Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Модус вивенди


Опубликован:
21.10.2015 — 29.01.2016
Аннотация:
Судьбы мира вершатся на поле боя? Нет, не война рисует новые границы на картах, всё решается в разговоре за закрытыми дверями.
Разговор - это не просто слова. Это танец. Это дуэль. Это партия в покер - точный расчёт и знание психологии противника.
Непросто понять другого человека. А что делать, если напротив - не человек? Если тот, с кем нужно договориться, не имеет с людьми ничего общего ни в образе мыслей, ни во внешности, ни даже в химическом составе? Тогда на сцену выхожу я, Вета Чалова, Его Императорского Величества дипломат для особых поручений.
Я умею находить общий язык с любыми разумными существами. Я способна сохранять хладнокровие в любой ситуации. Говорят, у меня нет сердца, а спокойствию могут позавидовать антарктические льды.
Вот только ничто не вечно, и судьба сталкивает меня с человеком, понять которого почему-то очень сложно. А лёд так хрупок...

МОДУС ВИВЕНДИ (лат. modus vivendi - образ жизни, способ существования) - условия, обеспечивающие возможность совместного существования каких-либо противостоящих сторон, хотя бы временные мирные отношения между ними.

ISBN: 978-5-17-099591-2


Окончание снято. Вышло в издательстве АСТ, серия "Другие миры". Доступно для заказа: магазин Лабиринт, ,ЭКСМО, Белоруссия
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Модус вивенди


Оглавление

Глава первая. Состав представительства.


Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрёт,



но и с теми, и с другими одинаково скучно идти.



И я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет



того, что никогда не сможет произойти



"Наутилус Помпилеус", "Утро Полины"


— Барышня, шли бы вы, воздухом подышали! Вон какая погода хорошая; может, последние тёплые деньки!

— Матвей Степанович, ваш пессимизм удручает, — с лёгким укором проговорила я, отодвигая в сторону контейнер с "клыками" — информационными носителями, получившими своё название за характерную форму.

— Какой такой пессимизм? — растерялся ворчун.

— Отчего сразу "последние"? Нет уж, мы с вами ещё повоюем! — я позволила себе лёгкую улыбку.

Матвей Степанович Савельев, строго говоря, лично мне был совершенно посторонним человеком. Но он очень любил и уважал отца, и по непонятной причине считал своим долгом приглядывать за мной теперь, после его смерти. Наверное, одинокому старику больше не о ком было заботиться, а потребность такая имелась. Я же... В общем-то, я находилась в аналогичном положении, и тоже искренне радовалась присутствию в моей жизни этого старого офицера.

Первое время он упрямо навещал меня, добираясь каждый раз через пол города. Вскоре меня заела совесть, и я предложила старику перебраться ко мне; благо, стеснить кого-то в этих хоромах было затруднительно. В конце концов, скомпрометировать меня подобное соседство не могло, — не в том Савельев был возрасте, — а выиграли от этого все. И дом, в котором я появлялась довольно редко, был под присмотром, и самому штабс-капитану не надо было тратить время на дорогу, да и вписался он в наш Вдовий район удивительно органично.

— Ох, барышня, всё шутки шутите! Шли бы вы, в самом деле. Худая, бледная; в чём только душа держится? Да и Савку бы прогуляли; она же по вам скучает, — вернул укор собеседник.

Здесь крыть было нечем. Савкой Матвей Степанович называл мою собаку, эдак фамильярно сокращая Македу Царицу Савскую до чуть не дворняжьей клички. Но та, несмотря на родословную более древнюю, чем у иных титулованных особ, благородно прощала старика и платила ему за ласку искренней любовью. Сейчас, услышав своё имя, она подняла морду с лап, разглядывая нас умными карими глазами, и пару раз вежливо махнула хвостом.

Более интеллигентной собаки я не встречала никогда. Что там, собаки; аккуратности у неё могли бы поучиться многие люди! Русские псовые борзые вообще на мой взгляд служили эталоном изящества и достоинства, но Македа выделялась даже среди них, с гордостью нося громкое имя. Я не помню случая, чтобы она без команды за кем-то кинулась, подобрала что-то с земли или вообще украла. Эта собака, кажется, скорее умерла бы с голоду, чем позволила себе недостойное поведение. Порой в её присутствии я и сама чувствовала себя неловко.

Перед Царицей мне было стыдно всегда. Моя служба не позволяла много времени проводить в родном доме, и получалось, что я постоянно предавала собачью преданность этого благородного создания. Савельев знал, на что давить, чтобы заставить меня оторваться от работы. И за это я тоже была ему благодарна; если бы не упрямство старика, я бы так и погибла на рабочем месте, зачахнув без солнечного света, свежего воздуха и нормальной еды, на одном только кофе.

— Ваша правда, — смирилась с неизбежным я. — Пожалуй, стоит прерваться.

Прерваться стоило и по объективным причинам. Работа с энцефалографом — довольно вредное занятие, которым не следует злоупотреблять. Говорят, он не только увеличивает риск развития опухолей, но также провоцирует возникновение всевозможных психических расстройств вплоть до шизофрении. Хотя смутное ощущение, что я провожу в объятьях прибора гораздо больше времени, чем все подопытные этих исследований, не давало воспринимать угрозы всерьёз. Одно было неоспоримо: перед записью себе в голову следующей порции информации стоило осмыслить старую, и прогулка с собакой подходила для этого идеально.

— Вот это правильно! — искренне обрадовался мужчина. — Вот это дело! А я как раз пока уборку запущу, и окна открою, а то как в склепе сидите, — продолжая беззлобно ворчать, он вышел, давая мне возможность спокойно одеться.

— Ну что, Ваше Величество, собирайтесь на прогулку, — обратилась я к собаке. Та неторопливо поднялась со своей лежанки у камина, гибко потягиваясь и широко зевая. А я прошла из кабинета в смежную с ним спальню, чтобы сменить домашний наряд на нечто более подходящее для выхода. Удобные полуботинки, неширокая юбка до щиколотки, приталенная блузка с накрахмаленным воротничком. Единственным отступлением от привычного образа сегодня была тёплая кофта вместо строго форменного пиджака; всё-таки, прогулка. Собрав волосы в нетугой (чтобы голова отдыхала) низкий узел, взяла перчатки и гравитонный поводок для собаки. На этом сборы можно было считать оконченными.

Окинув себя напоследок взглядом, не удержалась от сокрушённого вздоха: после двух дней напряжённой подготовительной работы я и вправду выглядела... не очень. Даже сильнее "не очень", чем обычно. В уголках губ и глаз проступили глубокие складки, такая же рассекла лоб. Глаза вообще производили жуткое впечатление; и без того большие, тёмные и глубоко посаженные, в обрамлении проложенных усталостью теней они вовсе казались чёрными провалами. В сочетании с привычной серо-голубой холодной гаммой одежды образ получился откровенно пугающим. Эдакое привидение синего чулка.

— Да уж, Ваше Величество, наш Матвей как всегда прав и при этом удивительно тактичен, — обратилась я к собаке, направляясь к выходу. Похлопала себя по левому бедру, и Македа послушно пристроилась рядом. — Про такое обычно говорят — "краше в гроб кладут". Как вы думаете, у меня есть шансы исправиться?

Царица не ответила, сделав вид, что не поняла вопроса. Хотя я была уверена: промолчала она исключительно от хорошего воспитания и нежелания оскорблять хозяйку отрицательным ответом.

Для того, чтобы привести себя в божеский вид, нужен был полноценный отпуск, а где же его взять? Вот и приходилось довольствоваться короткой прогулкой.

Вдовий район при постройке получил название "Военного городка", и должен был стать весьма уютным и приятным местечком. Но потом началась война, и как-то незаметно за три тяжёлых года к этому месту приклеилось совсем другое название. Это было почти двадцать лет назад, время залечило раны, былая безотцовщина выросла во взрослых людей, тонкие деревца вытянулись и образовали уютные тенистые аллеи, а название так и осталось, укоренилось и постепенно проросло даже в официальные документы.

Удивительно, но это название почему-то не считалось в народе дурной приметой, а район считался весьма респектабельным.

Мне нравилось здесь; тут было тихо, уютно и очень спокойно. Невысокие аккуратные особнячки, малоэтажные дома по нескольку квартир, много зелени и низкая интенсивность движения. Сонная окраина, на которой ничего не случается. Самое лучшее место для спокойного отдыха или для плодотворного изучения документов.

А ещё неподалёку располагался обширный уютный парк, в котором гуляли все местные собаководы. Это было единственное место, где Царица ненадолго забывала о своём высоком происхождении и позволяла себе вдоволь побегать в компании пары четвероногих друзей, или даже в гордом одиночестве.

Отпустив поводок на максимальный радиус, составлявший что-то около полкилометра, я брела по дорожке, любуясь торжественной яркостью осеннего увядания. Впрочем, мысли мои были очень далеки не только от безымянного парка во Вдовьем районе Столицы, но и от этого мира в целом.

На самом первом вводном занятии на первом курсе Университета сам легендарный Семён Семёнович Ивантеев начал речь с простого вопроса: какое главное качество должно быть у дипломата? Версий было озвучено множество, все они были весело обсуждены, похвалены, разобраны; вот только верный ответ он так и не назвал, с загадочной улыбкой напутствовав нас "А вы подумайте!". Довольно быстро я пришла к выводу, что одно такое качество назвать просто невозможно, ну или ответ на загадку должен звучать как-то вроде "он должен быть хорошим дипломатом". Но в мыслях в разные периоды жизни я порой возвращалась к этому вопросу. И самое странное, что уже пару лет меня настойчиво преследовал один ответ: фантазия. Чтобы понять и принять всё это многообразие видов, нужна недюжинная фантазия и умение ей пользоваться.

Вскоре мою собственную фантазию ждала серьёзная проверка на прочность, потому что сведений о тех существах, к которым мне предстояло отправиться, за несколько десятков лет контактов накопилось ничтожно мало.

Впрочем, всерьёз сосредоточиться на вопросе я не успела: в виске появился лёгкий зуд от сработавшего нейрочипа. Общения со мной жаждал отлично знакомый человек, и я отчётливо осознала, что все планы на сегодняшний день идут насмарку. Просто так коллежский секретарь Алёша Обручев не стал бы меня беспокоить.

Этот пылкий деятельный юноша состоял личным помощником действительного статского советника Сергея Сергеевича Аристова, заведующего в нашем Департаменте Иностранных дел Ксенодипломатическим корпусом и являвшегося по совместительству моим прямым начальником.

— Здравствуйте, Вета Аркадьевна! — Обручев был как всегда бодр и кипел энергией; за что его, собственно, и ценил наш Артист.

— Добрый день, Алёша, — ответила я. — Что-то случилось?

— Нет, вы не волнуйтесь. Просто Сергей Сергеевич решил собрать всю вашу группу для вводного инструктажа, а то они завтра отбывают на Трипту и боятся не успеть вернуться. Я вас запеленговал, сажусь на полянке неподалёку, ловите направление; подходите, мне велено доставить вас в целости и сохранности.

— Это... несколько неожиданно, — вздохнула я, подзывая Царицу. — Я бы предпочла сначала зайти домой: я не в той компании и не в том виде, чтобы являться к Аристову.

— Он в хорошем настроении, — весело хмыкнул юноша. — К тому же, вы знаете, он обожает Царицу и будет рад её повидать.

— На этом мои возражения иссякли, — вздохнула я, как раз выходя на поляну. Не тревожа стебли травы, над ней уже висел на гравитационной подушке новенький скоростной аэролёт.

Помимо функций личного помощника, Обручев исполнял обязанности и личного водителя начальника.

Пока я, подобрав юбку, дошла до транспортного средства, открылись обе двери, — водительская и пассажирская, — опустился коротенький трап, и из аэролёта выкатился мой недавний собеседник.

