Полная_ерунда_Зимы_2024

Занятно, занятно... Воронов Пётр Алексеевич, восьмидесятого года рождения, интересный субъект — я разглядывал голограмму физиономии так назаываемого "попаданца".

Данный индивидуум смешал все карты и спутал все планы — чуть что — бегом под крыло ненаглядного КГБ и вперёд, рассказывать предкам, как жизнь обустроена. Причём сам он — человек не самый приятный — детище постсоветской России, вольготных нулевых, когда англофилия в России превратилась во всеобщую манию. То есть как человек он, может быть, неплохой, но воспитан в либерально-западной традиции — и это раздражало. Потому что о чём с таким человеком говорить? Он ничего не понимает в политике и верит в непреложность западных истин о рынке, свободе, и прочей чепухе, которая работает ровно тогда, когда выгодна кому надо.

Кресло скрипнуло подо мной, давно пора смазать эту дрянь — стыдно сказать — космический корабль, етить его мать, а скрипит и бывает местами гремит как старая развалюха. Да и кое-где корпус после инцидента нуждается в ремонте. Этим я и занимался после того, как появилась аномалия и я, вместе с Вороновым и ещё двумя организмами оказался в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году.

Да, аномальные происшествия бывали разные — иногда закидывало к нам, а иногда нас — обычно это исправлялось, в рабочем порядке — но чаще всего речь шла про различную космическую пыль и прочие малозначительные объекты, такого, чтобы сразу несколько человек перекинуло вниз по временной линии — с подобным я встречаюсь впервые.

Корабль запеленговал наличие Воронова — по его мобильному телефону, он излучал хоть и слабые, но отчётливые радиосигналы. Далее уже отслеживание происходило поставленными на него следящими устройствами.

Шестьдесят пятый год... так, что я вообще знаю про шестидесятые годы двадцатого века? Холодная война, противостояние "сверхдержав" — умирающего призрака коммунизма и вырождающейся псевдодемократии. Что там ещё? Элвис пресли и Ленин — ну мало, мало я знал про двадцатый век!

Поэтому занялся тем, что исследовал исторический момент, если так можно выразиться — читал исторические документы, смотрел документалистику. Тем не менее — про "попаданца" я не забывал, за ним приглядывал корабельный ИИ, не знает ли он чего-то такого, экстраординарного. Отчёты о его похождениях поступали мне на стол. Если так можно выразиться — стола у меня не было.

* * *

— Ничего себе ты начитанный, — я удивился, разглядев большую стопку документов, которые написал от руки Пётр Воронов, — прямо ходячиу учебник истории.

— Вы кто? — Воронов тут же повернулся, но был явно не в настроении разговаривать, — вы от Шелепина?

— Нет, отнюдь, — покачал я головой, — позволь представиться — Вилли. Можно просто Вильгельм Родерик Карлайл Четвёртый, но предпочитаю просто Вилли, — махнул я рукой, — ты конечно счастливчик каких поискать. И твоя дама тоже, редкий экземпляр. Надо же было так — попасть прямо в фокус временной аномалии — это я скажу тебе не хрен собачий. Всё равно что плюнуть в небо и сбить голубя.

Воронов поджал губы. Но расслабился.

— Значит, ты тоже из не местных? Как ты тут оказался?

— Это другой вопрос, главное — как оказался тут ты. Судьба наверное такая. И главное сразу к власть имущим под крылышко — чувствуется наследственность. Партийная. Хорошо, — я отложил документ, составленный Вороновым, — решил поменять историю?

— Не я решаю, я лишь говорю что спрашивают.

— Это верно, это даже правильно, — кивнул я, — ну что, будем знакомиться. Тебя я уже знаю, ты меня нет — да, я тоже попал в эту, дерись она конём, аномалию. Такое происходит крайне редко, а чтобы на пути аномалии оказалась земля и люди на ней — вообще случай крайне беспрецедентный.

— Что за аномалии?

Воронов сидел в своём кабинете, за старомодным рабочим столом. Это вообще-то был кабинет хозяина дачи, но хозяин дачи в нём никогда не работал — поэтому тут работал Воронов. Он выглядел прямо как большой начальник из советского кино.

— Долго рассказывать — космические аномалии пространства и времени. Такое случается, природное явление. И мы с тобой попали в его эпицентр, как раз, когда оно разразилось на полную катушку и разыгралось. И мы оказались заперты в этом архаичном времени — без возможности вернуться назад. Хотя... для тебя оно не столь архаично — ты можно сказать почти местный. Несколько десятилетий — не срок.

Пётр аккуратно и медленно кивнул:

— Несколько десятилетий? Хорошо. Значит, ты товарищ по несчастью.

— Можно и так сказать. И в этом времени надо обустраиваться — лично я предпочёл бы обустраиваться в более спокойной обстановке, но тут вылезаешь ты и твоя связь с КГБ. Спалил контору — теперь от них не убежишь — и будешь работать внештатным консультантом за спасибо всю жизнь.

— Ну я надеюсь, не всю жизнь. Я не так уж и много знаю. Что знал — рассказал, вот, пишу. Постой, а ты из какого времени?

— Из более далёкого. Вообще, за столкновением вас было интересно наблюдать — с одной стороны старые партийные боссы, с другой — продукт, так сказать, позднего постсоветского периода — эпохи, когда в стране ещё не возникло полноценного государственного самосознания и у населения была популярна англофилия позднего СССРа. Вера в частный капитал и законы рынка... — я ухмыльнулся, — занятно, занятно — всего десяток лет — а какие изменения в людях, в стране, в сознании — поразительно.

Воронов развёл руками:

— Ну и что?

— Ну и всё. Нет, я не хочу тебя обидеть — ты не можешь быть виноват в том, что ты типичный продукт своего времени. И сформирован в том числе под влиянием его модных политических тенденций — но наблюдать, как ты бодаешься со старомодными партийными боссами — было забавно. Да, я вас немного прослушивал.

Воронов кивнул:

— Хорошо. Признаю, в определённом смысле наше время такое.

— Десятый год, да? Или восьмой? Эпоха до второй холодной войны, до гражданской, застой. Никаких войн, никаких катаклизмов, англофилия и откровенное предательство части элит, ставшее модным, спокойные времена сытости и бездуховности, медленного поглощения твоей страны западными цивилизациями. Только здесь так жить не получится — даже в эпоху застоя.

— Поглощения? — Воронов не понял, он задумчиво постучал карандашом по зелёному сукну на столе, — и как?

— Хером по губам им поводили, а не поглощение. Собственно, я об этом и веду разговор — скорее сам с собой, чем с тобой. Пытаюсь охарактеризовать твою личность. Эпоха сначала безвластия, а потом сытости, когда государство не вмешивалось в жизнь людей и на любые проблемы просто подкидывало больше денег, проблемы не решались, но народ молчал и не возмущался — не до того было. Отходили от шока девяностых. Вообще, исторически считается, что формирование России как государства происходило десятилетием позже твоего сюда провала. А ты жил в период, когда в Россию попытались насадить чужеродную ей цивилизацию — заодно отведя роль бензоколонки с ядерным оружием.

— Разве не так?

— Боюсь, что совсем не так. По крайней мере, бензоколонка не дала бы просраться всему западу так, как это сделано было позднее. И не расколола бы мир, начав новую постгегемоничную эпоху. Это надо учитывать — то, что в твоём времени ворчали отбитые на патриотизме личности — лет через пятнадцать с трибун горлопанили политики в европе и США. Про то, что плевать им на суды, на законы, что Россию нужно расколоть на куски, победить на поле боя, про вечную вражду, и так далее. Короче, взгляды на них, принятые в СССР оказались гораздо ближе к реальности, чем та маска "друга сэма", которую они натянули в твоём времени. И естественно, вся эта шелуха брендов и прочих соблазнов для дурачков — со временем спала.

— И чем закончилось?

— Распадом.

— России?

— Нет, почему. Сначала "американского миропорядка", потом евросоюза — из-за внутренних противоречий и откровенного превращения его в самую гнусную и гнойную версию совка. Потом соединённых штатов — в которых началась гражданская война, содом и гоморра нового времени. Под шумок ещё много войн вспыхнуло, локальных.

— Я бы не сказал, что это заметно, но причин не верить тебе у меня нет.

— Конечно. У меня есть даже сотни разных видео и прочей аналитики по этому периоду — ну знаешь, блогеры всякие, доморощенные философы, официальные версии и прочее. Медиаполе так бурлило, что эпоху твоего времени можно считать великим молчанием ягнят.

Воронов встал, размял спину.

— И что, всё это в топку? — кивнул он на листы.

— Нет, отнюдь. Полезная информация тут имеется, и немало. Я могу подкинуть тебе принтер для этих целей и кое-какую справочную информацию — но она уже неактуальна. Ты уже вмешался в события — и последствия могут быть... самые неожиданные.

Пётр задумчиво кивнул:

— Понимаю. Занятно, а почему ты пришёл только сейчас?

— Ты вроде бы перестал общаться каждый день с Шелепиным и его друзьями — поэтому у тебя свободного времени масса. Да и потом — это ты наиболее близкий к ним по времени — я сам изучал эпоху по документалкам и документам — что я могу сказать? Ничего. Так что пока ты тут парился — я отдыхал на пляжах франции, развлекался с местными девушками, кушал отличные коктейли и сделал себе отпуск. Тем более что мой космический корабль в ремонте был — у него при переносе половину пилона срезало и знатно так потрепало. Но сейчас восстановили всё. Чтобы раздавать советы другим по поводу электроники — тебе самому неплохо было бы лет на двадцать перенестись в будущее и разобраться, что как работает... Что взлетело, что пошло камнем ко дну, то есть ты ещё сам не очень сильно разбираешься. В твоём десятом году ещё был период бурного роста потребительской электроники — и нестабильности соответственно.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Посмотрим несколько документалок. Точнее несколько десятков документалок про развитие техники, смартфонов, VR, компьютеров, и этих... как их... ноутбуков, и всего такого прочего. А там виднее будет.

* * *

Благо что набор видосов найти не составило труда — ИИ корабля подобрал несколько сотен — и скомпилировал из них подборку про все виды потребительской электроники — в про-версии — то есть с деталями того, на какой базе, как и зачем что-то делалось. Воронов с интересом слушал про смартфоны, приложения, позже перешёл к банкингу — немало удивился тому, что в России этот сектор оказался на долгое время самым развитым в мире — потом перешёл к компьютерам... просмотрев по диагонали — тут ничего неожиданного не было.

А вот промышленная автоматика и нейросети его особенно заинтересовали — он тиранил эту тему где-то часа два — я включил ему видео на планшете, который так же создал "по чертежу" из прошлого моего, и будущего — для Воронова. Воронову планшет очень понравился — хотя он и отметил его неудобность и малую приспособленность — больше, чем телефон, но хуже, чем компьютер. Это было правдой.

Я сел в большой гостиной, где завис Воронов, и решил пока покушать и перенёс с корабля то, что купил во Франции — три большие пиццы. Хорошо их в этом времени готовили, черти — всего в достатке, и сыр хорош, и салями, и ветчины, всё вкусно до ужаса. А какой запах... М... можно захлебнуться слюнками.

Пётр так увлёкся этой темой, что забыл про всё на свете — я же, покушав досыта, вымыв руки, сбежал на корабль временно.

— Поразительные успехи, — едва я появился в гостиной — внезапно, быстро, за диваном Воронова, как он прокомментировал, — но в принципе, меньшего я и не ожидал.

— А меньше и не надо.

— Что это у тебя за пакеты?

Я притаранил два больших пакета, набитых корбочками.

— Это умный дом. Развлечение — я сам до сих пор изучаю эту тематику — и думаю, заняться по профилю автоматизации рабочих процессов и прочем, — поставил оба пакета на диван рядом с Вороновым, — большой и дорогой комплект, кстати. Собран из систем, которые продавались в... чуть позже твоего времени, короче говоря. Прежде всего — у меня сохранился образчик, экзотический, раритетный, примитивной нейросети, называется яндекс-алиса. Голосовой помощник, он же умная колонка-станция. И система умного дома — довольно обширная.

Пётр посмотрел на это всё.

— И зачем это тебе?

— Просто изучаю монтаж и использование. А у тебя тут такое удобное здание — прямо конфетка для изучения подобного.

— А, ну понятно.

— Я для тебя тоже подарок принёс — по твоему профилю, электронный. Комплект ардуино и всего, что с ним связано — датчики всякие, микрокомпьютеры, моторчики и прочее. Всё для обучения программированию и прикладной автоматизации. Говорят, эта штука помогает отточить свои програмистские навыки — а у тебя они вроде бы есть.

— Примитивные.

— Вот и займёмся делом. Тыжпрограммист.

Я вытащил из пакетов много чего — в том числе большую прямоугольную коробку. Внутри был ноутбук — новый, образца две тысячи двадцать пятого года. Мощнее вороновского раз в сто, наверное, если не больше. Но всё так же компактная штука. Пётр открыл коробку и у него аж слюнки потекли, он достал компьютер и тут же его включил, прикусив губу. Ему до ужаса видимо хотелось его помацать во всех смыслах.

Он подключил его к розетке.

— Придётся тут сделать новую электрику, хотя бы частично.

— А зачем?

— Для электроники. Судя по всему, характеристики тока сейчас в розетке полная дрянь. Вот мы этим и займёмся — обустройством твоего логова.

— Не вижу смысла.

— Не видишь? Твои друзья-партийцы плохо себе представляют, что такое электроника — для них это радиоприборы и какая-то непонятная ерунда. Поэтому лучше, наверное, продемонстрировать им это на практике, вот в чём глубинный смысл, так сказать, — пояснил я, — времени у нас море, до вечера ещё далеко. Электрика тут сделана примитивно — поверхностно, поэтому пойдём. Надеюсь, ты ещё умеешь обращаться с проводами, стриппером и прочими электротехническими приблудами?

Воронов кивнул:

— Умею.

— Тогда пошли сделаем себе хорошее электропитание. Это как минимум. Нормативы, принятые в СССР плохо удовлетворяют нашим нуждам.

Работа была облегчена с помощью инструментов из моего времени — потому что тут я скромничать не стал — иначе мы бы тут неделю возились. Да и работы то было — не так чтобы очень много. Проводка в доме была сделана старомодно — в виде двухжильных проводов, импортного производства, кстати, шла она снизу, в открытом виде, под потолком. В штробы не была заложена.

Корабль отправил нам бухты кабелей, инструменты, и много различной соединительной и разветвительной фурнитуры — и мы начали, собственно, работу. Задача была простая — поставить на входе щиток — я его собрал лично, закатав рукава, прикрутил на стену щиток, в который воткнул дюжину автоматов, блок вольтамперметра, блок ввода резерва — который при падении напряжения на входе — переключает на другой вход.

Другой вход — шёл от генератора — генератор пришлось опять заказать у корабля — его изготовитель работал как перпетум мобиле. Электрогенератор мы искали куда поставить — в итоге нашли место внизу, под окнами первого этажа, с торца дома — туда, незаметно для всех, корабль перенёс большую установку — стационарный генератор в защитном шумо и теплоизоляционном кожухе. Я его заправил, залил всё, что надо, протянул по стене дома толстый провод, который входил на второй этаж чуть выше, через спальню Екатерины Васильевны. Нам пришлось согнать Катю — а Пётр по ходу дела ещё и представил ей меня, объяснив, кто я и что здесь делаю.

Само моё присутствие его не очень то удивило — скорее наоборот, оно объясняло многое из того, что с ним произошло — поэтому Воронов хоть и удивился — но не сказать, чтобы был шокирован. Больше его удивило всё, что я ему говорил. Он ведь продукт своего сытного и вольготного времени, западофил, либерал, так сказать, креативный класс, малый бизнес.

Толстый провод протянули к вводному щитку, и рядом с ним — в комнате, я повесил настенный аккумулятор на двадцать ампер-часов. Аккумулятор выглядел как чёрная прямоугольная симпатичная штука, вроде газовой колонки или электрического бойлера — у него был дисплей на передней панели, сенсорное управление.

— Надолго его может хватить?

— Не знаю, как разряжать. Это четыре шестьсот ватт-час. Если вся сетевая электроника жрёт у нас в общей сложности киловатт — то хватить его должно на четыре часа. Плюс освещение. Нужно поменять лампочки. Займёшься этим?

— А лампочки зачем?

— Поставим умные, на протоколе зигби. Светодиодные, чтобы они меньше жрали электричества. А то эти лампы накаливания... да, удобные, но мне как-то их свет непривычен.

Воронов пожал плечами:

— Как знаешь. Хотя я не уверен, что стоит.

— Стоит, стоит. Так, розеток мы смонтировали дополнительно пятьдесят штук. Заземление сделали, генератор на пятьдесят киловатт поставили, АВР сделали, стабилизатор напряжения повесили, аккумулятор резервного питания повесили, что забыли?

— Отдохнуть забыли.

— А, да. Хочешь пиццы и пивка? Пицца только что из Неаполя, пивко только что из Баварии. И то и другое из небольших домашних ресторанов, ручной работы.

— Ты умеешь соблазнять. Вперёд!

* * *

*

И правда было очень хорошо и вкусно. И мы начали разбирать пакеты, которые я принёс четыре часа назад. В них было полным-полно коробочек с устройствами так называемого "умного дома". Я изучал компьютеры и автоматику учил на примере построения своими силами подобных систем — своими — это значит собственноручно создавать всё. А в этом случае — всё уже было придумано до нас — нам осталось только прикрепить и настроить. Однако, было интересно — в большой коробке лежали два десятка датчиков движения-присутствия-освещённости. Это были маленькие, размером с... ну пусть будет с головку сигары, или пробку от шампанского, датчики, приклеиваемые на двусторонний скотч, который шёл в комплекте.

Основой основ в умном доме был хаб — а в самом продвинутом — хаб, обладающий серьёзными программными возможностями. Всё это было в так называемой "умной колонке" с голосовым помощником — и хаб, и голосовое управление. Я подключил её, поставил на полку, и полез на планшетку, настроил. Десять минут провозился, голосовой помощник Алеся запомнила наши голоса, свой адрес, местоположение, а так же подключилась к серверу корабля через систему спутниковой связи. К его нейросети, хранящейся в отдельном компьютере на корабле, к его базам данных.

Дальше уже мы вытащили из ящичка упакованные один к одному датчики — маленькие, квадратненькие, похожие на специфический коробок спичек. Белый датчик с скруглёнными углами — и таких датчиков было три типа — датчик вибрации, комнатная метеостанция — измеряющая температуру, влажность и давление, и датчик протечки — который предотвращал затопление. Последний нуждался в драйвере шарового крана — чтобы поставить ещё и шаровый кран с драйвером пришлось перекрывать воду ниже, убирать напор, и перекручивать краны, установив вместо обычного — кран с электромеханическим приводом.

Метеодатчики — разместили в комнате, в разных её углах, у пола и потолка, в коридоре, в спальнях.

Я прикрепил к потолку, забравшись повыше, беспроводной датчик дыма и контроля качества воздуха — последний определял количество пыли в воздухе, количество углекислого и иных газов, таких как пары бензина, или продукты горения.

Разжились телевизором — большим, восьмидесятидюймовым красавцем — и пока Воронов вешал его на стену, я поставил увлажнители воздуха — две штуки, и воздухоочистители — две штуки в большом зале, и по одному комплекту в спальнях. И дополнительно озонатор, который прикрепил на стену, воткнув его через реле зигби.

— Вроде всё? Что ещё осталось?

— Нет, Петь, осталось много чего. Вот, возьми, — я поднял коробки, — это датчики дверей. Надо установить на все двери — стандартная схема с герконами. Поставь и нажми на сопряжение — хаб его сам найдёт, он постоянно в режиме поиска.

— Понял.

— А я пока займусь камерами наблюдения.

— Камерами?

— Да, камерами, что тебя удивляет?

Камер было девять штук — компактные, небольшие, поворотные, требовали собственного питания от сети через блок питания или по USB. Потолки тут были очень высокие, так что установить камеры не составило труда — я по стремянке поднялся, поставил — одну с обзором гостиной, в коридоре, в кабинете, в петиной спальне, в Катиной спальне. Пётр же пока что прилеплял к каждой двери по датчику открытия-закрытия.

Последним штрихом — мы установили лампочки, да не простые, а лампочки умные, светодиодные, с ЛГБТ-подсветкой — то есть РГБ-цветами. Лампочек было достаточно много, использовали стандартные для времени Воронова светодиодные.

— Ну вот вроде бы и всё, — я сел за стол, закинув ногу за ногу, — а теперь нужно всё это настраивать в хабе. Приложение есть на твоём новом ноутбуке.

— Хорошо, но как?

— Всё уже придумано до нас, так что разберёшься.

Сценариев особенно много создавать смысла не было — датчик движения и освещения — включал свет, если кто-то двигался и было слишком темно. Дальше — обогреватели — пять тепловентилляторов — один на стену в гостиной, два по спальням Пети и Кати, ещё один на стену в коридоре и один в кабинет Воронова, но уже инфракрасный, тоже настенный.

На прикроватной тумбе Воронова и Екатерины и в гостиной — большая умная лампа-ночник — с рассеянным и очень приятным светом, две таких же — в гостиной, на книжных полках. Лампы были многоцветными, хорошо диммируемыми и слушались голосовых команд.

По ходу дела пришлось ещё установить управляемую через реле вытяжку в систему вентилляции, драйвера для монументальных советских штор на окнах, причём для всех на этаже. И на входе на второй этаж — где была деревянная дверь — врезали смарт-замок, с кодом, отпечатком пальца или ключом. Так что попасть так просто было нельзя.

Отпечаток хозяина дома — Шелепина, и его друзей, а так же наши, внесли в базу — благо найти в доме его отпечатки труда не составляло. А вот слугам следовало бы держаться от этого этажа и всех научно-технических чудес, что тут обитают — подальше.

Последним я распаковал робота-пылесоса. Их было пять штук — таблетки такие ездящие по полу — и настроил им профиль пола — на полу тут был паркет, ковры, всё солидно, и нужно было регулярно их убирать.

— Вот теперь действительно всё, — я отряхнул руки, — теперь это место похоже на дом более позднего времени.

— Да, намучались, — Пётр рухнул на диван, наблюдая, как робот-пылесос ездит по полу и щётками чистит ковёр, — ну дело твоё, каприз.

— Можно и так сказать. Заодно есть на чём тебе пооттачивать свои навыки программирования. Хотя... тут надо создать сценарии — конечно голосом можно всем управлять, но автоматику никто не отменял.

Воронов быстро разобрался, как это работает и создал несколько простых сценариев — насчёт удержания определённой температуры и влажности в комнате, сценарий для открытия и закрытия окон, включения и выключения света автоматически, по датчикам движения, сценарии для умных, то есть беспроводных кнопок — которых поставили несколько штук вместо обычных выключателей, проводных. И мы этим увлеклись — создавая соответствующую автоматизацию.

К вечеру — когда уже было семь часов, Петьке это надоело и мы включили кино — на этот раз не опостылевший мне и ему "аватар", а марвелл. Тоже киновселенная-кинокомикс, очень красивая и бессмысленная. Но Воронов то с ней не был знаком совершенно, да и мне не в тягость, да и наконец-то повесил Петька большой экран.

Ну а пока он вкушал киножвачку голливуда, вместе со своей девушкой в обнимку — я занялся оргтехникой, которую заказал у изготовителя корабля. Необходимо было обустроить кабинет Воронова — писать от руки — то ещё удовольствие. А заодно на мой корабль "уехал" ноутбук Воронова и вся электроника, что при нём была — некоторая производства поздних девяностых. Старомодная, но вполне работоспособная, как ни странно.

Пока они там приобщались к дегенеративной культуре голливуда — распаковал в кабинете большую коробку с лазерным принтером-МФУ, несколько пачек бумаги. В кабинете был собственный телефонный аппарат с отдельной линией — что для эпохи электромеханических АТС — большая роскошь. Прикрепил на стену на двусторонний скотч роутер, чтобы соединить все эти элементы воедино, собрал новое рабочее кресло — более комфортное. Наконец — в кабинете я повесил, попросив с корабля, ещё один большой настенный аккумулятор, повесив его сбоку, и подключил сеть в кабинете через него.

Посидел немного в этом роскошном, по меркам советской госдачи, кабинете, покрутился на новом кресле, погладил руками зелёное сукно на столе. И понял, что кое-чего не хватает — не хватает немного... роскоши. Кабинет эвон какой — просто конфетка, стол роскошный, наверняка ещё даже дореволюционный — а на стенах ни картины, ни украшения, ничего. Безлико.

Полазив в планшете, нашёл в разделе декораций такое количество самой разной всячины, что глаза разбегались. В итоге на стол поставил подставку с высококачественными перьевыми ручками, не вписывающийся в интерьер белёсый пластмассовый телефон — их тут было два — один по посёлку, второй городской — заменил оба на кнопочные, но красивые, с отделкой и всеми соответствующими понтами, включая позолоту бронзового корпуса и узоры. И ещё один — простая радиотелефонная трубка на базовой станции.

Чего-то кабинету не хватало. Точно! Сейфа — большого красивого сейфа. Его перемещение было той ещё задачей — впихнул мебельный сейф к шкафу — это был железный шкаф, не особенно прочный и взломостойкий — но всё же, просто так его не открыть, ключи как-никак. Хм... На всякий случай сейфу нужно содержимое — корабль "напечатал" мне несколько пачек банкнот по двадцать пять рублей. Чуть ниже был пистолет — тоже на всякий случай — мало ли что. Оружие корабль изготовил неохотно — из раздела оружие, выбрал два пистолета — ТТ и бесшумный "карманный" ПСС, и несколько пачек патронов к каждому из них.

Кто предупреждён — тот вооружён, а кто вооружён — тот вообще молодец. Почесав тыковку — заказал из того же раздела "самооборона" ещё несколько экземпляров оружия этого времени — четыре перцовых баллончика, пять травматических пистолетов "Оса", двухзарядных.

Собственно, а разве надо больше? Чтобы в случае чего — если кто-то решит побузотёрить — можно всыпать по первое число.

Записи Воронова, которые он бросил на столе, я убрал в отдельное, пустое отделение в сейфе. Нечего особо важным документам лежать на виду — куда мало ли кто зайти сможет.

Конечно, предпринятые меры мало походили на полноценную сигнализацию от воров — но дом и без того хорошо охраняли — это скорее против очень любопытных служанок, которые могли заглянуть куда не следует. Всё же с этим нужно считаться.

Ну... кажется, всё. Теперь точно всё сделано с максимальным комфортом для работы. А мне то что? Пусть Воронов перед предками за меня отдувается — я на нём экономить не хочу.

Дав боту команду выключить свет, покинул кабинет. В него мы тоже врезали замок с биометрией — то есть сканером отпечатков пальцев, постороннему человеку открыть его не зная кода и не имея ключа будет невозможно.

Воронов уже закончил просмотр одного фильма, второй смотрела Екатерина Васильевна, она же Катя, а Петя под ночь захотел поиграть со своей новой игрушкой — мощным ноутбуком, во много раз мощнее его чайника.

А мне был интересен его, пусть это и картошка.

— Вилли, как хорошо, что ты зашёл. У меня есть пара вопросов — а ты мог бы достать компьютер местного времени?

— То есть? Купить или сделать?

— Вообще без разницы.

— Сделать конечно проще, но нужен образец. У меня схемотехники такого ретро нет. Купить надо хотя бы один. Ладно, а зачем тебе калькуляторы местной эпохи? Они же ни на что не способны.

— Ну не скажи, — Пётр оторвался от своего ноутбука, который его захватил целиком, — мне было бы интересно, можно ли подключить к компьютеру местного времени — данный ноутбук, или периферию хотя бы.

— Маловероятно — но через разного рода переходники и аппаратные драйверы можно конечно сделать. Контроллера RS на ноутбуке нет, но есть отдельный, с подключением по USB. К нему уже можно подключить нечто вроде местных пепелацев. А в чём ТЗ? Ну то есть — зачем оно тебе надо? Просто поиграть?

— И да и нет. Хотелось бы смастерить что-то такое, чтобы можно было писать код на местном компьютере, а компиллировать его на ноутбуке.

— Для этого не нужно проводного подключения. Записать код на перфоленте — а считыватель перфоленты или магнитной ленты к компьютеру — подключить несоизмеримо проще. И всё.

— Но загрузка будет занимать некоторое время.

— Это минус, да. И писать придётся на ЭВМ — а для этого нужен компьютер — хотя бы уровня PDP-8. Кстати, я один такой приобрёл в коллекцию — у меня на корабле стоит. Хочешь покажу?

— Конечно! Спрашиваешь ещё!

— Секунду, сейчас его перенесут.

Компьютер появился на столе через секунд двадцать — массивная такая дура, похожая на холодильник — снизу были клавиши, за полупрозрачными дверками виднелись платы. Воронов залез в эту херодрыгалу посмотреть.

— Ничего себе. Компьютер. Работает?

— Работает. Один из первых экземпляров в продаже. Им очень непросто пользоваться — нужно вручную вводить программу загрузки.

Я показал, как это делается — флажковыми переключателями вводятся нули и единицы — это выглядело кошмар как экстравагантно. Никакого тебе запуска по кнопке и загрузки — загружать нужно вручную, в прямом смысле слова.

Множество лампочек на переденей панели светились и создавали иллюминацию и создавали впечатление какой-то очень сложной машинерии.

Хотя эта штука была проще калькулятора во времени Воронова — то есть реально простейшая машина. Но... Она работала! Воронов взял большую книжечку на английском — основы программирования на PDP, которая шла в комплекте, и взялся читать.

— Какая интересная штука, очень интересная. Но архаика.

— Тебе бы неплохо научиться этой архаикой пользоваться.

— Нет, спасибо, но не моё, — Воронов закрыл книжечку, — я не выдержу эти кнопки тыкать до скончания веков.

— Тоже верно. Нервы никто не отменял — но штуку для чтения перфоленты можно вполне подключить, и терминал-телетайп тоже.

— Я лучше займусь Ардуино. Интересно, что можно сделать на его базе?

— Вот например такое, — я достал небольшую штуку, похожую на стик, — компьютер, вполне полноценный. С питанием от ЮСБ-порта, на процессоре кортекс — техпроцесс сорок нанометров. Изначально это был геймстик — в него вшиты эмуляторы множества игровых консолей и их железа — то есть оно запускает игры.

— С денди?

— Ну вроде да. Вплоть до плейстейшн-один. Я хотел изначально поиграть в старинные игры и почувствовать их, так сказать, временную эстетику. Для этих целей изготовил аналог телевизора годов восьмидесятых — сони тринитрон, через переходники воткнул эту штуку, поиграл — вышло забавно, но особого счастья не получил. Хотя было любопытно.

— Я бы тоже хотел поиграть.

— Нет, я отформатировал флешку на радостях и загрузил в неё новую прошивку — андроид, с графическим интерфейсом и кучей программ эмуляторов компьютеров. Он умеет эмулировать советские и несоветские калькуляторы, БЭСМ-6, Агат — он же условно копия Эпл-2, ZX, и других. Всего девяносто шесть программ-эмуляторов, которые имитируют компьютеры.

— Вот это я понимаю интересно, — покивал Воронов, — прогресс.

— Прогресс, кто же спорит. У него всего один порт — поэтому лучше тот же набор программ запускать на более развитом микрокомпьютере или даже ноутбуке.

— Тоже верно. Ладно, а это куда?

— А это куда хочешь, дело твоё.

* * *

Спать я предпочёл в своей кровати на корабле. Мы с Петром неплохо так подружились на общей почве небольшой прибабахнутости на техническую тематику — просто он был более въедливый. Утром я решил зайти к нему в гости — и узнал предварительно, что в дом понаехал товарищ Семичастный — местный партийный босс. И сейчас он сидел в гостиной, читал доклады Воронова, в то время как сам Пётр держался подальше и ждал вердикта начальства. Начальство, узнав про моё существование — и тем более про Воронова — очень уж наседало на него, и вытащило всю доступную информацию.

Так что мой визит их не удивил — я постучал в дверь и заглянул.

— Доброе утро, джентльмены. Я не опоздал?

— Наконец-то, — облегчённо выдохнул Воронов, — вот он, Владимир Ефимович, собственной персоной.

— И тебе доброе утро, Воронов, — я зашёл и сел на диван, — будем знакомы?

— Будем. Семичастный.

— Вилли.

— Англичанин?

— Ну, относительно, — помахал я рукой в воздухе, — теоретически. Слишком долго и бессмысленно объяснять. Вижу, вам уже всё рассказал Пётр.

— Да, кое-что он поведал, но хотелось бы уточнить детали, — Семичастный положил документы Воронова на стол и строго на меня посмотрел, — давно вы здесь?

— С самого начала. Я бы хотел пожить тихой-мирной жизнью, никуда не лезть, ни в какие исторические события не вмешиваться — но увы, Воронов сразу же бросился влипать, — развёл я руками, — ещё неизвестно, к добру это или нет.

— И где хотели бы жить?

— До сих пор я пребывал во Франции. До двадцать первого века, оказывается, это замечательная страна. Спокойная, мирная, радушная, можно сказать образцовая. Как жаль, что всё это когда-то потеряли — но это уже моё нытьё, оно вас не касается.

— И что мне с вами делать?

— А почему это вы хотите со мной что-то делать? — спросил я в ответ, — я по мере сил помог Воронову на его нелёгком пути — подкинул пару железяк, чтобы жилось теплее и уютнее.

— Видел я, какие железяки вы ему подкинули. Пистолет это ваша идея?

— Это для самозащиты.

— От кого?

— Да мало ли. Вы, как я понимаю, совершенно не оценили масштабы того, что для вас делает Пётр. Мало того, что он эрудирован во многих событиях, которые мало кто вспомнит из его сверстников — так ещё и предоставляет вам информацию чрезвычайной, стратегической важности. За каждую крупицу которой бились бы только так политики и особенно финансисты. Но вы к этой информации относитесь как к какому-то шарлатанству и совершенно не осознаёте её грандиозную важность.

— Осознаю, — возразил Семичастный.

— Нет, не осознаёте. Как вы думаете, если перевести на, как сейчас модно, доллары, во сколько бы вы оценили документ, что лежит перед вами? Миллион? Миллиард?

Семичастный посмотрел на папку.

— Думаю, больше.

— Намного больше. Несоизмеримо больше, оценить его невозможно в принципе — потому что никто не продаст такие сведения. Но... тем не менее, они в ваших руках.

— И чем ты недоволен?

— Да боже упаси, я всем доволен. Просто отмечаю замеченные факты — я по мере своих скромных сил помог Петру в его нелёгком деле переворачивать колесо истории — а сам этим заниматься не хочу — хотя у меня есть огромное количество информации, которая может быть интересна — но сам я не эрудирован в истории данной эпохи.

— Хорошо, но материальную часть ты всё-таки имеешь.

— О, да. И очень неплохую. Мы тут с Вороновым вчера слегка пошаманили над электросетью второго этажа особнячка, чтобы она соответствовала начинке — и поставили "умный дом" практически со всеми элементами, чтобы было чутка комфортнее жить. К слову, Алина, открой шторы.

Колонка пиликнула и шторы разъехались в стороны.

— Вот в таком вот акцепте. У вас есть какие-то конкретные технические интересы в отношении Воронова или меня? Вам что-нибудь нужно?

Семичастный хмыкнул:

— Нам всё нужно, но увы, не от вас, а от своей промышленности. Я уже видел ваш американский компьютер, Воронов мне показывал.

— Хорошо. Я его купил для себя, для коллекции, но если нужно — могу сделать копию, или дюжину копий. Хорошая штука, полезная.

Семичастный неспешно кивнул:

— Да, доставка подобных вещей в СССР — тяжёлая задача. Поэтому буду премного благодарен. Теперь можно задать вам вопрос?

— Конечно, валяйте.

— Каков ваш интерес во всём этом? Что вы хотите добиться?

— Абсолютно никакого. У меня не горит пониже спины историю в другие русла переправлять и менять что-то. Я просто живу — учитывая огромную разницу в эпохах — я здесь пока как турист. Но надо привыкать. Живу в своё удовольствие — толку от моих знаний немного, поэтому расслабился. Что с железками электронными играюсь — точно так же, как Воронов — то такое, мальчишество.

— А дом зачем напичкали электроникой?

— Это для безопасности и комфорта. Ну и для демонстрации всей этой системы, в том числе. И чтобы кто не надо не сделал тут что не надо, например прислуга не свистнула бы смартфон воронова.

— Понятно. Прислуга тут надёжная — сюда им подниматься запрещено.

— На всякий случай я всё же поставил замок со сканером отпечатка пальца. Ваш, кстати, нужно внести в базу. Я бы не хотел... непредвиденных последствий.

— В этом наши мысли совпадают, никто не хочет. Деньги у вас откуда? Там в сейфе куча денег — и наших и валюты.

— Деньги почти фальшивые. Почти — потому что оригиналы изъяли, копии сделали. Можно хоть по номерам проверять — не подкопаешься, отпечатано и выдано госбанком.

— Понятно. Откуда изъяли?

— У мошенников, местных толстосумов из их кубышек, в общем — у криминального элемента. У них украсть не грех. Так что деньги настоящие, не сомневайтесь, это Воронову, подъёмные.

— А валюта зачем? У нас с ней ой как строго.

Я только хмыкнул:

— Пригодится, если захочет погулять где-нибудь за границей. Там сейчас... то есть в вашей эпохе, так хорошо! Экскурсию я могу организовать — заодно приоденется человек, прикупит всякой бытовой мелочёвки для жизни — мало ли человеку надо.

— Вот только побегов за границу нам не надо.

— А кто говорит о побеге? Я думаю, Воронову теперь поздно бежать — раньше надо было думать. Не вы его достанете — так ЦРУ и их филиалы догонят и отнюдь не будут держать на усиленном питании и с такой свободой, как здесь — там очень быстро всё прикидывают на деньги и на риски — и к информации — если доказать её серьёзность — отнесутся так, что будет он сидеть в бункере под усиленной охраной и строчить всё, что помнит до мельчайших подробностей, круглые сутки. Уж этих "джентльменов" я хорошо узнал. Те ещё заразы.

Семичастный ухмыльнулся, а Воронов погрустнел.

— Ты правда так думаешь?

— Я это точно знаю. Хотя да, человеку твоей эпохи — позднего СССРа, поверить трудно — но как только пахнет выгодой — они забывают про всё — и про все свои ценности и принципы, и даже законы, которые сами же и оглашали, и быстро начинают действовать в лучших традициях НКВД. Тебе, Пётр, не дай бог узнать. Но... ты и так можно сказать счастливчик. Можешь иметь доступ к товарам, которые не каждый советский гражданин имеет — если СССР пустишь по параллельному китаю пути становления технологической сверхдержавой — если хватит сил и у тебя, и у Шелепина, и у Косыгина — то, может быть, и тебя не обидят. Но... на это придётся пахать, пахать и пахать. И осознавать реальность. А она жестокая штука. Америка нам не друг, запад тоже — ни коммунисты, ни демократы, ни царь, ни президент, их не устраивают — так что забудь всю эту шелуху. Понятное дело — будь у СССРа такая предприимчивость и беспринципность в отстаивании своих интересов — и они бы раком нагнули мировую экономику... но это не бывает вечно.

— Да это я понимаю.

— И хорошо что понимаешь. Осознать это ещё предстоит — но да ладно. Я мешать не буду.

Владимир Ефимович посмотрел на Воронова, на меня, помолчал, выдержал паузу, мы тоже, и прервал молчание:

— Работать как обычно придётся много и тщательно. Кстати, Вилли, да? А как полное имя?

— Длинное и английское, вычурное. Вильгельм Карлайл, не люблю его. Я вообще англию недолюбливаю.

— Это почему же?

— Родился я далеко от Англии и от этой планеты вообще, и к англичанам имею только одно отношение — что дедушка мой был им, и то после стольких эпох ассимиляции всяких арабов и негров в английское общество — я такой же англичанин, как и Воронов.

Семичастный подумал, покивал:

— Допустимо. Тогда чем вы планируете заниматься?

— Кто знает, — я развёл руками, — мне неинтересно как Воронову, сидеть тут и работать штатным пророком, так что кто знает... Пока что просто играюсь и пытаюсь освоить допотопное программирование — не самый бесполезный навык в нынешнее время.

Владимир Ефимович закинул ногу за ногу и посмотрел на меня, потом на Воронова.

— В чём смысл этих ваших финтифлюшек я так и не понял — и наверное не пойму, но дом теперь вообще объект крайне секретный.

— Ничего такого. Всё в пределах нормы, — отмахнулся Пётр, — не более, чем раньше.

— Так, журналы я привёз, — он кивнул на стопку журналов, которые лежали недалеко, — а вам что-нибудь нужно? — он посмотрел на меня.

— Всё, что мне нужно — я сам куплю без проблем. Так что по-моему вы тут разбираетесь с Вороновым, что дальше делать хотите — я тут не при чём. Что вы от него хотели?

— Информации и только информации. А какой обладаете вы?

— У меня есть общие энциклопедические сведения, копии видео из ютуба, документалистики, некоторых статей... я уже убедился, что по ним нельзя составить общую картину — они фрагментарны. Многие вещи, очевидные для вас, историкам просто неинтересны, поэтому их пропускают или просто не знают.

— Какие сведения есть?

— Огромное количество самых разнообразных. Вам какие нужны? Всё подряд без разбору разве? Так что сформулируйте свои желания для начала.

— Про ЭВМ есть информация?

Я задумался.

— Секунду.

Взял пульт, включил на телевизоре приём и на планшете передачу потока.

— Есть у меня фильм восемьдесят восьмого года. Конечно, тогда тоже мало что знали о будущем развитии компьютеров — но гораздо ближе к вам по времени. И по стилю, наверное. Сейчас включу.

Когда экран планшета появился на экране телевизора — запустил нужный файл. Фильм всего на тридцать минут — но очень интересный. Там в форме "для школьников" рассказывали про ЭВМ — базовые знания, но зато видеовставки отличные. Фильм произвёл впечатление — но не шёл ни в какое сравнение с последующим — битва ЭВМ и IBM. Это было про то самое отставание СССР в цифровой гонке — про последствия, про причины, фильм в довольно грубом стиле — в СССР такое не снимали и снимать не могли — никакого одухотворённого менторского тона, никаких аккуратных выражений, скандально и жёстко.

После мягких переливов советской документалистики — это работало как контрастный душ. Тем более, там жёстко критиковали советское руководство — а это было архитабу в любом советском кинематографе — КПСС это святое, критики не приемлют абсолютно. Поэтому когда жёстко проехались по решению обезьяннего копирования IBMовских железяк — у Семичастного прямо случился культурный шок. Всех успели полить помоями.

После просмотра он некоторое время молчал.

— И что из этого следует? — спросил он наконец, после долгой паузы.

— А бог его знает, — пожал плечами ему в ответ, — может быть, дело не в одном решении, но принципы советская номенклатура совершенно не понимает.

— Какие принципы?

— Общепринятой теории цивилизационного развития общества, — отмахнулся я, но видя, что Семичастный ничего не понял, пояснил как поясняют ребёнку: — с тех пор, как обезьяна взяла в руку палку и начала доминировать над другими обезьянами начала развиваться цивилизация. Первая её форма — на племенном строе, дальше — на строе религиозно-общинном. Общепринято мнение, что до войны в СССР и России господствовала крестьянская цивилизация, то есть общество с высшими ценностями традиции, обычая. Такое общество не способно в современном мире существовать отдельно. Потому что образование получает не тот, кто им может распорядиться — а у кого больше связей и денег, потому что работу тоже получает не тот, кто лучше работает — а тот, у кого больше связей и знакомств, потому что... в общем, вы поняли.

— Понял.

— Главной задачей цивилизации как таковой является максимально эффективное использование ресурсов человечества и построение собственной модели общества. Отсталая довоенная цивилизация, с преобладанием крестьянства и крестьянских паттернов поведения, сталкивалась с существованием другой — англофильской, прозападной, филиала западной — так называемой элиты, двадцать процентов общества жили в смешанной русско-западной цивилизации.

— Понимаю и это. И? Какое это имеет отношение к дню сегодняшнему?

— Считается, что война закончила существование крестьянской цивилизации — общество, не способное жить по принципам современной высокоразвитой цивилизации — то есть с преобладанием закона, не способно извлечь и использовать необходимые ему ресурсы, построить эффективную модель управления экономикой, не способно использовать человеческий ресурс эффективно. В своё время Ленин пытался как раз таки построить основы для особой, Советской цивилизации — боролся с тем, что составляло основы крестьянской, но его измышления нежизнеспособны полностью. Смысл цивилизации в том, — пояснил я, — что проигравший битву за право существование своей — вынужден становиться в очередь как вагон к локомотиву конкурентов — и ехать туда, куда они решат. Американцы сейчас прекрасно осознают основы этой теории. Хотя, впрочем, Ленин и Сталин тоже осознавали — а вот начиная с Хрущёва и далее во главе страны стояли люди, которые даже не думают подобными категориями — у них мышление узкое, мелкое.

— И у Брежнева?

— Особенно у него. Смысл цивилизации в том, что это битва за право иметь будущее, менее эффективная цивилизация поглощается более эффективной. Более эффективная создаёт более развитую культуру и науку — и они перенимаются менее эффективной, за неимением своих аналогов или тем более — превосходящих разработок — и в итоге более эффективная поглощает менее эффективную цивилизацию. Проникает в культуру, в науку, в искусство, в общественную жизнь, в умы людей, и становится доминирующей.

— Это то, что произошло в восьмидесятых?

— Именно. По крайней мере — так считают историки. Более эффективная на тот момент западная цивилизация — сумевшая построить более жизнеспособное и привлекательное общество — совершенно естественно подавила и раздавила менее эффективного конкурента. Впрочем... — я развёл руками, — это не значит, что занимаясь хрущёвской антизападной истерикой — можно изменить порядок вещей — не дав людям цивилизацию, не уступающую западной — они всё равно склонятся к ней, и станут такими, как Воронов. Почти все.

— Печально. А ваши историки не дураки — если так посмотреть — многое находит объяснение. И особенно то, почему наше руководство постоянно сталкивается с модой на запад.

— И это тоже. Чем выше доходы — тем больше возможности западофицироваться — следовательно, элиты получаются прозападными, а в целом бедный народ — постепенно начинает смотреть на них с позиции отстающего, а не конкурирующего — и мы возвращаемся в то, с чего начали — в состояние Российской Империи с её элитами и крестьянами. Даже хуже — у Империи были определённые национальные черты и цели — а у СССР дружба народов и прочие фантасмагории вместо политики. Которые как обычно заканчиваются весёлой этнической резнёй всех со всеми и диким нацизмом окраин.

— Хорошо. Я так понимаю, решение копировать чужие разработки было ужасающим и означало полную капитуляцию советской науки перед западной.

— Со всеми последующими вытекающими последствиями. Китайцы, начав с обезьяннего копирования всего и вся — сумели создать общество, обошедшее америку по объёмам ВВП, услуг, по масштабу брендов и серьёзности технологий — в то время как СССР это просто казус. Переходный период между Имперским и федеративным периодом России. Если у основателей советского государства было необходимое и актуальное для своего времени мышление — считается, что начиная с Никиты Хрущёва и дальше, до Горбачёва, это было мышление бытового администратора, а не главы государства, лидера нации. Поэтому административные функции выполнялись, требовать достижений это тоже не мешало — но в общую картину и к общему продвижению собственной цивилизации это не приводило. И закончилось всё тем, что даже сильно изолированная советская цивилизация настолько одряхлела и отстала от запада — что её сохранение уже виделось абсурдным. Она оставила многое после себя для России — которая и принялась уже на опыте ошибок СССР создавать собственную.

— Разве? — воронов влез, — по моему ничего такого даже в планах не было.

— В твоём десятом году в планах это всё было. К четырнадцатому году Россия вернула себе крым — а украину захватили нацистские бандеровские банды, при поддержке запада. К двадцать второму году — Россия забрала себе Донецк и Луганск — которые изначально были частью России — вой на болотах европщины и львовщины долго раздавался. Санкции, КОКОМ-2, и всё прочее... Попытка НАТО войти на украину и отнять базу черноморского флота — пользуясь совершенно безумной политикой так называемой "дружбы народов" закончилась войной и массовыми репрессиями. Под шум этого всего и происходило переосмысление роли России в мире и создание новой цивилизации на основе старой — не в твоё время. Ты у нас из времени сытой прозападной России, не имеющей проблем.

— Ладно, попробую над этим подумать.

— Можешь не утруждать себя. Смысл, я думаю, ясен — дальше отставание в электронике строго приравнивалось к отставанию в эффективности промышленности и армии — и было строго тождественно ему. Хотя никто не отменял простой выпуск снарядов и обычных артсистем, самолётов и прочего — так что на одной электронике много не навоюешь — но и отставать в ней — всё равно что с дульнозарядными ружьями на танки идти. А уж высокоразвитую промышленность без электроники не построить абсолютно — со всем остальным легко справиться — была бы нужная электроника. Автоматика.

— Так в СССР этого не было?

— Было, но отставало на десять-двадцать лет от мировых аналогов, — пояснил я, — поэтому эффективность промышленности на крайне низком уровне. Это накладывалось на административно-командную экономику, в которой роль инициативы была относительно небольшой и больше упор делался на решение проблем методом договора... нет, эта экономика похожа на армию — некоторые историки даже считают, что советская послевоенная экономика носила на себе печать военной экономики — и её принципы, которые легли в основу цивилизации — пытались существовать в мирное время. Для мирного времени административные методы решения проблем оказались вредны, разве что ВПК нормально функционировал — в то время как для гражданского сектора экономики, то есть абсолютно преобладающего — эти принципы оказались вредны и нежизнеспособны.

— Про какие принципы ты говоришь? — не понял Воронов.

— Ты чем слушаешь? Про принципы административно-командного управления. То есть решения проблемы не методом меркантилизма — денег, финансирования, средств, а методом связей, доверия, решения, убеждения кого-либо в чём-либо. Смотри — развернём эту картину с другой стороны, у нас есть отставание в электронике, хроническое, носящее фатальный для советской экономики характер. Почему оно появилось? Потому что никто не верил в будущее и успех компьютеров. Почему не верил? Даже не так — почему западная цивилизация сумела развить и вскрыть эту золотую жилу и присосаться к ней — а в СССР наглухо игнорировали до состояния, когда всё сорвалось в крутое пике и разбилось?

— Потому что люди тут думают совершенно другими категориями, — со вздохом ответил Воронов, — они живут в мире, где деньги — просто дешёвые бумажки, они не осознают их ценность, не понимают подсознанием важность и что такое прибыль, и как она формируется. Для них чтобы получить больше результата — нужно вложить больше усилий — они не думают об оптимизации процесса, а уж какая-то большая гудящая и сверкающая лампочками машина... кто почует от неё запах больших денег? Никто. Я думаю, так...

— И ты не ошибёшься. Тут ты видишь и основу того, что такое цивилизация и как она работает. Её задача — максимально эффективно использовать ресурсы, советская ограничена развитием членов иерархической структуры, если они не понимают, зачем это нужно — то никто ничего не может сделать — это не будет работать. Люди отрешены от средств, принятия решений, от возможности развивать ту или иную тему — это предъявляет требования к иерархии. Говоря по простому — у советской власти нет права ни на одну, даже малейшую, ошибку в определении того, что будет завтра. Нет права не заметить перспективную тему, нет права административной косностью зашельмовать крайне перспективную отрасль науки или область исследований, нет права ни на одну ошибку. Каждая из них вызывает цепь событий, ведущих к тотальному, непреодолимому отставанию. Это цена абсолютной власти — абсолютная ответственность. Последствия непреодолимого отставания — уничтожение всей советской цивилизации, строя, общества, и его превращение в прозападную либеральную массу англофилов. Увы и ах — дефект находится в самом сердце советской идеологии — он выходит из ключевого постулата коммунизма — что власть должна быть централизованной, не просто государственная — а абсолютная, над всеми и всем.

— И поскольку не ошибаться человек не может — а пожилые люди особенно склонны воспринимать всё новое в штыки — то шанс выжить у такой системы равен нулю, — кивнул Пётр, — понятно, весьма интересная теория.

— Общепринятая. Поэтому СССР обречён — я не рассматриваю его как политическую систему, у которой есть будущее. Изменение ключевого постулата будет означать либо китайский коммунизм — либо отказ от коммунизма вообще, и переход на демократические рельсы. И то и другое имеет все шансы — по крайней мере, судя по истории — и то и другое привело к формированию цивилизаций, способных конкурировать с другими и доминировать, пусть и локально, в своей части планеты. Так что увы и ах, Владимир Ефимович, но воззрения у нас такие. Не ошибаться вы не можете — а завязав развитие целой страны на волю и решения административной машины — невозможно добиться успеха и в данном моменте — выдержать натиск запада.

— Об этом нужно будет хорошо подумать — но для этого необходимо теоретическое обоснование.

— Я могу его дать. Надо написать книжку, вроде "почему коммунизм обречён", в весьма жёсткой форме бьющий по всем порокам и причинам разрушения в России. Это должно возыметь определённый эффект.

— А не будет ли это воспринято как либеральное нытьё восьмидесятых? — спросил Пётр, — ну знаешь, все эти очарованные наивные граждане, ноющие про свободный рынок и прочую чушь вроде гласности?

— Нет, если написать грамотно и качественно. На это уйдёт несколько дней — я думаю, при помощи ИИ можно будет сформулировать весьма серьёзное научное обоснование проблем коммунизма.

— За такое могут и посадить у нас.

— А мы где-нибудь в сопредельной стране напечатаем. Но на Русском языке. Там будут только рады серьёзному научному обоснованию нежизнеспособности коммунизма. Надо будет завезти в СССР партию-другую этих книжек и широко распространить среди населения, чтобы вызвать бурление в умах.

— Нам этим заняться?

— Это как хотите. Но надо просчитать, какой эффект подобная литература окажет, точнее — какой она должна оказать на СССР.

— Вызовет приступы ненависти, ярости и желания сжечь её немедленно.

— Это печально. Казалось бы — должно быть наоборот. Критика должна провоцировать самоанализ.

— Ты плохо себе представляешь партийные элиты. Люди уже на своём месте, им хорошо — им не нужна никакая критика — им хорошо живётся, когда выполняется план, они красиво живут, обустроившись — никому не нужно решать такие глобальные проблемы.

— А я знаю, как управлять обществом, — я улыбнулся, — Очень даже легко. Так же, как американцы в своё время вскрыли советскую замкнутую политическую систему — реакционностью. Вот что, идея мне понравилась — напишем об этом книгу. Жёсткую, без соплей американских и американофилии, с серьёзным анализом и серьёзными выводами. И через эту книжку внедрим в обсуждение темы, которые невозможно сейчас напрямую донести до людей, чтобы они вообще начали думать обо всём этом. Напишем ещё и про крушение СССР — большую книгу под названием "Гибель красной империи" — в которой до мельчайших подробностей, изменив годы, лица и события, опишем, как развивался брежневский застой, какие результаты дали принятые решения, и как это всё привело к крушению СССР.

— Думаешь, это сработает?

— Если аналитика будет иметь под собой научное обоснование — то это должно сработать. По крайней мере — у кого есть мозги — поймут, что это реалистичный сценарий. А вообще, надо ещё одну написать — про общую теорию цивилизационного развития общества. Её, пожалуй, нужно издать первой.

— Ты говоришь так, будто напишешь это всё за неделю.

— За две, максимум три. У меня есть ИИ-помощник, сверстать и проанализировать текст он может, есть так же гигантский объём литературы на эту тематику от разных авторов — у них тоже есть интересные мысли, которые можно вставить в текст. Так... — я задумался, — наша цель не разрушить советское государство — а в жёсткой и грубой форме поднять дискуссию о жизнеспособности строя и курса на "дружбу народов" и обличить "бытовое мышление", применяемое в руководстве государством. Ну и так же предоставить теоретическую базу — более актуальную и жизнеспособную, чем марксизм-ленинизм, для восприятия мировой политики. А вот распространить это в СССР будет непросто... Я бы хотел, чтобы максимальное количество людей прочитало подобную литературу — особенно среди тех, кто имеет отношение к власти, среди партноменклатуры.

— И как? Учитывая то, что это наверняка станет врагом государства номер один.

— Что, настолько тупой у вас человек работает над пропагандой? — выгнул я бровь, — вот прямо так возьмёт и начнёт бить палкой за конструктивную и обоснованную научно критику?

— Да, настолько тупой. Суслов.

— Тогда заранее нужно подготовиться и к тому, чтобы ему прилетело по морде за его истерику, которую он конечно же начнёт. Книжки нужно распространять, нужные нам, полезные нам. Чтобы в завуалированной форме передать те знания, которые вы получили от Воронова — и фактически поставить руководство страны перед фактом — или ничего не менять и тогда всё накроется медным тазом и коммунизм станет архаичным и отсталым придатком запада, разрушившись и реализовав все их влажные мечты о развале СССР — или надо шевелиться уже сейчас и начинать решать проблемы. Согласно новой политической теории. Выработать новую доктрину, и действовать по ней. Вот только выработку придётся доверить профессионалам — я тут не помощник, я в политике не разбираюсь. Что так дальше жить не получится — факт.

— Ещё не поздно всё изменить, — поддакнул Воронов.

— Да, верно. Книжки с меня — анонимная печать и доставка на территорию СССР образцов — тоже на моей совести. А вот как их распространить по всей стране — это большой вопрос.

— Можно вкинуть их на чёрный рынок, — заявил Семичастный.

— Вряд ли их заинтересует такой товар. Скорее нужно делать рекламную кампанию — начнём поэтому с первой книжки про цивилизационные основы общества — в целом не противоречащую коммунизму и которую можно будет широко разрекламировать в прессе, запустить в интилигентские круги, а потом распространять книжки и самиздат по их образцу. Компиляцию, переработанную под авторский стиль, я сделаю. Дальше от этого базиса — будем развивать дальше теорию.

— Ты по-моему кое-чего не понимаешь — невозможно вот так просто взять и распространить по всему СССР. Это должно сильно цеплять — и это должно быть популярно в народе. То есть у широких масс общественности.

— Значит, нужна скандальная репутация и рекламная компания — нужны инциденты, нужно освещение в прессе. Обеспечьте разоблачительные и обличительные материалы в прессе — в которых бы по пунктам авторы пытались бы обличить теорию автора и его выводы — заодно рекламируя тем самым в прессе данную книжку. При обличении важно выставить авторов бессильными опровергнуть, или строить обличение на общеизвестных ложных вещах, то есть чтобы читатель наоборот, читая такие разоблачения — склонялся на сторону того, кого обличают.

— Думаешь сработает?

— Если сделать резонанс — то сработает идеально. Скандал — вот чего не хватает для всеобщей популярности. Вас с Шелепиным касаться не будем — попробуем сделать всё по-другому, методом ненапряжного внедрения нужных мыслей и идей. Хуже по крайней мере быть не должно. А заодно проведём профилактику англофилии в обществе.

— Когда сделаешь книжку — позвони, я хотел бы её прочитать первым.

— Безусловно.

* * *

*

Чтобы напечатать книгу — мне пришлось ехать аж в западную германию — где договариваться с издательством — о выпуске авторской монографии о теории цивилизаций — само её написание было простым делом — теория уже существовала и была сформулирована, мне оставалось только последовательно повторить все её основы и собрать это всё в удобоваримый, легкочитаемый вид.

Получилась большая красная книжка, с золотым тиснением, на Русском языке. Книга в подарочном переплёте — на хорошей бумаге, с множеством иллюстраций и прочей красотой, с металлическими уголками — в общем — декоративно красивая.

Двадцать грузовых контейнеров с этими книгами из западной германии были переправлены в СССР, официально поступить в продажу они не могли — но зато в букинистические магазины и пользующиеся большой популярностью комиссионные магазины — их сдали люди, нанятые специально для этих целей — распространением занимались люди, не знающие, как и на кого работают.

Доставку в каждый город этой литературы я обеспечил — начиная с Москвы и Ленинграда — где эти книги быстро расхватали с полок комиссионных магазинов — хотя бы за красоту обложки — у народа сейчас книжки в почёте, а с научным флёром — тем более.

Всё удалось даже намного легче, чем я думал изначально — потому что букнисты были рады взять новенькую книжку в подарочном издании и с хорошей бумагой, отличным содержимым — публика начала их покупать. Вторая и третья книги — пошли следом, из той же серии — и вопреки моим первоначальным опасениям — были расхватаны с полок так быстро, что пришлось делать дополнительные тиражи — по тридцать и сто тысяч экземпляров.

Вторая книга была целиком посвящена критике СССР — но не в ключе того, почему коммунисты плохие, и поэтому им надо сдаться и признать господство запада — скорее наоборот — в книге обосновывалось то, почему коммунизм не сможет выполнить свою благородную задачу — макнуть американцев мордой в собственное гуано. А третья — описывала максимально реалистичный, максимально правдивый сценарий падения красной империи — развитие всех тех процессов, что уже сейчас идут — описывались решения, которые принимаются политиками и чиновниками — и каждое из них обосновано, описывались экономические последствия — в деталях имелась финансовая аналитика, нежизнеспособность плановой экономики никогда не доказывалась настолько подробно и наглядно.

Реакция на это последовала с запозданием на целый месяц — пока я бегал с книжками — и пока они заполняли полки советских граждан — никто целый месяц ничего не делал — пока книжки не вызвали бурные обсуждения на кухнях, в институтах, пока студенты марксизма-ленинизма не начали вести с преподавателями диалог, опираясь на научные факты и теорию из этих книг — и пока не начали ставить их в тупик.

Пожар вспыхнул быстро и распространился ещё быстрее — я только следил за прессой и реакцией наших партийных бонз. Воронов тоже читал газетки — но то такое — ему было важнее работать над своими "записками попаданца".

Обличительные статьи в газетах, как я и планировал — появились, которые для широкой публики называли и книгу и автора, и основные постулаты разбирали, пытаясь доказать их несостоятельность — но делали это с опорой не на реальность, а на официальные факты. То есть на благую ложь, которая очевидна всем — это вызвало грандиозный скандал — поскольку произошло заклинивание двух взаимоисключающих директив — говорить, что это всё ложь — нельзя, говорить, что Карлайл прав — тем более кощунство. Вот и начались проблемы.

Я бы сказал, что весна выдалась очень жаркой — советская пресса продолжала печатать опровержения моим книгам, а я — распространять через комиссионки и букинистические данную литературу, а оттуда уже пошёл самый разный самиздат. Теоретическая основа разрушения СССР была развёрнута очень подробно и обоснована крайне эффектно — поэтому очень скоро с этой книгой ознакомился весь состав ЦК и политбюро — экземпляры, которые ведомство Семичастно изъяло у букинистов. Тут всё просто — книжки вдесятеро интереснее, когда они запретные и за ними КГБ бегает.

Срачи на политбюро разразились грандиозные — все забыли про Шелепина и его дела. Чем он занимался — никто не интересовался и не ведал — и настал момент, когда нам с ним нужно было уже познакомиться.

Я перенёсся в гостиную второго этажа госдачи, вместе с запасами провизии на стол.

— Привет, Петь. Как жизнь молодая?

— А ты, я вижу, загорел? — Воронов оглянулся, — привет, проходи.

— И вам здрасьте, вы ведь Александр Николаевич, верно?

— Верно, — Шелепин сидел за столом вместе с Косыгиным и они уже битые полтора часа обсуждали с Вороновым детали финансовой политики, — А вы Карлайл?

— Собственной персоной, — улыбнулся я, — лучше просто Вилли. Примите гостинцы, тут набрал немного. Алексей Николаевич, и вам добрый вечер.

— Интересно было изучить все эти ваши финтифлюшки, что вы по дому развесили, — сказал Косыгин, — автоматизация, однако.

— Можно и так сказать. Домашняя автоматизация близкий родственник промышленной, хотя она примитивна, но действенна. Как человек, занимавшийся промышленностью, вы наверняка уже прикинули, где можно подобное применить в промышленности.

— О, да, и область применения обширная. Но не будем об этом, — Косыгин наколол кусок рыбы на вилку, — Читал ваши труды, сами написали?

— На основе имеющихся теорий и знаний — но да, сам.

— Весьма содержательно, весьма. И подход вы нашли оригинальный, чтобы и нас не подставить и дискуссию поднять в правительстве. Там у Суслова утром случился сердечный приступ — есть все шансы, что Сашка займёт его место.

— Шелепин? — я удивился, — Вы? Серьёзно? Это было бы... интересно.

— Интересно? Ну можно и так сказать, — Шелепин кивнул, — мы до сих пор думаем, какова на самом деле власть случая — Суслов был настолько толстокожим коммунистом, что от волнения у него случился сердечный приступ — инфаркт. Он конечно не хотел бы — но ответить ничем не смог и это был его идеологический проигрыш. Разгром. В итоге решили назначить кого-то, а тут я подвернулся. Пока ничего не решено, но есть те, кто за мою кандидатуру.

— Это вам нужно или нет?

— Думаю, да. Место второго секретаря — как раз то, что нужно, чтобы фактически определять путь партии и иметь твёрдый фундамент под ногами.

— Честно, если они захотят от вас развенчать то, что я написал — то я вам ничем помочь не смогу. Писалось всё по опыту, по науке, опровергнуть это я сам не смогу. Но зато базис, который толкает к реформам и переосмыслению — был дан.

— А как с продажами твоей книжки в европе?

— Её запретили. Запретили, изъяли, в общем — впали в куда большую истерику, чем в советском союзе.

— Разве? А почему? — не понял Шелепин, — ладно у нас — партноменклатура привыкла говорить о достижениях коммунизма — у них то что?

— А у них изначально было подобное понимание — и они счастливо и с большим удовольствием пользовались тем, что дальше уровня администратора города — понимание государства в СССР не ушло. То есть им было вольготно, когда в СССР про то, что я написал — никто даже не смотрел под таким углом и не пытался осознать происходящее. Я подложил им большую свинью, — я попросил корабль передать мне папку и положил перед товарищами, между рыбой и бутылкой коньяка, — вот, доклад ЦРУ в Европе, касающийся моей книги и её распространённости в СССР. Они пытались узнать, кто я такой, откуда взялся, и тщательно расписали причины своей охоты за мной.

— А если коротко? — Косыгин взял папку, пролистал, — тут всё на английском.

— Если коротко — то ЦРУшные аналитики считают, что своими аналитическими услугами я оказываю большое одолжение советской власти, провоцирую купирование деструктивных процессов и подвожу базис под решение тех проблем, на которые они делали ставку в борьбе с советским союзом, и если власть имущие смогут решить поднятые проблемы — то опасность СССР для западной цивилизации значительно возрастёт, а принимаемые решения помешают им достижения их главной цели.

— Мировая гегемония? — хмыкнул Косыгин, — Слышали.

— Именно что мировая гегемония. Они её один раз уже достигали, весьма успешно. На этот раз ситуация для них гораздо хуже. Книжка оказала большое влияние на Бжезинского — американского политолога, основателя теории гегемонии, принятой в мире, так что и американское руководство теперь в курсе и будет исходить из этого. Я думаю, некоторое побудительное движение в сторону решения поднятых проблем можно будет протолкнуть через это?

— Через что?

— Через то, что это очень помешает американцам работать с нашей политикой. Они же всегда работали реакционно — деструктивные процессы не трогали, позитивные старались задавить, широко способствовали распространению так называемой "дружбы народов" и советизации до степени полной невменяемости. Очковтирательство, нескладность, зашоренность и догматизм — их оружие, которым они только рады были давить СССР. Через естественную реакционную политику в СССР — как только кто-то пытался решить проблему — его подставляли. Как Косыгина с чехословацким восстанием, хозрасчёт не прошёл — результат был достигнут. Вами на самом деле легко управлять — я имею в виду коммунистами. Вы очень сильно зависите от решений запада, вам слишком важно что они о вас подумают, слишком легко управляет антураж, убеждения и впечатление — а не расчёт и выгода.

— Но-но. Не такие уж мы и дремучие.

— Вряд ли вы догадывались, что многие действия запада нацелены либо на внутреннюю публику — либо на вас — но методом реакционного воздействия. Они вбрасывают что-то и ждут от вас расчётной реакции — получая её — повторяют снова и снова. Вас оказалось легко троллить и вывести на реакцию. Реагировать нужно учиться у китайцев — забить болт на любые недовольства и возмущения, попытки подтрунить или потроллить. У вас своя цивилизация, вы её развиваете — как она выглядит в их глазах и как им это нравится или не нравится — их проблемы. Сами со временем развалятся и превратятся в гомосексуальную версию позднего советского союза, взяв всё самое худшее.

Шелепин усмехнулся.

— Не им нас учить, да?

— Именно. А со своими проблемами нужно бороться не ради какого-то там заграничного дурачка. Как бы СССР и впоследствии Россия вплоть до времён эпохи Воронова не пытались показаться им друзьями, как бы не продавали всё, как бы не копировали всё — так ни за что не стали хоть в малейшей мере своими или положительными.

— Это понятно — когда с этими мудаками можно было иначе? Мы для них были, есть и будем чужими всегда — хотя некоторых дураков очаровать могут, сказками про свободу, рынок, и прочие прелести демократии. Заканчивается всё сам знаешь как.

— Да, в курсе. Тем не менее. Я так понимаю — теперь у вас будет немало поводов про это подумать — ну а решение проблем не ограничится идеологией. Придётся педалировать много тем — даже в отрыве от советской власти и идеологии — государственный строй то может и меняться — главное, чтобы сформировалась здоровая и прогрессивная система.

— Работы уже очень много. Обязанности Суслова переложили на меня, пока временно, нужно показать себя в этой роли, чтобы закрепиться на месте. Давай закончим разговор про должность — и без того хватает проблем с ней. У вас есть какой-нибудь план, как стимулировать развитие науки и техники — с помощью ваших знаний, конечно.

— Нет, никакого, — отмахнулся я.

— Давай спросим иначе, — Косыгин положил руку на плечо Шелепину, — Представьте, что вы попали не к нам — а к, скажем, итальянцам или американцам. И как бы вы действовали в техническом плане?

Я задумался. Воронов тоже загрузился этой идеей.

— К американцам? Полагаю, прежде всего они занялись бы легендаризацией и финансированием перспективных исследований. Они приличное количество денег в них вваливают — всякие агентства и бюро, с дальним прицелом на будущее, которые осваивают бюджеты и выдают передовые и не очень технологии. Образцы собрали бы в одном месте, организовали их изучение и анализ, с целью максимально выжать из них то, что можно использовать в коммерческих или военных целях, и соответственно патентовали и пускали бы в ход все извлечённые технологии, какого угодно масштаба — стоимость НИОКР подчас такая, что даже небольшой успех — окупает все расходы на содержание лабораторий и центров изучения. Тут ключевое то, что подобное нельзя засекречивать и нельзя сделать доступным для копирования чужаками.

— Хорошо, идея принимается, — сказал Косыгин, — а ещё что?

— Есть технологии, которые нельзя рассекретить — но можно не засекречивать их плоды. То же касается всего остального — закрывать информацию это не выход — лучше легендировать так, чтобы можно было обойтись без лишней беготни с секретностью. Любая секретность это триггер для всех разведок мира — сразу же бегут узнавать, что там такое интересное. В целом — нужно демилитаризовать эту тему — и деиерархировать — уменьшать влияние иерархической административной модели управления, чтобы это не выглядело как космическая программа, где на девять десятых всем заправляют военные, и всё построено на административных связях.

— И как ты себе это представляешь?

— Думаю. Необходимо раскрепостить процесс изучения и извлечения полезной информации, технологий, идей. Так, чтобы это не было из под палки и по плану — иначе ничего не выйдет. Как я уже писал — в нынешней модели прогресс рассматривается как метод уменьшения трудозатрат при достижении поставленной цели — а не метод увеличения рентабельности и прибыльности. Проще говоря — от прогресса ожидают, что он уменьшит количество проблем в производстве, а не что он будет создавать их ещё больше.

— Это верно, разве не так? — спросил Косыгин.

— Нет, наоборот, нередко внедрение новых технологий усложняет производство и усложняет процессы, количество проблем так же пропорционально увеличивается — вместе с увеличением получаемого результата и прибыли. Проще говоря — на прогресс нужно смотреть не как на волшебную палочку, чтобы избавить себя от ошибок и проблем — а как на способ делать всё то же — но более сложным и продуктивным способом. Прежде чем пойдёт модернизация — нужно достигнуть предела в прежнем, неулучшенном производстве — и дойти до его границы. Вот в этом загвоздка — допустим, мы можем извлечь какой-нибудь датчик магнитного поля или ультразвуковой сонар из имеющихся образцов или внедрить миникомпьютер в технологический процесс... доступно пока говорю?

— Да, понимаем, — Шелепин хмыкнул, опрокидывая стопку коньяка и закусывая ломтиком сыра.

— Допустим, есть производство — мы приходим с этим всем — вот, мы сделали, нужно вот тут станки поменять, тут переделать, тут внедрить вместо привычного всем ручного управления компьютерное, добавить гору всего — производительность вырастет на десять процентов, качество поднимется — возни будет много, план вам поднимут, так что никаких достижений вы не получите — просто загоняя своих рабочих можно получить больший выпуск — а теперь берите и радуйтесь... — я покачал головой, — да любой руководитель нас с порога пошлёт нахер со всем техническим прогрессом впридачу. Или приходим к некоему коммерсанту на завод — предлагаем новейшие технические решения — компьютеризацию, это увеличит выпуск продукции и соответственно прибыль предприятия, поднятие качества продукции — увеличит конкурентоспособность, ещё и в рекламу можно впихнуть. Да он посчитает на калькуляторе, как быстро это окупится и тут же подпишет контракт — это живые деньги ему в карман, ему выгодно.

— То есть прогресс невыгоден нашим руководителям, — кивнул Косыгин, — нечто подобное было причиной попытки сделать хозрасчёт — но результат, как мне теперь известно — получился не очень. И это общая проблема — это теперь к тебе, Саш. Ты же у нас теперь по идеологии — вот разреши эту проблему. Как можно сделать так, не вводя коммерцию, чтобы руководители предприятий стремились к улучшению реальных финансовых показателей. Не плановых, а финансовых.

— Никак, — отрезал Шелепин, — и ничего с этим сделать нельзя. В принципе. Это же основа основ — любой директор только управляет — он не получает никакой прибыли со своего предприятия. А если не получает — то ему это всё нужно только ради карьеры — ему нужна стабильность и план, рискованные дела с внедрением новой техники ему не нужны. Потому и ждёт от кибернетики он лёгкой жизни, а не новых проблем.

— То есть никак не решить?

Вопрос повис в воздухе. Лопоухий, пожилой, очень серьёзный Алексей Николаевич, экономист со стажем, опытный партийный босс, задумался, — нужно же найти решение.

— Или китайский путь — с коммерцией, руководимой компартией — или прозападный путь, с коммерцией под руководством бандитов и олигархов, — сказал как отрезал Шелепин, — я не могу разрешить неразрешимую задачу — плановая экономика неестественна, она построена на постулатах и теориях — не сложилась естественным образом. Поэтому она будет такой, какая есть — или её не будет.

— Ты уверен? Мы же проводили расчёты для хозрасчёта.

— Это всё равно балансирование между коммерческими принципами или плановыми, — покачал головой Шелепин, — товарищи подняли важную тему — наша система должна быть лучше американской, чтобы вообще существовать. Мир жесток и суров — не сможешь быть лучше других — будешь сожран, без альтернатив и шансов. На ручном управлении далеко не уедем — уже видно, что начали тормозить. Нет, чтобы преодолеть эту проблему нужно в корне менять всё. Иначе не получится.

— Это будет встречено в штыки.

— Конечно. Трудно ожидать другого — тем более, будем честны, члены ЦК и любые партийные функционеры с хорошими условиями жизни, не стоящие в очередях — мало связаны с реальным положением дел в стране. Как там было — жизнь они видят из окна персонального автомобиля.

Семичастный только глубоко вздохнул.

— Это будет та ещё буря в стакане.

— Надо будет как-то изменить общественное мнение на сторону сначала признания теории, изложенной в этих книжках, а потом в сторону решения коренных проблем — под шумок можно будет сделать что угодно. Но ситуацию необходимо выправить.

— У меня нет никаких предложений, — заметил Косыгин, — мы только прекратили работы по хозрасчёту.

— Медленно работаем, — буркнул Шелепин ему в ответ, — необходимо искать решение проблемы. Электроника нам не поможет — это ещё одна проблема — безальтернативный переход на электронику и необходимость внедрить и превзойти другие страны мира.

Косыгин только руками развёл:

— Ну ты даёшь, Саш. Хорошо, как сделать так, чтобы руководители предприятий стремились к максимальной компьютеризации и совершенствованию производств? Им ведь это не нужно совершенно, им проще управлять тем, что есть сейчас — и производство предсказемей, и план будет выполняться в зависимости от их собственного энтузиазма.

Партийные боссы подумали над этим вопросом, пошумели ещё немного, чуть до драки не дошли за фонды и распределение финансирования программ. В итоге сошлись на том, что решить эту проблему можно, но только если внедрить нечто вроде китайской модели коммерциализации. Хозрасчёт привёл бы к параличу плановой экономики и гиперинфляции — это очевидно.

— Товарищи, я тут вас послушал, — я угостился, пока они говорили, холодным пивом, — а вы не думали разделить экономику?

— В смысле? — Косыгин наклонился вперёд.

— Элементарно — разделить экономику на два сектора — частный и государственный, как это было раньше сделано, до прихода к власти "гения" хрущёва. Но только с гораздо более развитыми принципами коммерции. Государство это государство — в моём понимании оно не должно решать, сколько носков и шариковых ручек должно быть выпущено — это абсурд. Задача госсектора — обеспечивать страну хлебом, удобрениями, тяжёлым машиностроением, вроде тракторов, кранов и так далее, эксплуатировать железные и обычные дороги, продавать металлопрокат и уголь. То есть инфраструктура и ключевые позиции, торговать ресурсами. Переработка ресурсов в конечный товар или услугу — это уже выглядит слишком странным. Продавец не мотивирован работать с розничным клиентом, ему глубоко наплевать на то, купят у него или нет, он начинает считать себя хозяином товара и привелегированной прослойкой — которая ближе к кормушке. Это тоже неправильно — из-за отсутствия коммерции тут — возникает коммерция дикая.

— И что предлагаешь?

— Как я уже сказал — разделить экономику на госсектор и на частный сектор — то есть на сектор, который государство должно контролировать, где работает плановая экономика — и сектор, в котором планирование должны осуществлять выгодоприобретатели — а государство должно только контролировать их антимонопольным комитетом и борьбой с экономической преступностью. Вы не сможете убить коммерцию — это абсолютный факт, она была, есть и будет. Более адекватную экономику — если так хотите, можно сделать — если бизнес будет в частных руках, а государство занималось бы только самой важной для себя торговлей — собирая из этого сада свою долю в виде налогов и не мешая им развиваться. Наоборот, помогая всеми силами раскручивать новые бренды.

— То есть китайский метод, — кивнул Шелепин.

— Не совсем, но да, — согласился я, — если я правильно помню источники — то зависимость экономики от торговли нефтью, газом и металлами была весьма высокой — олигархи сидели на скважинах и приисках, карьерах и заводах, получая с них огромную сверхприбыль — что в свою очередь плохо влияло на экономику в целом. Оставить эти сектора в частных руках просто невозможно, это будет катастрофа. А вот мелкий, средний и даже крупный бизнес — прежде всего в торговле, в производстве, можно отдать на откуп частным предпринимателям.

— То есть приватизировать заводы? — спросил Воронов.

— Это тоже вариант так себе, — вынужден был я признать, — тем более сразу это сделать опасно и может получиться как в девяностых. Нет уж, мы не китайцы с их культурными революциями — вариант отпадает сразу.

— Тогда как? — опять спросил Воронов, — если отпадает — то необходимо разобраться, как это работать должно.

— Капиталы нужно наживать самим, свои собственные, и желательно — пускать их в ход внутри страны — прежде всего ограничив возможность любого их вывода за пределы РСФСР. А пока они внутри страны — не важно, где они и в чьих руках — они делают страну богаче. Наверное, правильнее было бы сделать упор на строительство частных предприятий, которые могут расширяться, укрупняться, производить услуги и товары — и расширять область своей деятельности. Я сказал РСФСР — потому что окраины так и не подчиняются советской власти — они скорее в симбиотическом союзе — пока их кормят они подчиняются, цивилизационного перехода там не проводилось и поэтому большая их часть — осталась дореволюционной моделью. С национализмом, нацизмом, русофобией, и очень условным подчинением. Впоследствии эта политика национал-куколдизма приведёт к росту нацистских и националистских настроений по всем республикам, дикой русофобии, наглости, и последующей гражданской войне внутри России.

— Ужас.

— Ну, терпимо. Они, если верить историкам — и правда так привыкли к безнаказанности и наглости за годы советской власти и постсоветской нацистской накачки — что не ожидали реакции. Впоследствии их начали массово уничтожать внутри России — кто не хотел уехать добровольно. Чиновники распускали сопли и оторванно от народа рассказывали сказки про дружбу народов и каких-то "русских фошыстов", когда на улицах уже мигранты толпами избивали русских — а потом Русские массово резали мигрантов. Тогда то власть и поменялась — прежнюю просто возненавидели за отстаивание прав всяких мамбетов и басмачей. Новая была больше похожа политикой на гитлера... с той лишь разницей — что евреи немцам ничего такого не сделали — а эти выбесели почти всех до белого каления, настолько, что всерьёз возникла проблема разрушения ими русской цивилизации. Так что это был "коллективный гитлер" — а его не так то просто победить. Он не привязан к персоналии. Вернули статью за измену родине — только теперь это измена народу, обозначили Русский народ как титульный и главный в РСФСР, всех, кто имел национальные государства за пределом РФ принудили либо принять новую родину, или уехать домой, хорошо если живыми.

— Думаю, у этих людей были свои причины на такие решения.

— Ещё бы. Тогда была всерьёз положено начало цивилизационной теории развития общества, которая оказалась настолько жизнеспособной, что прожила много веков. Предложена, кстати, не чиновником, а нашим воином-добровольцем, сражавшимся с нацистами, бывшим уголовником, впоследствии блогером, философом и писателем. Впоследствии всё, что он предлагал — было реализовано — уровень цивилизации и создаваемых ею благ, социальных выплат, жизни, был признан социальным ресурсом. Была проведена дискриминация и иерахизация цивилизаций — то есть некоторые цивилизации были признаны неспособными самостоятельно строить мосты, АЭС, метро, электронику, заводы, и все прочие достижения, и признаны вторичными — которые не имеют права претендовать на социальный ресурс более развитых цивилизаций. В то время был жутчайший миграционный кризис, разрушивший Европу и евросоюз куда хуже любой войны — поэтому теорию приняли и у них, даже на западе. Чтобы огородить цивилизованный мир — от всяких дикарей — которых сколько ни учи, сколько ни корми, сколько не воспитывай — всё равно бороду отрастят, за ножи схватятся и бегут резать людей на улицах, потому что воспитали так.

— Ужас какой, — буркнул Воронов.

— Цивилизации создаются именно так. Никак иначе — пока Россия и Беларусь после распада СССР продолжали через мигрантов кормить окраины — их не уважали, не ценили, отбирали всё, что могли. К труду это отношение не имеет — они приезжали превращать Русски города в кишлаки и аулы, со своими общинами и молельнями. И отбирали огромные ресурсы на себя — материнские капиталы, соцобеспечение, места в ВУЗах и школах, короче — всё им давали — и никакого результата. Не в коня корм, как говорится. Образованный дикарь останется дикарём — он и с высшим образованием будет с ножом по улицам бегать за людьми или толпой избивать женщину, потому что та ему маленькое замечание сделала. Поэтому, собственно, их отрезали от всего этого — цивилизация должна развивать саму себя — а не быть дойной коровой для содержания выводка дикарей — иначе превратится в римскую империю, которая решила поиграть с варварами и в итоге была ими сожрана. Только после этого стали говорить о возрождении отечественной электроники, о демографических проблемах, о развитии наук. Для начала перестав кормить окраины. Денег конечно особо много не высвободилось — но атмосфера разрядилась и оздоровилась и для бизнеса, и для культуры. Даже среди тех выходцев из средней азии, которые обрусели — бывшие соплеменники стали дикарями, отбросами, потому что никуда им податься не было — в европе не менее жёсткие правила, в Китае ещё жёстче, в России их больше не принимали с их басмачеством — вот и были вышвырнуты на мороз, так сказать.

— И чем эта история закончилась?

— Тем, что Сталин сделал с Русскими. Пришлось повторить уже для тех, до кого его грузинские руки не дотянулись — до украины и средней азии, то есть выбить из них, с кучей расстрелов, трудовых лагерей и гнобления — выбить их общинную-религиозную цивилизацию и заставить подняться на ступень выше. Визгов было много, конечно, но сталина, чтобы обвинить его во всём — не нашли. В итоге этот сборник дикарей разных мастей превратили в более-менее культурное общество, преимущественно Русской цивилизации. Но сейчас мы имеем дело с несформированной его формой — лояльной из страха перед силой — что у них было всегда — но сохраняющей местечковый национализм, нацизм и русофобию. И главная проблема — Россия их кормит. Этого быть не должно. Никак.

