перчатку ржавого цвета вокруг первоначальной, из-за чего лапа обезьяны выглядела опухшей и больной.
Обезьяна, глупая до последнего, попыталась лизнуть покрытие через забрало своего шлема.
Я возненавидела обезьяну.
— Есть вход, — сказала Ленка.
Я вернулась, капитан. Сказала, что ненадолго. Я никогда не нарушаю своих обещаний.
Нет, не сопротивляйтесь. От этого будет только хуже. Эта штука у вас на шее не ослабнет.
Вы узнаете это? Я могу нести только несколько штук за раз. Через некоторое время вернусь за добавкой.
Верно. Обломки разбившегося шаттла. Красивые и блестящие. Здесь. Позвольте мне поднести один из них к вашему лицу. Видите в нем свое отражение? Оно немного искажено, но вам придется с этим смириться. Вы выглядите испуганным, не так ли? Это нормально. Это полезно. Страх — это последнее и лучшее, что у нас есть, так она мне сказала.
Последнее и лучшее, что у нас есть.
Наша последняя линия обороны.
Она? Вы понимаете, о ком я. Мы нашли ее шлем и дневник среди обломков.
Верно.
Тетерева.
Ленка нащупала люк и с помощью ручного управления открыла дверь воздушного шлюза. Вскоре мы оказались внутри.
Внутри было темно. Мы включили фонари на шлемах и настроили зрение на максимальную чувствительность. В шаттле было несколько отсеков, и все они, казалось, выдержали крушение. Постепенно стало ясно, что кто-то действительно выжил. Вещи были переставлены, провизия разложена, постельные принадлежности и мебель никак не могли остаться такими нетронутыми после крушения.
Мы нашли шкафчик со снаряжением, в котором лежал старомодный шлем, помеченный надписью "ТЕТЕРЕВА", написанной буквами руссиша по трафарету. Однако соответствующего скафандра не было. Шлем мог быть запасным, или владелица решила выйти на улицу в одной нижней части скафандра.
— Если с ними произошел несчастный случай, — сказала Ленка, — почему большой корабль не отправил на поверхность спасательную экспедицию?
— Может быть, Тетерева и была спасательной экспедицией, — предположила я.
— Возможно, у них был только один аппарат, способный выйти за пределы атмосферы, — сказал Рашт. — У них не было возможности вернуться сюда, и Тетерева никак не могла подняться обратно. Тогда остается только удивляться, почему они вообще ждали, прежде чем покинуть орбиту.
— Возможно, им не понравилась идея оставить Тетереву здесь, — предположила Ленка.
— Держу пари, идея умереть на орбите понравилась им еще меньше, — ответил Рашт.
Мы продолжили осмотр места крушения. Местонахождение Тетеревой интересовало нас меньше, чем то, что она могла оставить нам на разграбление. Но эти две вещи были связаны между собой. Любой космонавт, любой ультра, обязан хоть немного заботиться о судьбе другого человека. Обычная человеческая забота — это только часть этого. Возможно, из этого можно извлечь уроки, а урок — это всего лишь еще один вид обмена.
— Нашла дневник, — сказала я.
Он лежал на полке в кабине пилота. Это был рукописный журнал, а не серия записей данных.
У журнала была плотная черная обложка, но бумага внутри была очень тонкой. Я пролистала до начала. Мне показалось, что почерк женский. Я не очень хорошо разбираю руссиш, но почерк был достаточно четким.
— Тетерева начала эти записи после аварии, — сказала я, в то время как остальные собрались вокруг. — Она ожидала, что в конце концов энергия иссякнет, поэтому нет смысла пытаться записывать что-либо на самом шаттле. Но есть еда и вода, и можно использовать оставшуюся энергию, чтобы не замерзнуть.
— Продолжай, — сказал Рашт, пока обезьяна изучала свою загрязненную лапу.
— Пытаюсь разобраться в том, что произошло. Думаю, она спустилась сюда одна. — Я пролистала записи, прищурившись от сосредоточенности. — Там нет ни разговоров о спасении, ни даже надежды на это. Как будто она знала, что никто не спустится. — Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не порвать бумагу своими усиленными пальцами. Она казалась тонкой, как ткань, между пальцами, как крылья мухи.
— Значит, это наказание, — сказал Рашт. — Брошена здесь за преступление.
— Слишком дорогой способ бросать кого-то одну. — Я продолжила читать. — Нет, это не было наказанием. По крайней мере, не в соответствии с этим. Несчастный случай, что-то связанное с одним из гейзеров — говорит, что боится, что он снова начнет извергаться, как это случилось "в тот день". В любом случае, Тетерева знала, что застряла здесь. И знает, что у нее неприятности. Продолжает говорить о своей "ошибке" в том, что она не разбудила остальных. Говорит, что ей интересно, есть ли способ подать сигнал основному кораблю, находящемуся на орбите факельному субсветовику. Вывести часть или всю команду из спячки. — Я сделала паузу, мой палец завис над словом. — Лев.
