Сдержать предвкушающую улыбку хозяйка и не пыталась.
Медленно, дразня скорее себя, чем Рени, она склонилась к его полуобнаженному телу. Осторожно, пробуя на вкус его кожу, провела свом язычком, по тому же самому месту, что и перед его пробуждением.
Вкус кожи Рени ошеломлял своим контрастом со вкусом кожи Аслана. Если ее любимый варвар был мятой с легким привкусом яблок, то вкус Рена отдавался вишней, сладкой и терпкой одновременно. Только одно было общим у этих двух, столь разных, но все равно, ее мужчин — неуловимая, дразнящая нотка крепкого и горького вина, сейчас обжигающая ей губы.
"Кто кого наказывает? — подумалось Тессе, — я Рени, или же я — саму себя?"
Ей до боли хотелось продолжить эти мучительно сладкие прикосновения. Приподняв голову, она поймала ошеломленный, потемневший от нахлынувших ощущений взгляд ее Солнышка. И он отозвался где-то внутри нее, пока еще легкой, но неумолимо возраставшей дрожью предвкушения. На руках Рени проступили вены от напряжения, с которым он вцепился в импровизированные "кандалы", мешающие ему отстраниться, или обнять "издевающуюся" над ним хозяйку. Парень закаменел, пытаясь справиться с дрожью в коленях, и странным оцепенением охватившим его тело до кончиков поджавшихся на ногах пальцев.
Губы девушки сами изогнулись в лукавую и торжествующую улыбку:
— Я думаю, одного раза недостаточно, чтобы ты усвоил урок... — сообщила госпожа.
Теперь Тесса не просто проводила по его коже кончиком языка. Нет, в эту пленительную игру подключились и ее губы. И частая цепь легких поцелуев еще раз была проведена по коже парня...
Было буквально опьяняюще прекрасно чувствовать, как остро Рени среагировал на ее прикосновения. И это ощущение того, насколько сейчас напряжено все его тело, кружило голову. Тессе до зубовной боли захотелось ощутить намного больше, чем она могла безотлагательно позволить. Но ведь кое-что она может себе разрешить даже сейчас, скованная рамками своего собственного негласного запрета. Да и Рени пора уже переставать стыдиться желаний своего тела.
Все так же медленно ее губы продолжили томительное изучение чужого тела.
Для Рени сейчас самым сложным было удержаться от того, чтобы не опустить свои руки к плечам Тессы. Весьма символические узы, сковывавшие его руки, распались еще в тот момент, когда его кожу обожгли первые прикосновения ее язычка. И теперь он уже сам цеплялся кончиками своих пальцев за выступы резьбы на спинке своей кровати. Он уже не понимал, чего ему хочется сейчас больше, того, чтобы эта сладкая пытка побыстрее закончилась, или чтобы она длилась бесконечно. Но прекратить ее по собственной воле, он не смел.
А прикосновения Тессы, между тем, из легких, летящих и почти невесомых касаний, становились все более чувственными. Чуть прикусывая кожу, она тут же заласкивала обиженное место своими губами и язычком. Ее руки, присоединившиеся к этому все длящемуся мучительному удовольствию все прочнее кутали его в кокон охватывающего наслаждения, разливающемуся по телу тонкими ручейками и сливающимися в один огромный поток, струящийся по позвоночнику.
Полусогнув пальцы она провела ими вдоль тела парня, так, что сначала он ощущал легкое и щекочущее прикосновение ноготков, а затем уже мягкое давление на кожу ее ладошки.
Тело парня вполне однозначно реагировало на эти действия. И осознание того, что Тесса сейчас видит его возбуждение, весьма недвусмысленно оттопырившее восставшей плотью его штаны, заставляло щеки, уши и даже шею пылать от стыда. А девушка, казалось, не замечала его неловкости и спускалась все ниже.
— Тесс, Тесса, — хрипло прошептал Рени. — Я понял... Я... Тесса... я так... я уже наказан, пощади... — попробовал пошутить он.
