Вот в чем 'собака-то порылась', но при чем здесь мои парни? Они-то к обидам Владимира не имеют никакого отношения! Почему эти талантливые и умнейшие молодые люди должны отвечать за своих отцов?
Не допущу. Если надо, то порешу всех здесь, кто станет на моем пути, но не дам пропасть росткам моей парадигмы, которая должна преобразовать этот дикий и необузданный мир'.
С этими мыслями я переместился на дракары и предупредил, что через какое-то время следует ожидать прибытия ребят с их семьями, которых спешно надо отправить в Родень. Борислава и братьев отрядил за родственниками Родомысла, Болека, Рогдая и Владимира, наказав доставить их обязательно. Сам занялся наблюдением, выискивая в предрассветных сумерках отряды викингов и новгородцев, которые, наверняка, были отправлены Владимиром с целью перехвата гонцов и мелких отрядов киевлян, спешащих за подмогой.
Действительно, в округе мой 'глаз' то и дело натыкался на людей с оружием, но понять, кто есть, кто оказалось трудно. Выделялись нурманы, которые двумя отрядами по сотни в лице, направлялись к Остеру. Новгородцев же от киевлян по виду отличить было невозможно, а прислушиваться к каждому слову, нехватало времени. Единственное, что удалось приметить, так это чёткую направленность одних и метания других. По этому признаку я предположил, что необходимо проследить за хотя бы одним отрядом, который четко знал куда направляется.
Зависнув над таким, я услышал разговор, который привел меня в уныние и расстройство.
— Слышь, Панас, а чавой-то мы топаем на Вышгород, когда Велемир говорил, сам слыхал, что в Киеве нам готовы открыть ворота.
— Потому и топаем, шоб никто из ентого Киева сбечь не смог. Владимир на Остер послал нурманов, а нас на Вышгород, другие отряды перекроють дороги к Роденю, вот и будет тогда каюк всем болярам и их князю, когда наши люди откроють ворота киевские. Побегуть они, а бечь-то, некуда!
— Да, хитер, Владимир-то! А как он с нами запросто поговорил, будто с ровней, какой. Хорошего князя сажаем в Киеве, вот только без боляр-то он не сдюжить.
— А он своих боляр уже поставил, тот же Велемир, если ему башку не проломят.
— Иди ты! Велемир и болярин, ну дяла! Эдак и ты, Панас, глядишь, туды же взберёсси.
— А што! Чем я хуже Велемира, али рожей не вышел?
— Вышел, вышел! Рожа, што надо, щёки, вон, из-за спины видать, да и пузцо сытинькое. Быть табе болярином, Панас.
'Значит, не все войска участвовали в битве, много отрядов ещё раньше ушли на захват ближайших городов. Вышгород и Остер точно падут, там защитников не найдется, а Родень им с ходу не взять, там дружина крепкая и многочисленная, — думал я, делая выводы из подслушанного разговора. — Но каковы киевляне! Ждут, не дождутся Владимира. Какие же ворота откроются первыми: на Оболони, Подоле, Предградье? А, может, все сразу? Молодец, Богой, большую работу провел с населением и оперативно. В общем, Ярополку в Киеве сидеть осталось дня два, не больше, а то и меньше. От нетерпения, радостно встречающее своего избавителя население, может распахнуть ворота и раньше срока'.
Наступил полдень, на корабли стали перевозить родственников Родомысла и Владимира, когда на берегу появились Венед с Богумилом, одни. Я поспешил им навстречу. Братья выглядели чернее тучи.
— Наотрез отказались, — произнес Венед, — чуть не побили. Они там, в Ляшском конце, решили биться с Владимиром, все, как один, даже бабы. Ну и, понятно, что родня Болека тоже настроена воевать.
— Так, а Рогдаевы что?
— А Рогдаевы, оказывается, уже давно обретаются в Чернигове. Уже год как съехали, — ответил Богумил.
'Ну, хоть здесь все, слава Богу, — подумал я. — Надо будет вызвать Болека, чтобы он уговорил своих образумиться'.