— Бунтовать начнут.

— Пусть бунтуют — военной ценности они почти никакой не имеют. Строить им цивилизацию и наивно верить, что они начнут быть цивилизованными — было грандиозной ошибкой, увенчавшейся войнами и геноцидами, миллионами жертв. Это тяжкое наследие коммунизма разгребало поколение Воронова — лет через десять-двадцать после его исчезновения из своего времени. В общем — вы в курсе. Я против того, чтобы вы вообще начинали строить империю наоборот и метрополия начинала кормить окраины, распуская сопли, по-деревенски радушные и наивные мужики кормили всяких басмачей.

— Хорошо, учтём — но решение национального вопроса сейчас не на первом плане. Пока что они дают необходимые нам ресурсы. Давайте подумаем над экономикой.

Кто о чём, а Косыгин об экономике.

— Моё мнение вы слышали. Разделить её на два сектора — частный и государственный — сказку про низкие цены для всех закончить, государство — сфера добычи, сельского хозяйства, но само гражданам напрямую ничего не продаёт, вообще ничего. Государство предоставляет по квотам частному бизнесу ресурсы, ему необходимые — зерно и муку, металлопрокат, химическую и машиностроительную продукцию, станки и всё-всё-всё... Ну а переработкой этого и производством конечного продукта должны ведать частники — у них есть запросы, у них есть все мотивы для улучшения производства и поддержания его жизнеспособности. Способы лёгкого извлечения денег нужно перекрыть полностью — то есть качать из земли нефть или продавать металлопрокат миллионами тонн в китай и получать сверхприбыли с нифига. Государство должно пинать их в направлении производства ширпотреба, так, как это делали китайцы в начале своего пути экономического чуда — и ориентироваться сразу на внешний рынок. Не рефлексировать, что кто-то из иностранцев недоволен — вообще положить на это толстый хер — сколько заплатил — столько и получил. Сразу вылезти на уровень производства и брендов запада не получится — а вот завалить его относительно недорогими поделиями — вполне. А впоследствии сделав упор на электронику — захватить этот сегмент потребительского рынка во всём мире, хотя бы процентов на двадцать-тридцать. Это уже будет успех. И стабильный большой поток инвалюты — не меньше, чем от нефти и газа.

— Которая будет изыматься, — заметил Косыгин.

— Зачем же изыматься? Такое разграбление народ мягко говоря не поймёт — а вот что нужны такие же меры, которые во время второй нацистской войны были введены — факт. Незачем бегать за каждой зелёной бумажкой, как будто она лично свергать правительство будет — наличные декларировать, безнал — в банке на именном счёте или счёте предприятия, жёстко ограничить вывоз валюты за рубеж — то есть сюда ввозить пожалуйста, а обмен — в ограниченных объёмах, скажем, до тысячи долларов на человека в месяц — это слишком мало, чтобы выводить капиталы. Но если надо съездить туристами куда-нибудь или в кубышку откладывать — то более чем достаточно.

Партийные бонзы переглянулись.

— Как думаете, это может сработать?

— Думаю, да, — Косыгин задумался.

— А чёрный рынок?

— Кто мешает кошмарить людей по закону? Вообще, запомните две главные статьи, которые позволяют кошмарить кого угодно — и при этом не иметь никаких проблем с логикой. Это уклонение от уплаты налогов и сокрытие доходов и средств от государства. Что суть одно и то же. А на честно заработанные деньги, с которых государству отстёгнут налог — почему бы и не отдохнуть где-нибудь во Франции? Управлять нужно не запретами, а ограничениями — запреты лишь порождают нарушения. На мой взгляд такое устройство экономики вполне жизнеспособно. Тем более, оно в определённый период времени было реализовано и очень неплохо себя показало, называется планово-коммерческая гибридная экономическая модель.

Косыгин закономерно спросил:

— Как же тогда в плановой части справляются с перераспределением ресурсов? Ведь их на всех не хватает — и фиксированные цены трудно будет удержать.

— Квоты. Как я и сказал — частично бизнес опирается на квотированные ресурсы — частично на коммерческие. Обычно в соотношении пятьдесят на пятьдесят — то есть половину, допустим, металлопроката продают по фиксированной цене — и она гарантирована бизнесу — вторую половину продают — и она уже никому не гарантирована, за неё нужно платить рыночную цену. Квотированная часть распределяется административно — между производствами, её хватает, чтобы поддерживать производство на минимальном или даже среднем уровне. То есть чтобы завод работал и у людей была работа, зарплата, отгружались готовые товары. Как показала практика — экономика не должна быть экономной — экономика должна работать. Постоянно тратить деньги, постоянно обеспечивать движение капиталов и материалов, постоянно продавать и покупать, чтобы работать. Перпетум мобиле, если правильно сделать — вечный двигатель.

— Эта идея не имеет на первый взгляд ничего невозможного, — кивнул Косыгин, — вполне жизнеспособно. Вот только производство конкретных товаров из ресурсов — это большие, даже огромные заводы и предприятия — не кустари.

— Ну положим первичная сфера — это обслуживание, а не производство. То есть бизнес по производству услуг — рестораны, кафетерии, автомастерские, иные ремонтные мастерские, сантехники, электрики, и всё такое прочее. Производства... их нельзя приватизировать, но построить новые непросто. У людей нет на это капиталов — чтобы создать и запустить собственный бизнес. А на это нужны большие деньги.

— Может, распределить право собственности между работниками предприятия? — спросил Шелепин.

— Нет, им меньше всего интересно быть собственниками предприятия — и более того, они легко и задёшево продадут свои акции, многие за бутылку водки. Плавали-знаем, — сказал Пётр, — то есть какая модель жизнеспособная — уже решили, вопрос — как её построить и так, чтобы не устроить экономическую катастрофу?

— Именно, — сказал Шелепин.

— Тогда проще начинать бизнесы с нуля. Просто и понятно — любой бизнес это огромное количество контрактов и договоров — необходимо создавать бизнес с нуля — в том числе и крупный. В процессе крупные производители должны поглотить госпредприятия схожего сектора — когда будут с ними конкурировать — а тем более — если они сделают госпредприятия нерентабельными и убыточными — то такое решение будет только в радость всем, и коммерсанту, и заводу, и государству — которое отдаст предприятие в хорошие руки.

— А что, это идея, — заметил Косыгин, — планов у них не будет — как хотят так пусть и вертятся — но надо держать руку на пульсе и управлять ими через пошлины, налоги, через льготы, кредиты и ограничения. И защищать их от разного рода бандитизма.

— Для этого есть охранные предприятия, вплоть до ЧВК. А ЧВК это жуть, — заметил я, — впрочем, сейчас милиции хватит — но ужесточать её работу необходимо. Даю бесплатный лайфхак как это решается без соплей — вводите в УК такое понятие как "экстремистская идеология", квалифицируете так — "Комплекс взглядов и воззрений, отрицающий главенство закона, конституционных прав, территориальной целостности, или навязывающий такие взгляды". Под это дело загребаете всех так называемых "воров" — всю эту кодлу, всех этих мамкиных "воров в законе" и прочих, кому в уши надул ветер уголовной романтики. И всё. Наличие соответствующей лексики или татуировки уже вполне достаточно для квалификации уголовного дела — а дальше лес валить или канал копать.

— Сурово, но вполне приемлемо, — поддакнул Семичастный, — сколько народу пойдёт по статье — не счесть.

— Терпимо и допустимо.

Товарищи прервались на выпивку с закуской. Я удалился от разговора пока что — Косыгин насел на Воронова на тему безналичных расчётов и работу банковской системы.

— Тут лучше посмотреть документальный фильм об этом, — встрял я, — вам включить?

— Да, давай. Только придётся полезную информацию отфильтровать.

— Это не советская документалистика — в ней нет никакой цензуры, идеологии и очковтирательства, — отмахнулся я, — так что информация чистая, не нужно её ещё протирать от славословий.

Включил им фильм об этом — что было на сервере корабля, а сам вернулся за стол. Семичастный, едва я только сел, спросил:

— Вы с Вороновым пытались заниматься компьютерной тематикой?

— Не только пытались, но и занимались, — я подвинул вперёд стик, — с этим веселились.

— Какова вычислительная мощность у этого... устройства?

— Ну... тут стоит процессор А7, — почесал я щёку, — он крайне маломощный, используется во всяком вспомогательном оборудовании и прочих игрушках, времён воронова — не очень развитый процессор, но для своего времени хит. Производительность в операциях с плавающей точкой — два и два десятых гигафлопса. Если сравнивать с настольными компьютерами — то такая мощность была актуальна за десять лет до появления А7, правда, тогда это были компьютеры настольные, большие, а это мелочь пузатая. По энергоэффективности он конечно же превосходил для своего времени все аналоги.

— А при чём тут энергоэффективность?

— Для мобильных устройств это главное, автономность работы. Ну и в данном случае — он запитывается от обычного ЮСБ-разъёма, предназначенного для устройств. Пять вольт. Правда, два гигафлопса... но это уже очень и очень неплохо.

— А более серьёзные машины?

— Ну могу сделать АМД Эпик, десять терафлопс производительности. Очень мощный вариант для своего времени, сто двадцать восемь ядер на кристалле, мощность зашкаливающая. Вот только... куда он вам нужен?

— Пока никуда, но всё же это интересно.

— Возьмите пока кортекс, — подвинул я стик, — он в две тысячи раз мощнее по этому показателю, чем БЭСМ-6, которая сейчас топ-тема. Вообще, как уже было сказано в кино, которое мы с вами смотрели — проблема компьютерного отставания стала фатальной для советского союза в своё время — она стала фундаментальной для комплексного отставания во многих, если не во всех отраслях. Разнородность решений и множество "коллективов", каждый со своей архитектурой, каждый со своими научными амбициями — породило проблему. Это не вина учёных, как я понял — вы меня поправьте, если я ошибаюсь — я так понял, это следствие странной советской системы науки — выраженной в распределении центров разработки, раскидывания их по регионам и городам, нецентрализованность и многообразие — а в электронике всё иначе. IBM это просекли первыми и начали давить и изничтожать конкурентов, навязывая и задавая стандарты — до тех пор, пока весь мир электроники не был сформирован ими целиком, вкладывались в один проект — суммами в миллиарды долларов, зная, что он окупится и задаст новую эпоху, в которой у них будет место цифрового гегемона.

— Компьютеры пока что считаются научным оборудованием, — ответил Шелепин, — поэтому ими занимаются учёные — а у них свои амбиции — никому не нужно приумножать чужую славу.

— Вот именно. Денег они не получают — только славу — а тут всё работает иначе. Каждый хочет прославиться лично, так что... — я покачал головой, — знаете, скажу вам грубую вещь — мне кажется, планово-коммунистическая идеология на этом себя изжила. Перед ней возникла задача, с которой она принципиально не способна справиться. Даже если из под палки заставить сделать идеальный компьютер — сделают, но не более того. Из под палки придётся делать всё — всё это будет хуже и хуже, в то время как более понятная коммерческая электроника будет развиваться семимильными шагами. А стимулировать людей советская наука не может. Цель цивилизации — в том, чтобы извлечь пользу для общества из самого общества. И вот вам факты — есть учёные, есть люди, есть деньги, есть идеи — а собрать это всё вместе и сделать индустрию нельзя. Невозможно. Нет инструментов, чтобы заставить людей делать это не по принуждению и не по бумажке, не из научных амбиций.

— Думаешь, коммерция решит эту проблему?

— Отнюдь, она создаст много новых. Однако, если всё же в основе проекта будет прибыль — нынешняя и будущая — то станет заметно понятнее, ради чего сейчас стараться и зачем это нужно. Тут даже самый твердолобый начальник ничего не сможет сделать, если проект приносит деньги. Без этого можно... ну можно пытаться пилить, как шура балаганов гирю — и верить, что она золотая — но толку не будет.

— Вот с этим я вынужден согласиться, — поддакнул Семичастный, — наука не должна заниматься компьютерами, по крайней мере, теми, что предназначены не в научных целях. Хотя конечно это их работа — но прикладная. Люди и правда есть — а пытаться от них чего-то добиться бесполезно — это учёные, а компьютер — их диссертация, они скорее глотки друг другу перегрызут, чем согласятся друг с другом в чём-то и будут думать не категориями научных успехов, а категориями денег и прибылей.

— Тогда это дело необходимо коммерциализировать, — заметил Шелепин, — тем более, что более важно — тут невозможно работать, потому что развитие слишком быстрое и часто внезапное. Тут не пятилетку, а пятидневку нужно принимать — чтобы быть в темпе прогресса. Да и вытрясти из бюджета деньги на это нереально.

— А если правда коммерциализировать отрасль? — спросил я, — она же сейчас практически в нулевой стадии развития. Первые интегральные схемы малопригодны для использования. Создание чистых зон, разработка микрочипов, разработка самих электронных компонентов и всей базы — потребует больших денег. Американцы вложили в IBM-360 пять миллиардов долларов — это грандиозный мегапроект. Но он заложил основы для всего компьютерного доминирования америки на десятилетия вперёд. Прибыль, конечно, тысячекратно окупила вложения.

— Это говорит о том, что американцы в своём понимании мира ушли гораздо дальше нашего политбюро и намного лучше понимают суть технического прогресса. Но оно и неудивительно — все члены политбюро — люди, давно сформировавшиеся в довоенную эпоху — когда прогресс был шумным, сильным, и высшей ценностью была выплавка стали и чугуна, а не операции с плавающей точкой.

Товарищи помолчали.

— Так что, переводить отрасль на коммерцию? — спросил Семичастный.

— Это выглядит наиболее адекватным решением. Потребители компьютеров — бизнес, а у нас его нет — директорам предприятий, как уже говорилось — оно даром не надо, хотя нет, даром как раз надо — возьмут хоть чёрта лысого, если за государственный счёт. Так то и копейку зажмут.

— И как ты себе это представляешь?

— Как продажу компьютеров прежде всего за рубеж, за валюту. И нужно освоить их производство любой ценой — чтобы они начали приносить деньги.

— Есть ещё минус, — Семичастный не унимался, — поймут, что это приносит прибыль — и потребуют лет десять гнать их без остановки и без модернизации — в итоге продажи сойдут на нет, а квалифицированные разработчики разбегутся.

— Нужно защитить МЭП от сторонних воздействий. Но даже так — создать полноценный компьютер кажется идеей нереальной.

— А если по предложенному мной принципу, — вмешался я, — разделения экономики — элементную базу и всё прочее изготавливают на госпредприятиях — которые продают их по фиксированной цене частникам — которые уже и собирают компьютеры из них. Так ведь было и в США, когда мелкие фирмы делали свои компьютеры, так собственно и происходит в будущем — производитель компьютера редко производит и элементную базу. Элементную базу делают фирмы-подрядчики, которые на это заточены. Кто аккумуляторы, кто память, кто процессоры, кто рассыпуху электронную, кто чипы, и так далее.

— Тогда нужно будет тиранить собственных производителей электроники, — сказал Семичастный, — на тему изготовления интегральных схем.

— Надо будет пообщаться с Шокиным. И вообще, тему с двойной экономикой ты объясни, — он повернулся ко мне, — я с таким не сталкивался.

— Подобное было реализовано несколько раз, в качестве меры, когда коммерция опиралась на ограниченные ресурсы, или наоборот, на безграничные ресурсы. Суть проста — если коммерсанты начинают качать деньги задёшево — получая сверхприбыли с природных ресурсов — то это приводит к инфляции, технологической стагнации, деградации экономики и общества. Поэтому у них отобрали всю добывающую сферу и близкие к ней. Заранее определили объёмы квот на необходимую продукцию — и стоимость добавки — которая уже стоит по-рыночному. Ну и вторичный рынок, куда ж без него. А всю сферу производства целиком и полностью отдали коммерческим предприятиям, которые работают по обычным коммерческим принципам — с той лишь разницей, что ресурсы для себя получают от государства. Госсектор так же разрастается на тему производства новых ресурсов и материалов для производств коммерческих — государство имеет с них деньги через продажу им ресурсов и через налогообложение.

— И это работает? Какие недостатки?

— Работает, и весьма успешно. Планирование никуда не девается — оно всё так же осуществляется — только вместо бесконечно тиражируемых позиций каждого гвоздя и каждого бытового товара — это плановые показатели по производству ресурсов. Скажем... отбеливатель для бумаги, для производства обычной белой бумаги, или химикаты для обработки зерна, или заготовки — слитки для литейных производств и отливки для токарных станков. Производство удобрений, спирт и бензин, и многое другое. Предприятия — крупные и мелкие — тоже не играют с ценами как хотят — у них даже в самой коммерческой среде есть свой бизнес-план. Имея стабильную, то есть неподвижную сеть поставщиков ресурсов, по фиксированной цене — они не сталкиваются с волнением цен на исходные товары. Это всё равно что работать на долгосрочных контрактах вместо краткосрочных — когда поставка каждой партии гвоздей идёт отдельно и цены на них постоянно колеблются. Минусы, конечно, тоже есть — меньшая подвижность бизнеса — то есть бизнес, построенный на таких принципах — работает более стабильно, долго, но меньше может пускаться в бизнес-авантюры и менять направление деятельности, ведь для смены — нужно получать новые квоты, новые товары, новые ресурсы — это стоит денег... Но для потребителя это плюс — цены в подобной системе в два-три раза более стабильны, даже сезонные. Минус так же в том, что исходные ресурсы нужно развивать пропорционально развитию бизнеса — то есть он должен получать постоянно новые ресурсы — лучшие, более технологически совершенные — иначе он морально устареет. А это недопустимо — прогресс в потребительских товаров — это прогресс в ресурсах, из которых они делаются.

— Это то как раз понятно. Понятно и допустимо, — кивнул Шелепин, — у тебя есть какая-нибудь книжка об этой экономической модели?

— Есть, и не один десяток книжек, диссертаций и исследований. Могу всё предоставить — но наверное лучше будет поступить иначе — это выпустить несколько компиляций-книжек в печать и по методу прошлых — внедрить подобное в сознание людей.

— Думаешь? — спросил Семичастный, — Саш, как думаешь, сработает вариант публично прорекламировать эту модель экономики?

— Нужно её опробовать для начала. Где-нибудь, хоть бы и в небольших масштабах.

— В небольших масштабах будет неудобно и не даст результатов — тут вся соль в том, как это влияет на экономику. У людей может быть и могут появиться деньги — но тратить им их будет некуда — плюс социальная ненависть между соседними предприятиями и экспериментальным, в общем — будут очень быстро проситься обратно на плановое хозяйствование. Нужно ведь будет осваивать коммерческое дело с нуля. Хотя... — я посмотрел, — один такой коммерсант доморощенный у нас есть. Вон сидит, Воронов. Ему можно поручить провести эксперимент. В рамках... да хотя бы в рамках разработки и продажи всякой электроники — если обеспечить квоты на элементную базу и всё прочее, и дать финансирование.

— С деньгами на такое будет туго.

— Миллиарды и не понадобятся — а так... — помотал я рукой в воздухе, — попробовать действительно было бы занятно — дать ему какое-нибудь здание в Москве, организовать возможность реализовать продукцию через фирменные магазины — а идей у него как у дурня махорки, полные карманы, если бизнес стартанёт — то штат он сам себе укомплектует и можно будет говорить об успешном апробировании проекта. И создавать другие предприятия в таком же ключе — пока единичные, но работать над их масштабами.

Косыгин как раз закончил смотреть кино и прислушивался к нам.

— Алексей Николаевич, можно вас на минутку? Тут по вашей части есть серьёзные предложения, — попросил Шелепин.

* * *

*

В итоге что? В итоге план приняли без обсуждений — просто приняли и всё. Косыгину идея понравилась — это грозило уменьшить масштабы инфляции и увеличить масштабы экономики, а ещё его очень интересовала научно-экономическая мысль будущего. Он всеми руками был за.

— Вилли, у меня к тебе есть дело, серьёзное, — оторвавшись от обсуждения темы экономической модели производства, которое решили доверить Воронову, Косыгин обратился ко мне, — ты мог бы продемонстрировать результат работы вот этой штуки? — он помахал в руках многострадальным стиком, который я принёс то забавы ради.

— Ну можно. А зачем?

— Нам сейчас очень нужно несколько высокомощных компьютеров. Нет, не БЭСМ-6, или что-то подобное — а компьютеров в более классическом для вас понимании, чтобы работать с большими объёмами экономических данных и выполнять расчёты. Людей можно найти — вот хотя бы у КГБ попрошу, с особым заданием послать пару программистов. Можете вы найти таких?

— Можем, — ответил Семичастный, — а вам зачем?

— Переход, который вы так агитируете — и вообще моя работа — требуют больших объёмов статистических вычислений и математики. Тут просто горы и океаны работы — нужно всю её перелопатить. Современные нам ЭВМ могут справиться с задачей — но на это уйдёт очень много времени — и что более важно — они крайне неудобны для этого — им можно подкинуть формулы и получить результаты — но в целом... нужна именно классическая персональная машина. Пусть бы и из будущего — вы не представляете, как тормозит работу невозможность быстро получить результат просчёта тех или иных вещей.

— То есть вам нужна собственная мини-вц с огромными возможностями?

— Верно, именно это мне и необходимо.

— Тогда есть разные варианты — но необходимо будет сделать их с классическими терминалами — то есть монитором, клавиатурой... к счастью, это вопрос решаемый. Секунду, мне понадобится с этим делом разобраться.

Я попросил у своего ЭвЭэМа сделать кое-что, на базе имеющегося чертежа терминала DEC VT. Вскоре мне были переправлены — большая коробка с терминалом, и ещё одна коробка с приставкой для него, внутри которой было всё необходимое.

— Это что? — Воронов достал из коробки тяжеленный терминал, — компьютер?

— Можно и так сказать.

Я поставил терминал на стол, подключил к розетке — с ним в комплекте шёл длинный сетевой шнур, включил, он выдал "НЕТСИГНАЛА" по центру экрана. Дальше поставил рядом приставку — и открыл её крышку. Под крышкой приставки было несколько слотов, в которые нужно было вставить всё необходимое — в частности — сам компьютер.

— Терминал VT конечно несколько опережает время — но не настолько, чтобы его можно было считать прямо очень шокирующей технологией, — пояснил я собравшимся, которые любезно убрали со стола яства, чтобы можно было включить эту штуку, — реализовал идею корабельный ИИ, идея моя.

— И что за идея?

— Это терминал VT-100, — я утёр пот со лба, — изначально компьютер принимал запросы на телетайпе и туда же печатал — чтобы не переводить бумагу — сделали ЭЛТ-монитор, вместо бумажной ленты. В данном варианте монитор соединён с клавиатурой — ввод и вывод информации соответственно, — пояснил им, включая эту штуку, — терминал это не ЭВМ, это устройство ввода-вывода. Позже их разъединили надвое — отдельно мониторы, отдельно клавиатуры. Это всё, — махнул рукой, — большие, огромные шкафоподобные компьютеры — это про другое. Так... это вот сюда, — я воткнул стик в переходник, он вошёл в соответствующий слот, полностью, — в данном конкретном случае я сделал выносной монитор и клавиатуру для стика на кортексе, при этом стилизованные и технически близкие к терминалу DEC.

— Вполне решение для любителя всяких ретро-железяк, — заметил Воронов, — у кого любовь к таким, могут и воспользоваться.

— Да, вполне. Стик со всем необходимым, включая питание, входит вот здесь, и можно использовать.

— А эта штука рядом зачем?

— Это для чтения и записи перфоленты, — пояснил я, — теперь нужно поменять немного прошивку на стике — чтоб ы по умолчанию запускался эмулятор операционной системы... скажем, классический ДОС, и классический компьютер на i386.

— А это возможно? Для эмуляции нужно намного больше мощности, чем для работы оригинального процессора, — заметил Воронов.

— Кортекс выдержит — он эмулирует без проблем процессор той же плейстейшн-1, который несколько мощнее, чем i386.

— Как знаешь.

— Так... выглядит как вполне рабочий вариант, — отряхнул я руки, — этого недостаточно, чтобы просчитывать большие массивы данных, для этого лучше использовать большой современный компьютер — но вот для того, чтобы всякую мелочь считать и при этом не объясняться с населением — это сойдёт. При необходимости можно извлечь стик, — что я и проделал, — чтобы защитить секретную технику от посторонних глаз. А терминал пусть хоть по винтикам разберут — десятка три микросхем они найдут, с техпроцессом, который в принципе могли бы сейчас освоить американцы. Память встроена в стик — она довольно большая, заполнить её полностью не удастся, как не старайтесь — так что можно использовать для хранения текстовых файлов. Так же можно будет обмениваться по модему секретной информацией.

— По модему?

— Да, в него встроен модем, точнее его эмуляция. Подключается телефонный кабель вот сюда, — показал я два зажима на задней стороне, — так называемая хлорка — или двухжильный телефонный кабель. Встроен эмулятор модема Зюхель Ю-1496Е.

— А я такой знаю — у меня в детстве такой был, — обрадовался Воронов.

— Во-во.

— Я плохо себе представляю, что такое этот модем, — Косыгина всё же заинтересовал бокал пива больше, чем компьютер.

— Это устройство передачи информации по телефонной линии. Передаёт он цифровую информацию в виде тональных сигналов, звук неприятный, но это работает. Прообраз интернета и первый интернет были созданы на модемах, это потом перешли к более совершенным типам соединений. Построить его иначе было бы нереально — на создание с нуля инфраструктуры нужны баснословные деньги — а не имея перед глазами обозримой выгоды — их никто не даст. Ладно, это я отвлёкся — модемы производятся даже в СССР, и применялись, и до сих пор применяются — в гражданской и военной инфраструктуре. Как способ загрузить в ЭВМ программу и получить ответ через телефонную линию. К счастью, первые компьютеры — эмулятор которых у меня имеется — имеют все необходимые программные инструменты для работы с модемом... — я говорил, одновременно обновляя прошивку — перекинув накопитель с ней через планшет в стик-компьютер, — это позволяет создавать, через телефонную линию — сеть из таких компьютеров, и передавать между ними цифровые данные. Конкретно сейчас я загрузил сюда прежде всего андроид, установил особый порядок загрузки, добавил графический интерфейс, интуитивно простой и понятный, ИИ его даже упростил, чтобы совсем не тратить время на освоение.

Включил всю эту машинерию и запустил.

На экране появились надписи, из которых нужно было выбрать нужное.

— Вот, собственно, так.

"BASIC", "Fortran", "ПОЧТА", "ФАЙЛЫ", "КАЛЬКУЛЯТОР" и "ТАБЛИЦЫ" и "ТЕЛЕФОН".

Отряхнул руки.

— Компиляторы для бэйсика и фортрана, почтовая программа — это для приёма и отправки электронной почты на аналогичные компьютеры, файловый менеджер — для хранения информации и загрузки, собственно, ранее написанных программ, калькулятор и так понятно, электронные таблицы — наиболее необходимый сейчас инструмент. Пётр, дальше ты объясни, а я устал уже.

Воронов кивнул:

— Хорошо, ну с компиляторами языков понятно — тут пишутся и запускаются программы. Почта — он открыл нужный раздел — там было пусто, — почтовый ящик классического вида — ткнул "написать" — открылось окно написания письма, вернулся обратно, — файлы открывают ранее сохранённые на диске файлы — текстовые, программы и всё остальное. Он умеет картинки показывать? — спросил Воронов у меня.

— Нет, это же примитивный терминал. Он умеет только символы и буквы отображать.

— Значит без картинок. А телефон это...

Он открыл — на экране появилась телефонная книжка.

— Раз уж эта штука подключена постоянно к телефонной линии — я решил, что сюда можно впихнуть программу для IP-телефонии. Телефония с цифровым кодеком и цифровым шифрованием аудиопотока. То есть максимально защищённая в данную эпоху от прослушивания.

— А где тогда трубка?

— Трубку можно воткнуть в аудиовыход — он на передней панели, видишь, там разъём jack. При необходимости можно и звонить и писать на другие такие же компьютеры.

— Понятно. Очень неплохой офисный агрегат, скажу я вам — со всеми функциями, привычными годам к восьмидесятым. Но только ты кое-что не предусмотрел — нужен принтер. Без принтера вообще никак и никуда.

— Принтер? — я задумался, — это можно приделать, без проблем. Матричный, например — вполне подойдёт — правда, он шумит — но это ничего. Звук даже в какой-то мере приятен.

Приятным его едва ли можно было назвать — но привыкнуть можно — и вскоре матричный принтер был поставлен, установлен, заправлен бумагой, чернильной лентой, и пущен в ход — в сборнике файлов на компьютере была инструкция по нему и по языкам программирования — с справочными материалами — именно первую страницу инструкции я и пустил на печать. Принтер зажужжал, завизжал, и довольно быстро для матричного принтера выдал тестовую страницу быстрой печатью — это точками, очень шустро.

Полученный результат был вполне удобочитаем и подходил как черновой вариант. Косыгин взял листок, прочитал немного, отложил.

— И он всегда будет так шуметь?

— Всегда. Увы и ах — лазерный принтер будет слишком необычен — плюс по напылению на бумагу кто-то может разобраться, что технология ненормально продвинутая. А вот этот — печатает так же, как пишмашинка — через ленту физическими ударами матричной головки. Ничего необычного — принцип по-моему уже должен быть известен.

— Тогда ладно. Это всё же значительно быстрее, чем машинистка.

— Нужно будет сделать всем такие компьютеры. И стиков соответственно, телефонные линии то между вашими кабинетами имеются?

— Имеются.

— Тогда хорошо. Это конечно не даст вам абсолютные возможности — но по крайней мере защищённую связь обеспечит, и рядовые проблемы решит. Программистов на эти агрегаты вы можете найти?

— Найдём, — уверил меня Семичастный, — подписку возьмём, поставим на довольствие, будем хорошо их контролировать. А как эта машина себя может показать во взломе шифров?

— Конечно неплохо — но для этого лучше использовать более мощный компьютер и более сложные алгоритмы, — я задумался, — насчёт взлома шифров поступим иначе — загружать эти скромные машинки такой задачей было бы не комильфо, тем более методы часто ресурсоёмкие — поэтому лучше будет передавать шифр по модему на более мощный, полноценный компьютер, на котором он будет взламываться уже имеющимся набором программ и автоматически отправляться обратно. Ах, да, забыл сказать, — я хлопнул себя по голове, — пустая моя голова, самое главное забыл.

— Что — самое главное? — спросил Пётр.

— МФУ, конечно же. Это вообще основа основ офисной работы. Надо будет переделать принтер. И добавить какую-нибудь программу распознавания текста.

— Задолбаешься делать это на кортексе.

— Да, хорошие алгоритмы потребуют более мощных машин... Но без этого вы просто задолбаетесь с документами работать, все вы. Секунду, сейчас что-нибудь решим.

Через пять минут я уже получил готовый вариант — обновлённый стик, плюс МФУ. Большая такая чёрная штука, с сканером, принтером — матричным, как и прошлый, и самое главное — распознаванием текста.

Вот только с распознаванием легко не получилось — пришлось оставить терминал в покое и сделать ноутбук, впихнув в него крайне мощный и энергоэффективный процессор из будущего — а так же сто с лишним гигабайт оперативной памяти и надёжную ПЗУ. Ноутбук я вытащил из коробки, включил.

— А это что? Ты вроде бы нечто подобное мне подарил.

— Нет, это другое. Тут стоит мобильный процессор, но из две тысячи пятьдесят пятого года. Он крайне энергоэффективен, не любит разгона, но зато и почти не греется, и по мощности соответствует топовым процессорам годов двадцатых, — меня встречала оболочка виндовс, — так, ИИ вижу уже вырезал из операционной системы всё лишнее и ненужное, и настроил всё как надо. Офисные и математические приложения имеются.

— Интересно. А зачем понадобился целый ноутбук? — спросил Косыгин, — по-моему, вот этого терминала достаточно.

— Для тех, кто будет работать с цифрами — и, если объёмы расчётов невелики — их хватит с головой, но конкретно этот ноутбук нужен для сразу нескольких задач. Главная — это распознавание текста — машинописного, рукописного, это делает сложная нейросеть — это примитивная версия ИИ. Она не всегда точно распознаёт текст и могут быть ошибки — поэтому проверить не мешает, особенно если текст рукописный. Она же умеет переводить с любого на любой язык, так что с переводом проблем не возникнет — и с общением на иностранных языках тоже не должно быть проблем. Ну и плюс к ней подсоединён сканер из МФУ и он может сохранять сканы документов.

— Да, изобретателю МФУ, если бы он был, надо памятник поставить, — сказал Пётр, — можно сказать офис из одного устройства и состоит. Ну, из двух.

— В данном случае это необходимость, — покивал я, — переводит документы в удобочитаемый вид — это раз, встроен ИИ, нейросеть может анализировать содержимое документа семантически и делать короткий пересказ и выжимку необходимых фактов, или искать информацию. Может автоматически переводить документы, их можно пересылать друг другу по электронной почте, ну и это необходимо для составления документов в офисных программах — это намного удобнее, чем делать это же вручную на пишмашинке или иными методами.

— И это всё?

— Нет конечно. Это же очень мощный компьютер — он может очень многое. Но это бытовая машина — офисная, в том числе. Зато у вас не будет проблем в работе с документами — и документооборотом между собой, и все прочие прелести прогресса станут доступными.

— Какие например? — Семичастный потёр руки.

— Ну начнём с этого. Такие вещи во времена Воронова были популярны — хотя позже уже сошли на нет.

Я достал из ящика, который пришёл вместе с ноутбуком, коробку и открыл её — в ней лежал компактный отдельный фотоаппарат.

— Фотоаппарат компактный, цифровой, штука довольно примитивная, но действенная. В качестве допопции можно отключать экран и фотографировать через видоискатель — чтобы не смущать народ, — поставил его, — на первый взгляд может показаться, что ерунда — но эти фотографии абсолютно ничего не стоят. И их на флешку вмещается уйма.

— А смысл? — спросил Шелепин.

— Фотографировать? Всё, что вам надо — вы не найдёте в интернете за отсутствием оного. Поэтому проще включить режим японца и фотографировать всё, что интересно — потом можно будет отсмотреть материал. Документы, людей, места, и так далее. Чтобы потом не лазить и не объяснять что где как было и что как есть.

— Фотографировать люди привыкли к моему времени, — заметил Пётр, — раньше ведь плёнка денег стоила — поэтому привыкли фотографировать только что-то важное.

— Ничего, научатся. Дальше едем, — я достал второй предмет из коробки с чудесами, это был... — Диктофон. Запись звука, запись речи, размеры как видите компактные, можно подключать большой микрофон — можно записывать во встроенный. Качество звука приличное, время записи большое.

— Зачем это нужно? — спросил Косыгин, — я понимаю, что некоторые мысли бывает надо на диктофон записывать — но это такая привычка у людей.

— Нет, суть в другом. Нейросеть вполне успешно перегоняет речь на диктофоне в текст — и даже может узнавать кто говорит по голосу и разделять их по репликам. То есть стенографировать. Это полезно.

— Вот что, нужно организовать какое-нибудь ВЦ, — обратился к Шелепину его друг, — и так, чтобы под прикрытием большого компьютера там могли бы решать наши задачи. чтобы под прикрытием большого компьютера там могли бы решать наши задачи.

— Бога ради — я могу купить или сделать вам большой компьютер, — тут же отозвался я, — но понадобится выделить место.

— Это мы выделим, — Косыгин тут же включился, — думаю, проблем не возникнет — проблема в ЭВМ — их количество ограничено.

— Вот что, вы займётесь вычислительным центром, — похлопал меня по плечу Шелепин, — а Пётр — бизнесом. Воронов? — он поманил пальцем к себе Петра, — государство вам обеспечит материальное снабжение — по квотам, а вот что производить и куда как продавать — будете думать сами. Цены тоже устанавливайте сами — если сумеешь добиться успеха — будем решать, что делать дальше.

— А... — он был растерян, — где, как, что производить?

— Это уж ты сам реши, — хмыкнул босс, — у тебя предпринимательская жилка должна быть — и рекламу и товар, маркетинги свои сделаешь — в общем, дозволяю. Налоги правда придётся платить — скажем, тридцать процентов выручки. Как думаете, товарищи? Подойдут такие условия?

— Пойдёт. Ну, Воронов, не подведи, — Косыгин ухмыльнулся, — а мы посмотрим за экспериментом. А вы, товарищ Вилли, возглавите ВЦ, здание мы вам дадим — но всё, что внутри — уже сами придумаете что-нибудь.

— В принципе — не самая запарная работа, — пожал я плечами, — по сути это будет фирма, производящая компьютерный софт, если так подумать, а не ВЦ. Но меня устраивает. Когда приступать?

— Подождите, нужно сначала решить вопрос с недвижимостью, где вас разместить, и весь персонал тоже. А там видно будет.

* * *

* *

Они уехали, оставив меня и Воронова думать. Воронову думать было труднее — потому что ему по сути дали задание создать успешный бизнес с нуля в условиях плановой экономики. Он сидел за компьютером и перебирал базы данных, которые у меня были, пытаясь найти вдохновение. Я же валялся на диване, когда горничная убрала всё со стола, положил подушку, включил телевизор, запустил на нём документальный фильм и думал, что делать дальше.

По всему выходило, что их начальственные чувства распространились на меня — но хер им, не дам себя эксплуатировать. Воронов оторвался только через час.

— Слушай, Вилли, давай сгоняем отсюда подальше. Куда-нибудь, куплю всё, что мне нужно, приодеться надо бы — а то в сиротской одежде хожу.

— Хорошо, — я поднялся, — это у нас сейчас вечер — а в Париже ещё конец дня. Самое время прошвырнуться по магазинам. Иди возьми деньги и пойдём.

...

Вернулись мы только на следующее утро — заночевали в Париже в местной гостинице, и прибыли на дачу Шелепина прилично одевшись — поскольку деньги были и много — Воронов купил полным-полно всего, что высоко ценится в СССР, как он сам сказал — для материальных стимулов трудящимся. В принципе, баловать их западными вещичками можно — не имею ничего против — лишь бы после этого в либералов не превратились, которые ноют, что всё вокруг плохо и надо всё поломать, чтобы сделать хорошо. Знаю я таких.

Екатерина и её брат, ранее мне неизвестный Анатолий, встретились на завтраке внизу, в обеденном зале. Воронов выложил сумки и спустился вниз.

— Ой, а вы тут? — девушка удивилась.

— Где вы были? — молодой мужчина тут же вскочил.

— Гуляли, — Пётр наконец-то чувствовал себя в своей тарелке — видимо потому что оделся как человек, побрился как человек, помылся как человек и напоминал издали даже приличного человека, — надеюсь, вы нас не потеряли?

— Ещё как потеряли!

— Надо было отойти за покупками, — отмахнулся я, — заночевали в гостинице.

— В какой?

— Хрен его знает, как она там называется, — Пётр сел за стол, — а вот завтраки там рано утром не подают — так что не откажусь от сытного перекуса. Ну а что вы думали — я буду безвылазно сидеть под домашним арестом? — он ухмыльнулся Анатолию.

— Не то чтобы, но надо было предупредить, а то взяли и исчезли. Хорошо хоть у вас там камеры стоят, по ним проверили. А если бы не это?

— Не беспокойся, если говорить честно — в Париже конечно красивше и уютнее, чем в Москве — и очередей нет, и много чего хорошего — но что там, что здесь шестидесятые, так что какая разница. Вообще, миграционная политика в СССР — это мрак и ужас.

— И не говори, — поддакнул я, — закрытая страна, и мышление у местных такое, закрытое. Это конечно не значит, что надо сопли распускать про западный мир — они конкуренты и даже враги — но это не значит, что надо истерики закатывать, баррикадироваться от мира.

— Очковтирательство широко распространено, — ответил мне Воронов, — это в будущем, я так понимаю, с этой проблемой справились.

— Это даже не было проблемой, — пожал я плечами, — своей идеологической и культурной закрытостью они только увеличивают разрушительный эффект западной пропаганды и медиасферы внутри страны. Порождают такое поколение, как восьмидесятники — которые распустив сопли про гласность-свободу-демократию побежали громить режим. Таким тепличным дурачкам, которые привыкли доверять всему и всем — легко втереть любую дичь. Особенно если втирать будут квалифицированные пропагандисты. А у запада есть очень квалифицированные пропагандисты — которые на голову выше всего, что могло бы быть в СССР, даже в прыжке.

— Думаешь, это фактор разрушения государства? — Воронов принялся за омлет с грибами и ветчиной.

— Определённо — один из них. Отсутствие информационного иммунитета, впечатлительность, податливость, отрешённость от политики и готовность принять любое решение, если оно исходит сверху, даже самое абсурдное.

— Реакционность, — Воронов быстро заточил омлет и принялся за морковный сок, — всегда была присуща политике. С этим нужно что-то сделать — от этого не просто попахивает — а воняет чувствами обиженного деревенщины, который стремится показать, что не хуже других, фиглярство и позёрство. Хрущёвщина.

— Открывать границы никто не будет — да и не смогут — людей поубежит масса. Хотя... если моё вчерашнее предложение об экономике сработает и они сумеют её построить — то может быть даже получится избавиться от этого комплекса бедного родственника.

Анатолий и Екатерина слушали нас молча, переводя взгляд с одного на другого.

— Кстати, нам почты не было?

— Была. Просили передать вам пакеты с документами. С вами мы до сих пор не представлены.

— Какая неучтивость с моей стороны. Вильгельм Нортон Карлайл Четвёртый, — представился я, — Но зовите меня Вилли.

— Анатолий Васильевич, капитан КГБ.

— Уже капитан?

— Повысили, — пожал он плечами.

Воронов взял пакет, разодрал его вилкой и прочитал содержимое — большую папку, завязанную тесёмочками и с документами внутри.

— Одуреть. Как всё быстро — дня ведь не прошло.

— Здание выделить нетрудно — трудно найти оборудование и организовать само производство, — пояснил Анатолий, — я мало что понимаю — но сказали именно так.

В моей папке были документы на создание ВЦ при КГБ СССР, приказ о присвоении Вильгельму Нортону Карлайлу звания лейтенанта КГБ, корочка комитетская, а так же подписка о неразглашении, неподписанная, документы на помещение по адресу кривоколенный переулок дом пять. И предписание от руководства создать ВЦ-177.

— Похоже, уже сегодня мы приступим к работе. Петь, я могу тебе помочь с твоей задачей?

— Можешь, мне нужно купить на западе и переправить сюда кое-какое оборудование. Для литья пластмасс, для изготовления деталей. А у тебя что?

— Кривоколенный пять, — положил я документ на стол, — поехали смотреть фронт работ?

— У меня похоже здание на окраине Москвы.

— Странно было бы иное, учитывая, что у тебя цех должен быть и производственное оборудование. Ладно, поехали тогда по моему адресу. Интересно, как они так быстро их выделили?

— Скорее всего здания и так бултыхались в резерве, или освободили в экстренном порядке.

— Я вас подвезу, — тут же встал Анатолий, — собирайтесь.

— Да, кстати, а тут можно машину заменить? А то мне страшновато ездить на местных машинах — у них уровень безопасности околонулевой. Да и несолидно — мы теперь должны держать марку — чтобы подчинённые уважали и другим было видно — не голь перекатная.

Воронов усмехнулся:

— У тебя что, личный гараж имеется?

— Имеется. Машинки я всё-таки люблю и купил несколько штук, для коллекции. Есть одна, которая вполне подойдёт для поездки в духе "большого босса", — улыбнулся я всем, — поехали, выедем на дорогу за посёлок — там пересядем.

Ехать было недалеко и недолго — а машину, которую я купил, а потом ИИ корабля её доработал, и предоставил нам. Машина появилась на дороге на месте Волги, которую корабль забрал. Транспортёры работали исправно и легко справлялись даже с таким габаритным грузом, как большая машина. Воронов аж слюни распустил:

— Это же мерс пульман! — он тут же облизнулся, — редкая машина.

— Конечно редкая. И довольно дорогая. В салоне аж телевизор установлен, телефон, сидения немного переработали, климат-контроль тоже доработали, и безопасность, — я обошёл огромный чёрный роскошный автомобиль, — поменяли двигатель на более современный, шумоизолировали, сделали более совершенные фары, АБС, АПС, и другие системы подвески.

— Шикарно! — у Воронова слюни текли всё больше и больше. Он забрался на пассажирское место. Я сел рядом, а Анатолий, как и обещал — за руль.

— Вот это я понимаю роскошь шестидесятых, — Петя погладил кремовый велюр кресла, — телевизор... он что-нибудь показывает?

— Нет, в СССР он ничего не ловит — но зато тут есть видеомагнитофон встроенный. Кстати, Анатолий, запуск двигателя там по красной кнопке. Климат-контроль настрой как тебе удобно, кресло, руль, тоже подстрой под себя.

— Да я как-нибудь обойдусь.

— Не-не-не, если это всё сделали — то надо пользоваться.

Анатолий пока разбирался как запустить двигатель.

— А коробка?

— Её здесь нет — это электромобиль. У него четыре тяговых двигателя по сто с небольшим лошадок каждый, бесшумные, едет плавно. Главное не разгоняйся слишком сильно — подвеска то старая осталась.

Анатолий дал газу и мы потихоньку поехали. Авто вместо гула двигателя издавало едва слышимый гул электродвигателей, тишина полная. Я сидел рядом с Петей, который лазил по полочкам в подлокотниках.

А знаете, всё-таки ездить наземным транспортом тоже хорошо. Можно неспешно посмотреть по сторонам и увидеть пространство во всей его красе — это вам не прыгать транспортерами.

Улицы современной Москвы были разительно не похожи на иностранные — минимум наружной рекламы, какое-то томительное ощущение пустоты и больших неиспользуемых пространств оставалось. Рабочий день начинался и на улицах было полно народу — на дороге же нам встречались только грузовики, автобусы и пара марок местных авто — и ещё несколько старых Москвичей видел, такие, капотные, скопированные с опель кадет. Мы проехали по садовому кольцу, доехали до ответвления и заехали в переулок. Анатолий остановил машину.

— Приехали?

— Вроде да, я не очень знаком с Москвой, — пояснил он, — хорошо что тут карта есть.

— А, да.

Джипиэс был ещё одной важной добавкой — ИИ даже маршрут построил. Какой молодец — всё то он знает наперёд!

Я вылез первым, замечая, какое впечатление наша карета произвела на местного сторожа, который распахнул ворота и чуть ли не поклонился, но шапку снял, когда Анатолий въезжал через арку внутрь.

— Это кривоколенный пять?

— Так точно, — ответил он.

— Хорошо, где здесь вход в здание?

— Внутри, проходите, товарищ, проходите. Вас проводить?

— Не стоит, благодарю за службу.

Внутри и правда был двор-колодец — здание имело квадратную форму с внутренним двориком. Мерседес остановился около входа, а я прошёл пешком. Вход был закрыт деревянной старой дверью, за которой обнаружилось пустое здание — обветшалое порядком, давно не ремонтировалось.

— Хотя тут ещё ремонта на месяц-два, но само здание хорошее, — сказал Пётр, который зашёл первым, — удобное.

— Да, спору нет, удобное. Четыре крыла, три этажа, плюс подвал... Нужно будет выгнать отсюда всех и закрыть здание, считайте на карантин. Я запущу сюда ремонтных ботов — им понадобится не неделя, а дня два, чтобы тут всё починить до приличного состояния.

— Теперь это твоё предприятие — вот ты и занимайся, — отмахнулся Анатолий, — и вообще, привыкай к субординации.

— Нет уж, спасибо — мне в космофлоте этого добра хватило на всю жизнь. Теперь я сам по себе. В здании вроде никого нет — кроме сторожа. Пойду с ним переговорю.

Я развернулся и пошёл к мужику, который юркнул в дверку рядом с воротами. Постучал.

— Да, да, чем можем быть полезны?

— Мы с вами ещё незнакомы. Вы...

— Иван Осипович, сторож я.

— Вильгельм Карлайл, руководитель ВЦ.

— Товарищ Карлайл или... — спросил он, заметно напрягшись.

— Товарищ Лейтенант, если так угодно.

— Лейтенант чего?

— Комитета госбезопасности СССР. Из разведчиков мы, — ухмыльнулся я, — Осип Иванович, вот что, могли бы вы на недельку взять себе отпуск? В Здании будет ремонт — оно закрывается, наглухо.

— Отпуск так отпуск, — пожал он плечами.

— Кстати, вы числитесь где?

— Как где — в ВОХРе.

— Надо бы принять вас в штат ВЦ, если конечно вы хотите остаться тут работать. Работа я так понимаю непыльная.

— Когда как — я ж тут за сторожа да за дворника одновременно.

— Уборщика мы наймём нового.

Я полез в карман и достал бумажник, вынул из него пять купюр по двадцать пять рублей:

— Возьмите, это неподотчётные, ваши отпускные и небольшой бонус. Только бога ради — не пейте.

— Непьющий, — вздохнул он, — здоровье уже не то.

— Это хорошо. Через неделю приведите себя в порядок и возвращайтесь на работу, заодно мы решим проблему с кадровиками и всеми прочими документами. А пока нам нужно завозить секретное оборудование — лучше держаться подальше.

— Слушаюсь! — тут же ответил он, — так что, я свободен?

— Как ветер в поле, Иван Осипович.

Он пошёл собираться и был явно доволен моим решением. Я же вернулся в главное здание. И приказал ремонтной бригаде ботов с корабля переместиться сюда. Они переместились — сорок среднего размера роботов-ремонтников, летающих в воздухе.

И началось строительство мира за семь дней — в первый день я лично курировал процесс снятия старой краски, досчатых полов и электрики — отсоединение дома от порядком засранных коммуникаций — и полез в подвал с фонариком — ИИ, управляющий ботами, лучше меня знал, что надо сделать — но им приходилось немного руководить, чтобы всё выглядело красиво. Сняли старые водопроводные трубы и приварили на их место новые, термоизолированные, установили их на систему отопления и на водопровод — водопроводные трубы тоже полностью поменяли. Электрику — полностью новую, но уже на второй день — уже без Воронова и Анатолия в комплекте — новая электрика была рассчитана на большие мощности и сделана со всем тщанием — в ней была совершенно другая фурнитура, вместо старых проводов в бумажной изоляции, пропитанной какой-то гадостью — красивые провода по стеночке провели, поставили розеток в избытке — не люблю удлиннители и прочие извороты.

На третий день пришла пора красоты — электрические тёплые полы, напольная плитка, я лично инспектировал строительство сортира — потому что то, что я увидел — это мрак. Пришлось сделать его как в хорошем заведении времён более поздних — с плиткой, большими зеркалами, сушилками, красивыми кранами и декоративными раковинами в форме ракушки, точечной рассеянной подсветкой и так далее.

Вроде бы красоту навёл — теперь в коридорах было свежо, чисто, тридцать семь залов — просторные, с пластиковыми окнами, в отличие от деревянных, не требующих возни. На окнах снаружи решётки, окна из закалённого стеклопакета с пластиковыми проставками — вроде триплекса, чтобы в случае чего не разлетелись в хлам.

Мебель — о, мебель поменяли всю — рабочие столы специально сделали, кресла — комфортные и высокие, регулируемые, вентиллируемые, множество канцпринадлежностей и прочей мелочёвки офисной — вплоть до месторождений офисной бумаги и несгораемых шкафов, и табличек на дверях.

Ремонт внутри был сделан по высшему разряду — комфортнее уже некуда. В качестве элемента шика — на стены машзала и коридоров распечатали снимки космических телескопов — туманности, галактики, чёрные дыры, и всё такое прочее — они отлично подходили для декоративных функций. Красотища то какая — лепота.

В общих коридорах поставили красивые большие диваны, использовали в отделке дерево самых разных сортов, срезы камня и много, много света. Освещённость и правда была на высоте — преимущественно благодаря светодиодам.

И вся эта прелесть была соединена в некое подобие "умного дома" по частоте зигби — сеть ретрансляторов по коридорам, и множество самых разных устройств — освещение — лампы и светодиодные ленты, тысяча двести реле с зигби-стандартом, климат регулировали датчики, датчики движения дополняли картину — они нужны были только для служебного отслеживания передвижения людей. На всех дверях тоже скрытые герконные датчики.

Офис вполне приличный для года так двухтысячного или даже дальше — со всеми элементами, характерными для будущего — лифта тут не было — поставили внутри большой грузовой лифт, наружный, снаружи здания. Собрали и установили, подключили, лифт заработал.

Особого внимания пожалуй заслуживает столовая, в которой установили всё, вообще всё, что могло им понадобиться, и залы.

Типичное помещение в ВЦ — это зал, приличного размера, типичный офис времён Воронова — хотя нет, не типичный — скорее офис с элементами роскоши. Много освещения, тёплые полы, на стенах картины, часы в каждом помещении, собственный щиток в зале, много, очень много розеток.

Изначально в здание приходил один кабель — маломощный, такой не потянет ЭВМ — поэтому вопрос с энергоснабжением пришлось взять на себя, а именно — установить в пристройке к дому контейнерную электростанцию на мегаватт мощности — а в подвале — где было достаточно свободного места — установить аккумуляторные блоки. Много, очень много аккумуляторных блоков — на тридцать мегаватт-час общей ёмкости.

В помещениях уже известные аккумуляторы настенные — они обеспечивали бесперебойное питание и выполняли роль мощных сетевых фильтров — обеспечивая максимально стабильные параметры тока. Два мощных генератора — основной и резервный — обеспечивали всё, что нужно — и сразу после установки и постановки к ним цистерны для горючего — я поставил их заряжать аккумуляторы здания. Работали они всю ночь, но зарядили.

Теперь дело оставалось за малым — обеспечить компьютеры — и именно этим я занялся. На этот раз ничего не покупал — используя чертежи, корабль изготовил компьютер IBM-360 — большую такую дуру, занявшую самый большой зал, множество самых разных периферийных устройств и прочего — всё по высшему разряду. Рядом в соседнем зале установили БЭСМ-6, советский ответ чемберлену, на втором и третьем этажах установили компьютеры пожиже — это были копии DEC PDP-8, они были малогабаритными и помещались при столе — и со всем обвесом. В одном зале помещалось двенадцать таких компьютеров со всем необходимым для работы программиста, включая рабочее место офисного труженика, терминала-телетайпа, пишмашинки, и много чем ещё. Таких компьютеров было всего два зала — полностью забитые PDPшками, но зато их было в достатке и грех жаловаться. Машинные залы были самыми технологически продвинутыми по отделке — в них было своеобразное яркое освещение, плитка на полу, приняты меры против статического электричества, и к компьютерам была подведена вытяжка — горячий воздух должен уходить наружу через неё, на входе в помещение стоял воздушный фильтр в виде дверки-рамки из мелкой металлической сетки — чтобы помещение не запылялось. Посторонние запахи убивал озонатор, влажность и температура тоже поддерживались автоматически.

Но конечно цель создания этого ВЦ была в другом крыле — там я уже не стесняясь разместил компьютерный зал с ранее сделанным терминалом — и ещё допилил его аппаратно, прикрутил периферию — для чтения магнитной ленты, перфоленты, перфокарт, сделал графопостроители и принтеры, чтобы можно было распечатывать результаты работы программы каждый раз.

Столы с такими рабочими местами были наиболее ценными и секретными — само же помещение напоминало компьютерный класс из того, что показывал мне Воронов из своих фотографий — то есть компьютеры стояли по периметру помещения, на столах, имелось место для работы с документами.

Однако, это было обязательной программой — дальше были залы с техническим обеспечением — потому что я тут почитал про эксплуатацию ЭВМ — это тот ещё кошмар. Пришлось изготовить и поставить на стеллажи целые ящики запчастей, комплектов для ремонта и обслуживания, паяльные станции, большой аппарат для мелкосерийного изготовления печатных плат, вдруг такие понадобится сколхозить, и конечно же — специальное хранилище для радиодеталей и радиоламп. С каталогизацией и многим другим. Хранилище заняло целое крыло первого этажа — но зато в нём было всё, что доступно в мире на данный момент.

Получился немаленький такой склад — тонн на пятьдесят всякого добра. Хорошо хоть боты укрепили каркас дома — иначе не выстоял бы — дом был очень старый, его похоже вообще сносить планировали, судя по состоянию — и Семичастный решил, что я его отремонтирую — и не ошибся — боты отремонтировали перекрытия и укрепили арматурой конструкцию.

И вот, настал седьмой, судьбоносный день — я собственноручно с помощью перфоратора и шуруповёрта прикрутил на дверь табличку с названием ВЦ, а так же поменял ворота — поскольку они выходили на улицу — боты это сделать не могли — удивительным образом, видя, что я корячусь в одиночку — мне на помощь пришли несколько прохожих мужиков, которые подержали конструкцию, пока я прикручивал их к петлям.

А на улице не май месяц... точнее май — но второе число, не так уж и тепло. Спустился со стремянки, чуть не упав.

— Ох, отлично вышло, — утёр пот.

— Ты это, шарфик одень, простынешь на ветру, — сказал мужик, который первым вызвался, — кто ж тебя одного то послал ворота чинить?

— Да никто не посылал — рабочих нет, — вздохнул я, — а работать надо. Ремонт сделали и ага — а ворота закрепить забыли.

— А ты кем будешь тогда?

— А я директор этой шараш... то есть предприятия, — хмыкнул я, — ВЦ, ЭВМ, большая наука, тонны денег на это угрохали, миллионы рублей, а рабочую бригаду послать в помощь забыли.

— Директор? Вот это да — впервые вижу, чтобы директор сам что-то делал.

— Надо, — философски заметил я, — ладно, спасибо, что помог, — протянул ему руку, — заходи, если что, чаем угостим, экскурсию проведём по нашему ВЦ, у нас будет очень интересно.

— Да ничего, — он пожал руку, — удачи тебе, директор!

И был таков — видимо, спешил на работу. А я вернулся в здание, потому что подмёрзло.

В своём кабинете — который по лени расположил на первом этаже недалеко от входа, снял трубку и позвонил товарищу Семичастному. Дел у него и так до жопы, понимаю, но не буду же я по всей Москве бегать? Он ответил далеко не сразу и не он, а секретарь.

— Приёмная товарища Семичастного, — ответил мужской голос.

— Здравствуйте, это Карлайл, ВЦ-179, Владимир Ефимович у себя?

— Пока да, но скоро уедет, у вас назначено?

— Мне не встреча нужна, можете соединить?

— Ещё раз, как вас представить?

— Вильгельм Карлайл, ВЦ, он знает.

— Секунду.

Вскоре услышал в трубке голос Владимира Ефимовича.

— Алло? Алло?

— Владимир Ефимович? Утро доброе, это я, Карлайл. ВЦ, о котором мы говорили — готово. ЭВМ поставлены, секретные ЭВМ поставлены, ремонт произведён, склады заполнены всем что нужно, от шариковых ручек до микросхем для компьютеров, в общем — полный фарш.

— Хорошо, и что?

— Мне нужны люди, работать то кто-то должен. Наш ВЦ у вас на балансе состоит, при вашем ведомстве. С молодыми программистами я как-нибудь сам договорюсь, съезжу, размещу объявления, рекламу, а вот бэк-офис это не моя забота — это присылайте людей. Опять же, у нас есть секретные компьютеры — это целиком через ваше ведомство должны люди пройти.

— Понял. Что ж, я поручу, разберутся. Когда можно ожидать запуска?

— Ну всё что нужно я поставил, садись и работай — а вот когда это всё заработает — зависит от вас, а не от меня. Я тут так, декоративную функцию выполняю. Могу я вас попросить прислать шофёра хотя бы? Сам я машину не вожу.

— Понял, ну шофёра я вам организую, причём сейчас же, у нас свободных шофёров в избытке. А вот с кадрами как-нибудь решится.

— Хорошо, тогда жду ваших людей, заварю им пока чай. Конец связи?

— Именно.

...

Люди от КГБ прибыли уже через полтора часа — на служебной чёрной Волге — это была женщина, лет сорока пяти, ещё нестарая, но и красивой её назвать язык не повернётся, суровая советская баба, и мужчина лет до тридцати, в лёгкой тканевой куртке, он сидел за рулём.

Женщину я вышел встречать на проходную. Проходная в ВЦ была очень экстравагантной. Турникеты, металлоискатель и обеззараживатель на входе, вся проходная была сделана несоветской, в стиле более современном и монументальном. Я спустился на лифте, когда она вошла и разглядывала проход через турникет.

— Доброе утро, леди и джентльмены, — я вышел из коридора, — секунду, сейчас разблокирую всё.

Вскоре турникет открылся, когда я вставил свою карту. Женщина поправила причёску и прошла, мужчина следом за ней.

— Доброе, Анна Ермолина, — представилась она, — Бухгалтер.

— Очень приятно. А вы...

— Алексей Фёдоров, водитель. Это вы новый пассажир?

— Да, я, — улыбнулся я ему, — что ж, Анна... как вас по батюшке?

— Леонидовна.

— Анна Леонидовна, проходите, и вы, товарищ Фёдоров, тоже, пойдёмте в офисные помещения.

Я провёл их по коридору, в административные помещения на первом этаже — надо ли говорить, какое это оставляло впечатление на советского человека — я бы сказал, что они были в состоянии лёгкого шока. Непривычное всё, глаз советского человека плюс-минус замылился от обилия одинаковых интерьеров и вещей — так что подобное сбивало с толку, это можно было понять. Стиль и дизайн тут главенствовали, хотя было очень удобно и даже очень комфортно — мы прошли в кабинет с надписью Бухгалтерия и вошли в приличный такой зал, оформленный в весьма строгом стиле — но опять же, максимально комфортном.

— Анна Леонидовна, здесь ваше рабочее место, бухгалтерия. Тут пока никого нет — шаром покати, если вам что-то понадобится — сообщайте мне незамедлительно. Достану всё, что необходимо — хоть крыло авиалайнера, обещаю.

— Богатый офис, — покивала женщина, — и красиво то как — сами ремонт делали?

— Это дизайнерский образец. Если что-то неудобно — так же сообщайте — переделаем в рабочем порядке. Наше ВЦ только что создано и официально ещё не вступило в работу — нет кадров, вообще нет. Необходимо найти, собственно, кадровиков, программистов, обслуживающий офисный персонал — всех, кто только нужен молодому вычислительному центру.

— Хотелось бы ознакомиться, что нужно поставить на баланс.

— Если вы про компьютеры и прочую матчасть — они находятся выше, но подробный список данного имущества есть у нас здесь, в папках. Всё уже описано, разобрано, каталогизировано и учтено.

— Понятно, штат я должна сама набрать?

— Желательно.

— Хорошие работники стоят недёшево. Сманивать надо.

— Как и чем? — уточнил я.

— Кого как. Что мы можем предложить потенциальному работнику, чтобы он к нам перешёл?

— Можем то предложить многое — но что нужно, и не будет ли слишком мало или много? — пожал я плечами, — жилого фонда у нас нет, это минус. А вот с автомобилями попроще — есть несколько, можем предложить Волгу ГАЗ-21, есть шесть штук, экспортный вариант.

— Это жирновато будет для простых бухгалтеров — волга это уровень очень хорошего замдира.

— Или топового программиста? Понял, тогда что угодно — тут есть опись имущества на складе — имущество неподотчётное — то есть на балансе министерства не стоит и можно распоряжаться как бог на душу положит. Там есть всё — помимо профильного имущества ещё гора самых разных богатств — от японских телевизоров и немецких магнитофонов до итальянских костюмов и американских джинсов. Ну и до кучи всякой мелочи, есть ящик очень хорошего коньяка и виски — очень хороших — это на подарки нужным людям отложено. Деньги? Зачем иначе люди придумали деньги?

— Деньги подотчётные.

— Не все. В сейфе где-то с полмиллиона рублей наличностью — которые нигде никем никогда не учтены — можете пообещать разовые выплаты новым сотрудникам — если они действительно хорошие специалисты — балласт баловать бессмысленно, всё равно ведь вылетят со временем. Что до материальных стимулов, как сказал один мой знакомый — их есть у меня.

Женщина кивнула:

— Вижу, хозяйство у вас очень богатое. Тогда проблем не будет — найдём без труда желающих.

— Что ж, тогда не буду вам мешать. Ах, да, ещё важное уточнение — все кабинеты подписаны, есть указатели на стенах, так что не заблудитесь, телефонных линий нам выделили всего пятьдесят на всё здание — так что внутренние телефоны — серого цвета, внешние — белого. Телефонные аппараты подключены через внутреннюю АТС, их номера так же указаны на корпусе. На бухгалтерию отведено всего три телефонных линии — если вам понадобится больше аппаратов — сообщайте.

Я продемонстрировал, собственно, сам телефон. Он был как и весь кабинет — необычного дизайна, с угловатой трубкой.

— Нам этого хватит сполна.

— В таком случае — я пойду займусь наймом людей, задача номер раз — найти нам кадровиков, и как можно скорее, желательно сегодня же провести переговоры и принять их на работу. Семичастный не прислал, как я погляжу, отдел кадров.

— А без них вы не наймёте людей.

— Главное найти, а нанять дело десятое. Оформить всегда можно. Теперь к вам, товарищ Фёдоров, вы какие машины умеете водить?

— Ну... все.

— Хорошо. Но вам всё же придётся поднабраться опыта, так как у лимузинов необычно большой габарит.

— Да водил я лимузины, — отмахнулся он.

— Тем лучше! Чтобы к нам относились серьёзно — ездить на ГАЗ-21 несолидно. Кстати, главбуху предприятия полагается автомобиль — водителя найдите сами, автомобиль форд фэйрлейн, он стоит около входа под фиолетовым чехлом, — я полазил в карманах и достал ключи, выбрал нужный, с брелком, — ключи.

— Да зачем мне?

— На метро ездить несолидно, что люди о нашей шарашке подумают, если руководство предприятия себе не может автотранспорт позволить? Вам, а так же главам всех отделов, полагается автотранспорт в кузове универсал.

— А зачем универсалы? — спросил водитель.

— Пришлось сделать поправку на страну нахождения. Тут всякое может быть — и что надо кому-то что-то отвезти, и компьютер доставить до места установки, и людей отвезти куда-то... короче, надеяться на развитую логистическую сеть бесполезно — хозяйственные нужды предприятия немаленькие. Поэтому мелкие транспортные задачи можно решить так. Пойдёмте, товарищ водитель, я введу вас в курс вашего дела.

Мы пошли обратно, вышли на улицу, где бок о бок стояли автомобили — у стен было много места, машин пятьдесят во дворе стояло. Слева от входа, накрытые чехлами, стояли лично мои, которые я купил и одну сделал. Водить эту архаику не умею — а вот коллекционировать забавные экземпляры — вполне, тем более, как я понял — в этой стране это статусная вещь и была важна.

— Вот эти пять машин — ваш фронт работы, — кивнул я на них, — пойдёмте, покажу все. В порядке возрастания — первая это Вольво Амазон. Недорогая, практичная европейская машинка — без лишних понтов, скромная трудяжка, — я стянул чехол, — она правда быстро не едет, представительской ценности не имеет, да и технически уже лет на десять устарела.

Фёдоров только присвистнул:

— На нашу волгу похожа.

— Одного поля ягоды. Универсалы здесь в основном вольво амазон, слегка доработанные. Хотя по-моему, у амазона симпатичнее мордаха. Теперь пойдём дальше, — я стянул второй чехол с машины рядом, — Амазон непритязательный, а это Кадиллак Девиль — классическая американская баржа. Плохих дорог не любит, капризная, стоит недорого, относится скорее к среднему классу — дороже вольво, но всё равно доступная — в штатах очень хорошо продаётся, спрос бешеный, покупают как не в себя.

— Живут же люди.

— Это да, — покивал я, — Кадиллак это машина классом повыше — для поездок по городу, что характерно — в ней нет представительского салона — это всё же ширпотреб, но ширпотреб для среднего класса. Осталось три машины — я потянул соседний чехол, — представляю вашему вниманию Мерседес W112. Красавец, правда?

Мерс и правда был роскошен.

— Лухури на минималках. Двухдверный, со всеми техническими новинками, относительно комфортный и для водителя и для пассажира, я его купил только из-за дизайна — очень красивая машина. Только посмотри на это сочетание линий, изгибов и хрома. Это же лепота.

— Да... — Фёдоров и правда был впечатлён.

— Вариант для одного пассажира — назад карабкаться несолидно. Двигатель мощный, безопасность повышена, машина модернизирована.

— Фантастика.

— Нравится?

— Не то слово.

— Вот это машина — аналог по советским меркам чайки. Хотя технически она даст защеку и президентскому советскому лимузину — но по нашим меркам — аналог чайки, то есть для всяких уважаемых гостей, а так же для поездок с минимальной представительностью. Я не хочу, чтобы нашу организацию считали босяками.

— Для директора ВЦ это очень приличная машина.

— Тогда пошли к представительскому сегменту, — кивнул я на оставшиеся две — они были большие и длинные, — четвёртая машина — это уже лухури полноценное, это Роллс Ройс сильвер клауд, — стянул с серебрянной машины чехол, — классический английский аристократ — с пафосом, немного устаревший дизайн — не следующий каждому веянию моды, наоборот, она нарочито старомодная. Но хорошая — безопасная, мощная, комфорт на высшем уровне. Такую машину любят высокопоставленные чиновники и пожилые миллионеры. Хорошая вещь, чтобы продемонстрировать собственную важность и состоятельность — для поездок к коллегам, для посещения светских мероприятий, для поездок на совещания и встречи — чтобы у других не было сомнения, что мы тут не босота.

— Впечатлён, — он слегка побелел, — и мне это надо будет водить?

— Именно, — я обошёл машину, — перейдём к последней. Это уже лухури на максималках — выше просто нет ничего, — стащить чехол было нелегко, я завернул его с капота и скатал назад, — это изготовленная под заказ, несерийная, лимузин высшего класса. Загляни внутрь.

Фёдоров залез на водительское место — и обалдел. Это было видно по круглым глазам. Интерьер полностью повторял машину, которой она являлась всем, кроме дизайна корпуса — президентский аурус. То есть машина довольно долгоживущего, но крайне редкого бренда будущего — и разительно отличалась от машин времени нынешнего. Отделка в мелких деталях. Без цифровых добавок — но со всем необходимым. Я тоже заглянул в дверь.

— Место водителя довольно комфортное, как видишь. Функционал тут сказочный, всё по высшему разряду. Это вам не колымаги ЗИЛа. Двигатель шестьсот лошадок, дизельный, коробка автоматическая, качественная, все необходимые добавки — АПС-АБС, адаптивная подвеска, руление может осуществляться всеми колёсами, для большей маневренности на стоянке. Так что он и крабиком вбок может ехать.

Салон и правда был роскошен — водительское место не такое просторное, но приличное, в двух цветах — кремовый и тёмно-шоколадный, с необычными деталями — например вентиляционные отверстия сделаны красиво.

— Красотища то какая... А сзади?

— Можешь и сзади посидеть. Там ещё лучше.

Пассажирский салон под стать — роллс-ройса только что грубо унизили, и даже мерседес-пульман унизили — потому что тут было два широких глубоких кресла, большой подлокотник, Фёдоров сел слева, я справа.

— На всякий пожарный лучше тебе знать матчасть, — потёр руки, — так как тут сделано по моему заказу — то я тут знаю всё. Имеется телевизор, — продемонстрировал оный, подняв шторку спереди, — вон те отверстия внизу — зональный климат-контроль. Отдельно снизу и сверху, в подлокотнике между креслами... — я выдвинул сегмент, — находится радиотелефон и выдвижные столики. Вот так, — поднял столик и выдвинул его к себе, — и управление климатом, звуком, проигрыватель для компакт-кассет, вот здесь... Управление сидениями с боков — они настраиваются по высоте и могут раскладываться вперёд, — я продемонстрировал и кресло, слегка зажужжав, разъехалось, — если вот эту полку выдвинуть — то можно и поспать.

— Феноменально.

— Нормально, норрмально! Так, вроде всё. На этой машине я предпочитаю ездить либо в дальние круизы — потому что удобнее аналогов, либо если надо кого-нибудь впечатлить. Тебе лучше запомнить, какая машина для чего предназначена. Так, перейдём к остальному — у нас вон у той стены стоят Форд ЛТД — считающийся доступно-роскошным автомобилем в америке. Так уж получилось — что гораздо проще привезти несколько фордов, чем поднять вопрос о советских "чайках". Это развозные членовозки — я вылез из машины, — пойдём.

Мы прошли к фордам. Они стояли стройным рядом, вдоль всей стены — четырнадцать машин.

— А эти мне зачем нужны будут? — спросил Фёдоров.

— Форд ЛТД, — я отряхнул руки, — хорошая доступная роскошь — то есть они дороже обычного дешёвого авто — но по меркам америки считаются авто для среднего класса — продаются очень хорошо, очень активно, и пользуются большой популярностью в народе. Тут их четырнадцать штук — всё, что у нас есть. Ключи от них я отдам тебе, поручаю, пока нет владельцев — самому заботиться о них.

— Заботиться — это как?

— У нас на складе есть всё необходимое. Бензин, масла, автохимия, и прочие принадлежности — необходимо поддерживать их все в рабочем состоянии. Где вообще в СССР можно нанять на работу водителей?

— Да по разному, — пожал плечами Фёдоров, — если есть ставка — то человека найдут. Водителя тем более.

— Найдут меня не устраивает — есть машины, есть персонал — будет, по крайней мере — чтобы сманить хороших специалистов им нужно посулить личного шофёра и хорошую машину — хорошо если сами умеют баранку крутить. Вот что, надо как-то найти человек десять шофёров, хотя бы десять.

— Объявления для начала надо дать. Требуются, мол, на работу такие-то специальности.

— Реклама, то есть. Понял, сделаем что-нибудь.

— Я могу нарисовать, если надо.

— Нет, я сам сделаю. У нас есть плоттеры, напечатаем. Так, сам я тут подохну везде ездить и людей искать. Надо найти помощника-организатора... Вот что, есть у меня один кадр на примете — поедем к нему, пообщаемся, пусть он организует людей.

— А что за человек? Далеко ехать?

— В Ленинград.

— Тогда это лучше на самолёте.

— Нет, я категорически не переношу авиацию. По крайней мере, советскую. Мне нужно вернуться к главбуху — а ты пока готовься к вояжу в северную столицу.

* * *

*

Главный бухгалтер была в бухгалтерии и разбирала тонны документов, женщина разложила вещи, обустраивалась, и выглядела очень деловито.

— Прошу прощения, что снова вас беспокою.

— Да, да? Я так и не узнала вашего имени-отчества.

— Зовите меня Вилли.

— Вилли? Это как стиляг что ли? — она поправила причёску.

— Вильгельм Нортон Карлайл, если быть точным. А кто такие "стиляг"? Фамилия такая?

— Нет, — она замерла, — не фамилия.

— Ну и хорошо. Я предпочитаю просто Вилли, незачем форсить в советском союзе непривычным людям именем. Мне нужно смотаться в ленинград — охмурить одного джентльмена на предмет переехать к нам и руководить.

— А вы?

— А я слишком ленив для этой работы. Вот что, пока нас с шофёром не будет — вы останетесь тут совсем одна. К сожалению, — я прошёл, написал на бумажке взятой ручкой номер, — позвоните по этому номеру — это телефон товарища Косыгина. Сообщите ему, что наш ВЦ пустует, никого нет, работать некому — так что, если ему нужны расчёты — пусть он и побеспокоится о штате программистов и техперсонала. Хотя бы постучится в МЭП к товарищу Шокину и простимулирует его. Мы можем неплохо доплачивать за работу, обеспечить хорошим программистам и ценным специалистам персональные автомобили, и если понадобится — практически всё, что можно купить на мировом рынке за деньги. Плюс... три тысячи подъёмных, неучтёнкой.

— Это как это — неучтёнкой?

— Деньги мои, не государственные. И инвестиции тоже мои, не государственные — поэтому и форсить этим не стоит перед остальными. Программист — это профессия такая, как художник или писатель — хороший человек, с правильным мышлением — несоизмеримо ценнее и продуктивнее обычного трудяги. Иной раз правильная идея в области ПО может стоить миллионы! Поэтому — нужно найти сравнительно молодых и горячих ребят, у которых всё впереди, и выбрать из них не комсомольцев, спортсменов, красавцев, и тех у кого анкетка приятнее — а тех, у кого мышление творческое, непоседливое. Они могут быть даже неприятны обществу — но если они обладают нужными талантами — то они нам нужны. Мне плевать, как они себя ведут и что об этом думают коммунисты — мне нужны люди, способные дать талантливые решения поставленных задач, а не церковный хор мальчиков. Установка понятная?

— Так точно, поняла.

— Вот и хорошо — в таком вот ключе можете искать людей, Косыгин кому надо позвонит — но если он попробует прислать сюда кучку высоколобых математиков-теоретиков в деловых костюмах, витающих в научных эмпиреях — то придётся браться за дело самому, упор делайте на молодых — до тридцати, а лучше ещё моложе — они легче учатся, чем люди нашего возраста — им будет проще освоить новые принципы и они гораздо смелее в идеях. Я постараюсь договориться о переводе сюда одного небольшого коллектива — который мне нужен, но не гарантирую результата, так что всё же придётся искать самим. Ах, да, блин, чуть не забыл! — хлопнул я себя по лбу, — у вас водительское удостоверение есть?

— Нет.

— Тогда найдите себе водителя в первую очередь. Если есть знакомый, или ещё кто — приводите, выдавайте стартовый капитал, и возьмите для представительских визитов мерседес Пульман. Он стоит во дворе, ключи в машине, машина оформлена на предприятие... — я осмотрел её, — и надо бы приодеться хорошенько. Хм... — задумался, — нда...

— А что не так? — возмутилась женщина, — я что, дурно одета?

— Нет, нормально, но если надо впечатлить кого-то, то нужно поработать ещё больше над собой. Так... подождите минут двадцать, я вернусь.

Вскоре вернулся, нагруженный как вьючная лошадь пакетами и прочим добром — корабль без труда создал необходимые костюмы по мерке женщины — тут было всё. Свалил их на ближайший стол.

— Тут всё вашего размера. Одежда, обувь, неброские украшения, косметика — всего в достатке. Считайте это выданной на работе спецодеждой, — утёр я пот со лба, — преимущественно модная ныне одежда из франции и италии, благо у меня был кое-какой гардероб для леди. Если с водителем совсем плохо — вызовите такси и пересадите водителя на мерседес, оплатите ему дневной план и ещё лично сверху накиньте пару фунтов, пусть поработает пока водителем по найму.

— А... зачем? Куда ехать то?

— В учебные заведения. Которые готовят на программистов, электронщиков, и так далее. Нацепите на лицо маску строгой английской леди, возьмите машину покрасивше, приоденьтесь как её величество на прогулке, и предложите студентам немного поработать у нас — в порядке изучения новых машин. Это, собственно, совмещено с учебным процессом, ведь наше ВЦ — первое, где есть БЭСМ-6, эти машины будут очень популярны, удачная конструкция — но серийно не производятся. Так что нигде больше они БЭСМ-6 не увидят, кроме как у нас. Пригласите студентов и их преподавателей на практику, оплачиваемую, от тридцати до пятидесяти человек необходимо. Северное крыло — это напротив этого — закрыто для всех — там работать будут люди из КГБ, там стоят секретные компьютеры, а всё остальное общедоступно.

— Поняла. А в бухгалтерии секретные компьютеры отражены?

— Конечно. Правда, они проходят по документам как PDP-8, в остальном всё так же, никакой дополнительной секретности не требуется... Так, последний вопрос...

— Ещё что-то?

— Пойдёмте со мной в отдел безопасности.

Мы пошли в сторону проходной и завернули в неприметную стальную дверь, за которой был кабинет.

— Так-так-так... — я открыл сейф, который тут стоял своим ключом, внутри было много всего — карточки, достал упаковку.

— Это карты для открытия турникетов. Каждого кто будет здесь работать — от себя и до нашего сторожа — необходимо оснастить картой, записать в журнал, какой номер карты и кому выдан.

— Хорошо.

— Как работает вы видели — провести картой через щель сверху вниз. Там магнитная лента с записанным на неё кодом. Всем кто согласится — выдайте карту, сообщите, когда и куда приходить.

— Поняла. Сделаю.

— Ну и на этом всё. Дальше осталось только искать ключевой персонал — заведующих и глав отделов, и всех прочих. Я поехал.

— Счастливого пути!

Кивнул ей, не зная, что ответить, и пошёл прочь. И правда — оставили её тут одну пахать...

* * *

*

А в Ленинград мы поехали на лимузине — потому что только в нём было максимально удобно раскладывающееся кресло. А ещё придорожные часовые — следящие за автотранспортом и останавливающие всех — никогда не остановят такую машину, ни при каких условиях. Да Фёдоров и не нарушал никаких правил — дорога сначала вела в город Калинин, он же Тверь, мы выехали часа в четыре — и дорога заняла ещё четыре — потому что ехали сравнительно медленно.

В городе я немного оживился — и разглядывал окружающие пейзажи. Весна уже вошла в свои права, и после долгого лежания и разглядывания кинематографа мне захотелось немного погулять пешком. Я попросил Фёдорова притормозить.

— Пройтись немного ногами хочу — устал сидеть.

— Хорошо, а мне?

— А ты езжай рядом.

Так и пошёл — я пешком, рядом ехала машина, не мешая мне прогуливаться. Город Калинин не впечатлял — он был ещё хуже Москвы — и по всем меркам походил на классический провинциальный городок. Очень скромный, вечером людей на улицах было достаточно много, заночевать было лучше тут — потому что возвращаться на корабль не очень решение — а ехать сегодня же до Ленинграда — приедем под утро и я буду никакой. Лучше заночевать, выехать рано утром и днём прибыть в Ленинград.

К гостинице "советская" я пришёл пешком — Фёдоров ехал рядом по дороге, никто не посмел его упрекнуть — хотя это вроде бы не по правилам. Водитель поставил машину около входа, запер и поспешил за мной.

Утром наблюдал занятную картину — кто-то из местных узнал, что тут стоит лимузин — и прилично так всполошился — ещё бы, вдруг какое высокое начальство? А маленькое начальство на таких машинах в этой стране не ездит — поэтому поутру в гостинице был настоящий бедлам. А вот прохожие с большим удовольствием фотографировали и глазели на лимузин, дизайн которого разработал ИИ корабля. И он был неплохой — дизайн, я имею в виду. Зато вышли мы свежие, отдохнувшие, переоделись.

— Граждане, чем вызвана повышенная столпленность вокруг нашей машины? — обратился я к пацанве, которая стайкой облепила передний бампер, — уж не хотите что-нибудь открутить?

Шпана тут же исчезла, словно растворилась в воздухе, Фёдоров же хмыкнул, забрался на своё рабочее место, я сзади.

— Куда едем, шеф? Может сначала перекусим?

— Нет, у меня рабочая командировка — мне не до ресторанов, да и советского общепита я побаиваюсь. Жаль тут микроволновки нет встроенной — вояжи надо совершать на автодомах. И поспать можно, и кухня есть, и все удобства, какие только пожелаешь. Слушай, не хочешь обзавестись автодомом?

— Не слышал о таких.

— Ну это жилой кузов грузовика, где всё сделано симпатично и похоже на интерьер небольшой яхты. В америке путешествия на таких очень популярны. Если будем далеко ездить — надо будет такую штуку купить.

— Скажете везти — повезу, — отозвался водитель, — хорошо, мы поехали.

— Проедься мимо местного исполкома и притормози около него.

— Хорошо. А зачем?

— Я так понял — они подумали, что приехало какое-то высокое начальство. Пусть понервничают, им полезно растрясти жирок.

Водитель только рассмеялся:

— А неплохо придумано! Как скажете шеф, с большим удовольствием пуганём местных.

Вскоре мы уже выехали на трассу. Качество дороги было средним, хотя подвеска машины компенсировала это, и ехать было комфортно — я разложил кресло и достал телефон, включил шумоизоляцию салона, подняв соответствующий экран, и набрал номер.

— Алло? — раздался голос.

— Добрый день, товарищ Старос?

— Добрый, да, он самый. С кем я разговариваю?

Голос имел лёгкий американский акцент.

— Я руковожу вычислительным центром в Москве и хотел бы коротко встретиться с вами и обсудить одно деловое предложение, которое у меня есть.

— Какое предложение?

— Это я объясню при личной встрече. Мы сейчас выехали из города Калинина, и думаю, часа через три-четыре будем в Ленинграде. Вам будет удобно?

— Как раз будет обеденный перерыв.

— В таком случае я вас приглашаю на обед, выбирайте место не стесняясь. Нам нужно будет поговорить о многом. Уверен, у вас появится очень много вопросов.

— Да, вы правы. А почему я?

— Я изучил биографии множества советских руководителей предприятий электронной отрасли — и ваша единственная меня удовлетворила, так что выбор невелик. Мне не нужен советский человек, да и нашему руководству на данном этапе истории нужны вы как бизнесмен, а не как ещё один скучный администратор.

— Бизнесмен? Что они задумали?

— Это я вам сказать не могу сразу — дела особой государственной важности. И по телефону этого не обсуждают.

— Хорошо, вы меня заинтриговали. Давайте сегодня, в два часа, в кафе "Солнечный Парус". Найдёте?

