Я гадала, как продвигаются поиски, которыми занимались Йен и Фергюс: у меня был план относительно борделя и его обитательниц, но для начала сей бордель надо было найти.
Джейми я о своей идее пока не говорила. Если что-нибудь из этого выйдет, времени будет достаточно. На боковой улице показались несколько больших вязов, посаженных таким образом, что они образовывали навес. Они манили в тень. Я шагнула в такую желанную прохладу одного из них и поняла, что нахожусь в начале одного из модных районов Кросс-Крика, включавшего в себя около десятка домов. С того места, где я стояла, мне было видно довольно благопристойное жилище доктора Фентимена, узнаваемое благодаря маленькой свисающей табличке, украшенной кадуцеем. Доктора не оказалось дома, когда я постучалась, но его служанка, простая, опрятная молодая женщина с ужасно скошенными глазами, узнала меня и провела в приемный кабинет.
Это была на удивление прохладная и милая комната с большими окнами и потертыми холщовыми половиками на полу, раскрашенными в голубую и желтую клетку. Она была обставлена письменным столом, двумя комфортабельными креслами и шезлонгом, на котором пациент мог располагаться для обследования. На столе имелся микроскоп, в который я с интересом заглянула. "Отличный экземпляр, хотя и не такой прекрасный, как мой собственный", — подумала я с некоторым удовлетворением.
Мною завладело сильное любопытство относительно его остального инвентаря, и я спорила сама с собой, будет ли это оскорблением по отношению к гостеприимству доктора, если я покопаюсь в его шкафах, когда появился доктор собственной персоной, принесенный на крыльях брендивайна.
Он мурлыкал простенькую мелодию себе под нос и нес свою шляпу, держа ее под одной рукой, а на другой, согнутой в локте, висела его потертая медицинская сумка. Увидев меня, он беспечно уронил все это на пол и с сияющей улыбкой поспешил взять меня за руку. Наклонившись над ней, он прижал влажные горячие губы к моим пальцам.
— Миссис Фрейзер! Моя дорогая леди, я так рад вас видеть! Я надеюсь, вы не заболели?
Я несколько опасалась потерять сознание от паров алкоголя в его дыхании, но сохранила радушное выражение лица, насколько это было возможно, и незаметно вытерла руку о свое платье, одновременно уверяя его, что я абсолютно здорова, как и все члены моей семьи.
— О, отличненько, отличненько! — сказал он, как-то внезапно плюхаясь на стул и широченно мне улыбаясь, обнажая желтые от табака коренные зубы. Его великоватый парик съехал набок, но он, кажется, этого не заметил, выглядывая из-под него, как мышка-соня из-под стеганой грелки для чайника. — Отличненько, отличненько, отличненько!
Я приняла его несколько неопределенный взмах руки как приглашение и тоже села. Чтобы умаслить добродетельного доктора, я принесла небольшой подарок и как раз достала его из моей корзинки. Однако, по правде говоря, доктор был настолько проспиртован, что было понятно: мне потребуется приложить несколько больше усилий, прежде чем я смогу затронуть предмет моего интереса.
Ему, однако, очень понравился мой подарок — выколотый глаз, который Младший Йен предусмотрительно подобрал для меня после драки в Янсейвилле, быстренько заспиртовав его для сохранности. Несколько наслышанная о вкусах доктора Фентимена, я подумала, что он сможет его оценить. Он оценил, и продолжал твердить "Отличненько!" еще некоторое время.
Наконец замолчав, он моргнул, поднял банку к свету и повернул ее вокруг, рассматривая с огромным восхищением.
— Отличненько, — произнес доктор еще раз. — Он займет самое почетное место в моей коллекции, я уверяю вас, миссис Фрейзер!
— У вас есть коллекция? — спросила я, изображая большую заинтересованность. Я была наслышана о ней.
— О, да, о, да! Хотите взглянуть?