— Вот что, бойцы, я сейчас слётаю за Болеком, а вы заступайте на охрану и ждите остальных ребят с семьями. Думаю, что скоро на дракарах станет тесновато.
Шагнул и оказался на хеландии. Она стояла на якоре, в виду Роденя, но к берегу не подходила. Первым, кого я увидел, оказался Болек.
— Собирайся, бросай всё, кроме оружия и брони и лети к своим. Они отказались от моей помощи и собираются вместе со всем Ляшским концом сражаться против Владимира.
Болек понятливо закивал и неожиданно улыбнулся:
— Они у меня такие. Гордые и боевые.
— Но разве они не понимают, что погибнут, что не в силах противостоять воинам Владимира. Тем более, я уверен, что он пошлет на них нурман. Ты представляешь, что там случится?
— Представляю. Ты не печалуйся, Учитель, всё обойдётся как-нибудь. Спасибо тебе за науку и заботу и прощай, на всякий случай.
— Ну, уж, хрен-то! Станет туго, дай знать, знаешь как. Приду, разворочу весь город вместе с нурманами, новогородцами и киянами, понял?
— Хорошо, Учитель, не волнуйся ты так. Кто, как не ты учил нас всех сражаться и побеждать, кто, как не ты говорил нам, что все мы смертны?
— Говорил и от слов этих не отказываюсь, только рановато тебе о смерти думать. Ты даже не успел испытать любви, не поцеловал любимую, не родил детей.
— Да не собираюсь я погибать, Учитель! Будем жить!
Таким вот и остался у меня в памяти Болек-Огонёк. Тогда, на корабле, он неловко подошёл ко мне и обнял, обнял крепко, но спокойно. Я прижал к себе своего мальчика, словно пытаясь защитить его, уже чувствуя, что больше не увижу живым.
До сих пор для меня остается секретом, почему он не позвал меня на помощь, сражаясь один против десяти, среди которых было шестеро нурман. Переоценил свои силы?..
Я нашел его тело рядом с его домом, пустым домом, без хозяев, но не ограбленным. Во дворе валялось четверо новгородцев и шестеро нурман, но, видимо, были там во время боя и другие воины врага, явно не нурманы. Те не оставили бы своих. Они смогли подкрасться сзади и пронзить горло Болека стрелой. Вторая вошла в легкие, третья в сердце. Что остановило убийц от разграбления дома, скорее всего страх, что Болек сможет преодолеть свои раны и отомстить.
Все эти жуткие дни, пронеслись передо мной, как мгновение, слитое воедино. Я метался от одних к другим, пытаясь помочь, защитить своих ребят и не успевал. То есть, физически я успевал повсюду, но расстояния были таковы, что я не чувствовал опасности, грозящей моим ученикам, и опаздывал...
Но самым горьким и печальным для меня итогом оказалось то, что никто из учеников не позвал на помощь, не обратился за советом. Они принимали решение самостоятельно, но руководствовались не логикой, а мистическим понятием чести рода, хотя ни о какой угрозе его чести с их стороны, и речи быть не могло.
Логика отсутствовала, разум закуклился, а на поверхности плавал девиз — бесчестие страшнее смерти. И я оказался бессилен, со всеми своими доводами и суперпупервозможностями.
Перебросив Болека в Киев, я сообщил Родомыслу и Владимиру о благополучной погрузке их семей на корабли, а Рогдаю о новом местонахождении его родных.
Перенесясь на дракары, выслушал доклад Чандраванди о том, что больше пока никто из парней не появлялся, хотя по времени пора бы. Я сразу забеспокоился и бросился к домам ребят выяснять, что случилось.
Первый дом, который попался мне на пути, оказался родовой берлогой Кувалды. Во дворе сновали слуги, но о сборах никто и не помышлял. Я спросил о хозяевах, мне махнули рукой на дом, и я направился туда. Навстречу вышел сам глава рода, он узнал меня и радостно приветствовал, но я не стал рассусоливать, а сразу же спросил о Кувалде.
