Но в моей душе радость не проснулась и с рассветом. Викинги, увидев меня одного, не удивились и не обрадовались. Их предводитель снова подошёл ко мне для переговоров, но я не дал сказать ему и слова.
— Уходите, я вас не трону, не заставляйте меня перебить вас всех, хоронить уже будет некому. Когда вы уйдете, я позабочусь о киянах, кого похороню по христиански, кого предам огню. Я знаю, вам следует спешить, но счастья и богатства вы не найдете в Киеве, Владимир вас обманет.
— Послушай, кто ты? Уж не сам ли Локки, иль он в тебя вселился?
— Не гадай, твой Локки поселяется в берсерках, а для меня их и сотню таковых, что лист стряхнуть с плеча. Ты видел все своими глазами. Уходите, вы мне мешаете.
Викинги ушли, не оглядываясь, словно от этого зависело их будущее. Я же медленно стал обходить тела ополченцев. Христиан, у всех на груди я нашел крестики, оказалось немного, сто тридцать семь человек, остальные, — пятьсот шестьдесят девять, по всей видимости, придерживались старой веры.
Первых я похоронил в братской могиле, вторых, навалив лесин, сжег на огромных кострах. Затем, вошёл в лес и перенесся на хеландию Родомысла.
Там уже начинали беспокоиться, но с моим возвращением, все занялись привычными делами. Только Родомысл заметил мою хмурую мордель и подошёл узнать, что случилось. Я рассказал ему все, не скрываясь.
— И ты один убил восемьдесят викингов?
Я кивнул.
— И после этого ты переживаешь?
Я кивнул.
— А ты помнишь, Учитель, рассказ Борислава о мастере, который изрубил тридцать нурманов. Думаю, что он совсем не переживал по этому поводу. Мало того, что он проявил чудесное владение мечом, благодаря ему остались живы десятки беззащитных людей.
— Нет, Родомысл, он переживал. Чудесное владение мечом не может лишить человечности истинного мастера. Поэтому такие мастера, как Радигор, стараются не убивать. Пойми, я не жалею о том, что спас два десятка смолян. Не жалею и о том, что пришлось убить столько викингов. Мне плохо от того, что, вступив в сражение, я точно знал, что останусь жив, а они умрут, сколько бы их не было.
— А когда викинги использовали момент внезапности, когда они по три на одного набросились на смолян, разве они не знали заранее о том, что победят?
— Знали, но никто из них, каждый в отдельности, не знал, останется он жив в этом бою или нет.
— А почему ты так уверен, что тебе когда-нибудь не встретиться человек равный по силам? Кстати, их нападение на ополченцев было равноценным твоему на них самих. Так почему я должен жалеть нурманов? И почему ты должен мучиться из-за того, что избавил мир от плохих людей?
Пораскинув мозгами и представив себя, как спасителя мира, я нашел доводы моего ученика не лишенными основания и решил успокоиться. Так и сделал. Лег на палубу, расслабился и 'выпал'.
— Да, парень, тебе осталось совсем немного, один шажочек и ты уже никогда не сможешь вернуться к себе самому, — раздался уже знакомый голос.
— Здоровеньки буллы, Перун! Никогда не говори никогда!
— Ба, какие умные фразы! Эдак ты и в философию ударишься, и что ж тогда нам сирым делать-то?
— Во-первых, сидеть, раскрывши рот и слушать умных людей. Во-вторых, бабушка надвое сказала по поводу последних шажков. И в третьих, ты не сирый, а черно-красный. К тому же, став тем, кем ты хочешь меня увидеть, я все равно не достанусь тебе, не достанусь и твоему сопернику Кащею...
— О, какая осведомленность! Может, ты и ещё что-нибудь знаешь?
— Ящер, вот кто ждёт моего превращения. Ему и только ему достанется Черный Волот, а вы с Кащеем останетесь с носом.
При упоминании Ящера, Перун вздрогнул, но быстро собрался.
— Шалишь, Идущий, мы тоже не лыком шиты! Это ещё посмотрим, кто окажется удачливее.
— Брось, не хорохорься, ты дрожишь при одном упоминании его имени, а при его виде ты в штаны наложишь.