Алёша был рыж. Рыж настолько, что окружающее яркое осеннее великолепие на его фоне мгновенно померкло и потускнело. Рыжие непослушные вихры, рыжие веснушки на курносом носу, рыжие брови и ресницы и голубые-голубые хитрые глаза. Рыжим отсвечивали золочёные пуговицы на тёмно-синем мундире, пряжка ремня, белые перчатки и даже, кажется, начищенные до блеска сапоги тоже имели рыжий оттенок. Удивительно солнечный парнишка.

— Здравствуйте, Вета Аркадьевна! — широко улыбнулся он. — Ваше Величество, — юноша степенно кивнул Царице. Та вежливо махнула хвостом, опознав хорошо знакомого человека, и подошла для более тёплого приветствия. Вся серьёзность с Алёши слетела в тот же миг, и Македа, как и положено собаке, была заглажена и зачёсана до состояния блаженной прострации. В конце концов я не выдержала и кашлянула, привлекая внимание явно увлекшегося юноши.

— Алёша, ты говорил, это срочно?

— Ой, извините! Прошу, — поспешно выпрямившись, он жестом пригласил Царицу, и та легко запрыгнула внутрь, после чего галантно подал мне руку. Придерживая юбку, я забралась в уютное нутро машины, с иронией думая о том, какая правильная ткань идёт на пошив формы: к ней совсем не приставала собачья шерсть. Белое на синем, бесспорно, эффектное сочетание, но не в этом случае.

Летал Обручев хорошо, хотя, как и положено молодому энергичному парню, не без лихачества. Быстрой езды я не любила, но в данном случае возражать было бессмысленно: заставить Алёшу хоть немного снизить скорость умел только Аристов. Но тот был виртуозом и в принципе легко умел добиваться от окружающих желаемого. Правда, мне было непонятно, каким ветром его занесло именно в подразделение ксенодипломатии: находить общий язык с людьми у него получалось гораздо лучше, чем с иными видами.

С другой стороны, может, это и правильно. Руководил-то он людьми, а вот с Иными контактировал крайне редко, да и то не один, а непременно с консультантом, курирующим то или иное направление.

Прозвище Артист подходило начальнику идеально. Наверное, если бы он не родился потомственным дипломатом, ему была бы прямая дорога в актёры. Понять, когда этот человек говорит серьёзно, а когда — шутит, было невозможно. Кроме того, он всегда и со всеми был разным.

Его секрет я поняла недавно; всё оказалось гораздо проще, чем могло быть. Дело в том, что Сергей Сергеевич был зеркалом. Не в каком-то мистическом смысле, а в исключительно психологическом. Каждый человек любит себя, и собеседник, высказывающий сходную точку зрения и имеющий аналогичную манеру поведения, на подсознательном уровне вызывает безотчётную симпатию и расположение. Такому хочется верить. А Аристов, великолепно разбиравшийся в людях, очень быстро становился отражением собеседника.

Здание Департамента возвышалось в самом центре огромного города и было частью общего архитектурного ансамбля, состоящего из восьми высоток, расположенных относительно Императорского дворца по сторонам света. Иностранным делам на этом компасе достался запад, в представлении архитекторов почему-то напоминавший очертаниями плакучую берёзу или оплывшую свечу и отчётливо отливавший зловещим багрянцем.

Наш корпус занимал самые верхние этажи огромного здания, выше — только зал приёмов и кабинет начальника Департамента. Такое привилегированное положение ксенодипломаты получили по праву: контакты с иными разумными видами всегда представляли наибольшую сложность и опасность для служащих, а уж тем более — контакты с новыми, доселе почти неизученными. Без ложной скромности я могла назвать себя специалистом в этой области. Лучшим или нет — сложный вопрос; учитывая, что нас таких на всю Земную Империю всего трое, наверное, глупо было мериться значимостью. Нас и так берегли.

— А-а, Веточка, здравствуйте, дорогая, — при моём появлении Аристов, сияя улыбкой, поднялся из кресла и шагнул навстречу. Правда, когда из-за моей юбки выступила Македа, объект приложения искренней радости Сергея Сергеевича резко изменился. — Царочка, вы как всегда — оброворожительны и неподражаемы!

Пока хозяин кабинета любезничал с собакой, я осмотрелась, разыскивая остальных членов группы. Помимо меня в комнате присутствовал всего один человек, при виде которого мне стало здорово не по себе. Лично знакома с ним я не была, никогда не видела; но не нужно было разглядывать нашивки на повседневном сером мундире, чтобы сообразить, кто это. В кресле, закинув ногу на ногу и с усмешкой разглядывая меня и Царицу, сидел один из Одержимых. Чтобы это понять, достаточно было заглянуть ему в глаза; мне хватало опыта и выдержки выдержать его взгляд, но испытание было, прямо скажем, не из простых.

Одержимые — странные... существа. Изначально они люди, но во что превращаются со временем — не может сказать ни один психиатр, а сами Одержимые блюдут тайну. По собственному почину, или по указу свыше — мне не известно.

Говорят, в их телах живут сотни и даже тысячи душ, и при этом Одержимые не имеют своей. Это, конечно, только слухи, которые невозможно проверить. Я больше склоняюсь к версии о том, что это некое психическое заболевание, дефект в мозгу, вызывающий деформацию личности, но позволяющий Одержимым влиять на окружающий мир способом, который наши учёные пока не могут понять. О способностях этих людей ходят легенды; достоверной лично я могу назвать только одну — ту, свидетелем проявления которой была лично, и за которую их особенно ценят.

Далёкие звёзды манили людей давно. На заре истории — просто как красивые огоньки, похожие на множество сияющих глаз. Потом — как возможный источник всего подряд, начиная со знаний и заканчивая полезными ископаемыми. Началось всё давно, в двадцатом веке, когда люди выбрались за пределы атмосферы Земли. Потом в двадцать первом — попытки колонизации Марса, потом — долгий путь к остальным планетам Солнечной системы, потом — за её пределы, на громоздких кораблях колонистов. Набиралось много желающих покинуть перенаселённую планету; или не желающих, кого просто выкидывали. В двадцать втором веке это был самый популярный приговор для людей, совершивших тяжкие преступления: высылка за пределы обитаемого мира как альтернатива тюремному заключению. Вся история человечества — возвращение к пройденному, к хорошо забытому старому.

Двадцать второй и двадцать третий века были временем упадка, смуты. Войны стран и корпораций, истощение ресурсов, голод, вырождение, болезни; неугодных и отчаявшихся продолжали выкидывать за пределы Земли на неуправляемых кораблях. К тому моменту был открыт гиперпрыжок — перемещение на огромное расстояние, сопряжённое с проколом пространства. Недостатком этого способа путешествия является невозможность прогноза в отношении конечной точки выхода. Но я не математик и не космофизик, поэтому никогда не разбиралась в причинах и следствиях этого процесса.

А в две тысячи триста двадцать четвёртом году произошло событие, перевернувшее мир и историю. В одном небольшом городке на территории восточносибирской пустыни, образовавшейся на месте когда-то безбрежных лесов, при неустановленных обстоятельствах объявился первый Одержимый. Точнее, сейчас тот год официально считается датой его появления, а тогда об этом никто не узнал.

Случай или, пожалуй, сам Бог, решил дать человечеству ещё один шанс. Тот, первый, оказался человеком высоких моральных качеств и, главное, человеком очень умным и осторожным. Кажется, это был историк; но его собственное имя история не сохранила.

Именно из того городка, не имевшего даже названия, только номер, началось становление нового мира. Именно Одержимые, количество которых со временем росло, занялись его постройкой. Медленно, осторожно, методично и очень трудно.

Долгие два века ушли на то, чтобы маленький городок стал столицей нового мира, новой Земли. Империи. Сначала — Российской, потом — Земной. Только абсолютная власть, только монарх — и поддержка Одержимых с их странными способностями.

Сами они, кстати, всегда по непонятной причине сторонились власти, довольствуясь ролью стражей при троне Императора.

Именно благодаря Одержимым, а точнее — той единственной их способности, проявление которой я видела, — стало возможным покорение человеком дальнего космоса. Одержимые способны находить дороги-между-мирами и прокладывать пути к любым звёздам. Верхом на странных существах, призванных из неведомых миров, которых вслед старой сказке называют "невиданными зверями", или незами, Одержимые за секунды преодолевают световые года и попадают именно в ту точку пространства, в которую стремятся.

Благодаря им были размещены маяки, позволяющие кораблям через гиперпространство попадать в нужные точки. Именно благодаря им были построены новые колонии, и, в конечном итоге, именно благодаря им Земля сейчас — голубая и зелёная, какой была когда-то, а не серо-коричневая, какой стала в двадцать третьем веке.

Правда, в процессе космической экспансии выяснилось, что далеко не все колонисты погибли, многим повезло спастись и выжить, и землян в этих отдалённых уголках встретили, мягко говоря, не слишком радостно. А потом произошли и первые контакты с иными формами жизни, зачастую не имеющими с людьми ничего общего.

Семнадцать лет назад Земная Империя отметила своё трёхсотлетие, и сейчас она по праву считается сильнейшим человеческим государством. Всякое было в её истории — восстания желающих автономии колоний, войны с Иными. Но Империя продолжает жить, а её опорой по-прежнему служат Одержимые — и поколения тех, кто был воспитан в лучших традициях благородства и преданности стране. Наверное, слишком красивые и громкие слова, но... по-моему, нынешний вид Земли и её колоний — лучшее их подтверждение.

Сидевший сейчас передо мной Одержимый производил давящее впечатление. Не только пристальным и тяжёлым, как у пистолетного дула, взглядом чёрных глаз, почти лишённых белков, но и рублеными чертами лица, выдающими человека не просто волевого — жёсткого до жестокости и полного безразличия. А ещё он, кажется, отличался высоким ростом и очень крепким телосложением. Даже в такой позе он умудрялся глядеть на нас свысока.

Никакого сходства с тем юношей-Одержимым, которого я видела однажды, если не считать вот этих самых глаз.

За общением Аристова с собакой Одержимый наблюдал со странным выражением лица; кажется, пытался сдержать брезгливую гримасу.

— Сергей Сергеевич, я поняла ваш коварный замысел. Вы специально выдернули меня с прогулки, чтобы пообщаться с Македой! — с улыбкой проговорила я, пытаясь привлечь внимание начальника.

— Ох, Веточка, каюсь — грешен! — звучно рассмеялся он, выпрямляясь.

Аристов — он старый сердцеед и дамский угодник со стажем, чему внешность только способствует. В свои без малого семьдесят он выглядит великолепно: статный, подтянутый, энергичный, улыбчивый. Даже его каштановая шевелюра находится в идеальном состоянии, и только лишь на висках припорошена сединой. В такие моменты, как сегодня, мне казалось, что начальник — моложе меня, хотя на деле он старше почти в два раза.

— А веточка — берёзовая или дубовая? — подал голос Одержимый, окидывая меня взглядом. Голос был низкий и звучный, взгляд — оценивающий и холодный, а в интонациях звучала насмешка.

— Ах да, знакомьтесь, — пытаясь сгладить неловкость, опомнился хозяин кабинета. — Вета Аркадьевна Чалова, особый дипломат Департамента, надворный советник Его Величества. Гвардии ротмистр Игорь Владимирович Ветров.

— Вот это — особый дипломат? — Одержимый с циничной усмешкой окинул меня презрительным взглядом. — Это эфемерное создание хоть дорогу-то выдержит?

— Я бы порекомендовала вам беспокоиться о собственном здоровье, — спокойно проговорила я в ответ, задумчиво разглядывая ротмистра. Если это — весь состав нашей делегации, то... переговоры будут сложными. Утешало только одно: мы с ним находились, фактически, в одном звании, и это не давало ему права командовать. — С прогрессирующим артритом, должно быть, трудно держаться в седле. Или подняться с кресла вам мешает подагра?

— Я бы продемонстрировал тебе собственное здоровье, да только скелетами не интересуюсь, — фыркнул он, не меняя позы.

— Стало быть, мне невероятно повезло, — медленно кивнула я.

Да, это будут очень сложные переговоры!

