Потому что, если ствол в моих руках —
Все на пол, нах!
БАХ!!! На полу крошка с потолка:
— У кого какие ещё вопросы?
Повторяю: самый опасный из опасной касты, ты ещё не понял — бля, кто я?
Человек-история, изобретатель ломаных гармоний,
Поэт-философ плюс мастер убийственных дипломатических церемоний,
Я — Яков Блюмкин, обладатель терроризма короны.
Йоу, играть со мной не стоит, надеюсь, ты понял!
Пацан серьёзный, читаю послу мандат грозный,
Курю культуру,
Засираю голову империалистам строго:
— Граф Мирбах?
Кидаю фразы хлёстко, стреляю, швыряю бомбы:
— СДОХНИ, СУКА!!!
Бородатый боевик со взглядом отморозка:
В ушах — Есенин,
В сердце — революция,
В уме — Большой Пиз...дец.
Пью сегодняшний день,
Извергаю фекалиями вчерашний — его уже нет!
Я живу в завтрашнем дне —
На столе пулемёт, во дворе броневик.
Пишу с Троцким инструкции, готовлюсь к мировой революции,
Пока все дружно занимаются проституцией.
Пишу инструкции, готовлюсь к революции,
Пока все дружно занимаются проституцией.
Пишу инструкции, готовлюсь к революции,
Пускай все дружно занимаются политической проституцией...".
Не, шТа вы — я ваЩе не курю...
И, это — не я сочинил, если шТа!
Я только слова кой какие "дополнительные" вставил, а другие убрал... "Плагиат" говорите? Ну, путь рэпер Децл сам мне предъявит — я не против с ним на судебном процессе пободаться. Вот только дожить-дождаться бы, когда это "патлатое чмо" на белый свет вылупится.
Нет, что вы, я вовсе не его фанат — правильно про него так Баста сказал!
Но если ваш сосед-дебил по "трёшке", вам этого Децла пять лет подряд "крутит" из-за тонкой бетонной перегородки — вы волей-неволей, что-нибудь из его репертуара, да выучите. Тем более после "переноса" у меня память стала... Не идеальной, конечно, но тем не менее — даже то, что вспоминать категорически не хочется — нет-нет, да всплывает откуда-то "из-подкорки".
Да, блин...
Представляю, что сказал бы Никита Кукурузный — услышь он такое! Тут, одним "экспрессионизмом" — не обошлось бы по любому.
Тишина.
Лишь слышно было, как биндюжник на улице сочно обложил матом собственную лошадь — вульгарно и принародно сообщив, что неоднократно совокуплялся с её кобылой-мамой...
Обалдевшая публика, не зная как реагировать на такое "искусство" — замерла, не решаясь даже пошевелиться и вопросительно уставилась на "ложу" с "отцами-основателями".
Лиза взяла за руку обалдевшего Есенина и, премило улыбнувшись, что-то шепнула тому "на ушко". Тот, как будто препарированная лягушечья лапка — под действием электрического разряда, встрепенулся и с немалым пафосом возгласил:
— Это — новое слово в поэзии, свежая струя в имажинизме! Друзья! Поприветствуем в нашем братстве Серафима Свешникова! Ура!
— УРА!!!
Грянули, оглушительные овации. Из зала на эстраду полезли обниматься-целоваться экзальтированные дамы — кто-то из толпы даже чуть штаны с меня не стащил... На какой-то миг почувствовал себя частью это мира — мира творческой богемы и, вы знаете — мне понравилось. Понравилось быть знаменитым, узнаваемым...
Любимым, в конце концов!
Само собой разумеется, больше всех лез, обнимался и целовался — обслюнявив смывая помаду и исколов всю рожу своей убоищной бородёнкой, сам "главный герой произведения" — злостный террорист Яков Блюмкин. Возможно и, мотню — это он мне расстегнул, начинаю подозревать:
— Яков! Да пойдите Вы к чёрту, в конце-концов! Если тотчас не отвалите от меня, я такое про Вас сочиню — родная мама в Одессу больше не пустит и даже куска мацы на дорогу не даст.