Возможности отказаться не было: он уже встал и зашатался к задней двери своего кабинета. Как оказалось, она вела внутрь большого шкафа, на полках которого стояли тридцать или сорок стеклянных контейнеров, заполненных спиртом и рядом объектов, которые и в самом деле могли бы быть описаны как "интересные".
Они ранжировались от просто гротескных до по-настоящему поразительных. Один за другим он выносил: большой палец, увенчанный бородавкой размером и цветом со съедобный гриб; заспиртованный язык, который был разрублен — очевидно, еще при жизни владельца, потому как две его части были почти сросшимися; кошку с шестью лапами; сильно деформированный мозг ("Извлеченный из головы повешенного убийцы", — c гордостью информировал меня он. — "Ни за что бы не догадалась!", — прошептала я в ответ, думая о Доннере и гадая, как его мозг мог бы выглядеть); и нескольких младенцев, видимо мертворожденных и представляющих различные ужасные уродства и деформации.
— Ну, а вот это! — сказал он, дрожащими руками ставя на стол большой стеклянный цилиндр. — Это, можно сказать, главный трофей моей коллекции. В Германии живет довольно известный врач, герр доктор Блюменбах, обладатель всемирно известной коллекции черепов. Так вот он приставал ко мне, нет, абсолютно преследовал меня, уверяю вас, пытаясь убедить меня расстаться с этим.
"Это" были освобожденные от плоти позвоночник и черепа двухголового младенца. На самом деле, это было потрясающе. В то же время, один вид данного экземпляра мог бы заставить любую женщину детородного возраста отказаться от секса немедленно, раз и навсегда.
Вызывающая суеверный страх коллекция доктора Фентимена, тем не менее, дала мне великолепную возможность приблизиться к моему делу.
— Это и вправду удивительно, — сказала я, наклоняясь вперед, чтобы рассмотреть пустые глазницы плавающих черепов. Я увидела, что они были не сросшимися и полностью сформировавшимися. Это позвоночник раздваивался, а черепа в жидкости парили рядышком, белые как призраки, и льнули друг к другу так, что круглые головки легко соприкасались, как будто шептали друг другу какой-то секрет. И только движение сосуда заставляло их на мгновение разъединяться и покачиваться отдельно друг от друга. — Мне любопытно, что спровоцировало такой феномен?
— О, без сомнения какой-нибудь ужасный шок для матери, — уверил меня доктор Фентимен, — вы знаете, женщины в положении пугливы и уязвимы к любому сорту удивления или расстройства. Их нужно изолировать и ограждать от всяких ранящих влияний.
— Смею сказать, — проворчала я. — Но вы, же знаете, что некоторые пороки развития — этот, например, — являются результатом сифилиса у матери.
Так и было. Я узнала типически деформированную челюсть, узкий череп и провалившийся нос. Это дитя было законсервировано с сохранившейся плотью, и безмятежно лежало в своей бутылке. Судя по размеру и отсутствию волос, ребенок был недоношенный, и ради него самого, я сильно надеялась, что он не родился живым.
— Сифи... Сифилис, — доктор повторил, качаясь немного. — О, да. Да, да. Я получил это конкретное маленькое создание от, эм... — с опозданием до него дошло, что сифилис — это не слишком подходящая тема, чтобы обсуждать ее с леди. Мозги убийцы и двухголовые младенцы — да, но не венерические заболевания. В его шкафу был сосуд, который, я абсолютно уверена, содержал мошонку мужчины-негра, страдавшего от элефантиазма; я заметила, что его-то он мне не показал.
— От проститутки? — поинтересовалась я сочувственно. — Да, эта беда должна быть обычной среди таких женщин.
К моей досаде, он соскользнул с желанной темы.
— Нет, нет. На самом деле, — он метнул взгляд через свое плечо, как будто боялся быть подслушанным, затем наклонился ко мне и прошептал хрипло, — я получил этот экземпляр от коллеги в Лондоне несколько лет назад. Там предполагали, что он мог быть ребенком иностранного дворянина!