— Адрес подскажете?

— Октябрьский переулок дом семь, вход со стороны улицы.

— Договорились. Буду.

* * *

*

Кафетерий, который выбрал Филипп Георгиевич для разговора — был скромным, но со вкусом, и находился недалеко от места его работы, я порядком задолбался сидеть в машине, когда мы наконец доехали.

— Уф, обратно поеду на поезде!

— И сюда надо было на поезде, шеф.

— Я и поездов побаиваюсь, — размял затёкшую спину, — ох ё, как спина затекла то. Мы будем общаться, а ты пока возьми себе покушать и посиди в сторонке где-нибудь.

Я направился в кафе, осмотрелся — искомый человек нашёлся у стенки, так, что он видел, как мы подъехали через окно. Я пошёл к нему, официантка, так же заметившая, на чём я приехал — уже была рядом.

— Добрый день, Филипп Георгиевич. Девушка, что вам?

— Что кушать будете?

— Рекомендую заказать блинчики — тут пекут замечательные блинчики с творогом и сметаной.

— Вот-вот, — кивнул я, — ступайте.

Я сел напротив своего визави. Он меня осматривал с интересом.

— Ну-с, молодой человек, вы меня заинтриговали. Должно быть, у вас есть что-то действительно важное. На советского человека вы не похожи, скажу вам прямо.

— Это верно — я тут не абориген. Зовите меня Вилли. Вообще-то Вильгельм, но я предпочитаю Вилли, незачем мудрить. Слышал про ваши разработки мини-компьютера.

— Ах, вот вы о чём... и для чего он вам понадобился?

— Смилуйтесь, компьютеров у меня у самого хватает — а вот людей нет. Я бы хотел предложить вам и вашим людям совершить переезд в Москву.

— Это исключено.

— Не спешите отказываться, — с улыбкой покачал я головой, — цель вы услышали — теперь о причинах. Вы ещё познакомитесь с моим другом, его зовут Пётр Воронов — он... скажем так, бизнесмен. А я руковожу волей начальства вычислительным центром.

— Вот как, ВЦ... и что у вас за ЭВМ?

— Пять БЭСМ-6, предсерийные образцы, пятьдесят два DEC PDP-8, и ещё есть несколько — но их обсуждать пока нельзя. Сначала о деле — у меня имеется здание, трёхэтажное, рассчитанное человек на триста персонала, и абсолютно пустое. В котором кроме компьютеров, главбуха и меня — есть ещё сторож дедушка Осип, да его кошка. Собственно, персонал ВЦ на этом исчерпывается.

— Прискорбно.

— Ещё бы. Но это решится. Создано ВЦ было для конкретных целей — не очень похожих на вычислительный центр.

— И каких же? Дайте угадаю, КГБ?

— С нас пользу должны получать и КГБ, и минфин, и другие ведомства и отрасли. У КГБ своё отдельное крыло, компьютеры и персонал, который закрыт за стальными дверьми. Фактически мы находимся под прикрытием партийной крыши из Шелепина, Семичастного и Косыгина. Эта "святая троица" выгодополучатели нашей работы.

— Какой же работы? — спросил Филипп Георгиевич.

— Мы имеем довольно большие амбиции насчёт развития компьютеров и электроники, — я улыбнулся официантке, которая принесла блинчики и тут же упорхнула, — скажу прямо — взгляды данной троицы намного прогрессивнее, чем у всех остальных, даже прогрессивнее, чем у Шокина.

— Вот как? И с каких это пор?

— С тех пор, как они пересмотрели свои приоритеты. Воронов, мой товарищ, фактически возглавляет экспериментальное предприятие — задачу которого можно сформулировать так — создание и внедрение максимально недорогих и компактных персональных компьютеров. Подчеркну — персональных, умещающихся на стол и являющихся рабочим инструментом, никакого отношения к науке это не имеет.

— Без производства интегральных схем...

— Он не эксперт, но кое-что знает, — продолжил я, — знаком с процессами фотолитографии, прекрасно знает, что такое архитектура, и наши покровители будут трясти Шокина до тех пор, пока он не выдаст недорогой и достаточно функциональный процессор на одном кристалле. А после этого начнут трясти круглосуточно, чтобы следующее поколение пошло в разработку до того, как наладят серийный выпуск нынешнего. В данный момент это не спасение СССР от всех бед — но пропущенная ранее отрасль, которую нужно нагнать и в перспективе — создать крупносерийные производства электроники, чтобы избежать комплексной отсталости.

Филипп Георгиевич неспешно кивнул.

— Хорошо, я понял. Взялись таки всерьёз.

— Думаю, ресурсов производители процессоров получат больше, чем космическая программа. После дебюта IBM-360 стало очевидно, что легко не будет. И всё же — наше руководство делает ставку на массовую и желательно потребительскую продукцию, а не на научных монстров, выпускаемых штучно. Целый выводок и зоопарк архитектур, байтов с разным количеством битов и даже двоичной и троичной логики — приведут к единому стандарту.

— Это звучит неплохо, и очень перспективно.

— А моя фирма... что ж, можно сказать прямо — я возглавляю ВЦ, задача которого — производить программное обеспечение. Не железо, не пайку, а именно интеллектуальный продукт. Желательно коммерческий, способный задавать стандарты. У нас уже есть собственное ядро ОС, пригодное для БЭСМ-6 и БЭСМ-6С, имеется в общем и целом спецификация на семейства процессоров и архитектур, под которые нужно писать ПО. А главное — я и Воронов прекрасно представляем, какой результат нам нужен. И работаем в своеобразной связке.

— Звучит заманчиво. Необычно для советского союза.

— Ну собственно я не скрывал, что наша задача деньги, сделать очень выгодный бизнес. Переплюнуть IBM задача не стоит — пусть себе тешатся супермонстрами вычислительными — у нас другие задачи.

— Вот только вы не ту страну выбрали для начала бизнеса.

— Почему же, вполне себе неплохую. И полигон для испытаний неплохой, и админресурс в наличии. Шелепин с Косыгиным вообще хотят ввести в будущем оригинальную экономическую модель. Гибридную, планово-рыночную.

— Это уже фантастика.

— Нет, вот это как раз таки реальность. В общем — я рассчитываю на то, что в будущем у нас будет возможность делать вполне классический бизнес по созданию программного обеспечения — операционных систем, прикладных программ для различных областей, специализированных и для широкого круга пользователей.

— Интересно, вы очень интересно мыслите. Но почему вам понадобился я? Мы, как вы знаете, занимаемся разработкой ЭВМ.

— Знаю. А в Москве сидит одинокий Воронов, который как раз нуждается в разработке малогабаритной, массовой и недорогой ЭВМ. Его планы куда амбициознее моих. К тому же сейчас и Косыгин и Шелепин недовольны тем, что различные конструкторские коллективы разбросаны по всему союзу, и занимаются в общем-то не делом, а научными изысканиями. Ленинград центром советской электроники не был и не будет — тут неблагоприятные условия.

— Тогда это упирается в недостаток фондов.

— Я не могу совершить чудеса — с жильём у моего ВЦ и Вороновского НИИ хуже некуда. Да, мы можем профинансировать строительство домов — но это год, не меньше ждать. С остальным проблем нет — у нас всего в избытке. Хотите крыло боинга — принесём крыло боинга, хотите степпер самой последней модели — притащим и степпер лучший в мире, нужно оборудование чистых зон — получите распишитесь. В избытке.

Он задумался.

— Звучит очень странно.

— Почему же?

— Обычно с оборудованием всегда проблемы.

— Не в этот раз. Оборудование будет любое, какое запросите — вплоть до самых сложных агрегатов, которые никогда не поступали в продажу.

— Но мы не делаем микросхемы — мы делаем компьютеры.

— Да, да, это я к слову. Ведь тем, кто будет делать микросхемы — оно понадобится, и рассчитывать свою архитектуру вы можете исходя из фактических возможностей производства. Мы можем предоставить вам и вашим людям, кроме жилья, пожалуй, всё.

— Деньги? — закинул удочку Старос.

— Сколько угодно, сколько пожелаете.

— Тогда это выглядит реальнее — снять квартиру в Москве всё-таки можно. Какие фонды мы можем получить под разработку новой ЭВМ?

— Филипп Георгиевич, давайте так — я в советской терминологии понимаю значительно меньше среднестатистического англичанина, и поэтому можно перевести на понятный английский?

— Хорошо, — он тут же перешёл на другой язык, — вы обещаете огромные ресурсы, но что будет выделено для разработки? Обещать всегда все любят, мне нужно знать наверняка.

— Хм... Я не совсем понимаю, какие ресурсы вы имеете в виду. Что вам будет нужно? Найм людей — пожалуйста, сколько угодно.

— Работа смежных предприятий, предприятий МЭПа.

— Мы занимаемся серым импортом в СССР компьютеров и электроники, — пояснил я, — у нас её очень много — естественно, мы можем отгрузить в МЭП пару-тройку ЭВМ, например CDC, которые стоят отнюдь недёшево — как думаете, выдадут они после этого всё, что мы попросим?

— Да, безусловно.

— Тогда вопрос решён. Шокин никуда не денется — он будет получать от нас компонентную базу и новые ЭВМ, взамен вы можете требовать что угодно. Схема принадлежит мне, так что никуда пожаловаться он не сможет.

— Вот даже как... ладно, посмотрим иначе — какие условия труда имеются?

— Здание, ремонт только что закончился, любое оснащение можете заказывать — раздобудем и поставим немедленно, не успеете глазом моргнуть. Гораздо быстрее, чем это сделало бы министерство, даже если бы вы были в абсолютном приоритете у министра лично.

— Понял. Дальше — сколько ставок?

— Это наших кадровиков надо спрашивать — я даже не в курсе. Но достаточно, чтобы вы удвоили штат своих сотрудников, это я вам твёрдо обещаю.

— Окей. А что требуется?

— Воронов работает не так, — покачал я головой, — перед ним не поставлено никаких планов сверху. Это чистая коммерция — мы сами решаем, какой продукт, для чего, все маркетинговые исследования надо проводить и по возможности сделать так, чтобы первый продукт очень сильно нашумел. Я тоже, кстати, никаких планов сверху у меня нет — приходится изучать сначала рынок и его запросы, а что мы сможем сделать — надо буте смотреть отдельно.

— То есть пока ещё не решили?

— В общих чертах и у Петра, и у меня, мысли сходятся на том, что нам необходим компактный компьютер, по возможности с максимальным использованием микросхем — в виде памяти, процессора, видеопроцессора, да всего вообще.

— Мне кажется, вы уже знаете, что хотите сделать, по крайней мере, говорите об этом очень отчётливо, — кивнул Старос, — хорошо, мысль понятная, но как вы собрались это реализовывать?

— Вы узнаете намного больше — то, что я не могу вам просто взять и здесь рассказать. Кое-что очень интересное и очень важное, — я выпил компота из гранёного стакана, — к сожалению, уверяю вас, если вы не охренеете — я лично отстегну вам миллион.

— Миллион чего?

— Да чего захотите — хоть долларов, хоть песо, хоть рублей. Считайте это пари.

Старос задумчиво покивал:

— Довольно самонадеянно с вашей стороны. Так, ещё раз — кто возьмёт нас под свою опеку — Шокин или КГБ?

— Шокин. Фактически моё ВЦ работает под формальным патронажем КГБ, а контора Воронова — под патронажем МЭПа. Но ни я, ни он, жёстко не подчиняемся им — у нас собственные цели и задачи, а они предоставляют условия и получат свою долю. Работать на какие-то военные или научные проекты никто из нас не хочет — военные должны использовать гражданскую электронику, а не наоборот. Просто другое ПО и всё.

— То есть в МЭП.

— Если хотите в КГБ — можно и это устроить — но всё же нежелательно, потому что моя фирма мало связана с ними. Если можно так выразиться — КГБ это акционер моего предприятия, они получили что хотели и дальше предоставляют скорее прикрытие от внутрипартийных и внутриполитических штормов. Но не руководят, а имеют право голоса — гораздо больше на наше создание повлиял Косыгин, то есть главный экономист страны.

— Понял. Что ж, необычные отношения... с чего вдруг такие перемены? И с чего вдруг Шелепин стал играть такую роль в партии? Я раньше не слышал ни о каких намёках на изменения в политике в области электроники.

— Они ознакомились с теми материалами, которые я обещал вам показать, — улыбнулся я, — охренели, и после долгих раздумий начали шевелиться. Ну и ещё на партийных бонз повлияли мои скромные труды относительно коммунизма.

— О, так вы писатель?

— Вы наверняка слышали про мои книжки — они наделали немало шума в правительственной среде. У Суслова после прочтения аж инфаркт случился и его проводили на долгое лечение. Да, я в своей литературе отнюдь не теоретизирую, и весьма жёстко разнёс идеи марксизма-ленинизма и коммунизм в целом. Настолько, что на западе мою книжку запретили в самой жёсткой форме.

— Не понял логики.

— А тут и понимать нечего. В СССР запрещают — потому что ещё осталась сусловщина — то есть идеологическая колхозность мышления. А на западе прекрасно понимают, что это за книжка и к чему ведёт её содержимое — к серьёзным преобразованиям и реформам. Можно сказать — в ней очень детально обоснована необходимость кардинальных реформ в СССР и целая теория построения государства в более адекватной форме. СССР это так, первый недоделанный прототип попытки создать настоящий социализм, с целым сонмом недоработок, сырой продукт. Хотя он всё же работает — хоть и через задницу, это уже успех. Вторая стадия — это доработка до релизной чистовой версии — это и заложено в моих трудах.

— У вас есть экземплярчик?

— В машине был, — кивнул я, — данными трудами, как я понимаю, руководствуется Шелепин — а он теперь второй секретарь партии и очень важное лицо в государстве. Его позиции значительно упрочнились, в следующем году будет съезд партии — и его позиции должны стать железобетонными.

— И что же вы предложили в этой книге? — спросил Старос, — Ввести НЭП или что-то в этом роде?

— Нет, гибридную модель экономики, прекращение дружбонародных идиотизмов — когда Россия фактически кормит целую свору окружающих её условно-лояльных республик, новый подход к внутренней и внешней политике, введение классической капиталистической экономики во всех сферах, производящих продукт. Ресурсы — первичные, металлопрокат, зерно, алюминий, и так далее — остаются в плановом хозяйствовании. Их извлечение носит стратегический характер — а производство промежуточных и конечных товаров — коммерческое, целиком и полностью.

— И зачем?

— Минусы плановой экономики вы понимаете, я думаю. Это негибкость, и оторванность от рынка — отсутствие всякой заинтересованности в покупателе, казённо-бюрократическая машина вместо гибкого и яркого рынка. Минусы капиталистического народного хозяйства тоже понятны — это наличие олигархата, имеющего сверхприбыли — то есть тех, чьи доходы непропорциональны вложенным силам. Прежде всего это касается сферы добычи ресурсов — ведь чтобы качать нефть из земли мозги не нужно развивать, и экономику тоже. Качай, продавай, покупай на доллары всё что нужно — многие так и делают. Сверхприбыли, попав в частные руки — разлагают экономику и более того — приводят к инфляции, к ослаблению сферы производства — ведь денег много — зачем что-то производить, если это можно купить?

— Конечно, есть немало людей, которые мыслят именно так. А вы предложили, значит, отдать все производства товаров в частные руки, оставив у государства только поводок и конвейер с кормом?

— Тут тоже есть много нюансов, квоты на фикспрайс, рынок ресурсов вне квот, вторичный рынок... для конечного предприятия это будет похоже на работу с долгосрочными контрактами — когда можно заранее планировать закупочную цену на ресурсы и быть уверенным в их наличии. Это обеспечит стабильность бизнес-планирования. Всё равно что иметь на руках контракты на годы вперёд с крайне надёжными поставщиками — и просто закрыть эту тему. О приватизации производств речи не идёт — скорее о создании нового бизнеса с нуля и последующего выкупа — при необходимости, госпредприятий, когда их рыночная стоимость будет подъёмной для бизнесмена. Всё очень хорошо просчитано и я за эту систему ручался — она работает. В отличие от хозрасчёта и прочих, которые наглухо упёрлись в идеологию и не смогли проскочить этот момент.

— Значит, они решились на такое... — пробормотал Старос, — очень смелый шаг, очень.

— И сулящий многое. Если не всё. Придётся создать советский бизнес — да, не такой дикий как в США, не такой наглый, который занимался бы только бизнесом и ни на дюйм не залезал в область политики, молча делающий деньги.

— Хорошо, это звучит довольно убедительно, — покивал Старос, — можно задать вопросы — откуда у вас финансирование?

— От меня. Я имею немалые капиталы — а советский союз имеет все шансы стать родиной гигантских корпораций, которые будут иметь гигантские деньги. Это конечно не скажешь по окружающей действительности — но это так. Думаю, пару-тройку десятков или сотен миллионов долларов можно вложить в это дело. Шелепин и остальные уже убеждены, что нужно проводить повторную работу над исправлением недочётов, они уже взялись за это дело с энтузиазмом. Я думаю, после доработки до ума эта страна станет... нет, не лучшей в мире, скорее всего — но уж точно не бедным родственником, по крайней мере займёт стабильное место по уровню жизни среди десятки лучших стран мира. Место пятое или шестое, например.

Старос хоть и слушал со скепсисом, но согласился:

— Да, теоретически это возможно. И вы решили заняться бизнесом по программному обеспечению — думаете, это даст большие деньги?

— Громадные. Люди пользуются не компьютерами — люди пользуются программами. Это аксиома, сейчас они унылые как прошлогодняя картошка — требуют профессиональных знаний, освоения архитектуры компьютера, и так далее — это даже не зачаточная стадия развития, а ещё что-то раньше. Я точно знаю, как должны выглядеть программы, как должны работать компьютеры, сколько стоить, как выглядеть, как работать...

— О, интересно-интересно. Вы хотите сделать настольный компьютер — это я уже понял.

— Это бытовой прибор — не более того. Такой же как и все остальные, — ответил я с улыбкой, — и пользоваться им должны так же, как бытовым прибором — без знания особенностей его работы. Хорошая программа должна предъявлять минимальные требования к пользователю, быть удобной, делать упор на графический интерфейс, на интуитивную понятность всех элементов и на схожесть в их построении. Принципы построения интерфейса должны быть общими для всех программ вообще, чтобы освоение новой не требовало каких-то особых знаний. И благодаря Воронову, одержимому идеей компьютерных сетей — я тоже полагаю, что основное предназначение компьютера это быть окном в сеть — к другим компьютерам, к расположенным на серверах и удалённых системах информации, к общению и передаче файлов, а не машиной в вакууме, изредка контактирующей с другими.

— Это будет стоить больших денег. Обывателю такое не потянуть, а не-обывателю — не так уж и нужно.

— Отнюдь. Стоимость будет уменьшаться по мере выпуска — я уверен, доступные версии компьютеров появятся скоро и за границей, и в СССР. Мой софт формирует определённые спецификации к архитектуре — и мы придерживаемся принципа семейственности архитектуры — то есть обратной совместимости архитектуры новых компьютеров со старыми, чтобы компьютеры выпускались под уже давно написанные программы для других, более слабых машин. Новые должны обновлять функционал, но обеспечивая совместимость с более старыми программами, под более старые компьютеры и старые версии ОС. Пусть это и не идеально — но очень большой шаг — не понадобится разрабатывать ПО. Вместе с отсутствием проблем и требований к пользователю — это даст восхитительный рыночный эффект.

— Что ж, это логично и обосновано. Покупатели не любят много думать — чаще им гораздо проще заплатить за готовое и комфортное для себя решение проблемы. Однако, это прицел на будущее — сейчас конкретно какие будут задачи, что мы вам понадобились?

— Основной причиной вашего приглашения послужил ваш послужной список — простите за тафталогию. Вы были бизнесменом — а люди в союзе понятия не имеют что такое бизнес и очень предвзято и негативно относятся к этому. Вторая причина — это ваш проект УМ1НХ — в принципе, заложенные в него идеи не контрастируют с нашими взглядами. И в целом — ваши взгляды мы — я и Воронов, а так же Шелепин с Косыгиным, считаем правильными и обоснованными. Сейчас нужен именно такой человек, как вы. Работа... — я задумался, — задача — создать компьютер. Нет, не абы какую кракозябру — я понимаю, что полноценный терминальный ПК, недорогой, массовый, нельзя взять и сделать — нужно наладить производство целой горы микросхем, весь компьютер должен быть построен на их основе. Все элементы архитектуры, за исключением вспомогательных служебных компонентов. И вот это задача номер один — спроектировать такие микросхемы и такой компьютер. Её придётся разложить на составляющие, задействовать МЭП и другие коллективы, проектировать другую технику — которая впоследствии будет аппаратно близкой к нужной нам и позволит извлечь некоторую прибыль и отработать серийный выпуск. Работать будем жёстко и быстро — необходимое оборудование я достану и поставлю "под ключ" в МЭП и если хотите — вам, любое. Пока у нас нет возможности сделать компьютер — микросхемы необходимо приспособить для других целей — чтобы отладить их серийный выпуск. То есть необходимую элементную базу нужно пустить в ход.

— Хорошо, но как? Что можно сделать на таких микросхемах? Ваша идея полностью интегрального компьютера интересна — но что за побочную продукцию вы собрались делать?

— Элементарно — в процессе мы получим сторонний продукт, так сказать — элементную базу, которая применима очень широко. Речь ведь идёт о целом поколении электроники, а не о конкретном целевом продукте. Сторонние продукты необходимы, чтобы поправить финансовые дела — например первое предложение Воронова — сделать электронные часы. Наручные. Построив их на микросхемах, можно сделать компактными. Или аналог — в виде настольных и настенных электронных часов. Нам они не нужны, но рыночные перспективы имеют.

— А кому продавать то?

— Я уверен, такой товар будет популярен везде — сейчас никаких электронных часов нет, если быть первыми и поддерживать продукт новыми моделями и расширять их функционал — мы рано или поздно доберёмся до часов с микропроцессором, экраном и полноценным программным обеспечением. Лет через тридцать.

— Не уверен, но ладно, это звучит хорошо. И вы правы, появись такое сейчас — будет очень популярно.

— Тогда считайте это первым пробным заданием. Разработать микросхему, печатную плату, достаточно компактную, чтобы разместить её в часах. Энергоэффективную, с дисплеем и корпусом разберутся другие люди — ваша задача сделать сами часы. И раз уж у Воронова экспериментальное предприятие — коммерческое, то вы получите собственно деньги за их реализацию по рыночной цене. В валюте — из расчёта пять рублей за доллар.

— А что так?

— Рыночная цена доллара рублей восемь-девять, но сами понимаете — нужно предпринимать меры против вывода средств за рубеж. Экономика должна быть открытой, но не совсем настежь. Хорошая новость в том, что обмен долларов вовсе не обязателен — можете заказывать себе что угодно из-за бугра через внешнюю торговлю. Я организую переправку товаров в лучшем виде.

— Звучит заманчиво. Пахнет деньгами — я за! Так, часы... а к компьютеру когда перейдём?

— Когда у нас будет работоспособная чистая зона, и опыт проектирования оригинальных интегральных микросхем. Чистая зона, кстати, уже есть — небольшая, экспериментальная, работающая на маленьких кристаллах в три дюйма диаметром, эдакий сверхкомпактный вариант. Зато есть степпер и революционная технология фотолитографии. Оборудование для производства микросхем тоже имеется.

— Монтаж в такой компактный корпус будет проблемным.

— Только SMD. То есть поверхностный монтаж, микросхемы бескорпусные — лишь с лаковым покрытием сверху, саму плату в размере наручных часов мы сделать сможем, миниатюризировать кристаллы микросхем и поместить всё на плате — тоже. Наверное, лучше начать с часов настольных, а потом переходить к наручным.

— Да, я тоже так думаю. Что ж, задачка ясна. К компьютеру, я так понимаю, переход будет сразу после этого?

— Когда захотите на самом деле — но... какой опыт проектирования интегральных микросхем у вашего коллектива?

— Никакого, мы таким не занимались, точнее пытались, но производство подвело.

— Наше карманное производство не подведёт. А тут речь про проектирование сотен микросхем, которые впоследствии должны стать максимально передовыми — вплоть до микропроцессора на примерно пять тысяч транзисторов.

— Да, серьёзная работа, понимаю, что сходу так сразу сделать подобное не получится.

— И всё же, делать надо. Эта тема — клондайк, если успеть создать хорошую архитектуру, всё необходимое — то можно выйти на рынок и зарекомендовать себя. Пусть первые машины не будут особенно мощными и легкодоступными широкой массе — но нужно запустить их в работу. А пока что я подарю вам вот это.

Я достал из кармана небольшой чёрный прямоугольничек.

— Это что? Микрочип?

— Микрочип УМ-1НХ. Абсолютно точная копия вашего компьютера на одном кристалле, включая память, процессор, всё прочее, — улыбнулся я ему, — двенадцать тысяч транзисторов, техпроцесс пять микрометров. Можно хоть сейчас развести на плату и пользоваться, разницы не заметите. Кроме, конечно, размера. Хотя я лукавлю — в этом корпусе четыре кристалла, на одном разместить всё — и память и транзисторы и всё прочее — не получилось. Хотите создать что-то более впечатляющее — прошу к нам.

— Я могу это взять?

— Конечно. Можете взять, попробовать в работе, если захотите. Даташит к нему у меня где-то был... Я на основе этой микросхемы сделал у нас в НИИ телефоны кнопочные и внутреннюю коммутацию, короче, превратил ваш компьютер в контроллер. Не то чтобы он идеален — система адресации неудобная, но за неимением лучшего контроллера это вполне сойдёт.

— Как же тогда хранится программа? — товарищ Старос оживился, — где?

— О, устройство ПЗУ примитивное как ситцевые трусы — это память на пережигаемых перемычках. Она в виде небольшого устройства-платы, на которой лазером пережгли определённые перемычки в инертной атмосфере. Это самый надёжный тип одноразовой памяти, которая вставляется в соответствующий слот. Я оставил возможность обновлять программное обеспечение телефонов, и осталось в резерве достаточно много вычислительной мощности.

— Я уже хочу увидеть ваш телефонный аппарат! — он оживился.

— Без проблем, у меня есть образец, я предполагал, что это вас заинтересует. В машине есть аналогичный телефон.

— Пойдёмте, я хочу на него посмотреть!

* * *

*

— Это идея на миллиард — если вы сумеете создать нечто такое в крупной серии, — Старос сидел рядом, я выдвинул из подлокотника полку и поднял оттуда телефонный аппарат, выдвинул ему столик и показал всё, — вот это вам точно нужно производить.

— Да боже упаси — она же на чужом, то есть вашем, контроллере сделана.

Старос только рукой махнул:

— У коммунистов никакого уважения к авторскому праву. Можете использовать как пожелаете. А как вы сделали этот красивый индикатор?

— Это ВЛИ. Вакуумно-люминисцентный индикатор — это плоская радиолампа, по сути, с люминофором на аноде, когда подаётся электричество — сегменты светятся. Простое решение, но эффективное.

— Да, это точно, — Старос потыкал кнопки телефонного аппарата, посмотрев, как на экранчике загораются зеленовато-белые цифры, — а какой функционал вы тут добавили?

— Конкретно на этом аппарате или на серии вообще? Этот телефон спутниковый — он соединён с сетью через спутник связи, у него немного другое ПО. А если вы про общую систему — то тут не так много функций — телефонная книжка с записью номеров в ПЗУ, всего десять номеров, таймер звонка, который запускается во время соединения, автопроверка линии связи — при отключении или неисправности — экран покраснеет, и есть ещё программная эмуляция микро-АТС. То есть можно подключить от двух до десяти таких трубок последовательно — и получить телефонную сеть цепного типа — при этом каждый телефон, принявший вызов от прошлого — будет обеспечивать скважное соединение всех телефонов между собой. Такая телефонная сеть не требует никаких подключений — и можно создавать микро-сети телефонии, например внутри дома или на предприятии. Хотя и дальность — не больше трёхста метров между аппаратами.

— Поразительно, — у Староса аж слюни потекли, — поразительная штука!

— Я хотел бы сделать для неё более совершенную систему, — покивал я, — сейчас думаю, что можно было бы использовать встроенный порт RS для подключения к телефону телетайпа-терминала, сделать это можно только программными методами — всё необходимое уже есть.

— Да это полноценный комбайн связи, а не телефон.

— Да, можно и так сказать. Точнее это простейший пример того, как интеграция электроники влияет на совершенно привычные нам бытовые вещи, — со вздохом сказал я, — а так же того, что такое ПО. ПО записано вот тут, — я достал из бочины телефона чёрный прямоугольничек с десятком штырьков, — это блок памяти "БРП", внутри всего три килобайта постоянной незаписываемой памяти — набор из главной управляющей программы, и нескольких крохотных подпрограмм. Поменяв набор программ можно адаптировать сам телефон к разным функциям — сделать из него модем, микро-АТС, систему конференц-связи, адаптировать для записи телефонных разговоров на магнитофон, сделать автоответчик, адаптировать к АТС... Хотя я бы хотел более мощный контроллер.

— У вас и так феноменальные технологии — к чему ещё мощнее? Что вы ещё хотите от несчастного телефонного аппарата?

— Потоковое шифрование голоса и шумоподавление помех, в идеале — не в этой жизни — программная система умного шумоподавления — чтобы трубка сама отсекала голос от фоновых шумов и передавала только его. Всё это потребует в сотни, в тысячи раз более мощного контроллера, но... я думаю, с нынешними темпами развития электроники — это будет через лет пятнадцать-двадцать. Ну может быть тридцать. Может быть даже в этой жизни.

— Вот что, вы уже впечатлили меня дальше некуда, я согласен с вами работать, мне кажется, вы мыслите в правильном направлении. Хотя предложение и кажется странным — но очень уж эффектно говорите. Вот только коллектив я перевезти не имею права — у ребят тут жизнь, им просто взять, всё бросить и в Москву ехать?

— Я постараюсь обеспечить им все условия в Москве. Условия для работы, и для жизни. Вот тут, возьмите, — подал ему небольшую сумку, — деньги. Сто тысяч. Ну знаете — билеты, сборы, подъёмные, оклад платить надо в процессе — если нужны грузовые автомобили для перевоза вещей — мы вам их обеспечим.

— Я верю, — он заглянул в сумку, в которой было десять пачек сторублёвых купюр, — вот только людям нужно где-то обустраиваться — то есть заранее договориться о месте проживания. У некоторых семьи.

— Семьи пока можно оставить здесь, потом переедут. Вот с проживанием проблема — надеюсь, её можно решить деньгами. Чёрт, наворотили идеологической поебы, а потом просто квартиру снять невозможно — фантастиш!

— Привыкай, тут так работает.

— Херово как-то работает. Ладно, что-нибудь придумаем.

— Так вот, чтобы люди выехали — нужно подготовить место, куда они должны приехать. Пока такого места нет — и говорить нечего — не в твоём же ВЦ они будут жить?

— Хм. Нет, вариант так себе. Да, придётся повозиться.

— Вот и повозись — но жильё обеспечь — а там можно будет говорить и о переезде. Сколько времени понадобится?

— Не знаю пока. Думаю, надо в МЭП наведаться. Как думаешь, если подогнать им пару-тройку БЭСМ-6, они согласятся за них организовать нам жильё? Ведь один такой компьютер стоит как целый жилой дом, если не больше.

— Согласятся, за БЭСМ они конечно согласятся на что угодно — но вряд ли у них есть жилой фонд, который можно так просто взять и передать. С жильём тут строго и плохо.

— Столько возможностей, столько... денег, материальных ценностей — а нам людей поселить некуда — феноменальная тупость системы. Феноменальная. Хотя... — у меня в голове закрутились шестерёнки, — на первое время на самом деле есть вариант. И причём даже не совсем даже плохой, а очень даже приемлемый.

— Какой?

— Недалеко от Москвы есть дачный посёлок — в Малаховке — я там получил надел земли небольшой — пятнадцать акров, под дачу, в фонды ВЦ, так сказать. Вот там можно расположить жильё. Дачный посёлок вроде как — лёгкие дома построим очень быстро — глазом моргнуть не успеешь, уже будет небольшой посёлок с домами. Я там хотел сделать именно такое, ещё с максимально ухоженной и симпатичной архитектурой и пространством — что-то вроде закрытого элитного района-поселения.

— Звучит заманчиво, а коммуникации? Это же дача.

— Ой, да это как раз таки легко. Вот что — мне нужна неделя. После будет готово всё — а оттуда до места работы в Москве минут тридцать на автобусе — автобус у нас собственный есть. Проблема решена.

— Пока ещё не решена.

— Решена, земля есть — строительные ресурсы есть. Готовьтесь к переезду — условия не сказочные, но лучше, чем всякие общежития.

* * *

*

Филипп Георгиевич был крайне важным человеком — потому что фактически он был самым лучшим кандидатом на роль местного союзника в области электроники — это понимал я, это понимал Воронов, но вот наши партийные друзья этого не понимали — для них он даже неприятный субъект, а не свой человек. Тут ещё несло по полной в направлении коммунистического светлого будущего людей — поэтому Филиппа Георгиевича не любили.

Крыша в виде конторы Воронова — была для него идеальным вариантом, да и у меня он мог прижиться — поэтому задача в тайне на выделенном участке соорудить с помощью ремботов дома, облагородить территорию, подвести коммуникации — была поставлена моему корабельному ИИ, он конечно не обладал такого масштаба строительными функциями — но всё же, дом построить мог. И ремботы принялись за работу — целую неделю они строили элитный коттеджный посёлок. Земли было достаточно много — поселение огородили высоким забором, подготовили землю, построили на ней дома, дорогу, отдельные коттеджи — двухэтажные здания пяти разных типовых проектов, довольно большие, а так же всё необходимое — мини-электростанцию с большими газотурбинными двигателями, дизелями, водонапорную станцию, канализацию — канализацию пришлось строить больше всего и под землёй. Освещение всего этого великолепия — уличное, и сделать надо было всё по максимальной красоте.

Принимать работу Старос прилетел лично — машина с ним приехала из аэропорта, съехала с шоссе на дорогу и через КПП проехала в сам посёлок на три улицы. Я же сидел на лавочке и ждал его — машина — это был Фёдоров, приехала и остановилась около меня.

— Вижу, вы справились с обещанным. Какие-то новые технологии строительства?

— Совершенно верно, — я поднялся, отряхнув руки, — прошу, пришло время для демонстрации. Здрасьте, Филипп Георгиевич.

Мы церемонно пожали друг другу руки.

— Выглядит очень даже неплохо, — Филипп Георгиевич осмотрел стройный ряд коттеджей, — то ли в американском, то ли в английском стиле. Больше даже в английском. В такой не стыдно поселить и высокопоставленных чиновников. Сколько тут домов?

— Шестьдесят четыре дома. Не считая служебных помещений — вроде ТЭС. Пойдёмте, я продемонстрирую вам интерьеры коттеджей.

Мы зашли за забор и прошли в один из них — который был ближе всего к нам. Изнутри коттедж был сделан в стиле, отдалённо похожем на ВЦ — тут был ремонт в стиле двадцать первого века — только без светодиодов. За входом — небольшой тамбур-сени, дальше — прихожая, за прихожей — большой общий зал, соединённый с кухней, лестница на второй этаж, большая и малая комнаты на первом этаже.

— На втором этаже две спальни, всего в каждом шесть-восемь комнат, — заложив руки за спину, пояснил я.

— Это просто замечательно, — Филипп Георгиевич разглядывал пространство, — дизайн хороший, очень. Симпатично и стильно сделано — не ожидал такого.

— Правда? Это просто дизайн-проект, который мне приглянулся, его и воспроизвели.

— Мебель я такую не встречал ни в Англии, ни тем более в советском союзе — что это за стилистика?

— Это под заказ сделана, дизайнерская, но очень удобная, если что. Зная советские проблемы с жильём, я внёс некоторые коррективы в мебелировку и планировку — так, чтобы тут можно было при необходимости поселить ещё несколько человек, в гостиной. Теоретически это дом на одну семью с ребёнком, но при необходимости можно сделать две дополнительные спальни.

— У меня люди в основном молодые, без семьи или без детей, но всё равно, это очень хорошо. Наверное, дачи партийных руководителей меньше.

— Нет, больше, а вот по обстановке значительно беднее. Я некоторое время гостил на даче у Шелепина, там старомодно — пространства много, но оно никак не заполнено.

Мы прошли через гостиную — тут был паркет, лестница на второй этаж с коваными перилами, и небольшой закуток сбоку — тут был камин, журнальный столик, диван и два кресла, стояла красивая настольная лампа на маленьком резном столике около дивана, стена рядом была покрыта декоративным камнем. Филипп Георгиевич умилился:

— Это место выглядит так уютно!

— Правда? Я рад.

— Вы не пожалели денег. Я думаю, в таком месте хочется жить, серьёзно.

— Мне тоже. Так, что я ещё могу вам продемонстрировать... пойдёмте, покажу.

Мы прошли через кухню, главную гостиную на первом этаже, поднялись наверх, спустились в подвал — в подвале имелась хорошая большая стиральная машина, стеллажи для вещей, большой сушильный шкаф для вещей, и много чего ещё, включая большой котёл.

— А зачем тут отдельный котёл, если есть горячая вода? — спросил Старос.

— Горячего водоснабжения в посёлке отдельно нет — зато электроснабжение крайне мощное — тут стоит целая мини-электростанция на пятнадцать мегаватт, — пояснил я, — так что нагрев воды происходит в доме. В ванной устанавливается бойлер, а это котёл резервного отопления и подогрева — он может работать на древесных гранулах, самая надёжная конструкция.

— Отлично — вы очень хорошо постарались. Только для рядовых сотрудников это как-то жирно, не находите?

— Электронщики, по крайней мере в моём понимании — профессия элитная, приносящая большие деньги и крайне важная для развития страны. Поэтому нет, не жирно — это вы ещё не видели директорский дом. Это рядовой коттедж.

— Покажите, где предлагаете мне жить.

— Пойдёмте, тут недалеко.

Мы перешли через улицу и зашли в двухэтажный коттедж побольше этого — и вот уже тут было... роскошно. На первом этаже нас встречала гостиная с панорамными окнами, винтовой лестницей в виде железобетонной спирали и на ней — ступеней, перилами со стеклом, под лестницей горел настоящий огонь — это был камин, встроенный в интерьер. Отделка была деревянным шпоном и светлыми породами дерева. Тут было... хорошо. Мебель значительно лучше, чем в прошлом коттедже — и места больше, и обставлено оно лучше. Второй этаж выходил галереей над главной гостиной первого, тут был своеобразный дворец в современном стиле.

— Тут есть всё, — пояснил я, — ну или почти всё. Паркет сделан из ценных пород дерева, две хозяйские и две гостевые спальни, две ванных комнаты — одна маленькая, другая большая, три туалета, домашняя сауна, кабинет, гостиная на первом этаже, пойдёмте дальше...

Мы поднялись по лестнице, на второй этаж.

— Во дворе за домом есть бассейн, в гостиной на первом этаже — экран и кинопроектор, домашний кинотеатр. Здесь всего шестнадцать комнат.

— Ну... это выглядит как жилище миллионера где-нибудь в штатах, — кивнул Старос, — впечатлён!

— Примерно так оно и есть. Тут есть вся необходимая бытовая техника — из мультимедиа — пять телевизоров, кинопроектор, пара магнитофонов и аудиосистема, имеется кабинет, соединённый с библиотекой. Кабинет оснащён всем необходимым для работы. В доме две телефонные линии.

— Разве вы уже провели сюда телефон?

— Мне пришлось поговорить с сотрудниками АТС и поставить им кое-какое новое оборудование коммутации — и они выделили мне пятьсот линий в благодарность. Если не вдаваться в подробности — то местная система связана с общей через спутниковую связь. В обычных домах по одному телефону, с четырьмя трубками — здесь две линии и восемь трубок.

— Так, понял, — Старос кивнул, — я уже ничему не удивляюсь.

— Ну как, нравится?

— Очень. Роскошное жилище — явно не для простых советских людей. Я то не сильно удивлён — но забавно будет увидеть, как на это отреагируют наши сотрудники.

— Это мы сможем увидеть довольно скоро — потому что первый дом получит мой главбух. К слову, для обслуживающего персонала тоже есть жильё — но оно пожиже и труба пониже — находится на внешнем периметре.

— Я хочу его осмотреть тоже. Если вы не против.

— Конечно.

Мы перешли через посёлок к домам для персонала. Это был одноэтажный дом, довольно красивый — не контрастирующий по стилистике с коттеджами — но значительно компактнее — на всего четыре комнаты, с небольшим задним двориком.

— Вот в этом доме уже живёт Фёдоров, — я позвонил в дверь.

Вскоре её быстро открыли — мой водитель открыл нам.

— Шеф, надо ехать?

— Нет, я просто обещал товарищу Старосу показать ему дом, не проведёшь экскурсию по новому жилищу.

— Конечно, конечно, прошу, — он тут же отошёл в сторону, — прошу, проходите.

Мы зашли внутрь. Филипп Георгиевич, заложив руки за спину, осмотрел окружающий интерьер. Внизу была большая гостиная — камин, перед ним хороший большой ковёр, журнальный столик и диван, телевизор имелся, за камином был обеденный зал, который на сантиметров десять выше уровнем и тут была ступенька. Под потолком — деревянные брусы, потолки довольно высокие.

— А знаешь, тут неплохо, — покивал он, — хороший дом. Не дворец, вроде тех, но здесь даже как-то уютнее.

— Компактно, но по качеству отделки ничуть не уступает всем остальным — делалось то одними руками и из тех же материалов. Кстати, а тебе как? — обратился я к водителю, — нравится жилище?

— Более чем! Шикарно же.

— Я бы сказал, что по меркам америки — это уютный и достаточно хороший дом для семьи среднего класса, не миллионеров, но и не люмпен-пролетариата, — произнёс Филипп Георгиевич, оглядывая обеденный зал, с выходом на задний дворик, — на вид тут очень уютно.

— Не то слово, — поддакнул ему мой водитель, — мебель главное есть и вся уникальная — я такой не видал никогда. Сколько всего — полочки, столики, диваны, даже роскошная кровать есть. А кухня — какая здесь кухня — просто шик и блеск!

— Знаешь, если не иметь учёной степени и не быть учёным — а просто водить машину — то подобное жилище от фирмы — это роскошь даже по меркам самых зажиточных компаний мира. И много таких домов уже построено? — спросил у меня Старос.

— Конкретно этого типа — больше строить не будем — но с северной части посёлка сейчас в процессе многоквартирные коттеджи. Два этажа — четыре квартиры, квартиры конечно значительно меньше отдельных домов — но по советским меркам более чем комфортабельные и большие. Их планируется построить сорок штук — сто шестьдесят квартир, это рассчитано на персонал Воронова.

— Интересно, как ты ранжировал их по персоналу — кому квартиру, кому дом, кому дворец?

— Тут всё проще некуда, люди сами решат, какой дом им нужен. Директорский — для вас, меня, Воронова, стандартные коттеджи — для руководства среднего звена, ценных специалистов, старших сотрудников, и так далее. А младшим сотрудникам, без семьи и оравы детей, жены, тёщи и свата с братом — квартиры. Чем меньше жильё — тем меньше ему нужно ухода — сами понимаете — большой дом это и большие эксплуатационные расходы. Его нужно убирать, ухаживать, отапливать и так далее, с зарплатой МНС его содержать просто нереально. Фёдоров этот дом занял, потому что от большого отказался.

— Истину говорит, — поддакнул мой водитель, — я посмотрел на большие ваши дома — ну его нах*й, — махнул он рукой, — это же сколько нужно убирать, сколько платить за отопление — да и незачем — там человек десять жить спокойно могут, а у меня жена только, да сынишка маленький — этого дома нам как раз будет вполне достаточно.

— Это вы правильно решили, — Старос ему улыбнулся, — с большим домом и правда много возни. А прислугу нанимать денег не хватит.

— Вот-вот, а я о чём, — ответил ему улыбкой водитель, — а за таким домом я и сам с женой могу уследить, прибрать, да и счета будут не неподъёмными.

— В квартире было бы ещё дешевле, — заметил Старос, — почему не захотели?

— Эх, всё ради детей, — пояснил водитель, — точнее дитёнка, один у меня. Тут двор есть, играть можно, да и жена хочет отдельный дом — дитё мало ли, бегает, топает, орёт, людям спать мешать будет.

— Согласен. Тогда вопросов больше не имею. Ну что, вы меня убедили, что разместите всех, когда переезд будет? И как вы планируете отсюда до Москвы добираться?

— Фёдоров, это кстати по твоей части.

— Да ищу я, ищу, — отозвался лениво мой шофёр, — сегодня бы был в автопарке, если бы не ваша экскурсия.

— То есть это мы ещё виноваты?

— Нет, конечно нет, — он тут же сменил тактику, — что вы, просто не могу быть в двух местах сразу.

— Хорошо, тогда сгоняй в автопарк когда будет время, — и пояснил Старосу, — нам нужен водитель автобуса — у тех, которых нашла наша главбух — документы только на легковой автомобиль и один с грузовика — а это немного не то. Кстати, к каждому дому, где есть гараж — имеется автомобиль, тоже служебный — но без водителя.

— Вот как? То есть вы ещё и автотранспортом всех обеспечите?

— Не всех вообще, но тех, кто захочет. Стандартная машина "форд консул".

— А обслуживание? Об этом вы подумали?

— Да, здесь есть небольшая автомастерская, адаптированная под обслуживание этой марки и модели — включая всё необходимое. Однако, основу нашей транспортной силы составляют пять городских автобусов Мерседес О-317. Чтобы присоединить посёлок к Москве транспортно — пришлось раздобыть автобусы и когда будут водители — организовать их курсирование — поутру они должны ездить до ВЦ, напрямую, а днём — раз в час один автобус до метро будет курсировать, это для прочих жителей посёлка, не имеющих машины и водительских прав. Хотя конечно было бы лучше это исправить — я уже рекомендовал всем своим сотрудникам срочно пройти подготовку и получить водительские удостоверения, и членам их семей тоже.

— Отлично. А детей в школы как развозить?

— Один из автобусов может выполнять эту роль. Благо занятия в школе, ближайшей к нашему посёлку, начинаются в одно время — договориться с детскими садами и школами будет нетрудно, у них всегда полным-полно нужд.

— Хорошо, тогда можно начинать переезд. Я так понимаю — бытовую технику и мебель можно не перевозить. Это хорошо — а теперь я хотел бы обсудить с вами конкретные деловые предложения и задачи.

— Тогда прошу в моё маленькое ВЦ. Товарищ Фёдоров, собирайтесь — рабочий день в самом разгаре. Мы возвращаемся на рабочее место.

— Слушаюсь!

* * *

*

В ВЦ мы приехали, кстати, лимузин остался в гараже моего дома — потому что эту бронированную колбасу использовали только для представительских нужд, поэтому в ВЦ мы поехали на обычном мерседесе — мой шофёр уже учился и знал, когда какую машину нужно подавать — потому что сейчас не надо было делать хорошего впечатления. Однако, и мерседес был комфортным. Домчали мы быстро — благо что дороги свободные. Филипп Георгиевич сел спереди и читал всю дорогу какие-то документы, я ему не мешал.

А вот в ВЦ... Тут стало заметно люднее.

— Неплохое здание, — заметил Старос, — старое.

— Это точно. Прошу, проведём короткую экскурсию — а так же я позвонил своему товарищу, Воронову — он с вами хочет познакомиться. Ведь вам предстоит работать с ним.

— Конечно, конечно, пойдёмте, погода, кажется, портится.

И правда, начинал накрапывать мелкий дождик. Я поспешил в центральный вход со двора. Через проходную. После всего, что Филипп Георгиевич видел — он был морально закалён и стилистика и ремонт в здании его не удивили — пожалуй, больше его удивили турникеты с карточным открыванием. Мы прошли через коридоры, поднялись по лестнице, я заглянул в помещение, откуда слышались голоса. Это был зал с PDP-8, дюжина компьютеров и примерно столько же людей — они были похожи — долговязые, худощавые, в свитерах и рубашках. Мне лично не знакомые. Старос заглянул следом за мной.

— Это PDP?

— Они самые. Добрый день, — я помахал рукой, — будем знакомы — директор этой шараги, а вы?

— Слышал о вас, Вилли, верно? — пожилой мужчина в толстых очках посмотрел на меня.

— Именно.

— Мы из ИНЭУМ, студенты, и я, меня зовут Модест Исакиевич Руднов.

— Приятно, Вильгельм, — я пожал его старческую руку, — можно просто Карлайл. Ну как вам наши ЭВМ?

— Очень интересны, и очень практичны, — ответил Модест Исакиевич, ну и имя, — такие отлично подошли бы для промышленной автоматики.

— Они ограничены по своим возможностям слишком сильно, хотя мы это учитываем при работе над новыми машинами, — покивал я, — задачи для вас имеются?

— Конечно, мы наконец-то сможем предоставить каждому студенту вдосталь машинного времени для работы, это бесценная практика. Благодарим вас за такую возможность.

— А на БЭСМ другие люди?

— Нет, с БЭСМ мы пока не разобрались и лезть не стали — хотя нам предлагали, — ответил преподаватель, — на это нужно подготавливать кадры куда серьёзнее, чем здесь.

— Понимаю. Что ж, можете не бояться, даже если что-то сломаете — это не будет иметь никакого значения, машину быстро заменят. А наши склады вы уже посетили?

— Простите? — преподаватель не понял, — а зачем?

— Там хранятся детали и компоненты, огромное их количество — практически клондайк всего, что только выпускается во всём мире. Если у ваших студентов возникнет желание спаять что-нибудь самостоятельно — то можете посетить наши склады — только запишите, кто что забрал — кладовщика у нас пока нет, так что самообслуживание. Доступ безлимитный, даже если запорят — это допустимые убытки.

— Вот как? Вы правда готовы их нести?

— Обучение профессионалов — дорогое удовольствие, это всегда учитывается — я хочу, чтобы студенты учились без всякой оглядки на недостаток техники или боязнь её повредить. Хороший инженер или программист гораздо дороже горстки компонентов и микросхем, компонентов у нас как снега зимой в сибири — а вот профессионалов нет. Поэтому я вас прошу лично — забудьте про скромность. Даже если переломают всё, что есть в ВЦ, и выгребут склад дочиста — это не будет большим убытком — лишь бы был результат и это всё кого-то чему-то научило.

— Хорошо, я учту ваши пожелания. Однако, уверяю вас, что-то ломать у нас и в мыслях не было.

— Это уже по желанию. Ну-с, я пошёл, учите товарищей студентов.

Мы с Филиппом Георгиевичем покинули зал и пошли дальше.

— Это кто?

— Студенты-практиканты. Так как людей совсем нет — я попросил их пригласить — им польза, а я заодно могу присмотреть заранее перспективные кадры. Как понял — они не отказались поработать на наших машинах.

— Ещё бы они отказались — тут ведь PDP, плюс возможность работать — для многих огромной ценностью является сам по себе доступ к ЭВМ.

— Пойдёмте, хочу посмотреть, что в зале с БЭСМами происходит.

Мы зашли в соседний коридор и в залы, где были установлены БЭСМ. Стояли они каждый в своём зале и занимали прилично пространства — с каждой машиной работало по несколько человек — и эти люди были, я вошёл, осмотрелся, и пошёл знакомиться. Это оказались люди, присланные из МЭПа — свободной оставалась только одна машина, непохожая на обычный БЭСМ — у неё был другой пульт, другая передняя панель, а остальные четыре — заняты людьми из МЭПа — которые занимались какими-то расчётами — по всей видимости, выполняли работу на Косыгина и его задачи. У каждой машины был свой главный начальник — администратор, и ещё два-три помощника. Мы познакомились со всеми — в последнем зале никого не было — БЭСМ стоял пустой. Я вернулся назад и спросил, почему не обеспечили — ответ был прост — инструкций на эту машину не было.

Мы снова пошли к БЭСМу, на этот раз я за ухо тащил за собой администратора.

— Ну вашу ж мать, как тут можно не разобраться, если всё наоборот упрощено до максимума? Всё сделано так, чтобы тупой разобрался!

— Ну извините, — он потёр ухо, — это рукоприкладство!

— Это дебилизм, а рукоприкладство естественное его продолжение, — парировал я, — ну показывай, что тут такого сложного.

Филипп Георгиевич смотрел за цирковым представлением — обезьяна и терминал. Я включил блок питания, компьютер, и стоящий рядом с ним текстовый терминал. Кнопку ВКЛ они не смогли найти!

— Вот, прогружается ОС автоматически, и... открывается выбор компиллятора. Всё, — показал ему руки, — всё, больше не нужно напрягать извилины — всё уже придумано до нас!

— Простите, мы не стали заниматься на незнакомой машине чем-то.

— Ох, как же вы без инструкции то работать будете... — вздохнул я, печатая на клавиатуре команду запуска самодиагностики.

— Вилли, а что это за компьютер и почему он отличается от остальных? — спросил Филипп Георгиевич.

— Это так, была шалость производственников. Его просто затюнили в кап.

— Сорри? — не понял Филипп Георгиевич.

— Ну улучшайзингов понаделали где только могли, экспериментаторы херовы... Тут стоит оригинальная ОС, и архитектура изменена — тут восьмибитный байт, вместо сорока восьми битов, оригинальная система памяти на микрочипах — в виде массива конденсаторов. Процессор из себя представляет большущую интегральную схему, отдалённо копирующую архитектуру БЭСМовской, но на кристалле. Тактовая частота двести мегагерц, а не девять, в основном использованы микрочипы, пропускная способность шины увеличена в разы.

— Ого, звучит многообещающе.

— Ага, ещё бы, БЭСМ это машина второго поколения — потому что сделана была на навесняке, но по характеристикам близка к третьему — тут эту оплошность просто поправили, используя наши скромные возможности по производству микросхем. Но и тут не удержались и серьёзно перелопатили конструкцию — в процессоре миллион транзисторов и три миллиона диодов. Вместо шестидесяти и ста восьмидесяти тысяч соответственно. Это всё в виде микросхем, конечно же. Память оперативная доведена до приличных размеров.

— А какая была в оригинале? — спросил Старос.

— Тридцать две тысячи слов, — сказал притащенный за ухо администратор.

— Поскольку тут стандартизированный байт в восемь бит — то получается что память сто девяносто два килобайта в оригинале. В данной чеплыге помимо увеличения быстродействия памяти во много раз — увеличили её объём до восьми мегабайт. То есть примерно в сорок раз больше.

— Фантастика!

— Магия микросхем, — поддакнул я, — ну и тут немного другая система адресации и команд — но это не важно — для работы с высокоуровневыми языками это совершенно не нужно использовать. Компиллятор, как видите, работает, — ткнул я на терминал, — используйте.

— А какая тогда мощность у этой машины? — спросил Старос, — если у БЭСМа это миллион операций в секунду, то тут?

— Тридцать два миллиона в секунду. Пока что это самый мощный суперкомпьютер в мире — но уверен, его быстро обгонят конкуренты. Хотя обеспечить такой же совместимости вряд ли смогут. Тут, как можете видеть — целая гора самых разных периферийных устройств — два терминала, принтер, плоттер, жёсткие диски — две штуки по IBM2314, которые разрабатывались для их железяки-360, общей ёмкостью по тридцать мегабайт каждый.

— Звучит серьёзно.

— Не то слово. Ну и стример для магнитной ленты в наличии — вон стоит. Тут весь обвес в лучшем виде. Ну что, ещё нужны пояснения? — обратился я к администратору.

— Благодарю, но лучше было бы иметь инструкцию.

— Пока не написали. Садитесь и работайте — разберётесь. Не лезьте в машину — она и так прекрасно работает — вот терминал, вот компиллятор, вот удобная ОС, всё что надо это сунуть сюда программу и запустить её компилляцию. И вуаля! Ладно, я пошёл. Работайте.

Мы со Старосом покинули машзал.

— Не ожидал, что вы перегоните по мощности компьютера весь мир.

— Это ещё что. Главное что это сделано на имеющейся оригинальной архитектуре — а не копирует западные образцы. Это главное.

— Соглашусь с вами. Куда дальше?

— Пойдёмте я хочу познакомить вас с Вороновым — а он в моём кабинете прописался.

* * *

*

Анатолий и Воронов ожидали в кабинете — я их оставил, представив им Староса, а сам решил отправиться по своим директорским делам. В административные кабинеты — там пили чай и разговаривали о вечном — то есть почти ничего не делали две дамы.

— Ой, — одна из них меня заметила.

— Добрый день, леди. Чем заняты?

— Работаем, — тут же она пошла к столу.

— Имитация бурной деятельности хуже отсутствия таковой.

Вскоре я встретился с товарищем завкадрами Леонтьевым — это был молодой человек, лет под тридцать, сидел он в своём отделе напротив бухгалтерии, тут уже было предостаточно документов. Я с ним познакомился и отправился от него — к заведующему по технической части — располагался он на втором этаже, недалеко от склада. Завтех обитал в относительно небольшом и захламлённом кабинете.

— Что вам? — встретил он меня с порога.

— Пришёл познакомиться, — я вошёл в его кабинет, — Вилли, директор.

— Ах, да, прошу прощения. Алексей Семёнов, — он встал из-за стола.

— Какие-то проблемы имеются?

— В целом нет.

— А не в целом? — Неужели всё идеально?

— Не совсем — есть конечно отдельные недостатки — но об этом лучше поговорить с нашими девушками снизу — мы никак не решим проблему с профсоюзом. Нужно вступать в профсоюз, выбирать председателя — кто будет возглавлять общественные организации?

— Я мало знаком с этими локальными особенностями — поэтому, надеюсь, вы сможете это решить сами. Как у вас дела обстоят с начинкой нашего ВЦ — есть ли какие-то запросы и нужно ли что-то добавить?

— Есть, ребята начали сыпать запросами — тут целая папка уже накопилась.

— Дайте её мне, что нет на складе — я достану.

Он порылся в столе и подал мне папку, в которой были листы запросов и заявок от различных отделов. БЭСМщики сверху просили печатающие устройства, графопостроитель, обычные телетайпы, несколько дополнительных стримеров для магнитной ленты. Единственный повар посетовал на нехватку некоторых агрегатов в столовой — и запросил аж микроволновую печь для общепита. Там было две — но бытовых, маленьких, а больших печей не было, вместо них были аэрогрили.

— Электрик жаловался, что нихрена не понимает в нашей электросети, — продолжил сотрудник, — она сделана уж очень причудливо.

— Разве? Вроде бы обычная электросеть.

— Я сейчас его позову и вы сами ему объясните, понятия не имею, какие у него претензии и у вас ответы.

Он взял трубку и начал вызванивать электрика, а я прочитал все остальные заявки и запросы — и их было предостаточно. Не хватало даже карандашей, а работникам ЭВМ не хватало обычных калькуляторов. Запрос на механические калькуляторы я удовлетворять не буду — пусть учатся пользоваться нормальными — а всё остальное нужно было немедленно доставить.

* * *

*

Пришлось ещё подписать кучу документов, я вернулся в свой кабинет, где большой тур устроили Воронов и Старос. Филиппа Георгиевича посвящали во все тонкости происхождения Воронова и меня — а так же рассказывали ему откровения из будущего — которые на самом деле не сильно то и откровения — просто сейчас это неочевидно.

Филипп Георгиевич знатно прихренел — Анатолий следил за тем, чтобы Воронов не сболтнул лишнего — но что это "лишнее" он не уточнил, и просто присутствовал. Воронов тем временем разговорился со Старосом о деталях строения компьютеров, и до меня очередь дошла совсем нескоро.

Они выпили вместе, так что были слегка навеселе, когда Пётр обратил внимание на моё присутствие.

— Да, кстати, Вилли, ты же вроде обещал Филиппу Георгиевичу чистую зону.

— Не обещал, а сказал, что если понадобится — мы её построим.

— Она нам очень, очень нужна, — сказал Старос.

— Хорошо, что нужна, — я оторвался от бумаг, — можно сделать, конечно.

— Вот, у меня есть кое-какие замечания по этому поводу, — Пётр вынул листок из своего пОртфеля и протянул мне. Я посмотрел.

— Хм. Для техпроцесса в пять или десять микрометров — это будет более чем необычно.

— Что именно?

— Система фильтрации, которую ты тут нарисовал, стандарты пылезащиты... это соответствует чистым зонам годов восьмидесятых-девяностых и техпроцессу в один микрометр и даже мельче. Хотя до высоких стандартов однонанометрового техпроцесса не дотянет.

— Так что, это реализуемо? — спросил Старос.

— Да, ничего принципиально сложного я в этом не вижу. Степперы я уже срисовал у американцев — но у меня есть чертёж этого устройства из две тысячи двадцать девятого года, и чистой зоны из того же времени. Но это сейчас будет слишком круто — нам нужно опережать время, но не настолько сильно. Петь, а что ты хочешь изготовить в этих чистых зонах?

— Мне нужен аналог 6502, или аналогичный микропроцессор — достаточно простой и универсальный.

— Делать копии западных разработок — это плохо. Нельзя. Архитектуру нужно создавать самим — причём с расчётом на преемственность принципов.

— Да я понимаю — но разработка собственного процессора займёт лет пять. Ну ладно, года два минимум. И это при условии, что нам дадут полную поддержку.

— Мой корабельный ИИ может отполировать техническую сторону вопроса и довести до готовности — от ваших инженеров требуется только в общих чертах представить работоспособную архитектуру. И ты не забывай, что компьютеры — это сотни самых разных микрочипов. Необходимо делать не только центральный процессор — но и решить целую едрючую гору сопутствующих задач.

— А если взять за основу твой восьмибитный БЭСМ? — спросил Воронов, — Это было бы прорывом.

— Восьмибитный БЭСМ — это раскочегаренная версия обычного — но запихать его в один кристалл можно будет только лет через пятнадцать-двадцать. А сейчас ваша задача — сделать нечто похожее на PDP-11, только на микропроцессоре, с терминальным вводом-выводом, и идеально подходящее для повседневных задач. О графическом интерфейсе речи не идёт — если оно осилит ДОС — это будет уже большое достижение.

— Осилит, — Воронов задумался, — но чистая зона будет?

— Будет, будет, — помахал я рукой, — ты главное архитектуру создай.

— А разве у вас нет своей чистой зоны, о которой вы говорили? — спросил Старос.

— Есть, но это своеобразный эксперимент. Заготовки в виде кристаллов, уже напиленных в блины — мне изготавливает мой любимый корабль — а степпер, который стоит здесь, в здании ВЦ, может делать из них микрочипы и корпусировать. Это не чистая зона — скорее это замкнутая установка, потому что человек внутрь, в рабочую зону, доступа не имеет.

— Но вы можете производить микрочипы.

— Да, могу. Процент выхода годных большой, установка роботизирована и автоматизирована, поэтому участия человека не требует — литографирует и пилит без участия человека.

— Отлично. Можно приступать к разработке микрочипов. Вы, кажется, говорили об электронных часах?

— Именно.

— Часах? — Воронов поднял брови, — зачем это?

— А ты на что жить собрался, на подачки от МЭПа? У тебя особое положение — ты переведён на коммерческий расчёт. Ты можешь продавать продукцию — активы предоставляю я, нужно вывести на советский рынок товар, тебе нужны советские рубли, чтобы платить зарплату людям, чтобы нанять нужных людей. Чтобы инвестировать в создание ПК — нужно иметь что инвестировать — а у тебя хер да маленько.

— Хорошо, хорошо, я понял.

— И опыта тоже никакого нет — прежде чем браться за вершину электроники — за ЭВМ, ты освой сначала хотя бы простые приборы на микросхемах и их производство. Это немаленький труд.

— Понял, понял. Тогда занимаемся часами? Вариант вполне жизнеспособный. Так, что там надо то будет... — он задумался, — тактовый генератор, он у тебя есть?

— Есть.

— Когда там первые цифровые часы то появились? — спросил Пётр, — что-то где-то в семидесятых наверное.

— В семидесятом году. Сейко Пульсар — стоили две тысячи баксов за штуку. У меня даже есть образец.

— Покажи.

Я достал часы из своего стола, где было несколько экземпляров.

Сейко пульсар оказались простенькими — хромированный ободок, с плавными обводами, две кнопки, и отображение в виде обычных красных цифр. Воронов взял образец.

— Так-так... корпус простой. А что в них внутри?

— Разбери и посмотри, что спрашиваешь то? Правда, у них есть недостаток — постоянно светящиеся ЖК жрут батарею — нужны классические LED, с эффектом поля. Ну, привычные тебе чёрные символы на сизом фоне.

— Понял. Нужно брать образец и гнать наших учёных, занимающихся кристаллами, на предмет организации массового выпуска.

— Это не будет быстро и просто — но при наличии образца, я думаю, вопрос о копировании будет решён быстро. Жалко, что не наши учёные изобрели — не люблю копировать чужое, но... другого выбора нет.

— А ещё что?

— Филипп Георгиевич, — я подал ему часы, — ознакомьтесь с этим образцом. Это сейко 06LC, с шестисимвольным дисплеем на жидких кристаллах. Нечто такое необходимо будет создать — но полностью самостоятельно.

Филипп Георгиевич взял, покрутил в руках часики.

— Выглядит неплохо, концепция мне понятна.

— Учитывая, что они легко продавались по две тысячи баксов — а себестоимость крошечная — мы получим с этого сказочные барыши. Причём в рублях и долларах — у советского человека даже с учётом разницы курса — денег не так уж и много — ему нечего и продать, так что продукт чисто на экспорт — думаю, цена в тысячу долларов будет хорошей.

— Как вариант, — Воронов посмотрел на внутренности часов, сняв заднюю крышку, — а для SMD у нас автоматы есть?

— Есть. Линию по поверхностному монтажу, установщик, многоступенчатые печи, всё необходимое — я обеспечу. А вот монтировать часы придётся вручную — то есть на сборку нужно людей найти и запрячь. И бренд создать немаловажно, и рекламу — ты же должен что-то понимать в рекламных роликах?

— Ну...

— Сделаешь — я напрягу свой ИИ, программы видеомонтажа — мы снимем такую впечатляющую рекламу — что продажи нам обеспечены. Я лично займусь созданием клипа и рендерингом видео — это как раз задачи ВЦ — рендер проектов.

— В будущем, — хмыкнул Воронов, — но ладно, я понял. Вроде задача не выглядит непосильной, Филипп Георгиевич, что вы думаете?

— Скопировать этот дизайн или создать свой?

— Свой, конечно.

— А я бы скопировал кое-что. Монтану.

— Что? — удивился Старос.

— Да, были такие часы, легендарные для девяностых.

— Нет, у меня такие есть, — я достал образец, — держи. Взамен твоих утраченных. Но это не вариант — там слишком сложная электроника. Музыка, будильники, секундомеры и прочие финтифлюшки — слишком сильно. Сделай простейшие часики — первый проект необходим для дальнейшего финансирования НИИ и моего ВЦ.

— А почему это твоего?

— А кто вам всё оборудование и чипы даёт? От вас требуется только разработка да сборка. В общем так — я беру на себя производство платы и если надо — дисплея на ЛЕДе — то есть светящийся. А вот потом мы уже сделаем полноценный ЛСД. Но сейчас — поставьте перед людьми задачу.

Старос отложил часы.

— Да, думаю, мы справимся. Но прежде я хотел бы с вами поговорить о другом — вы сказали, что у вас есть компьютеры фантастической мощности — они могут быть использованы нами для разработок? Ведь придётся очень много просчитывать.

— Ах, да, ёбушки-воробушки, голова моя глупая, — я хлопнул себя по лбу, — не на бумажке же вам архитектуру чертить. Я как раз изготовил кое-что, что необходимо будет вам для разработки.

— Что?

— Это эмулятор микросхемы — фактически — это сложный программный метод моделирования работы микросхемы. Который позволяет её тестировать в виртуальном виде — и создавать архитектуру при помощи ЭВМ, — я начал рыться по своему столу, — вот, — достал чёрный прямоугольник.

— Опять этот чёртов стик?

— Чем он тебя не устраивает? Я в него зашил наглухо программу эмулирования работы электрических цепей. Причём сделал графическую программу-оболочку — которая работает вместе с клавиатурой и мышкой, и позволяет выбирать из имеющихся в наличии элементов компонентной базы необходимые.

Чтобы найти монитор понадобилось пара минут — у меня был ноутбук — но в столе, а нужен был монитор. Причём монитор старомодный, но с приличным отображением графики — родословной от телевизора, кстати. Я его притаранил в соседнем отделе снабжения и притащил, пыхтя, поставил на стол. Воронов помог мне его водрузить, Старос воткнул в розетку.

— Так, стик дай сюда.

Стик воткнул сзади в монитор, в углубление в корпусе, и подключил мышку с клавиатурой — к стику через ЮСБ-порт.

— Ну что, погнали.

— На этот раз отдельного питания стик не требует?

— Я приделал линию питания в разъём. Так что это уже плата расширения, если так подумать. Причём запускается синхронно с включением монитора.

Запустил — появились надписи о проверке файлов, целостности ОС, а потом загрузилась текстовая ОС.

— Вот, вот именно. Выбираем вот здесь, и запускаем.

На экране появилась сетка.

— Ну и всё.

— Что — всё?

— Тут можно эмулировать работу и собственно говоря — составлять саму архитектуру проектов, — пояснил я, — давайте загрузим проект УМ1НХ.

Я загрузил из имеющихся файлов проект микрочипа с УМ1НХ — работой Староса. Экран тут же потемнел от множества элементов.

— Вот, собственно, ваш проект, Филипп Георгиевич. На одном кристалле. Из этой программы можно выводить на печать шаблона для фотолитографии — и это намного эффективнее, чем вручную.

Воронов приблизил элементы — показались собственно целые громадные массивы транзисторов и прочих микроэлементов на кристалле.

— Да, это сильно упростит работу, — кивнул он, — и ускорит. А как разместить элемент?

— Тут сверху в меню нужно выбрать нужные элементы, тип, размещение — главное тут, что она сглаживает углы, так сказать — исправляет крошечные ошибки размещения и автоматически подгоняет элементы, их можно масштабировать, растягивать, копипастить, и так далее.

— Давайте попробуем что-нибудь поменять, — предложил Филипп Георгиевич.

— Можно, конечно. Нужно будет её отдельно осваивать — и начинать с нуля, — сказал Воронов.

— Тогда открой другой проект — схему тактового генератора. Там всего четыреста элементов — будет намного комфортнее.

Он открыл — тут уже была рыхлая схема, с большими отступами между элементами, с многоцветными линиями.

— Вот, собственно, так выглядит микросхема на четыреста элементов. Разработать её конечно потребует и знаний и опыта — но они у вас есть.

— А ещё есть готовая схема, — заметил Старос.

— Понадобится много других. Именно разработка таких схем основная обязанность вашего коллектива. Когда вы справитесь с часами — денег будет в достатке, чтобы профинансировать создание микропроцессора, памяти, и всех прочих схем — и штат можно будет расширить значительно.

— Я понял. Этот инструмент вы нам оставляете?

— Секретность, — вылез как некстати Анатолий, — соблюдайте секретность!

— Везде секретность... да, работу научных сотрудников на ЭВМ придётся ограничить.

— А смысл тогда? Переносить с бумаги на компьютер?

— Нет, разработка должна вестись на компьютере. Микрочипы — слишком сложная штука, чтобы разрабатывать её на бумаге. Приторочьте какой-нибудь кабель с модемом — скажите что работает программа на БЭСМ-6, у них только монитор с клавиатурой. Никто же не подумает, что весь компьютер умещается в маленькую плату позади монитора? Тем более её заглушкой закроем. На винтах с собственным шлицом, чтобы точно не открутили.

— Тогда ладно — тогда это может сработать. Анатолий, есть возражения?

— В принципе... это можно использовать.

— Тогда решено. Вот только у меня не стоит БЭСМ-6.

— У меня стоит. И места для работников ещё полным-полно — второй этаж полупустой. Если хотите — я могу приютить у вас команду разработки, ведь у нас тут ВЦ, они и не будут на чужом предприятии что-то раскручивать, и вопросы все можно посылать в спортлото.

— Тоже вариант, — согласился Воронов, — поставь тогда кабинет с такими вот компьютерами — заточенными на одну программу.

— Сколько?

— А ничего, что все должны работать с одной схемой?

— Нет, не с одной, это раз — а два — каждый может взять свой сегмент чипа — незачем одному человеку всю эту хтонь разрабатывать. Сейчас нужно озадачить ваших, Филипп Георгиевич, сотрудников.

— Я уже давно их озадачил — после нашей первой встречи, и поставил задачу — подумать над схемой полностью электронных часов на микрочипах. И они уже работают — кое-какие наработки мне уже приносили. Эскизные, так сказать.

— А в чём тогда загвоздка?

— Да ни в чём — работа кипит — ребята очень увлеклись этой темой, хотя переезд в Москву серьёзно подкашивает рабочий ритм. Сейчас у нас есть уже эскизный проект — он не рабочий, его ещё дорабатывать и дорабатывать.

— Покажите. Он у вас с собой?

— Вроде да, но я оставил портфель в машине.

— Я схожу, — Анатолий поднялся, — нельзя такие документы оставлять — коммерческая тайна, вы же должны понимать, сколько это денег стоит!

Филипп Георгиевич смутился — коммунист выговаривал ему за правила ведения бизнеса.

* * *

"Эскизный" проект на экране компьютера выглядел весьма многообещающе. И отдельные микросхемы — и вся плата, которая тоже разводилась здесь, в этой программе. Я взялся за проект и изучил содержимое — сами микросхемы были относительно простенькими — и я пять штук соединил в одну — но многофункциональную, фактически пять-в-одном, схема-мультитул, методом обычной литографии нескольких схем на одном кристалле. Они были разного размера — попросил корабль переделать некоторые из них так, чтобы получался красивый квадратик схемы. И вскоре получил результат.

Тестовый прогон с подключением виртуальных сигнальных ламп в виде индикатора прошёл успешно — схема на экране компьютера замигала, засияла, и индикатор показал 0:00. И дальше через минуту — 0:01.

— Работает? — Воронов опёрся о спинку моего кресла.

— Да, работает. По крайней мере программа не нашла каких-то противоречий, даже после того, как схемы переделал ИИ корабля. Хотя... — я задумался, — он же ИИ, он мог в процессе допилить схему и вычистить от ошибок. И ещё похоже оптимизировать.

— То есть он завершил проект?

— В общих чертах да. Господа, у меня есть предложение пойти и изготовить прототип. Должен заработать.

— Вперёд! — воронов был полон энтузиазма.

* * *

Моя личная мастерская — это один отдельный зал — в его конце стояла огромная установка. Белая, с плавными скруглёнными углами, похожая на огромный токарный ЧПУ-центр — вот только за прозрачной дверкой была не фреза и станок — а большущая сверху штука. У стены стояли стеллажи с нарезанными блинчиками кристаллов, в специальных кейсах, а вдоль стены где окна — стояла длинная линия для SMD-монтажа.

Я пригласил всех в свою мастерскую и пошёл работать — для начала достал ноутбук и распечатал шаблон для фотолитографии — при помощи специального плоттера, отпечатался он сразу в чистовом виде и был подан мне в виде маленького прозрачного кругляша — корпус, внутри которого прямоугольничек. Пошёл к степперу и вставил его в специальный слот, включил машину — она зажужжала, загудела, раздался механический лязг, шипение — с поверхности кейса была выжжена лазером вся пыль и вытянута через вентилляцию. Микрочастиц даже не должно было остаться. Потом запустил линию монтажа и достав со стеллажа одну пластину — вставил её в станок — над которым стояли четыре робота-манипулятора. Они тут же принялись за дело — один из манипуляторов, за закрытым тонированным стеклом нарезал тонкий текстолит на нужные кругляшочки, другой — просверлил отверстия. Их ещё металлизировали методом напыления под лазером.

А я пока достал из коробки всё необходимое по списку — кейсы с различными радиоэлементами — они были крошечные, с игольное ушко — благо, что они были не штучно, а поставлялись в специальных обоймах — некоторые по тысяче штук разом. Их тоже вставил в установку монтажа и ввёл названия на специальном экранчике.

От аппарата литографии раздался лязг — пришла пора закончить с ним. Взял со стеллажа одну коробку, похожую на коробку для пиццы — только из специального пластика, и вставил в слот в машине.

Она уехала внутрь — а мы могли наблюдать за тем, какой путь она проделает — через прозрачное стекло. Коробка подъехала вперёд на конвейере, лазеры очистили её поврехность, продули инертным газом, после чего аккуратно она была распаяна лазером — который прошёлся по периметру коробки — по запаячному материалу — сплаву розье. Это припой, который плавился при температуре ниже ста градусов. Он легко стёк вниз под лучом лазера, не оставив ни единой микрочастицы, никакого дыма. Коробка разъединилась и большой манипулятор вытащил из неё очень плавно и аккуратно блинчик под микросхему — размером с болванку CD-диска, только без отверстия в центре. Эта болванка поехала на степпер, где была положена на специальную подложку. Система проконтролировала её центровку с точностью до нанометра, наклон, и только после этого начала работу — огромная верхняя головка сдвинулась с места и опустилась к заготовке — полностью нависнув над ней. Шаблон уже был вставлен в эту шайтан-машину.

Стекло чуть потемнело и раздался щелчок, потом ещё и ещё... и так шестьдесят раз — так как машина компактная — она имела конденсаторы для питания специального лазера, который производил литографию.

Стекло оставалось затонированным — изнутри раздался шум, лязг, шипение. Когда стекло посветлело — все увидели как блинчик нарезался на отдельные микросхемы — он прочно фиксировался упорами и разрезался крошечным резцом. Нарезание производила специальная часть станка — распиловочная, пластина медленно шла через резец, контролируясь сразу тремя манипуляторами-захватами. И происходило это медленно. Полученные в результате крошечные прямоугольнички размером со спичечную головку — корпусировались — их вставляли в специальный корпус, предназначенный только для разведения ножек кристалла. Их нужно подвести к нужным выводам на микрочипе.

Дальше эти уже чёрные крошечные прямоугольнички собирались в специальную подложку — и не запаивались. Я достал с пылу с жару подложку — с множеством схемок, которые уже были промаркированы снаружи — дата производства, тип схемы, маркировка лапок — их было восемь. Вставил это в аппаратуру для SMD. Автомат SMD... если коротко — то высокоточный промшыленный манипулятор, управляемый встроенным ПО, написанным ИИ корабля — получал на металлической конвейерной ленте нарезанную круглую плату — и мы наблюдали, как происходит монтаж — манипулятор на трёх пневматических штангах с электроприводами двигался быстро и точно подхватывал деталь схемы, задерживался на долю секунды над местом, проверяя, туда ли надо установить и ставил. Это всё отображалось на экране — там была микрокамера, через которую компьютер позиционировал деталь по нанесённым на плату маркерам. Работало это конечно медленно — по сравнению с тем, как происходит работа в промышленном секторе — но зато не менее эффективно.

— Ладно, экран и корпус я попрошу корабль изготовить.

Старос прильнул к экрану и наблюдал, как детали одна за другой устанавливаются на плату. А потом поехало — второй набор схем — вторая плата... И так пока не собралось восемь штук — и конвейер поехал дальше.

— А что это за печи? — спросил Старос.

— Они нагревают припой до плавления и элементы вплавливаются на нужные места на плате.

— Не совсем так, Петь, но в целом верно. Нагрев происходит ступенчато — резкий нагрев до температуры плавления припоя убил бы плату. Здесь происходит прогрев, дальше она разогревается с определённой кривой изменения температуры и остывает тоже плавно. Необходимо обеспечить ей медленное остывание — нельзя сразу так взять и под комнатную температуру сунуть.

— Да, занимательно.

На то, чтобы первая плата с смонтированными на неё элементами выехала — ушло с полчаса — корабль успел изготовить все необходимые корпуса и дисплеи — и передал их сюда, на рабочий стол. Я взял плату пинцетом, понёс к столу, и вставил в соответствующее место, чтобы подсоединить экран — пришлось под микроскопом воткнуть шлейфик в специальный соединительный разъём и закрыть корпус часов, повернуть, завинтить часовой отвёрткой, и только после этого вспомнить, что надо вставить батарейку, открыть крышку сбоку, вставить таблеточку батарейки, закрыть крышку, завинтить её специальным винтиком — чтобы она герметично закрылась.

Дизайн был симпатичный — наружная мордаха часов прямоугольная, со скруглёнными углами, тремя кнопками.

— Симпатичные.

— Корпус покрыт позолотой — против коррозии и для общего вида. Никаких надписей и лишних элементов нет — только часы. Надписи на обратной стороне, — я отставил лупу в сторону, — ну что, запускаем? Нажимайте вы, Филипп Георгиевич.

Старос взял в руки, повертел, нажал на кнопку.

— Ну?

— Ноль часов, — он продемонстрировал, улыбнувшись.

— Точно то, что показывала эмуляция. Отлично. Настройка вот эта кнопочка, с синим кружочком. Это режим настройки — а вот эта — меняет позицию, вот эта — меняет значение вверх.

— Сколько времени? — спросил Воронов.

— Семнадцать тридцать три, — я посмотрел на свои.

— А у вас что за часы?

— А, это мои. Только это то, к чему мы рано или поздно придём.

— Вот как? Выглядит очень впечатляюще.

— Согласен, полноценный дисплей, процессор, приложения, и прочее. Но главная их функция следить за здоровьем — уровень сахара и кислорода в крови, кардиограмма, пульс, давление, и так далее. Это скорее медицинский гаджет, чем часы в привычном вам понимании. А вот это — ваши собственные, работают! Причём на несколько лет быстрее конкурентов — ваш коллектив это нечто, Филипп Георгиевич.

— Премию им выдать? — спросил серьёзно Анатолий.

— Не стоит, мы же на коммерческом расчёте. Экспериментально.

— Но вы сильно помогли.

— Нет, всё это, — кивнул я, — можно заменить на обычную чистую зону и обычных монтажников. Себестоимость конечно сильно вырастет, но это только позволило получить прототип сегодня, а не через месяц-два. Но сама технология вполне на уровне этого времени, вы сможете такое освоить... хотя зачем — если мы запатентуем образец и будем расширять бренд... разве что для продажи внутри СССР. Так, товарищи! — торжественно сказал я, — а не хлопнуть ли нам по рюмашке? А потом — я займусь созданием ролика — мне страсть как хочется попробовать себя в режиссуре.

— Что для этого надо?

— Для этого нужен я и мой компьютер — и всё. Образцы создаст нейросеть и ИИ. Причём результат уже будет через час-два. А вы пока отметьте — это действительно стоит отметить — вы создали полноценный электронный гаджет — причём очень популярный и ценный. Анатолий, у тебя загранпаспорт есть?

— Нет, а что, надо?

— Вы с Вороновым вскоре полетите сначала в Европу, а потом в США. Может быть и я к вам присоединюсь. Чтобы вы понимали — у меня имеется английский паспорт, мне документы на выезд не нужны.

— А зачем в США? — спросил Анатолий, — и Европу?

— Потому что тем людям, которые работают в торгпредствах — никто из нас не доверил бы вывод на рынок такого товара. Это нужно понимать рынок, понимать революционность, не щемиться, иметь правильный подход к маркетингу и пиару — и сделать это максимально красиво. Электронные часы будут расхватывать только так — сейчас бум электронных новинок — а тут часы на принципиально новых технологиях — это же вещь очень статусная. И ценная. По тысяче долларов её смогут позволить себе многие. Идите выпейте — а я приду попозже и принесу свой ролик.

* * *

**

Идея для рекламного ролика на основе спецэффектов у меня уже была — время — это хорошая тематика для создания эффектов. И я решил брать ими — показать быстротечность времени, сделать так, чтобы вау-эффект был бомбическим. Нейросетка тут мне в помощь — но главное это сформулировать свои идеи — какие картины мне нужны.

Ролик я принёс вместе с кинопроектором в комнату отдыха, Воронов там уже квасил с Старосом и Анатолием — уже полбутылки элитного виски уговорили. Я зашёл, поставил проектор на полку, включил, сфокусировал на белом экране напротив. Он был очень ярким, лазерным. Запустил файл.

— Господа, Товарищи, леди и джентльмены, позвольте представить ролик в формате для кинотеатров! — пафосно сказал я, подключая саундбар на стене к проектору через внутреннюю сеть.

Когда звук был включен — ребята уже зашумели, ожидая увидеть ролик.

Начинался ролик с панорамы доисторической земли — кадр переключился на текущую огромную реку с водопадом, выглядело прямо вау как красиво — потом перешло на быстрый рост цветов из земли, движение звёзд на небе на фоне неподвижной земли — под красивую музыку, кстати, строительство пирамид, римского колизея, войны, парусники, плывущие через океан... камера двигалась так, чтобы показать это максимально красиво, а рендер был божественно красив. Время двигалось вперёд постоянно, всё это было жуть как впечатляющими кадрами, отражающими течение времени.

Наконец, ролик завершался красными символами времени, которые слабо пульсировали на экране в темноте — и постепенно появился силуэт часов — в новом дизайне, слегка доработанном, с отражением звёздного неба, крутящегося вокруг...

Часы врезались в память.

Слоган был написан белыми буквами снизу.

"Ваше время пришло".

И всё.