— Игорь! — возмутился Аристов. — Прекратите немедленно, или я буду вынужден вызвать вас за оскорбление дамы!

— Не стоит, Сергей Сергеевич, — мягко улыбнувшись, я качнула головой. — Думаю, будет лучше, если я сама его вызову, на рапирах, и не до первой крови, а до смерти, — с тем же выражением лица тем же ровным тоном добавила я, с намёком разглаживая пальцами правой руки перчатку на левой.

— А ты не переоцениваешь свои силы? — усмехнулся Одержимый.

— О, ни в коей мере, — ободряюще улыбнулась я. — Но я также оцениваю степень собственной нужности этой стране и Государю Императору. Вы, разумеется, убьёте меня, и довольно быстро, — я весьма посредственный фехтовальщик, — но расплата за это будет... болезненной. И одержимость вас не спасёт. Видите ли, сударь, Одержимых в Империи несколько тысяч. А таких, как я, всего трое.

— Угрожаешь? — усмешка стала похожа на оскал.

— Вы всерьёз полагаете, что при наших с вами весовых категориях я могу вам чем-то угрожать? — я вскинула брови в жесте вежливого недоумения.

— Значит, блефуешь! — удовлетворённо кивнул он, щурясь.

— Желаете это проверить? — скучающим тоном уточнила я. — Тогда, полагаю, господин действительный статский советник одолжит мне своё оружие, чтобы не откладывать это мероприятие.

Дуэль взглядов длилась несколько секунд, а потом Ветров рассмеялся — раскатисто, искренне. Смех у него был неприятный, но зато подходящий остальной наружности: резкий, хриплый и каркающий. Таким Кощей из древних сказок, должно быть, смеялся. Или, скорее, Змей Горыныч.

— Ива! — вдруг, резко оборвав смех, заявил мужчина, продолжая весело ухмыляться.

— Простите? — одновременно уточнили мы с хозяином кабинета.

— Ветка ивовая, ивовый прут. Из которых в старину розги делали, — охотно пояснил он. — Ладно, Аристов, теперь верю, что эта твоя Веточка хоть на что-то годится, — насмешливо фыркнул он.

— Скажите, Ваше превосходительство, это — весь состав делегации? — уточнила я, опускаясь в кресло. Македа тут же покинула хозяина кабинета и поспешила улечься у моих ног, расположившись между мной и Одержимым, мордой к нему. Кажется, Её Величеству этот человек тоже не понравился. По-моему, это — отличный показатель и совершенно исчерпывающая характеристика.

— Да, Вета Аркадьевна, — с сожалением проводив собаку взглядом, Аристов тоже присел, настраиваясь на рабочий лад. — Вы уже успели ознакомиться с материалами?

— Увы, я только вчера начала это знакомство.

— В таком случае, не буду вдаваться в подробности, но большая делегация в свете поставленных смелых целей — огромный риск, — вздохнул начальник. — В случае опасности Игорь Владимирович, надо надеяться, успеет эвакуировать вас оттуда, а при большем количестве представителей это будет сложнее.

— И за какие заслуги эта миссия была доверена именно господину Ветрову? — не удержавшись от лёгкой иронии, уточнила я.

— А ты, стало быть... — тут же вскинулся упомянутый, но новый виток обмена любезностями был прерван хозяином кабинета.

— Ветров! — рявкнул он, уже всерьёз раздражаясь. — Ещё слово, и я буду вынужден доложить вашему командиру!

Гвардии ротмистр скривил недовольную физиономию, но промолчал, а Аристов тем временем продолжил извиняющимся тоном.

— Простите, Вета Аркадьевна, но на обеспечении вашей безопасности настаивали Их Императорское Высочество Владимир Алексеевич лично, и кандидатуру утверждали они же, — развёл руками начальник. — А господин гвардии ротмистр — лучший из лучших.

— А великий князь лично знакомы с этой кандидатурой? — вздохнула я.

— Не думаю, но профессиональные качества господина Ветрова...

— Сергей Сергеевич, — перебила я его. — В профессиональных качествах господина Ветрова я не сомневаюсь, иначе при своём характере он бы не дослужился до чина ротмистра. Меня даже его отсутствующее воспитание не так волнует, как несдержанность и неспособность держать язык за зубами. Если он будет вести себя подобным образом в полевых условиях, мы можем не то что не рассчитывать на положительный итог переговоров, а вовсе не пытаться их начинать.

— Вета Аркадьевна, старшей в этой поездке назначены именно вы, и я не думаю, что будут проблемы, — уверенно проговорил Аристов. Хотя особенно убеждённым в собственных словах он не выглядел.

— Боюсь, это ничего не изменит, — мягко качнула головой я, скользнув задумчивым взглядом по лицу Одержимого. Не нужно было обладать специальными навыками и умениями, чтобы понять: мужчина в бешенстве, и сдерживается буквально чудом. — Или даже ухудшит положение.

— Какого дьявола эта девчонка будет мной командовать?! — прорычал, наконец, не выдержав, Ветров, а я только вздохнула и выразительно посмотрела на собственного начальника.

— Молчать, — тихо скомандовал Аристов.

В обычно весёлом мягком голосе Сергея Сергеевича отчётливо звякнула сталь. Одержимый, не ожидавший подобного перехода, хмуро уставился на начальника корпуса. Македа подняла морду, вопросительно уставилась на хозяина кабинета и в знак утешения и солидарности приветливо махнула хвостом. А я едва удержалась от того, чтобы улыбнуться и блаженно сощуриться; мне всегда безумно нравилась вот эта способность начальника резко и внезапно переключаться на совершенно другой стиль поведения. А переход от рассеянного добряка к жёсткому командиру всегда получался особенно эффектным.

— Эта девчонка будет тобой командовать, — продолжил тем временем Артист, сверля офицера пристальным взглядом. — Потому что ты, щенок, умеешь только две вещи — убивать и управлять незами, а Чалова — всё остальное. Ты простой извозчик и охранник, Вета Аркадьевна — специалист высочайшего класса. Это её задание, и именно она будет говорить тебе, что и как делать, и если по твоей вине что-то сорвётся, я советую тебе застрелиться самостоятельно. Всё понятно? Я спрашиваю, всё понятно?

— Всё, — сквозь зубы процедил Ветров, бешено сверкнув глазами. А я, наблюдая за ним, рассеянно качнула головой в ответ на свои мысли.

Я знала эту породу людей. Упрямые как черти, они были готовы лбом пробить стену, но не смириться с необходимостью поиска обходного пути. "Я всегда прав". Проще умереть, чем признать свою ошибку или, хуже того, слабость. Азартны, болезненно честолюбивы, вспыльчивы и... упрямы. У данного конкретного мужчины подобный склад характера отягчался ещё и богатым жизненным опытом, и одержимостью.

Нет, даже с ним можно было наладить контакт без давления, к которому сейчас прибег Аристов. Проблема только во времени: через две недели мы должны были отправляться, а на достижение взаимопонимания могло уйти куда больше времени. У Сергея Сергеевича времени не было вовсе, и это оправдывало столь жёсткий подход. Вот только взгляд Одержимого мне очень не понравился; вряд ли подобный человек способен легко стерпеть такой удар по самолюбию.

Это будут очень, очень трудные переговоры.

— С настоящего момента и до окончания дипломатической миссии ты поступаешь в полное распоряжение Веты Аркадьевны, — добил его Сергей Сергеевич и, дождавшись утвердительного кивка, перевёл уже значительно потеплевший взгляд на меня. — Веточка, я полностью полагаюсь на ваше понимание ситуации и, к сожалению, к имеющимся сведениям добавить ничего не могу.

— Ваше превосходительство, бог с ними, с подробностями, с этим я действительно разберусь сама. Но вот цель миссии мне не вполне понятна; что от меня требуется?

— Договориться, — вздохнул Аристов. — Конечно, было бы идеально, если бы вы сумели расположить их к длительному мирному контакту, но это перспектива. Сейчас для нас главное — разрешение разместить на их территории гиперпрыжковый ориентир. Это бы на порядок упростило навигацию в том секторе пространства и, кроме того, позволило бы упрочить наше положение. Господин Ветров обеспечит нам бесперебойную связь, и если возникнут какие-то вопросы или подвижки — сообщайте немедленно. Данный проект курируют, опять же, лично Их Императорское Высочество, и для них это дело чести, вы же понимаете?

Я медленно кивнула: понимаю.

Цесаревич был молод, ему не было ещё двадцати лет, и со свойственной юности горячностью он стремился к идеалу, мечтал совершить что-то, никем прежде не свершённое. Надо думать, он очень волновался за исход этой операции. И за меня тоже волновался; великий князь был очень благородным и добрым юношей.

— Полагаю, это всё, и я могу вернуться к работе? — уточнила я.

— Да, разумеется, вы можете идти. Удачи не желаю; верю, что вы справитесь сами, как, впрочем, и обычно.

На этом мы распрощались, и я в сопровождении Одержимого и недовольно косящейся на него Царицы покинула кабинет высокого начальства.

Ветров оказался действительно очень высоким мужчиной, выше меня на голову; наверное, чуть меньше двух метров ростом. Высоким, сильным, с резкими порывистыми движениями, широкой размашистой походкой и безукоризненной военной выправкой. Стоя он предсказуемо производил ещё более давящее впечатление.

— Вы решили проводить меня до стоянки? — озадаченно уточнила я, потому что Одержимый упрямо держался рядом со мной, хотя мой неторопливый шаг явно был ему не по душе.

— Ну, я же поступил в ваше распоряжение, Вета Аркадьевна, — с непередаваемой интонацией процедил он в ответ. Искоса глянув на своего спутника, я не удержалась от тяжёлого вздоха и изменила конечную цель маршрута. Наживать врага в лице единственного сопровождающего совершенно не хотелось, поэтому стоило хотя бы попытаться разобраться во всём сразу, по горячим следам. Очень не хотелось тратить на это время и силы, но...

Вот почему лучший из лучших Одержимый не мог иметь более мягкого характера?

Впрочем, что это я. Вряд ли бы он тогда стал "лучшим из лучших". Да и биография наверняка не способствовала смягчению и появлению таких качеств, как терпение и покладистость; кстати, стоило вечером с ней ознакомиться, чтобы избежать сюрпризов. На вид ему было около тридцати пяти, но по Одержимым всегда довольно сложно судить о возрасте. А если верить чутью, я была готова поклясться, что последнюю войну мой спутник прошёл целиком. Да и после этого вряд ли подвизался при штабе. Погоны свои он наверняка заслужил собственной кровью, а у таких людей презрение к "штабным", к которым легко можно было отнести и меня, зачастую записано на подкорке.

Глава вторая. Подготовительный этап.


Мир перевёрнут, переломан цоколь



и прошлое — невнятный полумрак,



и нету сил подумать о высоком,



но не светить ему нельзя никак.



Внутри него каких-то сотня ватт,



за ним — сопротивленье ом так в двести.



Но ведь, поверь, никто не виноват



в так странно высвеченных времени и месте.



"Зимовье Зверей", песня "Лампочка".


Скоростной лифт спустил нас на несколько этажей. Ветров озадаченно хмурился, косясь по сторонам, — похоже, в здании нашего Департамента он прежде не бывал, — но молчал. Встречные здоровались со мной, провожали Царицу улыбками, а Одержимого — любопытными взглядами, и мужчине роль медведя на верёвочке явно не добавляла настроения. Впрочем, путь закончился довольно быстро, в одном из небольших кафе. Выбор мой пал именно на это заведение просто потому, что оно было достаточно высокого уровня, и здесь имелись отдельные кабинеты, а мне хотелось побеседовать в спокойной обстановке без лишних глаз.

Когда распорядитель зала, и слова не сказав при виде собаки, вежливо проводил нас в небольшую уютную комнатку с круглым столом в объятьях удобного дивана, Ветров начал коситься на меня озадаченно. Но, что и требовалось, ощутимо расслабился; непривычная обстановка и незнакомые лица, от которых неизвестно, что ждать, его явно настораживали, а сейчас... в самом деле, какая угроза может исходить от субтильного вида особы, да ещё женщины? Тут в пору было напрягаться мне, а не ему.