Правда, вскоре пришлось испытать на себе, что "мирская слава — как дым": на следующей день про меня никто и не вспомнил...
Да и, не очень то надо было!
Но это я несколько опережаю события — а сейчас они в самом разгаре.
* * *
Господь сподобил, видать и, петь-читать-танцевать рэп меня больше не заставляли — одного раза хватило, больше не решились рисковать своей психикой. А что ещё вероятней: поэты-основатели просто приревновали к моей — вспыхнувшей ярчайшей звездой на небосклоне имажинизма, славе.
ХАХАХА!!!
Так что, застолье продолжилось — хотя и в несколько увеличившимся составе: две особы из зала прочно "прилипли" ко мне, плюс ещё столько есенинских друзей — сколько за наши два столика, впритык влезло.
Одна из "особ" тут же довольно уютно устроилась на моих коленях, другая — которой близ моих гениталей "места" не досталось, проанализировав обстановку переключилась на Мишку — с которым у неё завязался очень содержательный разговор о сортах кокаина и способах его употребления — от простой "дорожки" до "балтийского чая". Мишка оказался всеведущим "докой-теоретиком" в подобных делах — хотя, как мне достоверно известно — лично эту дрянь он не употреблял.
Моя "прилипала" зудела под ухо что-то про высокое искусство любви, я ей "на автомате" что-то отвечал про 96 поз в "Кама сутре", а сам прикидывал неплохую перспективу:
"Если с прогрессорством в России не обломится — стану всемирно известным поэтом... Хотя нет! Лучше сбежим с Мишкой в Колумбию, создадим свой картель и станем наркобаронами. Ему-то ваще раз плюнуть — только "нарк" спереди к собственному дворянскому "званию" прилепить... Хахаха!".
Вдруг "моя", недовольно прошипела:
— Явилась упыриха на свежую кровь! Чувствует её, что ли?!
Смотрю, подходит какая-то невысокого роста женщина — показавшаяся мне в первый момент маленькой девочкой Дюймовочкой, в сопровождении двух спутников... Судя по последнему писку европейской моды — которым они "прикинуты", это или сверхпреуспевающие нэпманы или сверхпроворовавшиеся "ответственные работники".
Совслужащие — советские чиновники, то есть.
Немного не в меру суетливого кипеша — неизбежного после появления в компании новых лиц и, Сергей Есенин с немалым апломбом представляет меня даме:
— Лиля, познакомься: это начинающий — но ОЧЕНЬ(!!!) талантливый поэт Серафим Свешников...
Она глянула на меня своими огромными глазищами, враз перестав казаться мне "Дюймовочкой"... Наоборот, это я — как "Мальчик-с-пальчик", потерялся и потонул в них.
— ...Серафим! Это — Лиля Брик, "муза" Владимира Маяковского, — в есенинском голосе явно прозвучала ревность, — слышал про такого?
Особо не вникал, но кажется они — если не открыто враждуют, то не особенно-то дружат. Поэтому, "включаю" тупого провинциала:
— Да, вроде болтали про какого-то Маяковского в поезде, пока я на верхней полке спал.
— Хахаха!
Кто-то за столом, под всеобщий смех сказал:
— Маяковский так любит Лилю Брик, что ласково называет её "бричкой".
— Это неверно, — спокойно и с достоинством парировала та, — Владимир называет меня "Кошечка" или просто "Киса"...
"Как Воробьянинова, — непроизвольно подумалось, — а где же сам Маяковский, то? Эти двое "мажоров" явно, даже ростом до него не дотягивают...".
Как будто прочитав мысли, та представила сперва высокого, на вид — сорокалетнего мужчину, во взгляде которого легко читалось обладание деньгами, влиянием и властью:
— Разрешите представить моих спутников: Александр Краснощеков...
Ах вот ты какой оказывается, "северный олень"!
Прям, на уровне осязания чувствуется, как мал и тесен наш "шарик": это именно тот пламенный революционер, "железный" нарком и крупнейший советский коррупционер — на которого я "натравил" Ксавера. Будь происходящее годом ранее, я возможно и сам бы замутил бы с ним какую-нибудь финансовую "пирамиду-многоходовочку", но ныне — увы... Его "Промбанк" лишили государственных вливаний, а самого очень скоро арестуют и впаяют на первый раз шесть лет.
