Зарисовки

Зарисовка, аспект возраста

Планета была маленькая. Уютный сине-голубой шарик крутился вокруг не самого яркого солнца, согреваемый нежными лучами и овеваемый ласковыми гамма-ветрами.

На планете жили люди. Как на нее попали их далекие предки, сказать было невозможно. Слишком давно это было. Но планета и маленькое солнце были скрыты внутри золотистой туманности на окраине галактики и никого не интересовали. Долго, очень долго покой туманности не нарушали ни корабли, ни кометы.

Но века шли, словно мгновения, и планету нашли.

Манс Коннел, Второй Председатель Комиссии по перемещенным мирам, наблюдал, как из посадочного шаттла выходят дикари с последней найденной планеты. С чего перед ними так рассыпаются в любезностях Глава Комиссии и Первый председатель?

Да, планета богата ресурсами, но она не одна такая. Да, интересная цивилизация, не скатившаяся в полную дикость в изоляции от основного Доминиона. Но это же просто одна единственная планета?

Дикари были разряжены в пух и прах. На фоне строгих костюмов встречающих, формы посольской охраны и серой блестящей стали посадочного узла они выглядели абсолютно чужими. Они и были чужими, в своих длинных, до пят, свободных балахонах, расшитых золотыми и серебряными нитями, высоких шапках, увешанных бусинами и переливающихся камзолов. Кое-кто обмахивался веерами. Название этих расписных бумажных, не меньше, полотнищ, пришлось искать в справочниках архаики.

Возглавляла дикарей женщина в особенно роскошном многослойном наряде. Какие-то пояса, накидки, кружево на широких рукавах, скрывающих даже кончики пальцев. Лицо толком не разглядеть за бисерным занавесом, но, кажется, женщина, предпочитающая обращение Вдова Хан, не слишком стара. Говорила среди гостей только она и только на одном из старых диалектов Доминиона. Манс читал доклад исследователей — в сложной иерархической структуре этой маленькой планеты, чтобы общаться с иными цивилизациями, нужно иметь высокий статус в одной из ветвей власти и мандат Небесного повелителя планетки. Судя по всему, на гостей выдали только один.

Что же, тем проще.

Гости наконец закончили с приветствиями и вошли в шаттл. Манс шел последним, он, в общем-то не совсем понимал, зачем в протоколе встречи прописано его присутствие. Потому счел за лучшее разместиться с противоположной стороны от дикарей, Главы и Первого, ближе ко второму ряду охраны.

Понаблюдав за разговором, журчащем, словно вода в открытом канале, Манс подключил вирт и начал заново изучать отчеты исследователей. Под основным кластером информации оказалось несколько запароленных архивов, доступ к которым требовалось подтверждать личным генокодом.

Странно. Но все же не ясно, отчего столько почестей именно этой планетке.

Над ухом прошуршало:

— Потому что это очень интересная планетка.

Манс Коннел обернулся, поняв, что последние свои мысли озвучил вслух. Ситуация странным образом выбивала его из колеи. А комментарий дал один из охранников, из личной подписи которого стало ясно, что это один из авторов недочитанного доклада.

Сектор Рус, предположил Макс, отметив внешность.

— Чем она интересна?

— Вы не дочитали доклад, верно? Ну, там много ссылок. Но одно могу сказать. Видите ли, Вдова Хан, — охранник выразительно скосил глаза, — бессменно пребывает при Небесном повелителе, своем племяннике по браку, уже более пятисот оборотов планеты вокруг этого из маленького солнышка. А оборот этот равен стандартному году Доминиона.

Манс Коннел моргнул.

— Советую все же просмотреть архивы исследований, Второй Председатель. Это очень интересная планета, — прошелестел охранник и замолчал.

А Манс с новым интересом посмотрел на Вдову, мерно обмахивающуюся веером. Сквозь сетку из бусин сейчас, когда женщина почти не двигалась, можно было разглядеть спокойную улыбку.

Пятьсот лет говорите?

На это действительно стоит посмотреть. Ведь один из нескольких долгожителей Доминиона добрался едва лишь до двухсот пятидесяти.

Стоит, стоит посмотреть.