Я взяла крепкий чёрный кофе, мужчина — крепкий чёрный чай. Заказ ждали молча, а когда дверь закрылась за официантом, я нарушила тишину.

— Игорь Владимирович, наше с вами знакомство началось не лучшим образом, и мне бы не хотелось начинать совместную работу с конфликта, — мягко проговорила я.

— Романтический ужин, конечно, лучше, — ухмыльнулся он, с насмешливым видом озирая уютную комнату. Честно говоря, обстановка располагала именно к романтике; мягкая музыка, приглушённый свет, тёплые тёмные оттенки в оформлении. Кажется, распорядитель не вполне правильно понял моё желание поговорить с мужчиной наедине, но спорить и что-то менять уже не хотелось.

— Что угодно лучше скандала, — я слегка пожала плечами, решив не вдаваться в подробности. — Сергей Сергеевич был слишком... резок в формулировках, и это, как я вижу, тоже не способствовало взаимопониманию.

— Я похож на кисейную барышню? Говорите прямо, что хотели, хватит этих реверансов, — процедил Ветров. Я хотела сказать, что больше всего он сейчас напоминал кактус, но воздержалась.

— Хорошо. По меньшей мере месяц нам предстоит общаться, и не меньше двух недель — очень плотно, причём во враждебной, или лучше сказать — недружелюбной среде, и конфронтация ещё и с вами мне совершенно не нужна. Поэтому я предлагаю хотя бы попытаться найти общий язык.

— Начинаешь исполнять обязанности? — ершисто фыркнул он. — Ключик подбирать? Не трудись, я знаю, что такое субординация.

— Игорь Владимирович, я понимаю, вам трудно подчиняться гражданскому лицу, да ещё женщине, но прежде, чем принимать какие-то решения и злиться на меня, поищите информацию по контактам людей с видом, который по реестрам проходит как вары. Их ещё плащами называют. Или палачами.

На последнем слове мужчина ощутимо переменился в лице, и я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться: уж очень концентрированной яростью от него полыхнуло, даже стало трудно дышать. Лежавшая на полу Македа вскинула морду, скаля клыки в беззвучном рыке и нервно дыбя холку. Я ласково почесала собаку за ухом, уговаривая успокоиться. Ей-то, в отличие от меня, прежде с подобными типами встречаться не доводилось.

— Мы к ним летим?! — переспросил он.

— Вам... не сказали? — скорее утвердительно, чем вопросительно пробормотала я, а Одержимый скривился и, справляясь с эмоциями, ответил.

— Мне велели прибыть в Департамент Иностранных дел для получения инструкций о сопровождении дипломатической миссии и на это время перейти под его юрисдикцию. Всё.

— Насколько я понимаю, вы... имели определённый опыт контакта с этим видом?

— Не лично, — нехотя подтвердил он.

Мне стало не по себе; я догадывалась, что могло скрываться за этой расплывчатой фразой. Судя по реакции, нечто очень нехорошее. Вероятнее всего, чья-то смерть.

Многие контакты с варами, — название произошло от фамилий трёх капитанов, первыми наткнувшихся на корабль незнакомого прежде вида: Васин, Амелин и Рогачёв, — заканчивалось для людей плачевно, особенно поначалу. Пока не было попыток контакта, вары вели себя спокойно, на территории чужих звёздных систем не происходило никаких конфронтаций. Далеко не сразу выяснилось, что они нормально воспринимают звуковые сигналы, и также, как мы, используют их для связи. На плотный контакт они при таком общении не шли, но, по крайней мере, не нападали, проявляя удивительное миролюбие.

Аналитики долго ломали головы, но в конце концов пришли к выводу, что варов раздражал внешний вид людей, даром что они тоже были гуманоидами, да и в остальном у нас было очень много общего. Может, именно это и раздражало. А, может, это была какая-то исключительно культурная проблема, потому что сами вары всегда носили глухие плащи, скрывающие их от макушек до пят (за которые, собственно, и получили оба своих прозвища).

Все внешние манипуляции эти существа осуществляли при помощи направленного гравитонного воздействия, которое в народе, опять же, по аналогии со старыми сказками, называли телекинезом. На этом же принципе работало их оружие, и люди пока не могли ничего ему противопоставить. Наше умение использовать гравитонные поля находилось в начальной стадии развития, а вары легко могли смещать с орбит планеты. Понятно, что воевать с такими существами человечеству очень не хотелось. Но, на наше счастье, вары вообще ни с кем не воевали, а спокойно жили в своём изолированном обществе, почти не контактируя с чужими видами.

Ряд экспериментов показал, что люди в аналогичных их собственным одеяниях никакой агрессии у варов не вызывают, и это вселило определённый оптимизм. Но на этом прогресс закончился. Вары разговаривали с людьми, допустили делегацию на одну из своих планет, охотно разбирались в нашем языке и помогали нам разобраться в своём, демонстрировали тактичность, не обращая внимания даже на грубые ошибки, и... всё. Дальше этого контакт не шёл принципиально. Они не торговали, не вели переговоров, не соглашались ни на какие союзы и ни на какие договоры; не только с людьми, вообще ни с кем. Мой предшественник, высококлассный специалист, проторчал среди них больше года, но не добился ровным счётом ничего. Вары были вежливы, терпеливы и чужды. Они продемонстрировали, что прекрасно понимают, чего мы от них хотим, но ни на что не соглашались, неизменно отмахиваясь одной фразой — "это не тема для разговора". Очевидно было, что мы чего-то не понимали в их общественном устройстве и культуре (честно говоря, в этих вопросах мы вообще ничего не понимали — это тоже была "не тема для разговора"), но ещё год подробного анализа всех имеющихся материалов так ничего и не прояснил.

Хотя прежде этот контакт не считался необходимым, а теперь, раз туда отправляют меня, приоритеты изменились.

— И опыт этот был резко отрицательным, да? — на всякий случай уточнила я.

— А что, есть варианты? — саркастично протянул он.

— Есть, — спокойно кивнула я. — И много. Вы в достаточной степени себя контролируете, чтобы не проявлять по отношению к ним агрессии? В противном случае...

— Да не буду я на твоих плащей кидаться, — перебил меня мужчина. — И что, ты хочешь сказать, ты одна сумеешь разобраться там, где спасовала толпа народу до тебя? — нахмурился Ветров, кажется, забывая про свою подчёркнуто язвительную вежливость.

— Я как минимум попробую. Понимаете, Игорь Владимирович, это...

— Да прекрати ты меня по отчеству называть, — скривился Ветров. — И "выкать" тоже. Раздражает. Если нам вдвоём у палачей в гнезде куковать, я тебя на второй день придушу. У тебя это получается таким тоном, будто ты училка младших классов, отчитывающая хулигана.

Я на мгновение запнулась, растерянно разглядывая мужчину и пытаясь понять, серьёзно он сейчас или издевается. Выглядел серьёзным.

— Я знаю вас меньше часа, и, боюсь, не настолько хорошо, чтобы переходить к фамильярному тону, — как могла мягко возразила я. О том, что предпочла бы вовсе не знать и не желала сводить более близкое знакомство, решила умолчать, дабы избежать очередного конфликта.

— То есть, тот факт, что я к нему перешёл, тебя никак не стимулирует? — он насмешливо вскинул брови.

— Это ваш личный выбор, не имеющий ко мне никакого отношения, — я слегка пожала плечами. Личный выбор и полное отсутствие воспитания, но договаривать я опять-таки привычно не стала.

— Ну так давай познакомимся поближе, — однобоко усмехнулся мужчина. Было в этой гримасе многообещающее мрачное предвкушение, вновь придавшее ему сходства с каким-то сказочным злодеем.

— Благодарю, но вынуждена отказаться.

— Всё равно ведь придётся, — ухмылка стала уже откровенно глумливой, а мне вдруг стало интересно, он вообще умеет просто улыбаться, а не строить рожи?

— Посмотрим, — обтекаемо отозвалась я. — Предлагаю пока вернуться к началу разговора. Я могу рассчитывать на вашу лояльность во время этой миссии?

— Посмотрим, — передразнил он с очередной ехидной гримасой. — Это всё, что ты хотела мне сказать?

— Пока что — да. Думаю, через некоторое время, когда я закончу с изучением материалов, нам надо будет с вами ещё раз пообщаться и согласовать стратегию поведения, а до тех пор... даже не знаю, что вам предложить. Наверное, можно немного отдохнуть?

Он поморщился с непонятным выражением лица, но кивнул и протянул руку к моему лицу.

— Дай я твои контакты на всякий случай запишу, — неохотно пояснил, когда я отстранилась, озадаченно косясь на повисшую в воздухе ладонь. Мысль была здравая, пришлось скрепя сердце вернуться в прежнее положение, и тоже потянуться к виску мужчины. Способ получить для связи номер нейрочипа нужного лица был всего один: через вот такой личный контакт. Не обязательно с самим носителем, можно было передавать через третье лицо, но — только при физическом контакте и, главное, с разрешения владельца.

Я, аккуратно коснувшись виска мужчины кончиками пальцев, быстро считала нужную информацию и убрала руку, а вот он отчего-то медлил. Прикрыв глаза, обхватив ладонью моё лицо и медленно поглаживая большим пальцем висок, Ветров сосредоточенно хмурился, как будто не выполнял простую и знакомую каждому с детства процедуру, а делал что-то... совсем другое. Ладонь его была шершавая, грубая и казалась почти обжигающе горячей. Само по себе это прикосновение не раздражало, но стоило вспомнить, кто передо мной, и сразу стало не по себе. О силах и способностях Одержимых ходило много слухов, и большинство из них — довольно жуткие. Правда, самостоятельно прерывать этот контакт я не рискнула, мало ли? К тому же, ничего, кроме ощущения прикосновения мужской ладони, я не чувствовала.

Начать всерьёз беспокоиться я не успела: Ветров резко распахнул глаза, пару раз моргнул, фокусируя взгляд, и медленно, как будто с неохотой, убрал руку.

— Что это было? — озадаченно нахмурилась я, в очередной раз молча поражаясь, насколько страшный у Одержимых взгляд. Как будто смотришь в глаза не живому существу, а самой смерти.

— Работать начинаю, — огрызнулся он с таким видом, как будто вопрос я этот задавала уже неоднократно. — Это всё?

— Пока — да, — я медленно кивнула. Настроение собеседника изменилось вдруг и очень резко. И хотя на первый взгляд между раздражённой язвительностью и нелюдимой раздражительностью особой разницы не было, перемену эту я ощутила очень отчётливо.

Вместо ответа мужчина молча коснулся платёжного терминала на краю стола, рывком встал и вышел из-за стола. И одновременно с собачьим взвизгом, перешедшим в короткий рык, грязно выругался, шарахнувшись назад и едва не опрокинув стол. Македа, которой забывшийся офицер наступил на лапу, отпрянула в другую сторону; сначала дёрнулась к двери, но та оказалась закрыта, и собаке пришлось прижаться к торцу дивана рядом со мной. Ветров проводил её взглядом с таким выражением лица, будто хотел по меньшей мере свернуть шею, но промолчал и двинулся по ранее намеченному пути. Правда, в дверном проёме замер и обернулся ко мне.

— Ты есть не пробовала? — мрачно уточнил он.

— Простите? — подозреваю, выражение лица в этот момент у меня было весьма дурацким. — В каком смысле?

— В прямом. Есть. Еду. Как нормальные люди иногда делают. Попробуй; говорят, это помогает, — всё с тем же недовольным видом сообщил Ветров и вышел, не прощаясь. А я ещё несколько секунд молча разглядывала запертую дверь, пытаясь понять, что это было.

Разобраться, какие логические или ассоциативные цепочки привели ротмистра к этому вопросу именно сейчас, я не сумела. Да и вообще было непонятно, какое ему дело до моего питания, если только он не умудрился включить этот вопрос в обеспечение моей безопасности.