Рисунок 97. Лиля Брик — королева советских будуаров, модница, покровительница талантов, секс-символ и муза русского авангарда 20-х годов.
"На второй раз" — в достопамятном 1937 году, его просто шлёпнут — ни за что, ни про что.
А может, что тоже не исключено — я просто чего-то не знаю.
Следующим был какой-то, даже на вид — ушлый и мутный тип, которого Лиля представила как:
— Илья Соломонович Соловейчик. Он может достать всё — в любое время дня и ночи...
Тот, как паук из липкой паутины протягивает мне волосатую лапку и пожимая мою руку, пытливо заглянул в глаза:
— У Вас будет ко мне какая-то просьба, Серафим? Может, у "начинающего талантливого поэта" есть какие-то проблемы?
— Огромное спасибо, конечно, но свои проблемы я решаю сам.
С московским жульём — пусть Ксавер сам дела ведёт, ну их к чёрту!
Мои "прилипалы" и женщина-вамп оказались давними знакомыми. Любительница оттопыриться "коксом", оставив Мишку скучать в мужской компании, спрашивает Лилю:
— Как отдохнули на Фризских островах, дорогая?
— Ах, этот Нордерней — дыра дырой, — явно жеманясь отвечает та, — одним словом — немецкий курорт...
— Разве ваши... Ээээ... Мужья, не развлекали Вас?
— Ах оставьте, милочка... Поведение Маяковского доставало меня до печёнок! Все мечты о походах по музеям пришлось похоронить: он дни и ночи проводил в покерном угаре и, выходил из казино — только купить мне гигантские букеты цветов вместе с вазами.
— Хорошо ещё не с витринами!
— Вот, именно... В ресторане "Хорхер" же, я буквально сгорала со стыда — Маяковский вел себя, как нижегородский купец: заказывал себе сразу две кружки пива и не меньше пяти порций компота и дыни...
— А что Осип?
— Тот читал лекции в "Академии нового искусства" и ему тоже было не до меня. Приходилось целыми днями страдать в одиночестве на пляже или в номере на кровати...
Она, устало закатила к потолку свои прелестные глазки...
Судя по раздавшемуся эхом лёгкому хмыканию — мало кто поверил, что Лиля на кровати "страдала" именно в одиночестве.
— Где Володя сейчас? Небось, за плохое поведение ему пришлось горько расплакиваться и расплачиваться? Ты, как всегда — наказала его мучительно и наотмашь?
— Ах, что ты — страдаю опять я! Володя выступает сегодня в "Политехническом музее" с рассказами о заграничной поездке "Что Берлин? Что Париж?". Там такое дикое столпотворение — даже конная милиция подключилась! Не доставшие билеты выбили дверь и теперь в зале сидят по двое на место, в проходе и на самой эстраде — свесив ноги. Ну, а я сбежала со второго отделения...
Пока все слушали Лилю Брик, развесив уши, потихоньку отзываю Елизавету в сторону:
— "Зверь" — на ловца бегущий, продолжает нас упорно преследовать, моя девочка! Постарайся подружиться с этой женщиной — у неё ты наберёшься много полезного в искусстве манипулирования мужчинами.
— По тому, как ты на неё смотришь — как кролик на удава, я уже это сама давно поняла, — язвительно кольнула бесовка и упорхнула к "Бричке".
Я оставшись стоять на месте, несколько озадаченным: она меня ревнует, что ль?! Потом вспомнив, что в её возрасте тоже почти любую встречную девушку ревновал ко всем встречным-поперечным подряд и, успокоился.
Юношеская гиперсексуальность — так её и, перетак!
* * *
Всеобщее веселье по мере "насыщения", как это водится — постепенно разбивается на отдельные "фрагменты".
Не успел присесть, как ко мне подваливает Соловейчик:
— Вы и вправду поэт, Серафим?
— Ну, а як же!
— Вы хотите стать знаменитым? Как Есенин или Маяковский?
Чисто поржать, поддерживаю завязавшийся разговор:
— Хочу! Чем я, интересно, хуже их?!
