Но тут раздался тихий всплеск и к берегу подплыли две русалки — старые знакомые Принца.
— Привет, Добрый Принц, как поживаешь? Говорят, ты победил само Непобедимое Солнце, которое не смогла одолеть Их Премудрость, причем довольно оригинальным способом, ха-ха-ха! — русалки покатились со смеху и стали брызгать водой прямо на Принца. — Мы бы тоже не прочь испытать на себе твою силу, очень даже не прочь, ха-ха-ха!
Принц покраснел и не смог ничего ответить. Фея же, не выдержав, воздела руки и с кончиков её пальцев вырвались синие молнии, которые, ударив в воду, хорошенько поджарили этих бесстыдниц.
Русалки взвизгнули и нырнули опять в воду.
— Ещё раз появитесь тут — зажарю как рыбу на сковородке! — гневно бросила Фея.
Но только супруги хотели уйти, как одна из них всплыла опять:
— Прости нас, Принц, мы не хотели тебя обидеть. Мы рады тебя видеть и очень, очень хотим опять с тобой поиграть — приходи к нам завтра, покатаемся на водяной мельнице! Прими от нас подарок, не обижайся... — и русалка положила на берег маленький лук со стрелами и деревянный игрушечный меч. — Это мы нашли на одном древнем, севшем на мель корабле, в низинах. Думаю, твоему сыну они придутся как раз кстати.
А после этого она, игриво сверкнув блестящими зелеными глазами, нырнула в омут и была такова.
Принц быстро спустился к берегу и взял лук и меч.
— Видишь, дорогая? Что я говорил? — радостно показывая ей подарки. — Мир меняется! Ведь сейчас вообще, кроме Авалона, даже дети дворян забыли, что такое мечи да луки.
А потом, немного помолчав, добавил:
— Заеду-ка я все-таки в Авалон и найду там подходящего учителя. Пусть мой сын будет не хуже, чем мальчишки из Авалона! Ему нужно настоящее мужское общество, чтобы стать ...
Но не успел он договорить, как Фея, вырвав подарки из рук, бросила их на землю, как будто это были не безобидные игрушки, а ядовитые змеи. Не успел Принц сказать ни слова, как из её пальцев вырвалось жгучее пламя, превратившее их в золу.
— Ты... что? — вытаращив глаза на Фею, воскликнул Принц.
— Запомни, дорогой, мой сын НИКОГДА не будет водиться с хулиганами из Авалона — это раз, и НИКОГДА не будет играть в такие игрушки — это два, понятно?! — лицо Феи пылало от гнева, глаза горели неистовым огнем. — Судьбы несчастного Азаила я для своего сына не хочу! На следующий год мы отдадим моего сына в Школу Пажей и он будет расти, как и все сыновья фей — достойным членом Сообщества. И никаких возражений я слушать не желаю! Точка.
И с этими словами Фея развернулась и пошла к дому. А Принц остался сидеть на берегу реки и слушал веселые песни русалок с того берега. И думал о том, что что-то изменилось и в нем, и в Фее, и во всем этом мире, но что именно — он никак не мог понять.
"Странная штука, — подумал он про себя. — Я возвращался домой и вроде бы вернулся, а оказалось, что я вроде и не дома вовсе... Может, я не туда вернулся? Или вернулся не я, а кто-то другой?"
От этих мыслей голова Принца, не привыкшая к таким глубоким раздумьям, отяжелела, и он уснул прямо здесь, на холмике, под убаюкивающий шум водяной мельницы, шелест ив и плеск речных волн.
Когда Фея остыла от гнева и одумалась, она вернулась на побережье и увидела спящего Принца. Он лежал на спине, положив под голову руку. Свет полной луны падал ему на лицо, освещая его, отчего казалось, что лицо светится само по себе, как у Непобедимого Солнца...
Фея содрогнулась от этих воспоминаний и зябко поежилась.
А потом, поцеловав спящего Принца в лоб, она произнесла короткое заклинание и сделала жест руками — снизу вверх. Под действием магической силы его тело поднялось в воздух и поплыло домой, лежа на подушке из сгущенного воздуха.
Дома Фея заботливо раздела Принца и бережно укутала его одеялом, а сама легла рядом и никак не могла заснуть. Тревожные мысли вертелись у неё в голове.
"Неужели... неужели... Эра Порядка и Процветания когда-нибудь закончится? Неужели предсказания Азаила подтвердятся и все это закончится? Неужели мир, который мы с такой любовью и заботой создавали, когда-нибудь уйдет в небытие?"
Фея не заметила, как стала думать вслух. И Принц проснулся.
— Я тоже об этом думаю, дорогая, я тоже...
Фея испуганно замолчала. А Принц, совершенно забыв про их ссору, взял её за руку и прошептал:
— Знаешь, даже если это и так, это не важно. Ведь мы любим друг друга — а это — самое главное, правда? Пусть весь мир рухнет в тартарары, но мы всегда, всегда будем вместе, вдвоем, ты и я, Добрый Принц и Прекрасная Фея, и мы всегда будем любить друга и никогда, никогда больше не будем одиноки, никогда...