— Помогает в чём? — в конце концов поинтересовалась я не то у пустой комнаты, не то у обиженной Царицы Савской. — Знаете, Ваше Величество, мне кажется, найти общий язык с варами будет не так уж сложно. Смотря с чем сравнивать, — добавила с сокрушённым вздохом, почёсывая собачью голову. — Как ваша лапа?

Как оказалось, травм удалось избежать, пострадало только царское самолюбие, и вскоре Македа вновь вытянулась на полу у моих ног. А я неожиданно для самой себя дополнила заказ плотным обедом. Впрочем, нет, не дополнила; оказывается, прежний заказ офицер, уходя, оплатил.

Близко общаться с Одержимыми мне прежде не приходилось. Единственный раз только довелось путешествовать в сопровождении одного из них, но я была не одна, и ни словом, кроме "здравствуйте — до свиданья", мы за весь путь не обменялись. Но всё равно создавалось впечатление, что по Ветрову судить обо всех не стоит; он с первого взгляда казался злым и нелюдимым, а тот юноша отличался сдержанностью и отменным воспитанием.

В общем, так и эдак обдумывая поведение второго и последнего участника дипломатической миссии, я пришла к выводу, что одержимость здесь может быть только дополнительным влияющим фактором, но не первопричиной такого странного поведения и скверного характера ротмистра. Поэтому, не отвлекаясь от обеда, я при помощи всё того же нейрочипа отправила запрос на личное дело этого мужчины. Вряд ли мне выдадут всю информацию, но хоть какую-то часть! В конце концов я имела полное право знать, кому доверяю свою жизнь.

После обеда наёмный автоматический аэрокар доставил нас с Македой к тому же парку, откуда почти три часа назад забрал Обручев. На территорию самого парка влёт личного и общественного транспорта был закрыт, или, вернее, строго не рекомендовался, а автоматика рекомендациям следовала слепо.

Ещё около часа побродив под сенью лип и клёнов, я направилась к дому. Настроения к размеренному неторопливому движению по усыпанным листвой дорожкам уже не было, но собака не была виновата в том, что у её хозяйки возникли срочные дела, а прогулка была ей жизненно необходима.

Когда я вернулась, Матвея Сергеевича дома не было, зато на столе в кабинете меня дожидался закрытый контейнер для транспортировки носителей информации, помеченный чёрной полосой — "для служебного пользования". Приняв душ и переодевшись в домашнее, я вернулась на рабочее место и для начала разбудила домашний компьютер. Подключаться к энцефалографу не хотелось — я очень сомневалась, что мне выдадут такой объём информации.

— Ну что, Македа, посмотрим, кто оттоптал ваши лапы? — иронично уточнила я у собаки, аккуратно вскрывая контейнер. Степеней защиты там было много, а при попытке взлома любой из них содержимое без лишних спецэффектов и шума уничтожалось, так что в процессе стоило быть внимательней.

В специально для того предусмотренное гнездо я вставляла клык с определённым предвкушением. Как оказалось, не зря. Интересное началось уже с первой строчки, с даты рождения. Оказалось, Ветров не просто не мой ровесник, каким выглядел; он был не намного моложе Аристова, весной ему исполнился пятьдесят один год. Собственно, уже одно это представляло собой пищу для размышления. Это означало, что гвардии ротмистр не просто имел боевой опыт, а... наверное, действительно мог быть "лучшим из лучших". И приведённый в конце досье длинный список наград, куда я заглянула из чистого любопытства почти сразу, заставил меня уважительно хмыкнуть, озадаченно вскинув брови. Кажется, даже у отца "иконостас" был скромнее.

А вот тот факт, что при подобном послужном списке Ветров добрался только до чина ротмистра, а не сидел где-нибудь во главе Военного Департамента, исчерпывающе описывал его характер. Непримиримый вздорный нрав он, похоже, демонстрировал всем без разбора, а не только мне. Но, с другой стороны, получалось, что великий князь не мог не быть лично знаком с этим Одержимым, сознательно доверил эту миссию ему, а, значит, доверял? Поверить в то, что совершенно не признающий авторитетов Ветров мог с кем-то вести себя иначе, будь то хоть сам Государь Император, было сложно. Как и поверить в то, что цесаревич мог сознательно восхищаться подобным маргинальным типом.

Отложив размышления об этом парадоксе на потом, я опять вернулась в начало досье. И чем больше читала, тем отчётливей понимала, что с ротмистром будет сложно, очень сложно: сложной была вся его жизнь с самого начала.

Ветров был Одержимым с рождения. Такое происходило нечасто, но слышать о подобных случаях мне доводилось. А также доводилось слышать, что таким детям было очень сложно адаптироваться в обществе. Прочерк в графе "родители" и специализированный интернат для детей с психологическими проблемами в качестве места жительства в первые годы жизни в этой связи почти не удивил: они явно отказались от проблемного ребёнка, напуганные окутывающими Одержимых слухами и, может быть, его взглядом.

Дальше всё было более-менее предсказуемо. Кадетский корпус, кавалерийское училище — высшее военное учебное заведение для Одержимых, благодаря незам составлявшим собственно кавалерию. А вся дальнейшая жизнь Ветрова состояла из службы, где из досье были вымараны не то что отдельные эпизоды — целые года, ознаменованные огромным количеством наград и взысканий. Никакой личной информации, кроме краткой характеристики, полностью отвечавшей моим личным наблюдениям, в досье не было.

— Опять вы, барышня, на том же месте, — из задумчивости меня вывел голос заглянувшего в кабинет Савельева. — Ладно хоть погуляли! Обедать-то будете, или опять одним кофе обойдётесь?

— Спасибо, Матвей Степанович, уже пообедала, — ответила я, не удержавшись от улыбки. — Честно, пообедала, хорошо и основательно. Вы мне лучше вот что скажите, — озарённая догадкой, я вывела голографическое изображение Ветрова на внешний проектор. — Вы случаем вот этого господина не знаете?

— Как же, как же, помню! — удивлённо вскинув брови, Савельев подошёл ближе, разглядывая Одержимого. — Как его фамилия... Ветров, кажется? Знатный вояка был, ух! Одержимые — они все не от мира сего, и страха будто не ведают, а уж этот даже промеж них выделялся! А вам он зачем понадобился?

— Он будет охранять нашу дипломатическую миссию, — ответила я, не видя смысла что-то скрывать, но при этом не вдаваясь в подробности. Если Савельеву сказать, что вся миссия состоит из меня и ротмистра, он непременно начнёт беспокоиться как за мою безопасность, так и за моральный облик. Не то чтобы он не понимал, что я уже достаточно взрослая самостоятельная особа, или придерживался особенно патриархальных взглядов, но вслед за отцом, — или, вероятно, в память о нём, — очень хотел, чтобы я устроила своё личное счастье. Поэтому любой факт, способный бросить хотя бы призрачную тень на мою репутацию, очень беспокоил старого офицера.

— Господи, да куда ж вас теперь-то отправляют? — охнул он, опускаясь в кресло и глядя на меня почти в испуге.

— Да не волнуйтесь вы так, Матвей Степанович, я уверена, всё будет совершенно тихо и мирно. Почему вы так испугались? — от такой внезапной вспышки я растерялась, но поспешила успокоить старика.

— Уж больно охрана серьёзная, — сокрушённо качнул головой он. — Ветров офицер суровый, штурмовыми отрядами командовал, под началом Аркадия Андреевича, светлая ему память, воевал. Не пошлют такого на увеселительную прогулку, не договариваете вы что-то. Но, впрочем, всё понимаю, служба есть служба, — развёл руками он.

— Вот оно как, — вздохнула я. Собственно, чего-то подобного я и ожидала, поэтому слова Савельева откровением для меня не стали. — Кажется, моё начальство просто решило перестраховаться, поэтому охрану доверили именно ему, — предприняла я ещё одну попытку успокоить старика.

— Дай-то Бог, — с подозрением глядя на меня, качнул головой собеседник.

— Стало быть, вы ручаетесь за него? — улыбнулась я. — И в такой компании мне можно ничего не бояться?

— Слишком легкомысленны вы, барышня. Не дело это! — припечатал он, тяжело поднимаясь из кресла. — Савка, собачья душа, пойдём обедать, — Савельев махнул рукой, и Македа, заметно оживившись, вскочила, встряхиваясь и махая хвостом. Слово "обедать" она знала и питала к нему искреннюю симпатию.

Оставшись в одиночестве, я некоторое время разглядывала медленно вращающуюся над столом голограмму с изображением Ветрова, и пыталась понять, даёт ли мне что-то полученная информация с практической точки зрения, или я всего лишь удовлетворила своё любопытство. По всему выходило, шансов найти с этим человеком общий язык у меня было ничтожно мало, и всё, что я могла, — оставаться с ним нейтрально-спокойной, несмотря на все вспышки и оскорбления, чтобы не усугублять. Ну, и разумно избегать некоторых вопросов, касающихся его биографии: про войну, про детство, про... Да, впрочем, лучше вообще не касаться никаких личных тем.

В конце концов, в очередной раз подивившись, насколько у Одержимых тяжёлый взгляд, причём даже на голограмме, я вернула информационный носитель в коробочку, опять запечатала её и сообщила об окончании работы с досье. В принципе, ничего особенно секретного в предоставленной информации я не нашла, мне Савельев и то больше сказал, но не я придумывала инструкцию по работе с документами "для служебного пользования".

Ещё некоторое время посвятив изучению уже напрямую относящихся к делу материалов, а не сопутствующих проблем, я приняла мудрое решение — отправилась спать пораньше. Для одного дня впечатлений было достаточно.

Следующее утро началось с обыкновенного ритуала. Умылась, сменила ночную сорочку на потёртое домашнее платье, которое, по-хорошему, давно стоило заменить, но уж больно удобным оно было. Потом — кофе; варила я его всегда сама, мне нравился этот незамысловатый процесс, а, главное, нравился его запах. Не в чашке, а свежемолотого, ещё до встречи с горячей водой.

Именно в кухне меня и нашёл Савельев; кажется, он как раз только-только вернулся с прогулки с Царицей. К моему искреннему удивлению, был он не один.

— Вета Аркадьевна, тут к вам... — неуверенно проговорил старик, и следом за ним в кухню шагнул человек, которого я меньше всего ожидала встретить в своём доме. — Ваше высокоблагородие, подождали бы! — окончательно растерялся он.

— Делать мне больше нечего, — скривившись, отмахнулся Ветров, с интересом разглядывая кухню и меня в ней. — Ты ещё и готовить умеешь? — насмешливо хмыкнул он.

— Умею, — не вдаваясь в подробности, невозмутимо кивнула я. — Чем обязана вашему визиту?

— Я же тебя предупреждал, что придётся привыкать, — опять изобразил свою излюбленную ухмылку Одержимый.

— Ваше высокоблагородие, вы совершенно... — возмущённо начал Савельев, явно намереваясь указать гостю на недопустимость его поведения.

— Отец, уймись, — слегка поморщившись, отмахнулся ротмистр, без приглашения проходя и усаживаясь к кухонному столу. Кстати, отмахнулся вполне миролюбиво и беззлобно, без особенного раздражения.

— Да как вы... — задохнувшись от возмущения, начал мой опекун.

— Матвей Степанович, всё в порядке, — мягко прервала я его.

— Да как же — в порядке? Как так можно?! — возмущённо всплеснул руками старый офицер.

— Матвей Степанович, дорогой, не принимайте так близко к сердцу. Я думаю, господин Ветров пришёл по делу, так что вы спокойно можете оставить нас вдвоём.

Савельев не стал спорить, но уходил, что-то раздражённо ворча себе под нос про "недопустимо" и "неприлично". Спиной ощущая взгляд гостя, я тем не менее спокойно и молча закончила своё занятие, и только вылив ароматный напиток в чашку через плечо уточнила у отчего-то молчащего мужчины:

— Хотите кофе?

— И что, вот прямо сама сваришь? — насмешливо поинтересовался он.