Зарисовка, придворный аспект

Зал, где принимали высоких гостей, высотой достигал трех человеческих ростов, расписные колонны подпирали резной потолок, с карнизов свисали алые, расшитые золотой нитью гобелены, сотканные из самой дорогой шелковой нити. Раздвижные ширмы из тонкой полупрозрачной бумаги отгораживали собирающихся гостей от прохладного ветерка и сумрачного вечера. Спускающиеся с потолочных балок пузатые фонари бархатисто-алые легко покачивались, разбрасывая рассеянные блики по тканям, лицам, золотым украшениям и прозрачным камням, заставляя их сиять и сверкать.

Подвески, покачивающиеся перед лицом, не давали сосредоточить взгляд ни на одном из присутствующих. Свет сотен огней, преломляясь на гранях хрустальных кристаллов, заставлял глаза слезиться.

Шум от разговоров, шелест богатых многослойных одеяний и бряцанье драгоценностей сливалось в один равномерный фон, различить в котором отдельные искры полезных разговоров было, пожалуй, невозможно.

Однако младший писарь Небесного двора неспешно шествовал через зал, и перед ним волнами расступались придворные. Помогало то, что одеяние его было вовсе не писарю положенное, а кому-то из высших вассалов Бессмертного императора. Соглядатаи, принявшие вид свиты, скромно шли следом, ловко направляя движение чуть непривычного к роскошному тяжелому, в пол, золотому одеянию, писарю.

Подойдя к помосту, на котором возвышался трон, младший писарь замер, склоняясь в поклоне. Поднялся послушно, следуя благосклонной руке Императора, расслабленно восседающего на устланном коврами и подушками сиденье, отошел в сторону на семь шагов, предоставляя место представления следующему гостю. Писарь удовлетворенно вздохнул, поняв, что занял условленное еще в Подземном министерстве место рядом с самыми важными и интересными гостями. И насторожил слух.

Чужестранцы одеты неподобающе просто, во что-то похожее на до неприличия короткие пао, в один слой, и штаны. Да, ткани выглядят дорого, отливают серебром при каждом движении, на обуви полно подвесок, пояса расшиты богатым узором, но один слой! И волосы у одного из гостей обрезаны по самые уши, а двух других заплетены в плебейские косы. И есть инкрустации, вырастающие из-под кожи, выглядящие как полированные изумруды, на висках, на лбу и на открытых кистях рук.

Наблюдение не мешает слушать.

Разговор ведется на незнакомом языке, но слышится что-то в интонациях, в гортанных, шипящих и скрежещущих словах, что позволяет отнести язык к тем, на которых говорят далеко на севере. Диалог идет между двумя гостями, третий стоит чуть позади и внимательно отслеживает окружение. Двое иногда прерывают разговор, старательно запоминаемый писарем, отвечая на вопросы любопытствующих придворных на ломаном низком синезе. Тех, кто обращался, писарь старательно заносил в мысленный каталог. Конечно, прислужники, порхающие вокруг, тоже запоминают все, но... всегда есть но.

Например, вот этот благородный господин с западного полуострова, явно прибывший в надежде заключить те или иные торговые соглашения со странными гостями. Те, конечно, предлагали товары с севера. Но действовали не как купцы или люди, имеющие хоть сколько незначительный торговый опыт.

Младший писарь происходил из семьи торговцев. Так что нет, эти гости никогда в жизни ничем не торговали. Хотя миссия их была не только посольская, но и торговая. Хотя бы один из трех должен иметь понимание!

Бесконечно странные люди, эти посланники. Люди ли?

Господин с западного полуострова растворяется в толпе, выносящей на суд Императора следующего лорда.

Однако пестрая толпа шевелится, выдыхает в унисон, и по велению руки Императора расходится, открывая пустое пространство.

Младший писарь следует за важными гостями, которых с почетом провожают в первые ряды в разошедшейся полукругом знати.

Церемониймейстер, возникший словно из ниоткуда, провозгласил неожиданную для многих гостью. Младший писарь не рассматривал пристально вдовствующую императрицу — тетю, а внимательно наблюдал за гостями.

Ах, несомненно, вдовствующую императрицу они не знали, но определенно знакомы с нарядом. Не нужно смотреть, чтобы знать, что почтенная дама наряжена в традициях родины своих предков. Это серебро и чернь, это непокрытые волосы, заплетенные в сложные косы. Но не эти позорные простые плебейские косицы. Это сложно нарисованное, новое лицо в синем и сером, а не привычном кроваво-красном и золотом. Это необычные длинные приталенные пао с незнакомым острым узором, это кожаные наручи, тяжелый пояс и спускающееся почти до талии чешуйчатое монисто.