— Ух, — у Староса аж пот на лбу выступил, он промокнул платочком, — вашу ж мать, это что такое было? Как?

— Нейросеть создала, хотя точнее создал я, используя нейросеть, — я с улыбкой сел в кресло, — решил отказаться от громкой музыки, от клейких названий брендов — этого говна у них и так завались — из всех углов рекламируют. От всего, кроме одного образа часов и слогана.

— Это необычно, но я думаю, очень хорошо, — сказал Петя, — такая реклама скорее похожа на продукт моего времени.

— Позже, много позже.

Анатолий спросил:

— Так вы собрались за рубеж? Когда?

— Время терять нельзя — поэтому как можно быстрее. Это нужно всем — особенно Шелепину.

— А ему то почему?

— Мы его протеже, электронная промышленность тоже, — пояснил я, — скоро съезд — что-то вроде внутрипартийной грызни за власть. Шелепин должен представить и похвастаться достижениями подшефного хозяйства — а учитывая, как номенклатура любит подражать западу — я уверен, они очень скоро начнут хотеть данные часы. Продавать мы их будем специально в США, чтобы оттуда не производилось реэкспорта в Россию — и когда желание завладеть часиками с циферками у наших партийных бонз достигнет апогея — мы им их подарим. Ещё и в сильно улучшенном виде, и именные, каждому депутату съезда от имени компании-производителя. Как думаешь, это будет иметь эффект?

— Бомбический.

— Вот именно. Подсознательно такое восприниматься должно позитивно. Так что тут брат тоже политика своя. Сейчас наша задача — сделать эти часы чем-то вроде айфона — не очень дорогая, но статусная вещь — показывающая, что человек не из низшего класса, что он состоятельный, но при этом — не увешивается бриллиантами. Именно в этом смысл ограничивать роскошь, предоставляя хороший продукт, лучший на рынке.

— Хорошо, договорились, — кивнул Анатолий, — но я боюсь с вашим выездом за границу будет много сложностей. Это же кипу документов надо собрать.

— Не придётся — я уже давно сделал Воронову американский паспорт. Он даже издали не похож на советского человека. Опытный глаз сразу увидит в нём продукт рыночной экономики и увидит лёгкую зажиточность среднего класса в глазах. Официально Воронов Пётр родился в семье эмигрантов, в США, в Нью-Йорке. Там столько народу, что подделать биографию просто, а разыскать подлинную биографию тяжело. Тем более в эмигрантских гетто. В возрасте двадцати пяти лет вернулся на свою историческую Родину. Есть возражения?

— Нет, — сказал Воронов.

— Вот и отлично. Документы... я порылся в столе, достал паспорт, и ещё бумажки, — вот твои документы. Теперь они твои подлинные. Виза в США не нужна ни тебе ни мне — я по паспорту Англичанин. А вот Екатерине Васильевне, Анатолию, и нескольким сотрудникам товарища Староса виза понадобится.

— Это зачем их ещё тащить? — спросил Анатолий.

— А чтобы провести экскурсию. Они должны знать мир, для которого делают свою работу — и знать, что такое коммерция, какие у людей есть нужды, как всё устроено. Мы с Петей и Катей можем дикарями туда пойти в любое время — собственно, так уже и делали — но то дикарями, а сейчас визит официальный.

— Ну не знаю... можно, конечно. Но надо спросить у начальства — ему виднее будет.

— Пусть не кочевряжится. Если начальство думает, что Петя такой дурак, что будет очарован блеском витрин и магазинов, и захочет остаться в "свободной", — я аж пальцами сделал кавычки, — стране, то мимо кассы. Скорее нынешняя америка умилительно старомодна, но даже близко не похожа на Россию будущего. В том числе по комфорту и обилию всего что есть.

— Я не только в России был, пол мира изъездил, — сказал Пётр, — так что увы и ах, да, СССР победнее, поскромнее, посерее, чем америка или европа — но единственное место, где я бы остался — это Россия моего времени.

— Понятно. Тогда я думаю вопросов не будет.

— Будет, мы с Петром ещё имеем некоторое неприязненное отношение к политике СССР в отношении заграницы. Я уже много раз в книге упоминал — что реакционность и попытки доказать свою достойность в виде строгости к согражданам за границей — это следствие отсталости цивилизации. Это плохой симптом. У нас обоих совершенно другое отношение — поэтому мы не считаем заграницу чем-то особым, как считают её советские граждане. И не будем выслушивать лекции, наставления, как нам себя вести, и прочий бред. Будем вести себя как положено по закону — а что до остального — плевать.

— А как же репутация страны?

— Анатолий, ты кое-чего не догоняешь. Как это выглядит со стороны — не со стороны советского коммуниста, а со стороны обывателя в америке. Это выглядит как какая-то тирания, где привозят граждан как овец в стаде на экскурсии и тут же тащат назад. Это выглядит жалко и только подтверждает все тезисы западной пропаганды. Это здесь вы привыкли, что контролировать граждан это нормально и ограничивать их свободу — в порядке вещей — там совершенно другая мораль и понятия о том, что хорошо и что плохо. Так что нет — я бы сказал, что Россию гораздо больше уважали, когда наши граждане массово летали на выходные в турцию и египет пьянствовать и дебоширить, и вели себя не как бедные родственники.

— Правда что ли?

— Истинно тебе говорю. Мы с Петром изначально не были советскими людьми — будет лучше, если ты будешь считать нас иностранцами. Филипп Георгиевич тоже, но он обрусел — как и многие, кто приехал в Россию и сумели здесь закрепиться. Всё-таки это другая цивилизация, а не просто другая страна западного мира...

— Загранпаспорт оформлять?

— Оформляй, причём — в экстренном порядке. И людям Староса тоже. Филипп Георгиевич, я хочу, чтобы вы отправили с нами трёх-четырёх наиболее способных и наиболее компетентных спецов, которым пойдёт на пользу знакомство. Нужна деловая виза.

— Это решает посольство.

— Посольство? Тогда завтра с утра — едем в посольство, к послу штатов.

— Эй, эй, — возмутился Анатолий.

— Есть возражения? Пётр вообще американец по паспорту — ему виза не нужна, мне тоже — мы познакомимся с послом, подарим ему часики, объясним детали бизнеса, я думаю — часики очень скоро, с донесением о технологиях коммунистов лягут на нужные столы в ЦРУ, и желая заполучить как можно больше микросхем для исследования — они выдадут визу мгновенно, хоть на чёрта лысого. А вот документы с вашей стороны — это ваша забота, то есть КГБ.

* * *

Карлайл сказал — Карлайл сделал — машина подъехала к зданию посольства. Для визита я выбрал Форд ЛТД — причём мы прибыли полной делегацией — без Анатолия. Только Екатерина, которая приоделась по случаю, выглядела симпатично и Петя бросал на неё оценивающие взгляды. Позади ехала машина с двумя молодыми спецами из команды Староса. Нам пришлось выйти снаружи, и зайти пешком — Пётр шёл впереди, я за ним. Американское посольство в союзе — располагалось в крупном здании. Друзьями мы с ними не были — но сейчас нужно было делать на них деньги — и быть очень любезным.

Пётр прошёл до рабочего кабинета посла, секретарше мы уже позвонили и посол нас ждал. Два молодых парня щемились, разглядывая интерьеры, и держась позади — на контрасте с ними мы — официально не советские — выглядели очень презентабельно. Екатерина шла под ручку с Петром. Их поженили, кстати, официально.

— Вас ожидают, — бросила секретарша, оценивающе осмотрев меня и Воронова.

— Постойте пока тут, ребятня, если вы понадобитесь — позовём.

Они остались, а мы вошли в большой и красивый кабинет. Воронов шёл первым.

Мистер Колер, Фой Колер — личность примечательная. Был во время карибского кризиса, принимал участие в множестве сложных переговоров, и человеком он был монументальным, опытным. Карьерист, был директором "голоса америки" — этой выгребной ямы американской пропаганды. Но наверное не в самые плохие годы этого радио — потому что то, что я слышал из их пропаганды — полная русофобская дичь.

— Проходите, мистер...

— Вильгельм Карлайл, — представился я, — Вильгельм Нортон Карлайл... четвёртый.

— Воронов, Пётр, моя жена Екатерина Воронова, — тут же представился Пётр.

— Колер Дэвид Фой, — так же представился он, улыбнувшись, — мне говорили, что гражданин США хочет со мной побеседовать. Приятно познакомиться, господа. Может быть перейдём на привычный нам английский?

— Можно, конечно, — ответил я ему, с лёгким британским южным акцентом, — но тогда присутствующая здесь дама не сможет нас понимать — это было бы невежливо.

— Именно, — поддакнул на английском Пётр, с необычно хорошим американским произношением, — но если вы хотели удостовериться, не люди ли мы с улицы — то сколько угодно.

— Хорошо, — посол вернулся к Русскому языку, — судя по акценту вы откуда-то из англии?

— Да, но я пришёл сюда за компанию со своим другом и компаньоном, коммерческим, вы позволите мне поприсутствовать? Я подданный её величества.

— Конечно, конечно, — разулыбался Колер, — а вы? Интересно, вы родились в америке?

— В нью-йорке, — пояснил Воронов, — хотя в семье эмигрантов из России, когда она ещё была Россией, а не советским союзом, — он принял приглашение сесть в кресло, Катя села рядом, — Вернулся на историческую родину, так сказать, женился, — он улыбнулся девушке, — и сейчас занимаюсь крайне интересным делом. Впрочем, власти СССР припрягли меня работать с внешним рынком — так как я долго тёрся в бизнес-кругах Америки и кое-что понимаю в маркетинге и электронике. Коммунистам очень нужны такие люди — у них большие амбиции.

— И вас они не смущают?

Воронов задумался, на несколько долгих секунд.

— Знаете, нет. Я конечно слышал разное про них, но со временем понял, что помимо небольшой горстки власть имущих — в целом народ здесь радушный, простоват, по меркам америки — но довольно душевный и спокойный, пацифисты, с совершенно другим взглядом на мир, чем в штатах. Там я привык к постоянной конкуренции и борьбе. Тут люди другого склада — они заняв высокий пост обустраивают вокруг себя прокрустово ложе и медленно в нём утопают. За редким исключением. Так что смотреть на них как американец — как на тех, кто будет биться и рваться конкурировать — не совсем верно. Скорее они все стремятся к бесконфликтному сосуществованию.

— Я бы не назвал это бесконфликтным.

— Ну справедливости ради — они ведь вынуждены отвечать тем же, а америка не может иначе — с детского сада нас приучили к конкуренции и к тому, что нужно быть лучше других. Я думаю, этот конфликт не утихнет никогда — ни при коммунистах, ни после них, из-за разницы в мировоззрении. Но давайте не будем философствовать, — улыбнулся Воронов, — мои запасы умных слов подходят к концу.

— Ах, хорошо, что вы хотели?

— Я устроился тут работать в весьма оригинальное предприятие — и занимаюсь почти что коммерцией для внешнего рынка. Недавно мы разработали кое-что очень интересное совместно с министерством электронной промышленности. Не желаете взглянуть?

Я достал упаковку — коробки не было, и подал её послу за стол. Он взял, достал часы. Повертел в руках, нажал на кнопки — появилось время.

— Ого! Часы. Электронные?

— Электронные. На микросхеме. Очень передовая технология.

— Вот как? А вы не работаете на военных?

— Боже упаси. Дело не только в том, что я пацифист — но и в том, что работа на военных в СССР это ад. Мы сделали данный продукт исключительно для рынка — это первые в мире полностью электронные часы. Вы держите в руках не просто часики — а часы с номером ноль — это первый собранный прототип. Он отличается дизайном корпуса от серийных моделей.

— Да, это большой шаг вперёд. И... вы хотели бы продать идею?

— Нет, что вы. Мы сами будем продавать часы.

— А, коммунисты хотят наладить бизнес?

— Не коммунисты, а мы, — поправил я, — а мы — не коммунисты. Да, у нас есть с ними соглашение — они предоставляют нам выгодное место для производства — стоимость труда в СССР очень невысокая, а качество... ну, если за дело возьмутся знающие люди — то качество может быть на высоком уровне. Наши соглашения подразумевают такой обменный курс доллара к рублю — в три раза выше официального, при котором они фактически не получат большой выгоды. Тем более что ввозить доллары мы будем в виде необходимого нам товара.

— Хорошо, странно, что у вас есть соглашения. Кем это завизировано?

— Косыгиным, министром финансов. Всё официально, всё чисто и законно. Они получат свои налоги с нашего предприятия — но не больше, чем с нас содрала бы налоговая служба в США. А мы в свою очередь получим деньги. Некая открытость коммунистов к коммерции, на мой взгляд, уменьшит их уход в область каких-то социальных дремучих фантазий, которые были у Хрущёва, и сильно поможет их цивилизации укрепиться в локальном значении. Это оздоровит их отношения с другими странами с нормальной рыночной экономикой.

— Вы так думаете?

— Я уверен в этом. Хотя не стоит ждать, что они когда-нибудь станут большими друзьями, но этого и не надо. Были бы партнёрами — уже хорошо.

— Согласен в этом с вами. Кажется, я где-то слышал вашу фамилию...

— Да, я как-то написал пару книжек, которые довольно детально громили идею коммунистического миропорядка и государства. Может быть, вы слышали — если хотите, я презентую вам собрание сочинений из трёх томов.

— Точно, у меня не было времени ознакомиться, но книжка где-то была. Так это ваша?

— Именно. Я, так сказать, теоретик, философ, аналитик, политолог, и работаю в области электроники над анализом экономики. А здесь я работаю, потому что в советском союзе... как уже было сказано — недорогое размещение, недорогое оборудование, и недорогие специалисты, которые мне нужны.

— Что ж, это логично. Приятно познакомиться с таким человеком, — улыбнулся Колер, — вы хотите съездить на родину? — спросил он у Воронова.

— Да, я не выходил из американского гражданства. Благо это возможно, поэтому хотел бы ещё кое-что — официально оформить мою жену по американскому закону, и ещё — мы хотим съездить в Нью-Йорк. С деловым визитом — провести рекламную кампанию, привезти партию товара, договориться с продавцами... сейчас я думаю, в условиях отсутствия конкуренции — первые электронные часы будут пользоваться спросом. У нас есть бизнес-стратегия, рекламные ролики и материалы, и так как я гражданин США, то хотел бы начать продажи со своей родины — а там уже, когда придёт время — распространим по всему миру через Америку.

— Что ж, это хорошо, — задумчиво сказал посол.

— И ещё кое-что, Екатерина не будет нуждаться в визе после получения гражданства как жена Петра, но с нами хотят поехать ещё два молодых парня. Они сейчас за дверью — это ребята, которые непосредственно занимались разработкой начинки часов. Молодые, но очень амбициозные специалисты. Мы хотим провести им тур по Нью-Йорку. Им нужно понимать, для кого они делают товар и, хотя бы поверхностно, но ориентироваться в рынке.

— Это тоже можно устроить — оформить деловую визу?

— Совершенно верно. И я прошу вас отдельно — если у вас есть ЦРУшники, которым они могут показаться интересными — намекните им, что у нас фирма, занимающаяся исключительно теми товарами, которые они могут купить в магазине. И даже рекламный буклетик подарим — как иностранцы мы не имеем доступа ни к чему, даже относительно секретному и тем более военному. А коммерческие тайны мы не выдадим — это уже вопрос бизнеса, а не политики.

— Хорошо, я сообщу, хотя быть завербованным это не такое частое явление.

— Скорее мы должны беспокоиться не за шпионские игры — а за то, что кто-то захочет увести у нас наших высококлассных специалистов. Таких как они не так много — и любая фирма бережёт своих важных сотрудников. Как и сказал мистер Карлайл — это вопрос бизнеса.

— Если только они не захотят сами остаться, — развёл руками мистер Колер.

— Я понимаю, что многие пытаются сбежать из СССР — и не против, но в нашем случае это было бы воровством кадров.

— Хорошо, я решу ваш вопрос. Относительно свадьбы — гражданство будет оформлено в трёхдневный срок, а визы... займут примерно такое же время. Оставьте ваш телефон, мы вам перезвоним, когда всё будет готово.

— Хорошо, — я встал, — благодарю, мистер Колер. И да, возьмите эти часы в подарок. Это первый прототип первых электронных часов в мире — уверен, лет через тридцать или пятьдесят, когда почти все часы в мире будут такими — эта штука будет стоить больших денег.

— Спасибо, — он подал руку, я её пожал, — мистер Карлайл, было приятно с вами познакомиться. Я обязательно ознакомлюсь с вашими трудами. Вы там не пропагандируете коммунизм?

— Нет, что вы. У меня свой взгляд на политическую систему мира — и он не похож ни на коммунизм, ни на что другое. Это скорее философия, переходящая в политику и экономику, нежели занятие чьей-либо стороны.

— Вы прямо следуете по стопам Маркса — он ведь тоже был англичанин.

— По-моему он был евреем, хотя я могу ошибаться. Но да.

Мы распрощались и вышли из кабинета. Ребята ждали нас перед входом. Я взял у них документы из рук — и положил на стол секретарше.

— Мы договорились обо всём, вот документы на этих двух оболтусов, — улыбнулся ей, — до встречи, леди.

Из посольства — приехали сразу в моё ВЦ, где нас ждал Анатолий, и приехали посмотреть на новинку Косыгин и Шелепин. Они распивали спиртное в комнате отдыха рядом с моим кабинетом. Анатолий вообще слился с обоями и старался быть незаметен в присутствии большого партийного начальства — которое разговаривало со Старосом.

— А, вот и наши америконцы приехали, — махнул рукой Косыгин, — ну как съездили?

— Отлично съездили. Познакомились с послом. Ничего так, только скользкий какой-то.

— Правда? И как, договорились о поездке?

— Договорились. Екатерине Васильевне в трёхдневный срок оформят американский паспорт, у Петра он уже есть, у меня английский — так что с деловыми поездками и презентациями товара по миру — у нас проблем не будет. Вы уже осмотрели часы?

— Да, отличную штуку выдали, — сказал изрядно подобревший Шелепин, — это же какие деньги можно получить...

— Большие. Филипп Георгиевич вам уже объяснил смысл связи часов и будущего съезда?

— Нет, — оживился Косыгин, — ну-ка, говори.

— Да тут всё просто как ситцевые трусы, — я взял стопарик, который налил Косыгин, выпил, закусил ломтиком хорошего сыра, рухнув на диван недалеко от Шелепина, — мы же в вашем лобби числимся, верно? Часы мы повезём в америку авиацией, все до единого — так, что в СССР будут ходить слухи и в журналах будет печататься — но хер кто достанет. В том числе и из руководства страны — из ЦК, хер кому что достанется. Пусть даже не просят — всё на экспорт, всё мы сами продаём.

— Правда? Это вызовет недовольство.

— Надо подогреть ажиотаж перед раскрытием карт. Такие статусные вещи люди любят — а электронные часы — которые не дорогая версия для миллионеров — но недешёвые — создадут эффект айфона — то есть статусной вещи для всех, их будут очень хотеть. Реклама, опять же, отсутствие конкурентов... Мы будем делать продажи в США — а в СССР в это время должны облизываться — и вот, к съезду, который пройдёт через год — мы выкатим новую версию часов — элитную, улучшенную, на постоянных ЛСД-кристаллах, с календарём, подсветкой, всеми прочими наворотами — ну, в рамках того, что можно сделать. И презентуем на съезде — в виде подарка. Причём презентация пройдёт там же — до этого мы будем просто держать слух, что разрабатывается новая версия, более совершенная, и весной будет готова.

— И ты думаешь это сработает? — спросил Косыгин.

— Я знаю, что такое маркетинг и коммерция. А ещё партноменклатура, как я заметил — любит статусные вещи — но не золотые украшения и цепь в палец толщиной — а что-то такое, прямо хлебом не корми — дай заполучить. Презентация им новых, улучшенных, элитных часов — по цене в три тысячи баксов за штуку — будет триумфом. Желанное получено — на некоторое время настаёт период релаксации и удовольствия. Против природы не попрёшь! А то, что это особая модель, ещё и именная — сделает ещё лучше. Женщинам подарим более элегантные часики, мужчинам более брутальные и серьёзные, к деловому костюму подходящие, всё будет по высшему разряду. Модель уже даже имеет название — "Business". И позиционируется как часы для деловых людей, мужчин с хорошим достатком и солидным видом.

— Звучит очень многообещающе.

— Да, все эти запуски в космос спутников и прочие открытия комбинатов — это конечно подарки к съезду — но у нас всё просчитано до мулиметра.

Помолчали.

— А почему америка? — вдруг спросил Косыгин, — других стран что ли нет?

— Сейчас это самый выгодный рынок сбыта. И самый активный.

— И всё равно — полететь туда, мало ли... ну не любят у нас в стране путешественников, — он вздохнул, — не любят. Мало ли, чем это закончится.

— В прошлый раз я предупреждал, что не надо поднимать разговор про советское отношение к заграничным поездкам. Я читал по этому поводу материалы, видел сам, даже разговаривал с людьми об этом. Выглядит со стороны то, что вы делаете — уныло и позорно. Работаете на пропаганду врага, товарищи.

— Разве? — Шелепин удивился, — в чём?

— Представьте, что вы американец. Нет, представить не сможете — вы привыкли к относительной личной свободе — государство для вас всего лишь управляющая организация, а не божество. Пропаганда говорит, что в тоталитарном советском союзе государство тоталитарное и ужасное, всех контролирует и тиранит. Привозят туристов — они ведут себя очень запугано — смотрят по сторонам круглыми глазами, боятся КГБ, боятся сказать не то, сторонятся разговоров и вообще запуганы как следует, а потом их за уши и обратно... — покачал я головой, — во-первых — внутри СССР создаётся культ заграницы, а вне — подтверждаются тезисы вражеской пропаганды. В СССР все привыкли к тотальной показухе, тотальной правильности. Боюсь, всё наоборот — Русских больше уважали, когда они ездили в турцию пьянствовать и в египет дебоширить.

— Разве? — Косыгин возразил, — разве нужно демонстрировать то, что граждане невоспитанные?

— Вы демонстрируете мышление. Мышление, показывающее, что государство вправе диктовать гражданам всё — как себя вести, куда, когда и так далее. Не лояльность людей — а диктатуру. Со стороны это выглядит ещё хуже. А американская пропаганда этим кормится — тыкают пальцем в советских туристов и показывают — посмотрите, какие они зашуганные, запуганные, как их третируют... — покачал головой, — нет, ситуация требуется строго обратная. Чтобы их пропаганда была основана на лжи, а не на правде.

— И что тогда делать? — спросил Шелепин.

— Я не собираюсь на это отвечать — это уже вы сами должны думать. Но с Сусловщиной пора кончать. Равно как и с созданием культа заграницы, в том числе и через элитарность капиталистических стран. Ведь с этого англофилия и начиналась, если подумать — с того, что не имея возможности конкурировать, но сразу назначив себя цивилизацией, равной западу — СССР был вынужден жёстко закрыть выезд и тем самым многократно усилить влияние любой западной вещицы ширпотреба, попадающей в руки советского гражданина. Внятной пропаганды нет — поэтому в дальнейшем события развивались дикарём. Плоды западной цивилизации воспринимались советскими гражданами по-своему — они, как впрочем и американцы — воспринимают конкурирующую цивилизацию через призму своей и её норм и правил.

— То есть?

— Они не знают ценности денег, и ещё во времена Воронова и даже позже жило это поколение, эти по-детски наивные люди, которые необратимо изменили психику в пользу любого преклонения перед всем что вне СССР и России. Национализм окраин и какая-то щенячье-наивная, сопливая вера во всё, что западное. Они не сформировались как надо внутри нашей цивилизации — поэтому предпочли западную. Прежде всего это полный провал пропаганды... У вас нет права, даже малейшего права — выдавать желаемое за действительное. К сожалению, даже комплиментарные к советскому союзу источники сходятся во мнении, что работа советской пропаганды и власти была архаична, и устарела так же, как люди, эту власть составляющие. На излёте своего существования власть имущие дрейфовали прочь от народа так, что жили в своём собственном мире, так оторвались от общества окончательно.

— Мы конечно немолоды, — кхекнул Косыгин, — но и от народа стараемся не отрываться.

— Вы да, — я вздохнул, — в целом можно сказать так — культ западной цивилизации поглощал и поглощает СССР и поглотит. Просто потому что вы сами объявили себя равными им — но у вас нет ничего, чтобы с ними сравняться. Необходимо не просто людей в космос запустить и цифры в газете напечатать. Вы отсталая цивилизация — догоняющая. Морально устаревшая — и принципы, в неё заложенные — вызывают резкое отторжение у адпетов запада. Нельзя без последствий лгать и себе и другим — это всегда больно будет бить в ответ. И эти проблемы — ответ вам от собственных перегибов. В том числе те удары, которые были последними для советской власти.

— Как будто у вас не так? — возмутился Шелепин.

— В России будущего? — я скосил взгляд на Воронова, — может быть по этому прозападному пирожочку и не скажешь, но нет, абсолютно не так. Население в целом патриотично, нелояльно западу, за границу не бежит сломя голову — хотя границы открыты. Место в мире своё в целом здраво оценивают, население в целом и не нуждается во лжи. Это заставило западную пропаганду захлебнуться — поскольку они привыкли для своей публики развенчать советскую ложь — а вот с Россией уже справиться не смогли. А дальше их власть погрузилась в ту же лужу, в которой пребывал советский союз — начали лгать своему народу, занимать незаслуженное и нереальное место в цивилизационном плане, искуственно завышать собственное положение... закончилось это для них печально. Гражданской войной в США между севером и югом — то есть демократами и республиканцами, в условиях тотального хаоса в умах. Падением европы, исламизацией запада, масштабными волнами резни на окраинах... в общем, так же, как рухнул и СССР. Даже ещё хуже — учитывая их размеры и амбициозность и хаос в умах и политике.

Вот только вам от этого мало проку — сейчас речь про вас, а не про них.

— Я понял. И как по твоему должно быть?

— Вы уже спрашивали — я ответил. Иначе. Нужно стремиться к реальной оценке реальности, пропаганда должна предоставлять наш взгляд и наше мнение на события и явления реального мира — объяснять их людям, пусть даже это негативные явления. Когда заранее поставлена недостижимая в принципе планка, амбиции многократно превышают возможности, приходится сознательно закрывать от людей информацию, лгать им, начинается вот это вот всё. Последствия этого всего вам известны, вот одно такое сидит. Выросшее на историях, как в жутком тоталитарном СССР лгали людям, как работали с катастрофами и прочим негативом, как власть одуревшая от неприятия реальности — бегала и замалчивала проблему за проблемой... Сами себе могилу копаете и не понимаете, что творите. А когда в неё упадёте — будет слишком поздно что-то понимать.

— Ну это вопрос дискуссионный, — заметил Косыгин, — хотя в целом говоришь складно. Пропаганда и правда как-то уже не воспринимается так, как раньше.

— Она живейшее из искусств, которое должно держать руку на пульсе, которое должно быть идеально связано с мыслями общества. Боюсь, то, что вы имеете сейчас на месте пропаганды — это морально устаревший дед, который вызывает смешки у молодых своей упёртостью и лозунгами. Нет, работа пропаганды устарела — вы не видите этого, потому что и вы — уже далеко не в возрасте основной массы населения СССР. Впрочем, и в России будущего проблема была аналогичная. Мир слишком быстро меняется, чтобы можно было себе позволить морально устареть лет на двадцать.

Помолчали.

— Вот что, давай коротко и по делу — чем ты недоволен нашей политикой в области заграницы?

— По пунктам? Хорошо, слушайте, — я прокашлялся, отвечая Шелепину, — первое — непонимания восприятия этого иностранцами. Здесь вы привыкли к тому, что ваша власть над людьми абсолютна и даже ни на мгновение не сомневаетесь в своём праве диктатуры — праве навязывать морально-нравственные нормы, правильное поведение, навязывать, что люди должны и что не должны говорить. Со стороны это выглядит как злой тоталитарный режим, от которого любой воспитанник западной цивилизации хочет освободить людей. Это в чистом виде работа на пропаганду врага, можно даже статью УК соответствующую найти. Никто на западе не оценивает советских граждан так, как это делают тут — у них другие критерии. Запуганный и лояльный власти человек — вызывает у них жалость, а не восхищение тем, как он вежлив, культурен, и как "правильно" себя ведёт. У них другие критерии правильности. Второе — создание внутри СССР культа заграницы. Да, западные маркетологи и рекламщики постарались, чтобы их товары выглядели ну очень сочно, продукт их цивилизации более притягателен, а закрытость и в целом невежественность советского общества — привычка не к реальному разговору, а к картинной и жеманной манере общения с гражданами — привела к тому, что в СССР процветает культ запада. Он перерастает в таких людей, как Воронов — в людей, которые целиком захвачены западными брендами и маркетологами. И третье — самое главное. Как показала практика — народ в России будущего в целом гораздо более лоялен к власти, чем в СССР — хотя они не пытаются скрыть неудобные факты, насильно удержать население у себя и так далее — не занимаются всем тем, чем вы занимаетесь. Но... народ всё равно власть только больше любит. Ваши страхи что люди разбегутся, сойдут с ума, начнут во всём винить власть, и прочая и прочая — это не более чем страх ребёнка перед чудищем в шкафу — сами себе придумали — сами испугались. Вы делаете только хуже на пустом месте. Видите проблемы там, где их нет, расшатываете собственное население и себя самих на пустом месте. И расшатаете ведь.

— Уверен в этом?

— Это исторический факт, я не жил в это время. Я читал мемуары и исторические материалы. И из них, несмотря на разницу в восприятии авторов — складывается именно такая картина. Вы сами недооцениваете Русских. Именно Русских — вот всякие басмачи и хохлы с большим упоением начали обмазываться западной цивилизацией, исламизацией, и ненавидеть Россию. И расшатывать её изнутри в том числе. У Русских таких только небольшой процент — фрики-либералы.

— Хм. Задал ты задачку, что делать в таком случае? Это надо прекращать — это факт, — сказал Шелепин, — но подступиться никак невозможно. Когда всё меняется разом оно понятно, как это работает.

— Культ запада нужно предотвратить. И не теми методами, которые вы привыкли использовать.

— А как это сделали китайцы? — спросил Воронов.

— Они делали упор на свою историческую идентичность, на культурную рознь с остальным миром.

— У нас это не прокатит?

— Кто знает... Но со многих моментов вымораживает, конечно. Взять хотя бы работу с негативом — она не ведётся. Катастрофа какая или ещё что — первая же реакция — "у нас такого быть не может" и тотальное молчание. Тотальное. Любой, кто с этим сталкивается — навсегда потерян для советского общества — отныне это враг, который никогда более не будет верить пропаганде. И таких людей со временем накопилось очень много. Очень.

— Разве это вообще важно? — не понял Шелепин.

— Вы слишком оторвались от народа, — покачал я головой, — народу важно видеть, что о нём заботятся — и в случае каких-то проблем, катастроф, государство участвует в решении проблем. Подобное воспитание так же опасно — люди привыкают к тому, что ничего страшного не произойдёт. У них притупляется чувство страха и ответственности — они начинают совершенно спокойно творить дичь.

— Это всё сконцентрировалось и бахнуло в восьмидесятые, — поддакнул Воронов, — целая череда громких техногенных катастроф, в основном по безалаберности и безответственности.

— А откуда ответственности взяться? Власть пошла по самому тупому пути — закрыть глаза себе и другим — и ничего не делать. Люди просто размякли — они и так то Русские, к инструкциям относятся спустя рукава — а после такого вот отношения — вообще становятся как дети малые, ни малейшего представления об опасности и страха. Ну нарушил, и что? Они не запуганы видами пожаров, взрывов, трупов и всего прочего — они размягчены и наивны.

— Я так понимаю, — продолжил Воронов, — это следствие странной политики хрущёва — "лучше казаться чем быть"?

— Можно и так сказать, — поддакнул ему я, — тактика замалчивания не при Хрущёве родилась — но при нём она приобрела характер фатальный. И ещё она легла на благодатную почву — государственным дедушкам очень приятно думать, что они хозяева умов и жизней — и ненужные и неприятные темы могут просто закрыть и убрать с повестки — и их как бы и не будет. Никто не узнает — никто не осудит. Страх быть обличёнными во лжи — пропитал их до основания. В конце концов — попытка нарушить баланс в обществе закончится закономерно, катастроф станет намного больше, и начнутся проблемы — такие, что народ правда предъявит. Но не за наличие катастроф как таковых — дерьмо случается, особенно у нас — а за действия властей во время оных. Мягко говоря, картина для гражданина складывается очень неприятная. Запад во всём обгоняет — сверху кукарекают что мы впереди планеты всей, то самолёты падают, то поезда взрываются, то АЭС бахнет — а об этом стараются молчать. Вам простят всё — и взрывы, и катаклизмы, и техногенку тем более — но никто не простит вам бездействие. Неучастие, отсутствие сочувствия к пострадавшим и отсутствие работы с причинами катастроф. Опытный пропагандист из любой катастрофы сделает себе выгоду — по ТВ будут показывать, как власть имущие посещают пострадавших, обещают им выдать жильё и оплатить лечение, помочь материально, расследование проведут, показательно выпорют виновных — тоже народ такое любит... — я ухмыльнулся, — а теперь сравните с вашими действиями.

— Да, разница контрастная, — согласился вдруг Косыгин, — А знаешь, Саш, он ведь прав. Народ у нас такой — он всё поймёт — кроме бездействия и тем более — молчания.

— Молчание приравнивается к соучастию, — буркнул Воронов, — закон. Меньше всего огласки хочет всегда виновный — это практически аксиома, не требующая доказательств.

— Так что, про всё публично говорить? — не понял Шелепин, — это не вызовет бунтов?

— Господи, — я только возвёл глаза к потолку, — откуда бунтам взяться? С чего бы это вдруг? Вы сами себе придумываете страхи, и героически с ними боретесь. У народа совсем другие критерии — а вы выжимаете и стараетесь сделать соответствие — своим, не таким, как у людей. Нет, скажу тогда более грубо — если пропаганда не способна объяснить и представить в нужном свете любое явление — то нахера она тогда нужна? Молчание — это капитуляция пропаганды, которая не способна проработать ситуацию. Запад нужно будет нагнуть — но теми методами, которые вы используете — вы нагибаетесь сами, предоставляя врагу полную свободу действий, право толковать события и захватывать умы людей. Которые тянутся к тем, кто с ними говорит о том, что их волнует — а не к тем, кто им в лицо молчит и рассказывает про надои молока в курской области.

— Так а сейчас то что хотите? — спросил Косыгин.

— Мы? Да ничего, разве мы что-то просили? Это разговор зашёл про поездку в америку. А потом перешёл на информполитику в области туризма — которая разваливает морально людей. И на информполитику в общем, которая не лучше. А вот как это дерьмо исправить — давайте думать. Мне лично не хотелось бы повторения истории и видеть тут людей, которые распускают социалистические сопли о том, как хорошо жить в штатах и европах — инфантильных позднесоветских наивных дурачков.

— Когда появится коммерция — а она уже появляется — проблем станет меньше, и можно будет противопоставить СССР странам капитализма, — заявил Косыгин, — вот только моральная отсталость СССР в экономике станет видна невооружённым взглядом и дальше рассказывать про великую и могучую не получится. Придётся перестраиваться на другое восприятие и публично объявить, что мы не первые в мире, и даже не вторые, а по уровню жизни где-то на уровне верхнего уровня стран третьего мира, с американцами даже близко не конкурент. Вот это может бахнуть народ куда больше, чем все катастрофы и катаклизмы вместе взятые. Люди не любят чувствовать себя ущемлёнными. Но... вроде будет нормально.

— Должно быть, — поддакнул Пётр.

— Примут и этот факт — люди видят, что их жизнь мягко говоря не похожа на сказку. Задача пропаганды на данном этапе — объяснить, почему наша цивилизация не может "озападниться" и переход на западные рельсы отнюдь не принесёт добра, счастья и богатства даром и для всех — наоборот, много людей обнищают, а западные бренды — и без того слишком развитые для нас — просто раздавят внутреннего производителя, страна станет намного беднее, сформируется экономическая модель девяностых годов, когда бандитизм и олигархат имеет деньги, а для простого трудяги ничего не предусмотрено — и никому не надо ничего производить — потому что конкурировать не получится. Нужно насадить не установки вроде "советское значит лучшее", а правильный образ мысли.

— Это какой? — уточнил Алексей Николаевич.

— Что советское — это своё. И даже если оно не лучше западного, даже если хуже — это всё равно своё, и приносит деньги в наш карман, нашим рабочим, а западное... можно купить, можно получить — но деньги уедут на запад — уйдут в карман мистерам и сэрам, денег в стране станет меньше, активы мигрируют — и тогда страну захлестнёт безработица и нищета. Которая вполне устраивает мистеров и сэров. Сверхприбыли будут иметь только те, кто качает ресурсы и продаёт их на запад, или бандиты — а условный заводик где-то под Тверью — никому не нужен, потому что всё что нужно можно купить выкачав нефть. Тогда Россия станет как беднейшие страны африки — где люди как-то существуют, что-то едят, но постоянно голодные и не могут создать ни одного предприятия, которое что-то производило бы, а не только выкачивало ресурсы из земли. Поэтому даже если у запада товары лучше, и уровень жизни выше — то это не повод отворачиваться от своих и бежать туда — потому что своими мы никогда для них не станем. Или как грится у Русских на чужой каравай рот не разевай.

— А хорошо придумано, — сказал Шелепин, — слова то правильные. Надо будет записать и потом использовать где-нибудь.

— Обязательно напишу тезисы. А вот что делать с культом запада в советском обществе... развенчание его конечно потребует соответствующей работы — но лучше продвигать тезис о том, что это конкурирующая цивилизация, с которой у нас не сложатся отношения — потому что они нас хотят видеть лишь в виде ресурсной базы. Донора ресурсов и людей для своей экономики — но никак не партнёрами, тем более равноценными. Из их опыта нужно извлекать уроки — но их политические и экономические решения с нашей страной несовместимы, и имеют свои минусы, причём грандиозного масштаба, которые мы не будем перенимать. У конкурентов нужно учиться, но не подчиняться им, и ни в коем случае не копировать их решения один в один, становясь в зависимость от конкурентов. Нельзя обойти того, кого бездумно копируешь.

— А с политикой выезда? — спросил Косыгин, — этот вопрос нужно тоже проработать капитально. И в первую очередь тебе, Саш, потому что ты теперь по идеологии.

— Я думаю, — после паузы, когда все молчали, продолжил я, — что политика выезда должна быть свободной, но ограниченной другими факторами. Прежде всего возьмём за правило то, что если человек не хочет с нами жить — то ему с нами не по пути. Он будет комком негатива и ненависти к советской власти внутри СССР — его нельзя держать внутри общества насильно. Это приведёт к росту антисоветских настроений, и это льёт воду на мельницу культа запада. Далее — ограничения должны существовать — но не такие наивные, как анкета и куча бюрократии — всё это создаёт отсылку на власть — что мол хочешь выехать — а мы не дадим совершить побег из нашего рая. Это неправильно. По моему, это лучше сделать вопросом денег — ведь вы планируете сделать коммерцию? Тогда появятся бизнесмены — у них будут деньги, они могут и выехать. Вот только бизнес нельзя продать и вывезти за рубеж. А если кто-то получивший дешёвый Советский труд, возомнит, что может приехать в дичайше конкурентную среду в США и там такой же успешный бизнес создать — его просто мгновенно растерзают акулы капитализма.

— Думаешь, не поедут? — спросил Косыгин.

— Ломанутся поначалу все, но потом потихоньку... в общем, конечная цель — это приравнивание реальности реальной к реальности политической, которая существует лишь для ЦК КПСС. И население необходимо воспитывать на идее того, что своя рубашка ближе к телу — даже если она хуже чужой — нам чужую никто и не предлагает, никто не делится технологиями — КОКОМ даром что ли существует? Потому что никто не хочет, чтобы в СССР производили сами и жили богато — хотят жить богато за наш счёт. Населению нужно эту мысль ненавязчиво внедрить. Ненавязчиво — это значит не лозунгами с трибуны вбивать, а объяснять на примерах "успеха", — сделал я кавычки пальцами, — некоторых стран, с которыми америка уже подружила, выпотрошила и навязав либеральные сопли населению — выкачала ресурсы.

— Нет, сейчас вопрос встал о другом, — сказал Шелепин, — это всё понятно — придётся делать доклад, большой и развесистый. Значит, ты думаешь, что выезд за границу должен быть вопросом денег?

— Совершенно верно.

— А ещё можно продавать западные товары у нас, с большим акцизом на развитие собственной экономики, — поддакнул Воронов, — нет, ну а что? Чёрный рынок вы не победите — чем больше закручиваете гайки — тем притягательнее это всё. Не лучше ли наоборот — раскрутить гайки и взять ситуацию с торговлей иностранными товарами под свой контроль?

— Продавать? — задумался Косыгин.

— Если можно будет купить — то я уверен, элитарность этой категории товаров и их закрытость спадут и их перестанут считать чем-то фантастическим. Скорее просто аналогом наших — но намного дороже и значительно качественней — но не настолько, чтобы это оправдывало их цену. Короче, для мажоров, у которых денег много. Учитывая, как у нас относятся к мажорам — то не так уж и население будет любить всё это. Я видел советскую антизападную пропаганду — она наивна и даже нелепа. Скорее выстроена вокруг ядра — мы мол такие хорошие, правильные, культурные, с изрядной долей крестьянского счастья, идеального по меркам прошлого и даже позапрошлого поколения — а там все дикари и беснуются... Но объяснить, почему мы такие хорошие не можем жить так же хорошо, как эти беснующиеся — не могут. Тут тупик. Или как говорил один сатирик — запад конечно загнивает, но можно и нам немножечко так погнить?

Я только вздохнул, видя, что его не понимают.

— Идея конечно неплохая, — согласился с ним, — закрытость создаёт элитарность — элитарность и ценность товара — это инструмент пропаганды. Запад просто покупает советских граждан — а советская пропаганда не может им объяснить, как относиться к этому всему — потому что западные пропагандисты на три шага впереди. Максимум что может выдать отечественная пропаганда — это точка зрения эдакого архаичного интилигента, маминого сыночка, который не привык к суровой действительности.

— Ваши предложения? — спросил Косыгин.

— Предложение Воронова принять, — ответил я ему, — он прав, если лишить фарцовщиков дохода и самим гнать товар через границу — и продавать в магазинах, но с соответствующей наценкой — несоциалистической, из расчёта примерно пятнадцать рублей за доллар — то граждане ознакомятся с оными товарами — и это сильно облегчит создание советских аналогов и советской коммерции. И заодно окажет нужный эффект на элитарность этих товаров для публики. Можно будет убрать позорную практику советских магазинов "берёзка", с их нелепыми чеками. Если бы проект разрабатывал я — то добавил бы возможность расплачиваться за эти товары валютой — которую конечно так или иначе граждане могут получать.

— Это приведёт к тому, что валютчики будут скупать товар.

— Да бога ради, — улыбнулся я, — пусть скупают — с наценкой — они сдадут нам свою валюту. Дороже чем в оригинале они не продадут — а курс завышен — поэтому они избавятся от валюты, значительную часть ценности передав нам в виде акциза. Нельзя бегать за ними с ружбайкой — их существование можно сделать просто невыгодным! Туда же вся фарца уходит — продавать ниже рыночной цены за рубли могут — но выгоды они с этого получат немного — а покупатель в целом предпочтёт покупать в магазине, а не с рук хрен знает что.

Косыгин крякнул, опрокинув ещё одну рюмку.

— Так, Саш, вот это предложение звучит наиболее реалистично. И наиболее грамотно составлено — думаю, нужно это провернуть.

— Валюту для закупки товаров мы где возьмём? У нас рублей конечно зашкаливающее количество — а долларов не так уж много, — спросил у Косыгина Александр Николаевич.

— Учитывая разницу курсов и величину акциза — это даже будет нам выгодно, но вопрос конечно интересный — валюты понадобится прилично. Найдём. Ну или будем закупать пропорционально имеющимся валютным доходам — в ограниченном количестве. И ещё не забывай про то, что продажа товара может быть и за валюту.

— Что автоматически означает снятие запрета на хранение и оборот валюты в стране.

— Нет, — я поправил его, — законным платёжным средством всегда остаётся национальная валюта — однако, логики в запрете хранения валюты просто нет. Она сама по себе не кусается, закон не нарушает, и вреда не несёт — это не оборот оружия и наркотиков — поэтому такие ограничения и правда бессмысленны. Правильнее было бы наказывать не за хранение валюты — а за незадекларированные средства — то есть неуплату налогов. Хранить же ценности — в любом виде, если они сами по себе не несут опасности окружающим — должно быть разрешено. Я понимаю, вам хочется контролировать всё — но это путь в никуда. Только даёте валюте статус культа.

— Над этим нужно подумать.

— Парень прав, — ответил Косыгин, — лучше наказывать за неуплату налогов, а не за хранение как таковое — объяснить смысл этой статьи мы не можем — она политическая, то есть это просто не сочетается с нашими политическими целями. Однако, это признак диктатуры, нельзя нам превращаться в банановых диктаторов-самодуров. У запретов должна иметься логика. Валютчики используют валюту, чтобы выводить капиталы за границу и чтобы вести нелегальные дела — но логика преследования за валюту как таковую — отсутствует. Правильнее сказать так — неправильно иметь незадекларированные, нелегальные валютные доходы, и использовать валюту как платёжное средство — то есть запрашивать валюту у других и оплачивать другим товары и услуги валютой — а хранить... пусть хранят, бога ради — всё равно там крошечные суммы.

— Алексей Николаевич, вы настаиваете?

— Да, на этом я настаиваю. Считай это моим давним убеждением.

— Тогда УК РСФСР придётся править. Но нужно подготовить обоснование и соответствующие законы.

— Если хотите — проектную часть я могу сделать. Точнее мой ИИ может разработать соответствующий текст.

— Да, почему бы и нет. Подготовь, потом мне перешлёшь.

— Зачем потом — на это уйдут секунды. Сейчас, дам задание и принесу документ.

Вскоре документы, отпечатанные на матричном принтере, были в руках Шелепина. Дюжина листков.

— ИИ учёл все факторы, а так же условия — сказал я, — включая экономические расчёты и опыт других стран и другого времени. Я так понял, что он описал весьма хитроумные ограничения, исходя из политических планов и текущей обстановки, и изолировал это от воздействия извне.

Документ вызвал сначала публичные чтения и обсуждения — всё-таки было очень много интересных моментов. Косыгин особенно впечатлился — даже протрезвел, заслушав всё детально и прочитав сам.

— Так, насчёт границы ограничения вывода средств можно спорить — десять тысяч это многовато.

— Нет, это скромно. Отток капитала начинается с миллионов, а это очень скромно.

— А зачем нужен вот этот пункт — насчёт иных валют, не атрибутированных какой-либо стране? Такие вообще есть?

— Будут, во всяком случае. Например криптовалюты — но это деньги цифрового века. Тут заложены и основы для развития эквайеринга — то есть банковских карт.

— Это всё потом — сейчас вот этот пункт четыре-А, оборот валютных ценностей, покупка, продажа, размен, оплата товаров и услуг в валюте допускается только при наличии у контрагента сертификата, разрешающего валютные операции — это как?

— Тут всё просто. Чтобы не вводить позорный "инвалютный рубль" — легче сертифицировать предприятие, желающее принимать валюту. Обоснование тоже железное — законным средством платежа по конституции является рубль — а получение оплаты валютой — равноценно банковской операции размена валюты. То есть сертифицировать должен госбанк, а не министерство торговли или финансов. Что автоматически означает наличие валютного счёта предприятия, и совершения при покупке-продаже операции размена. В будущем при оплате с валютного счёта через карту автоматически происходит конвертация валюты, но это в будущем — а сегодня это всё в ручном режиме.

— Хорошо, это я понял. Пункт семь, весь, — показал пальцем Косыгин, положив документы на стол, — правила декларирования валюты и валютных ценностей — по твоему сами прибегут декларировать?

— А куда они денутся? — развёл я руками, — это главная статья для валютчиков — они могут владеть валютой — но не могут доказать её некриминальное происхождение, то есть отмыть. А на честно заработанные деньги пусть уплатят налог и живут себе спокойно.

— Ну, это вариант. Но я не уверен, что это сработает.

— Зато будет железобетонное основание чесать валютчиков — и уже не за зелёные бумажки как таковые — а за их криминальное происхождение. Грязные деньги. В пункте двенадцать есть очень важное примечание на этот счёт, хотя там описывается схема покупки и продажи валюты гражданами.

Перелистнули на двенадцатый пункт, прочитали.

— Так... Покупка валюты допускается по предъявлению паспорта и иного документа, удостоверяющего личность клиента, оплата должна производиться с банковского счёта клиента, валюта должна зачисляться на валютный счёт клиента... — забубнил Косыгин, — так, вот тут, да? Хм... — он прочитал, — источники получения валюты. Получение от организаций и правительств других государств, в соответствии с трудовым договором о найме гражданина СССР на работу, получение в качестве вознаграждения — гонорары, роялти, авторские права, и иное, получение в порядке премий и грантов от международных организаций, получение валюты в качестве выигрыша, получение за продажу материальных ценностей, не являющихся запрещёнными к вывозу, получение от организации, в качестве вознаграждения, получение в процессе обмена в банке... — он поднял взгляд на меня, — и что это значит?

— Это официальные источники получения валюты.

— С учётом коммерции? А в чём интересность?

— Все источники, не подпадающие под этот список — незаконные. И всё вышеперечисленное — не в суде должно доказываться, а оформляться заранее, документом. То есть возможностей для манёвра нет никаких.

— Понятно. Довольно сурово, если так посмотреть. А что это даст вам?

— Да ничего. У нас и так всё есть.

— Понятно. Тогда проект можно представлять в политбюро, чтобы нормализовать отношения с валютными ценностями.

— Это не встретят большими аплодисментами, — сказал Шелепин, — все привыкли к полной власти над людьми и деньгами — собственнические настроения касаются и всех валютных ценностей в стране. Они наши и всё тут — а чтобы частное лицо владело такими — немыслимо.

— Владеют. И тогда люди делятся на два типа, — пояснил Воронов, — первые должны владеть — потому что получили так или иначе — но государство отобрало — это порождает недовольных и в конечном счёте губит репутацию государства и создаёт у людей неприязнь. Второй тип — валютчики — подпольные миллионеры — их должно быть много, особенно в республиках. Местные недо-мафиозники. И они тоже доставляют проблем и хлопот — полная неподконтрольность даёт им возможность выводить капиталы из СССР, ухудшая и без того плохую внутреннюю ситуацию с деньгами. Тут как с продажей картин из Эрмитажа в двадцатых — для простого обывателя тысяча или десять тысяч баксов кажутся баснословными деньгами — но это не дало и одного процента затрачиваемых средств — но нанесло непоправимый ущерб культурному фонду.

— Думаешь?

— Знаю. Эти гроши ничего не значат по сравнению с оборотами нормальной экономики — возьмите хотя бы наши часы — как вы думаете, сколько мы с них заработаем? И государство, конечно, сколько получит?

— Ну не знаю... — Шелепин задумался, — несколько миллионов точно должно быть.

Воронов захихикал.

— Я думаю больше нескольких миллионов. Намного больше. Маркетинг и стратегия выбраны правильно, товар уникальный — поэтому я бы рассчитывал на пятьдесят-сто миллионов, как минимум.

— Это вряд ли, — теперь уже Шелепин и Косыгин смеялись, — не разевай рот — найдутся бизнесмены посмекалистее.

— Вот и посмотрим.

* * *

*

Забегая вперёд — часы не просто выстрелили — они сразу развили скорость рейлгана. Но обо всём по порядку — я пил чай около окна гостиницы в Нью-Йорке — а позади сидел мистер Джеральд Лейтон, разбирая документы — он был одет в классический для волка с Уолл-стрит костюм. Я нет — в лёгкой курточке. Лето было в самом разгаре — окна открыты, Лейтон ещё курил, разбирая документацию.

Описывать произошедшее можно — но зачем? Прилетели, пошли в рекламное агентство, показали им наш ролик — рекламщиков просто разорвало в клочья, роликов было восемь, все разные, и один большой — договорились о том, чтобы часы рекламировались в кинотеатрах и по ТВ, а так же по радио.

Партию часов привезли на самолёте из СССР — доверху забитый ими транспортник, часы — товар маленький, и транспортник поднял на борт почти двести тысяч часов — Воронов улетел на западное побережье — в Сан-Франциско, вместе с Анатолием, а я — остался на востоке страны победившего лгбтизма и разговаривал с мистером Лейтоном — главой крупной фирмы-продавца часов.

— Таким образом, ваша партия подходит к концу, — он положил документы, откинулся и потёр виски, — чёрт, вы очень сильно взбаламутили рынок. Это угрожает продажам механических часов, которые у нас уже есть.

— Я уверен, они будут популярны ещё долгое время. Однако, электронная эра наступает — от этого не скрыться и не спрятаться. Дайте мне отчёт.

Лейтон продолжил:

— Я не понимаю, как вы этого добились. Это нарушает логику рынка — вы только-только прилетели — и внезапно все сошли с ума по этим вашим часам. Это какой-то гипноз?

— Нет, это называется маркетинг, — осмотрев столбики цифр, произнёс я, — правильно поданный товар, хорошая впечатляющая реклама, выбранная цена... мы ведь могли запросить и две и три тысячи долларов — и их бы всё равно покупали — но не так агрессивно, как сейчас.

— Очереди, меня заколебали очереди.

— Пахнет как советский союз? — усмехнулся я, возвращаясь обратно, — мы будем снабжать вас необходимым количеством товара, сколько бы его не потребовалось. Старт продаж начался в Токио и Лондоне несколько часов назад — я дал вам гарантированную недельную отсрочку.

— Благодарю, это было необходимо, — сказал мистер, и продолжил смотреть на документы.

— Скоро я уеду — и у меня не будет возможности часто с вами встречаться — вы будете получать товар в необходимых количествах — это я вам гарантирую. Мы уже работаем над следующим поколением нашего продукта — более совершенными, более стильными часами, технологически более продвинутыми.

— Хорошо, и когда их ждать?

— Примерно через год, я думаю. Может быть раньше, может позже — но в любом случае — их продажи стартуют не в этом году. Вы перевели деньги?

— Да, да, да, конечно, — он тут же показал документы, — вот, за вычетом налогов, пошлин и прочего — всё переведено на ваш счёт.

— Файн. В таком случае — я тут побуду ещё пару дней и улечу, если у вас возникнут ещё какие-то вопросы — можете звонить мне, телефон у вас есть.

— Договорились. Я пожалуй пойду.

Он вышел, оставив после себя запах табачного дыма и приторного парфюма.

— Ну как? — из соседней комнаты выглянула Екатерина, — готово?

— Да, дело сделано, — помахал я листочком в воздухе, — жаль нет банковских приложений — придётся обналичивать деньги и вывозить их наличностью. Где там Пётр застрял?

— Он скоро обещал приехать — утром мне звонил.

— Ну тогда пойдём погуляем, даром мы что ли сюда летели столько времени? Предлагаю посетить пару бродвейских мюзиклов, отобедать в хорошем ресторане и пробежаться по магазинам.

— Согласна. Пошли.

* * *

Женщины и магазины — взрывоопасное сочетание. Америка шестидесятых — Нью Йорк шестидесятых и женщина, плюс магазины — это вообще термоядерная смесь. Потому что Екатерина, которая до сих пор смотрела на мир вокруг круглыми от удивления советскими глазами — акклиматизировалась, пришла в относительную норму, и начала активно тратить деньги своего мужа, а ещё покупать всё, что захочется — и это ей похоже нравилось. Но только поначалу — она как-то легко привыкла ко всему здесь — хотя некоторые вещи всё же были неуместны.

Я проводил девушку до бродвея — улица как улица, высотные дома, улицы, заполненные машинами, людей толпы — всё как и должно быть. Одежду Катя себе уже купила, косметику тоже, вещи для дома — тоже, и теперь её интересовали только разные необычные мелочи — которые она, в том числе, хотела подарить знакомым и соседям... Воронов не жил в нашем посёлке — ему как оказалось выделили квартиру — в старом сталинском доме, квартиру приличную, большую, и главное — в Москве, а не под ней — поэтому о переезде речи не шло. Максимум — это дача.

И вот её Катя обставляла с особым упорством.

Мне пришлось работать переводчиком — поскольку по аглицкому она ничего не понимает — мы прошли через местные магазины к знаменитым мюзиклам. На бродвее была всякая чушь — тут пели и танцевали, один мюзикл посмотрели — и пошли дальше, гулять и веселиться.

В гостиницу вернулись изрядно подвыпивши в местном ресторане, Воронов уже вернулся, и оказывается ждал нас — он проводил Катю до спальни, а я рухнул в гостиной и попытался расслабиться и отдохнуть после всего.

— Ну и где вы были? — спросил строго Анатолий.

— Да так, прошвырнулись по местным достопримечательностям. На бродвей заскочили, по магазинам походили, выпили винишка. А что?

— Ну как не стыдно.

— А с хрена ли? Я что, отдохнуть не могу? Тем более дело прошло успешно — деньги уже на счёте — обналичивай и увози, проблем не возникнет, — приложил я холодный стакан ко лбу, — можно возвращаться в Москву — товар улетает как горячие пирожки.

Первая неделя продаж после рекламной кампании была самая жаркая — часы начали продаваться в магазинах по цене в тысячу долларов ровно, и они были везде. Ну, почти везде — во многих магазинах по всей стране.

— Ох, ладно. Тогда я пойду куплю билеты.

— Не надо, билеты давно куплены, — махнул я рукой, — утром вылетаем. Ну всё, я спать. Идите все нахрен, — и попросил корабль вернуть меня на борт.

* * *

*

Возвращение в СССР было долгим, томительным, скучным — но меня уже в ВЦ ожидал Косыгин, едва только я зашёл в здание — мне сообщили, что он в моём кабинете и ждёт меня. Там и правда оказался Косыгин — сидел за моим столом и занимался чтением документов каких-то.

Он и его доверенные лица нередко приезжали в ВЦ, для решения своих экономических задачек — привозили расчёты, тиранили коллективы, но не мои а свои собственные.

— Вилли, сколько лет, сколько зим, — улыбнулся Алексей Николаевич, — как слетали?

— Отлично, — я закинул портфель на стол, — погуляли наших советских друзей, решили вопросы бизнеса, наладили контакты поставок — заключили долгосрочные соглашения с местными торговыми предприятиями и крупными дельцами, которые будут нас представлять в штатах и других странах.

— Вот как... и на какую же сумму контракты?

— На большую. Сумму уже перенесли в хранилище при ВЦ. Я был прав — правильно заниженная цена даст намного больше прибыли, можно было вдвое-втрое завысить, но толку никакого, — рухнул на диван сам, закинул ногу на ногу, — Шелепин всё-таки оказался не прав, мы экспортировали сейчас шестьсот пятьдесят тысяч часов, выручка шестьсот пятьдесят миллионов баксов — и через неделю-две дойдёт до миллиарда. Это первый эффект — но продаваться они будут ещё долго, сейчас граждане слили свои накопления, сняли пенку, так сказать.

— Нихрена себе. Как?

— Элементарно, Ватсон, маркетинг. Плюс новизна продукта — и грамотное ценообразование. Сумма, положенная государству уже переведена на счета торгпредства СССР, наличные задекларированы на таможне. Это пять грузовиков, забитых долларами под завязку. Всё это уже отгружено в наше хранилище, миллион долларов мы обменяли на пять миллионов рублей и они тоже сейчас в хранилище. Доллары на всякий случай хранятся на моём корабле — чтобы никого не вводить в искушение — далеко отсюда, не достать без моего ведома.

— Да бог с ними с долларами... — Косыгин задумался, крепко задумался, — пример конечно получился очень интересный.

— Теперь у нас есть все необходимые средства для инвестиции их в проект создания компьютера. Воронов прямо с самолёта поехал к себе — раздавать деньги и указания — и нанимать нужных людей. Его НИИ нужно будет расширить, и по возможности организовать ему приличное здание — большое, где можно было бы разместить тысячу сотрудников.

— Хорошо, здание будет, — сказал Косыгин, — организуем. Куда планируешь деть деньги?

— Ну половиной распоряжается Воронов. Формально всеми, а так половиной. Инвестировать, конечно же, будем.

— Какое хорошее слово — инвестировать. Вот только что под ним подразумевается?

— Найм новых сотрудников — прежде всего, новая чистая зона, новые инженеры-разработчики, место, где они будут работать, выплата зарплаты, покупка всех офисных принадлежностей... Этим всем займётся Воронов — я даже не думал заниматься такими вещами.

— А почему?

— Не моя тема. Нафиг оно мне надо — вы попросили обустроить тут ВЦ — я его обустроил. Всё. Работает, люди работают, вычисления ведутся, всё хорошо. Повозиться пришлось с запуском всего этого в работу — но ведь сделал же.

— Сделал, да, — покивал Косыгин, — и чем ты дальше тогда заниматься хочешь?

— Я думаю, дальше я займусь просто беспечной жизнью. Это Петра вы запрягли и он запрягся — а я изначально не планировал тут пахать как папа карло, чтобы что-то там поменять. И без того оказал огромное влияние на жизнь здесь, гору техники создал иновременной, денег целую гору притаранил, куда уж больше?

— Да, вы и без того сделали крайне много. Хотя, сейчас у меня к вам есть жутко секретное предложение.

— Какое?

— Нам нужен пейджер. То есть система мобильной связи — компактная, удобная, и работающая на радиочастоте. Нечто подобное за границей уже работает и недавно я читал про это статью — пейджеры имели расцвет популярности в восьмидесятые-девяностые, когда ими пользовались все. Эдакие прообразы мобильных телефонов — но без сложной сети.

— Слышал, слышал... Звучит заманчиво, мне нужно изучить техническую литературу на эту тему и я смогу дать вам ответ.

— Хорошо, изучите, дайте ответ. Много времени понадобится?

— Да пёс его знает. Подождите часок.

— Я никуда не спешу, мне здесь нужно постоянно работать — ВЦ рядом, поэтому у меня тут практически лежбище, далеко ходить не надо.

* * *

Я расхаживал по кабинету из угла в угол. В углу стоял старомодный американский автомат — только вместо обещанной пепси-колы наливал он минеральную воду. Это моя личная странность — я выпил стаканчик минералки, поставил его обратно и продолжил ходить из стороны в сторону.

Думал.

— Что надумали?

— Занятное дело вы мне дали, занятное. Я так понял — пейджер это микрорация, принимающая сигнал, отображающая текст, который расшифровывает. Кодировка передаётся открытым текстом, по радио. До получения сотовых систем это и правда единственный нормальный вариант нелюбительской, потребительской радиосвязи.

— Ты возьмёшься?

— Я хочу испытать эту экстравагантную технологию в деле. Причём все необходимые компоненты у нас уже есть. ЛСД-дисплей разрабатывается официально для часов, микроконтроллер, пригодный для простого декодирования сигнала — тоже имеется. Да к чёрту!

Я уже имел в голове подходящую схему, благо научился немного разбираться, хотя в строении микрочипов плохо ещё разбирался. Изучать тему приходилось с нуля, конца и края этому не было видно.

Корабль, когда я передал соответствующие указания — сумел понять, что я хочу и вернулся с него на грешную землю я уже с коробкой, в которой лежали гаджеты, которые мне и были нужны. Это был пейджер, достал один и поставил на стол. Их было пять, и они значительно больше, чем те маленькие карманные модели, что были популярны в девяностых — пейджер был размером с компактный радиоприёмник — и даже имел выдвижную телескопическую антенну.

— Что? Уже сделал? — Косыгин удивился.

— Да, это пейджер собственной конструкции. Да, не карманный малыш, — я потёр руки, — хорош чертяка! Так, вкратце — это пейджер мобильный — можно сделать карманную версию, но там понадобится делать большие интегральные схемы. То есть маленькие, большие по содержанию — а эта штука версия настольная, в машину, на дачу, и так далее.

— Понял, понял, рассказывай давай.

— Плюсы конструкции — выдвижная антенна — в отличие от стандартного маленького пейджера — увеличивает чувствительность приёмника и качество принимаемого сигнала. Это раз. Питается от трёх батареек, которых в принципе должно хватить надолго. Главный экран — на лсд, как наши часы. Главная микросхема — декодирует цифровой радиосигнал и превращает его в текст — доступно две строчки текста по сорок символов в каждой. То есть сообщения длинной в восемьдесят символов. В пейджер встроен стабилизатор напряжения — и гнездо питания от двенадцати вольт — то есть от автомобильного прикуривателя.

— Хорошо, хорошо, — покивал Косыгин, — звучит хрошо, дальше.

— Микросхем тут девять — и все на относительно доступном сейчас уровне — то есть на уровне, доступном вообще в этом времени, а не конкретно на уровне СССР. Моё ноу-хау — я поднял крышку сверху, — персональный декодер сигнала. Это слот для вставки сюда блока расширения памяти — БРП. Вот такого, — продемонстрировал пластмассовую коробочку со штырьками, — вставляется вот так.

— Что он делает?

— Это декодер. Здесь есть микрочип и блок памяти на перемычках, чип и плата вокруг него — это декодер сигнала. При приёме шифрованного сообщения — если вставлен чип-декодер — сообщение будет расшифровываться им, и отображаться в нормальном виде. Если при этом текст будет открытый — то отобразятся каракули. Хотя пейджинговую связь трудно назвать безопасной, но всё же — взломать такое будет очень непросто. Это нужно, чтобы потенциальный уголовный и шпионский элемент не слушал конкретные пейджеры — это сделать очень просто — нужно всего лишь создать пейджер с таким же номером, и сообщение примут сразу два пейджера. Утеря одного из блоков ничего не даст потенциальному врагу — декодирование требует ключа и даже имея декодер — без ключа хрен что сделают.

— Понял. Ну это полезно для КГБ.

— КГБ вряд ли будут подобным пользоваться. Перехват очень уж простой. Когда я подумал — то мне показалось, что лучшее применение — это устройства автомобильного назначения для такси, скорой помощи, милиции, и просто автолюбителей. Да, у них есть радиосвязь, обычная, голосовая, но эта штука имеет радиус действия восемьдесят-сто километров, а по городу — километров тридцать. То есть всю москву охватывает — а если поставить базовые станции-ретрансляторы по окраинам города — то в Москве связь будет идеальная, и охватит ещё и ближнее подмосковье на глубину до пятидесяти километров.

— Ох, ладно, идея отличная, — кивнул Косыгин, — это дороже рации?

— Думаю, да, и намного. Однако, есть хорошая сторона — микрочипы развиваются, это значит — что цены будут падать быстро. Как-то один американский электронщик сказал, году в две тысячи каком-то, что если бы прогресс в автомобилях был таким же, как в электронике — то мы все ездили бы на роллс-ройсах огромной мощности, кушала бы машина одну каплю бензина в год, и при любой поломке её просто выкидывали и покупали новую.

— Это я уже понял, из долгого общения с господином Вороновым, — улыбнулся Косыгин, — я теперь его должен звать господин — он же паспорт получил американский.

— Да хоть мистер — ему это только польстит. Эх, не хватает ему патриотизма.

— Разве?

— А это незаметно? Такой себе кадр — но его можно понять — он вырос в таких условиях, когда патриотизм был смешон, а вера в любые идеалы — нелепостью. Дикое время.

— Простим ему эту странность, пусть будет каким хочет. Мы не собираемся его перевоспитывать.

— И я тем более.

— А вы патриот?

— Скорее я правый. Я за суровые меры, крепкую власть, но без перегибов и морализаторства. И за то, чтобы цивилизация, способная построить атомную бомбу и запустить человека в космос — не кормила всяких варваров, которые и через тысячу лет будут ходить с ножами, молиться богу вместо решения проблем и кроме секса и блатных понятий ничего в их голове не приживётся. Помяните моё слово — все намучались с варварами — все восходящие империи пытались их оцивилзовать, очеловечить, поднять до своего уровня — и все получили бунты, войны, ненависть. Нельзя вмешиваться в развитие слаборазвитых цивилизаций — их нужно использовать на пользу своей.

— Давай вернёмся к пейджеру.

— Да, да, точно, — кивнул я, — вернёмся. В качестве звонка используется электронная мелодия на простейшем генераторе звуков — и электронный звонок. Пиликает, как телефон. А теперь особая функция — я всандалил вот сюда, под крышку, порт RS-232. Знаете, что это значит?

— Что?

— Он может быть подключен к различному оборудованию — будь то промышленная автоматика, телетайп, принтер — который будет отпечатывать сообщения на чековой ленте, или тому подобное. То есть теоретически — его можно использовать как устройство удалённого доступа, вести — с помощью мини-принтера — архив сообщений, на бумаге, и так далее. Сообщение, будучи расшифрованным — передаётся на порт и на экран одновременно — и если подключить допустим компьютер — то он может отвечать на удалённо поданные команды, если его подключить к пейджеру.

— Пока что это избыточно и излишне. Но может в будущем пригодиться.

— Есть ещё одна хорошая новость — я думал над тем, как сделать базовую станцию и оператора. Оператор пейджера — должен принимать сообщения, вбивать их в компьютер, и передавать на базовую станцию. В случае с шифрованным сообщением — передавать ещё и ключ шифра. Это требует и персонала, и круглосуточной работы, и компьютера — и тогда я решил — сделать программу распознавания речи.

— И сделал?

— Ну сама программа давно есть. Алина, включи свет поярче.

Свет в комнате стал поярче.

— Видите. Голосовой помощник тут есть. Суть проста — это программа, работающая на очень мощном компьютере — не этого времени. Она выслушивает сообщение. Общение с пользователем минимально. Чтобы передать сообщение — необходимо позвонить на номер, чётко произнести номер, которому передать сообщение и само сообщение. Если оно не влезет — то будет передана лишь часть, или двумя последовательными сообщениями.

— Понял.

— Если программа не распознает речь — то попросит повторить приятным женским голосом. Очень удобная штука — будет работать в нашем ВЦ, нужно только телефонный кабель протащить сюда и договориться о создании собственной АТС — которая будет выполнять функции приёмной станции для пейджеров.

— То есть скорая и милиция должны будут звонить на номер и передавать сообщения? А нельзя ли для них сделать особенную связь, собственную, не зависимую от ВЦ?

— Нет. Там много сверхсекретной электроники. Можно, но это будет много сил и много денег, а толка не так много. Я могу сделать для них выделенную частоту, выделенный номер экстренных служб и соответствующие кодировки. И ключи шифрования, хранящиеся в базовой станции. Хм... — я задумался, — а выглядит довольно хорошо — передать адрес вызова на пейджер с базовой станции на особой частоте и шифровании — чтобы хулиганы не могли это сделать. Вот только подтверждения получения сообщения не будет — это не сотовая связь.

— Но?

— Да нет, я просто думаю. Нет, пейджер это вариант — радиофикация тоже — но пейджер имеет большую дальность передачи, более надёжен, чем радиосвязь, более помехозащищён — и главное — его можно носить с собой, а так же получать название улиц и номера домов в текстовом виде.

— Главное чтобы эта твоя голосовая помощница не ослышалась.

— Она хорошо распознаёт речь — главное произносить чётко. Хотя по моему опыту — даже примитивная версия может правильно распознать если закашляться или что-то жевать в процессе разговора. Но иногда бывают эксцессы, если произнести нечётко. Так... можно сделать вот это, но потом.

Я достал из коробки последний пейджер и снизу — маленькую коробочку.

— Это что?

Достал из него классический обычный пейджер. Чёрный прямоугольник размером и формой с сигаретную пачку, без экрана, но зато с шнурком для ношения, клипсой, и симпатичным дизайном.

— Это...

— Бипер. Простой вариант пейджера. Не умеет отображать текст — и может только пищать при радиовызове. Ну и вибрировать, — я повертел коробочку в руках, — понимая, что пейджер с ценой в пятьсот баксов — это как-то слишком для оснащения всех желающих — я так же продумал этот вариант. Корабль его создал, это устройство ПРВ, персонального радиовызова.

— А как будет понятно, кто вызывает?

— Никак. Хотя стоп, есть у него индикация — видите эти три лампочки? Это светодиоды. Технология пока ещё развивающаяся — Воронов кажется говорил с товарищем Алфёровым на предмет донорства ему светодиодов на изучение.

— И?

— Он может отображать только один из трёх сигналов — синий, красный или зелёный. Но зато у модели есть преимущества — это цена — всего одна микросхема, размер — гораздо компактнее большого пейджера. Бипер предназначен для радиовызова, а не передачи сообщений, думаю, эта штука может сослужить хорошую службу на предприятиях — чтобы не приходилось отдельно взятого работника искать с собаками и вертолётами.

— Вот это хорошая штука — сколько стоит?

— В рублях это будет где-то пятьсот, или сто долларов по рыночной цене чипа и остальной электроники.

— Многовато.

— А иначе никак. Технологии требуют денег, тогда они дешевеют. Я думаю, систему биперов и пейджеров можно запускать в эксплуатацию для медицины, милиции, коммунальных служб. И думаю... — я сделал паузу, — я попрошу у вас кое-что.

— Что именно?

— Возможность запустить собственную ракету в космос. И не одну.

— Вот как? А зачем? Я не против — у тебя денег теперь хватит десять ракет запустить — но зачем?

— Хочу сделать спутниковую систему связи. В том числе и с пейджингом и спутниковой телефонией. Такая система должна базироваться на низкой орбите и потребует просто море спутников — что-то около тысячи. Запустить можно на тяжёлой ракете кластер из пятидесяти компактных долгоиграющих спутников — и потом вывести их на свои орбиты.

— Хорошо, но без запуска ракеты ты это сделать можешь?

— Могу, но появится много вопросов — как и откуда это там взялось. А нужно именно на ракете. Ракету я сделаю — такие примитивные технологии сложности не представляют. Ваши космические войска могут её пульнуть на орбиту и заняться эксплуатацией всей спутниковой группировки?

— Запустить можно — хотя вопросов возникнет море. А вот эксплуатация — это ещё хуже. Тут всё давно и прочно обсуждено и запротоколировано — полшага не сделаешь, чтобы кто-то не заметил необычной активности.

— Чёрт! Хотя... есть вариант попроще — это множественные запуски на лёгких ракетах — способных вывести лишь небольшие кластеры по три-четыре спутника. Но зато такие ракеты не потребуют особых космодромов, условий пуска, и больших сложностей.

— Тоже не вариант.

— Блин, да что ж такое то.

— Откажись от этой идеи. Да, она хорошая — но свои спутники запустить на орбиту может далеко не каждая страна — и тут я ничем прикрыть тебя не смогу. Мы можем сами запустить твои спутники — но я так понимаю — это не вариант?

— можно попробовать. Но... нет, слишком тяжёлый кластер — нужна ракета сверхтяжёлая. Может быть она запущена по инициативе КГБ?

— Это можно попробовать, у КГБ есть свои проекты по поводу спутников-шпионов. Но до сих пор они собственные конструкции ракет не делали.

— Чёрт, как сложно... ладно, можно залегендировать особым образом.

— Каким?

— Например испытанием системы безракетного вывода на орбиту грузов.

— Космическая пушка, как у Жюля Верна?

— Около того.

— Не вариант. Нужно будет предъявить — а у нас предъявить нечего.

— Срань. Ладно, что тогда можно сделать?

— Ничего вообще. Космосом занимаются не частники, а государства — тут всё очень серьёзно.

— Тогда ситуация тяжёлая. А так хотелось сделать хорошую сеть спутниковой связи — она очень хорошо легла бы на пейджинговую сеть.

— Я могу предложить вот что — возьми проект провальной ракеты Н-1, доведи до ума, выведи на орбиту что хочешь, а потом мы используем эту ракету. Космонавты с ней носятся, Королёв особенно.

— Из того, что я видел — а видел я чертежи, эту срань я делать не хочу.

— Других вариантов я тебе не предлагаю.

— Тогда я её глубоко модернизирую. Это мягко сказано. Иначе не взлетит — это всё равно что блин делать машину с двадцатью двигателями. Сбалансировать такую тягу с таким количеством двигателей и таким расходом топлива — практически нереально — её будет шаробанить во время разгона.

— Именно это и должно было произойти. Сейчас Н-1 существует в виде рабочих чертежей, испытываются отдельные компоненты.

— Тогда я сделаю сразу готовый вариант модернизированной ракеты. Направьте проект в моё ВЦ на доработку — а я тут найду как залегендировать ракету. И прилетайте на Байконур — народ нужно будет выгнать, собирать её проще сразу на старте, с помощью дронов-сборщиков. А мне придётся погрузиться в ракетную тематику. Архаичные химические способы запуска, поверить не могу... ладно.

* * *

* *

Как удобно то, что с Байконура выгнали всех. Остановили работу оборудования, закрыли космодром, и попутно — всем объявили недельный отпуск — даже сторожам и вообще всему персоналу до последнего человека. Я мог беспрепятственно послать дронов-сборщиков на стартовый комплекс Байконура, и дать им задачу собрать ракету Н-1М.

Она была не очень похожа на Н-1 — у Н-1 был разомкнутый корпус — версия модернизированная имела корпус цельный. А ещё это была практически сильно переработанная, но всё же та самая ракета — конструкцию в целом — основные её элементы, оставили без изменений — но заменили техническую начинку, автоматику ракеты построили на микропроцессорах, компьютерах, полностью электронная начинка. Количество различных датчиков увеличилось в разы и добавилась одна очень неявная, но необычная функция — возвращаемая первая ступень ракеты.

Я сидел на стартовом комплексе, в шезлонге, укрытый силовым полем от стоящего рядом генератора силового поля — и наблюдал, потягивая коктейль, как происходит подготовка к запуску. Рядом сидел Сергей Павлович Королёв, которого Косыгин, посовещавшись с Шелепиным и Семичастным, предложил в качестве ещё одного заговорщика.

Королёв был личностью исторического значения — его знали в моём времени, а вот партийных руководителей никто не знал — ну брежнев там был, ленин, рукой так делал, и ещё кто-то...

Сергей Павлович был слаб здоровьем — его пришлось сильно подлечить, а потом с ним провели беседы — всё это происходило без моего участия. Поэтому мы с ним встретились сегодня впервые — он лёг на шезлонг рядом и смотрел, как и я, на ракету.

Мы молчали. Косыгин и прочие не прилетели посмотреть на запуск — поэтому были только вдвоём, молчали.

— Долго ещё? — спросил он строго.

— Минуты три-четыре.

— И что вы в ней поменяли? — спросил Сергей Павлович, беря коктейль со столика рядом.

— Почти всю начинку. Идея ракеты со столькими двигателями мягко говоря — вам не по зубам. И ещё лет сто будет не по зубам — а потом смысла не будет.

— И как вы это обошли?

— Поставил восемь двигателей вместо целой кучи.

— Теперь можно будет реализовать проект межпланетного корабля, — потянулся Королёв.

— Нет, я буду против.

— Это почему же?

— С таким уровнем технологий — то, что вы делаете — фантастический авантюризм. Да, что-то можно сделать — потому что кое-как с натяжкой до предела вы можете — но у вас нет необходимых технологий, нет компьютеров, нет электроники, нет материалов, — покачал я головой, — вы можете выскочить кое-как, но добиться планомерного успеха — нет.

— Ну это вопрос дискуссионный.

— Это совершенно очевидно. Американцы вложили в разработку компьютера для лунной программы суммы, эквивалентные всему вашему бюджету космической отрасли, если не больше. Это едва ли не самое главное — система, способная управлять столь сложным кораблём. Вы уже на пределе — дальше вы будете губить людей и бюджет.

— Неужели у нас некому это сделать?

— Вы видели компьютеры, которые у нас стояли. Но видимо вам не объяснили — что ЭВМ всего нашего ВЦ, все, можно уместить на одной плате, при желании. Это ядро корабля — управляющая система. Даже у моего корабля ИИ — это ядро, двигатели — херня. Или вот на примере неудач с Н-1, ракета взлетает, но из-за колебаний, вызванных расходом топлива и рассинхроном тяги в стольких двигателях — не имела никакого шанса нормально летать. Потому что нет ЭВМ, способного ею, тягой, управлять.

Сергей Павлович промолчал. Раздался хлопок, шипение, ракета покрылась лёгкой дымкой.

— О, зажигание. Сейчас взлетит, — сказал Королёв.

Включился акустический экран и уши слегка заложило, а звук ракеты стал очень приглушённым. В следующие мгновения из под неё вырвалось громадное облако дыма, огня. Ракета исторгла пламя и медленно поднялась в воздух, ускоряясь, и через несколько красивых мгновений уже превратилась в точку на небосклоне. День был погожий, облачка редкие и высоко.

Я достал планшет со стола и включил трансляцию.

— А что это у вас?

— Смотрю за полётом.

Королёв оказался рядом через полсекунды, он впился глазами в экран.

— Камера на ракете?

— Да, причём не одна.

Я пролистал трансляции.

— Их девяносто семь штук. Камер.

Вид ракеты с корпуса был очень неплохой — ракета летела вверх, с первой ступени можно было видеть только корпус ракеты и немного пламя, вырывающееся сзади, отдельные его язычки.

— Телеметрия в норме. Расход топлива...

Включил справа полоски, которые отображали расход топлива. Появились и другие сведения на большом — с лист А4, экране — высота, скорость, и так далее.

Первая ступень вскоре отделилась и заработала вторая.

— Сейчас данной ракетой — несмотря на тупость её электроники — управляет высокомощный искуственный интеллект, так что эксцессов ожидать не приходится. О, тёпленькая пошла. Первая ступень отлетела.

В дело вступила вторая ступень.

— Их хотя бы осталось пять?

— Ступеней? Нет, четыре.

— Это же... да вы всю ракету изменили!

— Всего лишь поменяли количество ступеней. И что за возмущение — как будто у вас она летать могла. Плод завышенных амбиций, не более того. Сейчас сюда перенесут вторую ракету — получше этой.

Вторая ракета и правда начала появляться — но транспортировка такого громадного объекта требовала минут десять времени. И она пока только отдельными чертами начала появляться на втором стартовом столе. А первый готовили, убирали, чистили, подготавливали оборудование. Целый рой дронов летал вокруг стартового стола.

Я передал планшет Сергею Павловичу, потянулся и продолжил мысль:

— Химические ракеты конечно та ещё... но то, что вы запускаете — это без слёз не взглянешь. Спешка создаёт громадное количество недоработок — понимаю, сверху сидят одурелые чудики, которым хочется всё больше и больше. Дешёвый способ купить репутацию — колхозники, у которых крыша поехала от того, что цивилизованный запад на них чуть-чуть внимания обратил и похвалил — поймавшие свою волну вдохновения и желание ухнуть и показать. Но... — я покачал головой, — не стоит слишком спешить.

На стартовый стол таки поместилась ранее собранная в невесомости огромная ракета. Благо стартовый стол, достроенный для Н-1 был способен вместить и её, это была совсем другая ракета — высокая, пузатая, с четырьмя боковыми ускорителями. Сергею Павловичу это было жуть как интересно.

Ракета начала готовиться к запуску — её заправляли топливом, обливали антиобледенителями, и так далее.

— Чик и всё. Нда... Что это за ракета?

— Богатырь-9С, красавец, правда?

— Какая мощность, что за двигатели?

— На геостационарную орбиту может вывести двести тридцать тонн. Двигатели — на металлическом водороде.

— Не понял, это как?

— Водород металлизируется при четырёх целых восемнадцати сотых миллиона атмосфер. При переходе водорода в молекулярную фазу — высвобождается двести шестнадцать мегаджоулей на килограмм — в двадцать раз больше, чем при сжигании кислород-водородной смеси. Эта ракета фактически пневматическая — металлический водород газофицируется и создаёт громадное давление струи водорода, дожигание его в прямоточном двигателе — уже дело десятое.

— То есть это как детская ракета из пластиковой бутылки?

— Именно.

Ракета издала шипение — появилась струя пламени, и она медленно начала подниматься, уши опять заложило.

— Загружена под завязку — двести тонн на низкую орбиту подымет. А в каждой тонне — по пять спутников. О, Сергей Палыч, смотрите лучше сюда.

Я ткнул в экран планшета. Он разрывался, смотреть на ракету или на экран — выбрал экран. На нём показывался процесс сброса обтекателя первой ракеты и выхода кластера со спутниками. Они по одному отделялись из сборки и начинали собственный полёт.

— Ну вот и всё. Богатырь скоро вернётся на стартовый стол и совершит мягкую посадку, после чего его снова запустят — и так пять раз подряд. К ночи будет выведена вся спутниковая группировка — которая опутает всю планету плотной сетью спутников.

Я поднялся с шезлонга. Позади меня, за периметром защитного поля — стоял автомобиль. Космодром — огромная ровная площадка — плац гигантских размеров, покрытый железобетонными плитами, очень тщательно притёртыми друг к другу — так что тут можно было хорошенько разогнаться. И передо мной была моя летняя машина — спортивный родстер-болид. Машина компактная, мощная, подвеска была видна под капотом, пружины ярко-красные, колёса открытые. Машина была очень хорошей для летних поездок в хорошую погоду и по хорошим дорогам — а ещё очень приёмистой и управляемой. Я волей-неволей учился управлять автомобилем — да и тут не дорога общего пользования — не было нужды.