— Да, любимый, да, ты прав, и мне уже не страшно, уже не страшно... — прошептала Фея и, крепко обняв Принца, поцеловала его.
А потом, как ни в чем небывало, скомандовала:
— Ну а теперь, раз ты проснулся, а ну-ка марш в баню, мыться, а то ты мне всю постель замараешь — валяешься на земле, а потом носишь эту грязь сюда! Марш, в баню, немедленно! — и Принц покорно поплелся мыться, ведь он действительно был такой грязный.
Эпилог. Отверженные.
Белое, белоснежное покрывало снега внизу, черное, как уголь, небо вверху — вечная и непримиримая борьба света и тьмы, ничем не разрушимый антагонизм. Разделяющая их тонкая линия горизонта — лишь иллюзия.
Здесь, в этой забытой Создателем ледяной пустоши, вечно тоскливо воет пронизывающий холодный ветер, белая поземка бежит по снегу. Вокруг — ни души. Да и в самом деле, кто захочет выходить наружу, в такую-то погоду?
Ан, нет! На горизонте показался одиноко бредущий по ледяной пустыне северный олень. Крупное животное с большими ветвистыми рогами, длинными ногами с острыми копытами и мощное тело, покрытое теплой грязновато-белой шерстью. Оленю не холодно в такой шубе даже в самый лютый мороз, но дело, конечно же, не в этом. По ледяной пустыне его заставляет бродить голод.
Олень то и дело останавливался и разрывал большими длинными копытами снег в поисках какой-нибудь растительности под снегом, но пока все было тщетно. Это побуждало оленя идти дальше. Наконец, он остановился и уже надолго. Ему удалось откопать в снегу небольшую полянку ягеля — полярного мха. Радостно фыркнув, он жадно принялся за еду.
Но не успел он ещё как следует насытиться, как вдруг что-то его встревожило. Олень поднял морду и пугливо осмотрелся, затаив дыхание. Некоторое время простоял совершенно неподвижно, а потом, видимо, решив, что ему показалось, вновь потянулся к с таким трудом добытому лакомству.
Пение спущенной тетивы заглушил снежный буран, и длинная тонкая стрела, выпущенная невидимым лучником, навылет пронзила грудь оленя. Громко всхрапнув и удивленно вытаращив покрытые красными прожилками глаза, животное медленно завалилось на правый бок и, несколько раз судорожно дернув ногами, затихло.
Раздался восторженный крик невидимого стрелка и один из сугробов белого снега зашевелился. И из него вылез прятавшийся там охотник. Он был весь белом — вся его одежда была сшита из меха белого медведя, даже большая мохнатая ушастая шапка. На ногах — меховые унты из того же меха, на руках — рукавицы. За плечами у него висел колчан со стрелами, в руках он держал лук.
Охотнику было от чего радоваться. Во-первых, ему пришлось довольно долго сидеть в сугробе, почти не дыша, чтобы не спугнуть оленя. А это — непростое испытание даже для опытного охотника. А, во-вторых, выстрел был отменный — прямо в сердце — такой даже у него получался не всегда!
Охотник достал из сугроба спрятанные там сани, взвалил на них тушу, одел спрятанные лыжи — без них в этой ледяной пустыне далеко не уйдешь — снег очень глубокий! — и повез свой трофей домой.
"Ну, все, — удовлетворенно подумал охотник, — на неделю еда есть. Голодать уж точно не будем". И, определив направление по звездам, отправился строго на юг, где в пяти милях отсюда начинался хвойный перелесок.
У северной оконечности Целестии, в лесотундре крайнего Севера было холодно, всегда холодно. Пронзительный ветер продувал насквозь, до костей. Почти все время здесь лежал снег, стоял лютый мороз. Выжить здесь можно было только при крайнем напряжении сил и только охотой и рыболовством.
Фей в этом суровом краю не было, да и не могло быть.
"Куда уж-ж-ж-ж таким неж-ж-ж-ж-женкам с-с-с-с-сюда, да-ссс... Нет-ссс, это месс-с-с-с-с-то для нас-с-с-с-с-тоящ-щ-щ-щ-щих муж-ж-ж-ж-жчин, для нас-с-с-с-с-тоящ-щ-щ-щ-щих ох-х-х-х-хотников, для нас-с-с-с-с-тоящих воинов, да-ссс" — с удовольствием подумал Азаил, потирая передние лапки, словно большая жирная муха и радуясь тому, что именно ему пришла в свое время идея "с-с-с-с-слинять" именно сюда. — "Это тебе не С-с-с-с-скалис-с-с-с-с-тые горы, с-с-с-с-с-юда уж точно феи не с-с-с-с-с-сунуться — с-с-с-с-с-с-ебе дорож-ж-ж-ж-ж-е...".
Перед избушкой-землянкой, укромно замаскированной от постороннего взгляда еловыми лапами, посреди мохнатых, покрытых белыми шапками снега карликовых елей, остановился лыжник — высокий стройный юноша, в меховой одежде из шкуры полярного медведя. Непокорные локоны светлых волос выбивались из-под его ушастой меховой шапки. На его спине висел лук и колчан со стрелами, в руках он держал веревку, за которую тянул сани. А на санях — туша убитого оленя — стрела до сих пор находилась в ране. Охотник специально её оставил там, чтобы показать "дяде Азаилу", в предвкушении того, как тот похвалит его за меткий выстрел, и не ошибся.