— Лев? — повторила Ленка.
— Она упоминает Льва. Говорит, что Лев помог бы ей, если бы она смогла передать сообщение. Ей придется смириться со своим наказанием, но, по крайней мере, так удастся уйти с Холды.
— Может быть, Тетеревой вообще не суждено было оказаться здесь, — сказала Ленка. — Забеги вперед, Нидра. Давай выясним, что произошло.
Я просматривала десятки и дюжины записей. Некоторые были датированы и следовали друг за другом. В других местах я заметила пустые страницы, а иногда и многодневные промежутки между отчетами. Записи также стали реже. Почерк Тетеревой, поначалу довольно понятный, постепенно становился все более диким и неразборчивым. Буквы и слова начали петлять по странице, словно следы сейсмографа, регистрирующего начало какого-то крупного землетрясения.
— Остановись, — сказал Рашт, когда я перевернула страницу. — Вернись назад. Что это была за фигура?
Я перевернула листы с некоторым страхом. Мой взгляд успел разглядеть достаточно, чтобы понять, чего ожидать.
Это был рисунок вулканического конуса, в точности такой, каким он казался с места крушения.
Возможно, это была не более чем случайность со стороны Тетеревой, но то, как она делала свои пометки на бумаге, казалось, только усиливало намек на задумчивую, терпеливую недоброжелательность, которую я уже заметила в этом журнале. Тетерева, по-видимому, сделала голову головоногого моллюска более выпуклой, более церебральной, а лавовые трубки — более мускулистыми и похожими на щупальца. Даже то, как она нарисовала трубки, имитируя снег или льда, не могло на мой взгляд не навеять бесконечные ряды присосок.
Хуже того, она нарисовала зияющий клювообразный рот между двумя этими щупальцами.
Воцарилось молчание, прежде чем Ленка сказала: — Дочитай до конца. Остальные записи мы можем прочитать позже.
Я листала страницы, пока не кончились записи. Последние несколько записей вообще нельзя было назвать записями, просто корявые аннотации, сделанные в спешке или по рассеянности.
На нас посыпались фразы.
Не могу разбудить остальных. Перепробовала все, что могла. Мой дорогой Лев потерян для меня.
Такой хороший мальчик. Хороший сын.
Не заслуживает меня, из-за ошибок, которые я совершила.
Застряла здесь. Но не сдаюсь. Нужны материалы, энергия. Что-то есть в этом холме. Магнитная аномалия. Холм выглядит неправильно. Думаю, в нем что-то есть.
Единственный ответ — здесь когда-то были американо. Пришли своими старыми, медленными способами. Замороженные клетки и матки роботов. Записей нет, но что с того? Должно быть, они раскопали этот холм и закопали в нем что-то. Корабль или сооружение. Вижу вход. Вход в пещеру. Вот куда они вошли.
Не хочу туда заходить. Но мне нужно то, что они оставили. Это может спасти мне жизнь.
Может помочь вернуться на корабль.
Обратно ко Льву.
— Их здесь никогда не было, — сказал Рашт. — Тетерева должна была это знать. Их колонии никогда не заходили так далеко.
— Она была в таком отчаянии, что решилась на все, — сказала Ленка. — Жаль ее, она застряла здесь совсем одна. Держу пари, понимала, что шансов на это один к тысяче.
— Тем не менее, — сказала я, — в этом холме есть что-то странное. Может быть, это и не имеет никакого отношения к американо, но если у нее не было выбора, она могла бы посмотреть, что там внутри. — Я вернулась к рисунку. Рот, как я теперь поняла, это способ Тетеревой изобразить вход в пещеру.
Но он все равно был похож на клюв осьминога.
— Одно можно сказать наверняка, — сказала Ленка. — Если Тетерева ушла на тот холм, то она не вернулась.
— Я не заметила никаких следов, — сказала я.
— Они сохранились бы недолго, учитывая геотермальную активность в этих местах. Должно быть, верхняя часть льда постоянно тает и снова замерзает.
— В любом случае, мы должны осмотреть пещеру, — сказал Рашт.
Я покачала головой, пораженная глубоким убеждением, что это совсем неправильно.
— В наши обязанности не входит поиск трупа Тетеревой.
— Кто-то должен найти его, — резко сказала Ленка. — Отнестись к ее смерти с достоинством. По крайней мере, записать, что с ней случилось. Она была одной из нас, Нидра — тоже ультра. Она заслуживает лучшего, чем быть забытой. Могу я взглянуть на ее дневник?
— Пожалуйста, — сказала я, передавая ей журнал.