— О, Боже, — сказала я, застигнутая врасплох. — Как... интересно.
В этот довольно неловкий момент вошла служанка с чаем, или точнее, с кошмарным отваром жареных желудей и ромашки, прокипяченных в воде, и разговор неизбежно повернулся в сторону общественных пустяков. Я боялась, что чай может привести его в чувство до того, как я смогу заманить его обратно в нужное мне направление, но, к счастью, поднос с чаем также включал в себя графин прекрасного кларета, которым я распорядилась без обиняков.
Я сделала новую попытку вернуть его назад к медицинской теме, в восхищении наклоняясь к сосудам, стоявшим на его столе. В одном, ближайшем ко мне, находилась рука человека, сильно страдавшего от заболевания, которое называлось контрактура Дюпюитрена: скрюченная поврежденными мышцами ладонь собрала практически в узел пальцы, сделав их похожими на сросток. Хотела бы я, чтобы Том Кристи посмотрел на это. Он избегал меня с момента его операции, но насколько я знала, его рука по-прежнему выполняла свои функции.
— Ну не примечательно ли то разнообразие состояний, которое может демонстрировать человеческое тело? — сказала я.
Он покачал головой и, обнаружив положение своего парика, вернул его в правильное положение. Его морщинистое лицо под ним было похожим на торжественного шимпанзе, и только ручейки разрушенных капилляров освещали его нос как сигнальные огни.
— Примечательно, — отозвался он. — А еще, столь же примечательным является устойчивость и сопротивляемость, которые тело может проявлять перед лицом самых ужасных повреждений.
Это была правда, но эта тема вела совсем в другую сторону от той, которая меня интересовала.
— Да, в самом деле. Но...
— Мне так жаль, что я не могу показать вам один экземпляр — он мог быть выдающимся добавлением к моей коллекции, уверяю вас! Но, увы, джентльмен настоял на том, чтобы взять его с собой.
— Он... что? — хотя, в конце концов, в мое время многим моим маленьким пациентам я презентовала их вырезанные аппендициты или удаленные миндалины в бутылочках после операции. Я полагала, что это не было полностью неразумно для кого-нибудь, хотеть сохранить ампутированную часть тела.
— Да, очень удивительно! — он задумчиво глотнул кларета. — Это было яичко. Я надеюсь, вы простите мне, что я упоминаю это, — добавил он с опозданием. Он заколебался на мгновение, но в итоге, просто не смог отказаться описать происшествие. — Джентльмен был ранен в мошонку, весьма несчастливый инцидент.
— Весьма, — сказала я, чувствуя внезапную дрожь внизу спины. Был ли это загадочный визитер Джокасты? Я держалась подальше от кларета в целях сохранения ясности ума, но сейчас налила немного, чувствуя, что мне это нужно. — Он рассказал, как произошел этот несчастный случай?
— О, да. Инцидент на охоте, он сказал. Но они все так говорят, не так ли? — доктор подмигнул мне, кончик его носа стал ярко красным. — Я предполагаю, это была дуэль. Работа ревнивого соперника, возможно.
— Вероятно, — "дуэль?", — подумала я. Но большинство дуэлей этого времени происходили на пистолях, не на мечах. Это и вправду был хороший кларет, и я почувствовала себя немного лучше. — Вы... ээ... удалили яичко? — он должен был, раз уж хотел добавить его в свою кошмарную коллекцию, чтобы любоваться им.
— Да, — проговорил он, и почти что сочувственно пожал плечами, вспоминая. Пулевое ранение было довольно запущено; он сказал, что это произошло несколько дней назад. Я должен был удалить поврежденное яичко, но к счастью, сохранил другое.
— Я уверена, что он был рад этому, — "пулевое ранение? Конечно же, нет!", — думала я, — "Этого не может быть"... и все же... — Это произошло недавно?