— А вы видите здесь кого-то ещё? Или предлагаете ради такого дела вернуть Матвея Сергеевича? — уточнила я, аккуратно переставляя чашку на стол. Руки слегка дрожали, но при моей работе и отсутствии отдыха это было обычное явление.

— Не люблю кофе, но от такого предложения не откажусь, — с усмешкой сообщил он, продолжая пристально меня разглядывать.

— Вы так и не ответили, какая надобность привела вас ко мне в столь ранний час, — через плечо уточнила я, возвращаясь к турке. — Вам сладкий или нет?

— Сладкий, две ложки, — отозвался он. — Я же сказал, привыкать, — хмыкнул он и продолжил неожиданно спокойно. Кажется, сегодня Ветров был удивительно благодушен; интересно, надолго ли? — Посторонних тяжело водить по дорогам-между-мирами, а уж тем более — если придётся спешно драпать.

— Не думаю, что возникнет такая необходимость, — осторожно предположила я, выливая новую порцию кофе в чашку. Аккуратно обеими руками взялась за блюдце — и в следующее мгновение едва не подпрыгнула от неожиданности, потому что внезапно возникший за моей спиной гость одной рукой ловко подхватил чашку, а второй — аккуратно перехватил моё запястье, на мгновение почти заключив меня в объятья. — Что вы себе позволяете?! — вырвав у него свою руку, я резко развернулась на месте, мрачно глядя на мужчину снизу вверх. Отстранилась бы, только отступать было некуда — сзади тумбочка, а всё остальное пространство вокруг занимал Ветров. Не прикасался, но стоял недопустимо близко.

— А что, лучше позволить тебе опрокинуть его на себя? — насмешливо вскинув брови, уточнил он, не спеша возвращаться на своё место.

— Отлично, вы спасли нас обоих. Теперь, может быть, присядете? — хмуро уточнила я. Удержаться от раздражения в голосе не получилось: нависающий Одержимый здорово нервировал.

В нашем обществе личное пространство имеет весьма важное значение, и вторжение в него посторонних воспринимается в штыки. Но это — у нас, а, скажем, у уроженцев Сайтара прикосновения — неотъемлемая часть любого разговора. Прежде мне приходилось много общаться с этими очень похожими на людей гуманоидами, более того, именно я в своё время вела с ними переговоры, и никаких трудностей подобное общение не вызывало. А сейчас... никак не получалось абстрагироваться от личности стоящего рядом человека и неприемлемости его поведения.

И ведь мы всего второй день знакомы! Что же такими темпами будет дальше? И, главное, совершенно непонятно, чего он пытается добиться подобным поведением? Спровоцировать меня на скандал, вывести из себя? Зачем?! Просто потому, что его раздражает моё спокойствие и сдержанность?

— Только после вас, — ухмыльнулся он, с лёгким вежливым поклоном отступая в сторону. Всё бы ничего, вот только при подобной близости его дыхание пощекотало моё ухо и тронуло свободно рассыпающиеся по плечам пряди волос. Очень захотелось высказать всё, что думаю о его поведении, но я сдержалась. Даже сумела отступить с достоинством, без поспешности, и удержать на лице маску вежливого спокойствия.

— Это единственная цель вашего визита? — уточнила я, присаживаясь к столу и ставя на него пустое блюдце. Ветров остался стоять возле варочной поверхности с чашкой в руках. Изящная фарфоровая вещица в широкой ладони офицера казалась особенно хрупкой.

— А тебе мало? — ухмыльнулся он. Не дождавшись от меня никакого ответа, кроме выжидающего взгляда, вдруг продолжил. — Представь себе, не всё, — подойдя к столу и опустив чашку на блюдце, — фарфор даже не звякнул, — извлёк из-за пазухи пару тонких конвертов. Бросив на них взгляд, один протянул мне, а второй убрал обратно. — Решил вот исполнить обязанности гонца, всё равно сюда собирался.

Обнаружив на надписанном моим именем конверте императорскую печать, я бросила ещё один озадаченный взгляд на присевшего Ветрова, но конверт вскрыла. Внутри обнаружилось приглашение на назначенный через десять дней приём у великого князя. Похоже, цесаревич решил лично напутствовать нас перед поездкой. К моему огромному сожалению, игнорировать подобное приглашение было невозможно.

— Интересно. Ты ещё и светской жизни избегаешь? — хмыкнул ротмистр, внимательно меня разглядывая.

— Если бы у меня было на неё время, может быть, и не избегала бы, — спокойно ответила я. В правдивости этого утверждения я и сама сомневалась, но не хотела обсуждать собственные предпочтения и увлечения с Одержимым. — Это — всё, что вы хотели мне сказать?

— Даже не надейся, — он с ухмылкой качнул головой. — Ты же говорила, что не хочешь провалить из-за меня эту миссию? Вот и радуйся, я решил тебе подыграть. Расскажешь мне про этих плащей всё, что знаешь, а я постараюсь запомнить.

— Я сама ознакомилась далеко не со всей информацией, — возразила я. — Не думаю, что сейчас я смогу вам что-то объяснить. Лучше будет встретиться непосредственно перед отправкой.

— Даже не надейся, — насмешливо фыркнув, повторил мужчина. — Я уже говорил, что тебе придётся привыкнуть к моему обществу, а мне — к тебе, чтобы я мог спокойно выполнять свои обязанности.

— При всём моём уважении, мне кажется, что вы... искажаете факты, — возразила я.

— То есть, вру, ты это хотела сказать? — выражение лица его стало донельзя ехидным. — И зачем бы мне ещё понадобилось с тобой здесь торчать?

— Это и мне интересно, — кивнула я, делая глоток уже несколько остывшего кофе. — И я всё-таки надеюсь услышать правду и объяснения вашему поведению.

— Я тебе говорил, что скелеты — не в моём вкусе, — пренебрежительно фыркнул он. — Что бы ты себе ни придумала, твои сомнительные прелести интересуют меня в последнюю очередь. Прежде, чем что-то воображать, хоть поинтересуйся, как это на самом деле работает.

— Что ж, так и поступим. Прошу меня извинить, — я поспешила подняться с места и покинуть кухню.

Откровенное неприкрытое хамство Ветрова раздражало. Не настолько, чтобы терять самообладание и отвечать ему тем же, но достаточно, чтобы воспользоваться любой возможностью избежать общества этого человека. А тут как раз подвернулся прекрасный повод.

В открытом доступе сведений об Одержимых не было, и это тщательно контролировалось; я уж не знаю, с какой целью. Наверное, мне стоило запросить всю нужную информацию ещё вчера, вместе с досье на гвардии ротмистра, но я опрометчиво решила, что этот вопрос может подождать. А теперь... запрос-то я, конечно, отправила, но ждать ответа не хотелось. Тем более, у меня имелась возможность получить ответы гораздо быстрее, для этого просто было необходимо связаться с одним старым знакомым.

— Михаил Антонович, доброе утро. Не отвлекаю? — не удержавшись от улыбки при виде знакомой физиономии, вежливо уточнила я. Нейрочип передавал картинку прямо в мозг, так что облик сидящего в кресле напротив молодого мужчины был иллюзией. Но я всё равно была рада его видеть.

— Вета! — радостно воскликнул он, и симпатичное лицо озарилось радостной улыбкой. — Как ты можешь отвлекать? Я страшно рад тебя видеть! Хотя, что-то мне подсказывает, ты ведь не просто так поболтать решила, да? — вздохнул он и несколько погрустнел.

— Прости, Миша, я в самом деле по делу, — виновато пожала плечами я. — Ты же по роду службы часто общаешься с Одержимыми? Видишь ли, меня отправляют в экспедицию, охрану которой будет осуществлять один из них, и меня несколько... озадачивает его поведение. Он утверждает, что для работы ему необходимо... привыкнуть ко мне, это так?

— Ну, если там действительно требуется охрана, то он говорит правду, — нахмурился Полонский. — Только мне непонятно, куда тебя в таком случае отправляют?!

— Миша, ну что за вопросы, — с мягким укором протянула я. — Я же не спрашиваю тебя о работе и точных координатах твоих обожаемых маяков, правда?

— И то верно, — сокрушённо качнул головой он. — Но всё равно мне это не нравится! Будь осторожнее. Если Одержимый решил на тебя настроиться, значит, опасность действительно велика; без нужды они этого не делают.

— Настроиться? — нахмурилась я, пропуская мимо ушей все предупреждения Михаила. Я уже вполне убедилась, что самой большой трудностью предстоящей миссии будет именно общество этого самого Одержимого, и в опасность варов перестала верить окончательно и бесповоротно. Совершать глупости, конечно, не планировала, но Ветров всё равно тревожил меня гораздо больше.

— Ну, я тоже не очень понимаю физику и механизм этого процесса, поэтому расскажу, чему сам был свидетелем. Одержимые умеют открывать дороги-между-мирами мгновенно, но для того, чтобы увести туда кого-то постороннего, уходит много времени и сил. В случае же, когда может возникнуть необходимость в быстром перемещении, они предварительно... ну, привыкают к человеку, запоминают его на каком-то своём, необъяснимом уровне.

— Что им для этого нужно? И как долго длится это... привыкание? — уточнила я.

— Ничего ужасного; насколько я понимаю, им достаточно просто находиться где-то поблизости от объекта, в пределах прямой видимости, так что всё исключительно в рамках приличия. А по поводу продолжительности я не знаю. Мне кажется, это индивидуально и зависит от конкретного случая; в среднем, неделю, может — больше, может — меньше. Но они в норме довольно необременительные люди, молчаливые и замкнутые, неохотно контактирующие с окружающими, так что не волнуйся, он не доставит особых проблем, — ободряюще улыбнулся Миша.

— Будем надеяться, — медленно кивнула я. Даже получилось улыбнуться не очень мрачно, без обречённости, и обойтись без нервного смешка, так и рвавшегося из груди наружу.

Похоже, мне досталось исключение и из этого правила — не просто лучший из Одержимых, но заодно самый обременительный, общительный и зачем-то настырно лезущий в моё личное пространство.

Чтобы не прощаться слишком поспешно и скомкано, оставляя у собеседника ощущение бегства, я поинтересовалась его делами, здоровьем и семьёй, и распрощалась только минут через десять.

Миша Полонский, талантливый инженер и специалист по тем самым гиперпространственным маякам, на которых строилась наша дальняя космическая навигация, был сыном давнего друга моего отца, моим другом детства и по совместительству — первой любовью. Как это и положено первой любви, несчастной, безответной и даже почти трагической, если учесть, что Миша был искренне влюблён в мою подругу Марию Лескову, на которой потом и женился. О моих чувствах он, разумеется, не догадывался — я уже тогда, в шестнадцать лет, прекрасно знала, какую карьеру изберу, и умела прятать ненужные эмоции ото всех. Только с отцом этот фокус никогда не проходил, но то отец!

Со времён учёбы и с ним, и с Машей я общалась очень мало. Поводом была, конечно, служба и недостаток времени, а причиной... нельзя сказать, что я по-прежнему любила этого, бесспорно, замечательного человека. Увлечение уже давно прошло, и после него были другие, но общаться тяжелее всего было именно с ним. Наверное, именно потому, что чувство было безответным и молчаливым, и Полонский о нём так никогда и не узнал. А ещё я искренне завидовала их чудесной семье — настоящей, любящей, почти сказочной, — и ничего не могла с собой поделать по этому поводу. Понимала, что это неправильно и гадко, но всё, что могла — просто свести общение к минимуму.

В кухню к остывшему кофе и Одержимому я вернулась в весьма скверном расположении духа. Для разнообразия Ветров находился именно там, где я его оставила, и даже, кажется, никуда не совал свой нос. Моё появление он встретил до крайности гадкой улыбкой и ехидной репликой:

— Ну что, убедилась?

— Увы, — слегка пожав плечами, я в два глотка допила холодный кофе, потеряв всякое желание наслаждаться напитком. Даже если бы он был горячим и свежим, моего настроения это никак не улучшило. Под пристально-насмешливым взглядом гостя убрав посуду со стола в автоматическую мойку, я двинулась к выходу, бросив через плечо: — Следуйте за мной.

