В зале, возмущённо зашумели и лишь по моему знаку, стихли — меча в докладчика «молнии» взглядом, без грома.
— …При кажущемся нам со своего «шестка» — постоянном «сидении на месте», там тем не менее происходит ежечасная грандиозная борьба за каждую сажень из 750-ти вёрстного фронта. И, каждый месяц французы — со всей присущей этой нации грациозностью, укладывают в сыру землю по сто пятьдесят тысяч германцев! Своих солдат, вопреки общепринятому мнению, французское командование тоже не жалеет: одна Шампань обошлась им не намного дешевле…
— …Однако, при этом солдат не посылают «на ура» — не превращают бой в бойню, как у нас случается сплошь и рядом! Наступление не проводят без предварительной серьёзной — кропотливой, длительной и упорной подготовки его артиллерией. У союзников не режут проволоку ножницами под неприятельским огнём — для этого есть артиллерия…
— Ну, а «привилегией» нашей армии считается бой голой грудью, — грустно промолвил рядом сидевший со мной Алексеев, куда-то в пространство, — право, не знаю что и делать…
Он сказал это таким тоном — что было понятно, что он это вполне искренне переживал — как свою личную трагедию. На это, я ответил репликой своего названного папаши — Александра Третьего, после крушения Императорского поезда:
— «Что делать? Воровать меньше надо»! Французы, таких крепостей как Новогеоргиевск — с тысячами орудий и миллионами снарядов, ещё не сдавали.
На раздавшуюся реплику Главного квартирмейстера Пустовойтенко:
— Да что же — у них техника!
Поддержанную из зала возгласами, типа:
— Нам бы такую артиллерию — как у немцев или союзников…
Тотчас раздался ответ Ермолаенко:
— Отнюдь, господа! Французы, даже орудия наполеоновской эпохи из музеев забрали. У них, у союзников всё идёт в дело, ничего не пропадает — всё во врага стреляет.
Но, меня больше интересовало в его докладе, вовсе не это. Вот, наконец:
— …Французская воинская дисциплина намного строже чем наша, господа! В случаях её нарушения, казнят не щадя никого: сам — своими глазами видел казнь многих солдат, офицеров и даже одного генерала — расстрелянного сразу же после разбора проваленной им операции… Поэтому, каждый французский военноначальник чувствует свою ответственность перед страной, которая потребует от него ответа за любую малейшую ошибку — являющиеся результатом его преступного по должности незнания, невнимания или просто — врождённой неспособности…
В зале ахнули и, повисла траурная тишина — на меня, боялись даже взглянуть.
— …Зато, они потеряли всего двести тысяч пленными — а не наших два миллиона! Но, при всём при этом, французский солдат в атаку не пойдёт — если видит её бессмысленность, ввиду слабой подготовки.
Тут же, мои штабные заахали, да заохали: так это — другое дело. Им бы — да, французского солдата! Да, они бы германцам показали — где раком зимуют! Вечно одна и та же история: куёвому танцору яйца танцевать мешают, а «гениальным» генералам врагов побеждать — куёвый солдат.
Словами Иосифа Виссарионовича отвечаю:
— Других солдат — кроме русских, у меня для вас нет!
Меж тем, докладчик продолжил:
— …Карьера способного офицера, во французской армии движется быстро — так как, обнаружившие неспособность устраняются тут же, невзирая на протекции, прошлые заслуги и чины. Все штабные офицеры — молодые полковники, трудящиеся с восьми утра и до восьми вечера каждый день без выходных с недельным отпуском в год. Генералов, в штабах и не видно — они всё время проводят на передовых наблюдательно-командных пунктах. Там, у союзников всё и всегда хорошо обдумано, там каждый день изучается и учитывается на завтрашний день опыт предыдущего дня — там, во всём чувствуется ум и логичность и, каждый — от солдата до генерала, понимает свой долг перед беззаветно любимой Францией!
Когда полковник Ермолаев закончил доклад, я встал и спросил у зала:
— Господа, все слышали? Знаю, многие из вас считают меня каким-то восточным тираном и, думают — что я требую от вас чего-то невозможного. А меж тем единственное, что я хочу — чтоб, вы были европейцами и воевали по-европейски!
— …
— Я, РАЗВЕ МНОГОГО ОТ ВАС ХОЧУ, ГОСПОДА?!
Думал, будут какие-то вопросы ко мне или докладчику, предложения, дискуссия… Но, как на партийном собрании в позднесоветское время: посидели, послушали, проголосовали «списком», молча встали и разошлись.
* * *
Повысив Ермолаева в чине до генерал-майора, я назначил его на должность Начальника Управления дежурного генерала при Ставке — вместо, снятого мной за неспособность навести порядок в городе, Кондзеровского. Заодно, ему же я поручил создать и возглавить комиссию по внедрению союзнического опыта.
Однако, честно признаюсь: в данном случае, «что-то пошло не так»!
Одно дело наблюдать и анализировать — в этом отношении Ермолаев был на высоте, а другое дело — внедрять на практике.