Вдвоем, охотник и Азаил, разделали тушу оленя. Часть положили в холодный погреб — при такой температуре оно будет храниться хоть месяц и не испортится! — а часть стали готовить в пищу. Охотник набрал полный чан снега и поставил его на огонь, который зажег нехитрым заклинанием, снег стал таять, скоро можно будет положить варить мясо.
— Ну, что ты, с-с-с-с-с-сынок, ну что ты, да-сссс!!! Опять з-з-з-з-з-заклинания! Опять-ссс!!! Чему я тебя учил, а? Где кремень, где кре-с-с-с-сало?!
— Дядя Азаил, ну что ты? Ведь так же проще и огонь жарче... Ты же знаешь, что я умею и так добывать огонь, но сейчас нет необходимости в этом!
— Нет ес-с-с-с-ть, нет ес-с-с-сть, е-сссссть!!! Да-ссс, е-с-с-с-сть!!!! Ты долж-ж-ж-ж-ен быть не только магом, да-ссс, но и воином, да-ссс!!! Не не-ж-ж-ж-ж-енкой, а охотником, да-ссс!!!! Как дикие з-з-з-з-з-звери С-с-с-с-евера, нас-с-с-с-стоящ-щ-щ-щ-щим му-ж-ж-ж-ж-ж-иком, да-сссс!!!
— Но почему, дядя Азаил?
— Да потому-ссс, что твоя покойная мать вз-з-з-з-зяла с-с-с-с-с-с меня-сссс с-с-с-с-слово-ссс перед с-с-с-с-смертью, да-ссс!!!
Юноша, только было собравшийся спорить с паукообразным чудовищем, которое расположилось за нетесаным деревянным столом и под шумок жадно пожирало ещё теплую кровавую оленину, громко чавкая и пуская слюни, тут же остыл. Имя матери, которую однажды показал ему в видении Азаил, было для юноши священным. Он тут же замолчал и смирился, даже наоборот, тихо, почти на цыпочках, подошел к столу, сел и мечтательно подперев подбородок сильными мускулистыми руками, сказал:
— Дядь Азаил, ну пожалуйста, расскажи мне ещё о моей маме... А лучше, и об отце тоже, ведь ты никогда, НИКОГДА о нем не рассказывал мне!
— Отца твоего — не з-з-з-з-знаю-ссс, он умер, з-з-з-з-з-знаю-ссс только, давно-ссс... — отмахнулся Азаил, продолжая чавкать и истекать слюнями.
— А как он умер? В бою, да? С мечом в руке или с луком? Как Роланд, который погиб от своего же меча... Правда?
— Да-ссс... твоего отца... отравили-ссс, как Роланда, да-ссс... Одна белобрыс-с-с-с-сая его отравила... Да-ссс, обманщица-ссс, белобрыс-с-с-с-с-ая летунья-ссс...
— А каким он был, какие у него были доспехи, оружие, дядя, умоляю, расскажи!
— Ладно-ссс, слуш-ш-ш-ш-ай — сказал Азаил, сыто отваливаясь от стола — он всегда ел только сырое кровавое мясо, варил мясо юноша для себя. — У него были-ссс блес-с-с-с-с-с-тящие з-з-з-з-золотые доспехи-ссс, з-з-з-з-з-олотой ш-ш-ш-ш-ш-лем со с-с-с-с-с-плош-ш-ш-ш-шной масс-с-с-с-с-кой-ссс с алым плюма-ж-ж-ем, пурпур-р-р-р-рный плащ и два огненных меча. Он мог летать без-с-с-с-с крыльев-ссс и убивал направо и налево с-с-с-с-с-своих врагов... Да-ссс. А потом его з-з-з-з-з-заманили в ловуш-ш-ш-шку белобрыссс-с-с-с-сые и отравили... Да-ссс...с-с-с-с-с-ынок...
Юноша стиснул зубы и мощные руки его сжались в кулаки. Он ударил со всей силы о стол и тот, жалобно скрипнув, треснул. Ярко-голубые глаза юноши сверкнули от гнева:
— Придет день, дядя, и я отомщу им за все — и за мать, и за отца, и за весь твой народ, Азаил — они за все поплатятся, за все!
— Да-ссс, с-с-с-с-с-ынок, да-ссс, за все-ссс, за все-ссс, хе-хе...
А ночью, лежа на печке, юноша спал и видел сон. Он видел воина в блестящих доспехах, с маской на лице и свою мать — круглое лицо, копна золотистых как солнечные лучи волос, большие глазницы без глаз, из которых струились потоки солнечного света. Он смотрел на них и думал о том, как бы ему хотелось снять эту маску и хоть раз в жизни увидеть подлинное лицо его отца, снять маску и с матери... Он тянул к ним руки, чтобы сделать это, но никак не мог до них дотянуться, потому что их фигуры удалялись от него все дальше и дальше, пока не исчезли совсем. И тогда юноша закричал...