До кабинета я шла не оглядываясь, в душе искренне желая навязавшемуся на мою голову мужчине провалиться или где-нибудь потеряться. Правда, доставлять ему удовольствие и демонстрировать, насколько на самом деле мне неприятно подобное общество, я не собиралась.

Но желаниям моим было не суждено сбыться. В кабинет гвардии ротмистр прошёл следом за мной и без приглашения плюхнулся в одно из свободных кресел, с интересом озираясь по сторонам.

— А ничего тут у тебя, уютно. Только это же не твой кабинет? — со смешком уточнил он, озираясь.

— Теперь — мой, — лаконично отозвалась я, активируя компьютер, извлекая из ящика стола контейнер с энцефалографом и небольшую коробочку с клыками, где была собрана вся имеющаяся информация по варам. — К сожалению, у меня нет достаточного количества времени, чтобы читать вам лекции и отвечать на вопросы, поэтому — прошу. У меня был второй энцефалограф, если хотите, я его найду.

— Сиди уж, не дёргайся, мне всё равно мозгописцами пользоваться нельзя, — поморщился он и, придвинувшись ближе, без спроса взял со стола нейроконтакт компьютера. Мне почти нестерпимо захотелось поинтересоваться, не по причине ли отсутствия мозга возникли такие ограничения, но я волевым усилием сдержалась, а мужчина тем временем продолжил. — Загрузи там что-нибудь поинтереснее; отчёты о вскрытиях хотя бы.

Я молча уложила следующий клык в предназначенное для него гнездо и принялась прилаживать на голову энцефалограф, внешним видом очень напоминавший эдакую шапочку, связанную крючком из тонкой разноцветной проволоки. Очень не хотелось погружаться в работу с прибором в присутствии не внушающего доверия постороннего лица, — во время этой работы внешние рецепторы отключаются полностью, и мозг сосредотачивается исключительно на внутренних процессах организма, — но выбора у меня не было. К тому же, я надеялась, что при всей своей наглости Ветров не настолько беспринципен, чтобы как-то пользоваться моей временной недееспособностью.

По странному совпадению информация на данном носителе включала в себя как раз сведения по биологии варов, практически — как и заказывал гость.

Собственно, кредит доверия Одержимый оправдал. Когда сеанс работы с прибором был окончен, и я вернулась в реальность, вновь обретя возможность видеть, слышать и осязать, мужчина вёл себя вполне прилично. Компьютер он забросил, и сейчас с интересом изучал обстановку кабинета. Впрочем, изучал неожиданно вежливо, в шкафах не копался и ограничивался поверхностным осмотром.

— Странный выбор литературы для дипломата, — со смешком сообщил он.

— Как вы определили, что я уже слышу вас? Вы же стоите спиной? — поинтересовалась я, не спеша менять положение. Правильная моторика и координация движений восстанавливалась предпоследней, дольше наблюдались трудности только с памятью и в принципе мышлением.

— Какая разница, — отмахнулся он. — Так зачем тебе эти книги? На досуге изучаешь военное дело?

— Эти книги принадлежали отцу, он очень их любил, — вяло пояснила я.

— И кто же у нас отец? — с той же насмешкой уточнил ротмистр.

— Как нетрудно догадаться, Чалов Аркадий Андреевич, — так же невозмутимо ответила я, пытаясь хотя бы предварительно утрясти в голове информацию от энцефалографа.

— Генерал-фельдмаршал Чалов? — резко обернулся он, вперив в меня очень пристальный и непонятный взгляд.

— Он самый, — слегка кивнула я, прикрыв глаза. — Я бы не сказала, что это страшная тайна.

— Я не знал, что у него были дети, — голос ротмистра прозвучал задумчиво и озадаченно.

— У него был один ребёнок, — педантично поправила я. Это была не то чтобы больная тема, но грустная: об отсутствии у меня братьев и сестёр я переживала с самого детства, но мечты так и остались мечтами. — Это что-то меняет?

— Отчего он умер? — проигнорировав мой вопрос, уточнил Одержимый.

— Сердце, — также ровно ответила я. — Вы не могли бы некоторое время помолчать? Мне необходимо собраться с мыслями.

К моему искреннему удивлению мужчина действительно оставил меня в покое. А я вместо того, чтобы сосредоточиться на полученной от энцефалографа информации, задумалась, что говорить гадости — это тоже своего рода талант, и, похоже, Ветров обладает им на грани гениальности. Я готова была поручиться, что именно сейчас он не ставил себе целью спровоцировать меня или вывести из себя, но удивительно точно умудрился зацепить две из трёх самых болезненных для меня тем; третьей была смерть матери.

Нет, на самом деле, если копнуть глубже, тема была одна: одиночество. Наверное, его можно было назвать проклятьем нашей семьи. Оно убило мать; верная женщина способна ждать очень долго, вот только не всякое здоровье способно это самое ожидание выдержать. Анна Чалова была очень доброй и ранимой особой, и она просто не выдержала изматывающей тревоги за жизнь мужа. Одиночество убило отца. Это официальное заключение говорило о сердечном приступе, но я-то знала истинную причину. Полный сил и энергии мужчина, получив отставку и почётную пенсию, сгорел за какой-то год и превратился в чуть живую развалину, не выдержав потери единственного оставшегося в его жизни смысла — службы. Не сумел найти себе другое применение, и умер — от невысказанной обиды и собственной ненужности, и я ничем не могла ему помочь.

Я, наверное, даже свою работу выбрала именно из-за этого проклятого одиночества; пыталась таким образом получить прививку от извечного семейного недуга.

Волевым усилием отогнав мрачные бесплодные мысли, я всё-таки сумела сосредоточиться на насущном. Странно, но Ветров этому процессу не мешал, и никак в мои мысли не вмешивался. Может быть, выяснив личность отца, которого в армии очень уважали, проникся заодно уважением и ко мне. Но в этот вариант верилось слабо; Одержимый по первому впечатлению и характеристике совершенно не признавал авторитетов.

Второй вариант был правдоподобнее, и тоже вселял определённый оптимизм: ротмистр всё же умел разграничивать служебные вопросы и всё остальное. То есть, систематически отравлять моё существование он будет, но по крайней мере не будет мешать работать. А, значит, с его присутствием вполне можно было мириться.

Оставалось только надеяться, что своим поведением ротмистр не спровоцирует пару-тройку дуэлей. Это Аристов — дипломат и вообще очень сдержанный мужчина, для которого я в первую очередь ценный самостоятельный специалист, и только потом — женщина. А вот если свидетелем подобного поведения Одержимого окажется кто-то ещё, всё закончится печально.

Надо думать, в бою Ветров тоже нечеловечески хорош, раз дожил до своих лет: в дуэлях он должен участвовать очень часто. Если даже он не бывает в более-менее приличном обществе, то в любом случае общается с офицерами, и мало кто из этих господ потерпит такое к себе отношение.

Всё-таки интересно, кому и что он пытается таким поведением доказать? Попросту привык к такой манере общения, и не желает что-либо менять? Слишком себялюбив, чтобы кому-то спокойно подчиняться? Заявляет протест против общего несовершенства мира? Мстит за какие-то детские обиды? Или — чем бес не шутит — в самом деле ищет смерти? Как-то всё это... странно для офицера такого опыта и такого ранга. И мелочно.

Впрочем, решать проблемы Ветрова я точно не собиралась. В конце концов, может, у него просто нелады с психикой, и тут поможет только врач-специалист, или даже он уже не поможет: не стоит забывать, что я имею дело с Одержимым. Зато имелся хороший дополнительный стимул решить поставленную задачу в кратчайшие сроки.

Когда я через некоторое время окончательно отошла от последствий использования энцефалографа, в кабинете ничего не изменилось. Ветров сидел в кресле, сквозь тонкий тюль штор почти не мигая глядя в окно. Вид он при этом имел совершенно отсутствующий. Бросив взгляд на циферблат старинных напольных часов, стоявших в углу возле двери, я обнаружила, что время вплотную подобралось к двум часам дня.

С сомнением покосилась на открытый контейнер с клыками. Неизученных осталось четыре, два из которых содержали информацию по языку. Можно было обойтись без последних, исключительно техническими средствами, но я больше доверяла собственному разуму. К тому же, знание языка в противовес синхронному переводу, на мой взгляд, сильно облегчало понимание. Разумеется, в том случае, если человеческие органы были способны различить и воспроизвести нужные сигналы. Но с варами последняя проблема не стояла, надо было только немного поработать над артикуляцией.

После записи информации некоторое время стоило потратить на её комплексное осознание и систематизацию, окончательно освоиться в языке. Потом хотя бы приблизительно выработать стратегию поведения и... думать. Много думать, с разных сторон разглядывая полученные данные и пытаясь найти ключик к решению. По всему выходило, отведённого на подготовку времени хватало. Надумать что-то путное в отрыве от изучаемого общества я бы вряд ли смогла, но настроиться на нужный лад — вполне.

Потянувшись за следующим клыком, я опять запнулась взглядом о сидящего напротив мужчину, и отчего-то отчётливо вспомнила его вчерашнее "ты есть не пробовала?", а вслед за этим — вечное ворчание Савельева на ту же тему. И решительно потянула с головы энцефалограф, с иронией размышляя о вреде и пользе гвардии ротмистра Ветрова. Вот, казалось бы, сплошная ненужная нервотрёпка, а если бы не он, вряд ли я бы вспомнила о еде.

— Игорь Владимирович, вы будете обедать? — вежливо поинтересовалась я. Мужчина вздрогнул, как будто спал с открытыми глазами, а мои слова его разбудили, и с некоторым трудом сфокусировал взгляд на мне. Пару секунд молчал, будто не понимая, где находится и чего я от него хочу, а потом серьёзное сосредоточенное выражение лица сменила уже знакомая ухмылка.

— Ты что, серьёзно будешь готовить?

— Нет, — коротко ответила я, складывая энцефалограф в предназначенный для него контейнер. Хранить его иначе строго не рекомендовалось: прибор был очень хрупкий, механические воздействия легко могли его покалечить. А работать с неисправным энцефалографом... есть более гуманные способы самоубийства.

— А говорила — умеешь, — с показушным сожалением укорил он, поднимаясь с кресла.

— Уметь и делать регулярно — разные вещи, — спокойно возразила я. — Вы тоже умеете быть вежливым, но постоянно пользоваться этим навыком явно не желаете.

В ответ на это утверждение Одержимый расхохотался, но возражать и как-то комментировать не стал. Вместо этого, выходя вслед за мной из кабинета, с насмешливым сочувствием проговорил, цокнув языком:

— Ты что, вот так и сидишь целыми днями за компьютером? Занудная работа.

— Документы и разговоры — да, больше в этой работе нет ничего. Про занудство... Смотря с чем сравнивать, — я пожала плечами. — А вы полагали, служба дипломата отличается подвижностью?

— Я вообще не интересовался, чем вы занимаетесь, — фыркнул он. — То есть, бегать ты не умеешь, и шансов в оставшееся время подтянуть физподготовку нет? — сделал по-своему логичный, но неожиданный вывод мужчина. Я озадаченно кашлянула, едва не запнувшись на ровном месте.

— Не умею, — ответила честно. — А что, есть такая необходимость?

— Всякое бывает, но ты же всё равно не умеешь, поэтому — какая разница? — поморщившись, отмахнулся он.

Еду мы в самом деле не готовили. Иногда, правда, на Матвея что-то находило, и его тянуло к кастрюлям, но обычно свою страсть к кулинарии он утолял приготовлением каши для собаки. Не то чтобы он готовил совсем ужасно, но, определённо, результат не стоил потраченных усилий. Я же последний раз занималась этим ещё при жизни отца, а с тех пор просто не видела смысла в трате такого количества времени на такие бессмысленные действия, когда гораздо проще было заказать еду из расположенного неподалёку ресторанчика. Уже довольно давно у нас с ними был заключён договор, и раз в несколько дней оттуда присылали набор блюд и согласовывали меню.