Сергей Павлович сел рядом — и мы поехали, стартанув очень бодро в направлении служебных помещений.

* * *

Новый "заговорщик" товарищ Королёв ходил из угла в угол, мы уже битых шесть часов обсуждали космическую программу СССР. Она была дико амбициозна и совершенно нереалистична. Что и пришлось ему доказывать и объяснять, что говорится — "на пальцах", а так же на примерах показывать — почему нужно всё делать с нуля, послав к чёртовой матери хотелки Брежнева, который и правда словил звёздную болезнь и требовал рекордов и показухи. Показухи любой ценой.

— Оно конечно понятно, — продолжил я, — для зарождающейся цивилизации получить одобрение от старших — это очень приятно. Приятно, когда твои успехи признают — но у штатов есть определённые особенности. Они воспринимают наши успехи как свои собственные — то есть успех западной цивилизации. Они изначально выбрали такую тактику — поэтому не поливают помоями нашу космическую программу, а всячески её выгораживают. А сами выбрали спокойную выжидательную тактику — вложили гигантские средства в лунную программу и когда придёт время — они совершат последний, добивающий удар — оставив всю тяжёлую работу по освоению нам.

— Это звучит обидно, как будто мы тут хернёй занимаемся.

— Не хернёй, но и не особо умным делом. Они в итоге перехватят инициативу — когда одуревшие от похвалы советские инженеры и политики сорвутся. Причём сделают это тогда, когда появится возможность сильно снизить стоимость запусков — так, чтобы не перерасходовать средства. А мы... лишь готовим им фундамент для их доминирования в будущем.

— Я на это так не смотрел.

— А стоило бы. Они уже готовы к первой стадии перехвата — пиарили нашу космическую программу, породив ажиотаж и запустят людей на луну — тем самым объявив о конце космической гонки — своей победой. Сколько бы вы ни делали — это лишь пойдёт в их копилку в итоге. Они поступили мудро и хитро — и победили, в то время как брежнев, очарованный вниманием прессы, и всё политбюро, у которых голова от успехов закружилась — создадут бессмысленную космическую программу, которая нужна лишь как первичная стадия — с перерасходом средств и огромными научными наработками.

— Которые никогда не попадут к врагу.

— Никогда не говори никогда. Попадут, так или иначе. Вот что страшно — так это их холодный расчёт и практичность, с которыми они подошли к делу — как будто взрослый играется с тупым и очень эмоциональным подростком, используя его втёмную.

Сказать, что Сергей Павлович был разочарован — ничего не сказать. Присутствовавший последние полтора часа разговора Шелепин был ещё больше разозлён и разочарован — он сидел в уголке и слушал, не встревая.

— Это верно, — Королёв сел, — постоянно требуют — больше, больше, больше, любой ценой, ещё дальше, выше, чтобы на весь мир прогремело... словили медийную звёздную болезнь.

— Их можно понять. Они гиперчувствительны к похвале. Я не зря их сравнил с деревенщиной, у которого голова кружится от того, что его кто-то признал — они ещё на стадии зарождения собственного самоуважения и собственной цивилизации — а американцы уже вошли в стадию зрелости — они умеют придержать коней вовремя, и у них не кружится голова от малейшего успеха — они давно уже пережили этот опыт и научились действовать расчётливо и грамотно.

— Если дальше мы продолжим гонку за рекордами — то нам крышка. Просто крышка — мы уже захлёбываемся от амбиций. Но у власти Брежнев, а ему хочется всё больше показать — политические амбиции партийных руководителей часто далеки от практических целей. Эдак мы просто захлебнёмся и пойдём вразнос — и останемся у разбитого корыта, как в сказке.

— Хорошая сказка — про амбиции и трезвый расчёт. Кто не может остановиться — остаётся у разбитого корыта и теряет всё. А вы что скажете, товарищ Шелепин? — я обратил внимание на сидящшего в уголке Шелепина.

— Ты говоришь обидно, но по делу, — кивнул он, — вот только в ЦК преобладает мания рекордов. Они хотят похвалы слишком сильно, чтобы трезво взглянуть на ситуацию.

— Я могу им плюнуть в борщ смачно, если хотите.

— Как?

— Да выпущу в прессу пару статей о том, как легко и непринуждённо американцы пользуют советскую космическую программу и как далека психология советских руководителей от реальности. В самых жёстких словах — так, чтобы у них знатно полыхнуло. Тем более, что я уже подготовил четвёртую книгу из своей серии про цивилизации — и она будет посвящена разбору реальных примеров — этот тоже можно включить. А так же развенчать и разбить "манию достижений" коммунистов в пыль, пух и прах.

— Дашь почитать?

— Конечно. Выпуск планировался на неделе. Нужно будет дополнить про космическую программу, а про психологию коммунистов там уже есть. Сергей Палыч, а что вы решили по поводу своих программ?

— Пока не знаю, — он сел за мой стол, — я ничего теперь не знаю. Никаких даже намёток того, что мы должны получить, у меня нет. Лунная программа должна быть доведена до конца — иначе американцы воспользуются нашими наработками и действительно завершат гонку своей победой — несмотря на наши фактические победы.

— Это можно парировать политически, — ответил я, — Александр Николаевич, могу я попросить вас выступить с речью по поводу космоса?

— Какой?

— Я думаю, что необходимо объявить о планах строительства обитаемой базы на Марсе, но не на Луне, планете без кислорода. На Марсе тоже одна выжженная пустошь, а кислород только в виде оксидов металлов и минералов — но вбросить дезу не мешает. Американцы заявляли, что достигнут луны — будет правильнее отдать им этот ход — с таким апломбом — что мы не собираемся участвовать в скачках — мы уже много раз были первыми — и в космосе, и в открытом космосе, и спутник первый запустили — было бы негоже с нашей стороны не дать им права тоже побыть первыми разок-другой, в конце концов — гегемония в космосе не наша цель. Это скачки без финиша, где все лошади подохнут от усталости, если вовремя не остановиться, поэтому важно самим определить себе цель. А мы должны сфокусироваться, после отработки необходимых технологических решений — на коммерческом, то есть народно-хозяйственном освоении космоса, развитии уже занятых позиций на околоземной орбите. Строительстве космических станций, спутниковых группировок, спутников связи, ретрансляции, космических телескопов, метеорологии и других спутниковых систем.

Шелепину такая формулировка очень понравилась:

— Это имеет смысл. Но мы оставим много возможностей американцам быть первыми.

— Если они заболеют "первоманией", то это будет даже хорошо. Я бы сказал так — следующая цель — совершенствование технологий, удешевление запуска в космос и освоение более совершенной электронной базы, более совершенных способов использования околоземной орбиты. Необходимо построить систему космической навигации, систему связи, системы ретрансляторов, спутникового шпионажа — причём не одноразовыми плёночными фотоаппаратами, а долгоиграющими спутниками с ПЗС-матрицей, то есть цифровыми фотоаппаратами. И космические телескопы для исследования дальнего космоса. Откажитесь от луны публично — в пользу качественного и практического развития космоса — а американцы... надо же нам и им что-то оставить, иначе они совсем обидятся — а какие между нами могут быть обиды?

Королёв рассмеялся:

— Вот! Александр Николаевич, настоятельно рекомендую прислушаться, очень здравый подход. Очень практичный, не то что у Хрущёва — который и правда одурел от успехов и его понесло во все тяжкие. Когда гагарин к нему приехал и рапортовал — у него прямо в мозгах на тему космоса переклинило то немногое, что было. Да и Брежнев не лучше.

Шелепин кивнул:

— Хорошо, если вы, Сергей Павлович, одобряете — то я именно так и скажу. А что про Лунную программу?

— Сообщите вот что, — подумав, ответил я, — мы уже столько раз были первыми, что вписали свои имена в историю космонавтики, которую сами же и начали — не вырубишь топором, поэтому с нашей стороны будет неправильно тратить такое огромное количество средств на лунную гонку — космос не игрушка для власть имущих, а практически используемое пространство. Луна нам может быть интересна только с одной точки зрения — расположения на её тёмной стороне астрофизического оборудования — космических телескопов, радиотелескопов, которые закрыты луной и находятся в её радиотени и просто тени — то есть помехи и свет с земли им не мешают вести наблюдение. Но это строительство потребует огромных расходов и технологий, которых пока нет не только у нас, но и ни у кого, и в обозримом будущем скорее всего не появится. Тратить гигантские средства на получение "минуты славы" — которая быстро забудется — это крайне неправильно и незрело — поэтому целью космической программы должна являться выгода, которую космос несёт человечеству, а не бездумные скачки по бесконечным просторам, мальчишеский авантюризм и попытка доказать себе и другим, что мы могём. Освоение околоземной орбиты — развитие ракет-носителей, создание принципиально новых космических кораблей, развитие электронных систем, в общем — пора перестать вести себя как экспериментирующие подростки и подходить к делу основательно, без перерасхода средств и амбициозных невыполнимых проектов. Гиперрасходы средств на это очевидны — чем амбициозней проект, чем больше "не по сеньке шапка", и чем больше он превосходит нынешний уровень потребительских, крупносерийных технологий — тем дороже. И стоимость растёт в геометрической прогрессии, а не в арифметической — поэтому необходимо развивать всю науку и всю промышленность — а космос... по мере развития технологий — стоимость запуска будет уменьшаться, а экономические выгоды — увеличиваться. Пока в стране есть коммунальные квартиры, пока количество личных автомобилей и прочего благосостояния граждан не дойдёт до уровня хотя бы в десятке лучших стран мира по уровню жизни — строить невероятной дерзости проекты можно, но это позёрство не по средствам.

— Вот именно так и напишем, — кивнул Шелепин, — вот что, сформулируй это в виде текста — и передай мне — в газете Правда напечатаем на передовице.

— Можно, можно, — покивал я, пока корабль транспортировал мне листок со статьёй, — прошу.

Шелепин прочитал, а потом и я. В целом, там были те же тезисы, которые я озвучил — но переработанные и ещё лучше поданные. Со ссылками на историю, на события, и очень убедительно.

— Отлично, — Александр Николаевич положил листок в свой портфель, — а что за спутники вы вывели на орбиту? Мне уже доложили, что они движутся по орбите в непонятном пока порядке.

— Спутники связи и навигации. Они находятся на низкой орбите — двести километров, снабжены высокомощной антенной-передатчиком, антенной-приёмником, особыми солнечными крайне большими батареями — по схеме "китайский зонтик". Круглые такие. И сверхъёмкими конденсаторами.

— Понятно, что за связь?

Я попросил корабль передать мне терминал связи — и он транспортировал в помещение... дипломат, в смысле чемодан так называется.

— Можно было бы сделать в виде обычной трубки — но её трудно сделать из-за обилия электроники, — пояснил я, — по заданию Косыгина я занимался пейджерами — и сумел сделать вот это, — достал с полки прототип номер один, — пейджер с возможностью принимать текстовые сообщения. Базовую станцию я поставил на крыше ВЦ, дальность по всей Москве. Может принимать текстовые сообщения.

— Дай сюда.

Шелепин взял устройство, повертел в руках. Осмотрел экран.

— Сложная вещь?

— Нет, сделана на основе электроники нынешнего времени. Тут пять или девять микрочипов, остальное обычная компонентная база. Принимает две строчки по сорок символов в каждой. Это фактически радиоприёмник, отображающий текст и слушающий постоянно радиоэфир — когда звучит его позывной — он принимает открытым кодом сообщение. Есть модуль шифрования, но он специально для милиции и скорой помощи предназначен.

— Понял. Штука полезная, нужная, особенно экстренным службам.

— Не то слово. Самое главное — простота принципов работы. Это то же самое, что и радиотелеграф, только с автоматическим декодированием и отображением на дисплее текста.

— Почему же не использовать обычную радиосвязь? — спросил вдруг товарищ Королёв.

— Мессенджер — использует одну частоту примерно на несколько сотен приёмных устройств, от количества устройств зависит задержка между посылом и приёмом сигнала. Радиосвязь требует выделенной частоты для одного голосового канала, другие разговоры будут наслаиваться на первый. Голосовая связь менее помехозащищённая, требует отвлекаться, и требует прямого контакта — тогда как сообщение в мессенджере может храниться, пока его не прочитают, даже если рядом никого нет. Так что построить крупную сеть на радиочастоте трудно — ограничена она по количеству абонентов. Теперь у меня есть глобальная пейджинговая система — "Экватор" — эта система на низкоорбитальных спутниках — и позволяет подключить большое количество абонентов — и самое главное — приёмник не имеет горизонтальной дальности действия. Главное — чтобы сигнал прошёл со спутника на пейджер — его нужно поставить у окна, или в автомобиле, и можно иметь связь хоть на южном полюсе, хоть на севере, хоть в джунглях — всё одинаково. Глобальная система связи — пусть и такой примитивной — это очень хорошо.

— Куда уж лучше.

— Телефония, — я повернул чемодан-дипломат на столе, — прошу любить и жаловать — спутниковая телефонная станция СТС-"SkyVoice", или по нашенски СТС-3000. Три тысячи — это количество низкоорбитальных спутников, которые были запущены и будут выведены на орбиты. Они очень плотно занимают небо и поэтому задержка сигнала небольшая, а качество приёма и передачи весьма и весьма. Связь, кстати, цифровая — между спутниками проложены цифровые лазерные оптические линии и направленная радиосвязь, — я потёр руки, — встроенные в спутники системы кодирования голоса и цифровой его передачи на другие — позволяет избежать хаоса и анархии в системе связи, и радиобезумия на орбите — передача осуществляется от спутника до спутника в виде импульсов лазерного луча, оптически. Помехи им не страшны.

— Как по оптоволокну? — спросил Королёв.

— Да, как по оптоволокну — только в космосе же нет атмосферы, рассеивание луча не такое сильное, поэтому на дистанцию всего в несколько сот километров можно передать информацию по лазерному лучу.

— Занятно, я что-то такое думал уже — но в моей мысли это должна быть передача с земли информации на орбиту.

— Так тоже можно, но атмосфера мешает. Так, на чём я остановился?

— Ты не объяснил принципы работы своей штуки.

— Тут всё предельно просто. Спутники кодируют голосовой канал в цифровой вид и передают информацию в цифре — между собой. Приёмник построен на аналоговых и цифровых микросхемах, самое узкое место системы — это передача радиосигнала с орбиты и на орбиту. Мне пришлось слегка пошаманить над системой — и слукавить — в нём использована система цифровой связи — то есть он передаёт данные на орбиту, кодируя их в набор байтов. Так что это не только первая цифровая и телефонная связь — но и первый спутниковый интернет.

— С ума сойти.

— Однако, это работает. Кодирование сигнала — необходимо, чтобы вместо двадцати-пятидесяти трубок — мы могли использовать в сотни раз больше. Количество каналов прямо пропорционально развитию микропроцессорной отрасли — сейчас здесь использована аппаратура сжатия и кодирования для скорости доступа трубки в тринадцать килобит в секунду и с размером кадра в тридцать миллисекунд. Это сложно, это микрокомпьютер — но это работает. И сам процессор — целевой.

— Это как? — уточнил Королёв, — он не универсальный, я правильно понял?

— Именно. Кодек вшит в саму архитектуру микросхемы — тогда как обычно это делается методом исключительно программным на процессорах общего назначения. В данном случае же всё иначе — микрочип сам по себе является аппаратным кодеком, который нельзя приспособить к чему-то другому. В противном случае мне пришлось бы "изобрести" микропроцессор раньше срока. Лучше столкнуть авторскую мысль в этом направлении. Это сложный и интересный чип, но он умеет только кодировать голос.

— А как он совершает соединение с таким количеством абонентов и не путается в них?

— Маршрутизация... — я задумался, — ну давайте представим так — на один приёмник приходит два сигнала — с точностью до наносекунды совпадающие — он может принять и принимает только один из них. Это старинная компьютерная проблема. Для этого существуют маршрутизаторы — оба провода с сигналами подключаются в специальное устройство, вроде электронного конвейера, и сигналы встают на конвейер последовательно — один из них задерживается на такт. Каждый помаркированный для соответствующего канала сигнал принимается приёмником и расходится по нужным целям. Таким образом по одному каналу проходят два сигнала — с вдвое меньшей скоростью каждый, но канал не путается между двумя цифровыми данными. Это называется маршрутизация. Принцип похож на то, как в пейджинговой сети — общем канале, загружаются сообщения — каждое для своего пейджера — тут правда приёмное устройство работает иначе. Но ладно.

— Я понял, — кивнул Королёв.

— В нашем случае мы имеем входной канал, способный принять соединение с безумной для нынешнего времени скоростью. С этой стороны коннект может быть и низкоскоростным — просто канал принимает его с высокой скоростью — и поэтому может маршрутизировать много абонентов.

— Сколько? — строго спросил Шелепин.

— Примерно десять тысяч на один спутник.

— Мало.

— Это охренеть как много, — не согласился я, — это скорость в двести мегабит на приёмном канале. При этом ещё с маршрутизацией всех абонентов.

— Чтобы заменить этим телефонную сеть этого недостаточно.

— Ну вы хватили, заменить невозможно, согласен. Но по количеству абонентов в ближайшие лет пятьдесят у вас не будет никаких аналогов. Чтобы создать сеть, способную подключать много абонентов и дать настоящую глобальную сеть передачи информации — необходимо вывести ещё не одну тысячу спутников. Однако, качество связи того стоит. Доступность тоже — это не система на сто-двести абонентов — именно такие системы существовали до годов девяностых, когда в ход пошли новые диапазоны и новые системы.

— Ну хорошо, хорошо, ты прав, это и так жирный кусок, незачем ещё жадничать, — поднял руки Шелепин, — показывай свой чемодан.

Чемоданное исполнение я подсмотрел у магнитофонов "Весна", а начинку — пришлось сделать самому. Довольно сложная электроника по меркам времени — можно сказать крайне сложная, но всё же на техпроцессе в десять микрометров — а не нанометров. Это уже было недоступным уровнем технологий для советского союза — тут ещё работали с 30мкм техпроцессом. Я же все свои чипы рассчитывал на десять.

— Антенна есть выносная, есть встроенная — встроенная встроена в крышку, она находится под радиопрозрачным корпусом, — пояснил я, — и может работать в закрытом состоянии. Шлейф вот тут, — показал проводок, — соединяющий антенну и устройство. Оно имеет трубку, — я снял трубку с витым кабелем и в угловатом исполнении, — как видите — она похожа на систему радиотелефонов "Алтай", внешне, конечно же. Сверху находится классическая клавиатура, набор номера осуществляется на ней. Из дополнительного функционала — есть быстрый набор — то есть можно запомнить номер на одной из быстрых клавиш, и набирать их через звёздочку.

— Нужно протестировать. Военным очень понадобится, — заметил Шелепин.

— Если их устроит цена — то милости прошу, вот только ни о какой секретности речи не идёт — войны нет, а просто из форсу МОшного заграбастать систему... не выйдет. Пусть строят свою — технологии должен же кто-то развивать.

— Они всё равно попытаются.

— Они могут подключиться как все прочие абоненты, — заметил я, — так что пусть используют систему там, где она действительно необходима — а то я их знаю. Сначала у них слюни текут и жажда засекретить и заграбастать всё более-менее интересное — а когда по технологиям отстанем — они сделают вид, что они тут не при чём, и вообще, сами все дураки, а военные молодцы.

— Я думал, ты за военных.

— Я очень даже за военных. Но не за канцеляризм, бюрократизм, и не за военный способ мышления — круглое тащим, квадратное катим, миллиарды рублей оставим пылиться под снегом — авось не заржавеет. Нет, неприемлемо. В общем — терминалы связи я могу изготовить — но они должны продаваться — желательно за валюту, как внутри СССР, так и за его пределами. Система то глобальная.

— А как будет осуществляться контроль за информацией? — спросил Королёв.

— Автоматически. Запись разговоров и их семантический анализ включены в функционал спутников — а так — никаких видимых ограничений нет. Позвонить можно откуда и куда угодно — знаю, у вас в стране это не принято, по каждой мелочи нервничаете — но иначе никак, сколько бы вы ни пытались ограничить информацию — она будет глобализироваться с каждым годом всё больше и больше. Если уж прямые телефонные разговоры вас смущают — подумайте, как СССР разорвёт когда появится настоящий интернет...

— Хорошо что есть запись, — кивнул Шелепин.

— Но предоставлять я их вам буду — когда сочту нужным, когда нарушен закон, а не когда хочется на кого-то компромат собрать.

— Это почему же? — посуровел Шелепин.

— Потому что иначе это испортит репутацию моей системы связи. А это — угробленный проект. И тем более я не хочу вас развратить тотальным контролем — у многих есть к нему позывы — но эта идея быстро и плохо заканчивалась каждый раз. Учитывая, что система держит очень большой пропускной канал — десять тысяч соединений из одного места — радиусом примерно в сто километров — то распространять можно и нужно. Но я боюсь, что система утонет в бюрократии.

— Не утонет, мы позаботимся.

— Может утонуть. Сами знаете, как это происходит — кому-то выдали на работе — бесплатно полученное не ценится — оставит на морозе или под дождём — получит выговор от начальства, а терминалу хана. Или ещё хуже — не будут пользоваться, мёртвые души. Так что выдать могу тем, кому действительно надо, в ограниченном количестве — чтобы не зажрались. Ну а продавать за валюту — всегда рад, нет лучше бизнеса, чем стабильное доение своих клиентов абонентской платой!

Я снял с полки ещё один пейджер и бипер.

— Можно сказать — что информационная инфраструктура СССР теперь соответствует амбициям по экономическому развитию — есть пейджеры, спутниковые телефоны, биперы — этого хватит, чтобы развивать бизнес и большие дела во всесоюзных и даже мировых масштабах.

— И накроет гору проектов медным тазом. Когда начнутся продажи?

— Когда спутники выйдут на орбиты и установят соединение. Вот что, Александр Николаевич, я вас отдельно попрошу — либо сведите меня с нужными людьми, либо сами презентуйте систему пейджеров всем нашим выездным службам — милиция, скорая помощь, пожарные, спасатели, таксисты, водители автобусов и другого общественного транспорта, машинистов поездов и так далее — вообще все, кто работает вне помещений на выездах. Чтобы с ними можно было связаться в любой момент. Ну и в журналах нужно поднять эту тему и распиарить нашу систему — чтобы точно все знали.

— Последнее легче всего — пресса с недавних пор под моим контролем — так что укажу на необходимость освещения — и уже завтра у тебя будет целая пресс-конференция.

— Не, меня таскать не надо, я не хочу светить лицом нигде. Это была идея Косыгина — можете к нему послать журналистов. А я займусь продажей этой системы на международном рынке — ведь как известно — у нас часто хорошо приживается только тогда, когда почувствуют отсталость — тогда начинают шевелиться. Если американцы одобрят — то у нас это мгновенно станет популярным.

* * *

Система заработала, и хорошо заработала — космодром вернули в нормальную эксплуатацию, Королёв — отправился на длительный творческий отдых — и занялся проектом лунной гонки, а Шелепин таки исполнил обещанное.

Рано утром, зевая, я разбирал советскую прессу, которую мне переслал корабль — в журнале Техника Молодёжи аж на обложке появился пейджер "Связь Везде!" — гласили крикливые заголовки этого журнала — и если продраться через тяжелочитаемый стиль — к которому у местных иммунитет — то в журнале рассказывалось, с множеством цветных иллюстраций, как работает пейджер. Вопреки желаниям публики — никаких схем по сборке в подвале микропроцессоров не было — зато были описания работы и реальной эксплуатации. Целых пять страниц журнала посвятили мессенджеру — так и назвали, по названию модели для экспорта.

А вот спутниковый телефон был описан в деталях — его принципы работы, и даже на иллюстрации — за это спасибо аэрофлоту — был показан телефон, который работал в едущем поезде.

В детальные подробности не вдавались — но озвучено было, что товар представлен на рынках многих стран мира и пользуется большой популярностью в деловых кругах. И это правда — спутниковый телефон распробовали так же быстро, как мобильный — хотя он весил немало — двенадцать килограмм, но его можно было переносить с собой, и устанавливать где угодно — а это грандиозно. И цена не то чтобы очень кусалась — абонентская плата составляла десять долларов и ровно один доллар за минуту разговора — или триста долларов в месяц — за безлимит, эквивалентно пяти часам разговора. Так что кто болтал без умолку или где-нибудь на буровых станциях, откуда постоянно звонили — безлимитный тариф был намного выгоднее.

Прошло всего полтора месяца с тех пор, как заработала система — а я уже подсчитывал прибыли и убытки — и читал в журналах очень комплиментарные заметки — и не только в советских — о них отписались очень многие как о громадной советской спутниковой системе — которая охватила весь мир. Некоторые дурачки политизированные видели в этом чуть ли не провал всей политики дерьмократического мира.

Однако, открытость системы не вызывала сомнений — разницы между звонками не было — хоть в соседний дом, хоть на другое полушарие земли — цена неизменна, соединение гарантировано. То же было с пейджинговой связью — которая требовала в глобальном варианте прямой видимости неба — но давала стабильный коннект.

Конкуренты были обойдены на два корпуса! В журнале "Радио" печаталось больше всего — целых десять страниц, посвящённые спутниковой группировке, телефону, пейджерам, интеграции базовых станций в спутниковую систему.

А вот в центральной прессе — газете Правда, совсем другое — там всё-таки напечатали, с большими купюрами, то, что я предлагал — но от имени товарища Шелепина. Пойти против лобби, пиарящегося на космических перводостижениях — это подвиг. Однако, Шелепина поддержал рассекреченный Тов. Королёв.

Ситуация складывалась по всем фронтам однозначная — новинка была встречена властью как очередная причуда учёных — официально про неё никем не заявлялось, и сделано было "в инициативном порядке".

Звучит глупо? Но это работало — по крайней мере — никто не стал обвиняюще тыкать пальцами — потому что вопросы не поднимались на высший уровень, никто не обсуждал грандиозные проекты и не говорил с трибун про них с придыханием, обошлись без горы согласований документов и всех прочих техзаданий, приказов и прочего. То есть проект как бы работает — но его нет для советских чиновников — только клювом щёлкают — а как? А где? А почему?

Удивительно, но факт. Потому наверное, что запустить такое в космос по мнению большинства — сверхдорогое удовольствие — и поэтому многие просто начали задаваться вопросом — и Королёв перед космическими учёными отмазал всех нас — систему запустили у нас, запустили втайне, секретность, всё такое, нужды КГБ, вы же понимаете.

Большинство дальше не полезли — боялись ведомства Семичастного, оно могло загубить карьеру одним росчерком пера.

А вот дальше было интересно — "телефон" спутниковой связи — первая цифровая связь в мире — и она была создана в СССР — да что тут — многие были уверены, что компьютеры нужны, чтобы учёные могли свои логарифмы считать — так что для многих это стало откровением — что информацию можно передавать не только в виде научной, но и в виде обычного голоса.

Обошлись без сенсаций — удивительное дело — но в СССР к сенсационным открытиям и успехам так привыкли — что нечто подобное на их фоне не выделялось.

Но, пожалуй, самая большая сенсация — это компьютерная игра "Экономикон-965".

Так, стоп, расскажу по порядку, а то опять запутаюсь. Компьютерные игры играл я, играл Воронов, мы вместе с джойстиками сидели, играли в мульти-эмулятор и игры на нём — благо сборники игр дошли до поздних времён.

Так что даже Атари была доступна — что уж говорить про мортал комбат или гонки, или квесты на двоих. Мы играли в самое разное — даже порой очень красивое — и один раз нас застал Косыгин. Алексей Николаевич пришёл узнать, чем занимается директор, отдавший ему свой кабинет — он выполнял какие-то долбанутые экономические расчёты на ЭВМ и пропадал в машзалах — он гонял их в хвост и гриву — он даже притащил главу математического отдела — товарища В.М. Глушкова. Аакдемик в смешных очках, который, надев строгый советский пиджак, руководил теоретическими расчётами — друг Косыгина, если так можно выразиться, и заодно — великий ум. Великий, но оторванный от реальности. Он работал над ЭВМ "МИР" — ознакомившись с новыми планами товарища Воронова — академик свернул свои изыскания и был переведён в ведение Воронова — чем немало ему насолил — поскольку его коллектив пытался отстаивать свои идеи, часто не идущие ни в какое сравнение. Воронов тактично разбивал их и объяснял, почему это не взлетит и не продастся — тогда как мысли о деньгах у Глушкова и его друзей не было вообще.

Академик так и остался у Воронова, работать над ЭВМ. Точнее — они выполняли часть работ по ЭВМ, связанную с платой и некоторыми микрочипами, необходимыми системной плате — они разрабатывали первый контроллер. Прототип микропроцессора, вроде интел-4004. Да, он был прост, примитивен, но он необходим для полноценного компьютера.

Косыгин зашёл и застал нас за игрой — понаблюдал, сам поиграл — в самые разные игры разных эпох, после чего спросил, можно ли сделать игру — экономическую стратегию, для современных компьютеров. Пусть с текстовым и числовым интерфейсом, но игру, которая позволяла бы понять основы экономики — рассчитывала бы цены, спрос, производство, распределение ресурсов и прочее — то есть игра — симулятор экономики.

Так как не нужно было делать графический интерфейс — он ограничился всего парой картинок, а вот программная часть игры оказалась мощной. И бэкграунд к ней мы придумали вместе с Вороновым — и издали в виде полноценной книги — это была книга-игра, в которой находились миссии и их описание — стратегия описывала экономику рыночной торговли в древней Руси — исходя из стоимости ржи, пшеницы, древесины, яиц, молока, мяса, и более чем сотни видов различных импортных и собственных товаров.

Игра интерактивила с помощью книжки — нужно было ввести нужную страницу и прочитать описание миссии, а потом пройти её — подсказки имелись в мануале.

По сути это довольно просто — нужно было учитывать факторы цены, конкуренции, связи цен на разные продукты, инфляции, фактор импорта и экспорта, для получения прибыли, увеличения пахотных земель, расширения торговли, инвестирования.

Вот только работала она на БЭСМ-6, очень мощном компьютере — я хотел сделать её на DEC PDP-8, благо этот компьютер широко распространён — и версию для PDP-8 сделали, порт, только просчёт всего длился секунд двадцать после окончания хода игрока. Но игроков это устраивало — мгновенный результат на БЭСМ был приятнее, но когда можно полчаса сидеть и продумывать каждый ход — то игра явно не для тех, кто спешит.

Сегодня день особенный — дело в том, что Шелепин вплотную взялся за медийку. При помощи ИИ моего корабля — с которым я его свёл, чтобы они могли делать свои проекты — успехи Шелепину сейчас нужны. Прежде всего он решил стырить из будущего мультфильм "шрек".

Перерисовкой и пересниманием его на плёнку занялся корабль — мультфильм избавился от части ну слишком бросающейся в глаза компьютерной графики и стал более ламповым, советским, но тем не менее — очень интересным, динамичным, вполне по-западному зрелищным и смешным.

Памятуя успехи в прокате будущего — ожидали как минимум большого интереса — и премьеру назначили в кинотеатре "Ударник", для избранных. Избранные должны были приехать на вечерний сеанс — и я уверен, что это будет тот ещё светский раут — потому что Воронова и меня пригласили. Я то что — постою в сторонке — а вот для Пети — это можно сказать первый выход в свет — то есть возможность увидеть партноменклатуру не из пула Шелепина — и самому показаться им на глаза.

К показу мы готовились — Косыгин за неделю приехал и попросил сделать что-нибудь электронное и интересное, чтобы можно было похвастаться успехами электронной промышленности — это, мол, сильно поможет. В итоге я приехал в кинотеатр раньше всех — неделю назад. Приехал, осмотрел — он был по меркам шестьдесят пятого года хорош — а по меркам будущего не очень. Старомоден — но вылизан до мелочей, потому что "главный кинотеатр страны" посещали большие шишки и тут минкульт держал марку.

Подготовка зала прошла успешно — заменили кресла — старые советские деревянно-матерчатые кресла — на новые, с пластмассо-металлическим основанием, большими подлокотниками, подголовниками, комфортной посадкой. В кинозале я установил новые перила, ковровое покрытие, новую систему звука — 5.1. Общий зал внизу тоже подвергся некоторым доработкам — над кассами кино были установлены светодиодные бегущие строки — работали они на компьютере УМ1НХ, с соответствующей электроникой, и отображали название идущих или будущих кинофильмов. Такие же были снаружи кинотеатра — над входом.

Повесили электронные часы и самое главное — в большой зал поставили автоматы — Воронов предложил сделать на базе ЭВМ самый обычный тетрис. Игрушку графическую. А так же поставить электромеханические игровые автоматы. Поставили автомат с мягкими игрушками "подъёмный кран", а так же цифровые игровые автоматы — на основе процессора 6502. Правда, перепиленного вдоль и поперёк — у которого была не восьми, а четырёхбитная разрядность, но с гораздо большей частотой, часть видеопамяти гораздо больше, а память обычная имела совершенно другую систему адресации — максимально уродскую, так, чтобы 6502, сделанный у нас — не копировался никем — кроме извращенцев. А если скопируют — то бога ради, пускай — пойдут по кривой дорожке.

Но игровой автомат большой, в виде аркады, с монитором, джойстиком и кнопками, был сделан, а на него были портированы несколько игр из того набора, что был у меня вместе с эмуляторами игровых устройств.

Первой игрой стал знаменитый "понг" — примитивная игрушка, построенная на аппаратных частях — то есть не на микропроцессоре, а в виде электронной реализации.

Далее была знаменитая space invaders и pac-man. В русской реализации они назывались "космический ас" и "Колобок".

Были и игры гораздо более красивые и сложные графически и программно. За основу я взял игры, переиначив их графическую и музыкальную составляющую, и переделав их названия. Теперь они были приурочены к различным советским кинофильмам и событиям.

Я даже официально связался с разработчиками игры spacewar, и заплатил им двадцать тысяч долларов за право пользования идеей — чтобы сделать игру "Астероиды!" — в которой смысл тот же, но отбиваться нужно не от врагов, а от летящих на корабль астероидов. Так будет более мирно.

Кстати, космическая система связи работала! Как бы иначе я мог просто взять и позвонить в США, договориться по телефону о переводе средств из Нью-Йоркского банка и получить по телетайпу, который тоже передавался по телефонной линии, договор.

Аркадные и не очень автоматы окружили большой и на первый взгляд пустой, действительно пустой, зал кинотеатра, заняв достойное место в нём. Работали аркады от жетонов, которых сделано было несколько больших мешков.

Центральный зал кинотеатра подвергся лёгкому рестайлингу в современном стиле — заменили старые советские деревянные перила на модные хромированные, отполировали мрамор, добавили музыкальную систему, очиститель, систему вентилляции доработали под большое количество людей и запахов, а что до просьбы Косыгина... То есть сделать больше хайтека — то технически конечно кое-что поменяли и в работе кинотеатра — установили билетный автомат, который позволяет выбирать свободные места и обилечиваться самостоятельно.

Время до начала светского кинопоказа ещё было и я с чистой совестью прогулял работу — точнее позвонил и сказал, что меня не будет. Как обычно — на работе я появлялся очень редко — потому что ВЦ работал без моего деятельного участия — всё, что от меня требовалось — это поставлять необходимые детали по документам-запросам, и всё. Остальное обеспечивали сотрудники, и работали они на наших ЭВМ каждый в своём зале, я был так, координатором.

Так как погода хорошая, лето жаркое, то я взял быструю машину. Обычно я предпочитал солидные и сидеть на заднем сидении, пока водитель делает свою работу — однако, сегодня захотелось прокатиться самому. Права у меня были, так что проблем возникнуть не должно.

Из всех машин, которые имелись — я выбрал спортивную, и... немного не из этого времени — точнее совсем не из этого. Да мало ли! Тут такой хаос в автомире творился — особенно в спорткарах, что никто не удивится ещё одной причудливой конструкции. Так что выбрал Mercedes amg gt. Машина хоть и новее, но ненамного, и внешне... да, выделяется. Звук у неё хороший, и салон на удивление комфортабелен для машины со спортивными корнями.

Так что путь до Москвы занял считанные минуты — шоссе было очень хорошим, без ограничения скорости и с приличным дорожным полотном — за этим я приглядывал, во избежание, как говорится. Машина не подвела и оказалась очень приятной в управлении. По сравнению с машинами этого времени — небо и земля — руль приятно держать, он лёгкий, отзывчивый, АКПП плавно переключала передачи, а сама машина издавала глухой рык в разгоне и выстреливала только в путь.

Знаю, есть ещё один любитель покататься на немецких машинах — наш генсекретарь, леонид, мать его, брежнев. Не в его положении форсить таким — а вот мне позволено и не такое — так что расслабившись в кресле и установив ограничитель скорости при въезде в город, я спокойно ехал, разглядывая всё вокруг. А вокруг была советская действительность во всей её красе — улицы без рекламы, изредка проглядывали плакаты, но в целом — оставалось томительное ощущение пустоты и нехватки всего — машин, ярких красок, необычных форм — то есть не хватало ничего, что делает город городом. Это больше похоже, уж простите — на большую бетонную деревню — потому что так же пусто и так же уныло.

Учитывая, что деревня переехала в города в тридцатых-пятидесятых, и до сих пор переезжает — неудивительно, но по сравнению с Нью-Йорком — Москва выглядит уныло — даже пригороды американского города как-то более гармоничны.

Свернул на МКАД — который недавно замкнули в кольцо, и это стал действительно МКАД, а не окружное кольцо, и дал по газам. Тут ограничения скорости тоже не было — просто потому что мало кто мог разгоняться слишком быстро, а само кольцо было большой дорогой, и тут машин было побольше.

Двигатель радостно заурчал и зарычал, когда догнался до двухсот шестидесяти и спокойно ехал так минут десять, изредка подруливая и обгоняя медленно ползущие улитки грузовиков, и пролетая мимо советских легковушек.

Нет, ездить тут решительно негде — в городе дорога не всегда хорошая — побитая жизнью, а тут на шоссе — много не покатаешься. Я свернул, объехав кольцо, обратно, и вернулся в деревню айтишников — остановив машину перед домом.

Фёдоров уже был около моего гаража — у него работы было не так чтобы очень много — он следил за моими личными авто, на которых я езжу — те, что предназначались для НИИ — давно розданы людям. Автомеханики, нанятые сюда на работу — чинят в мастерской и обслуживают все иностранные машины.

Оставив перед гаражом машину, пошёл к водителю, он как раз приводил в порядок — а именно мойкой высокого давления очищал и тряпочкой дочищал парадный автомобиль на сегодня. Поскольку будут высокие гости — то приезжать на мерседесе будет слишком непатриотично и неправильно — но ехать на своём лимузине — тоже решение не очень — у них иерархия, у них порядок — кто на волге, кто на чайке, кто на ЗИЛе. Поэтому я решил поехать на спортивно-заряженной машине, а не на членовозке — не спорящей в длинне и комфорте с лимузинами партноменклатуры, но при этом впечатляющей своим звуком и внешностью.

Машина и правда впечатляла — даже в оригинале, без всяких доработок — это была Бугатти Атлантик. Самая на мой взгляд сдержанная на вид из линейки спорткаров бугатти — и звук, от звука мурашки по коже.

— Ну как моя малышка? Готова к поездке?

— Так точно, шеф. Блестит.

— Отлично.

— Шеф, а вы точно справитесь с управлением? — спросил он, обеспокоенно.

— Да, я не буду особо гонять. Это нужно для публики, а мне бы что-нибудь, где можно расслабиться. Хочешь посидеть за рулём?

— Ну...

Я отпер дверь своим отпечатком пальца и открыл.

— Залетай.

Фёдоров залетел, сел, отряхнул ноги, и... обалдел. Ну, в смысле, впал в натуральный ступор, потому что машина была просто космос. Я его понимаю — в отличие от советских и даже мерседесов нынешних — тут была отделка так отделка. Без малейших сносок на экономию. Металл, кожа, всё в светлых и тёмных тонах коричневого — кремовый и шоколадный. Руки словно прилипают к рулю — из-за его эргономичной формы, всё блестит новизной и предельной, до миллиметра, аккуратностью и дизайном. Ощущение... ну как будто пересел со старого жигуля на мерседес S-класса. Вот такое, только тут вместо старого жигуля — мерседес S-класса, а это вообще космос.

Шофёр ощупал руль и рычаги под рулём, кожаную отделку торпедо, вентилляционные отверстия с специальным дизайнерским воздуходувом, всё было очень плотно, крепко, ничего нигде не скрипело и не люфтило, все линии плавные и аккуратные — и дизайн... совершенно не от мира сего. Я понимаю охреневание Фёдорова — над этой машиной явно трудились талантливые дизайнеры.

Он провёл пальцами по кнопкам и задел кнопку запуска.

— Давай я запущу двигатель.

Я нажал её, наклонившись к нему.

— Поставь на нейтралку и дай газу.

— Шеф, а можно ли?

— Да, не стесняйся. Послушай, какой у неё звук — это же песня, а не звук.

Он был очень раскатистый, басовитый, хриплый, аж мурашки по коже. Это вам не какие-то визгливые высокооборотистые моторы.

Шофёр, по-моему, был близок к эстетическому оргазму от присутствия здесь. Он напоминал человека в состоянии аффекта. Автомобильного аффекта.

— Оооо... — расслабился он, и вылез из машины, — шеф, это не машина, это не знаю что.

— Это моя машинка. Теперь она моя любимая — жаль, поездить негде.

— А что это за монстр там рычит — сколько у него лошадей?

— Не угадаешь.

— Не угадаю

— Тысяча пятьсот. Крутящий тысяча шестьсот, до сотки разгоняется за две и четыре десятых секунды.

— Еба... — протянул он, у него по-моему волосы встали дыбом.

— Восемь литров, шестнадцать цилиндров, шестьдесят четыре клапана, четыре турбокомпрессора. Роботизированная коробка.

— Как он с восьми литров снимает столько лошадей? — не понял шофёр.

— Бензин у него АИ-98, почти сотка октановое число. Зато эта малышка может разогнаться до четырёхсот восьмидесяти. А сто километров для неё — это пониженная передача...

— Шеф, я теперь за вас втройне боюсь. Вы с ней не справитесь — это монстр, а не машина.

— Я не планирую на ней гонять. Разве что чуть-чуть, — успокоил я его, — пойду готовиться.

* * *

Премьера и правда была светским раутом — ну или точнее превратилась в него — так как чужаков туда не пускали. У меня был билет на задние места — самый простенький, а вот приехал я с помпой. Около кинотеатра уже было полным-полно народу — и машины, чёрные Волги, целый автопарк их, несколько чаек, ЗИЛ, и даже редкая представительская Татра "циклоп", выглядело это парадом понтов — потому что приезжающих встречали — машины не парковали как обычно, оставляя важного члена тащиться по парковке. Да и паркова то была — без слёз не взглянешь — как у провинциального торгового центра времён Петьки Воронова. Я лихо проехал, круто завернул, огласив окрестности лёгким свистом турбин двигателя и остановился рядом со входом.

Вылез — оставив автопилот парковать машину, поправил лацкан костюма — в отличие от остальных я был без галстука, в расстёгнутом костюме. Машина издала утробный рык, от которого похоже задребезжали стёкла и проехала дальше по парковке, аккуратно встав с краю рядом с соседней машиной.

Вход в кинотеатр был под охраной милиции, публика тут стояла разная, несколько человек, а за высокими дверьми — столпотворение. Партийные чиновники были с жёнами, с детьми, даже Шелепин — привлекающий особенно много внимания — с женой. В этой толпе можно было потеряться — особенно много людей было около игровых автоматов — которых не хватило на всех. Игра на компьютере в данное время — это нечто непонятное и ненормальное — поэтому даже очень простенькие игры публику сильно раззадорили, и играющих было много — у людей была недюжинная фантазия, чтобы переваривать примитивную двухмерную графику и играть на этом.

Воронов обнаружился внезапно — он вместе с женой Катей и своим соглядатаем от КГБ, не сильно то и стремился к игровым автоматам и о чём-то разговаривал с товарищем Шелепиным и Королёвым — последние два были изрядно поддатые и спорили о чём-то в баре. Бар при кинотеатре был простеньким, но тут подавали хороший алкоголь — об этом я позаботился — и народа было... достаточно. И закуски были самые разные.

Вскоре мне на глаза попался товарищ Косыгин, он вместе с детьми — точнее наверное внуками, стоял около одного из игровых автоматов, за которым играл долговязый школьник. Так, что я знаю из справочного о его детях? Алексей, учёный, занимался искуственным интеллектом. Это он удачно зашёл — или может это внуки привили деду любовь к различным техническим новинкам?

— Добрый вечер, Алексей Николаевич, — я подошёл, улыбнувшись, — вижу, распробовали игрушки?

— Это точно, — Косыгин повернулся, — и тебе не хворать, Вилли. Дорого каждая такая стоит?

— Крайне дорого.

— Понятно. Демонстрационный образец.

— Вроде того. Но есть и надо их развивать. Вижу, всех сильно увлекло?

— Не то слово. Толпы, давно такого не видел. Давай отойдём.

Мы отошли, публика зашушукалась, с кем это САМ Косыгин так разговаривает укромно.

— У нас есть серьёзные данные об экономике, крайне нелицеприятные. Тебе хочется послушать?

— Мне в целом малоинтересно. А что за данные?

— Если коротко — то всему хана. А если не коротко — то анализ динамики на текущий момент и на ближайшие десять лет — и он показывает, что впадаем мы в самую страшную стагнацию в истории. Ну двадцать лет проживём, на нефтяных доходах проживём некоторое время — потом всё равно конец.

— Это были ожидаемые результаты.

— Теперь они подтверждены научно. Мы готовимся их опубликовать и всерьёз обсуждать. Хочешь познакомиться?

— Нет, в общих чертах эта информация у меня имеется, а детали... зачем они мне?

— Ну как знаешь. Скажи честно — может СССР произвести собственный микропроцессор и всю палитру электроники за пять лет?

— Абсолютно собственные? Без поддержки со стороны? Не думаю. Много возни и глубоких проблем — начиная с культуры труда и неэффективной организации — а всё это упирается в концептуальные проблемы. А что?

— Была надежда, что сможем развить микроэлектронику и на этом как-то парировать ситуацию — но видимо не судьба.

— Что-то с моей помощью можно сделать.

— Вот именно что-то. А нам нужно всё, вообще всё. Труднее всего трогать национальную политику.

— Знаю, Леонид Ильич очень любит, когда окраины ему публично в любви признаются и прочую пыль в глаза пускают.

— А я о чём, — тихо сказал партийный босс, повернувшись в сторонку, — не буду тебя донимать чужими для тебя вещами — сейчас у нас инфляция душит экономику, и очень не хватает сельского хозяйства.

— Сельского хозяйства? — не понял я.

— Мясных производств, зерновых, и прочего — стране нужно очень много дополнительного хлеба. Есть у тебя какое-то техническое решение этой проблемы?

— Решения то есть — но сами по себе они ничего не дадут. Необходимо качественно преобразовывать структуру сельхоза — иначе все потуги что-то внедрить потонут в рутине и безразличии людей на местах. Им просто это не надо. План выполняется, все довольны, все отчитываются, получают премии, грамоты и продвигаются по службе — зачем тут что-то напрягать? А с национальным вопросом всё вообще кошмарно. Вы знаете, к чему ведут эти заигрывания с опоясывающими Россию республиками.

— Знаю, вот это протолкнуть сложнее всего. Пропаганда уже взяла строгий курс на всеобщее равенство, дружбу, и так далее.

— Можно придушить их экономически, то есть специально перестать поддерживать высокоразвитый уровень производства и культуры, насильно насаждать всё это. И перестать их кормить из бюджета. Вы же в курсе — практически все республики отъедают деньги из России. Дают взамен не так уж и много.

— Кормёжку окраин считают важным для страны.

— Должно быть наоборот. И вообще, экономическая независимость республик будет означать рост сепаратизма. Идеи национализма очень едкие, и боюсь, тут нужны только репрессии и серьёзные меры — решить проблему мягко и по-доброму не получится. Дело Сталина, как бы оно всем не нравилось, было очень эффективным, но недоделанным. Бросили на полпути, как раз во время войны.

— Думаешь, это необходимо?

— Я уверен. Впрочем, для этого вам придётся развалить СССР. Есть такой термин как синдром союза, названный не в честь советского — но тем не менее, широко известный термин. Союз разных государств, имеющих разный уровень жизни, когда более богатые страны финансируют более бедные, получая от них политическую лояльность — ведёт к формированию крайне нестабильной и взрывоопасной политики — потому что бедные страны, получая несправедливо для себя высокий уровень жизни, не способны трезво позиционировать себя в мире и у них начинаются внутренние проблемы. Им не нужно развиваться — всё их развитие — это больше других показывать лояльность центру, они впадают в полную политическую крайность, растёт, как правило, национализм. В результате атрофируется обратная связь, и начинается борьба за свою независимость от центра — потому что они политически неразумны и считают, что всего добились сами — не способны они признаться, особенно учитывая настроения электората, что им всё дали со стороны. И начинается то, что было и в СССР, и в Европе... Рост дикого национализма, подкреплённого сказками про собственное величие и успешность, развал союза. Нельзя вмешаться в тщательно сформированную экосистему, оспорить законы природы. В том числе законы политики — государство есть государство, оно должно быть частью одной цивилизации, одного культурного, политического, языкового и экономического пространства. При рассечении его внутренними границами на некие республики и образовании неоднородного по своему состоянию союза — это всё бахнет. Рано или поздно. Как правило, отколовшиеся республики всегда начинают одну и ту же песню — про то, что их оккупировали, злобная метрополия их подавляла, мучила столько лет, а теперь они свободные и гордые.

— Вот бляди! — возмутился Косыгин.

— Так оно и есть, — вздохнул я, — поэтому либо надо выжигать с земли Русской всякие псевдоидентичности вроде украинцев и белорусов, либо полностью их отделить и смириться, что рано или поздно они станут частью НАТО и западной цивилизации — что войска американцев будут стоять под Белгородом и в Крыму.

— Этому не бывать.

— Это может произойти, вполне. Поэтому тут нужно будет закрыть вопрос окончательно. Сколько не лизали бы все эти "красивые обычаи" — всё равно будут одновременно исходить на национализм и лезть в Россию, ползти, чтобы работать — потому что в независимой национальной родине у них работы нет.

— Отнять от кормушки, значит... что ж, это можно. Но проблему нужно для начала поднять.

— Я могу предложить эффективное решение. Республиканские обкомы уже давно превратились в вотчину коррупции, это нужно поднять публично — раскачать ситуацию, — мы отошли от толпы в сторонку, — там много преступности, общий источник дохода в виде бюджета СССР провоцирует возникновение клановой и мафиозной структуры распределения доходов и формирование криминальных структур. Нужно вскрыть эти дела, причём так, чтобы до Брежнева до последнего не дошло, что мы делаем.

— Настолько серьёзно?

— Если половину из имеющихся мафий и коррупции выложить — Брежневу конец. Полный и безоговорочный. Он замаран в поддержке и крышевании республиканских мафий, фактически способствует формированию националистических русофобских правительств. Им всем, и ему в частности, плевать, что будет потом — главное сейчас кто кого умасливает. Политически недальновидные люди, мыслящие простыми и примитивными категориями. Я могу помочь Семичастному поставить на прослушку их всех, анализировать их схемы, и в общих чертах составить дела по всем этим "республиканским мафиям". Если вы решите устроить резню республикам и отлучить их от большой кормушки в виде России — то лучшей декорации для этого действа вы не найдёте.

— Но и их уход из сферы влияния России для нас неприемлем.

— Они должны быть в сфере влияния — но отделены от России таким образом, чтобы быть национальными государствами, без открытых команд сверху и финансирования из России, проще говоря — они должны иметь возможность отрабатывать, и продавать свои товары в Россию — но жить гораздо беднее, чем раньше. Самое главное — не только прекратить — но и забрать все создаваемые у них производственные мощности — проект утопии ленина закончился массовыми войнами по всей периферии России. И дичайшим потоком национализма окраин — если хотите это предотвратить...

— То нужно их отнять от кормушки. Выбросить сына-мажора на мороз и заставить искать работу самому, самому учиться.

— Верно. Забрать все инвестиции, внесённые Россией, какие можно снять и вывезти, оставить их с тем, что они сами могут создавать и поддерживать.

— Обнищают же.

— Это их проблемы, — строго ответил я, — потом ведь будут ныть, что Россия их оккупировала, а они такие великие и могучие, и всё это их предприятия и их гордость. Хотя это Россия им создавала, всем, всё. Вмешательство в естественный ход развития страны и цивилизации республик мешает им развиваться и разбаловывает их, приводя к ужасным последствиям и саморазрушению республик. Это не помогает им развиваться — если они сами этого не хотят. На мой взгляд — это моё мнение — и вхождение в состав граждан России должно быть прежде всего цивилизационным, кто является носителем чуждой цивилизации — не должен быть гражданином. Империя должна использовать менее развитые цивилизации на свою пользу, но не давать им шанса влиять на свою, тянуть на дно и мешать развитию. Вы удивитесь, как они выработали мимикрические психологические особенности — вроде вот посмотришь на человека — умным кажется, цивилизованным, говорит хорошо, и всё такое — а копнёшь чуть-чуть, дикий национализм и шовинизм лезет. Этот фасад очень хорошо научились держать многие.

— Это ты с Володей занимайся — когда будет хороший результат — скинете мне материалы, я ознакомлюсь, договорились?

— Договорились. Я уже держу их под наблюдением — несколько месяцев как, материала уже достаточно, чтобы все республиканские обкомы снести под корень.

— А как американцы это обошли? — вдруг задумался Косыгин, — у них ведь тоже своего рода союз в виде штатов.

— А, они сформировали живучую структуру, на основе этой теории, которой тогда ещё не существовало. Различные законы, суды, в каждом штате — делает их независимыми структурами друг от друга — в то время как в СССР всё и вся зависит от Центра — Москвы. Диверсификация полномочий и независимости оказалась очень стойкой моделью устройства государства — при том, что национализм отсутствует из-за отсутствия национальных окраин и структур. Единственные, кто мог бы проявить национализм — индейцы, загнаны в резервации до сих пор. У американцев эта проблема отсутствует. И в Союзе не должно её быть — нужно забыть все эти местечковые языки, "красивые традиции" и прочее. Либо человек часть России, либо вон в окраинные республики и там можно хоть баранов резать, хоть горлопанить на мове, но жить на свои. Не на наши.

— Жёстко, — ухмыльнулся Косыгин, — но правильно. В этом я с тобой согласен. Теоретическую базу вы с Сашей подведёте?

— Я со своей стороны обеспечу. Назовём это курсом на самостоятельное развитие, неприятным для них, но необходимым, чтобы развиться самостоятельно. Участие в Советском Союзе должно быть окном возможностей и добровольным.

— Союз развалится, — вздохнул Косыгин.

— Это должно было произойти. Но речь идёт про серьёзный рывок вперёд — в плане коммерции, экономических изменений и прочего. Дальше тянуть на себе балласт в виде местечковых олигархов и кланов нет никаких сил. Они могут продавать в СССР свою продукцию, которую сейчас поставляют, но существовать в рамках союзного государства должны исключительно самостоятельно. Без единого трудового пространства — без права на национализм.

Косыгина эта идея очень заинтересовала.

* * *

И правда, решение национальных республиканских проблем требовало очень жёсткого подхода. Республики СССР губили руку, кормящую их — то есть РСФСР. Экспортировали не только хлопок и апельсины, но и криминал, коррупцию, и отъедали огромную долю бюджета. Одно только содержание украины для поддержания имиджа богатейшей республики влетало в огромные расходы — при том, что сама она себя обеспечивала только на две трети. Вопрос встал ребром — нужно избавиться от этого балласта таким образом, как это сделали американцы со своими условно-независимыми колониями — то есть доить их экономики, но не закармливать их.

Понимаю, им приятно думать, что они великие древние могучие, национализм свой проявлять во все стороны, но... тут сказка должна была закончиться — и без РСФСР, то есть России, они скатятся в то же состояние, в котором пребывали в будущем — то есть мгновенное и массовое обнищание. Необходимость ехать в Россию, чтобы что-то зарабатывать — и жёстко закрытые границы, чтобы развивали собственную страну.

Первой ласточкой, отлучённой от кормушки, стал Узбекистан. Это произошло ближе к зиме — когда я уже отправился в отпуск, потому что мне было скучно в России — и я полетел в тёплые края отдыхать на побережье моря. Новость о том, что в Узбекистане разразилось хлопковое дело и массово полетели головы — вплоть до уровня первого секретаря местного обкома — была ожидаема — потому что сеть из жучков, паучков, скрытых камер, прослушки и слежения — дала огроменные плоды — выявлено было больше трёх тысяч членов ОПГ, поразившей верхи узбекистана и образовавшей несколько клановых анклавов. Фактически контролирующих республику.

Всё вместе это было опубликовано в прессе, и стало для советских граждан шоком — Узбекистон, который пропагандировали как дружбу народов и все прочие сопли — оказался всё тем же басмаческим регионом, каким был когда-то. И национализм там процветал — если поскрести, и кроме "древних красивых традиций" увидеть то, что за ними стоит.

Это всё отлично легло на новую книгу "Война цивилизаций", которую я издал, и в которой изобличалась подобная тактика выживания окраинных государств — которые не прочь сосать кровь из более развитых и более цивилизованных стран, и очень хорошо научились пускать пыль в глаза и показывать своим доминирующим цивилизациям именно то поведение, которое от них хотят видеть. Этим грешила и так называемая украина — временное государство, существующее здесь. К сожалению, мимикрия стала основой их существования — они строят свою идентичность в разрезе существования с кем-то другим и умеют мимикрировать под них. А действия Ленина и его убеждения, что надо развивать националистическую вольницу — абсолютно бездумные и продиктованы невежеством, неопытностью и незнанием последствий. Естественно сложившиеся отношения сложились не просто так — они сложились из того, что более высокоразвитые народы не хотели и не желали давать менее развитым возможность на себе паразитировать.

СССР построен на идее формализма и формальной лояльности — то есть мимикрии — в этой стране было очень легко заслужить внимание и одобрение если говорить то, что хотят слышать, если научиться мимикрировать — как известный профессор Лысенко — известный мастер мимикрии, понявший, что это страна Слова, в которой Слово имеет силу — а не дело и не доказательство. Важно научиться правильно и одухотворённо говорить, закалить глотку, научиться начинать речи со звонкого "Товарищи!!!" и уметь сводить все свои желаемые идеи к преимуществам социализма, а так же не раздражать и даже ублажать власть имущих и не покушаться на их святое — гордость и гордыню, власть. Тогда любой, даже самый отъявленный нацист и русофоб будет обласкан вниманием. А тех, кто говорит честно и грубо, неактуально, неприятно для начальства — будут травить всем миром за несознательность.

Лучше казаться великим, чем быть хорошим — это девиз СССР после смерти Сталина — да и при его жизни тоже был — лучше казаться дружбе народов, чем быть уважению между ними, лучше казаться великой державой, чем быть комфортной для жизни страной, а сколько сил вложено во всякие египты и прочие внешнеполитические проекты? Все ведь понимают, что они просто смекнули, что СССР это не очень сильные умом люди, которые готовы платить гигантские деньги за любую показушную лояльность — и умные нации смекнули, что это лёгкий путь раздобыть много оружия и всего необходимого. А умение услуживать господам у них развилось очень хорошо — поэтому обласканные вниманием аборигенов советские вожди возвращаются из египта, распухшие от радости. Этим они напоминают деревенщин, которых просто похвалили и польстили им, а у них прямо слёзы на глазах от радости — наконец-то меня признали! Наконец-то меня не деревенщиной назвали, а великим человеком — и ради этого дурачок готов в лепёшку расшибиться.

СССР ещё предстоит долгий путь в выработке понимания геополитической реальности и осознания того, как работает мир — и что в нём нет никаких дружеских и братских отношений — есть свои и чужие. И все, кто имеет другую цивилизацию — чужие, они не придут на помощь, они никогда ничем не помогут чужаку, они будут эксплуатировать дураков, выжимая из них для себя выгоды — руководствуясь только своими интересами. Никакой дружбы и соплей, которые так любят коммунисты. Что удивительно — они умудряются быть достаточно хитрыми и изворотливыми во внутренней политике, с такими же, как они сами — но во внешней — в работе с другими цивилизациями — они глупее маленьких детей.

И обмануть их проще, чем ребёнка, чем и пользуются все. Они до сих пор не понимают, в чём смысл КОКОМа, потому что ментально отстали от западной цивилизации на сто лет. И наверстать отставание у них не получится никак.

В общем, рассказано в книге было очень жёстко, раскатал всех и вся — особенно прошёлся по внешней политике и политике в отношении советских республик. Схема распространения в СССР была такая же, как и раньше — почти миллион экземпляров обрушились на букинистические и иные магазины, распространялись из под полы разными дельцами и так далее.

А по линии партии были озвучены совсем другие данные — прослушка главарей обкомов, скрытое видеонаблюдение, трекинг их машин, плюс они все имели неосторожность пользоваться нашей спутниковой связью для важных переговоров — у них это было в почёте. Поэтому прослушка тут была проще некуда. Официально система связи в СССР не продавалась и поэтому завозилась импортная, с английскими названиями и тарифами — они без труда много оплачивали, и общаться о своих грязных делишках предпочитали по спутнику. Ну а то, как была устроена их иерархия, кланы, какие там царили порядки... это было дико, злобно, жестоко, чистые басмачи в своём халифате, им глубоко наплевать на законы СССР, по сути советские станы держались только на Русских, которые туда переехали и обеспечивали всё необходимое — но и их не любили местные и считали себя угнетёнными, но очень хорошо мимикрировали.

Данные были опубликованы Семичастным на заседании ЦК, и вызвали жуткий скандал — грандиозный удар по имиджу Узбекистана и его главы, такого масштаба, что в ЦК у Брежнева случился столбняк и он никак не мог понять, что происходит и как так выходит, что его покровительство республиканским министрам и обкомам вызвало такой эффект — а между тем за Узбекистаном — когда огласили цифры воровства, а так же общую эффективность промышленности и то, как водят они за нос лохов из России — пошёл Казахстан, а потом Украина, которой досталось сильнее всего. Откровенная бандеровщина процветала везде, национализм сохранялся благодаря славословиям партии и представлению украинства в виде "красивой традиции" или регионального языка — но распространение его шло по логичному пути — раз есть язык — значит есть государство, раз есть государство — но нет ни своих денег, ни своей культуры, ни своего искусства, ни своих изобретений — значит это всё злобные москали оккупировали и отняли.

Оглашение статистики по национализму и диких для советского уха результатов прослушки через громкоговорители закончилось тотальной волной ненависти в сторону республик.

Большинство собравшихся ЦКшников — это под восемьсот человек, имели возможность ознакомиться с моей книгой, в которой я обличал идеи любых неравных союзов и предрекал их гибель — и результаты прослушек и исследований ложились на мою теорию как нитка в иголку — идеальное сочетание и подтверждение — республики стоят на пути национализации и фашистизации против Русских. А это значит — как только их перестанут кормить — они перестанут мимикрировать и заявят о том, что их оккупировали и что они древний могучий народ, который победил гитлера и наполеона, а Русские просто злобная орда, их таких красивых оккупировавшая.

Само развенчание культа украинства потребовало тщательного экскурса в историю и закончилось в октябре на одном из малых собраний ЦК КПСС, в котором участвовали только люди из РСФСР. Изначально созданная австро-венгрией украинская идентичность, противопоставлявшаяся полонизации, множество исторических текстов и свидетельств о том, как это навязывалось и создавалось на Русской земле — с тем же успехом можно было бы объявить например... город Тверь отдельной идентичностью от тверского княжества. Нет, ну а что? Почему бы и нет? Своей экономической и национальной обособленности у них никогда не было, как и у Малороссии, но убедить людей можно в том, что это злобная москва всё разрушила и всё украла — а дальше строить новую теорию и новую историю придумать.

То, что работа с украиной ведётся давно и надёжно — это факт. "Очарованные колоритом украины" граждане, не отделяющие Малоросский от украинского — только легитимизировали отдельную страну и цивилизацию внутри Русского народа.

В результате чего рано или поздно украина была бы обречена стать враждебной — потому что вражда — это ядро украинства. Вражда и ненависть.

Культ республиканских красивых традиций был развенчан, и кажется, все понимали, что это конец — учитывая количество того, что нарыли на республики в КГБ — всё их руководство подлежит расстрелам, поголовно.

Шелепин сделал ставку на своих сторонников, и как второй секретарь — как ответственный за идеологию, поднял эту идеологическую проблему внутри страны — и она нашла подтверждение. Он даже сказал, что прекрасно понимает, что они очень хорошо научились проявлять лояльность и демонстрировать покорность — и поэтому стиснув зубы и с крокодильими слезами на глазах могут рассказывать про давнюю дружбу народов, про то, какие они лояльные, и на малограмотных и впечатлительных, очень голодных по политической ласке извне партийных людей из РСФСР это может повлиять — но факты есть факты. Они изложены в докладе, они подтверждены документально, и вся эта показуха — не более чем театр.

Взрыв конечно получился очень сильный — развенчание культа республиканской лояльности стало проблемой номер один. Брежнев не знал, что делать — верного Суслова рядом не было, а его сторонники из республик были мягко говоря — подмочены. Атака прошла по всем фронтам и очень успешно — Шелепин показал себя хоть и старым сталинистом — но совершенно новым человеком, с другими подходами и на порядок более изворотливым.

Решение, которое он предложил — это принятие закона о невмешательстве в развитие союзных республик, выраженное в культурной и экономической их автономии — то есть развернул старый уже тезис о том, что вмешательством в виде потока средств и инвестиций, правительство ограничивает развитие республик. Зачем украинцу или таджику нужно развиваться, когда всё уже есть? Есть, и для этого нужно просто поехать из родного кишлака или села в Москву, или прямо в республике есть — да, это всё построено Русскими, эксплуатируется Русскими, обслуживается и финансируется Русскими — но всё необходимое есть.

Это закупоривает их собственное развитие — им не нужно меняться к лучшему — потому что высокий уровень цивилизации им уже дан. Наоборот, опираясь на него — можно забыть про саморазвитие и заняться по сути возрождением средневековых практик и традиций, национализма.

Удовлетворение цивилизационных потребностей не должно происходить за чужой счёт — за счёт РСФСР. Индустриализация была грандиозным разломом старой, крестьянской русской цивилизации и построением новой — современной цивилизации, потому что старая — не способна была обеспечить людям безопасность, извлечь имеющиеся ресурсы, защитить от актуальных угроз. А зачем развиваться условному Асланбеку из азербайджана, если всё необходимое ему уже дали?

Шелепин даже привёл в пример строительство и эксплуатацию атомной электростанции — порядок, закон, дисциплина и соблюдение инструкций и вера в Закон как высшую ценность и единственное мерило — позволяет это сделать. А как может доиндустриальная цивилизация такое создать? Да никак. Строители будут халтурить — потому что им главное не соблюсти правила, а не ударить в грязь лицом перед своими. Тот, кто возглавит станцию — посажен туда дядей Магомедом, а диплом получил благодаря связям в Москве, кому надо дав подарки, и плохо понимает, что он делает. Его инженеры и научный персонал набраны так же из кланов и по связям — и большинство плевать хотело на свои обязанности — если они будут творить что попало — их прикроет семья, порешают вопросы, пойдут и поднимут крик. Главный по безопасности может курить гашиш в подсобке — и ему плевать, потому что его тоже назначили по блату, и вообще, если кто против — он ножом пырнёт недовольного, он же живёт по кайфу, ему хорошо.

Авария, смерть, взрыв, массовые жертвы — и всё, виноватых искать бесполезно — поэтому такую сложную структуру создать неиндустриальная цивилизация не способна. А когда все эти люди живут в кишлаке, приходят Русские, и за улыбки и визит в чайхану начинают строить и эксплуатировать у них АЭС — они считают это само собой заслуженной наградой за лояльность и Русских — обслугой, которая обслуживает их общество — а им не нужно развиваться — ведь у них уже всё есть — дешёвое электричество, пожалуйста, сколько хотите. И всё, можно строить свою национально-клановую систему — плевав на развитие.

Поэтому республики нужно отсечь от Русской цивилизации — цивилизация должна быть достижением, вершиной, к которой стремятся — только бросив это всё — мы поставим их в положение, в котором они или будут вынуждены развиваться, или застыть в развитии — и тогда к ним нужно относиться соответственно. То есть использовать так, как это необходимо России — чтобы выкачать все необходимые ресурсы, разместить солдат и военных, и это будет покровительство сильного к слабому — с получением с него всего, что слабый может дать. Необходимо точечно поддерживать инициативы по развитию правильных принципов внутри этих стран и обществ — а то, что сейчас есть — это не коммунизм, а общая атмосфера очковтирательства и коммунистической демагогии, ширма, за которой скрывается басмачество и бандеровщина. Необходимо уже решить — кто Наши. И выжигать калёным железом чужеродное влияние и "древние красивые традиции" из "наших" людей.

Потому что именно так делали раньше с Русскими — уничтожая под корень старый режим, старые праздники, старые порядки, религию, старую аристократию и всё дореволюционное. Попытка создать новое общество — это не иначе как синдром бога, который может дать результат в виде смерти всего народа и народного самосознания.

А если не готовы уничтожать это — то нельзя и поддержку оказывать в том виде, в котором оказывают — как деревенский дурачок, готовый ради пары ласковых слов растаять и отдать последние штаны "другу".

Обличение национализма окраин продлилось неделю — в это время в СССР меня вообще не было — я грелся на берегу средиземного моря в Италии — на пляже, заложив руки за голову, читал газету Правда, на страницы которой выплеснулась изрядная доля поднявшейся бури. В конце которой Леонида Ильича мягко упрекнули в лояльности национально-чуждым элементам и покрывательстве не очень сознательных граждан — он конечно сохранил свой пост, но сдал позиции сильно — деля власть в стране примерно пополам с Шелепиным. Но самое главное — что они доросли до принятия необходимого закона, который запрещает практику переноса предприятий между республиками и практику строительства в республиках предприятий, финансируемых из общесоюзного бюджета.

Какое это имело последствия для республик — это конечно забавно — но "гордые и независимые" взвыли и начали рвать на себе волосы, посыпать голову пеплом и клясться в верности линии партии — только бы их не лишали финансирования. Но поздно — мнение ЦК склонилось в сторону лишения нацреспублик всех цивилизационных ништяков, которыми их щедро финансировал центр.

Это всё было бы абсолютно нереализуемо без главного фактора — прорыва национализма, уходящего далеко за грань нацизма со стороны нацреспублик. Это было не просто ожидаемо — это было расчётно. Мы рассчитывали на такую реакцию — волнения и массовые выступления — они почувствовали себя обманутыми. Потому что можно было много лет доить союзный бюджет и получать зарплаты, рабочие места, заводы, фабрики, инфраструктуру и всё — за показную лояльность — сформировалось такое мышление — а теперь основы мироздания рушились у них на глазах — плюс в Москве выловили десятка три республиканских бандитов и их ОПГ, которые крышевали рынки и имели чуть ли не половину всей выгоды с торговли фруктами и республиканскими товарами.

Конечно, это вызвало волнения — люди выходили на улицы и начались нацистские погромы — с уже знакомыми лозунгами. Мне знакомыми "урюс ежай в свая расия". В конце Сентября это всё началось, никто в СССР не ожидал такого дикого, звериного, чудовищного, такой животной ненависти и нацизма в людях, которых советская пропаганда много десятилетий преподносила как угнетённых царизмом, великорусским шовинизмом и потом уже сталиным лично расстрелянных... Вместо этого пресса начала выкладывать на страницы газет все самые нелицеприятные и мерзкие проделки — в Таджикистане устроили погром, не пожалели даже маленьких детей в школах и детсадах в своей дикой ненависти "товарищи таджики" — дело дошло до массового бегства Русского населения из таджикистана, узбекистана, киргизии, и прочих станов и республик. Украина пережила этот период легче всего — потому что они в целом были уверены, что они то тут великая нация — и Русские не сильно спешили покидать украину — тем не менее, многие предприятия начали готовиться к возвращению в РСФСР. Такие как Краз, ОКБ Антонова и сопутствующий ему авиазавод, и многое другое, что в принципе никакого отношения не имело к республикам — а было перевезено в них из РСФСР.

На волне национальных конфликтов все успокоились к началу ноября. Зачатки гражданской войны и конфликта окраин с центром — были купированы сравнительно малой кровью и сравнительно легко. По крайней мере — на ближайшие лет двадцать-тридцать точно — железобетонную теоретическую базу под данные решения подвели, теперь Республики должны торговать друг с другом и объёмы полученных инвестиций должны быть пропорциональны отданному, по факту отданному. То есть товарно-денежные отношения, так нелюбимые коммунистами.

Было ли это справедливо? Ну для республик это означало крушение их экономик и вхождение в новую реальность — а для руководства РСФСР это означало то, что взят курс на построение государства, а не невнятного винегрета из республик.

Больше всего украину оскорбила потеря Крыма и Донбасса — по закону границы республик должны вернуться к тому, с которыми они вступили в СССР — и не должны уменьшаться. То есть было денонсировано включение Донецко-криворожской ССР и всей Новороссии в состав украины, а потом и включение в её состав Крыма. Это тоже считалось отданными активами, которые подлежат возврату на исходные позиции.

Сезон подарков от РСФСР всем респбуликам закончился — и если Шелепина в них ненавидели — то в РСФСР он получил громадную поддержку среди населения — когда пресса начала публиковать фотографии и заметки о том, что творилось в республиках — массовое мнение можно было озаглавить так "басмачей не добили, они претворились коммунистами".

Буря улеглась только к наступлению зимы. Всё это время я предпочёл вообще в СССР не появляться и наблюдал со стороны за развитием всего что нужно — изредка подкиывая на склад необходимые товары, которые нужны моему ВЦ.

Ничего не рухнуло, но началось муторное перераспределение задач и строительство новых предприятий, тут пришлось даже мне включиться и подключить добытые в космосе материалы и свои финансовые возможности — чтобы организовать новое производственное оборудование для предприятий — в частности — предприятие КРАЗ было вывезено туда, откуда оно и пришло — на ЯаЗ, так как было создано как филиал.

В дальнейшем от тактики создавать вторичные предприятия откажутся — об этом уже было решение, а создавать будут филиалы своих брендов крупные производители. Хуже всего было с западной украиной — там раньше была промышленность — теперь её нет. Потому что почти всё было привезено и поставлено из других республик, исключение составил только мотозавод, созданный местными силами и за местные бюджеты — а так — львов оказался самым обиженным городом, не считая среднюю азию, где ситуация напоминала вообще тотальный вывоз всего, что было к полу не прикручено и уезд всех, кто раньше обеспечивал порядок, безопасность и процветание.

Удивительно, но республиканские силы быстро перешли в то состояние, в котором пребывали в девяностых — то есть началось строительство и передел власти по принципу землячества, религии, а в основном по принципу авторитета и клановой принадлежности. Что только убедило компартию в том, что пытаться вернуть всё как было — было бы полным провалом.

Однако, были и очень хорошие новости — меня вызвали в ВЦ в конце Ноября...

* * *

*

— Шеф? — Фёдоров зашёл ко мне в дом, — вы здесь?

— Я тут, — отозвался я, проходя по галерее второго этажа, обозревая гостиную на первом и вход, — давно не виделись!

— Я уж думал, куда вы запропастились.

— Отдыхал в тёплых краях, — я спустился вниз по лестнице, — едем в ВЦ, срочно. Требуют.

— Слушаюсь! Какая машина?

— На этот раз поедем на бронированной машине. У тебя есть права на грузовики?

— Конечно.

— Но лучше наверное мне самому за руль сесть. Вон там стоит.

Рядом с домом стоял лёгкий бронеавтомобиль — нечто вроде бронированных грузовиков — внешне очень похожий на Камаз-Тайфун. Но только с более брутальным видом — чёрного цвета и с тонированным стеклом, внешне непрозрачным, изнутри тонировка была почти незаметна. Броневик заставил Фёдорова округлить глаза.

— Э... что это?

— Бронеавтомобиль. Так, мне надо ещё кое-что загрузить и мы поедем.

Пришлось сходить в дом и вывезти тележку-каталку, закатить её в кузов автомобиля с помощью гидравлического лифта сзади и закрыть тяжёлые стальные двери. Я обошёл машину, занявшую солидную часть пространства двора. Фёдоров уже сидел в кабине. Залез и сам.

А салон тут был куда проще, чем на обычных машинах — более дубовый, но в то же время не такой плохой, как у советских армейских машин — тут было всё необходимое.

— Шеф, можно вопрос задать?

— Задавай.

— А что это мы вдруг на броневике поедем? И откуда такая красота?

— Поедем мы на нём, — я пристегнулся, — потому что мы везём ценный груз. Перемещение ценных грузов необходимо осуществлять с соответствующей защитой содержимого. Если на нас нападут — вон там в бардачке перед тобой пистолет, будешь отстреливаться.

— Ну да, дадим вам парабеллум, — буркнул Фёдоров.

— Или не будем — про наш визит мало кто знает — но порядок есть порядок. Мы везём микрочипы, золото, деньги. Короче, очень, очень дорогие грузы.

Завёл двигатель и потихоньку вырулил со двора — непривычные габариты мало мешали управлять — машина отлично рулилась.

— А что за машина — не скажу. Технические характеристики назвать могу — шестьсот лошадей, дизель двенадцатицилиндровый, полностью бронирована композитной бронёй, выдерживает подрыв на мине.

— Понятно.

— Поехали.

Я выехал на шоссе. На этот раз ехали мы медленно — пятьдесят километров в час, по крайней полосе, пристроились за грузовиком, едущим перед нами и так доехали до кольца, а оттуда до моего скромного ВЦ по улочкам города. Припарковался я во дворе, задом к крыльцу, через которое происходила выгрузка содержимого. Сотрудники уже вышли принимать грузы.

— Всё что есть в кузове — на склад, — махнул я рукой, — всё до последней крохи. Приказ начальства.

Бригадир грузчиков кивнул, я открыл им заднюю дверь и они начали разгружать тяжёлые тележки. Одну из них я забрал с места и покатил в направлении своего кабинета, тележка была тяжёлая, но конкретно эта была необходима для производства.

В кабинете меня уже ждали Косыгин, Старос и как ни странно — Шелепин. Хотя у него график теперь плотный.

— Добрый день, друзья мои. Давно не виделись.

— Ты где пропадал?

— Я? Я пропадал сначала во Франции, потом на мальдивах, потом в Италии. В общем — отдыхал в своё удовольствие, а что? Я был нужен?

— Скорее интересен, — ответил Старос прежде, чем кто-то другой успел развить дискуссию, — что это ты привёз?

— Я приехал на грузовике и привёз обещанные ранее ценности. Валюту и микрочипы памяти и процессоры, которые вам так необходимы. А здесь, — подкатил каталку к стене, поднял крышку, достал содержимое — пригоршню золотых слитков размером с сим-карту телефона Воронова, или micro-sd, высыпал всю пригоршню на стол: — золото.

— Интересно, — Шелепин нахмурился.

— О, это нам надо, спасибо, — улыбнулся Старос.

— Зачем это вам нужно золото?

— Для электроники, конечно же. В основном как материал защитный от окисления.

— Дешевле что ли не нашлось материала?

— Дешевле нет. А вот дороже — запросто. Золото самый распространённый неокисляющийся на воздухе металл — поэтому и приобрело такую ценность и известность. Противостоит коррозии просто восхитительно.

— Гальванические ванны для золочения у вас уже есть?

— Есть, всё есть — остался только сам расходный материал.

— Прошу, забирайте — тут двести килограмм. Этого должно хватить на первое время — дальше могу поставить в виде чистых гранул, вроде песка.

Старос кивнул, взял пару маленьких слитков и разглядел их.

— На каждый из произведённых компьютеров придётся потратить один такой слиток, — показал он его товарищам, — может быть в электрике это неважно, а вот ножки процессора нужно покрывать золотом или вообще из него изготавливать. То же касается контактов внешней среды. Впрочем... стоимость каждого персонального компьютера — семь тысяч долларов. Это многовато для персонального компьютера, но учитывая его продвинутость и универсальность — будет просто хит продаж.

— Вы закончили проектирование своего компьютера? — удивился я.

— Да, мы закончили. Во многом благодаря вашей помощи и средствам разработки плат — удалось наладить уникальную структуру компании-разработчика. Процессор разработали свой, как вы и хотели.

— Покажете результат?

— Конечно, вон он стоит.

На моём столе и правда стояло нечто, накрытое тканью. Я обошёл его, стянул чехол. Хм...

Компьютер был необычным. Дисплей низкий и широкий — где-то с соотношением сторон два с половиной к одному, невысокий, с клавиатурой спереди и был похож на терминал — только большой, массивный такой. Экранчик маленький, но я так понимаю — компьютер и не имел развитых графических возможностей. Только что-то царапало глаза.

— Постой, у него жидкокристаллический экран?

— Угадали, — улыбнулся Старос, — мы долго пытались совместить монитор, клавиатуру и системный блок — всех устраивала компоновка разделённая, пока кто-то не предложил — раз уж мы всё равно делаем экран нецветной — то почему бы не использовать вместо пикселей жидкие кристаллы? Так и родилась эта технология.

Дисплей светился тёмно-синим цветом, а текст на нём был белым.

— Нда... вы превзошли мои ожидания. Вы на полвека опередили своё время.

— Старались. Для более серьёзных компьютеров такое не сделать — а вот данная рабочая домашняя машинка отлично работает на жидких кристаллах. Каждый блок символа на дисплее состоит из ста пикселей — десять на десять.

— Это не слишком дорогая технология?

— Можно сделать аналог с обычным дисплеем — но этот вариант — имеет встроенный дисплей, — пояснил Старос, — да и технические характеристики близки к планируемым, это удалось добиться. Процессор свой, однокристалльный, а не в виде набора микросхем. Это единая микросхема — архитектура имеет нечто общее с 6502, но совершенно отличается по возможностям, у неё совершенно другие принципы адресации, совершенно другой набор команд. Нам удалось сделать микрочипы памяти RAM на тех мощностях, что вы оставили здесь в виде чистой микрозоны. Память набрана микросхемами, в виде планок по два килобайта — их можно установить до восьми штук. Может записывать и читать данные с аудиокассет в качестве основного носителя — и подключаться к стримерам перфоленты. Заметьте, — обратился Старос к товарищам, — он намного компактнее, и намного, очень намного проще в освоении, чем его конкурент — PDP-8. Технологически он на совершенно другом уровне. В отличие от конкурента он имеет терминальный дисплей — отдельный или встроенный, вшитый компилятор языка фортран, и может широко дорабатываться.

— Насколько широко? — спросил Шелепин.

— В версии без дисплея можно его докупить и вставить вместо заглушки, докупать планки памяти — по два килобайта каждая, но он умеет работать с памятью до шестидесяти четырёх килобайт. Огромный запас в этом плане был сделан заранее. В него можно установить допоборудование в виде тональной пищалки, и есть периферия — выносная клавиатура, джойстик управления, вроде того, который вы видели на игровых автоматах, рычажок такой, для управления автоматикой через компьютер... есть внешние накопители данных, — старос поднял с моего кресла магнитофон, поставил его рядом, — вот этот например. Устройство для считывания магнитных лент компьютерное. Может использовать аудиокассеты для записи до шестнадцати килобайт информации. Последовательные и параллельные интерфейсы, с помощью которых к нему можно подключать почти любое оборудование. Портов для подключения тут шесть — и все они позволяют подоткнуть что угодно. И то, что в систему добавил товарищ Воронов — в нём есть сетевой адаптер, позволяющий соединять компьютеры в сеть.

— Нда, вы, ребята, разогнались до световых скоростей. Не ожидал, если это будет продаваться по семь тысяч — да хоть по десять — то можно сказать — у конкурентов не будет и шанса. Разрешите опробовать?

Компьютер включили. Повозившись, Филипп Георгиевич подключил к компьютеру принтер, который стоял рядом с моим столом, матричный ужасно грохочущий и визжащий.

Товарищи тоже облепили стол и смотрели на это чудо техники.

— Это будет хорошо работать? — спросил Косыгин, — оно нам нужно?

— Оно нам просто необходимо, — ответил я, — это же родоначальник персональных компьютеров. Практически идеальный, а для этого времени — не для шестьдесят девятого, не для семьдесят пятого, для этого года — это просто космические технологии. Его будут хотеть все. Хорошо, что вы портов и интерфейсов добавили побольше, — сказал я Старосу, — это сильно расширит возможность его приладить к управлению процессами.

— На это и был расчёт. Он не очень мощный, кстати, но как видите — компактный, подойдёт для задач промышленной и офисной работы, автоматизации, написания программ, для коммерческих нужд — статистики, анализа, подсчёта разного, решения уравнений и формул, работы с большими архивами информации. Для последнего тут есть выход на жёсткие диски, и он теоретически может работать с дисками до полугигабайта памяти — а это космических масштабов ёмкость для него.