— Что ты, Солнышко? Я же еще только начала... — улыбнулась Тесса, — я еще ничего такого не делала, чтобы ты мог проникнуться достаточно, насколько ты нехорошо, опрометчиво поступил... И потом, разве мои губы могут наказывать?
— Да! — выдохнул Рени и сам тут же опомнился, — нет... то есть я хотел сказать... Тесс, ну Тесса же, ты просто издеваешься, да? — наконец, догадался Рени, поерзав в желании вырваться.
Только вот лучше бы он этого не делал. От нескольких неосмотрительных движений, нечаянно задевших грудь нависшей над ним смеющейся Тессы (быстренько придавившей его, чтобы не дергался, и оказавшейся теперь между его раздвинутых ног), в штанах стало еще более тесно. И тот горячий комок, который все нарастал, свиваясь в тугую пружину, грозил теперь взорваться, лишая парня остатков самообладания.
— Тесс, — залепетал он, — Тесса, отпусти, пожалуйста... я должен идти... тренировка... я... — Рени не представлял себе, сможет ли он сопротивляться тому, что было сильнее его воли, что заставляло отключаться от действительности, и только страх кончить прямо сейчас, гнал его подальше отсюда... в уборную, только бы успеть...
— Тесса... я все понял... можешь связать меня на ночь... только сейчас опустииии... — взмолился он, боясь теперь даже пошевелиться, прислушиваясь к пульсирующему жаром паху.
Тесса и не подумала послушаться, только лишь переместилась чуть выше, словно нарочно еще раз задев внушительную выпуклость на штанах парня, лизнула сосок, отчего Рени зажмурился и сцепил зубы, чтобы не закричать, выгибаясь под ее лаской, а затем Тесса прижалась к его уху теплыми губами и зашептала:
— Ты снова пытаешься сбежать от меня? Мне кажется, что вот здесь что-то мешается тебе в штанах... Сколько раз тебе повторять, мой ангел — в желаниях тела нет ничего постыдного, недозволенного, неприятного, запретного... для людей, которые дороги друг другу, которые любят друг друга... а я люблю тебя всего, твою душу и тело, всех твоих тараканов в голове, которые не дают тебе спокойно наслаждаться предложенным... Солнышко, мне как женщине, очень даже лестна такая откровенная реакция... вот так будет гораздо удобнее, — шептала Тесса, почти обезумевшему от нахлынувших ощущений рабу, потому что ее шаловливые ручки, невзирая на его бестолковое сопротивление, нащупали и плотно обхватили его достоинство, "поправляя", но это было последнее, что он успел понять. Пальцы парня с отметинами врезавшихся в них натянутых до предела шелковых чулок, отцепились от хлипких "оков", и руки Рени судорожно обхватили Тессу за плечи, прижимая шалунью к себе, вжимаясь в нее всем забившемся в сладостной судороге телом, понимая, что он пропал, но уже ничего не в состоянии исправить. А в его хриплом стоне, сорвавшемся с губ, к счастливому всхлипу облегчения примешивалась горечь обиды...
Тесса замерла, давая парню успокоиться, и когда он в изнеможении, откинулся на подушку, медленно расцепляя объятия в желании проваляться теперь так до вечера, наплевав на тренировку и все прочее, и одновременно провалиться со стыда сквозь землю, она скатилась с него, плотно прижавшись всем телом к боку парня и закинув на его бедро свою ножку. Пристроив голову у него на плече, Тесса просто не оставила ему шансов отодвинуться, и Рени несмело обнял ее, прикрыв согнутой в локте второй рукой пылающее лицо. Девушка нежно потерлась щекой о его кожу, на которой выступила легкая испарина, поглаживая по высоко вздымающейся груди, повторила, словно вдалбливая какое-то правило:
— Рени, ты — мужчина. Твое тело реагирует на меня, как на женщину. Это естественная здоровая реакция. Я не позволю тебе издеваться над естеством, обрекая себя на непонятное воздержание, это, между прочим, вредно. Если мне не веришь, спроси у Халара, или у Аслана, когда он вернется... Ты еще только постигаешь азы, и я постараюсь провести тебя по всем загадочным, заманчивым лабиринтам страстей и наслаждения, только позволь мне это сделать. Прекрати сейчас же себя жалеть, и скажи мне, что-нибудь ласковое. Так положено...