За гранью внимания журчал разговор, обмен вежливыми словами, фразами перекидывалась царственная тетушка со своим Императором, легко и словно бы небрежно.

А посланники нервно шептались, подергивая пальцами. И вот странно, ничуть их слова не складывались в диалог, словно не друг с другом они разговаривали. Что ж, возможно, разговаривали они с незримыми духами. И язык этот был совсем-совсем другой, ни разу не опознаваемый, ни по интонациям, ни по звучанию.

Это... нехорошо.

Веер в руках младшего писаря шевельнулся, нервно затрепетал. Один из прислужников исчез в толпе позади.

— Тетушка порадует этого послушного племянника? — прозвучала над головами придворных воля Императора.

— Конечно, эта тетушка будет рада исполнить волю Императора, — ответствовала благодушно вдовствующая императрица. В унизанных темными кольцами пальцах шевельнулся веер.

Толпа раздалась еще шире, замолкли перешептывания. Выстроившиеся позади женщины незаметные прислужники в сером оказались музыкантами, и словно по мановению руки зал превратился в сцену.

Веер в руках женщины качнулся, набирая ритм, зазвучали барабаны. Теплый глубокий голос вознесся к резным сводам.

Писарь смотрел сквозь завесу сияющих кристаллов. И он видел, как мелко вздрогнули двое из гостей, услышав первые слова песни. Как лихорадочно шевельнул губами третий, недовольно щурясь и подрагивая мизинцем руки в такт быстрому, но протяжно-зовущему ритму барабанов и тягучей пронзительной флейты. Как они по очереди касались мочки уха, морщились, когда голос вдовствующей императрицы углублялся настолько, что в ушах начиналась дрожь. Как один из посланников, расширив глаза, перешел на третий за сегодняшний вечер язык, почти не скрывая разговоров с воздухом.

Младший писарь Подземного министерства не раз слышал завораживающие змеиные песни Вдовы Хан, не раз видел, как выдают секреты шпионы и воры под пристальным ее взором. Но Сказания Севера, всего лишь Сказания Севера, и посланники... больше не посланники. Опасные обманщики, разговаривающие с духами.

И с ними можно будет играть.

Флейта все угрожала, подчиняясь увитым темным металлом пальцам и полным алым губам, за которыми не было клыков.

Подземному министерству будет чем заняться в ближайшие годы.

Зарисовка, о севооборотах и рокировках

— Так значит, все согласно нашим планам получилось?

-Все верно, госпожа, — поклонился староста, — рис после травяных бобов сам-десять дал на полях, а вот на тех, что по традиции растили, едва до сам-трех собрали.

Госпожа кивнула удовлетворенно, звякнув подвесками в шпильках, переложила руки в широких рукавах и поджала губы.

— Тогда продолжим согласно планам. Арендаторы пусть меняют оборот, но только те, что согласятся добровольно! Мне тихие вредители не нужны. На моих личных полях, тех что на террасах к востоку, половину переводи на первый оборот, последовательно... впрочем, вот записи. Надо бы размножить.

Из расшитого перьями птицы огня лилового шелка рукава появились объемистые свитки. Староста почтительно принял опечатанные тубусы.

— И запиши всех, кто добровольно перейдет на мой оборот, отдельно. По ним я отдельно...

Госпожа замерла и повернулась к длинной дороге, изгибающейся между холмов. Там поднялась пыль, размазывая четкую линию горизонта.

С дозорной башенки донесся свист.

— Ну вот, гости пожаловали. Вы, господин Хун, знаете, что делать, верно?

— Конечно, госпожа.

— Так займитесь тогда, хорошо? — женщина, шурша праздничными шелками, поспешила с закрытой веранды наружу, к главным воротам.

— Конечно, госпожа, — староста Хун, прибрав свитки, покачал головой.

Госпожа действительно волнуется. Обычно она себе такой грубости не позволяет, ни с кем. Но вот в такие моменты дикое воспитание берет свое. Впрочем, Хун не в обиде. Столь важных гостей, из самой столицы, в поместье Хан никогда не принимали. Справятся ли слуги?