— Это верно, — поддакнул Шелепин, — космических. Штука очень полезная, сколько вы сможете произвести?

— Сейчас это зависит от производства микросхем — если оборудовать все необходимые чистые зоны в Зеленограде и массово производить наш процессор — то производство будет расширено. А здесь, на нашей микро-зоне мы можем производить малые партии — штук по двадцать в день максимум. Это очень немного, этого не хватит, чтобы даже как следует ознакомить мир с нашим изобретением.

— Но ведь с часами у вас получилось.

— Тут нам помогли, — стрельнул он в меня глазами, — а здесь произведена лишь малая часть их микросхем. Нужны массовые производства элементной базы, чтобы такое можно было производить массово. А это очень сложно.

— МЭП справится. У них уже зелёный свет во всём. Но что сделали это — это конечно большой технический прорыв, идеологический, я бы сказал. В идеологии компьютеров и их применения. Теперь нужны положительные примеры эксплуатации.

— Сделать это будет не так сложно. Так как компьютер универсальный — то его можно приспособить к почти любой задаче, — сказал Старос, — он может хорошо прижиться в любой отрасли и любом офисе. Тем более, что мы изначально делали упор на текстовые задачи. Хороший текстовый терминал позволит печатать документы.

Товарищи покивали, понимая, что это важно. Но я поменял их настрой:

— У меня есть предметные на этот счёт предложения. Мы вроде бы сделали систему связи через текстовый пейджер для экстренных служб?

— Ещё и для авиации, — сказал Шелепин.

— И для авиации тоже. Я думаю, эту тему нужно развивать и пойти дальше — сделать передачу сообщений автоматическую, через компьютер. Ведь он может принимать от оператора сообщения и распределять их по свободным машинам, если таковые есть. Аналогично с заказами такси — их поступает много — будет не лишним внедрить автоматизацию и полностью цифровую обработку поступающих заказов по телефону. По моим приблизительным подсчётам это может быть крайне эффективно.

— Дело хорошее, — тут же согласился Старос, — но как выстроить такую систему? Ведь нужно предусмотреть много разных факторов.

— Для этого есть Воронов, он у нас системный интегратор — я уверен, он справится. Хотя... в его время вроде сервисы заказа такси не были развиты — поэтому он вряд ли знаком с их работой. Но да ладно — пусть учится. Я думаю, это будет не так сложно, как кажется — ведь нужно приделать автоматический поиск по работающим на линии машинам, разделить дороги города на сектора, установить на них аппаратуру приёма сигналов, и мы будем знать, где какая машина находится, и какая из них свободна. А дальше установить транспондеры с ответным сигналом — включил счётчик — поехал, выключил — свободен.

— Счётчик простой, механический.

— Ну сообразим что-нибудь электронное. Бортовую мини-эвм. Это, кстати, было бы весьма недурным решением, — я приосанился, — таксисты в СССР часто берут левых пассажиров и вообще работают как при капитализме — план сдали и работай в свой карман сколько влезет. Если поставить на машину транспондер — радиоответчик, и следить за перемещениями автомобиля, нагрузкой на подвеску, расходом топлива — то можно легко прекратить эту практику.

— Тогда таксисты совсем злые станут и хрен их где найдёшь. Никто в такси работать не пойдёт.

— Тоже верно, — согласился я, — начнут со всех требовать два счётчика.

— Товарищи, о чём вы, — Косыгин возмутился, — разве это имеет широкую практику?

Мы со Старосом так на него посмотрели, что вопросы исчезли.

— Имеет, — ответил Филипп Георгиевич.

— Вообще, такие услуги как такси должны быть коммерческими, — сказал я вдогонку, — работа эта персональная, одного человека, попытка организовать это в виде предприятия приводит к курьёзам. Было бы правильнее, на мой взгляд, лицензировать работу таксистов, пусть приезжают на своей машине, сдают экзамены в ГАИ и минтрансе, получают колпак и шашечки на магнитах на борта, и сами, своими силами, ищут клиентов. А государственное участие в этом ужать до агрегатора — то есть принимать и распределять заказы. Агрегатор в конце концов вытеснит всех частников-одиночек, превратив отрасль в финансово самостоятельную.

— Мало кто, у кого есть машина, будет работать в такси и развозить всех, — заметил Старос, — ты не учитываешь нехватку легкового транспорта в СССР — тут если у человека есть машина — значит он уже зажиточный.

— Ну не скажи, — возразил я, — человек человеку рознь.

— Ведь у каждого есть профессия, есть место работы, зарплата, — продолжил Старос, — к чему им это всё?

— Работа не вечна.

— А зачем это нам? — спросил Шелепин.

— Для оптимизации автопарка, — тут же ответил я, — в стране очень немного легковых машин. Это и хорошо, и плохо. Я лично за электромобили — они перспективнее, но эффективные модели появятся нескоро. Стране не хватает лёгкого и надёжного автомобиля, вроде тех же жигулей, проклятия автоваза. Я бы на их место выбрал француза, Рено, или Ситроен, модифицированный под наши дорожные условия, конечно же.

— Это мы как-нибудь решим, — сказал Косыгин, — совещание по этому поводу было, и модель Рено-шестнадцать выбилась в лидеры. Мы с Сашей встали горой против фиата.

— Да, его дизайн и технологии не соответствуют задачам, — кивнул Шелепин, — это оказался автомобиль очень временный. А нам нужно надолго.

— Шестнадцатая модель Рено? Помню, помню, — покивал я, — видел где-то. Хорошая машина, может быть. Но её нужно доработать. Зеркала побольше, укрепить кузов, поставить мотор повыносливее, полностью сменить уплотнители, с расчётом на морозоустойчивость, и главное, чем славятся все наши машины и их отличие от иномарок — это коррозия. Коррозийная устойчивость должна быть максимальной, чтобы не гнила. Кстати, а как у вас с деньгами?

— С деньгами плохо — придётся брать кредит, — ответил Косыгин.

— Слышите, Филипп Георгиевич? Нужна зелень, причём много. По моим подсчётам около миллиарда в общем счёте. Я думаю, если вы правда сделаете ставку на францию — то конечно же друзьями они вам не станут — но пока дают — надо брать. Но при этом максимально развивать собственные технологии.

Старос спросил:

— То есть?

— То и есть. У нас есть электроника, есть компьютеры — что мешает начать серьёзную работу над компьютеризацией и автоматизацией производств? Причём такой, чтобы и французы охренели. Как минимум — на вашем компьютере, Филипп Георгиевич, можно создать центр ЧПУ. Я бы добавил тщательную лазерную сварку всех сварных деталей кузова и многократную обработку металла от коррозии. Так, значит, вопрос на миллиард... — я задумался, — если ваши компьютеры начнут пользоваться популярностью — то они таких больших денег не принесут. Необходимо рассмотреть другие электронные товары, которые могли бы дать схожие суммы. А мы уже одолжим товарищам коммунистам — чтобы они могли купить себе машинки и ездить на них.

— Одолжите? — спросил Шелепин.

— Ну да, мы же на коммерческий расчёт переведены. Так то мы ничего не должны — я понимаю, политбюро сейчас должно рвать и метать — мол, денег уйма, а не дадут, как так то... Нет, на машины нужно заработать самим. Причём, серьёзно заработать. В проект можно включить некоторые наши станки — с ЧПУ, более точные и надёжные, чем их французские аналоги. И нашу промышленную автоматику — которую мы, конечно же, разработаем.

— Тогда может всё построим сами? — спросил с надеждой Косыгин.

— Нет, не потянем. Завод нужно строить под ключ, чтобы французы приехали и построили сами — без нашего участия. И комплектующие тоже полностью свои — весь технологический цикл, вплоть до массового производства шин. Филипп Георгиевич, у меня есть пара идей, как вы на них посмотрите?

— Говори.

— Электронная продукция — видеомагнитофоны, аудиокассетные магнитофоны, телевизоры...

— С телевизорами плохо — кинескопы делать мы запаримся. С электроникой ты может быть и справишься, но кинескопы... на этом будет затык.

— Ну тогда видеомагнитофоны и аудиомагнитофоны. Массовая, сравнительно недорогая, и очень популярная продукция — с расчётом на низ рынка — то есть наиболее широкие круги потребителей. С имеющейся элементной базой сделать это вполне реально — проектированием займусь я. Мне понадобится поставить максимально автоматизированную конвейерную сборку. Будем брать как японцы — массовостью и качеством.

— Согласен. И это даже может серьёзно взлететь, если провести хорошую рекламную кампанию.

— Рекламой я тоже займусь. Помнишь в тот раз с часами — выстрелило как из пушки. Если сделать упор на запись телеэфира, доступность кассет и недорогой сам магнитофон — то народ должен тоже ломануться.

— Лучше иди договорись с киностудиями, чтобы они выпускали свою продукцию на видеокассетах, — сказал Старос, — если на кассетах будут доступны фильмы — то народ так или иначе возьмёт новинку.

— Замётано.

— Кстати, — прервал нас Косыгин, — о чём вы говорите?

— А, ну да. Секунду.

Через минуту на моём столе красовался видеомагнитофон, большой, красивый, причём весьма технически продвинутый. Для своего времени, конечно. Партийные товарищи осмотрели новинку со всех сторон. Я достал видеокассету, вставил, поискал, куда включить — у меня в кабинете был только телевизор сони тринитрон. Я побоялся, что он не подойдёт, но подошло — подключил, включил, заработало. Сонька начала играть видео с магнитофона, это оказался фильм годов восьмидесятых "Конан Варвар".

— В общем, прототип я вам дарю, — я кивнул товарищам, — работает ведь, курилка. Думаю, тут есть много чего изобретать и дополнять — рынок пока пуст. Филипп Георгиевич, я думаю, что это могло бы стать замечательным бизнесом — медиаплееры всех видов и типов. Бумбоксы, магнитофоны, кассетники, позже разные цифровые проигрыватели...

— Не надо забегать слишком далеко, — Старос покачал головой, — нет, у нас нет нужных технологий. Да, разработать можно — но это всё равно целиком отданное тобой. Можно передать проект в МЭП, но в МЭПе ужасная культура труда и очень плохо с комплектующими.

— Сборку можно частично автоматизировать. Тем более, что в магнитофоне максимум использовано микрочипов — чтобы уменьшить дефекты сборки и ёмкость по радиодеталям.

— Это рынок на несколько миллиардов как минимум. Но, как ты правильно сказал ранее — чтобы из него что-то выжать — нужно иметь конвейерную сборку и массовое производство — а у нас своих технологий нет. Ты можешь побарыжить своими магнитофонами — но для полного счастья нам нужно разработать полностью свой проект.

— Это обязательно. Так... проблема не в модели, проблема в производственных мощностях... Зеленоградцев нужно будет очень, очень сильно напрячь. А ещё построить полностью роботизированный конвейер сборки магнитофонов. Максимально роботизированный. Локализовать производство можно будет потом и по частям — а там и пинать МЭП на предмет выпуска новых, улучшенных моделей. Но даже так — легче будет уж задать моему кораблю задачу построить миллион или десять миллионов таких вхс-плееров. Пардон, магнитофонов.

— Хорошо, если решим проблему с производством высококачественных видеокассет, — покивал Шелепин, — в промышленности трудно вообще с качеством. Особенно в массовой.

— Тогда решено. Создаём дочерний коллектив, регистрируем бренд, оформляем производство, организуем производство микрочипов и сборку магнитофонов, после чего продаём товар.

— И занимать у своих же коммерческих предприятий? — спросил Косыгин, — занятная схема. Не выйдет ли это хуже?

— Я по крайней мере не буду требовать возврата средств и начислять проценты, — отмахнулся я от него, — Если выйти на рынок с видеомагнитофонами и постараться создать производственные мощности под них — то результат будет намного лучше. Сейчас нужно создать станки с ЧПУ, промышленные манипуляторы, и внедрить пару интересных технологий. Ах, да, и нужно заказать редизайн Рено, чтобы наши машины не выглядели копией рено. Плевать, что они будут внутренне аналогичны — построена на базе рено, вот так говорят. Главное форма кузова.

Переглянулись.

— Вот что, ты можешь создать нужные станки?

— Я могу сделать все, или отдельно механику. Мой штат ремботов и строительных ботов был многократно расширен за то время, пока меня не было. Корабль надрал материала в поясе астероидов и сейчас расширяет производственные возможности. Поставил девять новых изготовителей — теперь их десять. А изготовитель может создать практически что угодно — от кружки кофе до суперкомпьютера. Станки с ЧПУ, которые я могу создать — могут делать детали сравнительно медленно, но зато с высокой точностью и качеством. Промышленные роботы — сейчас главная тема. Не хочу допустить такого же количества дефектов сборки новой машины, как было раньше с другими.

— Ужесточить приёмку?

— Многократно ужесточить. Я понимаю, в СССР люди живут по своим законам, так что обратной связи нет...

— Гарантийное обслуживание есть, — возмутился Косыгин.

— Я вас умоляю — если бы ваши портреты не висели везде — то с порога бы послали к чёртовой бабушке. Добиться гарантийного обслуживания трудно. Сеть техцентров, централизованная на государстве — тоже не заработает как надо. Боюсь, этот проект придётся оставить частным лицам — обслуживание и ремонт. Чтобы они могли заработать своими навыками и главное — не было повального воровства.

— Зато будет мошенничество.

— Как будто его сейчас нет.

— Уговорил. Это можно, — согласился Шелепин, — так что по станкам?

— Всю линию производства я сделать не смогу. Сначала её нужно построить — и только потом я возьмусь её модифицировать. Денег я вам дам — можете оформить их как вклад от своих проектов. Кстати, есть ещё вопрос об АЗЛК.

— А что АЗЛК? — спросил Шелепин.

— Хороший завод, но морально ужасно устарел. Им нужен новый автомобиль — не на базе прошлых москвичей. Я хотел бы предложить следующую сделку — у меня есть проект машины — за основу взял Хёндай Эксцель, очень популярная в восьмидесятых машина. Практичная, хорошая, отлично отлаженная сборка, выносливая, внешность...

Я показал на дисплее своего планшета фотографию.

— Дизайн характерный для второй половины века. Вполне неплохой и долговечный.

— Выглядит странно.

— Это потому что не привыкли. Округлости выйдут из моды и вернутся только с аэродинамикой, — покачал я головой, — а вот эксцель — машина очень удачная, и по дизайну тоже. И чем-то похожа на рено-16, формой кузова, наверное. Я работал над проектом в качестве отдыха, сделал больше пятисот прототипов, поменял немного салон, двигатель разработал полностью новый, с нуля, он имеет нечто общее с движком машины Воронова, на которой он в прошлое приехал. Простой, выносливый, кушает девяносто второй бензин.

— Ну, — Шелепин возмутился.

— Что ну, для его времени нормально девяносто пятым заправлять. А мой спорткар вообще девяносто восьмой кушает, не иначе. Так что нефтеперегонку нужно пинать — пусть делают бензины и масла получше нынешних, если чего нет — сообщайте, я постараюсь им дать. Я поменял двигатель, доработал подвеску, антикор на кузове и протектор для днища, усилил несущий кузов, поменял конфигурацию оборудования, провёл большие ресурсные испытания — реальные и виртуальные, поменял дизайн морды, конструкцию фар.

— И?

— Я хотел сделать из очень хорошей машины — ещё более хорошую машину. Исправил несколько заводских недостатков модели, полностью поменял коробку, трансмиссию, полный привод постоянный — на наших дорогах, особенно зимой без полного привода ездить — всё равно что корова на льду. В общем — машину доделал.

— Молодец. И куда теперь?

— Я хотел бы предложить такой проект Ситроену. Ну то есть Рено строит у нас завод, а вот эту машину — идеально вылизанный проект — я бы предложил Ситроену. В качестве совместного — проект наш, мы им дадим свой проект автомобиля — лицензию на её производство — взамен Ситроен построит завод у нас, на базе Москвича. Ну и конечно, на эту машину лепим шильдик Москвич и выпускаем только для внутреннего пользования в СССР.

— Зачем? Ведь он будет хорошо продаваться.

— Алексей Николаевич, что проще сделать — машину или компьютер? По автомобилям мы уже просрали рынок и чтобы его отвоевать — нужно завалить запад — нужны собственные инженеры — и высокоразвитая коммерческая культура, нужны проекты, бренды, разработки, гарантийное обслуживание и лояльность к покупателю, КОКОМ нам это сделать не даст. Костьми лягут, а не дадут. Зато в электронике мы спокойно выходим на рынки. Каждый компьютер стоит как хорошая машина — их производят сколько?

— Двести в день.

— Вот. А если подключить стороннюю электронику — магнитофоны, видаки, калькуляторы, и всё прочее — то мы получим прибыль в разы больше, чем от всей этой машинерии. Китайцы вон тоже на электронике государство подняли в сверхдержавы, а автомобили делать так и не научились. Нормальные, я имею в виду. Тут уже другие законы рынка действуют. И потом — всё самое вкусное надо делать для внутреннего рынка — всяким чужакам отдавать что похуже. Так, как японцы делают обычно.

— У них другой менталитет.

— Ах, да, держать фасон на публику, — вздохнул я, — нет, пора менять правила игры. Тем более, что глупо будет предложить им проект — а самим выпускать на рынок более дешёвый аналог, абсолютно такой же. Я бы оценил этот проект в миллиард долларов, если не выше — это крайне, подчеркну, крайне удачная машина. Мой ИИ его просчитал идеально — она не будет разваливаться, гнить, ничего нигде не потечёт, не застучит. Сейчас я работаю над созданием промышленных роботов для массовой работы на сборке. Вот для неё детали нужно делать на ЧПУ, чтобы допуски были в пределах десяти микрометров, или одной сотой миллиметра, и никаких дефектов обработки.

Мужики переглянулись.

— Если такое сделать — это будет космос, а не машина.

— Согласен, — Косыгин кивнул Шелепину, — и крайне нужная нам сейчас.

— Но надо будет распинать машиностроение. Мне нужен девяносто второй бензин в массовом производстве — на заправках всего союза, нужны моторные масла необходимого состава — и нужно производство хороших покрышек.

— А чем тебя наши не устраивают?

— Ужас. Это ужас. Нет, нужны хорошие, товарного качества — массовые, но хорошие. Как минимум несколько сортов — от резины для крайнего севера до дождевой, демисезонной и летней, шипованной, с разными рисунками протектора и разными характеристиками упругости. В свой проект машины я встроил систему АБС — самый дорогой блок в ней, и ему нужна приличная резина.

— Ладно, с резиной мы что-то сообразим — насядем на промышленность.

— С заводом я могу помочь — но самое главное — нанять французов, чтобы они модифицировали АЗЛК под этот проект. Проект завода я дам, документы, всё до мелочей — тонны бумаги.

— Почему бы самим его не построить? — спросил Шелепин.

— Потому что иначе придётся действовать как Берия с атомным проектом. Иначе не косячить они не могут, а потом ещё после запуска завода лет десять его достраивать и ремонтировать — это не вариант. Я дам всё — станки, электронику, роботов, лазерную сварку, ЧПУ, от французов требуется только тяжмаш и более-менее качественная постройка. За неё деньги будут уплочены заранее.

— Сами не можем цеха построить, — вздохнул Косыгин, — позорище.

— Административные проблемы. Споры, разговоры, демагогия, поиски виноватых, крайних, взятки, оформление тонн документов, справок, запросов, разъезды по всему союзу в поисках нужных деталей и вещей... нет, эта производственная драма не для меня. Нужны люди, которые не только не понимают нюансов работы в СССР — которые к счастью и не хотят их понимать. Сказали сделать — сделают как по инструкции, и всё. Жаль немцев нанять нельзя. Хотя... нанять то их как раз таки можно, для строительства завода.

— Значит, договорились. Сколько денег вы можете выделить?

Я подумал. Так, у меня конечно есть — но такой проект будет стоить дорого.

— Давайте так — миллиард, на строительство завода Рено, и желательно не как в тот раз — где-то у чёрта на куличиках, а поближе к Москве. Децентрализация производств при тотальной централизации власти — приводит к периферийности, а значит и удалённости всех производственных мощностей. Ну например, в Липецке или Туле, или других сопредельных областях. Завод АЗЛК нужно строить с юга от МКАДа, то есть километрах в десяти от городской черты. На него я могу выделить ещё пятьсот миллионов — это при том, что промышленных роботов, электронику, ЧПУ, лазерную сварку и некоторые станки, особенно тяжёлые и дорогие — я организую сам. При строительстве необходимо действовать быстро, производство комплектующих можно заказать строить немцев или итальянцев. Желательно немцев — им я верю больше — итальянские машины на наших дорогах даже со всеми усилиями КПСС не прижились. А немцы оказались очень живучими и качественными.

— Какой срок ты отводишь?

— К лету заводы должны уже работать. Советским рабочим тоже придётся напрячь все силы — потому что в чистом поле завод не положишь — нужна инфраструктура, и нужны рабочие. Вроде у нас восточная германия в союзниках до сих пор ходит?

— Ходит.

— Оттуда рабочих можно нанять? Хотя бы несколько строительных организаций, чтобы они занимались работой. Им нужно обеспечить размещение — и не как советским рабочим. Я уже говорил — советский союз губит в том числе то, что проблемы решаются по-военному — "терпи, солдат!". А немцы или французы вас с порога пошлют в задницу, если вы им предложите такие же условия работы и размещения, как советским рабочим. Придётся наладить выпуск бытовок на базе контейнеров, я могу предварительно послать строительных ботов для строительства бытовок. И сделать для них одежду и другую спецовку, инструмент.

— Хорошо, действуй. Но сначала нужно договориться и подписать документы.

— Это да, это точно. Но документы дело десятое — Де Голль хочет сотрудничать с союзом. Вы должны это особенно ценить — потому что кроме него мало кто на западе вообще хотел бы с Русскими вести дела. А всякие арабы, которые жопу пальцем подтирают — это особо ценные партнёры для Брежнева, а не для вас. Американцы его выкинут и возьмут Францию под контроль, к сожалению. Демарш франции будет продолжаться недолго.

— Как думаешь, можно что-то сделать? — спросил Шелепин у Косыгина.

— Не знаю.

— Деньги, им нужны деньги. СССР остался круто должен французам, — покачал я головой, — я могу решить этот вопрос.

— Как?

— Элементарно. Беру золото, серебро, платину, бриллианты и прочее в поясе астероидов, закидываю это в советскую землю в нужном месте — вы посылаете туда людей, они находят месторождение золота, все довольны. Этого аккурат хватит, чтобы расплатиться с французами, золотом, как и брали. Это будет идеальным фоном для улучшения отношений с Французами — с итальянцев всё равно ничего поиметь нельзя. А под шумок — я сделаю Францию центром распространения наших технологий, о которых говорил минут десять назад.

Мы помолчали. Я налил товарищам пивка, и себя не обидел. Но совсем немного, горло промочить.

— А по Брежневу скажите ему так — деньги я дам в долг без процентов и сроков — но только при условии, если выберут Рено, а не фиат. Нахер нам нужна эта итальянская колымага, которая и в италии то прожила недолго и быстро вышла из моды и снялась с конвейера. Нужен вариант с долговечной машиной, которая может десятки лет производиться. Хотят экспортировать — бога ради, мы купим некоторые их товары для продажи у нас в магазинах. Но завод — нет.

— Как, интересно, презентовать Леониду Ильичу твою щедрость? — спросил Шелепин, — он ведь сразу решит поступить по-коммунистически — то есть отнять и поделить.

— Пусть приходит и отнимает — и удачи ему тогда на рынке, пусть барахтается как хочет. А какой-нибудь заводик в Австралии продолжит выпуск и развитие товаров.

— Ему это не объяснишь.

— Коммерция есть коммерция — нам дали возможность зарабатывать — мы заработали, и проявляем чудовищную, невиданную, немыслимую для мира коммерции щедрость — делимся деньгами с государством. Но и этого мало? Это уже не наглость, а дебилизм. Лучше подайте это как то, что экспериментальные коммерческие предприятия заработали достаточно денег, чтобы построить завод, не влезая во внешние долги. А внутренние кредиторы более лояльны к правительству, чем внешние.

— Это может прокатить. Особенно если это сделать в виде доклада на ЦК, но это уже ваша епархия, товарищ Косыгин.

— Понял. Сделаю, никаких проблем, — кивнул Алексей Николаевич, — будет несложно.

Моя идея была довольно проста. Я бы и сам мог построить завод — да, вышло бы не мгновенно — но ремботы и стройботы справились бы.

— Проект придётся двигать очень серьёзно — начнём с обеспечения рабочих жильём и хорошими условиями труда. Работать придётся зимой — понадобится обеспечить им комфортное проживание, автобусы до места работы, строительство домов для рабочих, обустройство для домов — вплоть до бытовой техники, еды, и всего прочего. Не будут же они стоять по очередям и искать кусок колбасы?

— Это мы обеспечим.

— Вот и хорошо. Я всё равно помогу с этим всем, чтобы не тратить валюту — телевизоры, видеомагнитофоны, отделку жилых помещений и сами помещения могут сделать мои стройботы. Они довольно эффективны — сделают быстровозводимые лёгкие дома, со сроком эксплуатации не больше десяти лет — временное решение, и бытовки в контейнерных модулях. Я могу подогнать медь на кабели и сами кабели — электросистему я настаиваю делать сам — уже ознакомился с правилами в СССР — это тихий ужас. Провода в хреновой изоляции, не подписаны, щитков и автоматов недостаток, мощность сравнительно небольшая, продуманность ниже среднего... Кстати, поезда для доставки из Франции всего необходимого и рабочих — тоже нужно сделать новые.

— А обычные им не подойдут? — спросил Шелепин.

— Не думаю. Вот что, проект я могу хоть сейчас отгрузить. Договаривайтесь. А лучше я сам поеду на Ситроен и заеду на Рено, вместе с документами и проектами — и мы там обо всём договоримся.

— Тогда тебе нужно оформить дипломатический паспорт.

— Не стоит, у меня есть британский. Мне хватит и его.

* * *

И правда, пришлось лететь во Францию. Причём лететь срочно — потому что проект пришлось менять буквально на ходу — коммунисты работали медленно. Им полгода подождать — вообще не проблема — а мне нужно было расправиться с этим делом в максимально сжатые сроки. Именно поэтому корабль уже начал на литейке переплавлять сталь и медь, изготавливать кабели и провода, арматуру, швеллера и прочее, и всё это складировать в трюме, подготовив к транспортации.

Вылетел в Париж я немедленно, установил только новый язык в программу-автопереводчик, которая немного убирала языковой барьер. И вот, прошло два дня — и я сижу в приёмной министра в Париже, и жду своего часа. Сюда же вызвали представителей автомобильной промышленности — они сидят рядом. Вскоре девушка в деловой такой юбке и больших очках вышла, посмотрела на нас и сообщила, что месье ожидают.

— Пойдём? — кивнул сидящим рядом.

— Вы тоже туда?

— Именно.

Министр с утра видимо не может без кофе. Я зашёл первым.

— Добрый день, месье...

— Карлайл, — улыбнулся ему.

— Жак, Филипп, доброе утро, — министр поприветствовал двух других как старых друзей, — месье Карлайл прибыл к нам из Советского Союза. Только почему англичанин?

— Так получилось, что именно я занимаюсь такими переговорами, — кивнул я ему, — Вы, я так понимаю, представители от Рено и Ситроен?

— Да, — ответил тот, что Жак, — я представляю Рено.

— Ситроен, — протянул руку Филипп, — приятно познакомиться. А как вас зовут?

— Вильгельм Нортон Карлайл Четвёртый, — вальяжно представился я, — но я предпочитаю просто Вилли. Не люблю всех этих заморочек.

— Вы хотели обсудить с нами проблему советов с постройкой завода? — спросил министр, — есть ли какие-то подвижки, и почему из посольства не сообщили?

— На этот раз подвижки есть своеобразные. Вы же понимаете — в деле имеется изрядная доля политики. И я хотел бы сообщить это и нашим партнёрам, — улыбнулся им, — Как вы знаете — СССР ведёт так же переговоры с Фиатом.

— Да, это верно. Хотя эти итальянцы вряд ли смогут сделать что-то приличное.

— Давайте будем с вами честны — в советском правительстве есть не одна политическая група.

Мы сели, я продолжил:

— Первый секретарь Брежнев склоняется к итальянцам — но это плохой вариант. Лучше ездить на лошади, чем на итальянской машине, по крайней мере — дешёвой.

Господа заулыбались. Я продолжил:

— Второй секретарь партии — Шелепин, и министр финансов Косыгин, и ещё много людей в правительстве считают, что ваш вариант будет лучше со всех сторон.

— Это правильно, — поддакнул Филипп.

— Но первый секретарь главнее. Хотя он и не обладает монополией власти. Я прибыл не от лица правительства, потому что я не работаю на Брежнева и его друзей. Я представляю ту часть советского руководства, что склоняется к партнёрству с вами. И что немаловажно — платёжеспособному руководству — если Брежнев и держит в руках власть — то деньги — в наших руках. Министерство финансов, и прочие органы экономики.

— То есть политическая власть у первого секретаря, а экономическая — у второго? — спросил Жак, — я правильно понял?

— Правильно. Скажу вот как — у нас есть некоторые технологии, которых нет ни у вас, ни у кого. Они создавались специально для космической отрасли, поэтому не были распространены. Гриф секретно с них снимут.

— Вы это можете?

— То, что Шелепин и глава КГБ — давние друзья, это известный факт. Я говорю о технологиях промышленных роботов, особо точных станков с программным управлением, микроэлектронике, микрочипах, если быть точнее, гидроабразивной и лазерной резке металлов, лазерной сварке — которая даёт лучшее качество швов. Хотя и стоит каждый аппарат как авиалайнер. Это всё у нас есть — и мы рассчитывали при строительстве нового поколения заводов задействовать всё самое лучшее, что у нас есть. Новая машина должна на голову превосходить аналоги не только сама по себе, но и по технологиям производства.

Товарищи важно закивали. Жак спросил:

— Где это можно увидеть?

— Если хотите — можно увидеть в союзе, на производстве компьютеров и электронных часов. Поэтому я приехал, чтобы обсудить с вами реальные предложения и положение вещей — правительство СССР додавят до нужного решения, это дело техники.

— И что вы хотите? — спросил министр.

— О, хорошо. Прежде всего — мы зарабатываем немалые деньги на микроэлектронике и я, а так же мои партнёры смогут предоставить советскому союзу всю необходимую сумму, то есть обойдёмся без внешних займов. Я бы хотел обсудить строительство завода для крайне массового производства модели Рено-16. В СССР после войны только-только оправились — двадцать лет коммунистам было не до легковых автомобилей. Теперь нужно насытить рынок запредельным количеством машин — то есть выпускать их крайне массово.

— Это можно сделать, — кивнул Жак.

— Я просмотрел конструкцию Рено-16, и внёс в неё девятьсот семьдесят четыре правки, с учётом нашего технологического процесса и уровня. В частности — изменил двигатель, укрепил конструкцию, добавил очень хорошую обработку от коррозии, пересмотрел и пересчитал ресурсные показатели отдельных узлов и агрегатов, унифицировал с другим проектом некоторые узлы, добавил автоматическую коробку передач. На основе этого же кузова просчитал и подготовил чертежи трёх типов кузовов — универсал, седан и кабриолет с жёсткой крышей.

— Хорошо, это значит, у вас доработали нашу машину?

— Верно. Получившийся результат обладает более мощным двигателем, и крайне вынослива для русских дорог, морозов. Главным образом изменения коснулись последствий краш-тестов — нам пришлось разбить больше двухсот ваших машин и их тестовых копий, чтобы улучшить безопасность до максимума. В руль и салон установили подушки безопасности, изменили деформируемые зоны, силовую схему сминания кузова, увод двигателя под днище при лобовом столкновении, установили пока ещё несерийный вариант конструкции антиблокировки колёс. Систему распределения тормозного усилия. Ах, да, самое главное забыл — полностью с нуля перепроектировал трансмиссию — у машины постоянный полный привод. На заледеневших дорогах советского союза без полного привода делать нечего.

— Феноменально.

— Согласен. И всё же, проект получился крайне удачный — нам удалось избавить машину от всех выявленных недостатков, отработав её конструкцию до почти идеала. Именно такая конструкция нам и нужна. Проектное название "Рено Русский". Вы вряд ли поймёте, но это игра слов — "Рено Русский" в своё время называли копию танка Рено-ФТ-17, выпускаемый в интербеллум.

— Слышал, — улыбнулся Жак, — а как это отразилось на цене машины?

— С учётом нашего оборудования — не так сильно. Нам необходим завод для крупномасштабного производства. План завода у нас есть — он так же идеально просчитан до мелочей, в нём учтено всё, проведено математическое моделирование всех процессов его работы. Мы учли то, что некоторые технологии американцы не хотят передавать в СССР — поэтому, — я ухмыльнулся, — мы поставили свои, и намного лучше. Один только цех лазерной скоростной резки чего стоит!

Жак кивнул:

— А что требуется от нас?

— Построить вот это, — я подал ему папку, — тут в общих чертах наброски — чертежи есть отдельно, и там полторы тонны бумаги. Всё просчитано до миллиметра. Необходимо просто взять и сделать всё как на чертеже. Всё учтено с учётом наличия и доступности станков и деталей во Франции. Стройматериалы и многое другое может вам поставить советская сторона — так что не придётся везти из Франции. За этот проект вы получите пятьсот миллионов долларов наличными, предоплатой. Плюс в дополнение к этому — советская сторона готова будет поставлять вам запчасти. Я сплутовал, когда сказал, что ради того, чтобы увидеть всё это — нужно ехать в СССР — у меня есть промо-ролик, который я снял специально, ожидая вашего интереса.

— Вот как? Посмотрим, посмотрим.

— Господин министр одобрит наше сотрудничество?

— Конечно, это вы решаете, — отмахнулся министр, — я соглашусь со всем, с чем согласятся промышленники.

Кивнув, я продолжил:

— А теперь перейдём к заводу Ситроен. С вами мы планировали более глубокое сотрудничество, — я достал из портфеля папку и передал Филиппу, — прочитайте.

Он открыл и пролистал.

— Красивая машина. Это советская?

— Проект пока нигде не опубликован — он известен только мне и узкому кругу лиц, которые принимали участие. Мы задались задачей создать машину нового типа — которая заняла бы более дорогую нишу, нежели крайне массовый Рено-16. Разработка велась в тайне даже от советского правительства — официально её двигатель — шестицилиндровый агрегат на сто сорок лошадей — разрабатывался для генератора питания ЭВМ. Конструкцию так же раскидали по разным проектам, чтобы никто не знал о её существовании — особенно Леонид Брежнев.

— Вы его так не любите?

— Он любит машины, и одобрил бы — но он не имеет коммерческого мышления. В отличие от более либерального и более рыночного товарища Шелепина. Это на данный момент лучшая машина в мире. Я это говорю со всей ответственностью — она прошла тысячи краш-тестов, над её просчётом трудились сотни ЭВМ в советском союзе больше года, безопасность машины на высшем уровне. Даже модифицированный Рено проигрывает ей в краш-тесте. Трансмиссия такая же, как на проекте Рено, но более тяжёлая, в коробке на одну передачу больше, двигатель на два цилиндра больше, и более крупный, в ней полно электроники, регулировки передних сидений, подушки безопасности, так же сминаемый кузов. Конструкция сделана с максимальным ресурсом — для крайне интенсивной эксплуатации даже в условиях севера, где температура может опускаться ниже пятидесяти градусов мороза.

— Это заявка на серьёзный проект.

— Это больше, чем серьёзный проект. Если вы хотите убедиться в моих словах — то самолётом вместе со мной привезли сюда две таких машины, вы можете их осмотреть. Кстати, вы, месье, тоже можете осмотреть Рено Русский — её мы тоже привезли во Францию. Они не оформлены как автомобили — поэтому на дорогах им делать нечего.

— Это отлично, — кивнул Жак, — я хочу посмотреть, что вы сделали с нашей машиной. А что у вас за предлложение к Ситроен?

— О совместном производстве этой машины. Проще говоря — это идеальный проект — он не пересекается с Рено, из-за цены — он дороже. Я бы хотел предложить вам следующее — Ситроен так же как и Рено, переоборудует завод АЗЛК для производства данной машины. Мы поставим вам электронику и все самые сложные станки — во Францию из СССР. Лазерная сварка, резка, станки ЧПУ, промышленная автоматика и робототехника — манипуляторы сборочной линии. В общей сложности это составит сумму в миллиард четыреста миллионов долларов, по их рыночной цене. Все станки и оборудование рассчитывались так, чтобы работать с имеющимися во Франции материалами — то есть чтобы для них не пришлось везти например масло или прокладки из СССР. Обычно производители делают деньги на продаже расходников — мы поступили иначе — рассчитали свои станки под ваши расходники, чтобы минимизировать ваши затраты.

— Хорошо, а от нас что требуется? — моргнул Филипп.

— Построить такой же завод в СССР. В дальнейшем будущее развитие данного проекта со стороны СССР или Ситроен — сделать доступным для партнёра. Иначе говоря — мы придумаем сделать допустим следующее поколение этой машины — мы даём вам чертежи, вы можете производить. Вы делаете следующее поколение — чертежи нам, мы тоже будем производить.

— Это выглядит слишком неравным партнёрством — зачем это вам нужно?

— Конечно же не за красивые глаза. Это называется ОЕМ — вы получаете проект, клеите на него свой лейбл и продаёте как свой — но производство может быть локализовано в СССР. Моя логика проста — СССР нужно продавать автомобили, но советские марки никому неизвестны, поэтому было бы лучше производить ОЕМ — то есть мы производим автомобили, продаём их вам, оптом, по... скажем, три тысячи долларов за штуку. Вы клеите на них свой логотип, обеспечиваете производство запчастей и гарантийное обслуживание — и продаёте как Ситроен уже по пять-семь тысяч за штуку. В общем — в полтора-два раза дороже. Выгоднее было бы поставлять во Францию машино-комплекты и комплектующие для последующей сборки на ваших заводах итогового продукта.

— То есть мы на этом хорошо заработаем?

— Именно. Я говорил — Косыгин и Шелепин — не контуженные теорией Маркса-Ленина, они понимают, что такое бренд, и как работает рынок. И какое место в действительности занимает СССР на мировой экономической арене — это бедная, хорошо вооружённая страна с большим потенциалом для сотрудничества и развития. Вам будет выгодно делегировать итоговое производство в СССР — ведь в СССР относительно низкая оплата труда, есть огромные залежи ресурсов — металлы, включая редкоземельные, и много атомных электростанций и углеводородов — то есть цена энергии и металлов ниже, чем во Франции. А вам останется выпускать сравнительно небольшие серии автомобилей, сконцентрировав свои финансовые мощности на разработке новых моделей и совершенствовании их. Впрочем, и с этим мы можем помочь — в советском союзе есть вычислительные центры и ЭВМ, которые могут помочь вам в проектировании. Мы уже перешли в отдельных отраслях на полностью компьютерное графическое проектирование и моделирование — например, при разработке топологий однокристальных микропроцессоров.

— Звучит красиво. И очень выгодно.

— Согласен. От Рено нам нужно насытить свои внутренние нужды недорогими и качественными автомобилями — желательно при этом, чтобы их было три-четыре разных модели, чтобы автопарк не состоял из одной машины. А вот с вами мы хотим сотрудничать долговременно и совместно делать деньги. И даже готовы отдать вам проект очень, очень хорошей машины. Она проектировалась изначально в расчёте на глобальный рынок — в ней продумано и просчитано всё. Ни одну машину в мире не испытывали так много, как этот проект.

— Мне этот вариант видится просто золотым дном. Но почему коммунисты не хотят сами попробовать выйти на рынок с этой машиной? Они бы получили успех!

— Французские машины более известны, у вас есть репутация и бренды. У нас международно известных брендов нет. Мы ставим перед собой такую финансово-политическую цель — чтобы при открытии границ и свободной продаже в СССР машин всех марок — советская автопромышленность могла не только выдержать конкурентную борьбу, но и составить не меньше половины внутреннего рынка машин в СССР.

Ребята засуетились и удивились.

— Вы думаете, это произойдёт?

— Рано или поздно. Хотя вряд ли мы когда-то подружимся с советами. Я об этом писал как-то в своей книге, может быть, вы читали? — спросил у них, — могу подарить экземплярчик. Говорят, у Суслова, когда он её прочитал, случился инфаркт и второй человек в СССР отправился на пенсию, лечиться. А его место занял товарищ Шелепин. Человек крайне прагматичный и очень желающий развивать свою цивилизацию. И более дружественный к Франции, чем к итальянцам, в отличие от Брежнева.

— Это хорошо. Мы почитаем, — сказал министр, — я лично читал ваши книги все, они крайне интересны и предложенная вами геополитическая теория не имеет себе равных. Месье Де Голль тоже с ней ознакомлен и даже писал рецензии в нашу прессу.

— Польщён. Надеюсь, он меня не разносил, — хохотнул я.

— Что вы, он написал, что это очень трезвый и необычный взгляд на политику. Собственно, поэтому я получил от него предписание оказывать вам содействие во всём. Как-нибудь он обязательно найдёт время с вами познакомиться — сейчас его нет в Париже.

Товарищи производственники заинтересовались.

— Вернёмся к нашим машинам. Предложенный мною вариант ОЕМ-производства просчитан математически, логистически, есть данные, что где нужно достроить, есть образцы договоров. Но и от вас потребуется немало — а именно — постройка заводов комплектующих и автомобилей. Мы предоставим вам готовый проект завода, а так же обещанное оборудование лазерной резки и сварки металла, промышленную робототехнику, промышленную автоматику. Это всё необходимо, чтобы вы не зависели от поставок запчастей из СССР и могли ремонтировать и продавать запчасти владельцам машин здесь, во Франции.

— Вы слишком о нас заботитесь.

— Я не представляю здесь советское государство. Я бизнесмен, миллиардер, я хочу создать проект на два государства — совместный, который приносил бы свою долю прибыли всем — и вам, и советам, поэтому в равной мере забочусь обо всех сторонах. И прибыль рассчитываю так, чтобы вам досталось поровну. СССР получит рабочие места и рынок сбыта своих товаров — а вы — крайне прибыльный проект. А что до вас, месье Жак, с предприятия Рено, то если вы заинтересованы в аналогичном сотрудничестве — мы будем рады рассмотреть варианты. Но в СССР сейчас острая нехватка автомобилей — поэтому собственные нужды нужно удовлетворить. Хотя можно расположить в СССР завод Рено, действующий под вашим брендом и под вашей торговой маркой, который находился бы... буквально через дорогу от его советского аналога, и выпускающий уже полноценные лицензионные запчасти, кузова, комплектующие и так далее. Это другая форма сотрудничества. Советские рабочие не такие требовательные в оплате труда, но за ними нужен глаз да глаз, их нужно воспитывать. Советы этим уже занимаются крайне интенсивно.

— То есть будет страдать качество?

— Вообще да, тут вопрос стоит не совсем так, что есть плохие и хорошие рабочие — советский человек привык жить в советском обществе — в котором нет достаточной мотивации, так как коммунизм, все дела, все равны, социализм... Поэтому они плохо мотивированы — и оттого даже если многие из них ничем не уступят любым другим рабочим — часто делают свою работу плохо. Но заплатите им во франках, обеспечьте приличные условия труда и активно меняйте рабочих, которые плохо справляются — и вы увидите чудеса. Хорошо мотивированные советские рабочие и космические корабли делают на зависть всем, если чувствуют ответственность за свой труд. Это локальная специфика работы — нужно, чтобы они понимали, что рынок — это не советская плановая экономика, и капиталист — не будет с ним нежничать и упрашивать работать хорошо — не хочет делать нормально — дверь в той стороне. Если кому-то просто хочется хорошо жить и плохо работать — дверь в той стороне, если накосячили — сопли подтирать не будут — дверь... ну вы поняли.

— Понял, — улыбнулся Жак, — это интересно.

— Они хорошие работники. У меня было в подчинении всего три сотни — поначалу они тоже были расхлябанными — но я их замотивировал, объяснил важность нашей работы, уволил некоторых, и они подтянулись и перестали лениться. Поняли серьёзность происходящего — и уже некоторое время я на них налюбоваться не могу. Так что можно расположить завод Рено в СССР, и привозить либо машинокомплекты, либо уже собранные машины во Францию — и получать солидный куш.

— Хорошо, мы обсудим эти предложения. А производство... как вы его там назвали, ОЕМ?

— Это тоже возможно. Однако у советов есть огромная неудовлетворённая потребность в машинах — и чтобы не увеличивать инфляцию — они должны быть сверхмассовыми. Нам нужны десятки миллионов автомобилей Рено-16, примерно двадцать миллионов в разных типах кузова. Люксовые хэтчбэки вроде безымянного проекта — вряд ли нужны в таких объёмах — именно поэтому я предложил месье проект ОЕМ-производства — плюс у нас уже есть все технологии, ключевые — и сам проект машины. В вашем случае — мы тоже вас не обидим.

— Тогда мы согласны с постройкой завода, а вот постройку завода Рено — нужно согласовать с руководством.

— Мы с ОЕМ согласны. Я возьму на себя смелость и риск и соглашусь от имени руководства, — сказал Филипп, — этот проект выглядит слишком жирным, чтобы можно было рисковать.

— Тогда по рукам. Ах, да, Министр, вы напомнили мне о больших деньгах — я так же уполномочен, неофициально, попросить вас сообщить месье Де Голлю, что вопрос с госдолгом СССР по поводу старых долгов Российской Империи вопрос решён.

— Простите?

— Я не могу об этом говорить публично, так как я не представляю руководство СССР. По крайней мере — я представляю часть руководителей советского союза, и советской экономики. Поэтому прошу вас передать ему — что вопрос с выплатой будет решён в ближайшем будущем.

— Вот как... интересно... как?

— В СССР обнаружили месторождение золота — довольно крупное, но легкоизвлекаемое. Я понимаю — в политике всякое было — и большевики долгое время склонялись к мнению, что в Антанту затянули Россию, столкнув лбами с Германией. Потому что в первую мировую конфликты европы в целом Россию не касались, и претензий к Германии у Империи не было — поэтому они искренне полагали, что долговые обязательства они могут не возвращать, мол, разнесли полстраны вступлением в антанту, и мы же ещё должны за это заплатить. Да и времена тогда были, когда самим жрать было нечего и строительство индустрии для выживания в будущей войне было важнее долгов. Такие вещи нужно оформлять заранее, и не ссылаться на другое политическое мнение. Долг будет возвращён по мере добычи золота, полностью, и так как был взят в виде золотовалютных облигаций — то и возвращён будет металлом, золотом, серебром, платиной. Если месье Де Голль пожелает — он может получить за половину рыночной цены советские микрочипы и ЭВМ, и сделать неплохой гешефт на их использовании и продаже французской промышленностью. Сейчас я понимаю, они не вышли на широкий рынок и в стадии подготовки к этому — но вскоре они станут очень известны на рынке, так же, как наши электронные часы.

— Я передам, — кивнул министр, — странно, что эти новости привезли вы.

— Ничего странного нет — это не предложение от лица правительства. Это предложение от части правительства. Если оно будет принято — то эта часть правительства начнёт действовать и продавит соответствующие решения. Если нет — то всё будет так, как хочет Брежнев. Сегодня у нас есть микроэлектроника, космонавтика, производство энергоносителей и энергии — а вот деньги коммунистам взять неоткуда — плохи они в бизнесе, поэтому готовы делать щедрые предложения, лишь бы уменьшить отток золота из страны. Это, конечно же, не касается нашего партнёрства в автомобильной сфере — здесь мы платим заранее и в полном объёме.

— А как вы считаете, это нормальное предложение?

— Коммунисты цепляются за валюту, — пожал я плечами, — и ради этого готовы устроить распродажу активов, которые ранее не подлежали продаже за такие деньги, чтобы сохранить при себе золото. Оно нужно для экономики — они закупают зерно, и им нужны новые технологии в сельском хозяйстве — серьёзные шаги вперёд. Кстати, месье Жак, о сельском хозяйстве — чуть не забыл! Коммунисты так же очень озабочены производством тракторов и спецтехники, и фермерским оборудованием для сельского хозяйства. И были бы рады сотрудничеству с Рено Агро. Естественно, весьма выгодном сотрудничестве для вас. Сумма, которую мы можем выделить на этот проект — пятьсот миллионов долларов США, или в золоте и других валютах.

— Хорошо, это можно устроить, — с радостью сказал Жак.

— В Липецке есть небольшой тракторный завод — он технически отсталый, оборудование давно устарело, однако, в этом же городе есть большой металлургический комбинат и проблем с металлопрокатом в нём нет, можно купить прямо с завода в любых объёмах. Мы могли бы договориться о следующем — вы строите завод и даёте лицензию на производство некоторых образцов собственной техники. Для суровых русских условий придётся производить собственные образцы, они у нас есть. Мы готовы заплатить вам четыреста миллионов за строительство завода "под ключ", если часть оборудования будет наша — то триста миллионов, этот вариант нулевой маржинальности — то есть что так, что эдак — ваша чистая прибыль составит около ста десяти миллионов. Я бы посоветовал второй вариант, так будет меньше мороки и доставок.

— Какие тракторы вы хотите там выпускать?

— Тяжёлые, сочленённые или гусеничные машины... секунду, где-то у меня были фотографии прототипов...

Чертежи и фотографии салона заставили товарищей французов слегка прибалдеть. Это был комфортабельный дворец по сравнению с местными тракторами.

— Нравится?

— Не то слово. Кабину по крайней мере вы сделали очень хорошей.

— Она ещё лучше, чем вы думаете. Шумо и виброизолирована от корпуса, снабжена независимым отопителем и кондиционером, воздушными фильтрами, аудиосистемой, электроники в тракторе — на пять тысяч баксов. Двигатель триста тридцать лошадиных сил, очень надёжный и относительно сложный агрегат. Конструкция хорошо продумана — это не как у коммунистов в рекламных роликах — она правда хорошо продумана и надёжна. Трактор — конфетка. Проект у нас есть — а завода под него нет — поэтому мы были бы рады предложить Рено Агро партнёрство — вы строите завод, мы предоставляем образец, который на пять-десять лет опережает уровень конкурентов. И может составить основу для будущего производства в будущем — ведь тракторы это утилитарная техника, её не меняют, когда круглые формы и фары с лампами накаливания выходят из моды... Предложение к вашему руководству простое — строительство завода в Липецке, производство там тракторов и всего спектра навесного оборудования — вы получаете бессрочную лицензию. Мы в свою очередь получаем завод и удовлетворяем собственные нужды, все довольны. Ах, да, и необходимый станочный парк — кузовные штампы, агрегаты для резки, сварки, некоторые станки — на сумму около ста миллионов — мы вам поставляем.

Он задумался.

— Предложение выглядит очень хорошо. В чём подвох?

— Нам нужен не рынок, нам нужно удовлетворить собственные нужды. Поэтому мы делаем такие предложения. Рынок и продажи заберите себе — а нам постройте завод. Кстати, господин министр, если французские фермеры так же окажут некоторое содействие сельскому хозяйству СССР — очень отсталому, честно говоря, хозяйству — то мы тоже в долгу не останемся.

— О какой помощи и суммах речь?

— Птицефабрики, молокозаводы, производство сыра, технологии обработки и хранения зерна и овощей, технологии производства удобрений. Россия большая, и зерна всегда в России производилось достаточно много — но сейчас сельское хозяйство отстало от роста населения и промышленности — и Русским снова нужна помощь Франции. Если ваши промышленники, строители, готовы построить в России фермы и фабрики — мы можем рассмотреть их проекты и предложения — и щедро заплатить за их работу. В случае же с тракторами — мы предлагаем совместный проект. Вам достаётся проект, которым вы можете распоряжаться как своим и часть, особенно технологически сложная и самая дорогая часть оборудования для его производства, а нам — нужно построить завод, с хорошей оплатой всех участвующих лиц.

— Договорились, — министр протянул руку, — это щедрое предложение. Официальные документы, я так понимаю, будут позднее?

— Совершенно верно, этот проект — нужно представить в политбюро — весной будет съезд — коммунисты будут принимать план развития на ближайшие пять лет — и к этому моменту нужно заключить все договора, чтобы включить в план все необходимые затраты на ближайшее будущее с нашей стороны. Времени на то, чтобы думать и обсуждать у нас нет, нужно действовать быстро.

— В таком случае нам понадобится где-то неделя на обсуждение всего проекта и мы примем решение, — сказал министр, — оставьте свои контакты, чтобы мы могли связаться с вами в обход посольства.

— А, это легче всего по спутниковому телефону — номера на визитке, — я подал пластковую карту-визитку, — обращайтесь, если что. Мы займёмся подготовкой к работе.

— Какой подготовкой? — не понял министр.

Типичный француз, кстати, пожилой, деловой, немногословный, и очень добродушный на вид.

— Нужно подготовить место для размещения рабочих, рабочие посёлки, и всё необходимое. Фундаменты и инфраструктуру можно начинать строить уже сейчас. А вас мы будем ждать, когда решите.

— Права отказаться вы нам не оставляете?

— Оставляю, но в этом случае вместо вас в проекте будут участвовать итальянцы. Они на грани банкротства, поэтому всеми силами цепляются за эту сделку.

— Я понял, — Жак встал, — в таком случае мы изучим ваши проекты и договора и примем решение в кратчайшие сроки.

— Хорошо.

* * *

Ещё бы они отказались! Сказать, что сделка им выгодна — нихрена не сказать — количество плюшек для них удвоилось, но зато и от них потребуется более активное участие.

Строительство заводов необходимо — мои боты уже начали делать самое главное — на выделенных площадках расчистили место, возвели заборы, и сейчас там был ад — летали строительные дроны и делали рядом со стройплощадками временное жильё для работников, вычищали котлованы земли и загружали туда крайне плотную материю. Можно было ждать осаждения фундамента несколько лет, а можно поставить на землю что-то огромное и надавить с помощью гравитационных излучателей, чтобы землю тщательно утрамбовало.

Строительные боты большие — они строили коммуникации. Место под завод утвердили — хотя сначала хотели сделать в Тольятти, но город на отшибе и концепция раскидывать стратегически важные предприятия — без раскидывания центров власти — это не вариант.

В итоге выделили землю в Липецкой области — место хорошее, рядом крупный металлургический комбинат, имеется вся железнодорожная инфраструктура — зимы холодные, летом тепло, аграрный регион, черноземье. Площадка была огромной, отделена от города пятнадцатью километрами и лесами. Строительство завода, который должен получить не аббревиатурное название — уже началось, по сути — туда свозили стройматериалы и некоторые станки, которые я ранее обещал сделать. Этот проект курировал Анатолий — друг и надзиратель Воронова. За отсутствием кадров — в ход шло всё, что под руку попадётся — Анатолий должен был организовать вывоз людей, ограждение территории, и решать тысячи мелких проблем, связанных с местным начальством.

Несмотря на то, что зима, сугробы, морозы трещат — уже построили ТЭС — это сделали мои стройботы.

Строительство, развернувшееся там — удивительно. Я переместился из номера своей гостиницы на объект — проследить, как продвигается. И оказался на вершине крупной смотровой вышки, высотой метров двадцать пять, с широкой площадкой и козырьком, ветрозащищённой, с прожекторами. Раскинувшийся пейзаж меня порадовал — место под строительство цехов уже бетонировалось — и в нём делались подземные коммуникации. Фундаменты под станки устанавливались, сверху это напоминало огромное поле, почти от горизонта до горизонта, из проплешин. Стучали огромные сваезабиватели, прожектора освещали строительную площадку. Чуть поодаль стояло огромное крупное здание — оно имело вид круглый, рядом несколько квадратных коробчатых бетонных зданий. Это была электростанция — первое, что надо было создать на стройплощадке — и это была ГТЭС и ДЭС собственных нужд. И ещё несколько аккумуляторных залов с ними.

За электростанцией находились громадные хранилища нефти и газа — и те и другие имели вид шарообразной гигантской цистерны, стояли в ряд. Газохранилище было расчитано на длительное хранение сжиженных газов. От них трубы через распредстанции шли к электростанции. Я сел на небольшой стульчик тут и разглядел в бинокль саму станцию.Внутри было установлено множество крупных дизельных двигателей, по мегаватту мощности каждый, пятьдесят таких двигателей, автоматизированные, малообслуживаемые, и вся электроаппаратура их подключения и обеспечения питания, причём качественного питания.

От электростанции провода тянулись на заводскую подстанцию — и уже соединялись вне завода рабочими местной коммунальной сферы с городскими сетями. НЛМК в своё время тоже потребовала строить и свои генераторы, и подключиться к электростанции.

Дома для рабочих строились в десяти километрах от площадки — в небольшом импровизированном поселении под Липецком — туда не долетал шум стройки и место было красивое — леса, поля, чернозём, яблони, летом там красиво. В рабочий посёлок шли подземные коммуникации — электроснабжение и водоснабжение. Водой завод снабжала местная река, из которой отбирали необходимое и на очистительную станцию.

Зазвонил телефон.

— Добрый вечер, Александр Николаевич, — я поёжился, — ну и холодрыга в России.

— А ты в России?

— Я на строительстве объекта в Липецке, — пояснил ему, — что мне делать во франции?

— Говорил с министром?

— Он был очень немногословен и не участвовал в разговоре. Если коротко — то даже дурак и тот не откажется от таких условий, которые я им дал. Технологии, проекты, станки, деньги — всего достаточно. Уверен, они будут искать только подвох.

— Хорошо, молодец. Справился.

— Тоже мне работа. Александр Николаевич, можно как-то поторопить Леонида Ильича — у меня тут электростанция уже вошла в рабочий режим, посёлок строится, фундаменты почти готовы, площадка идеально подготовлена — через несколько дней — точнее через три дня — будем ждать приезда советских рабочих. Сообщите Леониду Ильичу, чтобы думал и решал быстрее — желания раскачиваться несколько месяцев или лет у меня нет.

Шелепин заверил меня, что вопрос будет решён сегодня же. И хорошо — потому что и правда не хотелось тормозить с этим. Даром столько сил и средств что ли потрачено? А пока что я хотел как следует развлечься — у французов есть большая испытательная площадка, которой пользовались и Рено, и Ситроен, и там же проводили гонки. Поэтому я покинул стройплощадку, убедившись в наличии тяжёлых кранов и нескольких сотен экскаваторов, грузовиков и другой спецтехники, и появился в своём номере в Париже. Откуда поспешил скорее отправиться в грузовой терминал аэропорта.

Нужно было организовать перевоз автовозом прототипов на испытательную площадку — а заодно и своей скромной ласточки. Да, той самой, спортивной. Погода сейчас во Франции хорошая — снега не было, прохладно, не сыро, то есть самое то, чтобы проехаться с ветерком.

* * *

Ветерок — это мягко сказано. Да и вообще — модифицированный хайрон против нынешних спорткаров вроде феррари — такое себе. Из-за подвески и отсутствия АБС и прочего — гонять на нынешних машинах просто небезопасно. Да и на этой тоже небезопасно, но чего не сделаешь забавы ради — я уже минут двадцать наслаждался неспешной поездкой по дороге прямо за автовозом, пристроившись в хвосте. Доставку прототипов взяла на себя местная транспортная компания, стоило лишь показать пачку франков. С заводом Рено мы договорились заранее — посмотреть на прототипы приехали несколько десятков человек. Прототип для Ситроена — был тут же, а я подъехал к людям с помпой, так сказать. Вылез.

— Доброе утро, господа!

— Месье Вильгельм! — меня заметил уже знакомый Жак. Жак Нику, заместитель директора компании и важный человек в ней. Я обошёл свою машину, пожав ему руку.

— Как я и обещал — оба образца доставлены на испытания. Хотите прокатиться?

— Конечно. Но сначала хотел бы узнать, что у вас за машина?

— Это моя личная, — улыбнулся я скромно, — единственный в мире экземпляр.

— О, это очень интересно! Какой у неё странный звук.

— Шестнадцать цилиндров. Если вы любите быстрые машины — то приглашаю насладиться этой прелестью.

Рабочие начали отгружать прототипы, а Жак, с загоревшимися глазами, полез смотреть мою машинку. Он забрался на пассажирское сидение. Я сел на место водителя, закрыв дверь — холодно, всё-таки.

— О, — у него глаза начали быстро округляться, — выглядит... потрясно.

— Согласен.

Ему было интересно всё — материал, дизайн, функции многочисленных клавиш, множество крутилочек и нажималочек, заглянул всюду, погладил торпедо. На взгляд человека современного, привыкшего к современному простому дизайну — кабина этого спорткара была чем-то запредельным. Это было видно по резко округлившимся глазам месье Нику.

— Сколько она весит?

— Тысячу семьсот пятьдесят.

— Килограмм?

— Конечно.

— А быстрая?

— Давай покажу, вопросы отпадут.

Я запустил двигатель кнопкой на руле, благо тут было очень много свободного пространства, и втопил до сотни. Две с половиной секунды. Остановился, развернулся, снова втопил до сотни, затормозил.

— Разгоняется до сотни за две с половиной секунды. Две с половиной.

— Ничего себе!

— Я говорил вам про технологии, которые мы применяем, — улыбнулся я, — это то, что можно с их помощью сделать. Полторы тысячи лошадок у нас за спиной.

— Сколько? — у него по-моему начала отвисать челюсть.

— Полторы тысячи. Только послушайте этот табунчик, — я дал газу, на месте, — красота, а?

— А что это так свистит?

— Это компрессоры. Функция мгновенного разгона турбин, их всего четыре, двухступенчатые, — пояснил я, — больше внимания я уделял не скорости, а дизайну, интерьеру и экстерьеру. Как вам? По-моему получилось неплохо.

— На мой взгляд... очень и очень недурно, я бы даже сказал крайне необычно. У вас есть вкус.

— Благодарю. К сожалению, серийные машины не могут похвастаться ни такой мощью, ни таким дизайном — хотя я внёс в него несколько своих правок. Пойдём, я покажу вам всё.

В безымянном проекте салон был непритязателен — он состоял из глинистого цвета пластика, пластик кстати качественный, цветовую гамму как-то разнообразили только вставки. Никаких изысков не было — приборная панель, рычаг КПП, кресла водителя и пассажира, и задний диван. Машина была относительно простой. Первой была показана она — представителю производителя Ситроен — мы забрались внутрь, позади сели другие люди — представитель ситроена сел за руль и долго осматривал всё.

— Не сказал бы, что это выглядит дорого. Но красиво.

— Верно, это сравнительно недорогой салон. Но приличный — тут есть всё необходимое.

-С этим не поспоришь.

— Можно. Но тогда пришлось бы сэкономить на двигателе, а это нежелательно. Или поднимать цену машины — это тоже неприятно.

— Хотя дизайн вроде бы ничего такого не имеет неприятного, — не стал он дожимать тему, — что за двигатель установлен? — он его завёл.

— Четырёхцилиндровый, V-образный, объём три литра, мощность сто восемьдесят лошадей.

— Мощность приемлемая для такого класса. Что ж, попробуем её на дороге...

И мы поехали. Вёл представитель бренда — то бишь наш офисный гонщик. Но проблем с этим не наблюдалось — машина была хороша в управлении. Он заложил несколько виражей и выехал на тестовую площадку — грубая мостовая, препятствия, и многое другое, что заставило подвеску испытать самый настоящий стресс.

Однако, она справилась.

— Управляется очень приятно.

— Попробуйте хорошенько разогнаться и затормозить. Увидите кое-что.

— Хорошо, как скажешь.

Он дал газу, а потом резко вжал тормоза на полную. Машина клюнула носом, но встала на месте очень быстро.

— Задние пассажиры тоже могут пристёгиваться, — сказал я назад.

— Зачем это?

— Безопасности много не бывает. А теперь последний для этой машины тест, месье. Видите вон там стену? Давайте километров сорок и прямо в неё, лбом! Задним пассажирам пристегнуться!

— Что? В стену?

— В неё, родимую. Как видите — я с вами. Можно было бы разогнаться и посильнее, но пусть будет сорок километров — хотя рассчитано на скорости до ста.

— Ладно, но это на вашей совести!

Мы разогнались и он, перекрестившись, влетел в бетонную стену. Я вылез первым, потряхивая головой — перед машины знатно смялся, в лепёшку, водитель ещё некоторое время тряс головой и вылез следом. А задних пришлось доставать — отделались лёгким испугом.

— Так, что это за хрень?

— Это называется пассивная безопасность. И активная тоже, — я потряс головой, — ух, лет десять назад на любой серийной машине нас бы пришлось выковыривать из салона. Вы можете видеть тут несколько применённых мер безопасности — ремни с натяжителями, подушки, — ткнул я в обвисшие белые подушки, — двигатель — заметьте, как смялся капот. Двигатель сейчас съехал под днище, чтобы не влететь в салон и не сломать нам все кости. Поэтому автомобиль безопасен — смертельные случаи могут быть — но на порядок меньше, чем сейчас. Сейчас для того, чтобы умереть за рулём достаточно небольшого столкновения, которое и машину то серьёзно не деформирует.

— Так... как вы это добились? — спросил один из ехавших с нами пассажиров.

— Вся конструкция изначально рассчитана на деформации при столкновении и управляемое сминание. В кузове машины прочность выше, чем снаружи — багажника и капота, есть пять тяжёлых стальных маломнущихся профилей, которые при столкновении защищают от фатальных деформаций салон. Под крышей есть дуги безопасности, чтобы машина не сминалась при переворачивании, кресла в салоне рассчитаны на гашение прямой инерции при помощи особой упругой пластины — при ударе она обеспечивает движение кресел и гасит инерцию пассажира.

— Но... зачем такие сложности?

— Чтобы смертность снизить до околонулевых значений. А ещё я изначально рассчитывал эту машину с возможностью работы в такси — для чего необходимо обеспечить максимально возможный уровень комфорта. Чтобы рассчитать каждый из этих элементов — нужна огромная теоретическая база, крайне мощные ЭВМ, которых пока нет ни у кого — гораздо мощнее, чем IBM-360 или CDC. Позвольте я продолжу хвастаться своей работой — ведь безопасность машины — целиком и полностью моя разработка и главная её фишка — в ней установлен АБС — вы видели, как быстро она остановилась — система предотвращает блокирование колеса в торможении, то есть заклинивание и занос — машина тормозит прямо по курсу, клюёт носом, её не заносит от педали тормоза. АПС — полный аналог АБС, но на разгон — при нажатии педали газа одно или несколько колёс могут сорваться в буксование, и машину занесёт. Без неё очень трудно управлять машиной на влажной дороге, обледенелой, заснеженной. Обе системы электронные блоки управления, определяющие обороты колёс и распределяющие усилия органов управления.

— Звучит как нечто из гонок.

— АБС широко распространена в авиации — благодаря ей работают тормоза самолётов и их не носит по полосе при торможении. Изначально для них и была создана — но время такое — машины быстрее, мощнее. Эти две системы значительно улучшают управляемость и контролируемость машины — и многократно снижают риск не только смерти, но и аварийных ситуаций вообще, — пояснил я, — из пассива тут есть ещё высокопрочное армирование салона, способное выдержать кувыркание машины или опрокидывание на крышу. Инерционные ремни безопасности с преднатяжителями, гасящие импульс удара — упругий фундамент кресел — который заставляет при аварии кресло слегка подпрыгивать и смещаться. Это очень сильно уменьшает удар по позвоночнику.

— А... — у человека прямо таки взгляд стал задумчивым.

— В машине четыре экспериментальных подушки безопасности. Они разработаны для космической отрасли — чтобы товарищи космонавты себе головы не разбили при приземлении вместе с космическим модулем — мы приспособили это к машине. Технология запатентована, кстати. Подголовники активные — они могут смещаться назад на управляемый угол, чтобы вы не сломали шею при удар сзади или сбоку. Под капотом защита от проникновения двигателя и элементов конструкции шасси в салон, — продолжил я, обходя машину, — и отдельный каркас безопасности, который рассчитан на сминание последним, перед тем, как деформации дойдут до салона.

— Вы сделали почти невозможное, — сказал тот, что сидел прямо за мной, — но как?

— Рассчёты, разработки, и море вычислительной мощности. И около пятисот разбитых прототипов и отдельных моделей. Мы выработали целую науку о деформации металлов и науку о столкновениях механизмов. Наша работа не окончена — люди продолжают думать, как сделать машину ещё безопаснее. Сейчас я могу похвастать тем, что эта машина — самая безопасная в мире — в чём вы могли убедиться. Лет двадцать назад лобовое столкновение со стеной на такой скорости означало бы как минимум серьёзные травмы — а мы даже синяков не получили.

— Это верно. Краш-тесты ваша машина пройдёт блестяще, я уверен в этом. Теперь вижу, что вы нам сватаете хорошую невесту — за такой проект не жалко самим приплатить.

— Ну, начальство вас не погладит по головке за такие высказывания — ведь вы должны зарабатывать деньги. Вот эту прелесть — я и предложил вам производить в СССР. Из-за высокой наукоёмкости и трудоёмкости стоимость производства всего этого во Франции будет намного выше, поэтому производство в СССР — компенсирует ценовую разницу и позволит вывести машину на одном уровне с седанами среднего класса. Пойдёмте, я вам покажу ещё одну разработку, которая вам понравится.

Мы пошли к автовозу — машины, стоящие тут, уже изучали делегации — некоторые из делегаций приехали к нам на место аварии, и идти долго нам не пришлось. Рядом стояла и уже была снят чехол, с новой машины.

* * *

— Это что? — Шелепин сильно удивился, увидев список, который я ему подал.

— Это автомобили. Которые я купил специально для московской милиции.

— Зачем? — не понял он, — зачем нам это?

— Как это зачем? — выгнул я бровь, — конечно же, чтобы получить хоть какой-то опыт эксплуатации и главное — немного расширить палитру. Можете быть спокойны — я покупал слегка битые, слегка заезженные машины в европе и перевёз их сюда железнодорожным транспортом. Владимир Ефимович помог мне с таможней — все автомобили — мой добровольный вклад на нужды милиции.

— Это было лишнее, — сказал товарищ Шелепин.

— Считайте это своеобразным жестом, и необходимой идеологической диверсией. Брежнев же очень любит машины, понты любит, ему четырёхколёсный понт дороже всего на свете. Вот я и купил в европе подержанные машины, отремонтировал их до идеального состояния и перевёз — сейчас весь этот автопарк на пути в Москву. Мерседесы, причём некоторые представительские, Ягуары, несколько десятков Мерседес W-108, пять Феррари-250, французские дорожные спорткары, пятнадцать спорткаров Астон Мартин. Двести новых Ауди F-103, и сто восемьдесят восемь Роллс-Ройс Сильвер Клауд.

— Господи, откуда и зачем нам столько? — Шелепин натурально удивился.

— Вы пока ещё не знаток пропаганды, но поймёте, со временем. Но я могу объяснить — сейчас эти машины имеют большой понт в обществе. Вживую их мало кто видел — советские граждане неподготовлены к вторжению иномарок — они так привыкли к этому седанно-грузовичному дорожному миру, что не обращают на него никакого внимания. Это всё создаёт забавный прецедент — мы имеем очень мягкое брюшко, вы знаете, чем это заканчивается — очарованием всем западным. Ну и советские дизайнеры — если таковые вообще имеются — не чувствуя конкуренции — вообще не чувствуют нужды в дизайне. Мне нужно собрать сотни самых красивых машин в мире, и сделать так, чтобы жители города видели их на дорогах регулярно, постоянно, чтобы вызвать у людей раздражение отсталостью советского дизайна. Поэтому я купил три тысячи машин, исходя из их внешнего вида — чтобы они были красивыми, и заказал их перевозку в СССР. Тут и старомодный дизайн, плавниковый американский, и современный европейский, и старый европейский, и много чего ещё.

— То есть это пропагандистская задача... я понял.

— Согласно моим расчётам — это должно чуть-чуть расшевелить публику, в смысле москвичей, на тему задаваться вопросом — а чего это у нас не могут выпускать хотя бы сотню различных дизайнов автомобилей, потому что одни и те же марки, без всякого разнообразия просто вгоняют в тоску и уныние. А выход из этой тоски угадайте где?

— На западе, — буркнул Шелепин.

— Бинго. В идеале мы должны распинать министерство автомобильной промышленности или кто там автомобилями занимается — и получить большие результаты от дизайнеров и производственников. Вторичная цель — это немного сбавить градус восторга от западного дизайна и маркетинга, попутно подложить свинку Леониду Ильичу, который привык, что он на мерседесе тут один такой умный. Считайте это микро-нано-моделированием ситуации начала девяностых, когда в Россию хлынул поток импортного автохлама и население массово закинуло советский автопром на самое дно рынка, потому что он не то что отставал — а был просто отвратного качества, и советский автолюбитель должен был уметь сам обслуживать свою машину — и заниматься этим почти каждый день. Это не составит им конкуренции, конечно же — но должно просто вдавить их морально в то положение, в котором они должны находиться. А именно — из производителя лучших и самых качественных и самых хороших машин — переквалифицироваться в производителя второсортных микролитражек и седанов условно-сносного качества. Ещё полторы тысячи машин куплено специально для работы в Такси. И это машины Мерседес W-120. Уже старенькая, но ещё очень бодрая и очень приличная на вид модель.

Шелепин только вздохнул:

— Это будет трудно оформить.

— Ерунда. Заодно будем приглядывать, кто из чиновников потрясая своим завышенным самомнением захочет себе отхватить иномарочку, а того, кому она положена — оставить с носом. Ловлей крыс тоже надо заниматься — а мерседесы или спорткары — это такой жирный кусок, что можно уже точить топоры и смазывать верёвки мылом.

— Стоп! Давай объясни, сколько ты потратил и кому ты всё это сосватаешь?

— Целевой вклад на нужды милиции, — улыбнулся я, — не всего МВД, а милиции. И пересадить московское такси на новые машины — чтобы их не растащили сразу по своим гаражам чиновники — я их перекрасил до таможенного оформления. А что до количества — тут есть итоговые цифры.

— Прямые как палка советские элиты не понимают таких тонких материй и пропаганды. Но они всегда возьмутся судить и решать — поэтому будут против.

— Вы можете использовать это для дебатов против них — прежде всего занять позицию, что вы совершенно не считаете это каким-то шиком и обвинить их в элитарности — в принадлежности к людям, которые мыслят категориями, популярными на западе — элитность, положение, статусность... У вас ведь социализм — а значит вам глубоко плевать на эти маркетинговые качества — машина это просто машина. Машина удобная или быстрая — это удобная или быстрая машина — и всё. В конце концов — можно обвинить их в банальной зависти — что у них чайка или ЗИЛ, а следователь милиции ездит на Роллс-Ройсе. В стяжничестве, в том, что они поддались очарованию западной культуры и мыслят их категориями.

— Это будет трудно, но возможно.

— Вот и хорошо. Распределением этого автохлама занимаются соответствующие люди из минтранса, Алексей Николаевич им передал такое партийное поручение, растолкал их. Я мыслю так, — я сел в своё кресло, вытянув ноги в мягких вязаных носках на тёплый пол, — машины с упором на пассажира — такие как Роллс-Ройс — отправятся в автопарки, для работы в такси. Если они попробуют распоряжаться ими особо — то есть использовать только для своих, или возить только иностранцев — то Семичастный там уже наточил топор для таких водителей и директоров. Автомобили сегмента пониже — вроде Мерседеса или Ауди — их много, они комфортабельные, отправятся в милицию. Туда же утилитарные машины вроде универсалов Форда. И наконец, спортивные машины — быстрые, требовательные, красивые, но очень не любящие плохих дорог — предназначены для патрулирования шоссе, и в центре города. Не обидели и кареты скорой помощи — легендарный фольксваген-транспортёр, в количестве двухсот штук, переоборудован в карету скорой помощи и восемьсот пятнадцать Мерседес L319, тоже переделали в машины скорой помощи.

— Откуда так много?

— Их много разбитых было — и я их выкупал и ремонтировал. Отремонтировать до новизны проще, чем собрать с нуля. Я бы не назвал мерседес или тем более фольксваген особенно хорошими повозками — но свою функцию они выполняют, мерседесы ещё мозги не парят — при наличии запчастей и регулярного техобслуживания. В общем счёте — это будет где-то пять тысяч, из которых больше половина — легковые.

Шелепин только потёр виски:

— Умеешь же ты сюрпризы делать... ладно, цель ты объявил — я даже с ней согласен — хотя на фоне собственных производств это немного — но хватит, чтобы в Москве эти машины примелькались. Придётся тебе самому разгребать процессы передачи.

— Нет, от них меня отстранили товарищи из КГБ и минтранса. Фактически я лишился машин сразу же, как только они переехали через границу. Дальше этим будут заниматься компетентные люди — а мы должны только развивать ситуацию политически — бомбить противников аргументами и устраивать им порку фактами. Я вас не понимаю — подарил целую кучу машин — а вы недовольны.

— Одна-две это подарил, в таких масштабах... — покачал головой Шелепин, — это уже серьёзная идеологическая проблема.

— Пф. Будем потихоньку работать, чтобы это перестало быть проблемой — потому что если вам нечего своим гражданам и коллегам сказать, то как вы дальше жить собрались? СССР не планета, стране придётся жить с другими, хотите вы этого или нет. С их существованием нужно примириться. Ладно, я понаблюдаю за ходом эксперимента. Кстати, — я огляделся, — есть у меня тут кое-что интересное — вам понравится.

— Что? Ещё сюрпризы? — огрызнулся Шелепин.

— Ничего такого особенного. Немного промышленной автоматики для производства медиаконтента. Вы же теперь глава идеологии — в ваших руках все органы пропаганды. Поэтому встал вопрос — а собственно, как подтянуть матчасть? В СССР очень немного телевизоров, производство кинескопов работает так себе, электроника — разгоняется, но медленно. Поэтому я взялся за это дело всерьёз. Точнее, надо подтянуть его на высокий уровень. Контроль над медиаполем — равно контроль над людьми, равно — власть над государством. Прошлые пропагандисты плохо понимали суть своей работы — но вы должны понимать иное. Вы управляете умами людей и именно вы можете как раздуть из мухи слона, так и сжать слона в муху.

— Допустим.

— Поэтому нужно развивать медийность советского союза. Медийка — это инструмент власти, куда более обширный, чем пропаганда. Все эти "общественники" и близко не стояли с тем, что творится в интернете и что в ваших руках находится.

— Хорошо, — согласился Шелепин, явно успокоенный.

— Телевидение — сейчас единственный действенный аналог для проецирования мнений. То есть для контроля над обществом. Для страны, в которой так много держится на пропаганде — у СССР крайне плохо обстоят дела с телевидением. Необходимо создать несколько новых телеканалов, наладить крупносерийный выпуск телевизоров, организовать множество — как минимум десяток, новых радиостанций. Со всеми этими проблемами нужно справиться...

Я достал из шкафа большую коробку, а из коробки — телевизор, и ещё одну коробку. Телевизор поставил на стол.

— Нужны крупносерийные варианты вот этих двух образцов. По возможности некоторые непринципиальные детали схемы убраны в микрочип — всё для упрощения производства. В телевизоре три микрочипа, остальное обычные полупроводники. Цветной, настольный, имеются входы с видеомагнитофона, выходы на аудиосистему и магнитофон. Это не комнатный, а настольный вариант — а вот здесь — телевизор автомобильный.

Я достал из маленькой коробочки её содержимое. Это не был совсем уж микро-телевизор, у него был кинескоп в пять дюймов диагональю, динамики, передняя панелька, сам он плоский.

— Работает от прикуривателя, то есть от двенадцати вольт. Устанавливается на торпедо, относительно прост и дёшев в производстве. Хотя за компактность тоже пришлось заплатить ценой.

— Чтобы значит нигде не отвлекались от просмотра пропаганды?

— И сама пропаганда должна исключить этот термин из обихода. Это советское телевидение. То, что там сейчас творится — это результат детской наивности и абсолютного непонимания того, что люди хотят видеть. Рейтинги конечно высокие — потому что альтернатив немного. Я хочу это изменить — начать спутниковое вещание через мои спутники, полномасштабное, и в корне поменять формат телевидения, сделать его более современным. Нет например новостного канала, который показывал бы только новости, нет канала неполитического — в котором вообще не было бы никакой политики, только скажем документальные фильмы, нет канала "культура", нет много чего. Детского телеканала — и того нет. А он должен быть.

— Это мы сделаем.

— В общем, производство микрочипов и элементной базы я наладил — сборку итогового продукта тоже. Но люди смотрят не телевизор, люди смотрят телевидение — то есть всё упирается в контент, а не в средство его доставки. Способы радикально улучшить качество и подтянуть до мировых стандартов — ещё предстоит обсудить. Нам нужен глобальный телеканал — вроде будущего RT.

— А это что за зверь?

— Информагентство. Вещающее почти во всех странах мира — кроме западных, само собой — там его запретили. Подобное вещание будет тяжёлым испытанием.

— Почему же? Спутники есть, телестудию найдём...

— Это тонкая дипломатическая и медийная работа. А в СССР привыкли к тому, что все слушают про торжество коммунизма и никто не смеет посмеяться и отвернуться. Как показала практика — коммунизм прижился только как гипотеза в России — именно в России. Во всех остальных странах и цивилизациях он оказался крайне чужд, им либо хорошо и без него жилось, либо им не понятны такие дебри теорий. Там надо действовать исходя из здравой логики — и все эти славословия и громкие пропагандистские клише забыть. Нужно представлять живых людей, а не трескучую речь с трибуны про торжество коммунизма и прочее про рабочих да крестьян... — я невольно покачал головой, — лучше всего учтиться на примерах чужих государств. Тот же голливуд, при обеспечении чисто формальной свободы творчества — они грамотно создают повестку дня — иносказательно. То, к каким выводам должны прийти люди — следует не из того, что они это им скажут — а из того, какие останутся впечатления. На них работает всё — даже то, над чем смеются и стараются выставить в неприглядном свете — в итоге это окажется сильнейшим оружием в руках политиков.

— Я понял, понял, — поднял руки Шелепин, — и что ты хочешь сделать?

— Для начала — это производить вот таких малышей, — постучал я костяшками по телевизору, — это простенький недорогой телевизор комнатно-настольной модели. Наладить автоматическую сборку, автоматический монтаж и пайку элементов, а вот изготовление кинескопов — нужно раскрутить на максимум.

— Ладно, учту.

— Учесть мало, — покачал я головой, — этому делу требуется поступить так же, как с французами, то есть найти успешного производителя, например Сони. Крайне хорошая фирма, производящая крайне хорошие телевизоры — у них в планах серия Тринитрон — которая будет ассоциироваться с хорошим телевизором вообще всю эпоху лучевых трубок. Заключить с ними контракт на постройку завода для выпуска кинескопов и телевизоров.

— Есть ещё КОКОМ.

— Нам не нужна электроника. Мы можем сами создать всю начинку, даже лучше самих японцев. Более того — я бы предложил закладывать в проект производство элементной базы для продажи её японцам, для их телевизоров. Но это дело такое. Заключим контракт — организуем строительство завода где-нибудь на базе имеющегося, чтобы с нуля не пришлось отстраиваться, вызовем японцев... Да, вариант не лучший — но в производстве телевизоров с ЭЛТ-трубками особых новшеств не будет до смены их на жидкие кристаллы. То есть смысла тут сохранять технологический суверенитет нет совершенно — ЭЛТ он и в двадцать первом веке будет такой же ЭЛТ. Разница в другой начинке.

— Хорошо, сколько это будет стоить?

— Прилично — но я думаю, у нас будут деньги. Мой проект по видео и аудиомагнитофону стартовал очень бодро. Промоушеном я занимался, рекламу разместил, запись эфира плюс недорогие и массовые кассеты, плюс дистрибьюция фильмов на них — сделали их очень модной штукой. Миллиарды я на этом не заработаю, но миллионов триста-четыреста будет, где-то в этом масштабе.

— Ну и телевизоры должны быть дешевле, чем машины.

— Неее, наоборот, — покачал я пальцем, — завод машин намного проще телевизионного. Тут радиоэлектроника — тут сложные техпроцессы с производством компонентной базы, редкоземельные металлы, множество сложных процессов. А там девяносто процентов производства — это металлообработка. Шокин в последнее время очень много запрашивает для своего министерства — я ему пообещал помощь — он ею пользуется почти безлимитно. Мои производственные мощности на пределе.

— А нечего было обещать всем и всё, — хмыкнул Александр Николаевич, — а то ишь — заводы рабочим, ракеты Королёву, ещё часы делаешь и много что.

— Часы локализовали полностью. Королёву я ракеты сделал давно — несколько сборных конструкций, ему хватает пока что, чтобы строить планы. И космический корабль они свой уже доделывают — я им ещё собрал пятьдесят БЭСМ-6М9.

— Впервые слышу. Очередная модернизация БЭСМ? А Шокин там обещал наладить серийный выпуск в следующем году.

— Это микрочиповая модификация, БЭСМом она считается из соображений секретности. И внешний вид пульта БЭСМа имеет тоже из них — но построена как кластер микропроцессоров SU-2d, на основе тех микропроцессоров, что разрабатывал Старос. С значительно изменённой архитектурой, в стоечном исполнении. Кстати, у нас тут есть один экземпляр, могу продемонстрировать.

— Ладно, я засиделся, можно будет посмотреть и домой.