Если на должности Начальника Управления, он как-то более-менее справлялся — то вот по внедрению «европейского опыта», что-то слабоват оказался! Только от него и слышно было, что-то типа:
«Едва приехав в Ставку, я тут же понял, что вся наша поездка была бесполезна… Всё, что мы написали, конечно напечатают — чтоб оправдать расходы, но это никому не интересно — положат под сукно, да и всё…».
В самом Штабе, к этой моей затее относились со снисходительностью взрослого дяди к капризам разбалованного дитяти! По донесениям Штирлица, сам Алексеев на моё требование распечатать и разослать доклад Ермолаева по всем штабам — вплоть до полкового, говорил:
«Вот они понаписали, да что толку-то? Напечатаем, раз ОН(!!!) так хочет — чего уж там…».
В целом же, по штабам Действующей армии, по донесениям представителей Ставки, ходили такие разговоры:
«Да, конечно, это очень интересно, но для чего? Что нам, собственно, беспокоиться? Пусть об этом хлопочет Государь, коль он этого хочет».
К сожалению из-за событий, рассказ о которых ещё впереди — я слишком был занят, чтоб «тащить» на себе ещё и это.
Единственный кто проявил живейшее участие в распространении в войсках отчёта генерал-майора Ермолаева по поездке во Францию — это был полковник Кудрявцев, который чуть ранее по собственной инициативе — переведя с немецкого какую-то инструкцию, составил брошюру «Общие указания для борьбы за укрепленные полосы».
Так вот, держитесь за стулья крепче, но это был ЕДИНСТВЕННЫЙ(!!!) документ о способах ведении боевых действий, отправленный Штабом в войска ЗА ГОД(!!!) войны.
Слава Богу, что такие люди в Штабе есть — хоть и буквально единицы, но они есть!
Полковник весьма доволен и горд своей работой — хотя тоже, настроен более чем пессимистично:
— Будет теперь лежать в штабных шкафах месяцами. Разве какой-нибудь прапорщик из студентов возьмёт, да прочтёт и возможно поймёт хоть что-нибудь…
Ещё, что характерного услышал из его слов:
— Улыбаются мне и, говорят: «Ну, нам нечего у французов заимствовать!». Или, же: «Наш офицер не хуже французского умеет умирать! Что касается «жалости» к жизням солдат — то это всего лишь штатская сентиментальность…».
Вот такие пироги с котятами, малята!
Но, это ещё не всё! Как говорится, не конец «истории»…
Чуть освоившись на новой должности, сей — нахватавшийся «по Париджам» свободолюбивых идей, вновь испечённый генерал, стал несколько переиначивать свой же доклад: якобы, «там» всё так хорошо — оттого, что у них демократия и парламентский строй, а у нас так всё плохо — по причине Самодержавия! Ещё чуть позже, от Штирлица потоком пошли такие сообщения:
«В члены Ермолаевской комиссии подобраны им люди — если не левого толка, то очень к ним близкие. Сам Ермолаев, говорит, что во Франции он понял преступную сущность империализма и, уверен — после войны восторжествует всемирная демократия…».
Дальше — больше:
«Подчинённый Ермолаеву штабс-капитан Веденяпин сказал ему, что не прикажет своей роте или батальону стрелять в народ — в чём даёт честное офицерское слово».
«В разговоре с неопознанным мною офицером, Ермолаев сказал: Всё, буквально всё задушено петлей Самодержца. Так всё задушено, что сидишь иногда и ждешь — что вот-вот позовут тебя и скажут: «Надо арестовать этого олуха. Вы готовы?»».
Короче, какая-то библейская история с этим Ермолаевым получилась — про «змеюку, пригретую меж грудей»!
* * *
Глаза боятся, а руки делают!
С целью омолодить командный состав, издаю приказ — имеющий силу закона, об возрастном ограничении государственной службы. Теперь, офицеры в мирное время могут служить лишь до 45 лет, а генералы до 55-ти. В военное время же — им по «пятёре», накидывается сверху. Для гражданских же чиновников, службу установил вне зависимости от «времени»: вплоть до коллежского советника — не старше 50-ти лет, от статского советника и выше — до 60-ти.
Конечно, в войсках острая нехватка офицеров… Но в большинстве случаев — «пустое место» в кресле бывает предпочтительней: «оно» хотя бы не вредит своей дуростью!
Кроме всего прочего, по моим задумкам — это должно поднять мой «рейтинг» в глазах молодых, амбициозных офицеров и генералов — которые разом бы «подвинулись» вверх на освободившиеся места.
Сразу, такой хай-вай поднялся…
МАМА, НЕ ГОРЮЙ!!!
Боженька милосердный, верни меня обратно в «чёрный тоннель» — со светом в его конце… Здесь я, никакого «просвета» не вижу — впереди один лишь сплошной мрак, как в жоп…пе у афроамериканца.
Захотелось, плюнуть на всё, сбрить ещё и усы и, по примеру Керенского переодевшись бабой, сбежать куда-нибудь в Аргентину — где все в «белых штанах» и, всем всё пох…уй!