— Ммм, нет, — он откинулся назад в своем кресле, с усилием вспоминая и чуточку кося глазами. — Это было весной, два года назад. Май? Вероятно, май.
— Джентльмена, случайно, звали не Боннет? — я была удивлена, что мой голос звучал почти как обычно. — Мне кажется, я слышала, что Стивен Боннет был вовлечен в некий подобный... инцидент.
— Ну, вы знаете, он не называл своего имени. Часто пациенты не называют своих имен, если общественное внимание к их ранению может вызвать у них смущение. Я в таких случаях не настаиваю.
— Но вы помните его, — я обнаружила, что сижу на самом краешке кресла, а чашка кларета зажата в моей руке. С некоторым усилием я поставила ее на стол.
— Мм-хмм, — черт, он начинал засыпать. Я видела, что его веки начинают слипаться. — Высокий джентльмен, хорошо одетый. У него была... очень красивая лошадь...
— Еще немного чаю, доктор Фентимен? — я придвинула к нему свежую чашку, желая, чтобы он оставался бодрым. — Расскажите мне еще немного об этом. Операция, должно быть, была очень деликатной?
На самом деле, мужчины совсем не хотят слышать, что удаление яичек — очень простое дело, но это так и есть. Однако я должна заметить, сам факт, что пациент оставался в сознании во время всей процедуры, все-таки добавлял трудностей.
Фентимен воодушевился немного, рассказывая мне об этом.
— ...и пуля прошла прямо сквозь яичко, оставив прекрасное отверстие... Вы могли бы смотреть прямо сквозь него, уверяю вас, — определенно, он сожалел о потере этого интересного экземпляра, и с довольно большим трудом мне удалось вернуть его к рассказу о том, что произошло с джентльменом, которому он принадлежал. — Знаете, это было странно. Видите ли, дело было в лошади... — сказал он неопределенно. — Чудесное животное... такие длинные волосы, как у женщины, так необычно...
Фризская лошадь. Доктор припомнил, что плантатор Филипп Уайли был поклонником таких лошадей, и сказал об этом своему пациенту, предложив ему продать ее Уайли, поскольку у пациента не было денег, да и в любом случае, он все равно не смог бы комфортно ездить на ней некоторое время. Мужчина согласился с этим и попросил доктора навести справки об этом Уайли, который как раз был в городе для участия в Судебных заседаниях.
Доктор Фентимен услужливо отправился по этому делу, оставив пациента уютно свернувшимся на шезлонге с глотком настойки лауданума.
Филипп Уайли проявил величайший интерес к покупке лошади...
— Да уж, держу пари, он заинтересовался! — сказала я, но доктор не заметил, и поспешил посмотреть на нее. Лошадь была в наличии, а вот пациент — нет, поскольку в отсутствие доктора скрылся на своих двоих, прихватив полдюжины серебряных ложек, эмалированную табакерку, бутылек лауданума и шесть шиллингов, единственные деньги, которые оказались у доктора дома.
— Я не могу представить себе, как он справился с этим, — сказал Фентимен, округлив глаза. -В таком-то состоянии! — к его чести, он выглядел больше расстроенным состоянием пациента, чем своими личными потерями. Он был ужасный пьяница, подумала я: я ни разу не видела Фентимена полностью трезвым и собранным, но он был неплохим доктором. — Все же, — добавил он философски, — все хорошо, что хорошо кончается, не так ли, моя дорогая леди?
Имея в виду, что Филипп Уайли купил у него лошадь за цену, достаточную чтобы более чем компенсировать его потери и принести ему еще и прибыль.
— Весьма, — сказала я, думая о том, как Джейми воспримет эти новости. Ведь он выиграл этого жеребца — поскольку, это, конечно же, был Лукас — у Филиппа Уайли в процессе яростной карточной игры в Речной Излучине, только для того, чтобы увидеть, как скакуна украдет Стивен Боннет несколькими часами позже.