— Так он же с князем, на поле боя.
— Бой уже закончился, боярин, Ярополк проиграл. Скоро его отряды прибудут в Киев, но ребят я отослал в город по домам намного раньше, чтобы они погрузили вас на дракары.
— А зачем нам грузиться на дракары?
— А, затем, что Владимир захватит Киев завтра.
— Ну, шалишь! Киев ему не взять во век!
— Да, если ему не откроют сразу все ворота.
— Измена?! — взревел Копыто.
— Да, боярин, измена. Вам надобно собираться и уходить в Родень, хотя путь туда уже опасен, потому что Владимир разослал множество отрядов для перехвата всех, кто побежит из города.
— Поэтому ты предлагаешь переселиться на дракары?
— Именно так, но меня заботит другое, где могут быть сейчас эти шестеро витязей?
— А кто ж их знает, парни они горячие, необъезженные. Могли в драчку, какую сунуться, могли ещё куда податься...
— Боярин, пошли своих людей к остальным семьям, пусть сбираются и идут к Днепру, и сам сбирайся. Там вас ждут. А я пойду ребят разыскивать, что-то не нравится мне всё это, ох не нравиться.
— Да что ты себя изводишь, что с такими бугаями может случиться. Давай-ка посидим, пивка попьём, глядишь и Кувалда мой заявится.
— Боярин, как ты можешь быть таким спокойным, когда кругом враги, а твой сын неизвестно где.
— Как это неизвестно где? Ты же сказал, что они все здесь под Киевом где-то.
Мне стало понятно, что Копыто ничем не проймешь и, напомнив ему ещё раз, что на Днепре его ждут, отбыл на поиски ребят.
Нашёл я их только через два часа.
В первый момент показалось, что они все мертвы. Витязи лежали почти вкружочек, а вокруг них было нагромождение тел врагов, человек восемьдесят. Я материализовался точно в центр круга, за который не проник ни один враг. Мстислав, Птах и Добронрав были уже давно мертвы. Их холодные тела, утыканные стрелами, лежали рядом.
Чуть в стороне находилось тело Ратибора, которое ещё не остыло, потому что витязь умер совсем недавно, но и ему уже поздно было помогать. Кувалда тоже был при смерти, но я знал, что спасу этого парня. Поглядев на Вольгу, понял, что меньше всего пострадал он.
Всё, о чем я сейчас рассказываю, там, на месте боя, мной отмечалось мимолетом, рационально, но я чувствовал, что ещё немного и 'слечу с катушек'. Самым ужасным было то, что получалось я сам, своими руками отправил их на гибель.
Вдохнув энергию в Кувалду и залечив кровоточащие раны, я немного помог и Вольге. Тот сразу очнулся и, увидев меня, попытался встать. Я прижал его к земле и попросил рассказать, что случилось. У Вольги было сломано два ребра, одно из которых пропороло легкое, но его организм справился с внутренним кровотечением, а я аккуратно заделал переломы. Однако говорить ему было трудно и больно, поэтому его рассказ часто и надолго прерывался.
— Когда ты, Учитель, приказал нам отправиться в город, чтобы позаботиться о своих семьях, мы оседлали коней и поскакали в Киев. На подъезде к нему Мстислав заметил отряд, который двигался параллельно нам...
Сначала мы подумали, что это кияне, но Ратибор сразу определил новогородцев. Они были пеши, поэтому, чтобы проследить за ними, Птах с Ратибором спешились тоже.
Через какое-то время прибежал Ратибор, и срывающимся шепотом поведал, что отряд встретился с человеком, который сговаривался доставить их в город...
Мы сразу поняли, что затевается измена, но, когда мы услышали ради чего они хотят проникнуть...
Сотня пробиралась в Киев, чтобы убить Ярополка, и мы все дружно решили принять бой...
У нас было преимущество во внезапности, поэтому по нашим расчетам атака должна была увенчаться успехом...
— Однако вы не подумали, что такой отряд набирается из лихих рубак. Туда набираются лучше из лучших.