— Не хами, Никита! Ты мне, кстати, обязан спокойствием на пути в Тибет. А то Кащей устроил бы вам веселое путешествие. И вообще не забывайся, что ты с Богом разговариваешь!
— Мне Боги не указ, понял, — сдерживая ярость, тихо произнес я. — Для меня нет сейчас указчиков, вообще. Я могу погибнуть, могу и разнести здесь всё к той матери, но не ты, Перун, тот, кто станет мне указывать, как поступить.
Бог Войны от моих слов скривил свою рожу. Он белел и краснел, но не смел, не мог и боялся предпринять что-либо против меня.
— Что, Бог Войны, уже слабо тебе перебрасывать меня с места на место? Ты сейчас даже пальцем пошевелить не можешь. Да нет, чтой-то я говорю, даже извилиной в своем мозгу не можешь управлять, потому что я так хочу. Но я не стану бахвалиться перед тобой своей мощью, мне этого не нужно. Уходи, Перун, и больше не появляйся, даже в астрале, иначе я тебе ничего не гарантирую. Кстати, увидишь своего соперника, ему тоже скажи, чтобы под ногами у меня не путался. С ним, как с тобой, церемониться не стану.
— Но тогда ты останешься один на один с Ящером. А пока никому ещё из смертных не удавалось противостоять ему.
— Добавь туда же ещё и множество бессмертных. Но ведь есть же и такие, которые ему не по зубам. Ящер не всесилен и не всемогущ, и я постараюсь это доказать.
— Попутного тебе ветра, Идущий — донесся до меня удаляющийся голос Перуна.
Одновременно я почувствовал присутствие иной силы, не враждебной, но такой, что пригибает и расплющивает. Я подумал, что на сцену вышли основные игроки, но ошибся. В астрале появились проекции персонажей, которые проявили простое любопытство. Я даже не понял кто они такие, потому что, заглянув в околоземной астрал, как на громкие споры в соседней комнате и, убедившись, что до драки дело не дошло, тут же прикрыли за собой двери.
Их появление длилось мгновение, но произвело на меня сильное впечатление по двум причинам: своей мощью и... Я даже не знаю, как выразить словами то, что я почувствовал.
Можно назвать это безразличием или холодным любопытством, но это всё звучит очень по-человечески, что могло относиться к Роду, к Ящеру, к Велесу или Макоши, о которых я достаточно узнал, общаясь с Духом Тибета, а здесь ничего человеческого не присутствовало. Был холод и мрак космоса, и бесконечный, безвременной 'пофигизм'. Я мог поклясться, что не сталкивался с такими существами, явлениями, субстанциями, цивилизациями! Мало того, я даже представить себе не мог, что такое существует!
Может, на шум заглянул космический разум, эдакий сгусток энергии? Или сразу несколько сгустков? Фантастика, да и только! Хотя всё, что со мной происходило последние три года, разве не было фантастикой?
Впрочем, особо долго размышлять над таким событием, мне не дали, а сильным пинком вышвырнули из астрала. Вылетая из него, я знал, что удостоился внимания самого Сварога!
'Пробудился' я, несмотря на все перипетии, в хорошем настроении. Как же, удостоился! Затем, рассмеялся над самим собой, — надо же, насколько натура человеческая парадоксальна, жаждет свободы, независимости, но млеет даже от пинков власть предержащих.
Неужели холуйство во мне настолько укоренилось, что, став практически вровень с самыми самыми, приятно ощущать их 'обостренное' внимание?!
Правда, хотелось воспринимать произошедшее как дружеское участие, помощь, если хотите, молодому и неопытному сподвижнику, соратнику, способному ученику и продолжателю, оказываемую опытным и умудренным Учителем. Просто у 'умудренного' времени не хватило объяснить, что грозит опасность и надо бежать, а не раздумывать.