— Тогда, Вы должны довериться мне.
Денег, что ли попросит одолжить?
— Ээээ... Ну предположим, уже "доверился".
Задрав палец вверх:
— Я Вас насквозь вижу! Скучная жизнь, "Талмуд" условностей в голове... Вас с детства запугали, Вы — зашорены! Давайте уйдём к цыганам, плюнем на приличия, отдадимся своим самым низменным желанием!
Прикинувшись лохом-провинциалом, задумчиво чешу собственную "репу":
— Предложение конечно, очень заманчивое... Но на кой, извиняюсь, хер?
— Я вижу — пока у Вас бурлят эмоции! Но еще два года такой "порядочной" жизни и, вы пропали. Вы будете деградировать как личность! Вы на корню засохнете как поэт! Так, чего Вы боитесь?
— Видите ли, я не люблю цыган... Другие варианты будут?
На секунду, не больше задумавшись:
— Тогда предлагаю Вам три дня провести в борделе! Многие мне знакомые известные знаменитости прошли через этот опыт! Я могу Вам это устроить!
Недоумеваю, причём вполне искренне:
— Вы думаете я сам не найду дорогу в бордель? А извозчики у нас на што?!
Однако, тот уже вошёл в раж:
— Давайте сделаем так. Я Вам закажу трех обалденных, проверенных лично проституток и трех бывалых мальчиков-пид...арастов. Пусть они Вам покажут, что такое настоящая страсть! Начинающему поэту нужно это увидеть! Никакого принуждения — будете сидеть и смотреть и, будьте уверенны — не пройдет и получаса, как Вам захочется присоединиться. А если и, не захочется — то я от Вас отстану!
Чисто из вежливости интересуюсь:
— И как это поможет моей поэзии?
— Поймите, без реального познания понимания что такое "страсть" не будет. Как Вы опишете высшее общество, если не побываете в ресторане? Как Вы опиши притон, не побывав на самом дне общества — Горький и Гиляровский прошли через это! Как Вы напишите стихи про безумную страсть, если ни разу не примите участие в оргии?! Иначе — не опишете! Получится фальшь!
Чёрт побери!
Способных особей среди людей вполне достаточно: каждый восьмой-десятый имеет какое-нибудь дарование — если верить современной мне науки. Однако, достаточно широко известными "талантами" из них становятся буквально единицы.
Почему?
Не все решаются на подобное? Неужели вот именно так и, никак иначе — в "топ" выдвигаются юные писатели, поэты, художники, певцы, актёры...
Брррр!!!
Меж тем, Илья Соломонович не отставая повторял:
— Так "да" или "нет"? "Да" или "нет"?
Наконец, мне это надоело и, повертя головой я подозвал Барона:
— Миша! Мне кажется, ты с утра всё хотел кого-нибудь зарезать.
Тот понимающе глянув:
— Почему "хотел"? Я и, счас бы с большим удовольствием...
— "Этот" не подойдёт?
С некой ленцой:
— Да, без разницы.
Оборачиваюсь к Соловейчику:
— Я решил писать детективы. Давайте сделаем так: этот любезнейший молодой человек Вас не больно зарежет, а я потом в своей "нетленке" — поэтически опишу само ваше убийство, последующее расследование и судебный процесс... Если его поймают, конечно.
— Куда Вы, Илья Соломонович?
* * *
Видя, что мои уши освободились, ко мне опять подсел Яков Блюмкин.
Как бы мимоходом рассказывав, что совсем недавно вернулся после подавления контрреволюционных мятежей с Северного Кавказа — где по его словам: "мы их там шлёпнули тысячи две", он снова давай мне втирать про Льва Троцкого:
— Серафим! Кабинет Троцкого — это небоскреб мировой политики! Его рабочий день переваливает за восемь часов — на его столе военная тактика Суворова, соседствует с революционной тактикой Маркса... Он читает книги с карандашом в руке, который держит как хирург острый скальпель — подчеркивает, размечает, нумерует авторов, ассоциирует, делает полемические замечания... И с его рабочего стола — книга в библиотеку возвращается как препарированный труп.