— Пойдёмте, я провожу. Но я не успел вам кое-что передать.

— Давай быстрее.

Я достал ящик, вскрыл, вытряхнул содержимое.

— Так, вот это часы. Внешне имитируют стандартные электронные часы, ничего необычного.

— Внешне? — Шелепин достал часики, посмотрел.

— Там есть ещё одна кнопка, нажмите.

Показался небольшой дисплей, на всю поверхность стекла.

— О, смарт-часы?

— В общем и целом да, — кивнул я, — в них есть диктофон и камера, встроенная память в шестьдесят четыре гигабайта, приложения, то есть программы — ну там разное. Калькулятор, погоду показывают, время дня и ночи, умеют играть музыку на наушники. Наушники вот.

Я показал наушники в небольшом кейсе. Они были маленькие, вставные.

— Заряжаются наушники от кейса, сам кейс от розетки, через блок питания. Хватает на сутки активного прослушивания. В них встроена гарнитура — то есть микрофоны, можно общаться — в смарт-часы встроен модем — они могут принимать сигнал с моих спутников и обеспечивать качественную голосовую связь. С них можно звонить на стационарные телефоны — шлюз установлен в ВЦ.

— Хорошо, — кивнул Шелепин, — это пригодится.

— Это не всё, конечно же. Я думаю вы разберётесь в интерфейсе — главное это продвинутая система мониторинга здоровья. Они умеют мониторить пульс, давление, уровень сахара и кислорода в крови, кардиограмму — то есть электроимпульсы сердца, датчики расширили — они могут мониторить состояние нервной системы и мозговую активность. Я открутил кое-какие датчики с медоборудования своего корабля, и прикрутил их к часам — так что они могут анализировать химический состав крови, выявлять патологии и болезни, контролировать состояние сосудистой системы, в часы встроен кардиостимулятор точечного воздействия и микрокапсула с нанитами и блок управления ими. Они могут укреплять изнутри сосуды и так же доставлять отдельные образцы ткани на анализ в устройство, влиять на сердце, исключая развитие инфаркта, инсульта и рака — трёх главных смертельных бед этого времени.

— За точность диагностики ручаешься?

— Ручаюсь. Это не такая сложная задача. Из полезного... — я задумался, — да собственно это микрокомпьютер, его можно приспособить к чему угодно. Там есть предустановленный набор программ для разных целей.

— Хорошо. Ещё что-то? — он застегнул часы на запястье, убрав в карман те, что были до них.

— Конечно. Следующая технология — лекарственные препараты, — я достал коробку, в которой было множество баночек и коробочек, — это то, что удалось воссоздать или взять со своего корабля. Там не так много, но на всех хватит. Пока я лечил Сергея Палыча, подумал о лекарствах и их синтезе — очень полезная вещь. Тоннами могу синтезировать активные вещества, которых хватит на всё население страны — если на то будет их воля, конечно. Так, тут тридцать различных лекарственных препаратов.

— От чего они?

— В основном от старости. Ваше состояние мне известно — этот ящик собран ИИ корабля специально для вас — всё необходимое в вашем положении.

— Как много то!

— Ничего, здоровья — много не бывает. Тут укрепляющие, тонизирующие, профилактические вещества — профилактика — основа основ медицины будущего. Сначала пьёте — потом не болеете, а не наоборот. До двухсот лет доживёте, ещё колонизацию марса застанете бодрым старичком, если будете применять всё что вам назначит медицинский ИИ. И вот эти вещества, — я достал серую пластмассовую банку, — это пить обязательно, по три раза в день.

— Что это?

— Нейронит. Тип лекарств такой, это один из самых популярных, которые мне удалось воссоздать после снятия ограничителей с изготовителя. Нейрониты, как понятно из названия — влияют на мозг, и предотвращают его старческие изменения — улучшают память, внимание, концентрацию.

— Что за ограничитель?

— Изготовитель — это компактная бозонная фабрика. Тут стоит углубиться в теорию вещества — вещество как элементарная частица приобретает массу под воздействием определённого бозона — то есть преобразует энергию в массу, и синтезирует из энергии вещество. Обратный процесс в виде ядерного распада вы освоили, а до овеществления — ещё очень далеко. Но если иметь возможность изготавливать всё подряд — то недалеко дойти до хаоса и анархии, и полной деградации. Поэтому изготовитель может изготовить еду, простейшие предметы быта, различную архаичную электронику — вы будете смеяться, но всё это числится в разделе детское, как образовательная археология. Все эти громадные станки, автомобили, микроэлектроника и так далее. Наглядные пособия к урокам истории.

Шелепин усмехнулся.

— Пришлось задействовать аварийные сценарии и снять ограничения с ИИ и с изготовителя, имевшегося на борту. Эта процедура заняла несколько месяцев, пока компьютер не убедился, что я действительно отрезан от общества, после чего можно было изготовить более примитивный изготовитель, реакторы, и вручную снять лицензионную защиту и шифрование с многих чертежей, имеющихся в памяти. Теперь можно изготавливать множество сложных и интересных транспортных средств, взрывчатку, оружие, наркотические вещества, лекарства из числа лицензированных и исторических.

— Ты уже делал огнестрельное оружие.

— Это компьютер оружием не считает вообще, хотя оно и опасно в определённых обстоятельствах. Самое ценное из новых товаров — это лекарства, то, что нужно вам — я вам передал, принимать в соответствии с инструкцией.

Разговор заглох как-то сам собой. Мы вышли из кабинета, который закрылся за нами сам — двери у меня были сдвижные и герметичные, как на корабле, автоматические. Не мог отказать себе в удовольствии, такие были в нескольких местах.

Мы поднялись на этаж выше по эскалатору, которым заменили, кстати, лестницу возле моего кабинета, и прошли в соседнее крыло. Залы с машинами БЭСМ работали по полной программе — товарищи программисты работали на них почти круглосуточно, никому не отдавая свою пррелесть.

А пошли мы к запертой двери в конце коридора, дверь открывалась отпечатком пальца. Зашли внутрь — зажёгся свет, и увидели — обещанный компьютер. Шелепина уже давно не удивишь ничем — понятное дело, что разница между существующими и будущими компьютерами только в вычислительной мощности. Но на этот раз всё было иначе — нашему взору предстали белые стены, белый пол, прохладное помещение, в котором стояли шкафообразные блоки — тянущиеся через весь зал, один к другому составленные в четыре ряда. Наружная панель блоков была из тонированного закалённого стекла — и за ней виднелось содержимое — множество слотов, в них мигали светодиоды, тянулось множество цветных кабелей и шлейфов от одного к другому. В комнате работала вентилляция и фильтрация воздуха.

— Выглядит внушительно, — Шелепин поправил очки, — что это?

— Это центральный мейнфрейм вычислительного центра.

Я пошёл к стенке, где была полка, и на ней стояли экспонаты, взял один и продемонстрировал:

— Вот причина нашей гордости. Это процессор BSM-100.

— Процессор?

— Да. Изначально архитектура БЭСМ была спроектирована на обычной элементной базе без микрочипов — что ограничивало эту машину вторым поколением. Она не микропроцессорная. Как вы помните из рассказа Воронова — переход на микрочипы советская электроника не пережила, то есть не сумела создать ничего конкурентного в столь жёсткой конкурентной среде. В дело включилась потребительская модель рыночной экономики — уже нельзя было просто взять и спаять себе ЭВМ из кучи деталей. Финансовые вливания от бизнеса и частных лиц — стимулировали постоянный и бешеный рост микрочипов на западе, в то время как в СССР в них не было такой уж нужды — то есть нужда была, чтобы не отстать, но в деньги разработка своей ЭВМ не конвертировалась никак.

— Я это знаю.

— Поэтому мы начали работать над советскими микрочипами и архитектурами. Старос — над процессором Star-3, и элементной базой компьютера, а я взялся за другую задачу — которой занимался, спихнув на ИИ все текущие мелкие задачи. Я занимался процессором BSM-100. Моей целью было выжать всё из имеющегося примитивного степпера и создать микропроцессор на техпроцессе три микрометра.

— Секунду, давай для начала скажи — что такое техпроцесс.

Я кивнул:

— Если упростить — то это плотность элементов на чипе. Чем он меньше — тем мощнее получившийся компьютер, меньше кушает электричества и больше выдаёт мощности, меньше греется. Техпроцесс первых процессоров Интела — выпущенных через пять лет — десять микрометров. Если совсем проще — то техпроцессом измеряется степень совершенства электроники. Каждый микрометр, а тем паче нанометр техпроцесса — это настоящее достижение и чем больше плотность — тем выше сложность. Если интегральные схемы на техпроцессе в десять микрометров — требуют сложной, но вполне реализуемой в отдельном здании чистой зоны — то для работы с нанометрами нужна наука и комплекс, значительно сложнее ядерного реактора. Это правда жутко сложная штука.

— Хорошо, я понял.

— Мой максимум на том оборудовании, которое есть в ВЦ — это техпроцесс один микрометр. Я избежал строительства чистых зон благодаря роботизации процесса литографии и использования ИИ в качестве управляющей системы чистой зоны. Иначе мне потребовалось бы целый квартал себе экспроприировать под строительство фабрики вокруг чистой зоны.

— Слава богу, ты этого не сделал.

— Ладно, продлолжаю объяснение, — я прокашлялся, — как я уже сказал — отсутствие в СССР бойкого рынка и потока инвестиций от заинтересованных лиц — привели к решению капитулировать в электронике и отказаться от разработки своих чипов — перейти на копирование чужих разработок. Но мы преодолели этот рубеж — Старос создал серийный процессор на техпроцессе в десять микрометров — фактически обставив intel своими силами. Это уже вошло в мировую историю, хотя публике не понятно — это куда важнее полёта Гагарина в космос. Поймут потом, когда будут жить в цифровом мире. Пока мир аналоговый. Я же взялся за работу над BSM-100, создании полноценного микропроцессора со всеми характерными элементами — системой теплоотвода, техпроцессом в три микрометра, который недостижим ещё лет десять будет для широкой публики. Главной цели достиг — в этом микропроцессоре сто тысяч транзисторов, и он построен на архитектуре, унаследованной от БЭСМ-6, очень сильно изменённой. Главное это частота.

— Какая частота?

— Частота процессора, памяти, шины, всего компьютера. Тактовая частота — один из важных показателей производительности. Я работал над тактовой частотой, а не только над процессором — моей целью было создать быстрый процессор, который был бы не только многократно мощнее по количеству транзисторов — но и по тактовой частоте превосходил конкурентов. Частота например Интел-4004, первого в истории микропроцессора — пятьсот-семьсот килогерц. У процессора Староса частота — один мегагерц — то есть миллион машинных тактов в секунду. БЭСМ-6 имеет десять мегагерц частоты. Я же работал над ускорением всей машины до максимума, приделал к ней жидкостное охлаждение всех греющихся систем, и установил частоту в сто мегагерц.

— Миллионов операций в секунду?

— Именно. При этом сама шина гораздо шире, чем у БЭСМ, и сама машина оперирует большими объёмами памяти. Это на пять-семь лет опережает разработки Крея, создателя суперкомпьютеров Cray. Но электроника штука очень динамичная — пройдёт всего несколько лет и нечто подобное по мощности появится у конкурентов. Это ведь не ПК, это суперкомпьютер — его характеристики много выше потребительских моделей. К особенностям я бы отнёс крайне удачное решение исполнить компьютер в виде стоек с модулями, которые легко заменяются на новые, извлекаются для ремонта, не требуют возиться в груде проводов с паяльником, чтобы что-то отремонтировать. А ещё система спокойно переживает выход из строя или отключение модулей, и может работать, если некоторые из них извлечь или они будут отключены автоматикой.

— Надёжность, — покивал Шелепин, — что может этот твой процессор?

— Производительность всего этого комплекса — пятьсот пятьдесят мегафлопс. Это очень, очень много, конкуренты дойдут до ста тридцати трёх только к середине семидесятых. Может и раньше — но главное это технологичность — здесь нет жуткой вермишели проводов, всё упаковано в модули, модули можно заменять и легко чинить, охлаждение не требует фреона или погружения всей электроники в жидкость — жидкостная система подключатся соединителем на шасси стойки. Что немаловажно — никаких деталей из будущего в нём нет — всё создано здесь, классическими методами.

— Оперативная память?

— Восемь мегабайт.

— И кому ты её хочешь продать?

— Пока не знаю. Я тут изучал список пользователей поставленных суперкомпьютеров крэй. Агентство ядерного оружия, стратегическое командование, военные ведомства, испытательные центры, геологическая служба — даже бюро по делам индейцев и те купили. Университеты тем паче обзавелись такой новинкой. А этот компьютер пока что есть только у Королёва в его ОКБ-1. Я им по их запросу предоставил один такой компьютер, и двести пятьдесят PDP-8.

— А эти то им зачем?

— Это для различной автоматики, а не для больших расчётов. Воронов предложил приделать к PDP-8 панель... секундочку, она у меня тут тоже есть.

Панелью был калькулятор — точнее его ввод-вывод. Клавиатура калькулятора, дисплей на LED-светодиодах зелёного цвета, и ещё где-то двести различных клавиш с разными математическими функциями. Это всё напоминало большую доску с кнопками, и большим же дисплеем сверху, вроде электронных часов — только на двадцать символов.

— Это блок-калькулятор для ЭВМ PDP-8, но совместим с софтом и для этого BSM-100. Калькулятор в общем-то вещь простая — в ПО заложены математические функции, а здесь клавишами они выбираются — и могут просчитываться. Все основные простые математические функции внесены в ПО. Это примитивный, полуаппаратный, но математический софт — который в ОКБ Королёва оказался дико востребованным. Собственно, они идею и предложили.

Шелепин взял пластиковую клавиатуру-доску, осмотрел со всех сторон, покивал:

— Выглядит неплохо. И функций вижу много. Инженерам такое конечно будет крайне нужно.

— Нужно — не то слово, — я вздохнул, — серийные машины Староса могут полностью заменить эту штуку, на них можно запустить тот же софт и вводить функции с клавиатуры в текстовом виде, или выбирать из списка. Или подключить эту клавиатуру — но так как у меня на складе пылились PDP-8, то просто передал их, приделав необходимые функции. Польза, пожалуй, в том, что это всё-таки компьютер и он умеет выходить за рамки отдельной программы. Программисты из ОКБ-1 уже начали внедрять новые функции, чисто космического назначения, и назначать их на клавиши, для мгновенного расчёта.

— Отлично. Значит, не зря старались. И пристроили ненужные компьютеры.

— Лишних не бывает — бывают не занятые пока работой. Ребята нашли им работу. Каждый между прочим стоит как представительский мерседес, новый. Так что не им жаловаться.

— Только не надо про машины. У меня от твоего "подарка" голова пухнет. Надо же такое учудить!

— Надо, — улыбнулся я, — кстати, сейчас мы занялись видеотемой всерьёз. Помните, я предлагал для оплаты работы французов наладить выпуск видеомагнитофонов?

— В прошлом месяце это было, или в позапрошлом, — кивнул Шелепин.

— Именно. Пойдемте, покажу главное.

* * *

Видеомагнитофоны — стартовали в США и Европе, благодаря киностудиям и рекламе — и стартовали очень успешно и уверенно. Это были громоздкие, но вполне хорошо работающие с VHS, точнее его не очень точным аналогом, магнитофоны, они были симпатичны, несмотря на громоздкость — конструкция корпуса собиралась массово робототехникой. Лазер нарезал из металла нужные профили, части корпуса, дальше всё это на болтах собиралось в единое целое.

Видеоформат не приобрёл взрывообразной популярности — людям было не сразу понятно, что это и для чего нужно — но кассеты с фильмами сделали своё дело — и по довольно большой цене — тысяча двести долларов — эта новинка начала распространяться. В Европе она была популярнее, чем в штатах — и местные киностудии оказались сговорчивее — распространение на кассетах тысяч различных фильмов было лишь вопросом их разрешения. Дубляж, близкий к оригинальному языку актёра, сделан автоматически, высококачественно.

В ВЦ было много различной электроники — это был электронный рай. Тут стояла система близкая к умному дому — но рассчитанная на намного большее количество различных устройств — например — тёплые полы, отопление, инфракрасное и вентилляционное — регулировалось по датчикам, влажность воздуха тоже, было много интересного и в плане мелкой автоматики.

Поэтому мой ВЦ так любили и сотрудники, и особенно партийные боссы.

Видеомагнитофонов было несколько — студийный, бытовой, они располагались в комнате отдыха персонала. Комната отдыха — нечто вроде актового зала — вот только тут был кинозал вип, с диванами, столиками, вендинговыми автоматами вместо буфета и бара, тут был большой аквариум, тут была музыка, тут была аудиосистема и кинопроектор — последний располагался под потолком и был рассчитан на очень сочную и яркую картинку, большую. И тут были телевизоры, которые можно было смотреть, как и видеофильмы. Целые стеллажи с кассетами западного производства, локализованными для России на Русском языке. Публика очень полюбила сюда ходить — и только когда в ВЦ был разгар рабочего дня — народу убавлялось.

Для предприятий в этом времени нормально иметь кинозал и даже штатного киномеханика. В кинозале было жарко — двадцать восемь градусов, тут можно было снять пиджаки и халаты, оставшись в лёгкой одежде, одеть мягкие махровые тапочки вместо неудобных ботинок, или даже халат или пижаму, тут можно было найти закуски и всё вообще — даже был автомат с кока-колой. Правда, без сахара и прочих местных вредных веществ — но вкус точно такой же, один в один. Просто рецептура из далёкого будущего, когда за сахар в напитке могли по головке мягко говоря не погладить.

Я налил кока-колы в два больших стакана, взял ещё покушать на поднос из снекового автомата, несколько шоколадок, мелкой закуски, и прочего, фисташек пачку и прочих орешков, и пошёл к дивану.

— Магнитофон вон там, нравится?

— Вижу, — Шелепин подошёл к нему, открыл деку, — тут кассета.

— Сотрудники. Сколько их просил не оставлять кассеты в видаке — всё равно оставляют. Штрафовать что ли за это начать?

— Не надо, мелкий больно повод.

— Эти магнитофоны очень популярны стали в Европе, особенно во Франции и Германии, а так же Италии и особенно — в Японии. Там народ не особенно искушён фильмами, в кино ходить неудобно, по телевизору показывают не всегда — а так — вещь стала любимой народом. И её продажи начали разгоняться. Студии покупают большие пакеты дистрибуции своих фильмов на ВХС, и продают в рознице через магазины техники. Правда, нас постоянно пытаются засудить.

— За что?

— За видеопиратство. Формат ВХС подразумевает, что кассету легко перезаписать, или купить чистую и записать на неё — с одного магнитофона на другой. Пока что мне удаётся убедить боссов синематографа, что за видеомагнитофонами будущее, и никуда они не денутся от пиратства — оно будет грызть их всегда. Чем дальше развиваются технологии — тем доступнее результаты интеллектуального и прочего труда одних людей — другим. Мы конечно не занимались порнушкой, но для этих целей покупают много кассет.

— Чем?

— Порнухой. Ну, — я изобразил пальцами, смутив такого большого дядьку, — к сожалению, или к счастью, она с развитием ВХС тоже приобретает второе дыхание. А уж что будет с появлением интернета — словами не передать.

— Гадость какая.

— Ну гадость не гадость — а деться от этого никуда не получится. Придётся учиться работать со всяким, к счастью, порнуха никогда не была политизированной. Но зато она увеличивает продажи видеомагнитофонов и видеокассет.

— На всём деньги делаешь.

— Это не я, это они сами. А я беру свою долю, так сказать — когда до народа дошло, что переписать фильм можно легко, нужно только железо и кассета — продажи резко увеличились.

Я включил проектор с пульта, выдвинул экран, точнее он тоже выдвинулся по кнопке с пульта, и начал выключать свет.

— В прошлом году я купил права на экранизацию романа "Дюна". Это фантастический роман — стоящий особняком от всей научной фантастики в духе покорения космоса. Вы ведь видели несколько таких фильмов — вроде космической одиссеи, интерстеллара, звёздного пути, звёздного десанта, и так далее...

— Видел.

— Дюна отличается, у неё странная стилистика, не зацикленная на научности происходящего. Экранизировали её в двадцать первом году, очень хорошая экранизация получилась. Первая успешная. Хотите посмотреть этот фильм?

— А зачем?

— Я его хочу выпустить на видеокассетах и в кинопрокате. Да, это работа будущего — но актёры там молодые, вряд ли кто-то узнает себя, и в целом — фильм такой, специфический. Спецэффекты тоже неплохие, не слишком ярко-выраженно компьютерные, как в аватаре.

— Хорошо, показывай, уговорил. Никого не позовёшь?

— Конечно, надо бы позвать народ. Секунду.

Я поставил на паузу и пошёл позвонить, телефон висел у входа. Позвонил товарищу завкадрами и сказал привести ко мне человек двадцать — для закрытого-закрытого предпремьерного кинопоказа новейшей картины.

Товарищ завкадрами уверил меня, что придёт сам и приведёт всех.

Всеми оказались несколько программистов из числа Косыгинских ребят, два чекиста, которым я пожал руки, едва завидев, начальник отдела разработки, молодая бухгалтерша Нона, и ещё несколько молодых сухощавых дрищавых парнишки. Они все при входе переобулись, переоделись.

Шелепин — личность тут очень известная, их впечатлил — они его побаивались и сильно робели. Кроме чекистов, понятное дело.

Я, как кадровый чекист — по новым документам, мог называть их коллегами, и много раз разговаривал с ними на тему шифрования, аппаратов и алгоритмов для этого, взлома шифров, даже подкидывал им свежие разведданные о разработках в ЦРУ. Кем они считали меня — понятия не имею, но разговаривали как с другом, и мы явно хорошо друг друга понимали. Эти ребята занимались программированием у себя в крыле, и помимо взлома чужих шифров и разработки своих, занимались разработкой аппаратуры шифрования и дешифровки, ну и попутно приспосабливали компьютер Староса для этих нужд. Они даже представили на мой суд проект ноутбука — компьютера в исполнении кейса — то есть лёгкой переносной ЭВМ, с мощностью полноценного ПК. Это было нонсенс — но концепцию изобрели именно они. Даже все элементы конструкции изобрели — большой ЖК-дисплей, относительно ЭЛТ, конечно, клавиатуру в нижней части, ЖК в верхней. Получилось очень достойно как военный проект, например.

— Друзья мои, коллеги, — я вернулся назад, — прошу, не стесняйтесь угощаться закусками, нам предстоит посмотреть до премьеры фильм Дюна, снятый по роману, написанному в прошлом году одним фантастом. Фильм получился очень развесистый, с ним работал отдел экспериментального кино, расположенный у нашего друга Воронова. Актёров вы скорее всего не знаете — они малоизвестны, из небольших стран, и по моей просьбе не разглашают своих имён, дело в том, что им пришлось работать с технологиями, которые никак не должны оказаться у конкурентов, и вообще, слишком сложными и дорогими пока для кинематографа, — вдохновенно врал я, — поэтому считайте это чем-то вроде фильма для демонстрации технологий, существующего с экспериментальными целями, а не художественными.

— Когда кино то будет? — спросил один из парней.

— Включаю.

Я выключил свет и включил показ.

Фильм мне нравился — он был создан с идеальным графическим стилем и фантастическими для своего времени спецэффектами — при этом рассчитан был именно на большой экран, на тёмный кинозал. На компьютере смотреть — совсем не то. Ну и фильм показывает лишь урезанную версию истории, в которой нет многих персонажей и особенностей Дюны. Но само по себе построение кадра — с целью впечатлить человека, видящего это на большом экране. А у нас экран был большой, ой какой большой — с такого то расстояния. И яркий, лазерный проектор всё-таки. Звук тоже не подкачал — сабвуферы, многоканальный звук, ИИ его ещё улучшил, сильно улучшил, сделав очень объёмным и приятным на слух. И картинку тоже улучшил — она стала более плавной и более сочной.

Если в двадцать первом веке визуал этого фильма на голову превосходил тот же впечатливший всех "аватар", то что говорить про сейчас.

Надо сказать, что фильм впечатлял даже меня — графика уже не цепляла глаз неправильностью, разве что отдельные кадры по собственному опыту казались идиотическими, например гигантский корабль, который в космосе не котировался бы в принципе. То, что в космосе нет гравитации — не значит, что там нет массы, и инерции, и такая громадина, набравшая высокую скорость, тормозила бы очень, очень долго. Не говоря уже про необходимые манёвры для уклонения от крупных астероидов и планетоидов, и любой другой корректировки курса. Такой корабель будет себя плохо чувствовать даже в межзвёздном космосе, не говоря уже про прохождение за пояс астероидов звезды, к обитаемым планетам. Как авианосец на мелководье.

Но опустим это — фантастика есть фантастика.

Просмотр затянулся — но смотрели все молча, и были под огромным впечатлением, это было заметно. Да и сама стилистика фильма не располагала к слишком ярким спецэффектам.

— Ох, ну и кино, — Александр Николаевич, стоило только фильму закончиться, поспешил встать, — а диваны у вас удобные. Где брали?

— Там уже нет, — в тон ответил я, — ручная работа!

— Косыгина не сажай — он у тебя сопрёт диван.

— А что, так любит посидеть?

— Да у него на старости лет спина начала шалить. Обычное дело, но глазом моргнуть не успеешь — уже выносить будут.

— Я ему другой достану, не хуже этого. Кстати о Косыгине, — вспомнил я, — Товарищ Мезинцев, вы тут?

— Я тут, — ответил пожилой мужчина с седыми висками и серьёзным видом. Который не вязался с легкомысленной гавайкой, — что такое?

— Товарищ Мезинцев, я как раз хотел у вас спросить, как продвигаются ваши работы над логистикой?

— Продвигаются хорошо, но вот выводы, которые мы получаем крайне неутешительные.

— Что так? — удивился я, — вроде бы у вас работа приземлённая.

— Предприятиям пора прикрутить свой краник перевыполнения планов, — вздохнул он, — ну или начать как-то эти самые планы в корне корректировать.

Шелепина это заинтересовало и он спросил:

— Почему же прикрутить? Что там стряслось?

Мезинцев, не сильно то и робея перед начальством, выложил всё как есть:

— Железные дороги не могут поспеть за ростом объёма производств и перевозок. Они работают на износ и лет через пять перейдут в чрезвычайный режим, даже с учётом их постоянного роста. Они устарели, автоматика немного может улучшить ситуацию — но всё равно устарели. Предприятие производило сто контейнеров в месяц, потом перевыполняют и делают сто пятьдесят, потом планы корректируют и двести делают, простой и дефицит вагонов, приходится увеличивать длину состава и скорость — и то и другое грозит железнодорожными катастрофами. Спешат и не выполняют инструкции как положено — потому что загрузка страшная. Так что либо уменьшить количество производств, либо придётся строить дороги. Ну или у нас каждый год будут поезда разбиваться, добро ещё если просто грузовые. А если с людьми?

— Да, ситуация должна быть на контроле у министра.

— А министру всё известно, только сделать то он ничего не может. Строительство железных дорог жутко затратное занятие — людей может и можно завербовать — спецтехнику, рельсы, шпалы, автоматику, тепловозы, электровозы — не завербуешь. Всё упирается в их производство, которое едва покрывает нужды планового развития — а это меньше половины от требуемого.

— Сделайте подробный доклад, желательно с формулами, графиками, и вашими прогнозами.

— Чем мы, собственно, и занимаемся по приказу товарища Косыгина.

Я вмешался:

— Александр Николаевич, у нас, я так понимаю, в стране плохо развиты грузоперевозки автотранспортом? Дальнобойщики, тяжёлые грузовики, не слишком популярны.

— Думаешь, это спасёт ситуацию?

— Думаю, да. Но для этого необходимо всерьёз озаботиться дальнобойщиками. Сделать хороший автомобиль для них, комфортабельный, как у америкосов, грузоподъёмный и мощный.

— На этот счёт у нас есть такие исследования и расчёты, что вы сейчас упадёте, так что держитесь за что-нибудь, — сказал Мезинцев, — я послал своих ребят понаблюдать, с чем обычно ездят наши грузовики с автобаз и по дорогам. И оказалось, что процентов шестьдесят грузовиков гружёны под самую завязку чистым воздухом. Пустые почти едут, или полупустые, грузовик на три тонны — а он положил в кузов полтонны груза и поехал.

— Стоп, — Шелепин поднял руку, — как так вышло?

— Не хватает ассортимента грузовиков. Да и предприятиям содержать разномастный автопарк не хочется — с государства мол не убудет, а нам проще взять самые большие грузовики. Если вдруг что — можно будет перевезти сразу много, выполнить задание. Поэтому и гоняют миллионы машин ежедневно полупустыми.

— Неправильно это.

— Ну а я о чём. Вывод — не хватает компактного, достаточно универсального лёгкого грузовика. С тех пор, как полуторки исчезли из обихода и их заменили газоны — которые на две с полтинной тонны груза — характер грузоперевозок то не изменился.

— Что-то вроде пикапа?

— А вот это я не знаю. По моим сведениям, средний вес груза в любой ездке не превышает шестьсот килограмм.

— У меня был проект, — вспомнил я, — когда речь зашла про коммерческие эксперименты я вспомнил, что у бизнесменов, особенно первых, всяких ретейлеров — проще говоря барыг, в особом почёте лёгкие грузовики, фургоны. И один такой просто спроектировали на основе легковых агрегатов, чуть увеличили масштаб, кузов поменяли, заказали кузовному ателье дизайн, в общем — получился красивый фургончик. Там можно сделать как микроавтобус, так и лёгкий грузовик — до семисот тридцати кило груза.

— Было бы отличным решением. Грузовики на дороге избыточны, чаще всего. Но проблему транспортного коллапса это не отменяет, — вздохнул специалист, — это может разгрузить второстепенные железнодорожные ветки. И то ценой увеличения расхода топлива и себестоимости перевозок.

— Значит выход остаётся только один — это строительство железных дорог и ускорение поездов.

— Именно. Боюсь, программу строительства на будущие две-три пятилетки придётся расширять в два-три раза.

— Бюджет не резиновый, — буркнул Шелепин.

— Железные дороги — тем более. А предприятия всё больше и больше перевыполняют план — гордятся этим, кричат — мы сделали сто двадцать, сто тридцать, сто пятьдесят... чаще всего кстати сомнительного качества. Довезти продукцию до потребителя на свои кровные они не хотят — об этом пусть у других голова болит. Если так дальше пойдёт — то к началу-середине восьмидесятых годов нас ждут большие проблемы — ведь изнашивается ведь, и путь и вагоны и локомотивы. Вместо строительства новых часть ресурсов уходит на ремонт изношенных.

— Вилли, у тебя есть какие-то радикальные предложения?

— Нет, тут никаких оригинальных идей в голову не приходит. Но проблему можно рассмотреть с другого конца.

— С какого?

— Железная дорога это бизнес, — я кивнул своим мыслям, — и ему нужна прибыль — то есть деньги. Вместо громких и приятных уху партийных функционеров смелых новых проектов, которые можно громко анонсировать и собирать политические плоды — желательно сконцентрировать все силы на обновлении и содержании имеющихся путей, привести их в хорошее состояние, повысить путевую скорость составов, вместительность станций, сортировок и путей, оснастить новым оборудованием. Это не шумно, и с трибуны гордиться нечем, но это действительно стократ важнее какой-нибудь бесполезной новой ветки. А шум можно сделать — например у меня есть отличная штука, которую можно было бы реализовать.

— Слушаю? — Шелепин потёр руки.

— Проект скоростных поездов. Они требовательны к прокладке пути и нужно освоить бесстыковой путь, это можно сделать из стального материала определённого типа — который уже есть, но запатентован одной из наших компаний. Точнее моих. Сами поезда тоже можно построить — необходимые технологии у нас есть — это может разгрузить пассажирское сообщение по самым нагруженным маршрутам. К тому же обычная скорость такого поезда двести пятьдесят-триста километров в час.

Шелепин кивнул:

— Это звучит логично, но очень дорого.

— Это вполне приемлемо, — покачал я головой, — хотя придётся серьёзно попинать машиностроение на тему производства самих поездов и рельс для них. Но по моим примерным подсчётам — ускоренное движение дальнемагистральных поездов по отдельному скоростному пути — сильно разгрузит основную ветку низкоскоростного движения и будет выгоднее, намного выгоднее. В качестве альтернативы могу предложить широкофюзеляжные авиалайнеры.

— Эту тему нужно будет поднять, но главное решить проблему с поездами. А что Косыгин? — спросил он у Мезинцева.

— Алексей Николаевич пока не ознакомлен с результатами нашей работы — готовим ему отчёт и аналитический доклад.

— Хорошо, готовьте. Вилли, пойдём, поговорить надо.

* * *

— И какие у тебя есть супер-пупер-технологии, чтобы решить эту проблему? — сразу же спросил Шелепин, едва мы вышли в мой кабинет.

Я только вздохнул.

— Строительство железнодорожного пути автоматизировано, по крайней мере в будущем, и это можно организовать. Но прикрыть будет нереально. Да и сами железные дороги будущего сильно отличаются от нынешних.

— Я понимаю, — кивнул Шелепин, — совсем другие технологии, просто так взять и перенести их сюда невозможно.

— Но можно развивать имеющиеся. Прежде всего сложность в бесстыковом пути и его прокладке — нужны большие прямые участки, с минимальными уклонами и очень большими кривыми. Главный враг бесстыкового пути — температурные расширения. Если рельс длинной в два километра сжимается на морозе или расширяется на жаре — то это очень сильно напрягает металл. Это обошли, создав специальный материал, имеющий очень небольшой коэфициент температурных расширений. И ещё одна деталь — это компьютеризация — повальная, тотальная компьютеризация железных дорог.

— Так ли это необходимо?

— Составление графиков, управление работой многочисленных семафоров, светофоров, стрелок, и прочего — это ад адский. Громадная интеллектуальная управленческая работа. Чтобы разгрузить диспетчеров — придётся очень широко внедрять цифровую связь и установить компьютеры на каждой станции, мейнфреймы для рассчёта работы всего этого, составления графиков и управления поездами и автоматикой.

— Хорошо, это я понял, но это опять же — на вас с Вороновым.

— Я просто сделаю нужные компьютеры и отгружу на место, ну и самое главное — ПО и автоматику, которую нужно будет освоить железнодорожникам. На этот счёт нужно переговорить с министром и серьёзно переговорить, и с товарищем Шокиным. Подготовить новое поколение железнодорожной автоматики — и не смотреть на запад в ожидании одобрения — на западе всё это будет, но лет через десять-двадцать, а нам нужно сегодня, сейчас. И технические возможности есть, что самое главное.

— Главное, кто ж спорит. Ну что, дальше уже моя работа, как я понимаю. Или может быть Косыгину это дело передать?

— Ему не хватит авторитета, — уверенно сказал я, — тем более все помнят разглагольствования его подшефного по поводу строительства закрытого прото-интернета с электронным документооборотом. Обзовут прожектёром и всё, лишь бы ничего не менять. Странное дело — им предлагают активы на сотни миллионов, если не миллиарды долларов, огромную помощь, любая железнодорожная компания визжала бы от счастья, предложи я ей такое. А этим не знаем как впихнуть идею... Может сначала сосватать весь комплекс автоматики французам или японцам? А там министры посмотрят — у них Новобоязнь широко развита, если на западе это зелетит на ура — то они мгновенно согласятся, а что-то новое у себя первыми сделать — страшно.

— Аппаратная чуйка — если не получится — на них спустят всех собак, обвинят в растрате, прожектёрстве, снимут с должности, — покивал Шелепин, — поэтому они и скованы страхом наказания.

— Кто боится падать — тот не научится ходить. Но дело важное — а Воронова сюда подпустить нельзя — он уже занят по самую маковку работой с автозаводом и другими предприятиями.

— Придётся тебе лично это дело курировать. Раз ты предложил — тебе и карты в руки.

— Мне? Ну... — я задумался, — можно, конечно. Тогда начнём с создания линий цифровой связи, идущих вдоль железных дорог, к которым можно будет подключить всю автоматику, и которые соединят все станции в единый информационный конструкт. Хм... оптику что ли проложить? Там же электромагнитные помехи... — я задумался, — но оптическая линия будет слишком сильным решением. Хотя... вполне приемлемым. Навырост. Тогда можно будет дублировать её спутниковой связью, для надёжности. А для управления всем этим хозяйством придётся установить около нескольких тысяч компьютеров по всей ветке железной дороги и центральный сервер.

— Понадобится что — сообщай. Ступай.

— Эй, это мой кабинет, куда ступай.

— Ах, да, точно, — улыбнулся Шелепин, — ну тогда уже я пошёл — и так ты меня задержал сверх всякой меры! Хотя за кино спасибо. В прокат его пока выпускать нельзя, но кино хорошее.

* * *

*

Весна пришла незаметно. Ну как незаметно — для меня, потому что я занимался обещанными проектами — строительство завода пока встало на паузу — пока французы расчехлятся. А ознаменовалась весна таким огромным событием, как съезд партии. Это было дебилизмом в квадрате — показной энтузиазм масс, заучивание речей среди несчастных советских жителей, и прочее и прочее. Вряд ли кто-то что-то понимал — просто нужно было так показать лояльность.

К началу очередного съезда все подготовили подарки — подшефные множества партийных функционеров подготовили свои достижения, которыми можно похвастаться, в том числе подарки вполне физические. Мы тоже поучаствовали в процессе — изготовили и сделали для делегатов съезда новые электронные часы. Корпус был стильным, цифры не светились — и они были не обычные сегментные, круглые, в центре — герб СССР, часы имели очень необьычную функцию — термометра. Разные кристаллы становились видимыми при разной температуре — поэтому по кругу разместили шкалу градусов, и можно было видеть, сколько сейчас наружная температура. Отделаны они были золотом, платиной, в них имелся календарь — показывающий дату и день недели, в часах имелся бипер и функция таймера, будильника, секундомера, подсветка, и именная надпись на корпусе, сделанная с помощью лазерной гравировки.

В комплекте шли сразу четыре штуки часиков с разным назначением и дизайном — и чуть разным функционалом. Роскошные эти — с золотым корпусом и весьма внушительным видом, модель "Администрация", модель попроще — с прямоугольным экранчиком, внешне очень похожие на часики Casio, модель называлась "Vanguard", они были наиболее близки к серийной модели, с корпусом из стали, покрытой белым золотом. Третьи — скромные женские, золотые, с вытянутым прямоугольным дисплеем, который показывал время не в привычном формате, а сверху-вниз, столбцом, имели красивые расписные завитушки на дисплее и выглядели как украшение. Эти часы были украшены мелкими бриллиантами, почти что крошкой, которая однако хорошо блестела на солнце.

И последняя модель — детские часики. Розовый пластик и гипоаллергенный силикон, большой экранчик, на котором показывалось время, и выглядели они как яркая красивая игрушка.

Можно было бы подумать, что мы что-то пропустили — но нет, всё точно — те, у кого есть двое-трое детей, подарили соответственное количество часиков в соответственном оформлении, и даже каждые из них снабдили дарственной надписью, персональной. Часы для мальчиков и девочек тоже сильно отличались по дизайну — и были особенно прочными — так как дети имеют свойство ломать всё, что в руки попадёт. Настоящий сейф с часовой электроникой.

Эти подарки были подготовлены заранее и ждали делегатов съезда, а ещё то, что они так сильно хотели — видеомагнитофон. От лица МЭПа, локализированный для внутреннего советского потребления — видеомагнитофон, "СЭ-1" — названный так в честь Сергея Эйзенштейна.

Что было для партии практически нонсенсом — они привыкли называть всё именами политиков — людей вне партии они вообще не признавали особо — так что только Королёв удостоился персонального названия города, и ещё несколько особьенно выдающихся учёных — но и те услужили Партии и Правительству. Больше партии.

Видеомагнитофон тоже сильно отличался от тех, что сейчас как пожар распространялись по рынкам мира — у него была стильная минималистичная передняя панель — без кнопок и видимых элементов управления — абсолютно чёрная гладкая лицевая панель. Но это обманчиво — стоило включить его в розетку — панель расцветала светодиодными индикаторами, электронными кнопками, немеханическими, это всё неярким синим цветом подчёркивало технологическую сложность штуки. И построена она была на базе нового процессора и новой элементной базы, имела очень внушительные характеристики даже по меркам семидесятых-восьмидесятых годов — у неё даже был ИК-пульт, функция перемотки, записи, и самое главное — он был двухдечный.

Вторая дека предназначалась для видеокассет стандартного формата, и она позволяла проигрывать звук синхронно с фильмом — синхронизацию обеспечивали ключевые кадры на кассетах — и это было сделано для локализации. А переделать видеокассету в аудиокассету — проще некуда.

То есть совсем прямо — фильм можно было записать на видеокассету, но без звука — а аудиодорожки для него — на вторую, и запускать синхронно. При этом локализовать можно было на любой язык мира.

Эта технология была предшественником мультиозвучки будущего — и в истории её не существовало. Существовали попытки сделать нечто подобное на телевидении — но конкретно в данном случае я взялся за разработку системы синхронизации и встроил в видеомагнитофон ещё и аудиомагнитофон, устроил на аудиоленте проверочный таймлайн — с помощью которого электроника в режиме нон-стоп синхронизирует аудио и видеодорожку, и если одна из них начнёт отставать — то поднимет скорость второй, чуть-чуть, чтобы синхронизация была полноценной.

Вторая дека так же открывала возможность к непрерывному вопроизведению сразу двух кассет — в режиме марафон — когда без остановки видеоряда вторая кассета включается сразу за первой, и транслирует продолжение — таким образом длинну видео можно увеличить со ста двадцати до двухсот сорока минут, или четырёх часов. Что более важно — процесс записи с одной деки на другую был быстрее в пять раз, чем обычное воспроизведение и позволял быстро, ну, относительно быстро, копировать фильмы.

В стартовый набор входила специальная кассета для чистки головок, и две дюжины обычных кассет с кинофильмами — в их числе уже известные, современные, с вшитой русской локализацией, и что более важно — кассеты с несколькими документальными фильмами о работе микроэлектроники и том, насколько это важно и как это позволяет преобразить мир — это ведь не просто радио слушать — Персональные Компьютеры — то есть рассчитанные на работу одного человека — уже стали реальностью.

Двухсерийный четырёхчасовой фильм рассказывал про очень сложное, но не так, как здесь привыкли — с реверансами на линию партии, а очень дерзко, смело, с хорошей графической составляющей — в духе научпопа будущего. Да и потом — электроника касалась абсолютно всех отраслей — от добычи в шахтах угля до космических кораблей, от сферы обслуживания до тяжмаша, и конечно же — до офисного административного применения. Демонстрировалось достижение Староса — его компьютер и прототип электронной почты, которая через спутниковый модем мгновенно передала целый ворох документации на Сахалин, там её обработали, подправили, поставили электронную подпись и передали обратно уже с правками и подписью.

Что уж говорить про то, что компьютер идеально сортирует всю эту электронную почту, не требует вороха бумажной работы и позволяет общаться в реальном времени через неё.

Я был бы не я, если бы ограничился только часиками и видеомагнитофоном — к съезду нужна была очень положительная динамика — и очень хорошие результаты от электроники, но не такие, какие нужны нам, а такие, какие хотят видеть старпёры из партии. Они жили в своём, плоско-параллельном мире с нашим, и у них всё было радостно и красиво. Прямо как в киноэпопее-киносказке тридцатых о достижениях и светлоликих героях своего времени.

В качестве подарка подготовили систему централизованного компьютерного управления железнодорожным транспортом, сокращённо названную "Витте". В честь знаменитого политического деятеля николаевской эпохи — само название — ещё один плевок в коммунистическую традицию восхвалять сами себя своими названиями. Витте — добился гигантских подвижек в деле строительства железных дорог — то, что сейчас есть и работает — его заслуга и его труд.

Система была очень сложной, строилась на оптоволоконных кабелях связи, пролегающих вдоль железных дорог, около станций, светофоров, семафоров, на переездах — имелись опто-электронные устройства-модемы, имелись компьютеры на станциях — которые работали и на выдачу билетов, и на общение с центральными и локальными серверами. Центральный сервер железных дорог работал на моём новейшем компьютере BSM-100, и их было пятнадцать. Пятнадцать вычислительных монстров с очень громадной системой памяти на жёстких дисках. Вспомогательные сервера работали вдоль железных дорог в крупных городах — на БЭСМ-32М — микропроцессорной тридцатидвухбитной версии архитектуры БЭСМ-6, сильно доработанной для своей работы для надёжности — каждая машина была дублирована и имела особенную отказоустойчивость и устойчивость к ошибкам в исполнении кода. Их было двести сорок пять, и они по сути контролировали все участки дороги — именно через них управлялись семафоры, управлялись стрелочные переводы, они учитывали всё необходимое — длинну и вес состава, его очерёдность, они действовали по заранее заложенным формулам, чтобы оптимизировать процесс дорожного движения. Они могли закрывать светофоры, менять направление стрелок, в зависимости от маршрута поезда, едущего перед ними, реагировать на нештатные ситуации, содержали в себе длинные списки маршрутов и передавали их на многочисленные дисплеи и стенд-схемы в диспетчерской. Чтобы знать, где проехал поезд — на поезда установили радиотранспондеры, которые к тому же ещё и замеряли скорость поезда, передавали эту информацию в диспетчерский компьютер.

Моделирование работы системы на компьютере корабля было долгим и ошибки в работе системы были выявлены и исправлены. Получился не просто код — а душка.

Система управления поездами "Витте" — оказалась чем-то невероятным не только для этого времени — но и вообще, в принципе — ведь можно было сидя в Москве узнать, где как работают отдалённые участки дороги.

Ко всему этому прилагался электронный билет — особенная штука, пластиковая карта, на которой был записан код пассажира, его станцию посадки и высадки, и имелся персональный Пин-код. Проход на платформу к поездам осуществлялся только по пластиковой карте, она была многоразовой и данные на ней стирались после посадки — то есть нельзя было, например, выйти не на своей станции. А если вышел и отстал от поезда — на электронном билете останется информация о том, что это за пассажир и можно ехать в любом другом свободном вагоне дальше.

Кассовая система комплекса Витте вообще была уникальной — она работала с турникетами — то есть вместо строгой проводницы, которая проверяет билеты — был турникет со стеклянными дверьми, красивый такой, и проведя картой, можно было его открыть.

Электронный билет — главная особенность — но за ним стоял компьютерный учёт пассажиров — данные о пассажирах передавались на главный сервер с любой станции, подключенной к системе. Система умела рассчитывать пассажиропоток так, чтобы увеличить загрузку — это я презентовал Шелепину и Косыгину лично — например, если человек покупает билет из Москвы до Тулы, то место будет считаться свободным от Тулы и далее — второй пассажир может забронировать билет от Тулы до Липецка, а в Липецке — сесть уже третий пассажир на это же место.

Помню, как презентовал это Косыгину и тот позвал министра путей сообщения, Бориса Палыча. Я с ним продолжил презентацию и объяснил принципы компьютерного распределения пассажиропотока, принципы действия билетов — то, как сотни компьютеров со всех станций объединены в единую информационную сеть, как они могут взаимодействовать, наконец, презентовал ему билет. Борис Палыч очень заинтересовался и у нас вышла дискуссия на полтора-два часа, с распитием спиртного. Особенно понравилось ему то, что карта-билет могла хранить данные до десяти различных маршрутов — то есть можно было сразу купить от точки до точки с пересадками — и предъявлять при пересадке тот же билет. А ещё — это было намного проще для автоматизации процесса покупки билета — по телефону, например. Билет был многоразовым и мог пережить сотни циклов перезаписи информации.

Он взял у меня стопку карточек, и специальный чехол — на лицевой стороне пластиковой карты был изображён паровоз и красивые завитушки, рельсы, на тыльной — информация о правилах пользования и две магнитные ленты.

— А зачем вторая? — спросил, потирая ухо, министр, — на одну всё не влезло?

— Нет, вторая магнитная лента — хранит данные о пассажире. Паспортные данные — она хуже перезаписывается, но и намного труднее стирается. Хотя мощный магнит может повредить информацию — поэтому хранить рядом с магнитами нежелательно. Так что вторая полоса — это электронное удостоверение личности пассажира.

— Понятно, хорошо придумано, смотри ка! — покивал он.

— Самое главное достоинство системы — её объединённость в компьютерную сеть. То есть то, что компьютеры на разных станциях соединены в единую систему со всей остальной железной дорогой, мы можем прямо отсюда, из Москвы, отслеживать передвижение всех поездов всех участков дороги, загруженность всех поездов, работу каждой стрелки и каждого семафора. Автоматика сильно снизит нагрузку на диспетчеров. Мы тысячи раз проверяли самые разные ситуации, моделировали работу системы.

— Интересно, как? Я вам не давал для этого участки дорог.

— На игрушечных поездах. Зря смеётесь, — обиделся я, — маленькая моделька поезда — полностью имитирует работу железнодорожной инфраструктуры. Стопроцентная имитация работы всех стрелок, всех релейных систем, электросистем, всю логику работы большой железной дороги. Для этого мы изготовили точную копию различных сложных участков, масштабировали матчасть, оставив точно такой же работу всей железнодорожной автоматики, и внедрили компьютерные алгоритмы управления и заставили компьютер управлять этим участком и десятками поездов, электричек, грузовых и скоростных поездов. И добились идеальной отладки — потом проверили это на специально построенном участке узкоколейки, который имитировал один в один, в масштабе тридцать к одному — железнодорожные участки под Ленинградом, Москвой, Курском. Для этого привлекли учеников железнодорожных училищ и пенсионеров-машинистов, которым делать нечего было. После долгих проверок всей системы на уменьшенной модели — перешли к большим поездам и монтажу системы в натуральную величину.

— Хорошо, хорошо, признаю, вы правильно сделали, — покивал Борис Палыч, — хорошо сделали.

Я выдержал паузу, пока он выпивал и закусывал, и продолжил:

— Эта система рассчитана не только на наведение уже существующего порядка — но и на модернизацию железных дорог в России. На коренную модернизацию — то есть она необходимый кирпичик, без которого невозможно запустить масштабный проект по расширению и модернизации всех дорог в России.

— Пока что нам об этом ничего неизвестно.

— Задачу поставят на съезде, — кивнул я, — если коротко — то наши умные аналитики и их не менее умные компьютеры рассчитали всё и предрекли железнодорожной системе коллапс и работу в аварийном режиме много лет — если не начать в корне улучшать дороги качественно. Навести железный порядок в их работе, увеличить скорость поездов, увеличить плотность движения, увеличить количество путей на некоторых участках, построить много новых сортировочных и узловых станций, развязок, и тому подобных элементов инфраструктуры.

— Я давно говорю, что это необходимо делать.

— На этот раз информация пришла не от вас, а от аналитиков. Анализ показал, что слишком быстро развивается страна и железные дороги за ней не поспевают. А без них у нас зарез и полная погибель. Ладно, — я встал, — у меня есть ещё немало интересных вещей, которыми я хотел бы похвастаться именно перед вами. Электронные билеты и кибернетика в управлении движением — будут развиваться, много лет развиваться, и становиться всё более и более сложными, вместе с развитием электроники. А сейчас я хотел бы представить вам интереснейший проект.

Я достал толстую папку с красивыми листами, на которых были иллюстрации в цвете и много текста.

— Это поезд? — товарищ открыл папку и посмотрел на фотографию.

— Это скоростной поезд, рассчитанный на движение в триста километров в час. Это оптимальная скорость для скоростных поездов — двести пятьдесят — триста. Скоростные поезда — это очень интересная тема, очень важная для России. Они требуют огромного технологического скачка — в управлении, в постройке путей, в культуре эксплуатации, в ответственности. Например — для них нужен бесстыковой путь, с рельсами длинной в два километра.

— Но как такую сделать?

— Сварить из обычных рельс, сварить рельсы в бесстыковой участок.

Я сел на диван, закинул ногу за ногу, пока он смотрел содержимое папки.

— Скоростные поезда требуют многого — но это транспорт будущего — а главное — это серьёзная заявка на лидерство страны — ведь наличие таких — сейчас в мире даже более важно, чем наличие например космических достижений. Космос что — полетал кто-то и всё, а поезд — для граждан, общедоступен. Данный проект — отлично просчитанного, отлично отработанного на стендах и в макетах, в образцах, скоростного поезда. Очень ценная вещь.

— Потребуется море денег, чтобы организовать такое.

— Не такое уж и море. Понадобится техника, которая у нас есть — уже есть, я имею в виду. Понадобятся сами поезда — они тоже у нас будут — я это организую. Система компьютерного управления — уже есть и работает. Строительство скоростной ветки железной дороги я рассчитал, исходя из ландшафта и препятствий, и всего прочего — из Ленинграда в Москву, через Москву и дальше через Липецк и Донецк в Крым.

Товарищ покивал:

— Это серьёзная заявка — рассчитать такое нелегко.

— Благо я руковожу ВЦ с самыми мощными и технологически совершенными компьютерами на планете. В общем — маршрут строительства просчитан до миллиметра, кривые такие, что поезда, снабжённые маятниковой подвеской смогут проходить их почти без снижения скорости, у нас уже есть техника — тысячи единиц экскаваторов, бульдозеров, кранов, железнодорожные составы-путепрокладчики, техника для сварки хлыстов и самое главное — у нас есть уникальная технология, которой нет ни у кого в мире. Рельсы, которые имеют крайне низкий коэфициент температурного расширения. Проблема плетей в том, что они не имеют стыков, которые компенсируют расширение и сжатие рельс от температуры — эту проблему никто ещё не смог решить. Кроме нас — разработали уникальный материал, который имеет линейное расширение.

— В смысле?

— Он расширяется в объёме, но в определённом направлении. Такие рельсы становятся толще или уже, но не короче в длинну. Растёт вширь, так сказать, от тепла, и худеет на морозе. Этот металл запатентован, и можно изготавливать рельсы из него — это сложно, но возможно. Это я беру на себя — ведь это я его запатентовал. Рельсы в нужных количествах будут поставлены в СССР на стройку, гарантирую.

Министр почесал подбородок.

— Интересно предлагаете, очень интересно...

— Конечно же, работа над увеличением массы и скорости поездов тоже должна вестись — как и над качественным и количественным улучшением всей железной дороги. Скоростные поезда — предназначены только для пассажиров и вагонов срочной почты. Но плюс в оборотистости такого состава — он за день доедет до Севастополя и обратно. Сейчас путь до Севастополя занимает ровно два дня, скоростного поезда — полтора дня. Если утроить скорость и убрать все промежуточные остановки — то за день поезд успеет съездить туда и вернуться обратно — за сутки. Если оставить только высадку-посадку в крупных городах, не больше трёх остановок на тысячу километров пути — то путь займёт на час больше, но от Москвы будет намного проще добираться до других городов — там же пересесть на обычный поезд и доехать до нужной более мелкой станции обычным составом.

— Я понял, это хорошо придумано.

— Два поезда полностью обеспечить ежедневное отправление на таком длинном маршруте.

— Слишком мало для строительства целой ветки.

— Поэтому нужно строить там, где пассажиропоток наиболее плотный, чтобы пустить на линию сразу десять составов за раз.

— А красиво сделано, — он пролистал фотографии, — вот это вот — это эскиз, или фотография?

— Это фотография прототипа. Интерьеры купейного и сидячего вагонов. Мы так же прорабатывали вопрос о создании двухпалубных поездов — то есть двухэтажных. Посмотрите, там есть фотографии.

— Да, да, интересно, очень интересно.

— Двухэтажные поезда окупятся гораздо быстрее скоростных — за счёт уплотнения пассажиров без снижения обитаемости. И при небольших доработках железнодорожной инфраструктуры — подобное решение пришло к нам из авиации — сейчас разрабатываются широкофюзеляжные двухпалубные авиалайнеры, и некоторые уже летают. Это сильно улучшило экономические показатели. В поездах всё так же — удвоив вместительность вагона, можно разгрузить плотность движения пассажирских поездов и извлечь необходимую прибыль для дальнейшей модернизации всей сети железных дорог.

— Идея выглядит неплохой — хотя с двухэтажными автобусами не прижилась.

— Потому что автобусы недалеко ездят — не больше часа по городу маршрут, какой смысл. А вот с дальними путешествиями — больше трёх часов в пути — эта идея очень даже рабочая. Но вернёмся к моим баранам — может быть на западе и наяривают на космические достижения — но отнюдь не признают СССР передовой страной только потому что кого-то запустили в космос. Железнодорожное сообщение — одно из главных направлений оценки порядка в государстве — одно из главных требований цивилизации — создание такового требует слаженной работы огромного количества людей. Поэтому чем более развита страна — тем быстрее ездят в ней поезда и тем лучше развита сеть железных дорог. Не из-за наличия или отсутствия денег — а из-за порядка в головах.

— И вы предлагаете строить скоростную железную дорогу.

— Именно. Я предлагаю строить скоростную железную дорогу — у меня есть все необходимые технологии.

— Но нам нужно много рабочих рук — такое строительство потребует огромных трудозатрат. Время нужно.

— Прибегнуть к наёмному труду. Оно конечно хорошо, когда свои всё сделают — но если своих нет — развитые страны нанимают людей извне. Я навёл справки и переговорил с различными ведомствами за границей СССР, и достиг предварительного согласия от трёх стран — от Франции, Японии и Германии. Японцы обладают опытом строительства таких дорог, Французы хорошо учатся и у них есть много людей, а немцы имеют отличную репутацию, плюс там есть восточные и западные немцы, которые в равной степени могут поработать у нас.

Товарищи переглянулись.

— А платить им чем будем? — спросил Косыгин.

— Я прилично заработал на видеомагнитофонах, и так как у меня уже есть техника и множество материалов — нужно только собственно проложить путь — то я бы предложил нанять всех. Немцев — для строительства участка Ленинград-Москва, французов — для строительства Москва-Липецк, а японцев — для строительства от Липецка до Крыма.

— Неудобно как-то вызывать с запада людей для строительства у нас дорог. Своих что ли мало... — пробурчал министр.

— Мало, и работы у них будет — как у дурня махорки — это капремонт и расширение уже имеющейся инфраструктуры, кое-где нужно капитально обновить технические элементы дороги, кое-что мы сделали, благодаря вашему отделу эксплуатации, но это сделали сторонние спецы и там работа была больше так, сторонняя, рядом с железкой работали. А теперь нужно взяться за укладку новых рельсошпальных решёток, за совершенствование автоматики, за строительство новых путей по уже имеющимся маршрутам и за обновление рельс, взяться за совершенствование инфраструктуры — наверняка накопилось много жалоб и предложений, много криков о помощи и докладов о необходимости что-то где-то достроить, что-то где-то отремонтировать, и так далее.

— Предлагаете их проработать?

— Обязательно. Финансирование, как вы понимаете, я беру на себя. Я не госбюджет, не резиновый, и спрашивать буду строго — потому что деньги буквально из моего кармана, и любая украденная гайка — украдена у меня, а не абстрактная народная собственность. Поэтому предпочту, кстати, работать с иностранцами — их отучили воровать, а в СССР даже уволить нельзя человека по-нормальному, никакой дисциплины труда. Энтузиазма много — дисциплины и размеренности, порядка — мало.

— Интересно, а к чему вам такие жертвы? Вы ведь не надеетесь, что государство вам деньги будет платить в будущем?

— Считайте это моим пожертвованием, — вздохнул я, — не вижу зазорного привлекать иностранцев, имеющих нужный нам опыт — но этому опыту нужно учиться. Перенимать. Я как-то писал, что до войны в советском союзе была крестьянская цивилизация, — я отпил минералки, — а у неё в целом расхлябанное безответственное отношение к делу — это ещё примитивная цивилизация. Она сдала позиции двадцать лет назад — но не исчезла — её следы ещё очень сильны в людях. Их нужно выдавливать, по капле, из людей. Чтобы ничего не осталось — чтобы инструкция и закон были простым и понятным способом жить и добиваться успеха, а это панибратско-свойское отношение к людям сменилось настороженным и вежливым, культурным.

— Это уже без меня. Я с подчинёнными не занимаюсь кумовством. Значит, деньги для найма иностранцев есть, есть техника, есть материалы... чего же мы ждём?

— Решения, разрешения, подписи и согласования со всеми.

— Можешь не сомневаться, — вмешался в разговор Косыгин, — я лично проверил всё — всё просчитано идеально, учтено всё до мелочей — проект очень хорошо проработан. Не сырой.

— Вот как? Ручаетесь?

— Ручаюсь.

— Тогда я подпишу документы и мы начнём строительство. А кто им будет заниматься?

— Три организации, из Японии, Франции и Германии. Каждая ответственна за свой участок дороги. Но параллельно с этим нужно продолжить подготавливать личный состав к эксплуатации новых поездов — то есть учёба нужна, и очень тщательная. И необходимо выделить ваших строителей на стажировку у иностранных специалистов — переводчиков на всех не хватит — пусть наблюдают за работой и учатся — учебные материалы я предоставлю.

...

Прошло уже три месяца с тех пор, как мы разговаривали по этому поводу — съезд начался, а вместе с тем, деньги улетели по адресу и строительные организации, сформировавшиеся для конкретной цели стройки — собрались на участках. Корабль и его техботы помогли чем могли — на участках уже ждала отличная техника, грузовики, бульдозеры, экскаваторы, горы щебня и песка, тысячи, миллионы тонн всяческих материалов — и главное — рельсы со шпалами. Огромное их количество привезли, и началось масштабное строительство. Японские специалисты были самыми на вид дисциплинированными и порядочными — они работали в центральной России — кутались в куртки, жили в бытовках без особого комфорта, но вполне комфортных, их было пять с половиной тысяч человек. Французов больше — девять тысяч, они работали на пятнадцати участках, а немцы — с востока и запада германии — рассредоточились по крупным городам от Москвы до Ленинграда и пошли строить ветку. Ветка, кстати, параллельна имеющейся. Чтобы не строить новых мостов — часть участка была проложена по старым путям, проходящим по обычным железнодорожным мостам — через Волгу и через другие преграды. А потом оттуда съезд снова на скоростную дорогу. Это был самый узкий момент плана.

Министр путей сообщения в своём докладе похвастался не только новой электронной системой управления всей железнодорожной инфраструктурой, невиданных масштабов компьютерной сетью из тысяч компьютеров, но и строительством новейшей скоростной железной дороги — самой большой и протяжённой в мире, с конструкционной скоростью в триста километров в час. Хотя... она бы и четыреста выдержала без проблем, и пятьсот — триста это маршевая скорость наших поездов.

Запустить к съезду — было задачей номер один — и с ней справились при поддержке корабля — стройботы работали на части участка — вырубали лес, трабовали землю, строили дренаж, насыпь, рельсы, автоматику, ставили столбы ЛЭП и протягивали провода.

Поэтому немцы справились первыми — ветка строилась по пять километров в сутки — благодаря обилию рабочей силы и техники, и отлаженному, хорошо просчитанному рабочему процессу. А немцы оказались людьми, которые только рады работать по инструкции — корабль это оценил и они работали как стройботы, первый поезд по скоростной ветке отправился из Москвы с Ленинградского вокзала.

Делегатам съезда его показали — причём всех привезли на вокзал, где стоял этот красавец. Я тоже там был — но в числе приглашённых гостей, моё участие и личность не афишировали. Они долго смотрели внутри — а там было на что посмотреть — тут была совершенно неземная иновременная стилистика — мягкие белые цвета, кремовые, много негорючего пластика в отделке, кресла как на самолёте, с подголовниками, по четыре кресла со столиками между ними. Освещение мягкое, всё сделано как интерьер дорогой иностранной машины — в стилистике моего спорткара, на котором я зимой конечно же не ездил — холодно, дороги дрянь — но так... впечатлили. В вагоне были сидячие места, и был вагон-купе, а вот тут интерьер вовсе начинал бить все рекорды. Словами это передать трудно — скажу лишь, что купе в духе поездов века следующего, очень хорошо продумано и очень хорошо сделано. Много света, приятный дизайн, минималистичный, купе шикарное.

Показ поезда прошёл штатно, без серьёзных конфликтов — разве что большинство искренне не верили в проект — но озвученные суммы и уже построенные в режиме военного строительства — то есть нон-стоп с дикой скоростью — серьёзно нервировали товарищей, потому что поезда таки могли пойти. И первое отправление случилось в тот же день, через двадцать минут после окончания показа — ещё не всё цк вышло с перрона, когда туда уже через турникеты начали заходить пассажиры. Охрана и прочие квадратномордые оперативно отделили народ от власть имущих. Получился очень некрасивый инцидент — потому что людей буквально оттолкали к поезду и заставили пройти по узкой дорожке у поезда и побыстрее залезать внутрь — некоторым партийным функционерам это нравилось, таким как Леонид Ильич, но многие, вроде Косыгина и других министров, явно оказались инцидентом недовольны и поведение сочли крайне хамским и недостойным "народной" власти. Но вирус боярства давно гулял по головам людей, поэтому охрана цк действовала грубо и откровенно говоря испортила всё представление, но по-своему даже сыграла нам на руку, потому что Шелепин громкими окриками заставил их угомониться, и перестать давить людей. Даже отчитал за хамство к пассажирам. Косыгин тоже в стороне не остался.

В общем — депутаты съезда, изволившие приехать — не остались в обиде — всех потом в вокзальной столовой в вип-зале сытно накормили и вереницы чёрных зилов и даже чаек поехали обратно на их рабочие места.

Приём подарков продолжился. Самый главный подарок был от министерства машиностроения, в виде начавшегося и набравшего обороты строительства заводов под Липецком и Москвой. Строительство шло ударными темпами и руками наёмных специалистов, которые возводили цеха и наполняли их оборудованием. ЛАЗ и ЛиАЗ уже были, поэтому заводу пришлось дать имя-собственное, а не аббревиатуру, как любили раньше — "Русич". Потому что завод в России на исторических землях — поэтому и Русич, только с французскими корнями, и пахнет круасанами. По аналогии с Москвичом.

Национальные окраины подвергались серьёзному прессингу со стороны центра — и кстати, из них начался отток русскоязычного населения — ввиду изменения политики — и подобное название сейчас было вполне актуальным и правильным.

Веселее всего получилось с иномарками для милиции — это был эксперимент-провокация с моей стороны — и он добился ошеломительных результатов. Разных. Первое — иностранцы мягко говоря охренели до крайности, потому что логику действия советского человека они понять не могли абсолютно. Их иконы стиля и желания — в Москве развозили алкашей по вытрезвителям, пресса на западе изрядно струхнула, потому что вообще что-то перестала понимать — а в Москве парк автомобилей восприняли с небывалым энтузиазмом. Прежде всего водители милиции и прочих ведомств — которые пересели со старых волг и москвичей на новенькие мерседесы — сказать, что это небо и земля по качеству — значит ничего не сказать. В Москве эти иномарки примелькались — их было очень много, почти в любой момент времени на улице можно было встретить что угодно — от спортивного Феррари в ливрее милиции до роллс-ройса, который возил участкового врача по участку, с персональным водителем.

Было выявлено такое количество случаев злоупотребления, что Семичастный был просто в восторге — перед искушением не могли устоять многие начальники ведомств. А ещё советская общественность познакомилась с автомобильным дизайном и качеством — поскольку с таксистами то общались все — и они сами любили похвастать новой ласточкой — и были в восторге. Да, обслуживание требовало запчастей — но ремонтировать ежедневно не нужно было, как и постоянно за ними следить. Такое достоинство как ремонтопригодность не было нужно от слова совсем — потому что они не ломались. Особенно поначалу — в первые три месяца это был шок — поскольку машину таксисту дали, он её катает только так, наубой, а она не ломается. И ничего в ней не барахлит, не стучит, не посвистывает и не потрескивает, не скрипит — она просто ездит и всё.

Для многих это было откровением — оказывается, чтобы владеть машиной — необязательно быть автомехаником и вообще разбираться в устройстве автомобиля — хватало и обычных навыков обычного водителя. Так что очень скоро в Москве внутренний турпоток увеличился в четыре раза — это рекордный показатель за всю историю — никогда в Москву не ехали так активно — машины стали своеобразной визитной карточкой и достопримечательностью города, люди ехали для того, чтобы поездить по городу на Роллс Ройсе по тарифу обычного такси.

Надо ли говорить, что машины начали приносить доход?

Дальше правда было распоряжение центрального комитета, о том, что в отдельных видах сервиса допускается коммерческая деятельность — в таком, как автомастерские, такси, грузоперевозки. Таксисты и так жили практически на коммерческом окладе — дневной план сдали и работай себе в карман сколько влезет без счётчика.

Вот только работать таксисты могли на своём личном авто, или арендовать его у таксопарка — но за отдельную немаленькую плату, которая волшебным образом совпадала с дневным планом и всё равно нужно было откатать план. А таксопарк сдавал в аренду машины.

Нет, все не бросились тут же бомбить — потому что нужна была лицензия — а за работу без лицензии, за неуплату налогов и отсутствие соответствующей маркировки на машине — можно было лишиться прав на три года, возможно даже с конфискацией машины. Лицензию получить нужно в ГАИ, и оплачивать ещё пошлину.

Тарифы были ограничены только верхними планками — которые были в два раза выше стоимости обычного такси — которое имело фиксированный тариф по счётчику. Особенно жёстко менты начинали лютовать, когда таксисты начинали устраивать скандалы и срачи на тему "вас здесь не стояло" и "я первый это место пасу" и тому подобное — за подобное высказывание можно было пойти домой пешком, без прав и машины. Антимонопольные правила прямо запрещали любую форму предъявлять претензии на место работы, а так же пытаться выдавить с этого места других таксистов.

Поначалу никто нихера не понял — пока не полетели головы и машины не начали уезжать от своих бывших хозяев в таксопарки — потому что среди ментов было в порядке вещей взять какого-нибудь своего друга-товарища-брата-кума-свата и пустить тайным таксистом, делать добро и раздражать остальных на предмет монополии — и когда на него начинали наезжать этот зачаток первобытной буржуазии — вскоре все оказывались в ближайшем офисе ГАИ и получали повестку после тщательного допроса.

Выбивать из людей по капле вот это вот мещанско-буржуазное, бандитско-барыжническое отношение — задача номер один.

Ещё я заметил, что в России люди очень потребительски относятся друг к другу, и считают, что если у кого-то друг таксист — то он теперь должен всех возить, туда-сюда, бесплатно. Если у кого-то братюня владеет кафетерием — то он всех должен кормить, вплоть до дальних родственников — все ждут лояльности к "своим". Что они будут с ними по-свойски — но когда дело доходит до своего кармана — то тут начинаются крики и выяснение отношений. Потому что если "своего" не подвезёт и не покормит — обидится.

Это крестьянское мышление — крестьянское ожидание взаимопомощи от таких же, но у кого есть чуть побольше — это то, что тянет эту страну на дно. И только по мере окончательного отмирания подобной ментальности появится хоть какое-то понимание как работает мир. А пока что Русские — это добродушные, наивные как дети, примитивные люди, одновременно большие, добрые, и очень впечатлительные, мягкотелые и мягкосердечные, но при этом не понимающие, что не так то делают, что никак не могут жить по-человечески.

Советская власть после Иосифа Виссарионыча не только не продолжила это уничтожать — а только бросилась усугублять ситуацию — навязывать некое "общественное" мнение и право, общественные работы, обязанности, общественную дружбу и жвачку. Вместо индивидуализма и здорового рационализма — они растянули агонию крестьянской цивилизации на десятилетия, и вместе с ней умер и СССР, который на неё начал полагаться. Старики очень были за советский союз — а вот молодёжь уже нет, так и исчезли, когда люди выпадали из существующей цивилизации и культуры — она для них становилась чужеродной и воспринималась как тяжёлое бремя, а не повод для гордости.

Работа в этом направлении только начиналась — но коммерция потихоньку уничтожит всё это — а мы помогали коммерсантам. В частности беспощадно изничтожали тех, кто пытался играть в купчика местечкового, гоношистого владельца ларька на рынке — потерять лицензию на коммерческую деятельность можно было легко, и процедура имела много стадий проверки и её было нелегко обмануть — а тем более — подкупить. Всех не подкупишь — в том числе и тайных покупателей.

В общем — сдвиги были, и в хорошую сторону — это заметно стало и в обществе, пока что случаи предпринимательства носили единичный характер, но предприимчивых людей в стране, судя по всему, хватало — всё только начиналось.

Правда, нужен был глаз да глаз — криминалитет тоже всполошился и начал активнее тереться вокруг первых бизнесменов — к большому, как ни странно, удовольствию советской милиции и спецслужб, которым коммерсанты обязаны были докладывать о подобных вещах под страхом лишения лицензии. А с ними разговор был очень коротким — наличие судимости или блатнянский жаргон уже были основанием для разработки, заканчивавшейся, как правило, отгрузкой в тюрьму.

Задача посадить как можно больше криминала — была поставлена с самого верха — терпимость к росту внутри страны уголовно-блатнянской культуры снизилась до нуля — сегодня можно было сесть за принадлежность к так называемой "воровской" среде, что уж говорить про методы прослушки, которые стали широко применяться ментами по всей стране.

Съезд партии продолжился — это было время больших докладов и голосований с довольно предсказуемыми результатами — после подарков были банкеты, протокольные мероприятия, разглагольствования про удои молока и количество собранных зерновых. Аграриям вообще никто не мешал и не вмешивался в их работу.

Сложнее всего сейчас было с космической темой — все ожидали какого-то небывалого успеха, простой как топор мозг партийного функционера ожидал чуда и только чуда — а от советской науки — исключительно хороших новостей и медийных побед. То есть исключительно шумихи.

Сергей Палыч Королёв незаметно начал откалываться от Брежневцев и присоединяться к Шелепинцам — потому что его вылечили, посвятили в главную тайну, мы были для него источником технологий. А его авторитет в космической отрасли был абсолютен и непререкаем — его миграция в политике от первого ко второму секретарю стала поводом для споров в кулуарах этого съезда и мягко говоря — не обрадовала Брежнева. Но его потребительское отношение к космосу — ещё, дай ещё, больше достижений, выше, лучше — не могло не надоесть практически всем в отрасли. Да, денег они не жалели — но и о людях особо не думали, и воспринимали космос исключительно как политическое пространство. Этим указам и приказам не были рады ни Королёв, ни другие работники отрасли — их спас Косыгин, включив наукоёмкие отрасли в число доступных для коммерции областей. То есть организовать научную деятельность можно было на коммерческой основе — и коммерчески же распоряжаться полученными выгодами.

Сергей Павлович положил свой партбилет на стол, вышел из партии, освободился, так сказать, от власть имущих — и официально огласил, что уходит из ОКБ-1 на пенсию, но продолжит работать в другом порядке. Оставил всё — всю свою славу и наработки, назначил своего заместителя главным конструктором.

И как патриарх отрасли — просто покинул здание опытно-конструкторского бюро. Он и так пережил тяжёлые испытания и подорвал здоровье, об этом было известно всем — вот только на следующий день объявили о создании частной компании, которую возглавил Сергей Павлович. Учредителями значились ещё несколько конструкторов.

Это было зимой. Брежнев остался без Королёва — но зато Сергей Павлович начал работу с новыми силами, попытались арендовать у государства полигон для строительства космодрома или временно арендовать сам Байконур — тогда все в правительстве только у виска покрутили — мы такие серьёзные, такие важные, у нас тут народное хозяйство, что значит арендовать?

Зато власти в условно-дружественной нам Монголии с радостью согласились предоставить большую территорию для размещения там большого и развесистого космодрома. Страна эта была мало кому интересна, плохо населена, не имела стратегически и экономически важного значения, и числилась в союзных постольку-поскольку. Однако, она была полезной — я заплатил восемьдесят миллионов долларов за аренду большого куска монгольской степи, где никто рядом не живёт, и вскоре строительные боты массово начали работу — они построили космодром в очень короткие сроки, очень небольшой, но очень технически продвинутый, красивый, со стартовым столом, комплексом для сбора ракеты, обслуживающий персонал составлял всего сто двадцать человек. Поскольку ни одна советская ракета не была доступна для частного использования — пришлось использовать сначала маленькую ракету-носитель, лёгкого класса, а потом — долго выбирать из имеющихся конструктивных решений те, что нам подходили.

К работе королёва и частной компании никто всерьёз не относился — то есть никто вообще не интересовался их деятельностью и никому не было дела — максимум они могли посмеяться над этим — надо же, частная космическая компания! Со смеху умрёшь!

Однако, в Монголии сначала запустили лёгкую ракету со спутником — массой всего сто килограмм полезной нагрузки — она вывела спутник на орбиту. Несмотря на компьютеризацию — пришлось очень сильно поработать с наземными службами и искать людей с миру по нитке — в прямом смысле слова.

Действие объекта было в режиме строгой коммерческой секретности — и монголы пошли мне навстречу, Чжоу Энлай лично засекретил объект по моей просьбе и даже советских представителей туда не пускал. Они хоть и были недовольны — но это было по моей же просьбе, и монголы оказались людьми понимающими и сговорчивыми — очень удобно, когда есть государство без лишних амбиций, готовое подогнать юридическую составляющую под наши требования — в этом главная сила Монголии!

Космодром зажил своей жизнью — основную массу работ выполняли техботы и автоматика, любезно предоставленные моим кораблём — поэтому проблем с персоналом не наблюдалось из-за отсутствия оного. А ракета... Она вообще была для всех загадкой — большая, жутко большая, мощная, с мощными двигателями и очень хорошими характеристиками. И этих ракет уже было семь — готовились к старту. Над ними работал Королёв в соавторстве с ИИ моего корабля — прямо в космосе, корабль его любил и доставлял на борт по первому требованию, обеспечивая ему лучшие условия для работы.

Сергей Павлович регулярно виделся со своими сотрудниками в Москве, которые продолжали работу над программой — но на этот раз получив готовую ракету — развили бурную деятельность на тему лунной программы. Им помогал я и ИИ — в частности в создании космических скафандров, проведении расчётов, в создании навигационного компьютера, в проектировании самого космического корабля для пилотируемого облёта луны.

Главным специалистом в их КБ оказался... внезапно... я.

Сам не знаю, как так получилось — у меня есть обширные знания о космических кораблях, о принципах их устройства, о скафандрах и технологиях, в том числе исторические знания, для меня это рабочая информация — но в данном случае я оказался ведущим специалистом и ведущим научным сотрудником всего конструкторского бюро. Поскольку именно я предложил проект корабля для облёта луны.

И это стало топ-темой для работы на всё время до начала съезда — поскольку нужно было создать космический корабль для более-менее длительного пребывания в космосе. Даже не корабль, а нечто вроде спасательной капсулы — которая должна облететь луну и вернуться на землю.

Мы с Сергеем Павловичем сидели вечерком на веранде его маленького особнячка на космодроме и обсуждали разные темы — в том числе он предложил создать сборный корабль — вывести на орбиту несколько модулей, в космосе их соединить в единое целое, ведь соединяют же корабли друг с другом, состыковать и получить таким образом модульный обитаемый космический корабль.

Раньше они работали над кораблём для облёта луны в виде 7КЛ1, но технически он был намного примитивнее того, что требовалось нам — и работа над космическим кораблём закипела с новой силой и страстью. Я лично установил на него систему жизнеобеспечения, навигационный компьютер...

Следующей нашей целью было совершить пилотируемый облёт луны. Запуск восьми ракет, которые вывели бы на орбиту восемь отсеков, и работа на орбите по их состыковке. Самое сложное было найти для этого людей — Сергей Павлович не мог положиться на многих своих бывших коллег — но среди них нашлось только трое смельчаков, которые оказались готовы. Набор, как водится, вёлся из числа пилотов военной авиации — они не были подневольными людьми, могли подать рапорт и уволиться в любой момент. Как ни странно, одним из людей, кого мы встретили на аэродроме космодрома — оказался известный нам Юрий Алексеевич. Который Гагарин. Юрий Алексеевич прилетел один, в гражданской одежде, за ним я посылал аж специальный самолёт, спустился он по трапу и сразу же к нам.

— Сергей Павлович, доброго вам... — он посмотрел наверх, — а сколько здесь часов?

— Вечер, Юра, — Королёв явно был очень ему доволен, — Давно не виделись.

— Да, как вы ушли. А вы...

— Вилли, инвестор и совладелец этой вот прелести, — кивнул я на большие амбароподобные ангары позади нас, — а вы товарищ Гагарин, полагаю?

— Да, именно, — он протянул руку, — можно просто Юра.

— А я просто Вилли.

— Я пока тебе не рассказывал, зачем ты нужен здесь — пойдём, расскажу всё.

Мы сели в лимузин, ожидавший нас рядом, Фёдоров был как всегда за рулём. Мой персональный шофёр мотался со мной всюду, куда я — туда и он.

— Это необычный космодром, — Королёв вытянул ноги, — очень необычный.

— Чем же? — спросил Юрий Алексеевич, — ну, кроме своей секретности.

— Секретность это хорошо. Обычно я это не говорю — но тут нам Монголы очень помогли — они предоставляют нам идеальную "крышу" для любого нашего проекта. И юридически не мешают, практически идеальная "свободная зона", которая занята нами. Свободная и от американцев, и как ни странно, от советской власти.

— Вот даже как? На кого же вы работаете?

— Сейчас только на свои мальчишеские амбиции, — рассмеялся Сергей Павлович, — всё, я пенсионер, мне теперь можно похулиганить. Но дело серьёзное, — тут же сменил он тон.

Посвящение Юрия Алексеевича в таинство происхождения меня, а так же в существование космических аномалий, и в нашу работу в СССР прошло вскоре, за рюмочкой чая, в прекрасном доме Сергея Павловича. Я ему тут по его запросу сделал мини-особняк, со всем необходимым — лучше любой госдачи, и в частной собственности. Формально она считалась моей — так как я капиталист, англичанин, а монголия хоть и была дружественно-коммунистической, но имела свой особенный колорит в плане любви к деньгам и умения отговариваться перед союзниками. Коварство востока, как-никак.

— Ничего себе — а вы где в космосе летали? — спросил вдруг космонавт, — далеко?

— Не особенно. Межзвёздные перелёты штука крайне затратная, поэтому очень редкая. Мы только приступили к колонизации планет, которые веками проходили мучительный процесс преображения для их жизнеспособности. Это дикое время, как на диком западе — и регионы экспансий не сказать чтобы очень спокойное место. Легче всего было с Марсом — это первая колония человечества. Я кстати там родился.

— Ого! А как вы решили проблему воды?

— На Марсе её полным-полно. Атмосфера Марса когда-то имела до семидесяти процентов кислорода — который постепенно перешёл в оксиды поверхности, оксидировав её до глубоких слоёв. Повторный прогрев ядра планеты позволил запустить ядерные реакции в нём. Позже были созданы так называемые изготовители — техника, способная создавать почти любой химический элемент, используя энергию, или ещё легче — преобразовывать уже имеющиеся. Водорода в космосе полно, кислород сгенерировали, искусственно засеяли поверхность планеты папоротниками и вызвали кислородный бум — попутно снабжая с изготовителей атмосферу кислородом, увеличивали количество воды соединяя водород и кислород, вырабатываемый кислородными фермами. Позже кислород начали добывать на Сатурне — его там в тысячи раз больше, чем на земле. Он в ужасно сжатом жидком виде в виде озёр, там есть и много воды — намного больше, чем на земле. Правда, условия экстремальные — гиперзвуковые ветра из аммиака могут разорвать любой корабль в клочья.

— Но... как вы это обманули? — культурно спросил Сергей Павлович.

— А как бензин отсасывают из бензобака? Туда спустили шланг, и выкачали необходимые вещества по нему. Гравитация Сатурна огромна, давление внизу достигает фантастических значений — там металлизируется водород, поверхность планеты покрыта коркой раскалённого металлизированного водорода, над ней жидкие газы. Это газовая планета вокруг сверхактивного ядра. Но товарищи, давайте не будем об этом — это всё было давно и неправда — нам нужно сейчас о своих проблемах подумать.

— Да, ты прав, — Королёв сделал свет поярче голосовой командой и сел за стол, кряхтя по старой памяти, — Юрий Алексеевич, у нас такие проблемы — ракету Вилли нам предоставил. Хорошую, я её проектировал вместе с его космическим кораблём — большая, мощная, надёжная как автомат калашникова и такая же эффективная и неприхотливая к обслуживанию.

— Ещё и с возвращаемой первой ступенью, — напомнил я.

— Да, с возвращаемой первой ступенью. Нечто подобное хотели сделать на Н-1М, но там свои заморочки вышли и пришлось отказаться. В наших активах сейчас — спутниковая группировка — пять тысяч спутников связи, которые носятся по орбите, дают всему миру спутниковые телефоны и пейджеры, транслируют телеканалы, в общем — приносят нам валюту, причём прилично так.

— Около двухсот-трёхсот миллионов в год, — поправил я, — сумма и правда большая — благодаря широкому распространению спутниковых телефонов и гигантской пропускной способности спутников. Тарифы сравнительно недорогие, аппараты тоже — поэтому их активно покупают.

— Спасибо, — кивнул Королёв, прося тем самым себе слово, — в общем — я ушёл из под опеки государства и сейчас работаю вольной птицей с Вилли и создаю собственную космическую компанию.