Пока я 'отсутствовал', ничего существенного на хеландиях не произошло. Корабли шли ходко, и, прикинув 'глазом' расстояние, я понял, что через два дня они достигнут Роденя, а ещё через день и Киева. Заглянул и на дракары, — всё пока было спокойно. Однако меня насторожило отсутствие на них Мстислава, Кувалды, Добронрава, Птаха, Вольги и Ратибора. Я кинулся разыскивать их по домам. Там их тоже не оказалось, отсутствовали и кони. На месте не оказалось Ярополка и Ватажки.
Тогда я метнулся за городские стены, в направлении Белгорода и увидел, что войска киевского князя встретились с новгородцами и викингами Владимира, и готовятся к битве. Князя с Ватажкой и Никосом и ребят я отыскал быстро. Все они стояли во главе охранной сотни Ярополка и молча наблюдали, как строится противник, хмурились, изредка поглядывали на Волчьего Хвоста, который уверенно распоряжался подчиненными ему войсками.
На глаз, силы и той, и другой стороны были равны, да и вооружением не отличались друг от друга. В армии Владимира выделялись викинги, в армии Ярополка, его конная дружина. При равенстве сил всё решало умение воеводы и воинский дух войска. История, известная мне, похоже, повторялась. Чтобы убедиться в этом, осталось дождаться результата сражения.
Что битва будет кровавой, сомневаться не приходилось, потому что над полем предстоящего сражения, уже появился Перун. На его лице блуждала кровожадная ухмылка, в предвкушении крупной поживы.
Я оценил численность каждой из сторон тысяч в семь воинов, из которых по полторы тысячи, составляли отборные вояки. Но сегодня не они решали исход битвы, всё решало ополчение. 'Глазом', даже снабженным микрофоном, трудно оценить моральный дух людей, не говоря уже о мыслях, с которыми каждый, будь то новгородец или киянин, пришёл сюда сражаться. В принципе идея и у тех, и у других присутствовала. Новгородцы пришли наказать киян и их князя за обиды и притеснения, которые те им чинили, не давая чистого выхода к Византии. У киян причиной подраться и проучить зарвавшихся словен, чудинов и мерю являлось то, что те осмелились прийти с оружием в руках на их исконные земли. Но существовала и ещё причина, которая перевешивала первые. И те, и другие пришли со своими князьями. Новгородцы, — поставить нового, кияне, — отстоять права старшего, законного. А вот кто к кому испытывает больше симпатии и верности, здесь и сейчас, я сказать затруднялся. У меня не получалось на таком расстоянии проникать в головы стольких масс народа, не хватало умения и сил.
Я позвал Родомысла и Юсуфа и сказал, что вижу, как сходятся для битвы войска Ярополка и Владимира. Услышав это, Родомысл охнул:
— Не успели! А ребята?
— Все шестеро там, — сквозь зубы ответил я.
А у самого в мозгу крутилось,
— Как же так всё быстро произошло? Только вчера я сам убивал викингов, а сегодня уже мои парни рискуют своими жизнями за Ярополка. Зачем они ввязались в эту смертельную свару?
И сам же себя одернул:
— А как же иначе, они воины, их отцы первые люди в Киеве, на службе у Ярополка. Они не смогли остаться в стороне. У Мстислава два брата в старшей дружине князя. Вот и Родомысл стоит рядом и переживает, что опоздал к сражению. И я бы не стал запрещать, потому что в этом случае каждый воин решал сам, сражаться или нет, и на чьей стороне.
Продолжая наблюдать за тем, как противники стали сходиться, я сказал Родомыслу:
— Возможно, я в какой-то момент исчезну, если придет необходимость вмешаться, не беспокойся и объясни Юсуфу и остальным, что иногда со мной такое происходит. Скажешь, что этому я научился у Симеона-мага.
— Хорошо, Учитель! А, что ты сейчас видишь?
— Вижу, как в бой вступили стрелки. И с той, и с другой стороны летят стрелы, но вяло и не точно. Так себе воины, наши смерды на заставе уже положили бы их всех и принялись за главные силы. Вот в бой ринулись викинги, а Волчий Хвост бросил против них киевскую дружину. Сошлись, рубятся, лихо. Первые ряды викингов смяты и опрокинуты, но... Нет, даже дружине с ходу не прорубиться сквозь ряды берсерков. Много, много крови! Так, двинулись крылья ополченцев, центр стоит на месте. Крылья сошлись, ударили в копья, в щиты, начали рубиться. Наконец двинулись и центральные полки. Не совсем понятно, что происходит на левом крыле... Ага, теперь все рубятся и на крыльях, и в центре. Но что-то происходит на левом крыле... У Волчьего Хвоста в запасе две сотни конных, правильно, придерживай до последнего, у Владимира тоже есть резерв.