— Ээ...— судорожно вздохнул слегка пристыженный "ученик":
— Радость моя, неужели я не заслуживаю пару-тройку приятных слов? — подколола хозяйка.
Рени засопел, поняв, что она смеется, и выдавил:
— Я даже не знаю, что сказать — ты для меня самая красивая...
— Допустим, — кивнула девушка, переместив ладонь на живот наложника, — а еще?
— Добрая? — получилось вопросительно.
— Продолжай, — поддела она, закусив губу, чтобы не рассмеяться.
— Нежная... — с придыханием прошептал Рени.
— Мне нравится, ты двигаешься в правильном направлении.
— Ласковая, сердечная, — ободренный успехом воодушевился Ренальд, но тут же понял, что это совсем не то, что он на самом деле ощущает. Как передать словами, что Тесса — самое лучшее, что есть в его жизни, что для него она — целый мир... — он снова стушевался.
— Солнышко, это все?
— Нет... — Ренальд страдальчески нахмурился. Эта ее манера — то все понимать без слов, то требовать, чтобы он ответил, когда хочется промолчать и наглухо закрыться, как улитке в своем домике-раковине, жутко раздражала в данный момент. И вообще очень хотелось пойти и переодеться, чтобы не чувствовать себя таким уязвимым.
— Нууу? — Тесса начала выписывать пальчиком завитушки на животе наложника, заставив его напрячь уже довольно приличный пресс, хотя все еще без полагающихся бойцам кубиков, стараясь уберечься от щекотной ласки.
Ренальд вдруг, набрав в грудь воздуха, выпалил на одном дыхании:
— Строгая и коварная!
Тесса потрясенно уставилась на раба-наложника.
— Тесс, я что-нибудь не так сказал? — убитым голосом спросил Рени, все еще обнимая девушку, и стараясь незаметным жестом переместить вторую руку на пах, прикрывая расплывшееся на штанах пятнышко.
— Последнее вроде бы лишнее, — хмыкнула Тесса, до этого согласно кивавшая в такт его лестным эпитетам в ее адрес...
— Ну ведь это правда... — повернул голову Рени, с упреком взглянув на нее, — ты знаешь, что мне ужасно неловко и все равно заставила...
— Эх, Солнышко мое, неразумное... — улыбнулась Тесса сочувственно и потрепала Рени по волосам, но он увернулся из-под ее руки.
— Я не закончил, — немного смущенно пробормотал парень:
— Но я все равно люблю тебя, Тесса... я на тебя злюсь и... все равно, не перестаю думать о тебе...
— Солнышко, — растрогалась девушка, потянувшись к нему за поцелуем, попутно перехватив его руку, которой он осторожно пытался прикрыть испачканные штаны, и шепнула. — Не комплексуй... обними меня...
— Тесса...
И когда Рени снова уже поплыл, отключаясь от "неприятного" инцидента, Тесса все же отстранилась:
— Все, мое сокровище, теперь у тебя точно не осталось времени. Переодевайся скорее и беги на тренировку...
27.
За те несколько часов, которые Аслан находился в Замке Ливара Морицкого, он успел не один раз пожалеть о своем решении заехать посмотреть новое оружие, которым так хвастался этот лаэр на Совете. Ведь знал же, что его "уважаемый" собрат часто страдает излишней восторженностью и ненужной хвастливостью.
Да и его гостеприимство было слишком навязчивым, для того, чтобы вызывать хоть какое-то чувство благодарности... как и расспросы о личной жизни Аслана.
Сам Ливар тоже был женат, но его жены в крепости не оказалось. Как он пояснил, скривившись при упоминании о собственной семье, жена надоела ему за три года совместной жизни, поэтому теперь она с детьми живет в поместье за городом.