Впрочем, то не его дело, хотя госпожа и не склонна наказывать любопытствующих, по крайней мере палками или плетьми. Вот новой работой, это да...

Староста миновал суетящихся слуг, развешивающих последние гобелены и ало-золотые фонари во внутреннем дворе и разместился в бывшей кладовой, превращенной в удобный кабинет.

Чаю, пожалуй, сейчас он не дождется. Что ж... обойдемся. Усевшись на подушки и посетовав на возраст, не щадящий колени, не смотря на все практики, коими щедро делилась госпожа со всеми от мала до велика, староста потянулся к полкам. Как удобно, близко были поставлены алые лакированные шкафчики с множеством отсеков.

Из одного такого были извлечены горелка, глиняный чайничек и запас недорогого листового чаю. На маленьком огоньке, заплясавшем между чугунных загогулин, быстро забулькала вода из серебряного кувшина, между опорных столбов поплыл терпкий аромат. В высокой лампе за прочным стеклом также нужно разжечь огонек, скоро солнце опустится за холмы и стемнеет, и через окно, затянутое прозрачной бумагой, не будет поступать достаточно света, чтобы разобрать письмо. И вот кисть нырнула в густые чернила, чудесные, всегда находящиеся наготове чернила.

Итак, севооборот с бобовой травой, нужно описать подробнее...

Староста погрузился в работу, тщательно и разборчиво выписывая на длинном листе знаки и вырисовывая картинки. Не так уж много грамотных среди арендаторов.

На шум и гам за дверями он перестал обращать внимание почти сразу.

Закончив с записями, когда уже совсем стемнело, староста отправился на поиски госпожи Хан. Которая обнаружилась во внутреннем дворе, в одиночестве в значительном расстройстве она расхаживала между драгоценных самшитов, вскидывая руки и разговаривая с воздухом.

Староста старательно не вслушивался, но громкий монолог, обращенный к предкам волей-неволей разбирал.

— И мама, разве вы, в своей мудрости не могли бы выбрать не кого-то из рода Хань! И благородный отец, кто ж разрешил вам взять в жены северную варварку. Так, что получилось потомство достаточно благородное для брачного предложения от императорской семьи! Да мне делать больше нечего, только в императорских рокировках участвовать... ох, мама, надеюсь вам там, на Небесах, беспокойно! О, господин староста! Я совсем про вас забыла! Гости! — госпожа сложила руки в извинении.

Староста Хун поклонился.

— Я вполне понимаю, я прекрасно справился с посланиями и сам. Вас можно поздравить, госпожа?

— Да, с тем, что я выхожу замуж в Небесный город, за самого Великого императорского брата. Будь проклята политика и политические рокировки! Мы только севооборот наладили.

Староста округлил глаза. Это чрезвычайно высокая честь! Но как?

— Ах, вы не знаете, мой отец имел несчастье происходить из рода Хань, из страны Фань, и все бы ничего, но они наследие и по мужской, и по женской линии считают. И ах, моя драгоценная мать приехала в эту страну со своим отцом, посланником Северных лесов, братом одного из князей Севера. Мы не говорили об этом, и даже сменили имя рода на местный манер. Но вот! Все, все придется решать как-то...

Госпожа щелкнула пальцами.

— Будет сложно. Придется подыскивать управляющего. И писцов, и новых слуг, для Небесного города — то? И все из-за какой-то глупой беглой романтичной девицы, пренебрегающей своим долгом! За горы она сбежала, с мелким каким-то князьком, вместо того, чтоб как подобает закрепить военный союз. Имперский брат стар? Молю вас, Внутреннему дворцу какое до этого дело? Но в итоге что? Я! Выхожу! Замуж! Вот сорок сезонов без этого прожила и дальше бы жила... Но долг свой я знаю. Ох, прошу прощения, господин Хун! Староста только поклонился, и куда ниже, чем раньше. Он тоже знает свой долг. Он будет молчать и служить. Деревни, в конце концов, никуда не денутся. А севооборот, что севооборот. Может, он теперь на всю Империю распространится. Потому что госпоже Хан, ну или Хань теперь уже, быстро станет скучно в Небесном городе. А то он свою госпожу не знает?