— Хорошо, — кивнул товарищ космонавт, — отлично получилось, простите меня, конечно, но по-моему вас на работе загоняли, так я думаю. Да и многие из наших думают так же.

— Так и было. У меня на судьбе было написано умереть в январе этого года на операционном столе. Если бы не Вилли, который меня спас и подлатал — мы бы не разговаривали.

— И с вашей стороны тоже, Юрий Алексеевич, кстати, — сказал я, — Вам на роду было написано умереть в тридцать четыре. В авиакатастрофе, по недосмотру диспетчера столкнувшись в небе с другим самолётом. Так что считайте, что и ваша судьба уже изменена в корне.

Гагарин задумался.

— Правда? В тридцать четыре?

— Через два года, проще говоря.

— Этого не случилось и не случится, — уверенно сказал Королёв, — раз уж ты ушёл из вооружённых сил — то и летать тебе не придётся.

— И кем вы хотите видеть меня теперь?

Я только плечами пожал:

— Схема финансирования и принадлежности нашей компании очень запутанная. Я пытался создать нормальную авиакосмическую корпорацию в России — но там только у виска покрутили и не разрешили ничего — ни земли под это дело арендовать, ни людей даже квалифицированных набирать. Это оказалось даже к лучшему — здесь, где на сто километров вокруг только одинокий монгол лошадей пасёт — могут работать мои роботы-сборщики и ремботы, здесь можно не прятать их от взгляда окружающей публики. Они же обеспечивают весь космодром обслуживанием. Так что мы частная космическая компания, у нас в штате числится триста пятьдесят человек — они работают в Москве, и где-то под тысячу мёртвых душ — которые существуют для отчётности — их никогда не было и нет. Формально мы авиакомпания — так что тебе предлагаем занять место пилота авиакомпании.

— И куда летать?

— Рейс Земля-Луна-Земля, обротный, беспосадочный. Взлетели тут, смотались туда, сделали несколько витков, пофотографировались на фоне луны, и домой. Космический корабль у нас уже есть — он собран, ракеты тоже есть — они подготовлены к серийному пуску — в течение одной недели.

— Так, хорошо. На луну высадки не будет?

— Нет, это мы отдадим американцам. Могли бы — но залегендировать нельзя будет. А без этого — не считается. Мы, Юра, не дураки и если и пользуемся вычислительной мощностью и знанием теории и практики из будущего, наукой из будущего — но делаем всё сами, на технологиях века нынешнего. Никакой научной фантастики — хотя некоторые элементы жутко сложные и дорогие — но не невозможные. Сейчас у нас уже есть всё необходимое — у нас впереди Съезд Партии. Формально наша компания тесно связана с тем узким кругом лиц в ЦК, которые знают про происхождение Вилли и ещё одного несчастного, провалившегося вместе с ним и знают будущее, и делают всё, чтобы предотвратить грядущие политические катастрофы. А их на наш век хватает.

— Верю, что, Союз развалился?

— Ещё как, — вздохнул Королёв, — а ты откуда знаешь?

— Гипотеза. Уж слишком всё идёт как-то нестабильно. На энтузиазме и честном слове, ей богу, как мы в космос впервые полетели. Наглые были, жуть, безумство храбрых.

— Это точно. Но этого скорее всего не случится — а если случится — то нужные люди сохранят всю власть и влияние и для нас мало что изменится. Я работал несколько месяцев с этим ихним компьютером из будущего, искуственным интеллектом, вместе мы создали программу облёта луны, ракету, корабль... кстати, Вилли у нас не только марсианин и абориген космоса, но и знатный специалист в конструировании космических кораблей.

— Правда? Это обнадёживает, что вы приглядываете за нами и не дадите совсем уж что-то наворотить, — улыбнулся Юра, — А какой гешефт будет у частной компании от облёта луны?

— Тот же, что и раньше — политический. Вот только тут нужно вникнуть в нюанс — всё, что мы делали раньше — чисто политический авантюризм Хрущёва и Брежнева, которым льстило и которых размягчало внимание запада. А сегодня мы неформально, но находимся под крылом у товарища Шелепина, второго секретаря. И его друзей из ЦК и политбюро. Формально — потому что мы финансово независимы и никому не подчиняемся — даже советской власти. Сами ставим перед собой задачи. Нас например никто не просил к луне лететь — это моя прихоть.

Юра задумался и кивнул, улыбнувшись своей фирменной улыбкой:

— Понимаю. И поэтому нужны космические достижения, которые дали бы товарищу Шелепину большой разгон на Съезде партии?

— Именно, — продолжил я, — дело в том, что я его не посвящал в планы полёта. Это должно стать шоком для всех. Частная компания — не имеющая никаких запатентованных или секретных технологий из советской космической программы — разработала и ракету и модуль и полетела к луне. Это нужно в первую очередь для рекламы нашей спутниковой связи — чтобы она стала популярнее. Ну и дать возможность Александру Николаевичу похвастаться перед мировым сообществом и своими коллегами достижениями своих союзников. Сергей Павлович почти официально его протеже — он с Шелепиным хорошо общается и в ЦК все давно уже говорят, что ушёл от первого ко второму.

— Ну не так уж и ушёл, скорее вышел на пенсию.

— Мы с вами ещё полетаем, Сергей Палыч, ещё ой как полетаем. Итак, Юра, работа непыльная, но сложная. Запускаем семь ракет с модулями, после чего они выходят на орбиту друг к другу, производят автоматическую стыковку в единый корабль. Мы летим вместе восьмым — и пристыковываемся последними — в нашем корабле будет вся аппаратура управления, короче говоря — кабина. К Луне мы летим с помощью ракетных ускорителей, облетаем луну несколько раз — это уже как карта ляжет, и возвращаемся обратно на землю. Тормозные двигатели нас остановят до околонулевых скоростей на геопереходной орбите и мы начнём медленно падать на землю, вращаясь синхронно с ней, то есть спустимся как топор в прорубь, вертикально вниз.

— Хорошо, звучит убедительно. А кто летит?

— Полетим вчетвером. Ты, как командир экспедиции, Сергей Палыч — как бортинженер. Ты не смотри — он сейчас здоровее тебя, я — как инвестор и кинооператор, и ещё мы пригласили девушку Катю — жену второго нашего проваленца в прошлое. Милая девушка, не особенно умная, не лётчица, но у нас этих навыков и не надо.

— Не люблю я баб в космосе.

— Да ладно вам — если корабль будет хороший — то ничего страшного ведь не будет?

— Не будет. И вообще, это была слёзная просьба Воронова забрать её хотя бы на пару недель, чтобы он мог нажраться и отдохнуть. Она ведь пользуется транспортерами корабля как лифтом, и из любого места к нему транспортируется и начнёт пилить. Девушка она славная, но Петька — человек жутко занятой, жена ещё пилит иногда.

Юра улыбнулся:

— Сослать жену в космос — это нонсенс!

— Тем не менее. Да и я тут подумал — это будет маркетингово правильно — нечего летать одним мужикам, пусть будет на подхвате. Она транспортируется мгновенно сюда, самолёт ей не нужен. Ну так что — пойдёмте, ознакомим вас с новым кораблём. Простота пилотирования понравится, уверяю.

* * *

Подготовка к полёту была сокращённой и простой — изучали корабль и его внутреннее устройство, а так же все органы управления. Органы управления были сравнительно простыми и понятными — управление шло через компьютер. Я собрался лететь с ними — потому что это было просто интересно — и хоть какое-то разнообразие в моих буднях.

В час икс мы оказались в одной лодке, то есть в одной кабине космического корабля — в лёгких скафандрах. Я позёвывал, зато с нами была девушка Катя, которая крутила головой и очень интересовалась всем. Тут было несколько жидкокристаллических экранов с индикаторами — которые лишь изредка были дублированы стрелочными, только самое нужное. Множество светодиодных индикаторов с ярко светящимися цифрами и буквами, лампочками, всё выглядело просто ужас как ретрофутуристично — в духе космофантастики.

Кабина корабля была рассчитана на четырёх человек и довольно большое свободное пространство между нами. Места тут и правда было много — тяжёлая ракета-носитель под нами могла вывести на орбиту сто двадцать тонн груза — а весь этот модуль весил семьдесят пять. Это, для справки, как два самолёта ТУ-134, да и сам он был немаленький — за нами было тяжёлое оборудование в виде мощной ЭВМ, дальше запасы кислорода и продовольствия, причём реально много, а позади них — ещё стыковочный модуль и аппаратура управления, и двигатель с запасом топлива — пятнадцать тонн топлива.

Отсчёт вёл ИИ, приятным женским голосом, сообщая нам о ходе подготовки к старту и самом старте. Взлёт был непривычен — я никогда не взлетал с планет без гравикомпенсаторов — хотя как и все аборигены космоса — отлично переносил перегрузки.

После восьмидесяти секунд полёта перегрузки уменьшились.

— Уф, — Сергей Павлович попытался вытереть пот со лба, стукнулся о прозрачный визор шлема, чертыхнулся, — непривычно как-то. Эй, ребят, как вы там?

— Отлично, — ответил Юра, — очень мягкие перегрузки, кстати, — Юра обернулся, — Катя, а вы как?

— Нормально, — девушка поджала губы, тоже пропотела.

— Вилли?

— Я вообще не почувствовал дискомфорта.

— Форсишь?

— Юра, напомни как вернёмся — я тебя прокачу на своей самой быстрой машине.

— Зачем это?

— Она сотню за две с небольшим секунды набирает. Перегрузка четыре единицы в ускорении. Я привык. Мы сейчас кстати до четырёх не дошли — максимальная три девяносто, и то на коротком участке, — я разглядел показатели на панели приборов, — идём нормально — отклонений и аномалий нет.

— А меня давит, — сказала Катя.

— Две единицы — это лёгкая нагрузка, как на аттракционах.

— Сброс первой ступени, — сказал Королёв, — если вы не против, — он достал большой планшет, — я хочу лично понаблюдать за процессом её приземления.

Мы углубились в просмотр видео с камер на первой ступени — как она бултыхается в воздухе. Высота её снижается и ступень начинает снижаться над землёй, появляется пламя под ракетой, и она замедляется...

Вплоть до выпуска посадочных опор.

— Приземлилась штатно, — сказал я, — как и было рассчитано.

— Отлично! Удивительно, что мы сумели этого добиться на технологиях нашего времени.

— Я тоже удивлён, но технологии вполне приемлемые, оптимизация хорошая и конструкция упрощена парашютами. Двести двадцать секунд.

— Ещё несколько минут лететь, — пояснил я Кате.

Когда отделилась вторая ступень перегрузка резко скакнула в околонулевые значения и мы снова начали разгон на третьей — на этот раз перегрузка достигла трёх единиц, и мгновенно исчезла, когда ракета отделилась. Молниеносно, никакого плавного перехода к невесомости не было — когда ракета перестала нас разгонять и мы уже были на нужной скорости — нас резко отпустило и мы оказались в невесомости.

— Ну что, друзья-космонавты, — улыбнулся я им, — добро пожаловать в мой родной мир. То есть в космос.

— Ух, — Юрий Алексеевич поднял забрало шлема и всё-таки вытер пот.

— Можно снять шлем, полагаю, — посмотрел на него Королёв.

— Можно, — подтвердил я, — целостность корпуса полная, орбитального мусора и микрометеоритов на нашей орбите нет, это отслеживают сенсоры моего корабля.

Я отстегнул шлем и вздохнул спокойнее, отстегнул ремни и вылетел, сразу направившись в отсек позади кабины.

Корабль был довольно большим, если так посмотреть, проходы большие. Новичкам было сложнее всего — а я спокойно ориентировался в трёхмерном невесомом пространстве и пока они привыкали — в том числе Юрий Алексеевич, приступил к выполнению работы. Нужно было привести в готовность систему стыковки. А для этого — выйти в открытый космос. Переодеться в скафандр для открытого космоса, войти в шлюз, взять инструменты и начать работу. Не самая простая, но и не самая сложная работа — работать в невесомости неприятно из-за отсутствия гравитации и того, что некуда упереться, приходится всё время пристёгиваться к кораблю и упираться в него. Дроны-ремботы такой проблемы не имеют, а вот у нас такая проблема есть. Я перешёл через шлюз в открытый космос — здесь была тишина и покой, земля раскинулась под нами — красотища. Я заглянул в иллюминатор, в который смотрела Катя. Она отшатнулась, схватившись за сердце. Ухмыльнулся ей и цепляясь за рукояти на корпусе корабля, полетел вперёд, к стыковочному узлу, который был сзади, а двигатели располагались по бокам корабля.

Эх, тяжела и неказиста жизнь простого пролетария — в космос летаем — а работать по прежнему надо руками. Техботов нет, пора вспоминать навыки. Я открутил со стыковочного узла герметичную заглушку, вытащил стыковочные упоры и проверил состояние механизма — он был изготовлен к стыковке — снял остальные заглушки с трубопроводов, контактов и всего прочего, что защищало их от проникновения кислорода на земле. Время от запуска до стыковки составляло меньше часа — и пока кошмонафты там начинали потрошить запасы провизии — я усиленно пахал. Вскоре ко мне присоединился Сергей Павлович, который крепко держался за рукояти и пристёгивался к ним карабином. Он отлетел чуть подальше, набравшись смелости.

— Всё подготовил?

— Да, пришлось попотеть. Сергей Павлович, сделайте одолжение — пните вот эту штуку в сторону земли. Ей пора обратно, — кивнул я на медленно вращающийся рядом с нами колпак.

— Не вопрос.

Он оттолкнулся от корабля и толкнул колпак, в сторону земли. Он сошёл с орбиты, так сказать, и начал медленно удаляться вниз и назад. Вскоре сгорит в атмосфере.

— Пять минут до стыковки. Она пройдёт в автоматическом режиме, — я вытащил из ящика переданный кораблём киноаппарат. Точнее камеру, и включил съёмку, взяв кинокамеру на плечо.

* * *

*

Тем временем произносимая вторым секретарём речь повергла в немалый шок всех присутствующих. Шелепин, в несвойственной ему ранее манере был ярок, его речь в корне отличалась от привычной советской номенклатурной стилистики, от которой всех клонило в сон, была резкой и смелой, и что немаловажно — хорошо подготовленной. И начиналась не с привычных славословий и слова "ТОВАРИЩИ!!!". Что уж говорить про остальное — ни разу не упомянул Ленина в начале речи, ни разу не произнёс славословие социализму и не произнёс ни одной советизмовой штампованной фразы вроде "преимущество социализма", "достижения революции" и так далее. Но зато жёг глаголом так, что публика была под впечатлением.

Прежде всего — были жёстко подвергнуты критике серьёзные ошибки и просчёты в идеологии, оставленной Сусловым. Она морально устарела, она пыталась воспитать из людей нечто непонятное — человека патриотичного, фанатично и бездумно преданного, лояльного и бездумного, мысляшшего примитивно и просто, как топор. Она была сконцентрирована на воспитании крестьянского в людях — добродушности, наивности, добра ко всем и всему, в том числе к тому, что этого не заслуживает и губит самого человека, ошибки в форме подачи информационной политики государства — в негибкости и неумении работать с отрицательными мотивами и настроениями, в неумении решать поставленные задачи более гибко, в горлопанном колхозном коммунизме, в который уже мягко говоря перестают верить современные молодые люди, приходящие в этот мир и оценивающие его не сравнивая с далёким прошлым, а по своим, новым критериям. До войны и во время войны можно было ссылаться на трудное время, на трудное положение, сейчас это сделать нельзя — с трибун ежедневно кричат, давят децибелами о том, как хорошо всё работает...

Он взял часть речи из юмористических монологов и сценок — "может уже не "завод начал выпускать", а "в магазин что-то завезли"?", и вскрыл большой пропагандистский гнойник. Обличая нелепость и архаику информационной политики — умственный облик человека менялся, менялись его критерии оценки жизни, ещё сильна была довоенная, доиндустриальная модель мышления — простая как топор, примитивная как мешок картошки, люди, которых легко ввести в состояние благодушного благолепного транса — достаточно только немного похвалить извне, написать в паре бульварных газетёнок на западе, какие они хорошие — и они размякнут и будут пытаться доказать всем вокруг, что они и не такое могут.

Очень жёстко прошёлся по методике представления социализма и коммунизма юному поколению — в лучшем случае слова, которые официально рекомендует и использует партия, методы, использующиеся для этого — уже вызывают у молодых людей раздражение. Жизнь вокруг кипит, выкипает, бурлит, а от них требуют сидеть и писать конспекты как кто-то там рассказал про удои молока и сбор зерновых — до которых им конечно же нет никакого дела, которые никак не связаны с их жизнью.

Эта попытка "впихнуть невпихуемое" накладывается на общую морально-идеологическую отсталость пропаганды. Лозунги были хороши ровно до тех пор, пока в стране была диктатура пролетариата. Однако, индустриализация и война уничтожили такие классы общества как крестьянство и пролетариат, уничтожили их в России, оставив людей, выходцев из этих классов, но не оставив им точки опоры. Нет больше пролетариата — потому что нет буржуазии, есть образование, им доступны все блага цивилизации и социализма — тогда о каком дремучем крестьянстве или стонущем от работы на заводе пролетариате может идти речь? А то, что мы имеем сейчас — это де совершенно другое и совершенно новое — это современные люди, работающие в разных сферах — но уже современные люди, а не классово замкнутые в рамках своих классов, ограниченные ими, люди прошлого. Пропаганда этот момент упустила, пропаганда не смогла объяснить людям происходящие события так, чтобы не начать разрушать сама себя — потому что была оторвана от реальности, и больше была похожа на пафосную и далёкую от жизнеподобия киноагитку периода сталинского кино.

Жёстко он выступал — нечего сказать. Перешёл к принципам формирования здоровой информационной политики государства — к её целям — предоставить людям здоровую, актуальную, работоспособную философию государства, понятную — которая опирается не на религию и культ Советских Догм Коммунизма, которые начинают разрушать государство изнутри, когда устаревают и становятся несоответствующими жизни, а на логично и естественно обоснованные причины существования той социально-политической модели, которую мы имеем, которая предоставляет людям свободу мыслить и принимать решения. Необходимо быть более гибкими и уметь признавать ошибки, если таковые имеются, смотреть в лицо правде и реальности, и действовать исходя из реального положения вещей, озвучивать это реальное положение вещей и реальные проблемы. Не создавать альтернативную вселенную официоза, которая отрываясь от реальной страны — теряет над ней всякую власть. Государство должно было научиться признавать реальное положение вещей, с нуля формировать всю информационную политику. Горлопанный коммунизм По-суслову сформировал новое поколение людей — внешне очень, очень лояльных идеям коммунизма — на словах, готовых всегда выбиться вперёд, первыми крикнуть "товарищи!", всегда политкорректных, всегда тщательно подбирающих слова, всегда лощёных и холёных, с портфельчиками и неизменными значками на груди, но совершенно плевать хотевших на реальное положение дел — людей уже давно понявших, что показная лояльность — это путь к комфортной жизни и карьере — и поэтому относящихся к этому как к работе, и совершенно далёких от реальных идей социализма, стремящихся к гедонизму, к роскоши, к комфортной жизни, хотящих вкусно есть и мягко спать. Простота и топорность пропаганды позволили этим людям легко и непринуждённо мимикрировать — достаточно заучить догмы и научиться громко говорить слово "товарищи!" и всё, можно сойти за своего на любой трибуне.

Ох, и разворошил он улей, продолжив свою речь тем, что государство нуждается в коренных изменениях, в полном переосмыслении, с нуля, отринув все прошлые наработки, начиная с времён революции, и сформировать новую информационную политику — новый подход к людям и самое главное — новый подход к государству. Добиться коренных улучшений в жизни общества возможно только если государство перестанет общаться с людьми на птичьем языке пропаганды, резко контрастирующем с повседневной речью, перестанет общаться с людьми только о том, о чём государству приятно с ними говорить — и начнёт давать людям возможность участвовать в диалоге, а не произносить с трибуны монолог, требуя в ответ только громких, продолжительных апплодисментов и повторения заученных мантр-лозунгов.

Дальше был политический блок — после разгрома информполитики перешли к серьёзнейшим темам политической философии советского союза — прежде всего критике подвергся уже не Сталин, а даже сам Ленин. Точнее его принципы нацполитики — которые провозглашали Русский шовинизм, и необходимость обласкать и дать свободу окраинам империи — и как следствие — дать им и независимость, пусть и формальную, и всё-всё-всё, сохранять их "красивые обычаи" — то есть старорежимность.

Это всё привело к тому, что только Русский народ из всей бывшей Российской Империи прошёл тяжёлые, кровавые, болезненные преобразования, только Русский народ сумел подняться выше, сформировать у себя цивилизацию, способную строить атомные электростанции, армию, науку, только Русский народ из всех республик СССР, сумел достичь экономического процветания — в то время как республики продолжали быть дотационными.

Из озвученных цифр, которые раньше озвучивать было нельзя — следовало, что только РСФСР и БССР не были дотационными, донорами союзного бюджета — в то время как вся средняя азия, все остальные республики — жили за счёт Русского народа.

Шелепин ещё вывел формулу — что получая блага извне — они не стремятся к созданию их у себя самих, поскольку они уже получили стабильный поток этих благ, это стало ступенькой для возрождения обычаев и национальных традиций, которые ведут к созданию национализма, шовинизма, и пренебрежительного отношения к Русским, которые приезжают к ним в республики и начинают строить то, что обычно строят у себя в России. Это влияние одной цивилизации на другую привело к её развращению и формированию национализма, а впоследствии и сепаратистских настроений — потому что сказал А — говори и Б, логический ряд должен быть завершён — национальный язык, традиции, национальная власть, национальная история, а себя почитать как часть другого, чуждого народа, националист не может — поэтому что? Поэтому сепаратизм. И естественной реакцией мамкиного националиста будет обвинить всех в оккупации — именно так должны для него выглядеть подобные отношения.

И не стоит ждать, что они такие же как мы, и так же смотрят на мир, и если мы сделали им добро — то они поймут, проникнутся, прочувствуют и будут рады и благодарны — в ответ на потоки денег и технологий, которые выводили массово в республики — ничего кроме ненависти и обвинений в оккупации мы никогда не получим. Потому что национализм сформировал уже зачатки государственности и зачатки сепаратизма.

Так что нужно решить окончательно — если СССР это союз государств — то каждое из государств должно жить на свои средства, по средствам, и не пускать к себе жителей менее развитых республик. А если это единая страна — то происходящее это легализованный сепаратизм и призывы к отделению части народа, вбивание клиньев между людьми и отделение их по национальностям.

А то получается, что основа СССР состоит в том, что более развитые республики должны взять на иждивение к себе менее развитые — но не развивать их — ведь получив иждивение не нужно развиваться, совершенствоваться, улучшать жизнь — можно наоборот, деградировать и погружаться в националистические фантазии, а всё нужное сделают другие, которые приедут и всё построят, всё обеспечат. Этот перекос в национальной идеологии советского государства порождает чудовищ — уже находящихся в зачаточной стадии — чудовищ, вроде тех, с которыми столкнулись на украине во время и после войны — жутко обозлённых националистов, фантазирующих о вольной независимой жизни и ненавидящих прежде всего Русских.

Эти же настроения пойдут волной по всем окраинам, и нужно уже принять окончательное решение — являются ли республики СССР, отстающие по уровню развития цивилизации и общественного мышления, частью единой страны — или они независимы. Если являются — право выхода, право на национальные правительства, национальные языки, право на традиции и обычаи — это сепаратизм и бомба замедленного действия. Если республики это всё-таки национальные государства — то выбранная форма гособразования в виде союза — это губительно и непродуманно, это плохо работает и работает не в ту сторону, в какую предполагалось. Потому что законы природы и законы социума изменить не получилось — получая цивилизацию извне — человек перестаёт стремиться достигнуть её сам, получая извне финансирование — перестаёт стремиться самостоятельно заполучить это. Перекос между реальным уровнем жизни и тем, который справедлив при нынешнем уровне развития — позволяет создать "высококультурное, высокоцивилизованное дикое средневековье". Когда люди могут сохранять примитивные обычаи кумовства, кланового построения общества, религиозные традиции, и использовать внешний источник технологий и культуры — как способ ничего не делать и не развиваться самим. Развитие общества происходит под жёстким прессом необходимости развиваться — или исчезнуть, растворившись в более сильных обществах. Россия должна стимулировать развитие гражданского общества, отказ от общества обычая и традиции — в пользу общества цивилизации, логики и здравого смысла.

А если общество не может и не хочет развиваться — то встаёт вопрос о том, насколько вообще справедливо, что мы не только не помогаем им развиваться — но и наоборот, предоставляем всё, чтобы они могли и дальше жить в цивилизованном обществе по средневековым обычаям и традициям, и у них даже не было нужды в развитии.

Пора разрешить этот вопрос и разрешить радикально, эффективно, кардинально — социальная справедливость должна быть — тот, кто не ушёл дальше работы в поле — должен работать в поле, пользоваться всеми преимуществами и достижениями более развитой цивилизации он не должен. Необходимо либо разрушить эти границы так называемых республик, разрушить их национальные и культурные автономии, разрушить их обособленность, и признать единство госудларства и его принципиальную неделимость по любым признакам — особенно этническим — или прекратить их финансирование, закрыть границы между РСФСР и республиками, прекратить всячески снабжать их продуктами и плодами нашей цивилизации — и предоставить им либо возможность развиваться самим, либо жить по средствам. Многие в республиках, хотя этого и не хотят признавать — фантазируют о независимости — вот дать им её, но прежде всего обрубить все каналы финансирования и вместо очковтирательства на местах — оплачивать товары из союзных республик по их реальному количеству. Всё, прикрыть лавочку невиданной щедрости Русского народа, которая позволяла им не развиваться.

Пойти дальше и решить свои внутренние проблемы, развивать свою цивилизацию и своё общество невозможно, если на шее гирями висят принципиально не желающие развивать у себя сами цивилизацию республики.

Ошибка Ленина была фундаментальной и она привела к распаду некогда могучего единого государства, к формированию национализма, к формированию сепаратизма — устлала дорогу тем, кто фантазировал о существовании какого-то там "государства украина" во времена царя гороха.

И продолжая кормить республики, последующая власть — кроме Сталина, конечно, сформировала у них потребительское отношение к советской власти. Советская власть им должна, а они могут сохранять свои "красивые обычаи".

Но это было бы не полным, если бы не последовала ударная доза разоблачений. В частности — Шелепин привёл результаты нескольких расследований КГБ о деятельности республиканских органов власти — в Грузии Мжванадзе совсем забыл, что он советский человек и жил как у христа за пазухой, фактически оккупировав Грузию через "уважаемых людей", то есть коррумпированных чиновников и представителей уголовного мира.

От озвученных цифр и фотографий изъятых на обысках пудов золота и денег — у делегатов съезда случился родимчик. Но это конечно же ни в какое сравнение со средней азией — в Узбекистане массово фальсифицировали экономические результаты, получая гигантские деньги из союзного бюджета, Шелепин вскрыл результаты обысков у членов партии и участников кланов — так же назвав их самих, и раскрыв поганые подробности того, как они фактически оккупировали узбекистан — где без одобрения сверху нельзя было решить ни один серьёзный вопрос, а лояльность и принадлежность к своим — открывала все дороги.

Про реальное отношение "товарищей узбеков" из верхушки узбекистона к Русским тоже было — стенограммы результата прослушки.

Но он добил всех, вскрыв факты по сразу чётырём особо крупным делам и озвучив цифры — то, сколько в действительности было очковтирательства и убытков от узбекистана, украины, таджикистана и Грузии.

Ситуация мягко говоря неприятная — потому что озвученные суммы объёмов воровства, очковтирательства и убытков — выходили далеко за границу нескольких десятков или сотен миллионов. Убытки имели миллиардные значения — и это всё было данью республикам, которую платил бюджет — то есть дань из РСФСР.

От этого повеяло чем-то монголо-татарским, дань, убытки, и так далее.

Разгром был полнейший и на этот раз привыкшим задирать нос и надувать своё самомнение, горлопанить, республиканским вождям ответить было нечем. Вообще нечем. Проработали их так — что им оставалось только застрелиться.

Однако, вопрос был поднят — и Шелепин вскоре озвучил концепцию разрушения любого неравного союза, образованного государствами — одно государство — один народ, одна власть, одна цивилизация — иначе развал и погибель, деградация отстающих начнёт множиться и шириться, перекинется на тех, кто их тянет вперёд и снабжает всеми плодами цивилизации — и они тоже деградируют — и произойдёт разрушение союза, ввиду его маргинализации и деградации цивилизации.

Концепция была озвучена правильная — одно государство, один народ, одна власть, одна цивилизация. Всё остальное это этническое происхождение, а не многонациональный народ — а уж тем более никакой "дружбы народов" быть не может и не будет — дружба возможна только между равными хотя бы по уровню развития, если не по размеру и силе, то по цивилизованности. Между теми, у кого есть одинаковые представления о том, что такое хорошо, что такое плохо, иначе при первом же расхождении во мнениях — слабый примет сторону сильного и затаит обиду, начнёт его винить в том, что его заставили так говорить, принудили, оккупировали...

А это уже лишь вопрос времени — когда слабый взбунтуется против такой роли.

Так что все эти заигрывания, якобы строящиеся на великорусском шовинизме — в чистом виде ошибка. Нет и не было никакого великорусского шовинизма — Империя веками окультуривала окружающие народы, привнося им цивилизованность и превращая их население — в цивилизованные части Русского народа, разного этнического происхождения. В результате революционных порывов империю разорвали на куски, сшили из них лоскутное одеяло СССР, заложив фундамент будущего разрушения и раздробления в клочья некогда единой и могущественной страны.

В общем, Шелепин давал жару долго, произведя огромное и неизгладимое впечатление — озвучив основные тезисы будущих реформ в СССР — и коренных изменений в политике. Никаких больше экстравагантных политических экспериментов и держащейся на честном слове дружбы народов, в которой одни народы дружат, получая, а другие — отдавая, никакого национализма — есть этническое происхождение — оно имеет интерес только с точки зрения посмотреть как наши далёкие предки жили — но не более того. Есть единая и неделимая история, есть единое культурное пространство — игры с межнационалочкой пора заканчивать, как и игры с ментальностью людей.

Озвученные тезисы для новой информационной политики были очень яркими и понятными, на простом языке — отходить от лозунго-плакатного коммунизма, рассчитывать политику на человека мыслящего и наблюдающего реальность вокруг себя, предоставлять точку зрения государства на те или иные события и явления, не пытаясь их скрыть или исказить, вымарать неприятное и оставить только один марафон побед и достижений, научиться работать с негативными новостями и реальным, а не стерильным информационным пространством, осваивать новые принципы и новые подходы, новые технологии информационного обмена — для воспитания в людях самых хороших качеств, для воспитания их цивилизованными, культурными и могущими добиваться успеха в будущем. Причём это всё вести в любом возрасте — начиная с детских игрушек для самых маленьких и вплоть до философских дискуссий с учёными и давно состоявшимися интеллектуалами — государство должно находить подход к каждой категории граждан, работать на качественно новом уровне и уметь вести диалог с теми, кому они не нравятся — а не только провозглашать свою абсолютную правоту и казнить всех несогласных.

Так же были озвучены тезисы, от которых сусловцев корёжило как вампиров от чеснока — что ценность и эффективность информационной политики государства определяется её способностью влиять на повседневную жизнь и повседневные мысли людей, на их ежедневный межличностный бытовой трёп. Пропаганда сейчас существует в своём изолированном пузыре-микрокосмосе, а гражданское общество живёт своей жизнью и никак не пересекается с ней, общество сожительствует с государством, но на кухнях люди не цитируют газету Правда, и не пересказывают друг другу наполненные казённым пафосом заметки о том, сколько удоев молока дано в энской области, или кого там наградили героем труда. Поэтому ценность данной пропаганды близится к нулю, как и её воздействие на людей. Умение удержать внимание — главное, взволновать и побудить к мысли и следовательно развитию — а сухая отчётность о действиях государства должна быть доступна в документации, если вдруг она кому-то понадобится. Человеку не важно, сколько удоев молока получено в энской области — ему важно сколько сыра в магазин завезли.

В корне нужно расширять медиаресурсы государства и их подходы — и очищать из партии безжалостно и беспощадно тех, кто пытается разговаривать с современным человеком на языке довоенном, дореволюционном, на языке доведённом до автоматизма произнесения клишированных фраз. Государство не может себе позволить такого поведения.

...

Разгром Суслова и его сторонников был полнейшим и крайне жестоким — по меркам старорежимного выступления — это было более чем дерзко и ярко — речь приковала к себе внимание всех. Плюс её транслировали по телевидению и по радио — что тоже добавляло серьёзных баллов Шелепину. Прямая трансляция выступлений раньше не планировалась, но теперь стала доступна населению. Так как Шелепин и управлял советской пропагандой — он мог и не такое организовать.

Опора на народ и на поддержку своего смелого мнения в широкой массе — была сделана и ставка сыграла — Брежнев некоторое время не понимал, что происходит и почему такую необычную активность развил Шелепин — но вскоре в целом Шелепина поддержали товарищи. А там и остальные подтянулись, поскольку в целом он не противоречил себе и своей стандартной политике.

* * *

Глухой металлический лязг прошёл по кораблю, как по вагону поезда, который трогается. Раздалось жужжание.

— Так, мы присоединились, — Королёв следил за процессом через монитор, — есть контакт.

— Герметичность? — спросил Юрий Алексеевич.

— Полная.

Я пошёл заниматься делом — то есть фиксацией кабины на корабле. Помимо шлюза внутри, который совершенно естественно позволял переходить — кабина присоединялась к кораблю большим стыковочным кольцом снаружи, два кольца, которые нужно было соединить прочно винтами.

Скрутить это всё в единое целое нужно было дюжиной толстых болтов, что улучшало герметичность соединения — иначе при манёврах стыковочный узел будет болтать в разные стороны.

На корабль вернулся через полчаса. Сергей Павлович и все остальные уже открыли шлюз и перелетели в основное пространство космического корабля. Который был больше грузовым — в нём имелись ракетные двигатели и топливо для маневровых двигателей, научное оборудование — в том числе камера высокой чёткости, десантный модуль, или как его назвал Королёв "бомболюк", в котором были подвешены на штангах несколько автоматических станций-луноходов, дроны-исследователи. И массивный большой робот-исследователь.

Я пролетел дальше по кораблю. Сергей Павлович пока инспектировал остальной корабль и смотрел на всё, что здесь было.

— Кстати, Сергей Павлович, я никак не возьму в толк — а что здесь изучать?

— Много что. Мы пока ничего не знаем о космосе и невесомости.

— Да, согласен, вопрос странный.

— Для вас всё просто и понятно — но не для нас. Необходимо многое учесть, прежде чем выработать науку о космосе.

Я заложил руки за голову и оттолкнувшись от стенки, пролетел рядом.

— Хорошо всё-таки некоторое время побыть в невесомости. Мышцы расслабляются так, как никогда ранее. Отдохнуть здесь можно лучше, чем на земле.

— Это плюс. Полетели в кабину, нам нужно совершить разворот и отправиться в путешествие.

— Следую за вами, маэстро.

Дальнейшее было отдано им — и происходило преимущественно через навигационный компьютер. Мы летали вокруг земли уже десять витков, быстро, орбита сужалась, но включили двигатели на последнем витке и начали расширять её, отрываясь от орбиты планеты. Нас резко толкнули двигатели, на мгновение вернув силу тяжести и появилось ощущение, что мы лежим на кресле, лежащем на полу на спинке. Разгон не прекращался. Я снимал всё на камеру, попутно записывая переговоры космонавтов. Они все сняли шлемы, Юра решил вспомнить молодость и рассказать нам историю о том, как он в лётном училище чуть было не разбился. Сергей Палыч занимался научными исследованиями — и записывал результаты в блокнот. А потом вовсе покинул кабину и улетел в научный модуль.

Но это продлилось недолго — вскоре мы полетели в кают-компанию корабля, то есть жилой отсек. Он был довольно большим по меркам космических кораблей ракетного старта — большое пространство с мягкой обивкой, ячейками с едой, защищена от проникновения жидкости в конструкцию корабля. А ещё тут была обсерватория — большой выступающий полукругом над кораблём купол, через который можно было наблюдать собственно и поверхность корабля, работу двигателей и конечно же — небесные тела. Отсюда сейчас открывался прекрасный вид на удаляющуюся от нас землю. Я сделал дюжину фотографий и коллективную фотографию всех участников — кроме себя самого, понятное дело.

...

Зазвонил телефон.

Этот звук всполошил всех.

— Что такое?

— Секунду, — Катя сняла трубку, висевшую на стене, — Алло? Это ты? Ой, да, слышу-слышу...

Юра спросил:

— Почему здесь телефон работает?

— Спутниковая связь, — пояснил я, — точнее оптическо-спутниковая. Мы соединены со спутником на геостационаре лазерным лучом, а от него уже на землю идёт радиосигнал. Так что связь у нас будет.

— Да, да, тут так красиво, — Катя была воодушевлена, — всё хорошо, не беспокойся. Скоро вернусь. Ну боже, как можно забыть! В морозильнике!

Дальше последовал сеанс пилежа мужа на тему того, что он не может запомнить простых вещей, и вообще, нанял бы прислугу, раз не может в своей московской квартире разобраться, а услышав, что он всё-таки завёл себе секретаршу — Катя позеленела от недовольства.

— Мы с тобой ещё поговорим!

— Нигде несчастному не спрятаться, — вздохнул я, — Кать, ты бы полегче, Петя человек тонкий, умственной работой перегружен.

— Секретаршу! — она возмущённо бултыхнулась в воздухе, — подумать только! Наверное красивую.

— Катя! — строго сказал я, — Отставить ревновать секретаршу! Дай человеку отдохнуть.

Она насупилась.

— Вот так всегда. Как что — так ему отдохнуть нужно. Знаю я как отдыхают — не дай бог споят несчастного.

Заверив её, что никто никого не споит и ни с кем никому не изменит, я поспешил заняться своими обязанностями — то есть киносъёмкой происходящего. Юра в это время с товарищем Королёвым оживлённо обсуждали, какой нужен бы нам спускаемый аппарат, чтобы мягко прилуниться и взлететь потом.

Я послушал их разговор минут тридцать.

— Товарищи, а вы не рассматривали приземление на оборудованную площадку? — спросил их, распотрошив свой продуктовый паёк. В нём были самые разные вкусности, напитки в пакетах-пачках, и как ни странно — даже картошка фри. Которую погрел в микроволновке.

— Оборудованную? — Сергей Павлович задумался, — то есть сначала оборудовать площадку? Но как? Там ведь одни кратеры и неровности — а чтобы что-то всерьёз делать — нужно сначала приземлиться на луну.

— Необязательно, — покачал я головой, — вполне можно послать тяжёлого робота-рабочего. Смотрите — берём бульдозер, тот же ДЭТ-250, тяжёлый дизель-электрический трактор. Устанавливаем на него аккумуляторы вместо двигателя, электротрансмиссия там уже есть. Остальная конструкция гравитации земной как бы и не требует, разве что воздушное охлаждение агрегатов нужно переделать под жидкость и расположить снаружи теплообменники.

— И как тепло выйдет? — спросил Юра.

— Элементарно — с помощью инфракрасного излучения. Температура на поверхности луны минус сто семьдесят три ночью и плюс сто семьдесят три днём. Но есть места, где температура более-менее постоянна, и вполне прилична. Тепло просто рассеется с пластин — кстати, на солнечной стороне из-за этого вполне реально установить солнечно-термальную электростанцию. Солнце обеспечит регулярный нагрев воды или другой кипящей жидкости до температуры кипения, и вращение турбин.

— Турбины обслуживать надо.

— Или солнечные панели, — пожал я плечами, — один хрен. В общем смотрите, план-толкан такой — берём ДЭТ-250, бульдозер на тридцать тонн веса, размещаем инфракрасные теплоотводы сверху, аккумуляторы, большущие солнечные батареи для зарядки, и пускаем его работать — работает он на поверхности планеты, выравнивая посадочную площадку.

— И что нам это даст? Чуть более прямая площадка для посадки, — ответил Сергей Павлович, — мы и без этого прожили бы.

— Потому что там можно установить конструкцию принимающей стороны. Ладно, есть предложение посмотреть кино про космическую фантастику.

— Некогда нам кино баловаться, — сказал Юрий Алексеевич.

— А что ты предлагаешь делать? Корабль летит на автопилоте, вмешиваться в его работу не надо. Всё работает так, как предусмотрено, автоматика полная. Можно выпить чайку и расслабиться. Считай, что у нас турне до луны с отдыхом. На ближайшие две недели мы выпадем из жизни. А заодно переживём съезд партии так далеко от земли, как только можно.

— Ну... — он улыбнулся, — ну ладно. А что за кино?

— А вот это мы сейчас будем выбирать. Ну вы выбирайте, а я пока свяжусь с землёй.

* * *

Отпуск в полёте вокруг луны был странным — бултыхаться в космическом корабле этой эпохи — сомнительное удовольствие. Я бы с радостью сейчас сел в своё кресло, включил ИИ-помощника, но... сам такое выбрал — мол, надо понять, как космонавты себя чувствуют. Работы у них и правда было немного и нештатных ситуаций не случилось.

Разговор труднее всего был с Шелепиным — из него я узнал, сразу, сходу, и на повышенных тонах, что американцы уже запросили, что эти странные русские делают, ответ был — летят к луне. Дальше начался форменный бедлам в иностранных СМИ — русские первые на луне, и так далее. Сенсация правда протухла, потому что садиться на луну мы не планировали — но шумиха поднялась знатная.

Заодно все обратили внимание на нашу компанию, которая под своим брендом продавала спутниковые телефоны и числилась как частная компания, без государственного финансирования. Частная компания — это шок для многих, поэтому советская пропаганда во главе с Шелепиным не знали, как реагировать — что наши полетели — хорошо. Что частная компания — плохо. Что русские полетели — Хорошо. Что двое из них вообще-то не граждане СССР, а вполне себе англии и америки — плохо. В общем, газеты начали писать сумбур, поскольку единого мнения на этот счёт не нашлось — пришлось писать в газете "Правда" правду. Точнее, её официальную версию — Сергей Павлович, наш гений конструкторской мысли, отец-основатель космонавтики, после выхода на пенсию нашёл инвестора, который согласился оплатить создание частной компании для полётов в космос, с чисто практическими целями — заработать денег. И начал работать на него — с космодрома в дружественной монголии. Всё, он не госслужащий, имеет право — тем более что государство официально объявило, что космическая гонка обходится в какие-то непомерные траты, так что главное — что теперь государство ни копейки не заплатило. И к этому проекту отношения не имеет — а значит это частный проект и можно только порадоваться за то, что кто-то вкладывает большие деньги в науку и развитие космической техники, помимо нашего бюджета.

В целом, статья сводилась к мысли "конструктор наш, капиталы не наши, так что и к государству этот проект отношения не имеет", не надо мол пытаться понять — чьё достижение. Королёва, Сергея Палыча. И его деятельности после ухода с поста Главного Конструктора.

Кстати, фотографии из космоса были переданы на землю через сеть спутников, и распечатаны в газетах и журналах — фотографии ракеты, Королёва, кабины управления кораблём, пейзаж с сонной Катей на фоне обсерватории. У них ещё такие костюмчики были замечательные, стильные, как в научной фантастике. Эти снимки перепечатали журналы и газеты.

— Так, я тебя потом отчитаю.

— Александр Николаевич, как ваше выступление в ЦК?

— Ты же видел эфир.

— Я бы хотел узнать то, что в кадр не попало. Как Бровеносец Брежнев пережил такую критику?

— Нормально пережил. Так, слушай, я обещал журналисту, что дам вам возможность пообщаться. Сможешь дать ты интервью?

— Я? Нет, увольте — у нас для этого есть тот же Юрий Алексеевич и Сергей Палыч. Пусть и отдуваются.

— Ну или они.

— Лучше привезите их в моё ВЦ, там есть терминалы для видеосвязи. Я попрошу ремботов организовать в нашей комнате отдыха аппаратуру для видеоконференции. Хотя какое там оборудование...

— Но это будет сейчас.

— Да хоть сию секунду. Минуту дайте и будет изготовлено к работе всё необходимое. Журналист у вас под боком?

— За дверью мнётся.

— Посылайте его в ВЦ.

* * *

Ну и чтобы произвести впечатление — в зале ВЦ организовали почти бутафорскую систему видеоконференции — с той лишь разницей, что в нашем случае видеосвязь была представлена планшетом, закреплённым на стене, а вот в комнате — я наблюдал — журналисты мягко говоря охренели. Мягко, очень мягко говоря — потому что там были самые большие ЭЛТ-телевизоры, какие только корабль согласился создать — сорок три дюйма, или метр с небольшим диагонали. Это были больше пожалуй мониторы, подсоединённые к компьютерному оборудованию и аппаратуре декодирования, спутниковой антенне на крыше здания.

Их провели в конференц-зал, где это всё установили, и там же были установлены камеры, передающие сигнал.

Выглядело ретрофутуристично. Шелепин послал их в ВЦ, а сам подъехал чуть позже их появления — в комнате с мониторами и микрофоном, им предложили чай, кофе, кресло, и вообще все удобства.

Я подключил видеоканал, сам спрятавшись в сторонку — незачем свою физию светить лишний раз. Вскоре мы увидели на экране монитора картинку с камер на земле, а они, соответственно, нас в кают-компании. Я закрепил монитор на стене, зафиксировал.

— Есть звук?

— Есть, — ответили с той стороны.

— Ну и отлично, — перевернулся через голову, оттолкнувшись ногами, — Сергей Павлович где?

— Сейчас будет, — отозвался Юра.

— Простите, а у вас там это Гагарин? — спросил один из персонажей на экране.

— Юра, подлети, тут тебя спрашивают.

Юра подлетел, улыбнулся, помахал рукой:

— Привет, земляне!

Звучало несколько простовато, но на журналистов произвело впечатление.

Дальше его засыпали градом вопросов — когда полетели, зачем, откуда, как, что за корабль, какие планы, как самочувствие, ну и набор дежурных вопросов.

— Ещё бы про погоду спросили, — пробурчал недовольный Сергей Павлович, влетая в отсек, — Здравствуйте, товарищи.

Он подлетел ближе к камерам, — меня хорошо видно?

— Даже слишком крупно.

Он отлетел, взялся за рукоять.

— Так лучше. Сергей Павлович, у нас много вопросов!

Дальше его пытали минут тридцать дежурными и совершенно скучными вопросами — давая возможность как это принято в советской журналистике много пустословить. Польза была хоть какая-то от единственного иностранного журналиста. Кажется, с вражьей бибиси. Он задавал вопросы предметно — каким образом осуществляется полёт, какие планы.

— Вильгельм! Иди поговори с соотечественником, — позвал Королёв, — что я должен отдуваться.

Мне пришлось попасть в кадр, правда, я был ввверх тормашками.

— Соотечественником?

Я перешёл на английский:

— Я из Уэльса, если вам так угодно. Вильгельм Нортон Карлайл, — представился я, — будем знакомы. А вы...

— Чарльз Эббот, бибиси. Вы англичанин?

— С утра определённо был англичанином, мистер Эббот, — я поджал ноги и начал медленно вращаться вокруг своей оси, выводя собеседника из равновесия, так, что он голову начал крутить, — можете задавать свои вопросы мне, я не возражаю.

— Почему англичанин летит в космос вместе с русскими?

— Потому что это частная компания. Я понимаю, вам трудно в это поверить — но это так и есть. Советский союз официально разрешил бизнес в научных областях — в космической в том числе. Я профинансировал это предприятие и заплатил немалые деньги, нашёл очень удалённое и тайное место для космодрома, организовал полёт и заплатил мэни тоннс оф маней за этот замечательный полёт.

— Поразительно. То есть вы вкладываете деньги в ракетную программу советов?

— Я вкладываю деньги в космическую программу, — возразил я, — считайте меня энтузиастом или романтиком. А тут Сергей Павлович, один из величайших конструкторов ракет в мире, точнее самый великий из них, уволился со службы на государство и вышел на пенсию. Грех было не пригласить его возглавить мою частную компанию в качестве генерального директора. Наша компания более известна вам по сети спутниковой связи, это основной источник доходов компании и основная её цель. Спутниковая связь.

— Почему вы тогда сотрудничали с коммунистами?

— Почему бы и нет? Их космическая программа достигла успехов, а ещё у них очень хорошие условия налогообложения. Я бы вряд ли смог получить такую независимость от всех государств в мире, если бы попытался работать допустим в Америке, где есть пентагон, белый дом, ЦРУ, и прочие силы, которые не приемлют конкуренции себе любимым.

— Я понял вас, сэр. Могу я задать ещё пару вопросов?

— Валяйте, — я остановил вращение.

— Вы планируете посадку на луну?

— Нет, конечно. Для этого у нас ничего нет — в наших планах совершить турне вокруг луны, примерно сутки мы побудем на орбите луны, пофотографируемся, сбросим на поверхность луны несколько дронов-луноходов, после чего вернёмся на землю. Ничего необычного.

— Хорошо, значит, у вас интернациональный экипаж — англичанин и русские?

— Да, если говорить про национальность и этническое происхождение. Если разговор за гражданство — то мисс Воронова — эта прекрасная леди — гражданка США. Благодаря мужу, который вернулся в Россию, так же из-за вопросов налогообложения и конкуренции, кстати. Так что экипаж у нас действительно интернациональный, а для нынешней напряжённой международной обстановки — совершенно политически некорректный. Всё упирается в другой факт — никто из нас не работает ни на одно правительство мира. Мы частные лица, и летим за свои деньги, заработанные честным проектом космической связи.

— Я понял вас, сэр. Приятного вам полёта.

— Благодарю. Сергей Павлович, передаю вас журналистам.

Королёв только вздохнул — дальше уже советская сторона начала бомбить его вопросами. В том числе технического характера, но больше... как обычно — обо всём и ни о чём. Но для советских граждан пафосный слог был нужен — хотя он уже морально устаревал.

— Сергей Павлович, вы планируете когда-то совершать посадку на луну? — спросил журналист из Правды, очень степенный, партноменклатурный работник, можно сказать — высокопоставленная фигура по меркам партноменклатуры.

— Нет. Позвольте я проясню один момент — у советского союза была лунная программа — я был её главным конструктором. Мы планировали совершение облётов и даже посадки на лунном модуле. Но потом программу свернули. Она оказалась слишком дорогой. Да, вполне достижимой для нашей космонавтики — но дорогой. Дело упёрлось в то, что я, и люди в правительстве подумали, прикинули на калькуляторе, и решили, что сделать это можно — но мы лучше найдём таким деньгам более практичное применение. На пользу своему народу, на пользу людям. Я понимаю энтузиазм масс — но не стоит забывать, что космосом не наешься — и прежде чем переходить к его серьёзному освоению — неплохо было бы добиться лучшего уровня жизни, накопить жирок, чтобы можно было позволить себе такие траты. Поэтому проект свернули, я был первым, кто проголосовал за его отмену.

— То есть советский союз не будет вообще стремиться к луне?

— Не будет. Практическая польза Луны крайне незначительна — не стоит таких трат. А вкладывать столько денег только в то, чтобы сказать "мы первые, ура!" — это, извините, в нынешних социально-экономических условиях — авантюризм и отчаяние. Поэтому лунная программа была отменена, и я считаю, что это большое достижение советского союза. Да, вы не ослышались — достижение не в том, что мы достигли чего-то в космосе, а в том, что перестали рваться к достижениям как умалишённые и начали задавать вопрос "а оно нам надо?". Как страна и как народ мы стали взрослее и уже начали здраво взвешивать все за и против, и принимать более осмысленные решения.

— Я понял вас. Печально, конечно, но вы правы, есть другие способы потратить деньги. Но вы всё-таки летите, верно?

— Это не народные деньги, а деньги мистера Карлайла. Он замечательный человек, — он ухмыльнулся, — и талантливый инженер, кстати. Он профинансировал полёт на луну, поскольку сверхтяжёлую ракету для массового вывода спутников на орбиту разработали ранее — приделать к ней лунный корабль оказалось не такой уж сложной задачей.

— Вы поступили к нему на службу?

— Точнее я возглавил космическое агентство, которое он финансировал, и которое ответственно теперь за эксплуатацию тысяч спутников на орбите земли. Наша работа носит сейчас исключительно научный характер — я уже своё как главный конструктор ракетной программы СССР отработал, поэтому ушёл в науку, если так можно выразиться.

Журналист явно не знал, что спросить, и привык действовать по бумажке — ему непривычно вести живой диалог без заранее подготовленного и одобренного с другой стороны сценария. Это было видно по неловкости — и это радикально отличало его от англичанина, который был гораздо смелее в плане свободы задавать вопросы. Конечно, у них пропаганда далеко шагнула от советской — и бросаемые им на советского коллегу взгляды были скорее тоскливо-надменными. Не надо было читать мысли, чтобы понять, что он думает об этой камерности диалогов.

— Короче, — я понял, что они начали толочь воду в ступе уже минут десять как, — давайте без вот этого вот размусоливания и пустопорожнего пафоса, кому он нужен, кто это смотреть будет? Кому интересно? — наехал на них, — отстаньте от человека, если спросить нечего. Кааать! Кать, иди сюда, пообщайся ты, а у нас дела.

Я вытащил Королёва и полетел с ним ближе к кабине.

— Ты меня спас.

— Надо было их послать пешим маршрутом, как только начали заговариваться.

Екатерина Васильевна Воронова вскоре оказалась перед мониторами и журналисты на неё наехали.

* * *

*

Съезд благополучно завершился, а мы благополучно вернулись на землю, сделав много фотографий на фоне луны. И сбросив на луну целых четыре лунохода. Причём многотонных, огромных, с ядерными батареями и тяжёлыми победитовыми гусеницами — такими, что хрен сотрутся от лунного грунта как обычные.

Пётр бегал.

— Да остановись ты, — я сидел с воблой и кружкой жигулёвского, и смотрел искоса на то, как он носится, — угомонись уже, чёрт тебя дери.

— Не могу. Это же так лохануться!

— Подумаешь, забыл про родителей жены и про годовщину знакомства — с кем не бывает!?

— И про её день рождения тоже.

— А вот это уже всё, конец тебе, суслик.

— Работа! — он рухнул в кресло, закрывшись руками, — работа, слишком много работы. Ты не представляешь себе, каких трудов нам стоило внедрение электроники.

— Назвался интегратором — полезай в кузов.

— Это хана. Зарез и полная погибель — слишком много для меня одного. Нет, уеду я куда-нибудь подальше от СССР, в отпуск, на Гавайи.

— Срань полная, был я там недавно. Лучше во Францию, в Сен-Тропе.

— Ну или туда, не в Сочи же.

— В Сочи тоже неплохо — солнышко жарит, по крайней мере. Я высокие температуры люблю.

— Велл дон, — хмыкнул разнервничавшийся попаданец, — ты бы знал, сколько всего приходится делать, ты бы только знал...

— А я и знаю. Наблюдаю за результатами твоих трудов. Поработал ты правда на славу — много чего сделал, много чего интегрировал, Шелепину твоя работа проложила путь к укреплению в своей должности.

— Хочу улететь в дальний космос на месяц и никого не видеть. Ни единой живой души.

— Это ты зря — там скукотища просто смертная. Одному вообще нереально.

— А чего ж ты тогда один летаешь?

— А я не летаю в дальний космос. Ну его нахер, в дальний рейс в одиночку лететь. Я бы оценил твою работу очень хорошо — железную дорогу ты вытянул. Сеть предприятия АЗЛК ты тоже вытянул на своём горбу и пинках подчинённым. Сеть строящегося предприятия тоже вытянул.

— Пока ещё там ничего не понятно, но пусть будет да.

— И с продажами игровых автоматов у нас дела обстоят шикарно. Они улетают один за другим, как горячие пирожки. В общем — результаты отличные.

— Только я жену не видел три месяца.

— Это ничего — это бывает.

— Она меня угробит за секретаршу. Уже грозилась.

— Надо было нанимать страшную.

— Умный, да?

Помолчали. Петю после пары глотков пивка отпустило.

Мы расположились в его большом шикарном доме в подмосковье, негласно ставшем чем-то вроде закрытого люксового посёлка. Закрытого — потому что обнесён забором, КПП, всё такое. Рядом с премиальными домами — находился коттеджиный посёлок на четыреста тридцать домов, по четыре квартиры в каждом. Квартиры все трёхкомнатные, со всеми удобствами, комфортабельные, а особняк петьки был... ну... в духе роскошных европейских особнячков его времени. Здесь было тепло, уютно, красиво, Екатерина ещё обжила особняк, поставив новую мебель и технику — много мебели и техники, и тут всё выглядело очень и очень неплохо. Мы сидели в главном холле — зале, который занимает место первого и второго этажа, потолок пять метров, галерея второго этажа над главным залом, камин, большой телевизор. Поздней весной ещё не было жарко и в камине потрескивали поленья. Я пошёл и подкинул в него ещё парочку.

— Ну что, страх страхом — а ехать надо, — вздохнул Пётр, — и поскорее.

— Анатолий как?

— Анатолий вообще нарасхват у Семичастного. Так как допущен к тайне — поэтому работает сейчас с огромными массивами информации, он у Семичастного типа личный айтишник, освоил все офисные программы и занят взломами шифровок, аналитикой действий запада. Всех припахали. Ладно, поехали.

— Может не надо? Пошлём водителя.

— Дядя Петя, ты дурак? Тебя Катя живьём съест, — покрутил я пальцем у виска, — так что собирай ноги в руки и поехали. Ладно уж, как твой друг и коллега доктор Вилли окажу тебе моральную поддержку. Поеду с тобой и встречу твою тёщу. Мне тоже интересно познакомиться.

— Хорошо. Возьмём водителя?

— Конечно. Фёдоров там уже рвёт и мечет — ему три недели не было работы никакой. Вообще никакой.

— А ему что, платят по часам?

— Нет, конечно.

Мы вышли из особнячка в гараж.

Гараж в доме Воронова был нескромным — буржуйство так и пёрло. У выхода стояла новенькая, отдраенная чёрная волга, за ней Астон Мартин, за ним форд.

— Поехали на волге.

— Дядя Петя, ты дурак?

— Что дурак то сразу?

Через несколько минут к нам подъехали два лимузина, те самые, для особых случаев. Роскошнее членовозки брежнева и намного комфортабельнее — и сразу два, один Воронова, второй мой. На моём была тонировка переднего стекла, а у Воронова её не было.

— Зачем нам две машины?

— Для того, чтобы разделить тёщу и тестя. Чтобы они тебя не загрызли в дороге. Значит так — тесть поедет с тобой, а тёща со мной, договорились?

— Договорились.

Мы сели в машины.

— Куда едем? — спросил Фёдоров.

— На Казанский вокзал. А потом обратно.

Поехали — машина Воронова держалась за моей, я же выдвинул столик, разложил планшет и решил по дороге узнать, как там продвигаются дела со стройкой коммунизма в отдельно взятом Рено. Как я и ожидал — документы подписали, рабочих прислали, и они очень активно работали. Без всего этого штурмового дебилизма, принятого в СССР — с переработками, воровством, трудовым надрывом и пафосом — работали французы лениво, но если посмотреть — всё у них получалось нормально. И проблемы оперативно решались без скандалов и производственных драм.

Что удивляло советских рабочих, участвовавших в проекте — так это то, как работают французы — соблюдая технику безопасности и лениво, не перерабатывали, не кричали постоянно, выясняя, кто где должен быть и что делать, и вообще, работали культурно. Хороших людей прислали из Рено за такие то бабки — не гасконцев каких-нибудь, еле говорящих по-французски.

На вокзал мы приехали вовремя — ИИ корабля сообщил, что пассажиры обнулили билеты и прошли через турникеты почти секунда в секунду, как машины остановились. Пётр тут же выскочил, я вышел без спешки.

Всякое видал — но чтобы на выходе с вокзала стоял баннер с одной фотографией, которую я сделал — это в первый раз. Баннер вроде рекламного — на баннере была Катя, около иллюминатора-обсерватории, прижала ноги к себе, и держала в руках кружку, волосы, которые она не хотела отстригать — разлетелись в невесомости. Это была моя лучшая фотография — и вообще кадр просто удачный до невозможности — круглый иллюминатор, в центре которого земля, девушка красивая, фигуристая, попастая, худая, космический лёгкий скафандр выглядел футуристично, но очень реально — потому что был настоящим, и облегал тело, не был одутловатым. Центр кадра, его ритмизация и окружность, расходящаяся лучами, беззащитная и мечтательная поза, тёплый чай в стакане — всё навевало романтику космических перелётов раннего периода. Фотография была просто передозирована этой романтикой космоса, до предела — кадр, говорю же, получился фантастически удачным. Вообще-то там было кофе с ромом, а Катя просто просыпалась, но не суть — выглядело фантастически хорошо.

Редко какому профессиональному фотографу удаётся поймать такой хороший кадр. Это чистая удача — и в данном случае фотография имела продолжение — её напечатали в Технике Молодёжи, в газете Правда, в периодике, в виде постеров и плакатов, а потом вторая волна популярности пошла гулять по западному миру — под названием "Russian space girl". Правда, вскоре выяснилось, что это не совсем рашн спейс гёл, а гражданка США — но то такое. Американцы были только вдвойне от этого довольны.

Гражданство штатов раздражало Косыгина и Шелепина, и вообще было чем-то невозможным и фантастическим для людей из СССР — это что-то из другой вселенной. Но в случае с Катей и Петей это способ сбежать в случае чего — ведь если Шелепин по какому-то стечению обстоятельств не удержит свои позиции — придётся уничтожать все артефакты из будущего и драть когти из советского союза. Советских граждан местные могут мордовать сколько угодно — поэтому все ключевые люди — Я, Воронов, Катя, имели гражданство западных стран.

Катя стала знаменитой, по-своему — потому что женщина-космонавт Терешкова — это просто женщина-космонавт, а вот один удачный кадр, сочетавший в себе три формы красоты — космос, фантастический антураж, красивую девушку — стал эстетической иконой стиля космофантазёров шестидесятых. Это вам покруче чем кадры из звёздных войн и постеры с актёрами, снимающимися в павильонах!

Я тактично не заметил этих баннеров — которые были сделаны в виде рекламных стоек для привлечения внимания и остановил Воронова. Перед зданием вокзала было много народу — но нам нужно было дождаться конкретных людей — и мы их дождались здесь. Пожилой мужик, инвалид — одной ноги не было ниже колена, и пухленькая женщина в пальто. Я поспешил к ним, Воронов, заметив это, следом.

— Добрый вечер, вы должно быть Анна Павловна и Владимир Петрович?

— Да, да, — мужик оказался разговорчивым и очень положительным, я бы даже сказал весёлым, — они самые. А вы к нам?

— Именно. Позвольте представить — Пётр, — я чуть отступил в сторону, — Воронов.

Петя поздоровался со своими родственниками и взялся тащить сумку. Но вскоре водитель подошёл и забрал у него чемодан, да и Фёдоров тоже помог.

— Пойдёмте, товарищ Тёща, товарищ Тесть, пойдёмте.

— А вы на машине?

— Даже на двух.

Мы дошли до машин, водители уже открыли двери, приглашая нас.

— Анна Павловна, прошу.

— Ой, какие машины, а нам точно можно?

— Конечно.

Она забралась внутрь. Я с другой стороны, и развалился на сидении. Пока Анна Павловна была в состоянии аффекта — всё-таки лимузин, и покруче правительственного — Фёдоров закрыл дверь и сев за баранку, первым тронулся с места. Воронов вскоре пристроился позади.

— Как доехали?

— Хорошо, попутчики хорошие попались, — женщина чуть струхнула, — скажите, а Воронов он что, большой начальник?

— Нет, что вы. Он вообще не начальник — так, руководит небольшим но экспериментальным, коммерческим предприятием. Деньги имеет, хорошую репутацию, для государства их работа имеет особую важность.

— А, понятно.

— А так наоборот — его самого начальство пользует как только может. Он же по внедрению компьютеров специалист — а сейчас идёт массовая компьютеризация всего и вся. То он на железной дороге устанавливает автоматику, то на заводе, то на почте, то в аэропортах, в общем — носится как белка в колесе. Мне его даже жалко.

— Но за это ведь хорошо платят, разве нет?

— Спору нет, денег он имеет немало. И в рублях и в долларах миллионер, но это слабое утешение, честно говоря. Его настолько заколебали товарищи из политбюро, что он забыл про день рождения супруги. Сейчас вот боится ей на глаза показаться.

— Да, дела... Ну наверное это большому начальству простительно.

— Нет, это непростительно даже большому начальству — а Воронову тем более. Ну а я, как его друг и коллега обязан ему помочь и произвести хорошее впечатление. То, что он про вас вообще забыл — его недоработка, должен был помнить всегда.

— Да что там.

— Нет, определённо, он должен был организовать и ваш переезд к нам, и место работы получше. Впрочем, Катя с Толей тоже хороши! Приношу за них извинения, я тоже не придал значение этому факту — наша общая вина и недоработка.

— Ой, да не надо так, — женщина улыбнулась.

— Катя прибудет только через три дня — она сейчас в Риме... по делам.

— Риме? — женщина удивилась.

— Да, в Риме. Неделю назад улетела, сказала, что хочет отдохнуть от всех, и от Пети особенно. За покупками, наверное, полетела.

— То есть как — за покупками?

— Элементарно. Взяла деньги и полетела их транжирить, успокаивать нервы после ссоры с мужем. Она немного беременна и поэтому настроение у неё — лучше не подходить во гневе, может и огреть чем-нибудь. Петра вот огрела вазой и уехала.

— Да, девушка бойкая.

— Не надо было забывать про её день рождения и годовщину знакомства, — улыбнулся я, — сам виноват.

Мы проехали по улицам Москвы в сторону кольца.

— А куда мы едем? — спросила женщина, — вроде машин меньше стало.

— Мы едем за город. Живём за городом все.

— Правда? А я слышала от Кати, что она в Москве живёт.

— Врёт. Работаем все в Москве, а жильё — собственный небольшой посёлок за городом, корпоративный, так сказать — там живут все наши сотрудники — и Воронова, и мои, и ещё некоторых людей.

— А, вроде дачи?

— Вроде того. К тому же в Москве красивый домик не построишь — а вот за городом — легко. Кстати, Анна Павловна, не удивляйтесь, но жилплощадь у Воронова соответствующая.

— Хорошая?

— Да, приличный такой особняк. Хотя у него, если я не ошибаюсь, есть квартира в Москве, рядом с его предприятием, чтобы там ночевать — но он там только ночует иногда, или вообще отдаёт своим сотрудникам, которые засиделись допоздна за работой. Вы уж простите нам некоторую рыночность и потребительство — не то чтобы я, или Воронов, были одержимы примитивными мирскими благами и видели в них высшую ценность. Чтобы прожить безбедно даже в Швейцарии мы оба уже заработали, но всё же — красиво жить любят все. Просто мы хотим, чтобы и другие не тосковали по несбывшимся мечтам, а брали ноги в руки и имели возможность начать действовать.

Женщина вряд ли поняла смысл сразу, но спорить не стала.

— Значит, он богат.

— Я бы сказал состоятелен.

— За кого же выскочила замуж моя дочь?

— Слишком много секретности, — пожал я плечами, — эмигрант, кстати, родственник товарища Воронова, председателя совета министров, компьютерщик, не учёный — бизнесмен, профессионал очень узкого и невероятно важного направления. Причём профессионал с большой буквы — таких в мире очень немного. Формально он, и все мы, находимся в политической шайке товарища Шелепина. Вокруг его персоны, так сказать.

— А, Шелепин... а как вы с ним связаны?

— Напрямую. Он прямой начальник Воронова, и Воронов пашет на него. На Шелепина, Косыгина, Семичастного, Месяцева, Шокина... ну в общем на всех данных товарищей. Насколько я понимаю партийные расклады — Шелепин как человек крайне смелых и дерзких взглядов, ставит процветание населения и страны превыше всего — в том числе превыше идеологии коммунизма. Оксюморон в том, что именно он занял пост второго секретаря, ответственного за идеологию. Назвать его старомодным коммунистом нельзя — но и антикоммунистом тоже — скорее он человек с очень специфическими взглядами на мир. Для него в данный момент важнее Россия, сохранить, укрепить, предотвратить грядущие кризисы и коллапс, который уже показался на горизонте. Он националист, патриот, адепт Русского Мира, если так можно выразиться. Против него играет Леонид Ильич и его друзья, за исключением разве что Микояна, который вообще нейтральный дедушка и старожил. Леонид Ильич — это я вам скажу редчайший кадр. Правит по принципу "после нас — хоть потоп" — то есть строит свою личную страну мечты, которая должна быть комфортна и продержаться до его смерти, как минимум. При этом он фигура коллективная, устраивающая политбюро.

— Я в этом плохо разбираюсь.

— Ну теперь будете знать, не все партийные шишки нам друзья. Хотя смелые идеи шелепина не всегда находят отклик у большинства — потому что большинство идёт по рельсам лояльности к коммунистической идее первичнее, чем лояльности к народу.

— Даже вмешиваться в такие большие вещи не хочу, — ответила женщина.

— Это правильно, политика — самое грязное дело в мире. Но вроде бы, если верить моим проверкам — Шелепин на удивление оказался человеком порядочным. По крайней мере ему можно доверять, пока он прямо не нарушил наши интересы.

Мы проехали по шоссе и свернули к посёлку. Проехав через КПП, оказались на его улочках.

— В общем, Анна Павловна, ничему не удивляйтесь. Мы люди нескромные.

Проехали вдоль рядов особняков, мимо коттеджей, и приехали к дому Воронова. Анна Павловна вылезла сама, и оглядела большой, красивый особняк. Я проводил её в дом, Воронов и его тесть тоже вылезли из машины и поспешили параллельно нам.

Сказать, что родители Кати и Толи были удивлены — значит молча отойти в сторону. И я их понимаю — потому что интерьеры делал ИИ корабля, и они были очень хороши — мебель, отделка, всё здесь было уютно и роскошно — вот чего-чего, а любви к роскоши Воронову не занимать. Мой дом был гораздо более строгим в плане интерьеров. За прихожей был выход в главный зал, лестница на второй, проход в комнаты. Петя тут же исправился, предложив им выбрать спальню, и провёл за собой к лифту. Лифт на второй этаж установили заранее, узнав, что отец Кати инвалид. Надо будет потом ему протез сделать.

Поднявшись на второй этаж — Воронов провёл их до четырёх гостевых спален — каждая в своём стиле и интерьере — от деревянно-каменного стиля лесного домика до современного модерна.

Чета тёщи и тестя остановили свой выбор на первой увиденной спальне — в деревянно-каменном стиле. А ещё в ней был натуральный камин, который отлично грел по ночам, и успокаивал нервы натуральным огнём.

— Петь, я думаю, товарищам нужно прежде всего решить вопрос с вещами и гардеробом.

— Ой, да у нас всё с собой.

— Это исключено. Приехать в столицу и не пройтись по магазинам? Хотя да, по магазинам в СССР только и ходить.

— Есть валютный магазин, — напомнил Петя, — и одежды и всего что только можно — там полным-полно.

— Ах, да, как же я про него постоянно забываю. Точно. Анна Павловна, вам нужно отдохнуть, или вы готовы выдвинуться?

— Мы в поезде отоспались на три дня вперёд, — сказал весёлый инвалид, — какой там отдохнуть — гулять хочется.

— Только сначала решим одну маленькую проблему. Вы ступайте, а мы вас чуть позже догоним.

* * *

Очнулся мужик уже с ногой. Я его вырубил, когда мы остались одни, и отправил на корабль с приказом сделать киберпротез популярной и довольно дорогой марки. Кибернетикэ это наука — а протез был хороший. Это конечно не отращивание новой ноги, но всё же. На всё про всё ушло минут сорок, на установление протеза и его фиксацию, соединение тканей и прочие медицинские сложности.

Владимир Петрович очнулся с помощью нашатыря, и завертел головой.

— Ох, что это было? Ты чего?

— Простите, мне необходимо было действовать тайно. Подвигайте ка правой ногой.

— Какой ещё но... — он дёрнул глазом, — гой...

— Я организовал вам протез. Он крайне сложен и дорог — а главное секретен. Настолько, что о нём никто знать не должен. В идеале вообще никому никогда не показывайте и не давайте трогать — а тем более пытаться разобрать — на этот случай в нём установлено устройство защиты, которое уничтожит особенно важную электронику. Но не всю.

Он встал, покачнувшись.

— Ничего себе! Серьёзно? Из чего эта красота?

— Это нанополимерный материал, имитирующий массу и геометрию ноги. Искуственные мышцы, искуственные нервы, микропроцессоры, обработчики сигналов, энергосистема на ультраконденсаторах. Все эти технологии — коммерческая тайна моей компании — то есть их очень хотят заполучить и ЦРУ, и даже КГБ, скорее всего. Поэтому лучше просто никому не показывайте ногу. Ну что, пошли?

* * *

*

Валютный магазин радовал глаз — Воронов хорошо постарался — и народу тут было достаточно, и сам магазин хорош — большой супермаркет с продуктами — всех марок, всех цветов и форм — от колбасы и молока до экзотических фруктов. Все они хранились в стазисе, кстати, и изрядную их долю изготовили изготовители. Отдел с одеждой был похож на современные Воронову бутики — стиль совершенно непривычный для СССР, много одежды, самых разных фасонов — от строгих деловых костюмов до повседневной бытовухи, вроде американских джинсов.

Анна Павловна разглядывала это всё с жадностью советского туриста, попавшего на запад — хотелось всё. Решительно всё — это вам не какая-то жалкая сотая секция ГУМа, это настоящий товарно-денежный рай. И тут была торговля в совершенно другом формате — улыбчивые продавщицы, много, очень много света, играла музыка, было красиво и уютно.

— Но тут всё дорого, — заметил Владимир Петрович.

— Что вы, как можно. Жених будет платить, — я хлопнул Петю по спине, — Пётр, считай любые траты — самым меньшим, чем можно откупиться за все твои грехи.

Воронов вздохнул.

— Не надо, — Анна Павловна была в сомнениях.

— Будьте покойны — у этого скромного человека денег — грузовик можно сломать, если все загрузить. Так что Пётр.

— Да понял я, понял.

Он достал несколько зелёных пачек долларов, которые принимали тут, как и другие наличные валюты.

— Пятьдесят тысяч. Этого должно хватить на почти всё.

Анна Павловна таки сдалась и начался шопинг — бессмысленный и беспощадный. Я с Виктором Петровичем сел на диван, Пётр пошёл гулять тёщу.

— Эх, женщина и магазин — это серьёзно.

— А тут ещё магазин такой.

— Да, невероятный. Я таких не видел никогда, даже на картинках.

— А таких и нет, ни в европе, ни в штатах. Там намного примитивнее. А здесь как видите — всё сделано по-особенному. Стиль, расположение, технические решения — где лифты, где эскалаторы, где что расположить... Кстати, этот магазин — детище нашего коммерсанта, Воронова. Он его строил, точнее он его проектировал маркетингово, решал все эти дизайнерско-технические вопросы.

— Серьёзно, — кивнул мужик, — очень серьёзно.

— Виктор Петрович, а не хлопнуть ли нам по рюмашке? — провокационно предложил я, — пока они тут гуляют.

— А есть где?

— На верхнем этаже ресторанный дворик. Там есть шикарный бар, лучший алкоголь со всего мира. Я угощаю, само собой. Там кстати место довольно популярное у творческих людей, подпольных миллионеров и партийной номенклатуры. Пойдём.

И мы пошли. Бар и правда оказался местом людным, шумным, но не так чтобы очень — где-то половина его максимальной вместимости была занята. Тут же рядом были рестораны различной кухни, и имелось немало семей с детьми — некоторые заведения и некоторые вещи — работали тут за рубли. В частности — в ресторанах готовили и подавали за рубли — поскольку импортных продуктов тут не было. В Баре только часть продукции была иностранной.

Пьянствовать всерьёз было не вариантом — поэтому, подумав, я предложил хлопнуть портвейна немного — буквально чуть-чуть, чтобы не напиваться, и сытно покушать в соседнем ресторане. Предложение было принято — и мы вскоре получили в своё распоряжение отличный английский портвейн, а так же из ресторана несколько рыбных и мясных блюд, и приступили к трапезе. Всё было очень вкусно, сытно, а когда портвишок начал действовать — мы разговорились — за жизнь, за Воронова и его семью, за жизнь в стране в целом, и про меня тоже спрашивал — тут я отвечал почти честно.

* * *

*

— Ох нихрена ж себе москвичи зажрались, — Виктор Петрович с круглыми глазами осматривал большой продуктовый супермаркет.

На советского потребителя он имел чудовищно мощное влияние — потому что в СССР магазины были скудными и скромными. А тут — супермаркет классический, большой, стеллажи по всему залу расставлены, настоящий лабиринт, морозильные камеры, большой отдел с фруктами, огромное количество пёстрых пачек — мы прошли мимо полок с макаронами — преимущественно итальянского происхождения, к большой витрине с мясом. Как показывала практика — у привыкшего к советскому быту человека это вызывает состояние перманентной эйфории — потому что мяса тут очень много — колбасы, ветчины, и прочие продукты в огромных количествах, сотни сортов и тысячи наименований. Виктор Павлович не избежал этой участи. Но мы пошли дальше.

— Пойдёмте, нам не так много надо. Дома есть много чего.

Нам предстояло закупиться по полной программе — за нами шёл Фёдоров и катил тележку — он же водитель, его профессиональные обязанности.

Из супермаркета вышли, набив тележку всем, что Виктор Петрович захотел — мне пришлось быть консультантом по сырам и алкоголю, и по колбасам, фруктам.

— Отвези в машину и можешь погулять — я тебя вызову пейджером, — сообщил водителю, — будь готов выехать.

— Хорошо, шеф.

Мы пошли искать наших потеряшек на втором этаже. Воронов и его тёща погрузились в шопинг глубоко и надолго — женщина хоть и не наглая, но примеряла и покупала уже много одежды, обуви, и всего прочего. Петя, вздыхая, платил.

— А вы всё одеваетесь?

— Ой, — Анна Павловна смутилась, — мы вас задержали, да?

— Да что там, ерунда. Мы пока сходили перекусить. Я вас не тороплю.

— Вилли, угадай, кого я здесь видел?

— Кого?

— Вон там, — Петя кивнул, — С семьёй твой сотрудник.

Моим сотрудником оказался Юра — и правда с женой и дочерью, Юрий Алексеевич стоял в сторонке, пока жена примеряла обувь, и дитю принесли тоже много маленьких ботиночек, самого разного размера.

— Юра, привет, — я вынырнул из-за стеллажа.

— Ой, ты меня напугал, — он вздрогнул, — Привет, начальник. А я вот тут с семьёй приехал обувку примерить.

— Это хорошо. Будем знакомы, прекрасная леди, юная леди, ещё одна юная леди. Я Вилли.

Девочек было две, одна постарше, другая помладше. А жена у него... сухая такая, брюнетка, без ярко выраженных черт.

— Приятно познакомиться. Юра о вас рассказывал, — ответила женщина, — вы теперь его начальник.

— Можно и так сказать, — я вежливо улыбнулся, — Кстати, Юр, совсем не заскучал?

— Заскучал, конечно, — пожаловался он, — летать мне запрещено, в космос полётов тем паче нет.

— Не беспокойся, без работы ты не останешься, ценными кадрами разбрасываться привычки не имею. Ты личность известная — так что будешь использовать это в коммерческих целях.

— В смысле? Торговать лицом?

— В общих чертах. Сейчас в мире наблюдается дикий бум гражданской авиации — авиаперевозчики ищут способ удешевить полёт и увеличить прибыль.

— Слышал, и что с того мне? Я военный лётчик.

— Был. Выход они нашли — это широкофюзеляжные самолёты с экономичными двигателями — то есть максимум людей в один самолёт посадить и максимально дёшево по топливу перевезти с места на место. Американцы выпустили свой Боинг семисотой серии, он будет суперхитом и основой всей авиации в будущем, я уверен, — я покосился на женщину, — а вот в СССР на этом направлении конь не валялся. То есть проектов достойных нет, нет конкуренции — нет прибыли — нет прогресса.

— Скопируют, я думаю, боинг.

— Нет, там слишком много проблем в копировании и лицензировании. Поэтому проект у нас будет свой — точнее не у всех — мы же числимся как авиакомпания, ты не забыл? И самолёт у нас есть хороший — он уже летает, используется для внутренних нужд. Пока только в единственном экземпляре.

— Так, понял. Налаживание серийного производства — это производственный ад, в который мы погрузимся.

— Не всё так плохо. В общем — самолёты будут, их не нужно выпускать миллионами. Это и большие магистралы, и как ни странно — сравнительно маленькие для местных авиалиний, турбовинтовые. Проект очень хороший, проекты очень прибыльные, пахнут большими деньгами. Авиазаводы оборудуем, поставим всё необходимое для выпуска, в общем — с задачей обещали справиться в кратчайшие сроки.

— Это радует, — Юра потрепал девочку по волосам, которая его отвлекала, — и что дальше?

— Поскольку мы коммерческая компания, ориентированная на рынок — то выпускать будем под своим брендом. Смотри, бизнес-план такой — советские авиазаводы выпускают самолёт, под нашим брендом, мы его рекламируем авиаперевозчикам, как надёжный, крайне экономичный, к тому же решение комплексное и семейственное. Магистралы дальний и средний, и ближний — унифицированы по многим деталям, и авиакомпаниям будет легче их эксплуатировать. Безопасность там и правда на голову выше всех мировых аналогов. Авиапарк мы продавать не будем.

— А как тогда?

— Он сдаётся в аренду. То есть авиакомпания платит нам аренду и получает самолёт — без права собственности на него.

— То есть прокат.

— В общих чертах да, прокат. Потому что компании меняют свою структуру регулярно — увеличивают и сокращают количество рейсов, если у них будет свой авиапарк, в собственности — они станут его заложниками. Поэтому нужно рекламировать нашу авиацию в определённом ключе. Как крайне безопасную, крайне прибыльную, дающую максимальную прибыль перевозчикам.

— А что делать то надо?

— Берёшь самолёты — летишь на различные выставки, показы, презентации, ведёшь презентацию, отвечаешь на вопросы, улыбаешься и машешь, говоришь с перевозчиками, убеждаешь их взять в аренду наши самолёты. По определённым причинам — такой бизнес для нас сейчас сверхприбыльный, поэтому получаешь процент от суммы контракта.

Юра почесал щёку.

— Не то чтобы деньги были так важны, а почему процент?

— Потому что стоимость аренды дальнемагистрала — три миллиона долларов в год. Или тридцать тысяч за каждый сданный в аренду самолёт, — улыбнулся я, — это нормальная зарплата американской семьи среднего класса за год. А у тебя этих самолётов будут сотни.

— И куда нам такие деньги? — спросила слушающая жена Юры, — золотом что ли обвешаться?

— Зачем золотом? — выгнул я бровь, — эх, трудно с вами, Русскими. Вы никогда не владели чем-то ценным — тем, что приносит прибыль, чем-то реально значимым для вас, потомственным. Поэтому не понимаете смысла. Хорошие инвестиции, если их не разбазаривать — останутся вашим детям и внукам, и их детям и внукам, и станет основой процветания на много поколений вперёд. Ваши внуки и правнуки не сопьются в нищете и не останутся необразованными, даже если они будут мягко говоря не очень умными, не очень предприимчивыми и не очень талантливыми — у них будет капитал и возможность оставить потомство и продолжить семью. В этом смысл.

— Я понял, — буркнул Юра, но тут же спохватился, — идея хорошая, денег тоже прилично — я за. Только придётся же летать много.

— На этот счёт не беспокойся — ты будешь летать на моём личном самолёте. Более надёжного и безопасного транспорта ты во всём мире не найдёшь. Считай, что я отдал его тебе в собственность — можешь летать с семьёй — не рекомендую пользоваться другими. Авиация хоть и надёжна — но не настолько безопасна, как хотелось бы.

Юра кивнул:

— Спасибо. А твой самолёт это тот, на котором меня тогда в Монголию забрали?

— Да, он. Он базируется на аэродроме ЛИИ, кстати, сравнительно недалеко от нашего посёлка. Ну всё, Юр, ты заходи к нам сегодня вечером, часиков в восемь в гости. К Воронову, я имею в виду — к нему приехали тёща и тесть. Они ничего такого не знают — просто родственники.

— А, хочешь познакомить их с известным Гагариным?

— Хочу познакомить их с другом семьи. После того как Катька с нами слетала к Луне — она едва ли не обошла тебя по популярности.

Юра усмехнулся. А его жена спросила:

— А чего это вы в космос женщину взяли?

— По просьбе её мужа. Они поссорились. Петька умудрился забыть про годовщину знакомства, свадьбы, и даже про её день рождения — и она ему закатила скандал. На почве беременности психанула и улетела в Италию успокаивать нервы на море, а мы спешно пригласили тёщу и тестя Петра сюда. Вон они, закупают костюм тестю.

Все посмотрели.

— Да, лопухнулся ваш друг крепко. Здоровья ему.

— Ну мы пошли. Потом поговорим за коммерцию.

* * *

Лето...

...

Всё, заебался писать эту херню.