— Одна и та же женщина на протяжении многих лет быстро наскучивает. Особенно невыносимо видеть слезы или выслушивать ее упреки при долгих отлучках без видимой причины, — поучительно заметил Ливар. — Гораздо приятнее разнообразить свой досуг небольшими ни к чему не обязывающими интрижками, тем более служанок в доме у меня всегда в достатке.
Аслан неприятно удивился, но вслух высказываться не стал, припоминая, что встретившиеся ему по пути в гостиную, молоденькие девушки-служанки и впрямь показались пригожими. Только вот испуганные взгляды при виде вернувшегося хозяина с гостем, настораживали.
Ничего подобного у себя в Замке Аслан за слугами не замечал. Разве что такое же выражение иногда бывало у Рени, когда тот считал себя в чем-то сильно провинившимся и ожидал наказания, глупый.
Теперь, когда дело, наконец-то, дошло до цели поездки варвара, он мечтал только об одном, как можно скорее покинуть это место.
Рассматривая так расхваливаемое оружие, Аслан понимал, что время было потрачено зря. Да, новая катапульта Ливара, действительно, могла посылать снаряды дальше, чем те, которые были установлены у него в Замке, но только за счет своих размеров, будучи простой увеличенной копией давно уже имеющихся у него. Больше ничего нового Аслан в ней не видел.
А хозяин, между тем, продолжал расхваливать свою новую игрушку.
Надо было прекращать этот визит, но радушный хозяин, надоевший уже до зубовного скрежета, тащил его в оружейную комнату, не желая слышать никаких возражений своего гостя.
— Поверьте, Аслан, Вы обязательно должны посмотреть, как мне украсили парадные клинки, там такая гравировка, она просто восхитительна! — заливался самодовольным соловьем Ливар.
Аслан же просто не понимал, зачем украшать оружие? Ну ладно — 'парадное' — еще куда ни шло, ну, а то, которое призвано защитить в бою, а не вскользнуть из обагренных кровью противника пальцев только из-за того, что рукоять не предназначена для таких условий? Но приходилось делать подобающее лицо, изображая внимание и заинтересованность, и идти.
Радовало то, что надо было потерпеть еще чуть-чуть, до праздничного обеда, который устраивался в честь его визита. Потом можно будет покинуть это место.
Клинки были красивы, и только. Как боевое оружие, они были непригодны. А вот валяющийся у стены необычный арбалет, привлек внимание варвара. Он был меньше тех, которыми пользовались его бойцы. Да и плечи арбалета были не цельноковаными, а, казалось, состояли из десятка металлических пластин, наложенных друг на друга. Короткий приклад с каким-то непонятным приспособлением сбоку завершал картину.
— Простите, Ливар, Вы не подскажете, что это?
— А, это, — махнул тот рукой, — новое бесполезное изобретение одного из местных оружейников. Дамская игрушка. Он утверждает, что его можно натянуть даже сидя в седле.
Стараясь ничем не выдать своей заинтересованности (для Аслана такое оружие отнюдь не было бесполезным), варвар лениво протянул:
— Интересссно, а купить такой можно?
Он уже давно раздумывал о том, что, наверное, есть возможность усовершенствовать распространенные повсеместно арбалеты, но пока еще не видел собственными глазами стоящих образцов. Все равно они оставались громоздкими и не могли заряжаться с седла — для того чтобы их взвести, требовалось спешиться и упереть в землю приклад (именно поэтому арбалетчики в основном были пехотными частями войска). Часто возили заряженный, надеясь избежать опасности нечаянного выстрела. Но в сотне Аслана все прекрасно держались в седлах, и терять преимущества ведения боя с помощью кавалерии, а не пехоты, было бы глупо. Если такой арбалет позволяет не терять время, его нужно забрать, и, даже если не подойдет, может быть, на досуге подумать, подкинув своему оружейнику — Трею, вдруг у него возникнут кое-какие идеи. Все-таки этот необычный экземпляр кардинально отличался от виденных Асланом ранее.