Однако, понимаю — далеко не убежишь!
Приходилось лично изучать списки высших офицеров и генералов и по одному увольнять. Первым был…
Вот бы на кого, никогда не подумал! Ведь, такая «надежда и опора» Престолу в моих глазах… Был.
* * *
…Дождавшись завершения Вильненского сражения, был вызван в Ставку и арестован генерал Рузской. Ему инкриминируется служебное преступление — невыполнение приказа вышестоящего начальника, повлекшее особо тяжкие последствия.
Его я определённо собираюсь повесить, о чём не скрывая говорю всем…
Также, были арестованы уже находящиеся в Могилеве генералы Янушкевич и Данилов: бывшие начальник штаба и главный квартирмейстер у прежнего Верховного Главнокомандующего — Великого Князя Николая Николаевича.
Первый обвиняется в военных преступлениях — депортациях, выселениях и прочих «прелестях» эвакуации этого лета, с Привислинского края, Западной Литвы и Галитчины.
«Статью» соответствующего кодекса «О военных преступлениях», мы с моим юрисконсультом Ястржембским только-только написали и я её утвердил своей «малой гербовой печатью» и, хотя — «закон обратной силы не имеет», Янушкевича я тоже повешу… Ничего, полковника Мясоедова — тоже с нарушениями вздёрнули! Так, что — прецедент есть.
Генерала Данилова я хочу судить за то, что во время этой самой «эвакуации» — он допустил бардак на коммуникациях и так угробил железные дороги в западной части европейской России, что это придётся расхлёбывать очень долго. Приговорю его к повешению, а там помилую — одного из трёх! Есть у меня на этого Данилова, одна очень интересная задумка…
Опять же — «популярности» среди генералитета, мне это не прибавило! Генералы, целыми толпами покидали фронты и тыловые учреждения, приезжали в Ставку и ходатайствовали за «безвинных жертв» моих репрессий — огульно очернёнными в императорских глазах, газетными писаками.
Естественно, ущучив в чём суть — я таких к себе на аудиенцию и близко не подпускал!
Всех, кроме одного — прибывшего «просить» самым первым… Угадайте с трёх раз — кто?
Правильно!
Генерал Иванов, благообразный, осанистый старик, уже со всеми признаками старческих заморочек — «настучавший» в своё время на Рузского и, с чьей подачи началась эта история, приехал ко мне и попросившись на приём, слёзно просил меня за жертву своего доноса.
Эдакий, «голубой» стукачишко!
Я, от неожиданности взбесился с первых же его слов, внешне оставаясь спокойным:
— Вы какого года, Ваше Высокопревосходительство?
— …??? Извините, Ваше Императорское Величество…?
— В каком году родились, спрашиваю?
— В лето, одна тысяча восемьсот пятьдесят первого года от Рождества Христова…
— Оооо!!! Так, Вы у нас ещё битву при Ватерлоо помните! С «Законом об возрастном ограничении государственной службы» уже знакомы? …Тогда поздравляю — Вы будете ПЕРВЫМ!!! Немедленно распоряжусь, что все имперские историки, внесли ваше имя в так сказать — «скрижали».
Рисунок 183. Генерал от артиллерии Иванов Николай Иудович.
Генерал, не успел и глазом пару раз моргнуть, как я уже вписал его славное — ещё при Аустерлице, имя в стандартный бланк и, «подмахнул» его. Встав, я торжественно вручил документ и торжественно сказал:
— Благодарю за многолетнюю безупречную службу нескольким поколениям российских императоров — моих предков, Николай Иудович и, давай «до свиданья»!
Пожав руку, я проводил пенсионера дверей купе-кабинета, на прощанье ласково сказав:
— Рузского, я всё равно — за то или иное, повешу. Но, если Вы откажитесь от своих показаний, господин пенсионер имперского значения — то, будете отданы под суд за лжесвидетельство. А там — как знать… Оно Вам надо?!
Думаю, этот «сын Иуды» ушёл от меня в полной убеждённости — что «оно» ему и, на фиг не надо!
Больше, подобных «ходоков» не было: все они тотчас разъехались — генеральская очередь на аудиенцию к Царю, вмиг рассосалась бесследно…
Русская Императорская армия, после такой отставки боеспособность не потеряла — а как бы не наоборот: «в реале», сей стратег конкретно аблажается во время декабрьского бестолкового наступления у реки Стрып208 — потеряв полтора десятка тысяч человек, без всякой видимости хоть малейшего успеха.
Так что, по сути — я спас жизни этим людям, чем неимоверно горжусь.
Опять же, «в реале» генерала Иванова снимут с должности заведующего Юго-Западным фронтом в марте шестнадцатого года — заменив его генералом Брусиловым. Благодаря мне, этот прославленный русский генерал (по мнению многих читанных мной историков — лучший русский генерал периода Первой мировой войны), на полгода раньше примет эту должность и, значит — будет иметь возможность лучше подготовиться к своему знаменитому «прорыву».