— Ну, до лучших им далеко, но нам хватило...
Нападения они, действительно, не ожидали, но очень, очень быстро опомнились. К тому времени мы успели завалить десяток, не более. И началось...
— Вас завертели, закружили и окружили. Вы стали в круг и начали методично их истреблять.
— Да, Учитель, но они быстро поняли, что таким образом скоро мы сравняемся в численности и стали осыпать нас стрелами и метать ножи. Первым погиб Птах, за ним Добронрав.
Птаха утыкали стрелами, а Добронраву, что-то попало прямо в висок, он покачнулся и высунулся из под защиты щита, и сразу же ему в глаз угодила стрела. Когда он падал, уронив щит, ещё три стрелы попали в него...
Пока Вольга рассказывал, понемногу моя заторможенность пропадала, и приходило осознание произошедшего. Я стал реально видеть картину боя, как упал пронзенный Птах, как помутилось сознание Добронрава от удара в висок, и он непроизвольно подставился под стрелы. Я понимал, что оба погибли почти мгновенно, но ощущал испытанный ими ужас секундного безмолвия и безвременья. Я, наконец, осознал, что погибли не кто-нибудь, а мои ученики!
— Они все были у меня за спиной, и я только краем глаза видел, как гибнут ребята, один за другим. Я не мог придти им на помощь, потому что сам еле успевал отражать удары и стрелы, летевшие в меня. Всем было тяжело, но более всего доставалось Кувалде, потому что он чаще нас убивал и тем самым сильнее злил врага... Кстати он жив?
— Он жив, Вольга, и ты. Остальные мертвы.
— И Ратибор?
— Да и он. Я опоздал. Я слишком долго вас безуспешно искал.
— Третьим погиб Мстислав...
При упоминании о Мстиславе, во мне все оборвалось. Вольга говорил, а я вместе с Мстишей сражался и получал раны, истекал кровью и получал новые. Раны болели, но не сильно, Мстислав, как и другие, умел терпеть, но с потерей крови, наступала слабость, и защищаться становилось всё труднее, а времени унять её не оставалось. Смерти Мстиша не почувствовал, наступила тишина и опустилась темнота. Две стрелы одновременно ударили моего, теперь я в этом не боялся сознаться, любимого мальчика. Одна вошла сзади в затылок, другая попала прямо в сердце.
— Мы остались втроем... — донеслось до меня издалека, потому что я находился в предобморочном состоянии.
— Но и новогородцев становилось всё меньше и меньше...
Человек двадцать продолжало упорно сражаться с нами. Мы все получили достаточно много ран, но они не казались нам серьёзными...
Мы сумели убить пятерых, когда у меня раскололся щит, тогда я бросил меч и выхватил из-за спины две сабли, которые мне достались после сражения с арабами. Но слева услышал, как застонал Ратибор...
— Да, — подумал я, — Что же это была за рана такая, чтобы Ратибор застонал?
Я поглядел на его тело и увидел на животе страшный резаный удар, след от секиры. После такого его кишки должны были вывалиться наружу, но он смог собраться и не позволил такому случиться.
— Я не видел, что за рану он получил, но понял, что она очень серьёзная, если не смертельная, иначе Ратибор не застонал бы...
— Как же вы хорошо знали друг друга ребятки и любили! Я подозревал, что это так, но только сейчас понял это окончательно.
— Мы с Кувалдой, как могли, стали прикрывать его, но полностью обезопасить не получилось. Среди новогородцев остались самые ловкие и умелые бойцы. Однако Ратибор успел убить одного, но получил два сильных удара по шлему и упал...
К тому времени осталось двенадцать новогородцев. Они тоже устали, поэтому держались на дистанции и береглись наших ударов. Мы даже успели немного перевести дух и вовремя, потому что через секунду началась такая чехарда, которой я никогда не видел...
Нет, вру, видел в Херсонесе, в гимнасиях, но это я вспомнил сейчас, а тогда, от неожиданности, растерялся. Тоже ощущал и Кувалда, потому что я услышал, как он сказал:
