Анархист часть 3

Unknown

АНАРХИСТ 3

12. АЛТАЙ ДЛЯ АЛТАЙЦЕВ

(Разрушенный Улалинский монастырь, в десяти верстах от Улалы)

Протяжный скрип несмазанных петель нарушил тишину сторожки. В жарко натопленную просторную горницу ворвались клубы морозного воздуха. Из тумана вывалился невысокий, широкоплечий мужчина в характерной алтайской шапке из лисьих лапок. Половицы весело поскрипывали под нарядными ичигами.

Вошедший плотно закрыл за собой дверь, стряхнул с халата и шапки снежный намёт, потопал ногами и повернулся к присутствующим. Круглое монгольское лицо с редкими усиками излучало добродушие.

— Джякшилар, кадыр кюрен1 — произнёс он традиционное приветствие и повторил, на удивление, правильном русском. — Добрый день, господа-товарищи.

— Джякши кондор-бо! И тебе не хворать, Монгуш-оол. — ответил ему невысокий пожилой алтаец в галифе и выгоревшей гимнастёрке, перепоясанной вышитым поясом. По всему было видно, что он главный в этой компании. — Тебя только ждали, Монгуш.

— Так мне дальше всех с Урянхайского края2 идти, — оправдывается прибывший. — Повезло ещё, что в Монголии сейчас спокойно, легко прошёл.

— Ладно, ладно, я просто ворчу по-стариковски, — махнул ему рукой главный. — Садись к столу, наливай чай, ешь тутпач3. Поговорим, о делах наших славных.

В полутёмном помещении маленькие заиндевелые оконца почти не пропускали свет. Сумрак с трудом разгоняли масляные светильники, стоявшие на большом столе в соседстве с мисками квашеной черемши, солёными грибами и алтайским сыром курут и другими таёжными закусками. За столом плотно теснились люди. Телеуты, кумандинцы, тубалары, тадыры4, хаасы5, русские — все коренные народности Южной Сибири были представлены на собрании. Женский Улалинский миссионерский монастырь, где проходило собрание, ещё не видел такого странного общества. Председательствовал выпускник Петербургской Академии художеств Григорий Гуркин из телеутского рода Чорос. Его во времена Сибирской областной думы, назначили главой Каракорум-Алтайской окружной управы. Управа в потаённых мечтах алтайской интеллигенции виделась зачатком будущего независимого ойротского государства.

— Друзья! Соплеменники! Земляки! — Начал он несколько патетически. — Великое Небо послало мне и братьям в Каракорумской управе великую мысль. Сейчас для наших древних народов самый удобный момент, чтобы объединиться и восстановить собственное независимое тюркское государство. Русских, как и мы живущих в этих горах уже сотни лет, мы тоже призываем присоединиться на равных к нашему союзу. Нам неплохо жилось под справедливой рукой Белого Царя из рода Романовых, пусть и нашим русским землякам живётся хорошо вместе с алтай-кижи. Ни мы, ни они не виноваты, что в России произошло какое-то помутнение, тамошних русских одолели демоны, они убили своего царя, начали убивать брат брата, а сын отца. Мы, как народ, когда-то присягнувший на верность царю, теперь свободны от присяги.

Мы помним, как год назад банда Сатунина6 прошла огнём и мечом по Чуйскому тракту. Как летом этого года Щетинкин7 разорил улусы хаасов8 Мундашевых на Енисее. Красные ли, белые ли все жгли и расстреливали наши аилы за дезертирство. Это плохой знак, но то, что они творят по отношению к своим соплеменникам еще страшнее.

Сейчас белые разбиты и опасности для нас не представляют. Большевики заняты войной с Врангелем и поляками, бесчинствуют на Украине и Тамбовщине, гоняются по степному Алтаю за повстанцами, они даже не заметят ростки свободы и независимости среди наших гор.

— Хорошо, Григорий, поёшь, — перебил Гуркина густой бас рыжебородого богатыря в стёганом бешмете. — Я немного тебя перебью. Говоришь, красные оказались грабителями, хуже чертей в аду... Тут я с тобой согласен. Отделиться от них и жить сами по себе, — мысль добрая. Только одна загвоздка имеется. Сам посуди, сейчас у них резервов не хватит, а завтра расколотят они Врангеля и отправят сюда Первую конную. Раскатает товарищ Будённый вас и нас вместе с вами, как бог черепаху. Может так случиться? Может. Помнишь, дорогой наш соседушка, как летом Волчихинских повстанцев разогнали? Народу покрошили не считано.

Заметно, что долго говорить мужику непривычно. На его широкоскулом лице от напряжения проступили бисеринки пота.

— Ты, Егор Евлампыч, не беспокойся. У нас будет совсем другое государство, не такое, как сейчас. Оно как бы будет, но его как бы не будет. С властью мы сориться не будем, но и поддерживать её не будем. Мы сами станем новой властью. Во всех советах, комитетах, управах сядут наши люди. Каждый род, каждая деревня, каждый аил будут жить совершенно свободно, молиться каким хотят богам, охотиться по договорённости с соседями…

— Э-э-э… дорогой Чорос, — смуглое до черноты лицо хитро прищурившегося старика-кумандинца повернулось к Гуркину. — Где это видано, что бы два соседних аила договорились о том, кому принадлежит хвост лисы в соседнем распадке. — Старик невесело усмехнулся.

— Таада9 Аланбай, об этом мы подумали! — Для решения споров нужен суд из представителей всех родов, всех общин…

— Баалу уул10, вот ты придумал! — уже громче засмеялся Аланбай. — Наши народы не многочисленны, но родов — как звёзд на небе. Представь себе, как соберётся на какой-то поляне такой курултай, да как начнёт хвост непойманой лисы делить... Самому не смешно?

Тут уж смех одолел всех собравшихся.

Гуркин спокойно переждал, когда собравшиеся успокоятся, пригладил усы и продолжил.

— На самом деле, друзья мои, это и не проблема вовсе. Достаточно нашим мудрым старейшинам собраться на великий сход-курултай. Принести, как положено белого скакуна в жертву духам нижнего и верхнего миров. Помолиться всем вместе тому богу, что к душе ближе. Боги скажут, кого выбрать из сотен лучших. Всего и надо — дюжину на ближайшие четыре года. На следующие четыре года других таким же образом и так далее. Двенадцать человек всегда смогут меж собой договориться. Только решать будут не большинством, а пока все судьи не придут к одному.

— Стой, милай! — Опять подал голос рыжий детина. — Какие ещё боги? Бог — един! Вы что это? Собираетесь с помощью диаволовых порождений, бесовских жертвоприношений общие вопросы решать? Православные не могут с такой бесовщиной примириться. Не для того наши предки древлего благочиния огненные моления11 принимали. Не для того! — Рыжий от возмущения топнул ногой.

— Егор Евлампыч, дорогой! — Чорос успокаивающим жестом попытался осадить возбуждённого кержака. — Мы все здесь уважаем кержацкую веру, поэтому согласны, чтобы от ваших общин пара мест в общем совете всегда была закреплена. Если вам не нравится система жребия, выбирайте этих двух делегатов, как считаете нужным. Пусть это будет по вашей воле.

— Может быть, и алтай-кижи без бесовских камланий как-то обойдутся? — уже с нотами примирения продолжал гнуть свою линию Егор.

— Тут разговор принципиальный, Евлампыч, — обратился к нему его сосед с окладистой чёрной как смоль бородой. Алтайцы нашу веру уважают, нам на встречу идут. С нашей стороны тоже бы уважение проявить надотть. Какое нам с тобой дело, как и кому они молятся? Хочется им в Геенну Огненну, так хозяин — барин. Лишь бы нас не неволили.

— А господа казаки славной Кузнецко-Колыванской линии, что скажут? — повернулся Гуркин к сидящим у печи матёрым мужикам со странным для казаков азиатским разрезом глаз.

— Знатно вы, милостивые государи, придумали, — разгладил вокруг рта не очень пышные усы старший из них. — Вот только невдомёк мне, какà такà нам польза от этого горного инородческого царства. Нам казакам прижим, что устанавливают большевики, эти порождения жидовина и ехидны, будь оне трижды прокляты, никак не люб. Но под начало к алтайским баям и зайсанам мы тоже идти не хотим.

— Ты, Михей Иваныч, человек уважаемый, умный и жизнью ученый. Мы тебя знаем. Но сейчас ты не понял главное. Слушай ещё раз. — Начал снова объяснять Гуркин.

Никто ни под кого не идёт! Все живут свободно и сами по себе. Своими общинами и по своим законам. Результатами труда распоряжаются, как заблагорассудится. И только когда возникнут спорные вопросы с соседями, тогда придётся прибегать к внешним судьям. Кроме того возникнут вопросы торговли с Китаем, Монголией, да и Россией, обороняться вдруг придётся, грамота для всех тоже нужна. Эти вопросы и будем решать вместе.

В составе судей будут и от казачества и от кержаков, и от пришлых, если те не уедут, а главное, — Гуркин опять сделал театральную паузу, — главное, что решаться вопрос будет не большинством голосов, а пока решение не удовлетворит обе стороны.

— Это я понял, и это мне нравится, — пробасил Михей, — но вот скажи мне, мил человек, ежели, кто-то из спорящих не согласится решение суда выполнять? Его кто силой будет принуждать? Ась?

— Силой надо будет принуждать только совсем дураков, а нормальный человек разве против мира пойдёт? — Гуркин по прояснившемуся лицу казака понял, что до того дошло. — А вот для соблюдения общественного порядка, для обороны нашего новогосоюза, есть у меня мысль обратиться к господам казакам. Вас же на такую службу русский царь подряжал?

— Ну-у-у, можно сказать и на такую, — протянул задумчиво Михей, — но не совсем. По призыву казак должен явиться со своим обмундированием, конём и оружием, а провиант обеспечивала царская казна. У нас же, получается, всё сами обеспечивать будем? Если общественный порядок, охрана, кого попросят, это мы и сейчас готовы. Вот с обороной проблема. Для обороны надо много чего, начиная от ткацких фабрик и сухарных заводов, и заканчивая патронными, снарядными да ружейными фабриками. Вот с этим на Алтае полный аминь.

— Ты прямо настоящий министр вооружений, так всё грамотно…

— Погоди, Егорий, я ещё не всё сказал, — перебил Гуркина казак. — Кроме оружейной есть ещё проблема. Наш полковник Самохвалов, царствие ему небесное, её называл, — он немного задумался, вспоминая учёное слово, — «маблизационнаго ресурса». Так вот на Алтае нет, не только оружия и боеприпасов, нет и народу, чтобы можно было шапками закидывать. Мало нас на Алтае. Сожрут, нас красные и не подавятся. Один раз отобьёмся, другой раз отобьёмся, а на третий и отбиваться не кому будет.

— Это проблема, согласен. Но решение, кажется, мы нашли! Друзья, прошу внимания! — обратился Гуркин ко всем собравшимся. — Возможно, я ошибаюсь, но мы придумали…

— Егорий, стой! погодь мала! — Резко остановил речь увлечённого председателя Михей. — Я не знаю, что вы там придумали, но говорить о задумках в военном деле, открыто и на всё общество не след. Ты такое понятие — «военна тайна» слыхал?

— Михей Иваныч, возможно, ты прав, и вопрос стратегии и тактики надо обговаривать только с тобой, но здесь-то собрались люди серьёзные, не болтливые…

— Оно, конечно, не болтливые, всё такое — Михей сделал пальцами неопределённое движение в воздухе, — но порядок в нашем деле должно соблюдаться неотступно. Ты уже кому-то рассказывал о нашем собрании? — Вдруг тревожно переменил он тему.

— Только посыльным, — тревога передалась и Гуркину. — Но всем было строжайше указано, — держать язык за зубами…

Внезапно тишина была нарушена свирепым собачьим лаем. Чёрный пёс кадарчи12 яростно облаивал кого-то. Судя по тому, что лай не умолкал, внимание на него не обращали. Грохнул выстрел. Лай сменился жалобным скулением. В тот же миг от крепкого удара дверь в горницу распахнулась. Из темноты сеней в комнату уставились стволы "Мосинок".

— Всем сидеть! Никому не двигаться! Кто шевельнётся, тому пуля в лоб без предупреждения! — раздался сиплый баритон. Хозяин баритона, расталкивая солдат и размахивая маузером, появился, в горнице. Гладко выбритый, невысокий мужик с аккуратной щёточкой усов над верхней губой, лет двадцати пяти прошёлся по горнице. Он расстегнул чёрную кожанку, чтобы все видели маузер у него на боку, но суконный шлем со звездой снимать не стал, демонстрируя неуважение к собранию

— Попались, господа серапатисты13, нациналисты, белобандиты недобитые! — Видно, что чекист просто счастлив от свалившейся удачи. Воображение уже рисовало ему рост карьеры, переезд в Барнаул и прочие радости жизни. — Гуркин Григорий Иванов сын, ты что-ли будешь? — он ткнул маузером в сторону председателя.

— По какому праву? — крикнул Гуркин. — Я член совета по нацменьшинствам. У нас здесь выездное заседание совета с представителями алтайских родов и русских общин Горного Алтая. — Продолжил он уже более спокойно.

— Так ты ещё и колчаковец!? — обрадовался чекист. — Засим объявляю ваше незаконное собрание закрытым, а вас всех арестованными. Сейчас! Все! Медленно поднялись! Руки сложили за голову, и спокойно идём на выход. В ЧК разберёмся, кто тут кто, и кого куда. Ножи, наганы, прочее оружие скидавайте на пол.

Тут же застучали падающие на половицы ножи и пистолеты.

— Эй, братушки, принимай арестованных, — крикнул чекист в сени. Вот только на радостях, обыскать арестованных он забыл...

…

Пользуясь темнотой в сенях, Евлампыч, выхватил из-под поддёвки наган и выстрелил в конвоира, — Бей сволочь краснопузую! — закричал он во всю мощь лужёной глотки.

Алтайцы не имели при себе огнестрельного оружия, но кучно навалившись на солдат, отобрали винтовки, придавили к полу, оглушили прикладами и выскочили во двор.

Чекист, поняв, какую глупость он совершил, вскочил на коня и, охаживая его плетью, унёсся прочь. Выстрелы, прозвучавшие ему вслед от обгорелых стен монастыря, ущерба не принесли.

— Мужики! — Михей принял на себя роль командира, — быстро оделись, и в гору. Если за полчаса успеем до Сайдыса14 добраться, будет у нас шанс живыми уйти. Нас тут добрая дюжина непоследних бойцов. У каждого какая-нито пукалка имеется. Ещё от наших гостей четыре винтаря…

— Михей Евлампыч, — перебил казака Гуркин, — а может не бегать никуда, а прямо здесь в кустах засаду устроить?

— Оно бы можно, но слишком близко тут до Улалы. Вот, ты Гуркин сам и подумай. Прискачет через полчаса эскадрон гарнизона. Они нас быстро из монастыря выкурят и как кутят перебьют.

…

Действительно, через полчаса эскадрон «Боевые орлы» уже спешивался у развалин разрушенного монастыря. Комэск Коновалов, не слезая с каурой кобылы, стянул с головы папаху, рукой стряхнул с неё снег. Крякнув, перебросил правую ногу через луку седла, но спешиваться не стал. Потом обернулся к тому же чекисту, что не далее получаса назад чудом спасся от бандитской пули.

— Товарищ Плетнёв, давай, показывай, где твои злодеи, и куда они могли скрыться.

— Товарищ командир эскадрона, — Плетнёв предпочитал официальный тон, — на их месте я бы прямо здесь засаду организовал…

— Сколько там живой силы? — перебил его комэск, — ты вроде говорил про полтора десятка? Так?

— Вроде я…

— Вроде Володи, на манер Петра… не мямлите, товарищ комиссар. — Чуть добавил металла в голосе комэск. Он водрузил папаху на бритую макушку, надвинув её на самые брови. — Учитесь говорить чётко, кратко и по делу.

— Двенадцать человек я видел лично. — Немного подумав, ответил Плетнёв. — Наверняка были ещё, но мне на глаза не попадались. Все вооружены наганами и холодным оружием. Еще наши четыре винтовки...

— Вот, можешь, когда захочешь, — покровительственно заметил командир. — Теперь смотри вокруг. Если бы засада была, в нас бы во-он оттуда и вон оттуда уже палили бы. — Комэск тыкал рукояткой нагайки в сторону окрестных склонов. — Значит, засады нет, и надо искать следы, куда твои дружки съебались.

— Да чего там искать-то, снег пока ещё их не занёс. Во-он они, вверх по склону идут.

— А за горой у нас что? — уже серьёзным тоном спросил комэск. — А то мой эскадрон сюда только неделю как из под Сорокино перебросили. Местности не знаем.

— Плохо! Я тоже не местный… — Плетнёв протёр лицо и лоб большим платком. — Придётся напрямую по следам догонять, но мы же верхами, авось до темноты догоним?

— Эх, товарищ Плетнёв, товарищ Плетнёв … Молодой ты ишшо, горячий. Нас под твоё начало командировали, как прикажешь, так и сделаем, но ты всё-таки подумай чутка.

— Что тут думать, комэск? Надо быстрее в погоню…

— А то, что светлого дня осталось всего часа три, ты учёл? А то, что снег усиливается? Через полчаса никаких следов не увидишь. А что лошадь по тайге быстро ходить не умеет? — укоризненно начал объяснять Коновалов, как опытный вояка.

— То есть, ты предлагаешь, нам в Улалу с пустыми руками возвернуться? А эти белобандиты разбегутся опять по аилам, как тараканы. Вылавливай их потом по одному.

— Сам виноват, ты ж их самолично из рук выпустил. — Комэск утешительно похлопал по плечу Плетнёва. — Не журись, может и не расстреляют тебя. Хотя я б расстрелял, ибо глуп ты.

— Ах, я глуп?! — вспылил чекист. — Тогда командуй погоню, комэск.

— Как скажешь, — пробормотал в усы комэск и выдал зычным басом. — Эскадро-он! Слушай мою кома-анду! Спешиться! Лошадей под уздцы. Передовое охранение выступает немедленно, остальные по команде. Преследуем противника по следам. При столкновении по возможности брать живьём.

«Боевые орлы» начал размеренно подниматься между осин.

...

Снег падал на склоны Сугульского хребта всё гуще и гуще. Холодное декабрьское солнце не могло пробить тяжёлые тучи. Дневной свет мерк, постепенно разъедая чёткость форм и фигур. Бойцы эскадрона ВОХР промокли, устали, но не сдавались. Они с трудом пробивались сквозь мокрую холодную пелену тумана, скребущего зубчатую кромку гор. Под слоём свежего снега давно потерян даже намёк на след беглецов. Но Плетнёв упорно, как автомат, лез и лез вверх.

— Плетнёв! — Окликнул его командир эскадрона. — Тащ чекист! Прикажите поворачивать назад. Сейчас стемнеет. В темноте и кони, и люди могут ноги переломать. Себя не жалко, хоть людей пожалей.

— Нет! — Плетнёв, не оборачиваясь, огрызнулся, тяжело хватая воздух. — Скоро на гребень выйдем... Видно будет куда... эта сволочь ушла...

Вдруг серую тишину пробил резкий, как выстрел вопль: — Вер-ши-на! У-р-а-а-а! — Кто-то из бойцов достиг точки, от которой все пути вели вниз. Бойцы, не сговариваясь, рванули на голос.

Действительно, путь вверх закончился занесенным снегом скальным выступом. Куда идти дальше по-прежнему непонятно.

— Ладно... — Плетнёв смирился с очевидным. — Двигаем на север. Наверняка внизу река или ручей, который в Майму впадает, а там и до казармы полчаса ходу.

...

Часом раньше Гуркин с товарищами по несчастью перевалили через гриву на Сайдысу. Затем они поднялись прямо по руслу до ручья, и через перевал спустились в долину Улалушки.

— Опасно с вами дело иметь, — проворчал Михей Евлампыч, когда присел рядом с Гуркиным на привале. — Простой секрет не могли скрыть.

— Мы же простые алтайцы, — начал прибедняться тот. — Бесхитростные туземцы. Дикий, доверчивый народ, дети гор.

— Вот-вот, и я о том же. Как вам можно что-то важное доверить? — Михей не унимался. Вы ещё о какой-то тактике и стратегии говорить собрались. Смешно, ей богу...

— Значит, будем тренироваться... Т-с-с! — вдруг приложил палец к губам Григорий

— Стой! Стрелять буду! — раздалась команда из пелены сумерек. — Кто такие? Куда прётесь?

Серое пятно сгустилось до тёмных очертаний человеческой фигуры.

— Мы идём в Улалу, заблудились в тумане, — начал плести Гуркин, незаметно вытягивая из-за пояса наган. — Может, уважаемый, поможете нам, выведете нас на тропу.

— Руки показал! — крикнул тёмный силуэт. — Держи их на виду, чтобы я видел, а то много тут варнаков всяких колобродит. Ты один?

— Никак нет, — Гуркин выставил открытые ладони перед собой. — Нас тут целый караван заблудился. Вызвали нас с разных мест в эту самую Улалу... а погода вишь как...

Внезапный порыв ледяного ветра заглушил последние слова.

...

Новосёлов и Вязилкин, немного подумав, загрузились мешком сухарей и отправились вверх по Улалушке. Там у подножия горы Сугул, среди горных пасек их должен был дожидаться отряд из остатков «армии» Белокобыльского. На одной из заимок они и расстались накануне. Изба на заимке была всего одна, да и та летовка без печки. Повстанцы свалили три еловых лесины, соорудив из них нодью15. На ней же и сподобились сварганить кулеш из остатков продовольствия. Для лошадок имелся только навес, не спасавший ни от снега, ни от ледяного ветра, поэтому бедные животные жались поближе к костру и к людям.

Вёрст пять, отделявших окраину Улалы от пасеки, Новосёлов и Вязилкин прошли быстро. Уже на подходе к лагерю они стали свидетелями разборки караула со странной, многочисленной, но разношёрстной командой.

— Товарищ, — обратился Новосёлов к караульному, — доложите, что происходит.

— По вашему приказанию, товарищ командир, останавливаем всех подходящих к лагерю, допрашиваем и реквизируем оружие и продовольствие, — караульный замялся, — по возможности.

— А вы, господа-товарищи, кто такие и куды путь держите? — внимание Новосёлова переключилось на беглецов.

Гуркин, как организатор, принял на себя роль переговорщика и вкратце обрисовал приключения своей команды.

— Значит, говорите, чекистов застрелили прямо в сенках? — недоверчиво расспрашивал старого кержака смуглый мужик в черной мохнатой папахе с ввалившимися щеками. — И никто не ушёл?

— Один успел, гнида. — Отвечал, почесав бороду, Михей Евлампыч. — Даже я в него попасть не сподобился. А я на губернских смотрах бывало, призы за меткость брал... Наверняка, солдат привёл. Однако господь нам помог. Вон какà погода ноне, хрена они нас найдут.

Утром следующего дня ударил морозец. Посланцы сеоков, родов и общин ещё затемно, по очереди стали расходиться. Было решено с активными действиями повременить до весны, а пока всё обдумать, взвесить и выработать предложения для следующего собрания. Место определили в урочище Солтон, где расположены родовые земли кумандинских сеоков.

Монгуш-оол к себе в Урянхай решил не возвращаться.

— Я домой приду, мне сразу надо будет обратно идти, чтобы к сроку вернуться. Так какой смысл ноги ломать? Я, Григорий Иванович, здесь с тобой поживу. Помогу чем смогу.

— Мы с Вязилкиным собираемся в родное Причумышье двинуть. Это верст двести отсюда. С мужиками из отряда Белокобыльского попробуем красные продовольственные обозы пощипать. Поэтому, если с нами, то без зимнего похода не обойтись.

— Тогда я с Чоросом останусь. Вместе весной и на Солтон пойдём. А пока может по глотку архи16? — предложил Монгуш, доставая объёмистую фляжку из-за пазухи.

— Да, от доброго глотка грех отказываться, я бы и чарочку пропустил. — Обрадовался Вязилкин.

К сожалению, повезло далеко не всем из членов великого курултая. Уйти удалось казакам, которые позже влились в отряд есаула Шишкина, урянхайскому посланцу Монгуш-оолу, Гуркину и староверам-кержакам. Шорских, телеутских и хакасских представителей поймали и без проволочки увели в Улалу, чтобы осудить примерно судом ревтрибунала. До суда их бросили в старый арестантский дом.

13. ТЯЖЕЛО В УЧЕНЬЕ, ЛЕГКО В БОЮ

(Посёлок Беспаловский Змеиногорского уезда)

— Длинны-ым — коли! — разносится над укатанной снежной площадью команда. — Вправо-о — отбей!

Валенки почти без звука шаркают по снегу. Молодые мужики и бабы с дрынами в руках послушно выполняют команды. Они выстроены двумя шеренгами друг напротив друга и вдохновенно машут палками. Штыковой бой — вещь в партизанской войне полезная, тем более в отсутствии патронов. В умелых руках в смертоносное оружие превращаются и косы, и вилы, и простые оглобли. Против пулемётов, конечно, не сыграет, а в ночном ближнем бою, да из засады вполне.

— Направо — назад! — снова зычный голос Степана Русакова. — Прикладо-ом — бей!

— Эй, Машка, ты чего дрыном мне по кумполу лупишь, — возмущается ломкий подростковый голос. — Не было же уговору взаправду лупить. Хорошо, шапка на вате...

— А ты, Петюньчик, отбивай ловчей, не зевай, — задорно отвечает девка. — В бою тебя шапка не спасёт даже и на вате.

— Прекратить разговоры! — сердито обрывает перепалку Русаков. Ему нравится роль унтера, он строжится и делает недовольный вид, но в усах прячет довольную ухмылку. Тем более что с ностальгией вспоминается ему лето четырнадцатого, когда его самого гоняли унтера в хвост и в гриву. Хоть пришлось ему тогда не сладко, но вспоминал он учение с благодарностью.

Редкий солнечный день начала зимы радовал лёгким морозцем. Всё-таки Алтайские предгорья это не промороженные ледяными ветрами степи Кулунды и Барабы. Поскрипывает и искрится под пимами утоптанный снег. Пышут жаром румяные лица. Дыхание собирается в лёгкие облачка.

Степан оглядывает своё «войско». Поначалу ему дюже не нравилась идея Гришана привлечь к службе девок и молодух. Гришан объяснял замысел просто — вдвое увеличивается мобресурс, притом, что у бабы тоже две руки и две ноги. Однако уже через неделю после начала обучения оказалось, что бабы уступают только в силе удара, зато в выносливости, в реакции, а особенно в исполнении приказов превосходят мужиков. Гранаты мечут плохо, с разборкой и сборкой винтовки пока тоже не очень, зато чистка что нагана, что "Мосинки" у них всегда на ять.

Взглянув на солнце, Степан решил, что пора переходить к строевым упражнениям. Почему-то батька Гришан уделял особое внимание движению строем, это было непонятно Русакову. Не укладывалось в его голове для чего партизану дурацкая шагистика. Гришан что-то пытался объяснять, даже примеры какие-то приводил, но пока бойцы его не понимали. Но выполнение приказа командира даже в отряде анархистов обязательно. Это поняли все.

— Отряд! — зычным тенором выкрикнул команду Степан. — В две шеренги становись! Оружие напле — чо! Ша-а-а-ом! Арш!

Строй не блистал выправкой, да и в ногу попадал через раз. Бойцы не успели приноровиться друг к дружке, запинались и частенько сбивали строй, но уже заметно реже, чем две недели назад, когда в Беспаловском ввели всеобщую военную подготовку.

Предревкома Змеиногорска Жидков Пётр Дмитриевич и военком Змеиногорского уезда Грузинский, подходя к посёлку со стороны города, минут десять любовались на ритмичные движение черных фигур в папахах и платках. Заметив перестроение, Жидков вздохнул, сдвинул обшлаг рукава шинели и посмотрел на траншейные17 часы. Пора было двигать дальше. Сегодня у них важная встреча с председателем Беспаловского Совета.

Внезапно на дороге прямо перед Змеиногородскими начальниками выросла белая, словно призрак, фигура. Из-под полотняного капюшона весело зыркнули черные глаза. Борода и усы полностью скрывают низ лица, поэтому не понятно настроение караульного.

— Здравия желаю, товарищи, — невысокий крепыш приветливо протягивает руку для рукопожатия. — Добро пожаловать в посёлок Беспаловский. Вы к нам по делу?

— И вам не хворать, товарищ, — степенно отвечает Жидков. — Я предревкома Змеиногорского уезда. Есть нужда с вашим председателем встренуться. Где я его найду?

— Это Силантия Мамонова что ли? Так в избе, где у нас Совет заседает. Прямо по дороге, товарищи, шагайте, не промахнётесь. Колокольню видишь? Во! Рядом с ней бывша поповска изба, крепка такà, с подклетом.

Жидков и Грузинский отправились было по указанному пути, но вдруг внимание Жидкова привлёк странный факт.

— Уважаемый, — он обернулся к караульному, — а вы, почему не в армии? В опасное для республики рабочих и крестьян время вы почему-то стоите на окраине посёлка. Дезертир?

— Никак нет, — мужикуу явно не понравился вопрос. — Я уже вырос из призывного возраста, пятый десяток разменял. Просто выгляжу молодо. А в карауле потому, что время ноне такое, в горах много лихого народу бродит, а у нас бабы, детки, овечки, коровки. Вы, товарищи следуйте, куда вам надо, а у меня служба.

На том и расстались.

В поповской избе висел смрад от махорочного дыма, запаха немытых тел и навоза с натоптанных пимов. Как раз собрался Совет бывших волчихинских повстанцев, роговских анархистов в лице Новосёлова, Вязилкина, Руфины Закурдаевой и беспаловцев принявших идеи анархии близко к сердцу. Ефим Мамонтов тоже присутствовал, но сидел в стороне. Появления предревкома и военкома уездного города, да ещё и без охраны никто не ожидал.

— Приёмы штыкового боя — это здорово! — выступал стоя перед тесно сидящим людом, батька Гришан. — Строевая подготовка, метание гранат, разборка и чистка оружия — тоже замечательно! Но, товарищи! — он сделал паузу, — очень плохо, просто отвратительно то, что трое из четырёх наших бойцов не умеют читать и писать. Я сейчас хочу выслушать ваше мнение, как нам это безобразие ликвидировать. Силантий, ты имеешь, что-то сказать?

— А чего я? — Силантий не горазд на произнесение речей. — Как по мне, так и нахрен сдалась мне энта ваша грамота. Я белку в глаз бью, ближнюю тайгу знаю как свои пять пальцев, батька, зачем мне грамота?

— Погодь, товарищ Мамонов, — тормознул его Новосёлов, — батька, давай я Силантию отвечу?

— Тебе дядька Силантий, как никому другому грамота нужна. Ты ж у нас уже целый месяц как предсовета. Председатель и читать не умеет? Так не можно! Принесёт тебе нарочный каку бумагу, и что ты с ей делать зачнёшь? на самокрутки пустишь? Али в нужник пустишь, жопу подтирать?

Народ дружно заржал.

— Хорошо сказал, Иван Панфилыч, — Рогов снова вступил в беседу. — С председателем, тут даже и вопросов никаких быть не может. Силантий, у тебя как с обучением, читаешь-пишешь?

— Не шибко складно пока, но прочитать приказ уже смогу, если печатными буквами. Не понимаю пока эти дурацкие рукописные закорючки.

— И то хлеб... — Гришан продолжил, — нам просто необходимо, чтобы каждый наш боец умел прочитать и понять мой приказ. Написать понятное донесение, прочесть карту и составить схему местности. Каждый...

Внезапно глухой стук в дверь заставил прервать речь о пользе грамоты. Рогов замолчал и вопросительно поднял глаза на Мамонова.

Тот пожал плечами, выражая недоумение, и крикнул:

— Входи, кто там ни есть. Докладай свою нужду. Тока быстро, работаем мы сегодня.

Присутствующие не смогли сдержать удивления, увидев перед собой городских гостей. Все потянулись здороваться пренепременно за руку. С Силантием они даже облобызались троекратно, как старые и добрые друзья.

— Мужики, — начал после приветствий Жидков, — здорово, что вы все здесь, потому как у меня к вам наиважнейшее, просто архиважное дело имеется. Просьба у меня к вам есть.

— Давай, уже излагай, что ты тянешь кота за яйца? — поторопил гостя Силантий. — Поможем, чем сможем.

— Получил я тут депешу из губревкома18. Пишут, что по донесениям разведки в наши края из Китая возвратился есаул Шишкин. Ага, тот самый, что в августе тут злодействовал. Помните, как он внезапным налётом город захватил? Так говорят, из Китая его китайцы попёрли и этот злодей снова здесь.

Приказано силами Змеиногорского гарнизона найти и уничтожить банду есаула Шишкина. Гарнизон у меня, сам знаешь какой, тут бы город удержать, не то, что за казаками по горам зимой гоняться.

У вас тут цело войско уже обучилось.

— Вот видишь, — перебил предревкома Рогов, — а ты спрашивал, зачем я всех военному делу обучать начал.

— Да я понял уже... Дай дальше сказать. В общем, хочу я предложить твоим бойцам заняться ловлей Шишкина. По последним сведениям он разграбил рудники Семёновский и Опеньшевский в нашем уезде. Село Верх-Алейское позавчера захвачено. Как всегда партактив расстреляли, председателя повесили на воротах, реквизировали запасы продовольствия и боеприпасов. Вчера их видели около Плоского, движутся в направлении Змеиногорска.

Перебив предревкома, в разговор вступил его напарник, военком Змеиногорска, — тут дело такое... у нас гарнизон набран из мобилизованных осенью крестьян и ненадёжен. Кроме того, с дисциплиной полный швах. Ротный молодой из томских студентов, справиться с мужиками не может. Боюсь, что грохнут его, как только Шишкин палить начнёт.

— Мужики, — взмолился Силантий, — я чем вам помочь могу? Бойцы у нас есть, это правда, целая рота наберётся, все сознательные, можно сказать, идейные. А видели вы, с чем они тренируются? Вилы, косы, жерди всякие. Вы же у нас все винтовочки ещё по весне изъяли.

— Винтовки, наганы, патроны к ним, даже гранаты по паре штук всем выдам. — Тут же пообещал военком. Нам из Барнаула после летних событий этого добра прислали с запасом. Если хорошо себя покажете, заслужите, так сказать, доверие, оставлю вам на ответственное хранение. Буду ходатайствовать в губревкоме о создании в Беспаловском самостоятельного гарнизона самообороны.

Бастрыкин, Мамонов и Русаков сразу повернули головы к Рогову и Новосёлову. Те, как ни в чем не бывало, продолжали внимательно слушать гостей. В воздухе повисло ощущение чего-то необычного, тревожного и одновременно радостного.

— Если оружие дадите, тогда разговор другой, — кивнул головой Мамонов.

— Другой, то другой, — перебил его Рогов, но у меня тут друга идея есть. В условиях, когда гарнизон ненадёжен и слаб, оборонять город — только лишние жертвы. Вам товарищи из Барнаула каку задачу поставили? Напомните, пожалуйста.

— Силами гарнизона города Змеиногорска найти и обезвредить, — начал зачитывать телеграмму Жидков, — банду есаула Шишкина, бесчинствующую в верховьях рек Алей и Уба. Об исполнении доложить не позднее...

— Вот! Видите! — Рогов перебил предревкома. — Вам следует, согласно приказу, найти банду. Значит так, — отправляйте ваш гарнизон в полном составе на поиски. Сами эвакуируйтесь к нам в Беспаловский. Город оставляйте Шишкину, это будет для него ловушка. Он спокойно в город войдёт, начнёт грабежи обывателей, тут мы его и накроем.

— Интересный коленкор, — недовольно проворчал Грузинский, — а грабежи, значит, для тебя — так, кот начихал? Как же будет выглядеть потом наша родная советская власть в глазах мирного гражданского населения?

— От грабежей никуда не деться, — продолжил Рогов, — вашему гарнизону, даже с нашей помощью, город не удержать, а вот внезапной атакой вполне можно разбить и более многочисленное войско. Только решать надо сразу. Прямо сейчас надо решать.

— Чего там решать! — вздохнул Жидков, — прав товарищ, надо сегодня всё успеть сделать. Ты, товарищ Грузинский, займёшься гарнизоном. И, знаешь, бери провиант, оружие и веди мужиков сам, студентика этого пристрелят, неровён час, а тебя должны послушаться, ты всё-таки против самого Пепеляева воевал. Я займусь эвакуацией и вооружением Беспаловского отряда. Тебя, товарищ, как звать-величать? — обратился он к Рогову

— Моисеем Фёдоровичем зови, товарищ, — усмехнулся в усы Рогов и обвёл взглядом соратников, собравшихся за столом.

...

(Окрестности Змеиногорска. Банда есаула Шишкина)

Михей Иванович Мельниченко вместе с Антоном Панкратовым до родной станицы Солонешной добраться так и не сподобились. В верховьях реки Песчаной пересеклись их пути с «армией» есаула Шишкина.

Есаула китайские власти вытурили из окрестностей Кобдо за «плохое поведение». С атаманом Кайгородовым у него тоже не срослось. Александр Петрович у себя в Алтайской сечи конкурентов не терпел. Он хоть и принял бежавшие с Бухтармы казачьи отряды Смольянинова, Шишкина, Ванягина, выдал патроны и провиант, но связываться со слишком самостоятельными командирами не захотел. Пришлось остаткам бывшего казачьего войска Иртышской линии скрываться по тайге, в надежде, что когда-нибудь про них забудут.

Мельниченко и Панкратов, опасаясь за свои жизни, предпочли присоединиться к Шишкину. Отряд невелик — около двухсот сабель. Имелся один пулемёт с парой лент, которые берегли как зеницу ока. Панкратову выдали красные казачьи погоны с тремя лычками урядника, а Мельниченко вахмистра.

Пятнадцатого декабря передовой разъезд Шишкина, спустился к южной окраине Змеиногорска, не встретив на пути ни одного человека. Казаки не стали углубляться в город, лишь погарцевали вдоль дороги на старый рудник и вернулись к основному отряду.

— Господа, — обратился Шишкин к своему «штабу» в лице сотника Фалалеева и хорунжего Захарова, — по донесению наших дозорных Змеиногорск никак не охраняется. Красные либо спят, либо здесь какая-то хитрость. Хотелось бы услышать ваши предложения. — Он закурил толстую самокрутку.

— Я бы произвёл разведку боем, — Захаров настроен решительно. Он молод, горяч, даже поражения последнего года не охладили его пыл.

— А я бы всё-таки дождался утра, — сотник настроен более осторожно. — Утром сам бы сходил в город, зашёл бы на базар, послушал, о чём обыватель толкует, а после бы решал, что делать дальше.

— Степан Васильевич, всё ты правильно говоришь, — перебил сотника Шишкин, — но нет у нас, ни сил, ни времени. Тут если даже красные нам засаду приготовили, то есть шанс выхватить приманку из мышеловки и удрать снова в горы.

— Предлагаю, лихим ночным налётом занять город до утра, а на утро по темноте, уйти по Карболихе через Колыванский хребет. Это позволит сбить преследователей со следа, если таковые будут. — Снова оживился хорунжий.

— Поддерживаю! — Шишкин щелчком отправил окурок в сугроб. — Вряд ли красные ночью будут нас брать. Я бы на их месте дождался утра и взял бы казачков-разбойничков тёпленькими. Через час выступаем.

...

(город Змеиногорск)

В полночь сотня на рысях входила в спящий город. Змеиногорск встретил налётчиков тишиной, нарушаемой лишь редким собачьим лаем. За ставнями домиков городских жителей было тихо. Отблески пламени факелов играли на синих сугробах плохо очищенных улиц. Уже через пять минут казаки остановились перед зданием дома горных офицеров, где размещался уездный ревком. Окна его чернели подобно дуплам. Никаких следов жизни видно не было.

Фалалеев не спеша поднялся на крыльцо. Стукнул осторожно сначала костяшками пальцев, потом кулаком. Ревком, как и весь город, спал глубоким сном.

— Ломай, робяты, двери, — скомандовал сотник, — не хрен больше время терять. Берем только патроны, жратву и курево.

Через минуту входная дверь выломана, и казаки рассыпались по комнатам. Большинство дверей были распахнуты, а комнаты за ними — абсолютно пусты.

— Василич, — крикнул, выбегая на крыльцо Мельниченко, — здесь ничего нет! Похоже, нас ждали.

— Проверьте заводской склад, а эту конуру сожгите нахрен! Только проверьте, чтобы никто из наших там не остался. — Скомандовал сотник.

Через минуту языки пламени нехотя стали вгрызаться в сухие стропильные балки. Вскоре из окон повалил густой белый дым, сквозь который пробивались языки пламени.

После того, как обнаружилось, что ни на складах завода, ни в казармах гарнизона не осталось ничего полезного, казаков охватила неудержимая злость. Вместо того, чтобы немедленно оставить город, они начали поджигать всё подряд.

Пытавшихся призвать к порядку, просто посылали на хуй, рыча и брызжа слюной в лицо. Хорошо, что зимой огонь разгорается не так шустро как летом, а то бы от Змеиногорска не осталось бы ничего.

...

Из Беспаловского всполохи пламени над городом увидели сразу. Но чтобы дойти пешим ходом потребовалось около часа. Деревянный центр города уже был охвачен пожаром. Между домами метались перепуганные жители. Беспаловцы вступили в борьбу с огнём, по ходу дела отстреливая, увлечённых грабежом и не ожидавших нападения, казаков Шишкина. Почти две сотни бойцов методично очищали квартал за кварталом, и уже через пару часов город был свободен от бандитов. Пожар к этому времени тоже прекратился.

Взвод всадников под личной командой батьки Гришана рванул одновременно с пешими частями и, обогнув город со стороны кладбища, наткнулся неожиданно для себя на «штаб» Шишкина.

— Рысью! — Заорал батька во всю глотку. — Ма-а-а-рш!

Никто не успел даже выстрелить. Всех командиров взяли в плен. Шишкин, Захаров, Мельниченко сидели связанные по рукам и ногам прямо на снегу, ожидая решения своей участи. Лишь Панкратова, пытавшегося сопротивляться, застрелили, и он лежал, подставив обезображенное лицо холодному декабрьскому ветру.

В возбуждённом мозгу Рогова внезапно созрел очередной план.

— Кто тут Шишкин? — Обратился он к пленникам. — Не боись, красным не отдам, а вот себе на службу взять готов.

— Не трудись, любезный. Мы тебе не верим. Да и сам ты разве не красный? — хрипло выдавил Мельниченко.

— Я скорее чёрный, — усмехнулся Гришан. — Красных мы спровадили в горы, ваш отряд ловить. А сами вас здесь встретили. Сейчас, похоже, наши ваших в городе добивают... Но мне нужен Шишкин. Мне что, прикажете, по одному вас расстреливать?

— Не надо никого расстреливать, я, Шишкин Дмитрий Яковлевич, есаул Сибирского казачьего войска, Георгиевский кавалер, к вашим услугам.

— Вот это добре! — Обрадовался Гришан. —Пойдём, брат Шишкин, переговорим о делах наших скорбных.

— Как? Прямо здесь разговоры будем разговаривать? — удивился такому повороту Шишкин. — Может в избу какую-нибудь?

— У стен есть уши! — Усмехнулся в усы Гришан. — Слышал, господин есаул, таку присказку? Я бы не хотел, чтобы о наших с тобой разговорах узнали власти уезда. Мы с ними дружим, но... короче, сам понимаешь. У них человека расстрелять, что муху прихлопнуть... Может вас всех троих до Беспаловского сопроводить? Тут всего верст семь будет.

— Давайте так. Лучше идти, чем сидеть тут на снегу и геморрой себе отмораживать. — Согласился с предложением Шишкин. — Господа, вы согласны? — обратился он к Захарову и Мельниченко.

Не успели казаки ответить, как приблизилась разношёрстная толпа во главе с Жидковым. Все возбуждены, размахивают руками и что-то кричат в радости от быстрой и лёгкой победы.

— Неужто самого Шишкина взяли? — обрадовался предревкома, увидев сидящую на снегу фигуру в офицерской шинели с алыми погонами есаула. — Молодец, Моисей Фёдорыч! Выношу тебе личную мою благодарность! Шишкин, ну ка встать, бандюга, когда к тебе представитель советской власти обращается.

Шишкин продолжал сидеть неподвижно

— Товарищ Жидков! — Встрял батька Гришан. — Дозволь мне с этими паразитами пообщаться. У меня к ним личные счёты имеются. Мы его чутка поспрашаем, а потом вам отдадим. Девайте потом его куда хотите.

— А если этот бандит от вас сбежит? — засомневался Жидков. — Ты глянь, как он глазенапами зыркает.

— Куда он ночью да зимой, да со связанными руками сбежит? — попытался выцарапать Шишкина Гришан.

— Ладно, забирай эту сволочь до утра, но смотри, не подведи меня. Сдашь мне его не позже полудня живым и по возможности невредимым. Тогда мы с мужиками сегодня будем победу отмечать. У Миронихи самогону на всех хватит, так что могёшь присоединиться.

— Договорились! Сейчас, только этих бандитов до места сопровожу и к вашей компании пристану. Где гулять будете, решили уже?

Да у меня в дому и соберемся, — сказал, чуть подумав, Жидков. — Эти же гады и совет сожгли, и военкомат, и заводскую управу. С-с-суки! — Он с размаху заехал сапогом под рёбра пленному.

— Часа через два будем с моими командирами вместе, смотрите весь самогон не выпейте, — пошутил напоследок Гришан. — А ты, вашбродие19, поднимайся и пошли. Вы двое, тоже, кончайте прохлаждаться. Да не вздумайте, в самом деле, стрекача задать...

...

— Как же мне с вами быть, вашбродие? — начал беседу с вопроса батька Гришан. — Видал, как Жидков твоей головы хочет.

— Ну и отдай, моя голова сейчас ничего не стоит, — Шишкин равнодушно посмотрел в глаза своего нечаянного спасителя. — Чего ты сам мучаешься и меня мучаешь? Всё равно конец один. Застрели, а труп отдай. Тебе зачтётся.

— На кой хрен мне сдался такой зачёт? Сам подумай. Мне такие люди, как ты, край как нужны. Ты же грамотный офицер, говорят, карты сам умеешь составлять?

— Кому сейчас нужны какие-то карты? Всё катится в тартарары, и ты хочешь, чтобы всё катилось по карте?

— Ты, Шишкин, не понял, а говорили, мол, умный... — Гришан вздохнул. — Попробую ещё раз. Я собираю отряд удачливых, умелых, умеющих отдавать и исполнять приказы бойцов. Я сам такой. Новосёлов Ванька, вообще везунчик. Раз десять от красных уходил. Про партизанского генерала Ефима Мамонтова даже ты, наверное, слыхал. Колька Бастрыкин из Волчихи — народный талант! Это он летом Змеиногорск на штык взял. Про тебя тоже говорят, мол, Шишкин, кого хочешь, вокруг буя обведёт... Вот! Поэтому у меня для тебя есть предложение. Ты идёшь ко мне в отряд, как начальник штаба. Учишь мужиков тактике, правильному сочинению приказов и всему такому прочему.

— Допустим, — в глазах есаула вспыхнул огонёк надежды, — а как ты с тем большевиком, что на нас напрыгивал, объясняться будешь? Он же перед начальством страсть как выслужиться хочет...

— Жидков такой... Придумаем что-нибудь.

— Например, пристрелим при попытке к бегству... — Мамонтов включился в разговор. — Так! Было темно, лица он твоего не видел, распознал только по погонам. Мы сейчас всё решим.

Трупов в городе много, подберем схожего роста, твою одёжу на него напялим. Жидкову скажем, что ты рванул в гору. Пришлось нам тебя стрельнуть. Труп в твоей шинелке ему предъявим. Если Жидков даже и засомневается, то до правды докопаться у него не получится ни-за-что. — Ефим Мефодьевич выразительно произнёс последнее слово по слогам.

— Делайте, как хотите, — Шишкин опять впал в меланхолию. — Вот только, попрошу об одном одолжении. Захарова и Мельниченко можно при мне оставить? Опытные вояки, оба германскую прошли, с Колчаком до Перми дошли, потом сюда. Кстати, судя по тому, что ни тот ни другой даже не ранены, оба из тех, что вам нужны. Везунчики, самое то, что ты ищешь.

— Слава Анархии, их большевики не ловят, как тебя, поэтому с ними всё куда проще. Поставим на довольствие, проверим знания и навыки, познакомим с основными положениями анархизма...

— Так вы прямо идейные?

— Ха! А ты думал, так, погулять вышли? Нет, вашбродь, у нас Ванька Новосёлов теорию анархии и по Кропоткину, и по Бакунину... на ять. Даже какого-то Прудона20 знает. — Гришан многозначительно поднял палец. — Что самое интересное, в корне все эти философы говорят о справедливости так, как мы, русские мужики, её понимаем. Представляешь?

Шишкин горько усмехнулся, — я как человек военный и технический в этой гуманитарной философии мало что понимаю, но раз у вас тут такие светлые умы, — он опять усмехнулся, на этот раз с изрядной долей скепсиса, — надо будет и мне ознакомиться.

— Во-о-от! Это ты верно толкуешь! — не уловив иронии, Гришан довольно хлопнул Шишкина по плечу. — Чувствую, мы с тобой сработаемся.

...

На следующий день, не успело солнце достичь зенита, как у дома, который занимал предревкома Жидков, остановились сани. Рядом с санями гарцевали двое всадников. На кауром жеребчике — батька Гришан. На гнедом — Савелий Мамонов. Они решил лично сопроводить тело Антона Панкратова, убитого во время лихой атаки на казачий штаб. На офицерской шинели хорошо видны алые есаульские погоны.

— Хозяин! — Крикнул Гришан. — Хватит спать, выходь из избы, принимай подарочек!

На крыльцо вывалился помятый Жидков. С похмелья он зол на весь мир, но пытается соблюсти приличествующий высокому чину вид. Мутным взглядом он огляделся по сторонам и наконец, зафиксировал взгляд на санях и лежащем в них теле.

— Так. Я не понял, — мотнув головой в сторону Мамонова. — Товарищ Мамонов, где пленный? Вы его расстреляли без моего приказу?

— Никак нет! — глядя сверху на председателя, попытался объяснить ситуацию Силантий. — Убечь пыталась, белобандитская сволочь. Уже мы Змеиногорск прошли, он как даст дёру... Фёдорыч его едва успел подстрелить. Скажите спасибо, что не живого, так мёртвого Шишкина мы вам доставили.

— Ну, блядь! — начал грязно ругаться Жидков, — ну, ёб же вашу мать! Вы, что ж, суки, мне мёртвяка этого сраного притащили! В жопу себе его засуньте... Вас расстрелять мало, блядь.

— Товарищ, спокойно! — прервал поток начальственного гнева Гришан. — Есаула Шишкина так или иначе больше нет среди живых. Отправляйте в Барнаул телеграмму об уничтожении банды Шишкина в полном составе. Вот увидите, вам губчека благодарность объявит, а может даже наградит...

— Ты, Моисей Фёдорыч, в самом деле так считашь? — резко сбавил обороты Жидков. — Наверное, ты прав. Вот только эти пидарасы сожгли вчера телеграфный аппарат. Придётся нарочного в Рубцовскую посылать.

...

Через три дня в Змеиногорск была доставлена депеша из Барнаула. В ней содержалось поздравление от партийного и военного руководства губернии, краткого выражения благодарности и обещания доставить именной маузер, как награду за подвиг уничтожения врагов трудового народа.

14. АЛТАЙ ДЛЯ АЛТАЙЦЕВ

(село Узнезя на Катуни. Отряд алтайских повстанцев)

Сине-зелёные всполохи мерцали, постепенно затухая, на обгорелых брёвнах. Лёгкое потрескивание пламени постепенно стихало. Еще накануне это были стены добротной избы. Утренний ветер уносил к Каменным Воротам21 горькие запахи дыма, горелой шерсти и крови. Село Узнезя, ещё вечером полное жизни, перестало существовать. Русские и крещёные алтайцы, жившие здесь, вырезаны до последнего младенца, а избы преданы огню. Днём раньше были сожжены деревни Аскат и Анос.

— Акам22! — утомлённый бессонной ночью коренастый боец в шубе из овчины с лисьим воротником, обернулся к сидевшему верхом на гнедой лошади старику в такой же шубе. — Куда теперь? Может нам Элекмонар сжечь? Тут всего вёрст десять...

Зайсан сёока Мамак Сыгыр не торопился с ответом. Он понимал, что только внезапность позволила его отряду уничтожить три русских деревни. Помогло и то, что комиссары отобрали у всех осёдлых огнестрельное оружие. Узнезя самое крупное село — сорок пять дворов, молитвенный дом и школа при нём. Возможно, поэтому батыры не доглядели. Кому-то из жителей ночью удалось сбежать. Цепочка следов вела вверх по склону к вершине Суру-Кыр. Беглец, скорее всего, достиг Чемала и значит надо ждать погони. Там на постое отряд милиции в полсони сабель. Охраняют Чемальский тракт.

— Ты, Акча, хороший воин, хороший охотник, — прохрипел Сыгыр, — но слишком тороплив. Вот это видел? — он ткнул камчой23 в направлении цепочки следов.

— Энэнен куте24! — Акча сплюнул с досадой себе под ноги. — Ушла какая-то сука... Наверное, уже в Элекмонаре. Тогда уходить надо?

— Опять ты торопишься, Акча, уходить куда? Собери лучше воинов. Я пока подумаю, что дальше делать. — В голове у Сыгыра появилась мысль подождать милицию в засаде. Он даже начал прикидывать, куда кого можно поставить. Но, увидев разношёрстное войско, съезжавшееся на берег Катуни, зайсан отказался от этой мысли. С убийством безоружных его бойцы справятся легко, это они уже доказали, а вот с полусотней солдат с винтовками его войско не выстоит и полчаса, даже если нападёт внезапно.

— Акам, а давай хитрость устроим! — Акча снова тронул командира за локоть. — Поднимемся по реке до гребня, потом по гребню пройдём до Каракол, а оттуда, как снег на голову свалимся в Элекмонар. Красные будут здесь, а там их не будет. Одни мужики да бабы, а с ними мы быстро разделаемся.

— Я надеялся, что мой племянник умнее, а ты совсем дурак, — рассердился Сыгыр, — лошадей ты в горах, чем кормить будешь? А что дорога займёт не один день, а целых три, ты подумал? Красные сегодня уже тут будут, и вечером обратно вернутся. Через пару дней ты к ним в лапы и свалишься. Как есть дурак!

Вскоре сотня алтайских головорезов скрылась за поворотом речки Узнези, направляясь вверх по течению. Начавшийся снегопад уже через полчаса скрыл следы лесных бандитов.

После того, как в декабре красные расстреляли несколько уважаемых баев и зайсанов влиятельнейших родов, терпение алтайцев иссякло. Лесные охотники и скотоводы поднялись на борьбу с пришлыми грабителями.

— Мы присягали на верность Белому Царю и его роду. Русские свергли царя, а значит мы свободны от уплаты ясака и других податей, — так стали говорить старейшины всех сёоков. — Пусть русские убираются с нашей земли.

...

(Барнаул)

Начало февраля 1921 года было отмечено в Барнауле необычным для конца зимы морозом. Матвей Ворожцов, чтобы не выходить лишний раз на улицу, оставался ночевать прямо в камере следственного изолятора губЧК. Здесь дрова тоже экономили, но топили круглосуточно. В разговорах с сослуживцами, смоля папироску, он смеялся, — я сам себя за решётку определил и сам себя же охраняю, даже баланду хлебаю ту же... За что боролись, спрашивается?

Умывшись и приведя себя в порядок, Матвей поднялся в кабинет. Только он собрался приступить к отработке оставленных со вчерашнего вечера дел, как дверь с шумом распахнулась.

— Матвей Иванович, — молодой белобрысый дневальный торопливо частил с порога. — Вас срочно Аристов требует!

— Вот так всегда, — буркнул Ворожцов, недовольный, что всё-таки придётся выходить на мороз. — Понял, сейчас буду.

Кабинет предгубревкома Алтайской губернии располагался на соседней улице в таком же двухэтажном купеческом особнячке. Идти не далеко, но без валенок и полушубка всё равно не пойдёшь. Приказ есть приказ, и через четверть часа Ворожцов вместе с другими руководителями губернии сидел в кабинете предревкома.

Всеволод Васильевич Аристов, молодой худощавый человек в чёрной косоворотке, подпоясанной солдатским ремнём, ходил из угла в угол перед большой картой губернии.

— Товарищи! — Он, наконец, собрался с мыслями. — Буквально час назад я получил срочную телеграмму из Омска. Сибревком требует от нас откомандировать все свободные воинские части. В Тобольской губернии разгорелось очередное кулацкое восстание. Масштабы могут быть велики, если не подавить в зародыше. Оно уже охватило Игналинскую, Петропавловскую и Слободо-Бешкильскую волости Ялуторовского уезда. Полыхает Ишимский уезд. Советская власть временно пала в Ишиме и Ялуторовске. Такие дела, товарищи.

— А у нас лишних войск нет! — возмущённо крикнул с места командир двадцать шестой дивизии Гайлит. — Дивизию после прошлогодних боёв раскидали по всему Алтаю. Как её сейчас соберешь? Пускай Москва войсками делится. С Польшей, вроде как, замирились...

— Ян Петрович, я с тобой согласен, но Сибревком решил по-другому, — Вздохнул Аристов. — У Москвы под боком Тамбовщина с лета полыхает. Демобилизацию они затеяли... К партзъезду готовятся... Так что, дорогой товарищ Гайлит, придётся нам как-то выкручиваться. Мы сейчас заслушаем товарища Анатолия25. Матвей Иваныч, расскажи нам, что твои чекисты могут выставить на сегодняшний день? Сколько штыков? Сколько сабель?

Ворожцов за последний год почти отвык от партизанской клички. Он слегка растерялся, но быстро взял себя в руки. Поднялся со стула, одёрнул гимнастёрку, кашлянул, собираясь с мыслями.

— Товарищ председатель, — начал, аккуратно подбирая слова, — по обстановке в губернии могу доложить только ситуацию недельной давности. На конец января в долине Чумыша снова появилась банда Новосёлова. Количество бандитов пока точно неизвестно, но не более сотни сабель. Деревню Уксунай они на один день захватывали.

Ворожцов опять на мгновение задумался.

— Удалось ликвидировать банду есаула Шишкина. Его голову в замороженном виде прислали Змеиногорские товарищи.

Выставить какое-то количество сабель, конечно, можем, но не большое. По той же причине разбросанности частей по всей губернии. Тем более что что-то странное происходит с декабря месяца в Бийском уезде, в его горной части. Начальник ЧК Плетнев из Улалы сообщает, что какие-то банды алтайских баев жгут сёла и режут русских и крещёных алтайцев. Лично я не очень верю в эти сказки, потому что знаю алтай-кижи. Народ мирный и покладистый.

— Не отклоняйся на всякую ерунду, — перебил Ворожцова Аристов. — Сколько там этих алтайцев? Шиш да маленько. Там на границе Кайгородов окопался... Этот куда опаснее будет, но Кош-Агач далеко, успеем с ним после разобраться. Телеграфируй Плетневу пусть выходит всем отрядом сюда, командируем его в Ишим. Ещё кулацкие банды в губернии есть?

— К сожалению, имеются. Говорят, что в Славгородский уезд вернулся бывший партизан Козырь.

— Это уже серьёзно! Что конкретно известно? Как население относится к банде?

— Ходят слухи, что бандитствуют они опять по сёлам. Занимали и грабили Черный Дол и Знаменку. Население поддерживает банду продовольствием.

— Плохо! Опять придётся заложников брать. Что ещё?

— По некоторым сведениям с Кузнецкого уезда в сторону гор движутся после разгрома анархо-бандиты Белокобыльского. Короче говоря, моя бы воля, я бы никого с Алтая никуда не отправлял. Работы для чекистов, чоновцев и армейцев непочатый край.

— Не нам с тобой, дорогой товарищ Ворожцов, это решать. Реввоенсовет республики постановил, Сибревком откозырял, придётся подчиняться.

Через пару дней эскадрон «Красных орлов» Сухова и ЧОН Зыкова уже грузились в теплушки на Бийском вокзале. На весь горный Алтай остались только местные гарнизоны, состоявшие из коммунистов и комсомольцев.

...

(Улус Соузга. Кам Каначак)

Зима этого года старику Каначаку принесла много хлопот. Он жалел о старом аиле, что сожгли грабители из Тулуна. К новому, в улусе Соузга, ещё не привык. Всё ему казалось не то и не так. Братья Роговы помогли прошлым летом построить, как ему поначалу казалось, очень неплохой чеден-айлу26. До пояса заглублённый в землю, шесть бревенчатых стен под пирамидальной крышей с дымником. Слишком просторное жилище получилось, требовало много дров для тепла. Хотя Каначак осенью специально камлал, просил духов о тёплой зиме. Не услышали духи его молитвы. Зима выдалась ветреной и морозной. Возраст старого кама тоже сказывался. Раньше ему ничего не стоило сгонять в урман, подстрелить койона27, а сейчас проще потолковать с духами, или просто спать завалиться.

Третьего дня в гости к Каначаку приходил Ванька Рогов, младший брат Григория. Ванька хоть и младший, но куда более спокойный и рассудительный... В этот раз Иван был взволнован не на шутку.

— Дядька Каначак, ты мудрый кижи, дай совет, — выпив чашку хан-чая28, — не стал тянуть Иван в этот раз. — Слух в Улале идёт, что кумандинцы, тубалары и телеуты восстали против русских. Говоря, что вырезают всю деревню, не щадя ни старого, ни малого. У меня дом на самой околице, жена боится, не сожгли бы...

— Я что-то слышать краем уха, — подумав, начал Каначак. — У соседа таада29 с Чемала ехать базар в Улала, ночь ночевал. Очень радовался, что Узнезю сожгли. Я тогда уже уходить, не поверил, как так может быть.

— Вот! Значит, в самом деле, правду народ говорит, — Иван взволнованно взмахнул руками. — Что же делать? Эскадрон ВОХР ушёл, чекисты тоже... Остались только коммунисты, да комсомольцы, а их не так и много. Да и стрелять они не умеют. Допустим, у меня трёхлинейка в сарае припрятана, но у всех остальных всё отобрали.

— Твоя ружьё, — проворчал Каначак, — помогать твоя мало-мало. Один твоя долго не простоишь. Хочешь остаться целый, хочешь, чтобы жена и сын остались целыми, уезжай. Бросай избу и беги.

— Так тоже не хорошо, из родных мест мы летом сбежали. Если появимся где-то, могут старые знакомые узнать. — Иван отрицательно качнул головой. — Каначак, а давай ты у нас поживёшь до весны?

В тот вечер старый кам отказался от такого предложения наотрез. Очень ему не хотелось вставать на пути народных мстителей. По прошествии пары дней его думы приобрели иное направление. Его вдруг осенило, что такая война с русскими чревата уничтожением всех алтай-кижи поголовно. Русские войска ушли не навсегда. Сегодня ушли, завтра придут. Ох, и плохо придётся тогда всем, кто ещё остался в горных долинах Ойротии.

Мысль Каначака перескочила на соседей. В улусе на реке Соузга жили несколько теленгитских семей рода Комдош. В основном женщины, дети и старики. Мужчины по большей части ушли в холодное царство Эрлика30. Кого Сатунинские бандиты расстреляли, кого большевики, но больше всего алтай-кижи погубил злой дух Яман-югуш31. Вот и в улусе Соузга взрослых мужчин осталось только трое. Поэтому Комдош рады новому соседу. Они слышали о его искусстве шамана, и в первый же день попросили немного камлать, чтобы призвать духов-помощников к борьбе с белыми чужеземцами.

Каначак сначала загорелся идеей свободного ойротского края, но как всегда, сразу ничего обещать не стал. Уже ночью до него дошло, что ничего хорошего из этого не выйдет. Если и дальше продолжать убивать русских, то рано или поздно большевики пришлют сюда столько солдат, что хватить два раза всех ойротов расстрелять.

Подумав ещё, Каначак решил, что надо ему призвать духов-помощников, чтобы прекратить кровопролитие. Едва взошло солнце, как шаман обул подбитые камусом лыжи и отправился в Улалу. За спиной у него висел его бубен — верный скакун по верхним и нижним мирам. В заплечном мешке болталась шапка с совиными перьями, пояс с железными идолами-духами, пучки трав и кореньев.

Уже вечером кам сидел в горнице Роговых, пил сладкий китайский чай и разговаривал с Иваном о событиях последнего времени. Что-то беспокоило его, и чем дальше, тем беспокойство становилось сильнее. Перед самым рассветом кам уже не мог сдерживать волнение. Он поднялся, бросил в печь горсть сухого арчына32 и вышел во двор. Со стороны Соснового гребня предрассветную тьму будоражили какие-то огоньки.

Не принято у камов общаться с духами на рассвете. То ли духи любят утром соснуть подольше, то ли миры верхние и нижние закрываются на пересмену, но не камлают шаманы по утрам.

Каначак после бессонной ночи не очень понимал, что делает. Его руки сами подняли бубен и колотушку. Босые ноги сами вынесли его на середину утоптанного снега подворья. Как будто самопроизвольно, из груди старого кама вырвался гортанный нечеловеческий крик, напоминающий крик раненого изюбря. Колотушка прикоснулась к прогретой коже бубна.

— Бу-у-у-ум! — низкий звук поплыл над ещё погружённой в ночь долиной Улалушки. — Бум-ту-ду-ту — Бум-ту-ду-ту — Бум-ту-ду-ту... У-у-у-у-у-у...

Ритм учащался. Левая нога старого кама мерно вбивала пятку в снег, поворачивая тело вокруг оси. Поначалу плавные, движения становились всё резче. Крики, вырывавшиеся из груди, всё больше напоминали вопли потусторонних существ, порожденных не в мире людей. В них можно различить и рычание медведя, и вой волка, и хохот ворона, и даже что-то похожее на человеческий плач. Звон железных идолов на поясе и дребезжание бубенцов добавляют тревоги.

Постепенно скорость вращения шамана нарастает. Он уже не просто кружится вокруг собственной оси. Нет! Он носится подобно вихрю по всему подворью, истово колотя в бубен. Наконец он закружился с такой скоростью, что со стороны его можно принять за куст чертополоха, влекомого снежным вихрем. Из его глотки вырвался протяжный вопль, и старик упал, уронив голову на бубен, перекладину которого он всё ещё судорожно сжимал.

Иван вместе с женой, разбуженные утренним представлением, с удивлением и тревогой следили за происходящим. Им ещё ни разу в жизни не доводилось наблюдать камлание. Когда Каначак потерял сознание и упал, Иван осторожно поднял его и отнёс в избу.

...

(Улала)

Узнав, что эскадрон ВОХР и чекистов убрали из Улалы, Сыгыр решил разведать обстановку в самом большом селе Ойротии лично. Если повезёт, то было бы неплохо пополнить запас патронов, оружия и провианта. Да и товары из купеческих лабазов порадовали бы родные улусы. Сыгыр знал, что обыватели Улалы уже наслышаны о его подвигах и напуганы жестокостью его воинов, но не ждут их появления.

За один ночной переход отряд Сыгыра достиг Сосновой гривы. С гребня хорошо просматривалась долина Улалушки, а сразу за ней виднелись тёмные квадраты изб с тускло светящимися окнами. Масляные и керосиновые светильники не давали много света, лишь позволяли собраться, да позавтракать чем бог послал. Лёгкий ветер доносил из долины горький запах дыма.

— Акча, — позвал негромко Сыгыр племянника. — Посмотри внимательно.

— Да, акам, — Акча утомлён ночным переходом, но держался бодро. — Вижу, что нас здесь не ждут, а значит, удача будет на нашей стороне.

— Я сейчас о другом. — Зайсан пользовался случаем, чтобы научить будущего вождя боевому искусству. — Как лучше атаковать? Можешь сказать?

— Надо всем отрядом спуститься на лёд Улалы, галопом пронзить город до самого центра и поджечь самые большие дома и серкпе33, что там, в центре стоит. Я помню, очень высокая серкпе. Огонь будет далеко видно. Страх поселится в душах урусов, и село падёт к нашим ногам.

— Как у тебя всё просто... — мгновение подумав, буркнул Сыгыр. — Страх надо нагонять заранее, поэтому приготовь факела, когда будем на реке, зажжём. А сейчас хватит болтать! Ичкери34!

Не успело войско Сыгыра оказаться на льду Улалы, как вдоль долины прокатился гул шаманского бубна. Он отразился от склона Тугаи и зарокотал вниз по реке в сторону Маймы. В тот же миг к бубну присоединился голос кама. Сыгыр достаточно опытен, чтобы понять, что камлает не новичок, поэтому приказал своим батырам подождать.

— Надо найти, кто камлает на восходе солнца, — сказал он племяннику. — Наши воины и против живых противников не очень, а против духов... — Сыгыр криво усмехнулся.

Как только грохот бубна стих, Сыгыр и Акчи двинулись на поиски кама. Сыгыр знал, что кам после общения с духами теряет сознание, и надеялся этим воспользоваться.

...

— Поля, беги к Параевым35 — приказал жене Иван Рогов, когда уложил на лавку беспокойного гостя. — У них прячется Чорос, который Гуркин. Тащи его сюда. Без его помощи нам с этими чертями лесными не справиться.

— Вань, а коли он бабу не послушает?

— Надо чтобы послушал! Скажи, дело может плохо кончиться... Плохо для всех алтайцев. В общем, говори что угодно, но чтобы Гуркин бросился сюда со всех ног.

Полина накинула платок, полушубок, притопнула ичигами и быстрым шагом поспешила к соседней избе.

Огни, спускающиеся по склону Тугаи, были замечены в селе. Шаманская пугающая песнь на большинство жителей навеяла тоску безысходности. Уже неделю по Улале бродил слух, что целая армия алтайцев вырезает и сжигает русские деревни. Григорий Гуркин тоже слышал бубен, но что-то подсказывало ему, что именно это и будет спасением. Поэтому на просьбу прийти и поговорить он откликнулся сразу. Уже через четверть часа он обметал снег с пимов на крылечке дома Роговых.

Между тем, Каначак пришёл в себя. Каждая косточка его тела, каждая мышца и каждый нерв отдавался тягучей болью. Вместе с болью пришла память о том ужасном путешествии, из которого он только что вернулся. Перед внутренним взором так и стоял страшный как смерть хозяин нижних миров Эрлик. Повелитель мёртвых требовал кровавую жертву и хохотал с диким рёвом. Наконец видение отступило, и Каначак окончательно пришёл в себя. Он забыл, что камлал не в тайге, а в посёлке и страшно удивился, когда, открыв глаза, увидел перед собой дощатую поверхность стены. Постепенно вспоминая события прошедшей ночи, он удивлялся всё больше и больше. Ведь никогда ему не приходилось путешествовать по мирам под утро. Его наставник, могучий кам телеутов Аржан из сеока Кезерек, строго настрого запрещал ему уходить в иные миры утром или днём. Каначак тогда пережил первый приступ «шаманской болезни» и напугался по молодости, поэтому наставление запомнил хорошо. Но кан предполагает, а духи располагают... Какая сила заставила его камлать сегодня, он пока не знал.

Окончательно вернувшись в средний мир36, Каначак поднялся и, пошатываясь, побрёл на улицу. Навстречу ему попался представительный мужчина с раскосым алтайским лицом, но в казацкой бекеше и смазных сапогах. Мужчина удивлённо посмотрел на Каначака, наверное, никак не ожидал увидеть в избе русского алтайского кама. Это был скрывающийся от властей Григорий Гуркин.

— Эзендер, кюндюлю37, — машинально поздоровался он со стариком.

— Дякши ба, сен 38— буркнул ему в ответ Каначак. — Иван, что случилось, пока моя по мирам летать? — обратился кан уже к хозяину.

Иван ответить не успел. Его отвлёк настойчивый стук в ворота. Стук сопровождался приветствием, но с угрозой в голосе.

— Хозяин, добра тебе, открывай ворота, у зайсана Сыгыра к тебе разговор есть. — Акча, как обычно переигрывал, пытаясь изобразить сурового батыра.

— Ты что-ли зайсан? — не открывая ворот, спросил Иван.

— Я его помощник и племянник, — горячий вояка начинал сердиться. — Почему ворота не открывашь? У тебя кам?

— Кам у меня, но разговаривать я буду только с самим зайсаном.

Акча от досады скрипнул зубами. К воротам подошёл Сыгыр.

— Моя Сыгыр, зайсан сеока Мамак. Хотеть говорить с камом. Почему ты не уважать мой батыр?

— Будь добр, зайсан, проходи, только батыров своих оставь, я их не знаю, а последнее время по Ойротии слухи нехорошие ходят. Люди говорят, что какие-то алтайские бандиты кого нипопадя убивают, избы жгут. Учти, у меня винтарь заряжен. Так что если дёрнется кто, первая пуля твоя.

Оставив сопровождавших его воинов на льду реки, Сыгыр степенно въехал в приоткрытые ворота, которые за ним сразу закрыли. Зайсан не торопясь спешился, поискал глазами чакы39, нашёл стойло, вздохнул и передал поводья Ивану. Окинул взглядом двор и избу. Заметив на крыльце Каначака, приложил к груди руку и отвесил учтивый поклон.

Ритуальные приветствия, хоть и прозвучали на алтайском, но понятны всем присутствующим. Старики, из уважения к хозяину дома, перешли на русский.

— Хороша ли дорога, уважаемый кам? — вежливо поинтересовался зайсан. — Согласились ли духи беседовать?

— Беседовать сам Эрлик, — поёжился, вспоминая полёт, Каначак. — Хорошо ли, трудно сказать. Эрлик совет давать, это хорошо, но совет страшный.

— Эрлик опасный дух, нельзя его гневить, поэтому как бы не был страшен совет, надо его исполнить.

— Говорит Эрлик, что неправедно стали жить алтай-кижи. Они перестали чтить предков... Чтобы очиститься, надо принести кровавую жертву. Давно уже в наших горах настоящих жертв не приносили, соскучился Эрлик по крови. Хочет он получить душу лучшего батыра. Если же не пожертвует алтай-кижи эту страшную жертву, то вымрет весь народ до последнего человека.

— Какие страшные вещи ты рассказываешь, кам. — Сыгыр помрачнел. — Может можно вместо батыра белым скакуном откупиться? Так же всегда было. Я даже и не помню, чтобы духам человека в жертву приносили.

Чувствуя, что дело принимает очень нехороший оборот, в беседу включился Григорий Гуркин.

— Отцы, — уважительно поклонился он каждому, — жертву принести надо, но человека в жертву превращать нельзя, более сильный дух, русский бог Иисус Христос будет очень недоволен.

С жертвой решили поступить просто. Зарезать двух белых рысаков, а вместо человека сжечь куклу, наряженную в дорогие одежды с настоящим оружием.

После этого слова попросил Гуркин. Он повернул дело так, что виновниками гнева духов выступили алтайские бандиты, нападающие на мирных жителей, убивающие не повинных соседей.

— Духи гневаются, это плохо, конечно, — закончил он, — но куда хуже, когда весть об этих художествах дойдёт до Москвы. Вот тогда туго придётся всем коренным народам. Русские чекисты пройдут огненным смерчем по всем алтайским деревням. Никого не оставят. Им человека убить, что комара прихлопнуть.

Вы, уважаемый зайсан Сыгыр, если пересечётся ваш путь с этими бандитами, скажите им, что лучше защищать свой народ от грабежей и убийств, чем резать другой.

— Дорогой Григорий из сеока Чорос, ты разве забыл, что русские чекисты расстреляли уважаемых людей нескольких наших сеоков? Разве можно такое дело оставить безнаказанным? — возмутился Сыгыр.

— Да, меня самого чуть не расстреляли в тот памятный день. Я всё помню. Но скажи, уважаемый, разве в ответе ребёнок, которого зарезали презренные бандиты, за дела пришлых чекистов?

Алтайцы ещё долго спорили в этот день. До самого вечера продолжалась встреча. Акча уже устал ожидать дядю и в нетерпении, хотел идти на село без него. Только благодаря хладнокровию остальных воинов отряд дождался командира на условленном месте.

К вечеру Сыгыр вернулся.

— Отныне мы считаемся тайной гвардией невидимой Ойротской республики, — выдал он на вопросительные взгляды своих воинов. А про себя подумал, — штурмовать Улалу мы не будем. Пора нам по домам. Хватит — навоевались! Даже духи ополчились против нас.

15. КАРАКОРУМ

(посёлок Улала)

Тревожный рокот шаманского бубна отлично слышен до самой Маймы. Коммунисты Улалы тоже слышали странную музыку бубна. Они собрались в национализированном особняке, сбежавшего в Китай купца Тобокова. Всем собравшимся понятно, что в отсутствии регулярных частей, продержаться до прихода подмоги из Бийска не удастся. Хоть имеются у них под рукой два пулемёта, да пулемётчика — ни одного. И хотя половина коммунистов имела фронтовой и партизанский опыт, но только в качестве рядовых. Надежда только на то, что бандиты увлекутся грабежом и не станут терять людей и время, штурмуя комитетчиков.

Усадьба Тобокова — двухэтажный кирпичный дом на берегу Маймы возвышался стрелецким острогом среди россыпи деревянных домиков Улалинских обывателей. Напротив — винная лавка того же купца. По-соседству заколоченный православный храм.

— Товарищи! — Пользуясь задержкой, предревкома Улалы Гордиенко решил поднять дух горстки защитников Советской власти. — В трудный для молодой Советской республики час, когда российский пролетариат в союзе с трудовым крестьянством бьётся...

— Пётр Яковлевич, — Леонид Папардэ40 перебил председателя, — кончай глаголом жечь. Нас тут самих скоро прижгут эти байско-колчаковские недобитки. Скажи нам лучше, ты в Бийскую ЧК телеграфировал?

— Первым делом, — коротко бросил Гординко, — Обещали прислать полусотню из сил кавбригады. Если сегодня соберутся, то прибудут не раньше завтрашнего вечера. Так что, если эти черти косоглазые решатся на атаку, то шансов у нас не много.

— Ты председатель не торопись нас хоронить! До завтрашнего вечера мы, может быть, и простоим. Купец дом построил кирпичный, крепкий, спасибо ему, хоть этим народу послужил. Оружие у нас есть, патроны тоже. Так что, мы тоже не пальцем деланные!

— Леонид Андреич, а ты с пулемётом обращаться можешь? — Плетнёв вступил в разговор, переводя его в практическую плоскость.

— Я фельшаром служил, — пожал плечами Папардэ. — Как пулемётчик работает, видел только раз и то мельком, когда бойца мимо их гнезда волочил. Ничего сложного не видел.

— Фуйня! — Успокоил соратников Гордиенко. — Мне Коновалов показал перед уходом. Там всё предельно просто! Я вас сейчас быстренько обучу. Только на кажду таку машинку двух человек надобно садить, а у нас бойцов всего дюжина.

— Хорошо, принцип пулемётного боя мне понятен — пали плотнее и все дела. Товарищ Папардэ, а ты бы как наступал на месте противника?

— Я вообще не стал бы нас трогать. — Зло ощерился латыш. — Я бы пограбил село и ушёл в горы. Какой смысл им нас убивать?

— А какой смысл в Аскатской резне? Ведь всех от мала до велика вырезали. Никого не пощадили. Суки косорылые!

— Ты ж меня спросил, как бы я наступал. Я тебе и ответил, что не стал бы наступать. А если всё-таки, за каким-то хером мне приспичило лезть на защищённую огневую точку, то спустился бы по Улале до кладбища, там бы спешился, разделил бы отряд на две части. Одну бы часть пустил по Пимокатной, а второй — по Спасской. Подошёл бы с двух сторон, подполз бы к окнам и гранатами бы закидал. Вряд ли у бандитов гранат достаточно, поэтому от них можно любой дурости ожидать. Нам бы лучше, если бы они тупо в лоб попёрли. Мы бы их из двух пулемётов приласкали...

— На простой вариант рассчитывать не будем. Надо исходить из худшего. Чтобы внезапно не подошли, выставим караулы на обе стороны. Караулить будем посменно, чтобы не замёрзнуть. Пулемёты, как думаешь, куда поставить лучше?

— В окна, что на углы выходят. Жаль, окошки здесь широкие и закрыть их нечем.

— За неимением гербовой будем курить обёрточную, — хмыкнул Гордиенко. — Пойдём сейчас поучимся из пулемёта пулять. Посмотрим хоть, как и что там устроено.

С виду пулемёт не выглядел сильно сложным механизмом. Всё казалось понятно с первого взгляда. Станина на колёсах, на станине корпус с ребристым кожухом ствола. В кожухе вода залита под завязку. В корпусе справа отверстие для ленты. Сверху — крышка с прицелом. На заднем торце — затыльник с двумя ручками, кнопка гашетки и застёжка. Если надавить на застёжку, можно открыть короб, чтобы добраться до замка.

— Давай Петруха, попробуем машинку зарядить, — потёр руки Папардэ. — Эх, люблю я всякие механизмы.

— Не сломать бы чего...

— Что тут можно сломать? Всё проще пареной репы. Давай сюда ленту. Заодно позови остальных. Двоих в караул, остальные пусть тоже смотрят, может быть придётся сегодня из этой дуры палить.

Через три минуты вокруг одного из "Максимов" собрались все партийцы.

— Прошу меня не торопить, я сам первый раз с этой машинкой дело имею, — начал показ секретарь парткома. — Похоже, что придётся нам сегодня в срочном порядке стать пулемётчиками. Наши из Бийска только завтра к вечеру подойдут. Тем не менее, приказываю — не вешать носы! Оружие у нас есть. Значит, шансы остаться в живых у нас тоже есть. Банда лесных разбойников получит сполна!

Гордиенко погладил грубой ладонью ствол пулемёта. Зачем-то обошёл вокруг, как бы приглядываясь

Давай, Пётр Яковлевич, ленту. Вот отверстие для нее. Ага! Не проходит... Как её пропихнуть? У кого есть мысль?

— Андреич, ты это... Крышку верхнюю подними. Потом это... сбоку рукоятку видишь? — Встрял Плетнёв. — Дергани на себя пару раз. Я что-то такое видел.

— Точно! — Папардэ дёрнул за рукоятку мотыля один раз, потом ещё, и лента зашла в патронник. — Здорово! Давай мужики в окно его.

Не обращая внимания на хруст разбитого стекла, бойцы взгромоздили максим на подоконник, высунув наружу смертоносное тупое жало.

Папардэ азартно ухватился за рукоятки и повел ствол справа налево. Не смог преодолеть искушения и нажал на спуск.

Грохот короткой очереди разнёсся по всей округе. У всех стоявших рядом заложило уши. Подоконная доска не выдержала нагрузки и проломилась.

— Чёрт! — выругался новоявленный пулемётчик. — Надо подставку из поленьев сложить. Быстро, мужики, из сарая все дрова сюда тащим!

Он ухватил за рукав Плетнёва. — Вась, назначаю тебя вторым пулемётчиком. Второго номера себе сам найдёшь. Бери другу машинку и в сторону Пимокатной устанавливай. Как установишь, очередь дашь, чтоб я знал.

К полудню партячейка Улалы была готова к отражению любой атаки хоть в пешем, хоть в конном строю.

...

Солнце постепенно поднималось к зениту, а Сыгыр никак не мог определиться. Его смутил разговор со старым шаманом. Действительно, идти против воли духов будет верхом опрометчивости. Да и в словах этого городского умника Чороса своя правда. Войска красных ушли не навсегда, а значит, когда вернутся, то будут ловить по всей тайге и его самого, и его батыров. Перед зайсаном встала задача — как, не теряя лица перед своим войском, уйти из Улалы. Как прихватить хотя бы что-нибудь из хранящихся на складах запасов? Из Улалы товары растекаются караванами по всей Ойротии и дальше в Монголию и Китай. Наверняка на складах имеется богатая добыча. Всю конечно не утащить. Нельзя отряд в караван превращать.

— Кюндюлю Сыгыр-бай, — отвлёк его от раздумий голос Гуркина. — Уважаемый Сыгыр, у меня тут мысль появилась. Давайте с помощью ваших батыров упраздним в Улале советскую власть, разгоним ревком, объявим о создании независимого ойротского улуса. Попросим признания нового государства у китайцев, японцев, да хоть англичан. Обратимся к ним за помощью. Пообещаем после победы любые концессии, любые условия... А что? Почему большевики могут так поступать, а мы нет?

— Твоя, Чорос, моя за совсем дурак считать? — Сыгыр ответил резко. Похоже, что для себя он уже всё решил. — Моя хоть и не понимать о какой такой конь сесия... но твоя видеть в Улала хоть один англичан?

Надо брать склад с оружие, склад с провиант, одежда, сапоги, лекарства и уходить. Чем быстрее, тем лучше. Каначак с духами разговаривал? Разговаривал. Духи ему так и сказали. Нельзя жадничать! Завтра из Бийск придут красные и перестреляют всех до единого. Завтра утром надо из Улала уходить.

— Тогда надо сделать по-другому! — Гуркин продолжал сыпать идеями. — Мы, алтайские представители народно-освободительного движения, сейчас уйдём с вами. Все вместе мы найдём хорошее место для закладки нового поселения, которое будет столицей Ойротской республики. Тогда твои батыры из кровожадных бандитов превратятся в национальных героев алтайского народа и всех народов Алтая.

— Твоя всё-таки совсем глупый кижи, хоть и из знаменитого сёока. — Сыгыр начал сердиться. — Сейчас зима. Как ты будешь в тайге что-то строить? Лучше нам вернуться по своим улусам.

— Что же, по-твоему, тогда будем делать?

— Атакуем первым делом ваших партийцев! Нагоним на них страху, — Сыгыр, наконец, всё для себя решил. — Пускай знают, что мы доблестные воины и не дадут себя в обиду. Покажем, что храбрые батыры готовы умереть за честь рода, за свободу и своих соплеменников.

— Так они всех твоих батыров и положат из двух то пулемётов, — горько усмехнулся Гуркин.

— Твоя показать, где тюрьма. Арестантов на коней посадим, пусть мстят за обиды. А моих в атаку пойдёт пара десятков. Остальные — искать склады. Потом, реквизируем у русских лошадей, нагрузим их тапкан41 и быстро уходим.

...

— Доблестные батыры! Верные мои сыны! — Сыгыр решил выступить с воодушевляющей речью перед войском. — Когда-то наш народ был свободен и богат, но под гнётом русского царя ойротский эл42 почти перестал существовать. Но Алтай-кижи не забыли деяний славных прадедов, что в числе туменов Чингисхана несли славу таёжных и степных воинов к самому западному морю. Так давайте же, славные батыры, покажем, новым поработителям, как бьются истинные воины. Пусть те, что погибнут, расскажут Великому Тенгри и нашим славным предкам, как мы здесь боремся за честь и свободу Ойротии.

В полдень воины Сыгыра сбили запор с дверей арестантской избы, в которой за не имением тюрьмы, содержались арестованные преступники. Среди воров и бандитов алтайцы встретили тех, кого они по слухам считали расстрелянными. Из грязного подвала вышли на божий свет и телеут Мундус Эндоков, и тубалары Сарысеп и Алагыз, и тадыр Чудояк, и хаасский зайсан Майнагаш. После бегства со сходки в монастыре их всех выловили чекисты, но расстреливать не стали, собираясь провести показательный суд. Заклеймить и вырвать с корнем любые побеги тюркского сепаратизма. Не повезло только староверам. За буйный нрав Плетнёв их лично расстрелял.

На радостях, остальных арестантов, независимо от совершённых преступлений, отпустили на все четыре стороны. Те тут же приступили к погромам и налётам. Никто из уголовников не присоединился к войску Сыгыра. Не в чести у воровского племени бестолковое геройство. Вот разграбить винный склад, да нализаться до потери памяти, это хорошо, это правильно. К выпущенным бандюкам присоединились и некоторые жители Улалы, Маймы и Алфёрово.

В посёлке воцарилась вакханалия грабежей, поджогов и насилия.

...

— Товарищ Гордиенко! — голос секретаря парткома бесстрастен. — Кажется, лабазы подожгли. Со стороны Маймы дым поднимается.

— Да хрен бы с этими лабазами! Ты на винный склад глянь. Тот, что у нас под носом. Глянь! Народ туда толпой ломит, видишь?

— Это уже местные решили поживиться... Может пальнуть из «Максима» в сторону склада?

— Палить не надо! Нечего патроны переводить. Всё равно эту пьянь не испугаешь.

Внезапно воздух сумрачного зимнего дня разорвал истошный визг. Желая нагнать страху, мимо усадьбы ревкома с диким визгом, свистом и улюлюканьем пронеслась кавалькада косматых всадников. Они резко выскочили с Пимокатной, продефилировали по площади и в мгновение ока скрылись за храмом Спаса Всемилостивого.

— Во дают! — с восхищением протянул Папардэ. — Я не успел даже на гашетку нажать, а их уже и след простыл.

— Храбрые черти! Сейчас надо ждать их пластунов под окнами... Смотри!

Со стороны храма на улицу повалили клубы дыма, сквозь которые иногда яркими языками пробивались языки пламени.

— Никак басурмане церкву подпалили! А говорят, что алтайцы почти все крещёные. — В голосе Гордиенко слышалось удивление. — Сейчас, наверное, начнётся.

В то же мгновение в комнату, через разбитое окно влетела рубчатая граната и покатилась по полу с глухим стуком. Время срабатывания гранаты Миллса семь секунд. Этого оказалось достаточно, чтобы Гордиенко, схватив смертоносный фрукт, отправил его обратно. Грохот взрыва выбил из рамы осколки, которые ударной волной отбросило в комнату. Они и оказались главным поражающим фактором, оцарапав головы и руки пулемётной команды. Зато нападавшим досталось гораздо сильнее.

Вот второму расчёту повезло гораздо меньше. Гранатомётчик, перед броском хладнокровно отсчитал три секунды, и граната сделала своё чёрное дело, унеся жизни пулемётчиков и повредив пулемёт. Хорошо, что у алтайцев гранаты закончились.

Подоспевшие бойцы успели перестрелять лезущих в окно бандитов. Тут же по кирпичу, выбивая крошку, вразнобой застучали пули со стороны винного склада. Значит, первый штурм отбит, и враг перешёл к осаде.

— Ды-ды-ды-ды-ды, — длинная очередь добавила весёлых ритмов в симфонию битвы. Это предревкома засадил пол-ленты в направлении винного склада. Нервы не выдержали. Выпустил бы и всю ленту, но заклинило патрон, и пришлось Гордиенко хватать "Арисаку" и ловить на мушку бегущие к зданию фигуры. Секретарь тем временем возился с крышкой, стараясь наладить аппарат. К счастью, когда бегущим оставались считанные шаги, пулемёт снова заработал, стремительно отплёвываясь стреляными гильзами.

Тем временем большая часть войска Сыгыра, прихватив награбленное, выдвинулось в сторону Катуни. На кратком совещании было решено идти по Майме до самого её истока, потом через Куюмский хребет перевалим в урочище Каракол. Там, на месте древнего тюркского зимовья, стоят несколько вполне пригодных для жизни изб. Место мало кому известное. Кроме того, из-за обилия скальных бомов очень удобное для обороны. К тому же не далеко от Улалы. Всего за пару дней дойти можно. До лета там спокойно дожить, а потом вернуться к семьям у кого они есть.

...

К вечеру следующего дня поредевший отряд Сыгыра вышел к урочищу Каракол. Внизу в обрамлении черного кедрача виднелись белые круги Каракольских озёр. С перевала можно разглядеть только три из семи. Остальные прячутся ниже. Спуск в надвигающейся темноте опасен. Поэтому впереди идёт Каначак, умеющий договариваться с духами. За ним строго след в след идут батыры Сыгыра, уцелевшие после набега на Улалу. Лошадей, навьюченных тяжёлыми перемётными сумами, ведут в поводу. Лошадки, попав на опасный склон, боятся. Они упираются передними ногами, приседают на задние, жалобно ржут, стараясь не упасть с кручи вниз. Замыкает шествие Сыгыр в компании с освобождёнными из комиссарских застенков баями и зайсанами алтайских племён. Сыгыр доволен. До Каракола дошли без потерь. Метель, о которой молил духов Каначак, замела их следы, к вечеру стихла.

16. БИЙСКИЙ ПРОРЫВ

(Окрестности Салаирского рудника. Иван Новосёлов)

— А тёплый Федосий43 в этом годе, правда, Панфилыч? — у Вани Вязилкина с утра хорошее настроение и ему хочется поделиться им с командиром. — Таять, должно, рано начнёт.

— Что есть, то есть, — соглашается Новосёлов. Он в мыслях продолжал ворошить дела последних дней. — Я даже не ожидал, что нас так мужики в Жуланихе встретят. Они и нас с тобой приветили, и парней Белокобыльского приняли, и сами, кто побойчей, к нам присоединились.

— Так мы же сила, Панфилыч! — Удивился реплике командира Вязилкин. — Полтора десятка конных, да все с винтарями, да с боевым опытом. Это тебе не кот чихнул!

После бегства с Горного Алтая Вязилкин и Новосёлов вместе с десятком бойцов отряда Белокобыльского к Рождеству добрались до родного Причумышского края. Благодаря грамотной разведке и осторожности отряду удалось там обосноваться. — Дома и стены помогают! — говаривал Ваня Вязилкин, отвечая любопытным о причине такого выбора. А в середине месяца января «Сорокинский мятеж».

После реквизиций конца декабря крестьяне Причумышья были взбудоражены. Из Белоярской, Верх-Камышинской и Тальменской волостей по всей губернии расходились пугающие вести. Говорили, что при первых признаках сопротивления губернские власти расстреливают, избы сжигают, домочадцев по миру пускают.

Не удивительно, что по деревням, сёлам и улусам полетели листовки:

"...Коммунисты извратили задачи народной власти. Они забыли, что благо трудящихся есть основание народного благополучия. Они больше думают о партийной дисциплине, а не о нас, землеробах... истинных хозяевах страны. Ни с чем несообразная разверстка на предметы нашего труда, бесконечная подводная повинность, постоянные страхи за лишнее сказанное слово, за лишний кусок хлеба, тряпку, лишнюю вещь — все это жизнь нашу, и без того невеселую, обратило в ад. Неумелое распоряжение нашим добром переполнило чашу терпения, и мы... объявляем восстание против коммунистов... Долой коммуны! Да здравствует народная власть Советов и свободный труд!"44

Мужики Заобских волостей Барнаульского уезда валом повалили в повстанческие «армии». Таких «армий» было несколько. Наряду с отрядом Новосёлова, собравшего старых бойцов-анархистов Гришана Рогова, крестьянскую армию организовал учитель села Сорокино Григорий Астафьев. Бывший член эсеровской бойцовки, активист СКС45 почувствовал, что пришло время испытать на прочность коммунию ещё раз. На сходе представителей волостей Причумышья была объявлена мобилизация. За Рождественскую неделю армии повстанцев выросли до шести тысяч человек.

Власти не подозревали об опасности нового бунта. Это позволило восстанию охватить всю восточную часть губернии. На первых порах повстанцам сопутствовала удача. В Хмелевской волости им удалось распропагандировать целый батальон 26-го кавалерийского полка, на сторону народа перешли 450 бойцов с оружием и боеприпасом, что изрядно пополнило арсенал. Хотя большая часть крестьянского войска так и продолжала воевать вилами, топорами да дубинами.

Если на селе дела у повстанцев шли поначалу успешно, то в городах и воинских частях у них так не получилось. А в Барнауле в конце декабря чекистам удалось схватить лидера СКС Игнатьева, который сдал всех товарищей.

...

В кабинете предгубисполкома после утреннего собрания по итогам разгрома эсеровского Барнаульского СКС не продохнуть от махорочного дыма. Аристов46 открыл форточку, из которой сразу остро потянуло звонким морозцем. Постояв с минуту в струе свежего воздуха, Аристов чертыхнулся про себя, вернулся к столу, поднял трубку аппарата.

— С председателем губчека соедините, — бросил он отрывисто.

...

— Щербак, ты? — недовольно крикнул Аристов в трубку. — А Толоконников47 куда пропал? Только же от меня ушёл...

...

(Барнаул)

— Что? Да, как... Не может такого быть! — Предревкома Алтайской губернии яростно стучал кулаком по столу. Ритм ударов совпадал с обрывками фраз выкрикиваемых в трубку — Что ты мне голову морочишь! Мы же этого падлу, Белокобыльского этого, в Бирюле в штаб Духонина отправили...

...

— Ещё и в Прокопьевском руднике? Блядь! — Аристов всё больше выходил из себя. — Толоконников появится, пусть бегом ко мне. Ворожцова тоже прихватите.

...

— Знаю, что только что из тайги, а что делать? — Трубка, с размаху брошенная на рычаги, жалобно брякнула.

Через четверть часа в кабинете, так и не освободившемся от махорочной копоти, собрались все ответственные за борьбу с контрреволюцией в губернии.

— Товарищи, — Аристов немного успокоился. — Ситуация в нашей губернии складывается крайне тревожная. Кулацко-эсеровские банды снова подняли головы в Причумышье, но об этом мы уже сегодня говорили. Улала захвачена какой-то алтайской бандой. При этом бандиты долго не задержались, взяли, что смогли и растворились в горах. Эскадрон, посланный из Бийска на помощь Улалинским товарищам, успел только на пепелище.

Мало нам этого, так ещё с Салаирского местный председатель звонил, сообщил, что видел бандитов Максима Белокобыльского.

— Мы же этого бандюгу-Максимку в расход месяц назад... — Удивился Ворожцов. — Мне лично командир того продотряда докладывал, что он собственной рукой Белокобыльского... он красноречиво прищёлкнул языком, — того...

— Может не весь отряд в Бирюле положили? Остатки на родину вернулись?

— Белокобыльский, это мелочи, — перебил чекистов предревкома. — Позвонили мне Кузнецкие, говорят, что Анька Белокобыльская опять у Прокопьевских копей хулиганит, а по Мрассу-реке кузнецкие татары на русские деревни нападают.

— Может поговорить ещё раз с Сибревкомом? — Толоконников решился на радикальное предложение. — Может, вернёт Гайлита с его дивизией?

— Какого хрена? Ни хуя нам не вернут, — зло выругался Аристов. — Им так жопу Ишимские мужики припекли, что на Алтай им насрать. Там же чугунка стратегическая проходит. Если её перережут, то Москва с Питером без сибирского хлеба останутся. Поэтому будем думать, как нам своими силами обойтись. Жаль, что не много их у нас осталось.

— Барнаул надо от возможного налёта обезопасить, — выступил Ворожцов. — Давайте, товарищи, первым делом разберёмся с Сорокинскими бандами. Будем бить их по частям. Глядишь и отмахаемся, а потом, как порядок в России наведут, тогда и нам сподмогнут... Эх, нам бы мануфактуры, соли или керосину, чтобы было чем мужиков благодарить, — закончил он как-то странно.

— Ещё их благодарить? — взвился Толоконников, как ошпаренный. — Они по нам из обреза, а мы им соли да керосину? Ты, Матвей Иванович, совсем классовое чутьё потерял! Бить надо этих колчаковских недобитков до кровавых соплей, и весь их выводок истреблять. Слышал такое — око за око, а зуб за зуб? Это хорошо, но лучше за зуб — челюсть, за око — голову.

— Дурак ты, Антон Василич! Хоть и начальник, — перебил главного чекиста Аристов. — Ворожцов прав. По сути, нам надо на мужиков не только таской, но и лаской воздействовать, вот только нет у нас, ни мануфактуры, ни керосину. Может пообещать амнистию, всем, кто сдастся?

— Пообещать-то можно, но не поверят же.

— Короче, докладайте товарищи чекисты, какими силами мы располагаем — Аристов снова вернул беседу в деловое русло.

— Ну-у-у, под моей командой особый отряд Шаркова, это 100 сабель. Ещё батальон 232 полка, который мы посылали в Ойротию, они сейчас где-то в Яминской волости, движутся в Бийск. Их бы хорошо отправить в Кузнецк, они бы всем там жару дали. Как бы им сообщить? Наверное, придётся ждать, когда в Бийск вернутся.

Ещё у нас в Барнауле — сборная солянка из раненых, контуженых и прочих малопригодных из состава 228-го полка «Горных орлов» и из 80-й бригады войск ВНУС. Парней из бригады ВНУС я знаю, бойцы отличные, готов лично их в бой вести.

— Так тому и быть! — Утвердительно прихлопнул широкой крестьянской ладонью по столу Аристов. — Кроме того, бери ещё Чумышский коммунистический отряд особого назначения, это 250 штыков. Для разгрома кулацких банд должно хватить. День тебе на подготовку, и завтра выступайте на Сорокино.

...

ТЕЛЕГРАММА

БАРНАУЛ ТЧК ГУБРЕВКОМ ТЧК АСТАХОВУ ТЧК

ИЗ СОРОКИНО

БАНДЫ АСТАФЬЕВА ВЫБИТЫ ИЗ НОВО-КОПЫЛОВО ЗПТ МИРОНОВО ЗПТ СОРОКИНО ТЧК ПОТЕРИ БАНДИТОВ ТЫСЯЧА ЧЕЛ ТЧК НАШИ ПОТЕРИ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫ ТЧК ВРАГ ОТСТУПАЕТ В НАПРАВЛЕНИИ ЗУБОСКАЛОВО ТЧК ПРЕСЛЕДУЮ КУЛАЦКИХ ГАДОВ ТЧК С КОМ ПРИВЕТОМ ВОРОЖЦОВ ТЧК

Как и летние выступления крестьян Славгородского уезда и Прииртышья, попытка отстоять своё право на свободный труд, на жизнь, на человеческое достоинство в Причумышском крае окончилась полным разгромом. Главком восстания Астафьев сумел скрыться, остальных его соратников поймали, допросили и расстреляли. Рядовым участникам восстания тоже пришлось не сладко. Всех, заподозренных в участии, лишали имущества и земельных наделов, невзирая на состав семьи.

Отряд Новосёлова накануне разгрома выступил на восток в сторону богатого Салаирского рудника. К остаткам отряда Белокобыльского присоединились ветераны партизанской армии Григория Рогова. Численность выросла до двух сотен сабель. Новосёлов очень изменился после памятной беседы у братьев Роговых, все действия он стал очень тщательно продумывать, даже проговаривать с Вязилкиным. Теперь он брал в отряд только верховых, только с оружием и только с боевым опытом. Хлопцев моложе двадцати — гнал в шею, говоря при этом — нечего, бабы не пробовав, жизнью рисковать.

Известие о поражении восстания и исчезновении Астафьева отряд получил уже после взятия на штык Салаира и пополнении запаса оружия и продовольствия. На руднике, кроме небольшого количества золотого песка, обнаружили пару ящиков динамита. Это очень обрадовало Новосёлова, имелись у него кое-какие планы. Проведя новые выборы местного Совета, анархисты оставили прииск и тронулись в сторону Прокопьевских копей, где по слухам снова партизанила сестра Максима Белокобыльского — Анька. Новосёлов не был до конца уверен, та ли это лихая пулемётчица, поскольку сам Белокобыльский говорил, что лично видел, как сеструху его убили. По дороге отряд захватил Карачумышский рудник, наведя там свои порядки.

В конце января, когда на южных склонах гор солнышко пишет, что весна всё-таки придёт, а воздух наполняется влажным и пряным запахом, отряд Новоселова, а после налёта на Карачумыш настроение у бойцов приподнятое. Они взяли хороший хабар, они живы, зима тёплая, душа просит песен.

Как по Питерской дорожке, по широкой столбово-ой,

Начали в полголоса братья Новиковы. На второй строке к ним присоединяется вся их сотня и вскоре зимний воздух начинает дрожать от рокота мужских сильных голосов.

Ой да люли, ой люли-и, по широкой столбово-ой.

Там стояла слободушка, слободушка небольша-а

слободушка небольша-а, казаками занята-а...

— Отставить песню! — Грозно заорал Новосёлов. — Ваши глотки лужёные же за десять вёрст слыхать.

— И что? — Буркнул недовольно Игнат Новиков. — Идём мы под красным флагом, на папахах у нас красные звёзды. Легенду ты добру надысь придумал. Даже ежели мы счас чекистов или вохровцев встретим, то они своей дорогой двинут, а мы своей.

Возразить на, в общем-то, здравые слова Новосёлову нечего. С досады он дал шпор коню и намётом пустился вперёд, заняв место в голове колонны.

Вязилкин догнал командира, сравнялся с ним и довольно перевёл дух.

— Панфилыч, хорошо-то как! Ещё одну зиму прожили, и на свободе.

— Это правда, — согласился Новосёлов со своим заместителем. — Чего хотел-то?

— Заметил я одну антересну штуку. Помолчав, начал разговор Вязилкин. — Вот глянь. Помнишь, весной прошлого года, как нас тут красные гоняли?

— Захотел бы, да не забуду. Гоняли нас тут они в хвост и в гриву...

— А в этом году ничего подобного нет! В деревнях и посёлках только местные комуняки с комсомолятами. Ни тебе вохровцев, ни чоновцев, ни чекистов. Куды они все подевались? Как считашь?

— Я тоже внимание обратил, ага. Регулярных частей вообще нема. — Наверное, на Сорокино всех моблизовали. — Новосёлов, остановив коня, достал кисет, свернул самокрутку и глубоко с удовольствием затянулся. — А может, Москва опять какую-то войну затеяла. Вот и отправили с Алтая всех скопом.

— Так по этому поводу у меня одна мысля есть... Ты махорочкой не угостишь?

— Ты сначала мыслю обскажи, — усмехнулся атаман. — Апосля можно и махорочки...

— Надо нам на штык какое-нибудь волостное сельцо взять. Например, Буланиха. Там и вызнать всё можно и хабару поболе можно будет хапнуть. Можно будет про Бийск расспросить. В Бийске у меня тётка, батьки сестра, живёт. А можно не в Бийский уезд, а в сторону Кузнецка. Бачатский рудник колупнуть. Там же серебряные копи Гурьевска. Вот где можно хапнуть! К золотишку из Салаира добавим серебро, тогда нам в Китае все рады будут.

— Хапнуть! — Новосёлов сердито оборвал товарища. — Что-то мне не нравится твоё такое настроение. Всё бы тебе Ванька хапнуть... Не дам тебе махорки! Пойми ты чудак-человек! Мы ж не бандиты! Мы борцы за счастье трудового народа. А берем мы только то, что нужно нам для борьбы и ни копейки больше.

Вязилкин обиженно замолчал. Какое-то время отряд ехал молча. Из банды в дюжину всадников, каким он уходил от Улалы, отряд превратился в пару добрых эскадронов круглым счётом в полторы сотни сабель. При этом каждый боец вооружён трёхлинейкой или "Арисакой", у каждого наган и засапожный нож. Имелись в эскадроне и пулемёты. Целых два. Карачумышский ревком удалось хорошо потрясти, и теперь низкорослые чёрные лошадки тащили по шесть пудов припасов и продовольствия. От саней и подвод Новосёлов решил отказаться. Партизанское счастье переменчиво, а с большим гужевым обозом далеко не убежишь.

— Иван, — пустив кобылу в намёт, Новосёлов нагнал приятеля, — не серчай, я же тебе правду говорю. Что ж поделать, если она не всегда нам нравится?

— Ещё без причины шишковать будешь, точно в глаз получишь, — буркнул Вязилкин примирительно. — Не посмотрю, что командир.

— Как ты смотришь, друг Ваня, если мы прям сейчас двинем на Бийск? — не обижаясь на старого приятеля, вдруг спросил Новосёлов. — Говоришь, у тебя там тётка?

— Тётка Катерина... Домик у них с мужем на Казанке48 рядом с лесопилкой.

— Годно! Знать, тебе завтра к ней в гости и идти. Мы с парнями сегодня в Бочкарях переночуем, а ты к тётке езжай. Утром мы тебе на встречу двинемся и в Чемровке дождёмся. Перескажешь все новости от и до. Если регулярных частей нет, будем Бийск на штык брать.

— Панфилыч, договорились, только ты смотри, если меня чекисты сцапают, выручай, не охота мне чего-то свинцову пилюлю унутрь принимать.

— Так ты главное сам на рожон не лезь, ходи с оглядкой. Языком не трепи.

...

(Бийск)

Вечером после захода солнца в ворота дома Прониных негромко постучали. Улица Казачья хоть и не далеко от центра, но отделялась от него большой лесопилкой, поэтому слыла в Бийске опасной, поэтому Николай Степанович громко крикнул супруге:

— Катерина, не открывай, сам гляну. — Взял топор и выглянул в аккуратно пропиленную «амбразуру».

Перед калиткой стоял какой-то мужик в добротном чёрном полушубке и с красной звездой посередь лохматой папахи.

— Кто таков бушь? Чего на ночь глядя, добрых людей пугашь? — сердито пробасил зычным голосом хозяин.

— Так, это... Катерина Кузьминишна здесь проживат? — Вязилкин не ожидал такого мощного баса и немного оторопел. — Племянник я ейный. Вязилкины мы.

— Хм, точно, в девичестве она Вязилкиной была, помню... Ну, коли племяш, то проходи, только живо. — Николай загремел засовом.

...

Тем временем в деревне Чемровка в двадцати верстах от Бийска по Тогульскому тракту Новосёлов собрал совет командиров отряда, чтобы обсудить план предстоящего штурма. Он понимал, что силами двух эскадронов крупный по сибирским меркам уездный город не взять, но в глубине души что-то подсказывало ему, что в этот раз может и получиться. Главное всё обдумать.

— Товарищ Дрожжин, — Новосёлов, чтобы подчеркнуть важность и значимость собрания, обращался к присутствующим по фамилии, — скажи нам, Никодим Петрович, чтобы ты делал на месте председателя Бийского ревкома, если бы увидел, что в город входит какая-то неизвестная воинская команда?

— Я бы первым делом по тилехвону в губернию бы сообщил, — бойко отрапортовал высокий бородатый детина в чёрной косоворотке.

— Хорошо! А если линия нарушена?

— Тогда телеграфом отбил бы.

— Телеграф взорван?

— Нарочного поездом отправил бы. Даже одного паровоза хватит. И послал бы человек десять, да с пулемётом. Ехать то всего часа четыре, ну может пять.

— Молодец быстро соображаешь, — теперь тебя озадачу, повернулся Новосёлов к широкому в плечах лысому мужику с рябым лицом. — Василий Иваныч, теперь ты глава горсовета, помощь из Барнаула будет через девять — десять часов. Как будешь город защищать?

— А какие силы у меня есть? — простужено просипел Решетников. У него дико болела голова, и говорил он с трудом.

— Пока мы сил не знаем, разведка ещё не докладала. Будем считать по максимуму. Полк армейский в казармах на зимних квартирах в первом военном городке. Это самое малое полторы тысячи штыков, да кавалерии не менее эскадрона, да пулеметов в пулемётной команде штук восемь. Это самое весомое. Не менее батальона милиции, чоновцы и вохровцы ещё. Всего значит бойцов не больше двух с половиной тысяч. Пока из этого и будем исходить. Окажется меньше, нам же лучше.

В чем наше преимущество? — Новосёлов погрозил заскорузлым пальцем. — Внезапность! Нас в Бийске не ждут. Да и никого они там не ждут. Поэтому действовать будем открыто, и не таясь. Войдём в город с песней, с развёрнутым знаменем, тем более что мы сейчас под красным флагом идём.

Правда, надо будет заранее ночью занять аккуратно телефонную станцию, телеграф, почту и вокзал.

— Панфилыч, не согласен я, — пробасил Дрожжин, — мне за здорово живёшь помирать нет охоты. Нас же всего две сотни с половиной. А ну как вскроется твоя хитрость?

— И не стоит забывать о железнодорожных охранных командах, — подал голос командир второго эскадрона Тимофей Крылов, бывший урядник Семипалатинского казачьего полка.

— Согласен, мужики! — весь мой расчёт на обмане построен. В лоб мы город не возьмём ни за что. А прийти и под видом новой части арестовать всё местное начальство, может запросто получиться. Бийск взять можно, и нужно. Кроме того его надо будет удержать хотя бы неделю. Это просто, если блокировать все въезды и выезды. По зиме это сделать гораздо проще, чем летом.

— На кой хрен тебе сдался этот вшивый Заебийск? — недовольно проворчал начальник сапёрной команды Крылов.

— Мы проведём первые по-настоящему свободные и честные выборы! Чего вы ржёте? Обидно, чесслово! Дураки вы раз не понимаете, что результаты такого плебисцита будут для большевиков опаснее Врангеля и Пилсудского вместе взятых. Надо будет только по-умному ими распорядиться.

— Ну, ты, Ваня, красавчик! — едва уняв смех, опять пробасил Дрожжин. — Выборы! Ещё участки для голосований, блютени всякие...

— Нет! Мы сами вместе с большевиками всех жителей обойдём.

— Всех?! — хором выдохнули собравшиеся, дружно выпучив глаза. — Да ты, паря, рехнулся? Там же сорок тысяч человек живёт...

— Сразу половину отсекаем. Баб без имущества опрашивать не будем. Детей, стариков, приезжих, арестантов тоже. Это ещё тысяч десять. Остаётся всего десять тысяч. Нас две с половиной сотни. Разобьёмся на пары. Каждой паре надо будет зайти и переговорить коротко всего в сто семей. Даже если положить максимум четверть часа на семейство, то за час 4 семьи. За восемь часов можно пару тысяч листов получить.

— А кого хочешь в энти самые... как их? а да... в блютени, записать? — Дрожжин, похоже, заинтересовался идеей.

— По фамилиям никого вносить не будем, только партии. Кроме анархистов-максималистов, естественно впишем и коммунистов, а вот кого ещё это вопрос. Я скажу честно, за политикой в Бийске не следил. Наверно, эсеры, это в принципе не важно. Важно в счетну комиссию большевиков вставить. Кто там сейчас председатель ревкома?

— Вот ещё что мне в голову пришло, — воскликнул Крылов, — прошлым летом попадалась мне газетка «Красный Алтай», так вот, что я хочу сказать...

— Тимофей, что ты телишься! Короче давай! — хором начали поторапливать его остальные. — Была така газетка на два листка, видали...

— Вот значится, надо типографию взять и там всё распечатать, вот! — Крылов сел на место, утирая, выступивший на лбу пот.

— Это правильная мысль. А часть тиража раздать на базаре, перед тем как из города уходить будем.

— А чего это мы из него уходить должны? — удивился Дрожжин. — Мы же большинство на выборах получим, к бабке не ходить. Совет городской будет наш. Кто нам потом может что-то сказать?

— Плевали большевики на любые выборы! — невесело осклабился Новосёлов. — Но вот то, что мы зафиксируем все результаты документально со всеми подписями, всеми печатями. Еще фотографии сделаем. В газетах это всё пропечатаем, а после газеты как листовки по всей округе разойдутся. Вот тогда и поглядим...

...

Предрассветная темнота январского утра не нарушалась даже светом луны. Низкие облака кидали на головы молчаливых всадников горсти снежной крупы, предвещая дождливое лето. Лошади время от времени недовольно всхрапывали, мотая головами и зло косясь на седоков.

Сотни Новосёлова за два часа ночного марша преодолели дорогу от Чемровки до Нагорного предместья Бийска. Накануне Вязилкин рассказал какая в городе ситуация на тот момент. Узнав, что ни полка РККА, ни чекистов, ни ВНУС в городе нет, народ обрадовался. Горячие головы предлагали даже плюнуть на хитромудрые планы и взять город «решительным штурмом». Однако Новосёлов не стал ничего менять. — Поздно что-то менять, будем делать, как задумали. — Остановил он мятежные порывы.

По крутому Тогульскому тракту спустились к нижним предместьям Бийска. Здесь на заброшенных складах расстрелянного ещё в 1918 купца Морозова оставили лошадей. После чего отправили самых ловких и дерзких бойцов в город. Задача у них серьёзная — убрать охрану у городского и уездного ревкома, дождаться появления председателей и прочих начальников и всех задержать.

Когда в семь утра зажглись на улицах тусклые фонари, когда служилый уездный люд, кутая носы на морозном ветру, заспешил к присутственным местам, а спекулянты и мешочники потянулись к базарной площади, никто не догадывался, что власть в городе переменилась.

Михаил Степанович Правда, председатель уездного ревкома, подъехал на персональном двухдверном авто марки «Форд-Т». Как инвалиду, ему неудобно входить и выходить из этого «чуда техники», но — прогресс требует жертв, — отшучивался предревкома на подколки соратников. Вот и сейчас он, кряхтя, руками развернул негнущуюся ногу, дождался, когда подойдёт шофёр, и только тогда толчком вынес тело из машины.

На посту наружной охраны стояли незнакомые парни в шинелях и суконных остроконечных шлемах. Наверное, прислали всё-таки пополнение, — подумал предревкома и, приветственно махнув рукавицами, направился к широкой лестнице.

Деревянные ступени в доме купцов Сычёвых, где размещался уездный ревком, дубовые, крепкие, высокие. Покалеченному ещё на шахте в Юзовке, ему тяжело давался подъём. Хорошо, что этажей всего два.

Открыв дверь кабинета, Михаил Степанович, удивился. За столом в приёмной никого. Его секретарь и он же заместитель отличался пунктуальностью, несмотря на ранний возраст.

— Заболел, наверное, — мелькнула мысль, — только бы не сыпняк. Но дверь в кабинет не заперта, значит, секретарь где-то зде... — председатель не успел додумать мысль до конца. Увидев за собственным столом лысого усатого детину, абсолютно ему незнакомого, он просто потерял дар речи.

— Шо, Мыкола Стэпаныч, дывышся? — пробасил детина. — Да ты не дывысь, ще ниц нэ знаш, а уж дывышся. Сидай, трохи поразмовляэм.

— Ты кто такой? — речь к предревкома вернулась быстро. — Где Звонарёв? Охрана! — вдруг зычно крикнул он в коридор.

— Не трудысь, Мыкола, охрана не прийдэ. Нет у ней такого приказу. А вот у меня к тебе дело, поэтому ты всё-таки давай... садись, а то грохнешься, не ровён час.

Правда, набычившись на незваного гостя, уселся у дальнего конца стола и отвернулся к окну. Весь его вид показывал, что сотрудничать с кем бы то ни было, он не намерен. За окном потихоньку набирала обороты базарная площадь с её шумом, суетой и толчеей.

— Ты, Мыкола, не журысь, — гость не торопливо достал кисет и начал скручивать самокрутку. — Сейчас мы с тобой поговорим, ты мужик умный, не откажешь нам в помощи.

— Да как ты смеешь, — рявкнул, не выдержав, председатель. — Чтобы я, боевой командир, член партии с 1916 года, помогал каким-то бандитам? Не будет этого.

— Вот же какой чертяка упрямый! — усмехнулся лысый. — Ещё не знает о чём речь, а уже нос воротит... Ты что-нибудь за анархо-коммунизм слыхал? Нет? А про Ивана Панфилыча Новосёлова? Вижу, про батьку нашего слыхал. Задумал он одну важную и всем полезную штуку...

Битый час ушел у Богдана Полещука, комиссара «армии» Новосёлова, чтобы добиться от предревкома содействия в проведении выборов. Достаточно сильных аргументов найти не удалось, поэтому просто пришлось пригрозить, что если помощи получено не будет, то его самого ждёт петля, а Бийск будет сожжён и разграблен подчистую. Только после этого, Правда послал нарочных за начальником городской милиции, за вождём коммунистов Бийска, а также начальниками тюрьмы, вокзала и телеграфа.

Когда солнце поднялось над крышами города, вся верхушка Бийска собралась в кабинете предревкома. При входе в приёмную всех разоружили, и сейчас вся компания мирно беседовала, ожидая дальнейшего развития событий.

В это самое время вниз по Барнаульскому взвозу гарцевала колонна всадников под красным знаменем. Бийские обыватели уже привыкли к подобной картине. Уезд большой, одни отряды уходят, другие приходят. Этот, однако, не стал сворачивать в сторону военного городка, а так и шёл вниз в самый центр. Миновав базарную площадь, отряд свернул на Кузнецкую в сторону Бийского ревкома и остановился, заняв всю ширину улицы прямо перед главным входом.

Новосёлов с Вязилкиным поднялись в кабинет председателя.

— Всё прошло нормально? — обратился он к Полещуку. — Без смертоубийства обошлось?

— Так, почти, — усмехнулся Трофим. — Секретаря пришлось по кумполу приложить, времени не было разговоры разговаривать. Едва успел, как тот пыдантычный товарищ на авто подъехал.

— А охрану куды сховал?

— Там же где и секретарь... В подвал мы их всех поклали... Наверное, уже очухались.

— Давай сюда товарищей большевиков, буду с ними разговоры разговаривать. — Вздохнул Новосёлов, предвкушая самую трудную часть сегодняшнего дела.

...

Через пять дней Бийская городская газета орган уездного комитета РКП(б) «Серп и Молот» вышла огромным тиражом в десять тысяч экземпляров. Аршинными буквами на первой полосе набрано: Бийск за «Свободный Труд»! Ниже всю площадь газеты занимали материалы избирательной компании, прокатившейся по уездному центру, словно гроза в начале мая.

«...73,5 процента жителей Бийска проголосовали за партию «Свободного труда» объединяющую в своих рядах сторонников анархо-коммунистического подхода к устройству общества. Это по настоящему триумфальная победа, причём полученная в ходе самого честного голосования. Весь Бийск участвовал в процедуре и видел, как представители всех трёх заявленных партий ходили с бюллетенями от дома к дому. Счетная комиссия трудилась сегодня всю ночь, и к утру результаты были напечатаны, подписаны председателем ревкома товарищем Правдой М.С. и председателем парткома РКП (б) товарищем Фрейлихом. Большевики смогли набрать только пятнадцать процентов голосов, пять процентов взяли социалисты-революционеры в лице «Сибирского Крестьянского Союза», остальные от голосования воздержались. Какая судьба ждёт наш город теперь?» — задавался вопросом, журналист «Серпа и Молота» Клевенский. Остальная площадь газеты занята репортажами о процедуре голосования и интервью с жителями города.

Notes

[

←1

]

Дякшилар, кадыр кюрен (алт.) — Здравствуйте, уважаемые.

[

←2

]

ныне республика Тува

[

←3

]

мелкие кубики из пресного теста с луком

[

←4

]

тадыры — тадыр-кижи, самоназвание кузнецких татар (шорцев).

[

←5

]

хаасы — хааши, самоназвание минусинских татар (хакасов).

[

←6

]

Сатунин Дмитрий Васильевич — атаман Алтайского казачьего войска, в декабре 1920 базируется в Кош-Агаче

[

←7

]

Пётр Ефи́мович Щети́нкин — один из руководителей большевистского партизанского движения в Енисейской губернии

[

←8

]

самоназвание хакасов-качинцев

[

←9

]

таада (алт.)— дедушка

[

←10

]

Баалу уул (алт) — мальчик, малыш

[

←11

]

огненные моления — самосожжение староверов, как протест против никонианской реформы.

[

←12

]

кадарчи — алтайская порода сторожевых псов

[

←13

]

искажённое по малограмотности «сепаратисты»

[

←14

]

Сайдыс — небольшая речка, приток Маймы

[

←15

]

нодья — костра для обогрева из трёх брёвен, сложенных пирамидой по длине.

[

←16

]

арха — монгольская водка, дистиллят кумыса

[

←17

]

Во время первой мировой швейцарские часовщики начали выпускать мужские наручные часы, которыми было удобно пользоваться в условиях окопной войны.

[

←18

]

губревком — в данном случае Алтайский губернский революционный комитет, располагавшийся в Барнауле

[

←19

]

принятое в армии РИ сокращение от «ваше благородие»

[

←20

]

Кропоткин П.А. крупный теоретик анархо-коммунизма; Бакунин М.А. — основатель анархо-коллективизма; Прудон П-Ж — философ мьютюалист, основатель анархизма, как политического движения

[

←21

]

Каменные Ворота — название утёса на Катуни у с. Узнезя

[

←22

]

акам — алтайское обращение к старшему

[

←23

]

камча — плеть

[

←24

]

Энэнен куте — выражение досады, аналогичное русскому блядь, блин и т.п.

[

←25

]

Анатолий — подпольная кличка Ворожцова

[

←26

]

чеден-айлу — многоугольный сруб

[

←27

]

койон (алт.) — заяц

[

←28

]

хан-чай или ичери — национальный алтайский напиток на основе плиточного чая с ячменной мукой, маслом и молоком.

[

←29

]

таада — дедушка

[

←30

]

Эрлик — дух нижних миров, куда переселяются души умерших тюрков

[

←31

]

Jаман Jугуш оору — сифилис

[

←32

]

арчын (алт.) — можжевельник

[

←33

]

серкпе (алт.) — церковь

[

←34

]

ичкери (алт.) — вперёд

[

←35

]

Александр и Евдокия Параевы — семья коренных жителей Улалы, крещёных алтайцев

[

←36

]

средний мир — в алтайской мифологии мир людей

[

←37

]

эзендер, кюндюлю (алт.) — здравствуйте, уважаемый

[

←38

]

дякши ба, сен (алт.) — и тебе всего хорошего (ответ на приветствие)

[

←39

]

чакы — алтайская коновязь

[

←40

]

Папардэ Леонид Андреевич— секретарь уездного Обкома РКП(б) Ойротского обкома

[

←41

]

тапкан (алт.) — добыча

[

←42

]

эл (тюрк.) — народ. Форма организации тюрко-монгольских племенных союзов

[

←43

]

Федосеев день, 24 января, по приметам если мороз умеренный, то весна — ранняя

[

←44

]

реальный текст крестьянского воззвания

[

←45

]

СКС — Сибирский Крестьянский Союз, подпольная эсэровская организация

[

←46

]

Аристов Всеволод Васильевич — председатель Алтайского губернского исполкома

[

←47

]

Толоконников Антон Васильевич — начальник губернской ЧК

[

←48

]

Казанка — район старого Бийска где в Казацкий тракт переходил в ул. Морозовскую (ныне Революции)