Черт, что же происходит на левом... Всё левое крыло киян отступает, бросай резерв, воевода, иначе отступление превратится в бегство, тогда уже их не остановишь. Воевода!
Молодец, вовремя. А как дела там, у дружинников с викингами? Завязли. И у тех, и у других большие потери, но никто не собирается уступать. Ярополк, вводи в бой сотню, переламывай викингов, только ты ещё сможешь спасти киян от поражения. Медлит, медлит князь, а Владимир уже бросил на левое крыло свой резерв. Ну, князь, прояви дерзость и решительность, напади на викингов, сомни их свежей сотней, опрокинь правое крыло новогородцев, пока ещё держится твоё левое крыло. Правильно Ватажка, объясни ему, что сейчас решается его судьба и участь народившейся Руси. Ну же, Ярополк!
Да, князь, нерешительность всегда была твоим слабым местом.
Всё, Родомысл, левый фланг киян отступает... Уже бежит! Владимир победил. Поздно, Ярополк, куда ты повел свою сотню, опомнись, князь!
Я увидел, что сотня рванула за своим предводителем на левое крыло, спасая киевских ополченцев от истребления. Я понял, что Ярополк устремился на Владимира, чтобы встретиться с ним в поединке, но дело было в том, что сам Владимир уже вышел из битвы. Порыв Великого Князя оборачивался для него и моих ребят, самопожертвованием, но ради чего? Во имя его нерешительности? Такого я допустить не мог.
Я проявился на левом крыле киевлян, точно перед конем, потерявшим всадника, и успел схватить его под уздцы. Прихватил его так крепко, что он не шелохнулся. Вскочил на него и врезал по бокам с такой силой, что бедное животное вздыбилось от боли и рвануло со злости на людей в гущу сражения. На коне я держался только ногами, посылая издалека стрелу за стрелой. Я прекрасно разбирал, где свои и чужие, и каждая стрела от первой до последней нашла свою цель. Но колчан быстро опустел, поэтому, выхватив свои мечи, врубился в конные ряды врагов.
Почувствовав первую кровь, акинак возликовал, и загуляла сила.
Не так далеко рубились оставшиеся в живых воевода и полсотни его дружинников. С другой стороны большую часть дружины Владимира, атаковала сотня Ярополка.
Завидев князя, многие витязи противника решили попытать счастья и добыть его голову. Но первые охотники пали под ударами Ватажки, Никоса и моих ребят. Эта восьмерка настолько надежно прикрыла Ярополка, что остальным приходилось скучать. Правда, длилось это недолго. На каждого из охраны князя, приходилось по четыре дружинника Владимира.
Правда, я немного уменьшил это соотношение и пробился к воеводе.
— Там князь, пробиваемся к нему и выводим его из боя!
Волчий Хвост услышал меня и, отразив очередной удар, кивнул, что понял. Тогда я, чтобы дать ему возможность собрать кулак для прорыва из оставшихся дружинников стал так яростно и быстро уничтожать владимирских воев, что на какое-то время образовалось чистое пространство от всадников врага. Метались только десятки лошадей, заслоняя от тех, кто стремился нас уничтожить.
Это дало возможность воеводе собрать тридцать дружинников, перестроиться клином и ринуться на помощь Ярополку. Наша атака была стремительной и неожиданной и пришлась в спины нападавших на князя. Мы сильно проредили новгородцев, а я, подскочив к нему, молча и яростно развернул его коня и так влепил тому по бабкам, что тот, не раздумывая, в момент вынес Ярополка из боя. Увидев мои действия, Ватажка бросился за князем, мои ребята тоже развернули коней и стали выходить вместе с сотней из сражения. Воевода последовал их примеру, и только... Никос не повернул назад.