Пока мы спускались в кухню, я сделала немаловажное открытие. Если Одержимый намеревался мозолить мне глаза до самой отправки в экспедицию, стоило озаботиться вопросом его пропитания. В конце концов, хоть и незваный гость, а выгонять его не позволяла совесть; тем более, он ведь, как оказалось, не для собственного развлечения это делает, а по объективной необходимости. Проблема была в том, что еду нам доставляли с расчётом на старика и регулярно пропускающую обеды и ужины женщину. А тут... Что представители сильного пола едят значительно больше, я выучила ещё по отцу, а тот был невысокого роста и достаточно худощавого телосложения. Сколько продуктов может понадобиться здоровому энергичному мужчине комплекции Ветрова, я представляла весьма смутно, и всё равно количество получалось пугающее. Еды мне было не жалко, но об этом вопросе следовало позаботиться отдельно.

Практические наблюдения показали, что я серьёзно недооценивала своего гостя. На ум пришла расхожая фраза "проще пристрелить, чем прокормить". Но пришлось идти сложным путём, и сразу из кухни при помощи нейрочипа отправлять в ресторан сообщение относительно увеличения заказа. Значительного увеличения.

После обеда я вернулась в кабинет, а Одержимый упрямым хвостом проследовал за мной, и утренняя ситуация повторилась в точности. Я работала с энцефалографом, Ветров — как-то ещё убивал время; но когда я очнулась, он точно так же буравил совершенно пустым взглядом сгущающиеся за окном сумерки.

Клыков у меня осталось три. Прикинув, как лучше поступить, решила за сегодня доучить всю информацию, а язык отложить на завтра. Но стоило мне шевельнуться, потянувшись к контейнеру, мужчина резко обернулся ко мне и требовательно сообщил:

— Пошли.

— Что вы имеете в виду? — осторожно уточнила я.

— Собаку выгуливать, — с тем же мрачным видом заявил он.

— Я по-прежнему... — начала я, но Ветров с раздражённой гримасой перебил.

— Заходил твой ординарец, интересовался, пойдёшь ты с собакой сама, или ему вести. Я сказал, что пойдёшь сама.

— Во-первых, он не мой ординарец. А, во-вторых, может, стоило для начала поинтересоваться моим мнением? — хмурясь, уточнила я. — У меня ещё дела, и...

— У тебя есть два варианта, — резко оборвал мои возражения мужчина. С таким видом и таким тоном, что я сразу поверила в наличие у него очень богатого и разностороннего командного опыта. — Вариант первый, предпочтительный. Ты переодеваешься, берёшь собаку и идёшь дышать свежим воздухом. Вариант второй, на который ты откровенно напрашиваешься. Поскольку тратить время на то, чтобы переодеть тебя без твоего согласия мне откровенно жаль, я просто закину тебя как есть на плечо, и на прогулку ты отправишься в таком порядке.

— Вы не посмеете, — пробормотала я. Получилось как-то очень жалко и неуверенно; я точно знала, что этот посмеет что угодно, и переодеть — в том числе.

— Проверим? — он насмешливо вскинул левую бровь. Выражение лица стало настолько мерзко-ехидным, что почти нестерпимо захотелось сделать хоть какую-нибудь гадость.

— Я доложу о вашем поведении...

— Да, это страшное преступление — отрывать тебя от мозгописца и выгонять в парк. Мне, конечно, вынесут выговор с занесением в личное дело, — продолжил издеваться Ветров. — Вот каждый по очереди вынесет, заканчивая Государем Императором. А может даже приговорят к пяти годам расстрела. Ты долго ещё будешь испытывать моё терпение?

Молча сложив энцефалограф в контейнер, я так же молча поднялась с места и размеренным шагом прошла в спальню. Смешно сказать, я даже не сердилась; это был настолько неожиданный поворот событий, что я совершенно растерялась и не представляла, как на него реагировать.

Впрочем, относительно дальнейших действий вопрос не стоял: следовало переодеться и собраться на прогулку. Иных вариантов мне просто не оставили, и я прекрасно понимала, что бороться бессмысленно. Самая я ничего предпринять не могла, — не стрелять же в него из укрытия из-за такой ерунды, в самом деле! — но и помочь было некому. Кому бы я ни пошла жаловаться, толку бы не было. И Аристов, и Савельев, а вслед за ними — и все прочие, совершенно определённо, встанут на сторону Одержимого. То есть, я не сомневалась, если бы Матвею Сергеевичу хватило сил и наглости, с него бы сталось поступить точно так же. Максимум, что сделает верный друг отца в такой ситуации — ласково пожурит ротмистра за резкость и бестактность. На словах. При молчаливом одобрении.

Самое обидное, я также понимала: по-хорошему, Ветров действительно прав, и то, что он сейчас делает, он делает мне во благо. Свежего воздуха мне, определённо, не хватало, с этим тоже было глупо спорить, да и злоупотреблять работой с энцефалографом не стоило. Но я так привыкла работать на износ, что никак не могла, да и не хотела менять этот график.

Одно было непонятно: зачем всё это самому Ветрову? Он хамит, язвит, говорит гадости — и вдруг проявляет такую ответственную заботу о моём здоровье. В самом деле посчитал это частью своих обязанностей? Других вариантов я не видела.

Спокойно, без спешки и возни, переменив одежду и собрав волосы, я накинула на плечи шаль и даже приколола аккуратную шляпку — просто потому, что в неё был встроен силовой зонтик. К вечеру похолодало и зарядил дождь, так что погода к прогулкам не располагала.

— Пойдёмте гулять, Ваше Величество, — вежливо обратилась я к Македе, активируя поводок и направляясь к выходу. Собака с готовностью поднялась, оживлённо встряхиваясь и бодро помахивая хвостом, а одновременно с ней почему-то покинул кресло мой гость. — А вы...

— Проконтролирую, — с ухмылкой заявил он, открывая дверь кабинета, и кивнул на дверной проём. — Пошли.

До парка по ярко освещённым улицам мы шли молча. Мелкий частый дождь благодаря работе зонтика окутывал меня искристым коконом, но кожи и одежды не касался. А вот моего спутника непогода совершенно не беспокоила; невозмутимо заложив большие пальцы рук за ремень, он с неприступным видом конвоира шагал рядом. Капли воды стекали по его лицу, но Одержимый даже не морщился.

— Вы не боитесь простудиться? — в конце концов уточнила я.

— Я в отличие от тебя здоровый и закалённый, — насмешливо фыркнул он. — Что, истерики не будет? — язвительно уточнил мужчина, вскинув брови.

— Я считаю неразумным тратить время, силы и нервы на столь бессмысленные действия, — я слегка пожала плечами. — Кроме того, если не считать формы подачи сообщения, вы совершенно правы, мне действительно полезно было отправиться на прогулку. Думаю, мне стоит поблагодарить вас за заботу о моём здоровье, хотя я и не понимаю, чем она вызвана.

Вот теперь мне удалось его удивить. Не знаю, чего он ожидал, но явно не признания его правоты и благодарности. Одарив меня странным задумчивым взглядом, мужчина коротко кивнул. Поскольку никаких пояснений не последовало, я решила уточнить прямо:

— А всё-таки, какое вам дело до моего здоровья?

В ответ ротмистр состроил настолько недовольную гримасу, будто я спросила нечто совершенно неприличное.

— Игорь Владимирович? — настойчиво позвала его я, потому что иного ответа, кроме недовольной физиономии, не получила.

— Побочные эффекты, — поморщившись, всё-таки ответил он, признавая моё право знать. — Чтобы иметь возможность безболезненно таскать тебя по дорогам-между-мирами, я должен на тебя настроиться, чтобы понимать твоё состояние в каждый момент времени и знать, где и в каком качестве ты находишься. И твоё плачевное физическое состояние в этой связи чертовски раздражает.

— Мне кажется, вы недоговариваете, — я покосилась на мужчину озадаченно.

— Всё остальное — не твоё дело, — недовольно огрызнулся он. На этом разговор завершился: возможности настоять на ответе у меня не было, да и с понятием "государственная тайна" я была знакома. А жалко; похоже, мне довелось вплотную приблизиться к едва ли не главной загадке современности — сущности Одержимых.

Сейчас было особенно сложно спрятаться за привычной версией о мутациях и деформации психики. Если быть честной, она всегда выглядела довольно сомнительной и очень многого не объясняла, и вот эта самая "настройка" была как раз из числа необъяснимого.

В итоге за всю прогулку ни я, ни Одержимый не сказали больше ни слова, погружённые в свои мысли. К сожалению, сосредоточиться на работе не получалось: слишком настойчиво мня грызло любопытство, объектом которого был идущий рядом мужчина.

По непонятным причинам Одержимым было сложно обеспечивать нахождение на дороге-между-мирами посторонних людей и объектов; наверное, это как-то было связано с самой природой этих дорог, не принимающих чуждые им существа. От единственного путешествия в сопровождении Одержимого у меня не осталось никаких впечатлений: нас погрузили в некое транспортное средство, похожее на обычный аэролёт без окон, и через несколько часов мы оказались на месте. По всему выходило, в этот раз мне предстояло нечто совершенно иное, для чего Ветрову было необходимо привыкнуть к моему присутствию.

Где-то через час, когда мы уже направлялись в сторону дома, я смогла сформулировать внятную причину необходимости этого "привыкания". Если моё плачевное физическое состояние так сильно раздражало ротмистра, получалось, что он не просто наблюдал за ним со стороны, а ощущал какой-то частью собственного восприятия. А если принять это допущение за истину и вспомнить, что дорогами-между-мирами Одержимые безболезненно могут ходить только сами (а этот факт был почти аксиомой), лазейка оставалась одна: пассажир в некоторой степени должен был стать частью возницы. Как это было технически возможно и чем грозило, я не представляла, но пример не единожды проходившего через эту процедуру Полонского внушал оптимизм.

— Надеюсь, следить, чтобы ты легла спать, а не уткнулась в компьютер, не надо? — мрачно уточнил мужчина, когда мы подошли к дому.

— Не надо, — качнула я головой. Хотела проявить вежливость и пригласить мужчину хотя бы обсохнуть, но тот молча кивнул и двинулся дальше по улице. — Доброй ночи!

Но Одержимый даже не обернулся, явно спеша поскорее вернуться домой.

Глава третья. Проводы.


Нет, это — не вальс,



это — то, что я сделал для Вас на обратном пути.



Нет, это — не вальс,



это — несколько скомканных фраз вместо слова "прости".



Да, это — не вальс,



это — жизнь ангажирует нас с равнодушным лицом.



Да, это — не вальс,



это просто печальный рассказ с несчастливым концом



"Зимовье Зверей", песня "Не вальс".


Наше с Ветровым взаимное привыкание, которым он грозился, прошло достаточно безболезненно. При всей своей наглости и бесцеремонности, мужчина по-прежнему не мешал мне работать, и язвил исключительно в свободное от службы время.

Как я и предполагала, Матвей Степанович проникся к нему искренней симпатией: на фоне того факта, что ротмистр заставлял меня регулярно питаться и выгонял в парк, всякие мелочи вроде вопиющего хамства для старого офицера меркли.

Привыкла к частому гостю и Македа, хотя особой симпатии к Одержимому не испытывала, даже несмотря на то, что инициатором регулярных долгих прогулок был именно он.

Сама я с фактом появления у меня такой язвительной угрюмой тени тоже смирилась довольно быстро. Ехидные ремарки по поводу и без окончательно перестали тревожить, проходя где-то на фоне. Кроме того, Ветров даже начал приносить ощутимую пользу: через три дня я выписала для него универсальный переводчик с языком варов, и тренировала на нём произношение. Ротмистр явно не слишком радовался подобному собственному применению, но не возражал, и в итоге все наши пикировки проходили на варском.

Информацию по Одержимым мне не дали. Прислали очень вежливый ответ, суть которого сводилась к прямолинейному ветровскому "не твоё дело". А ещё к этому ответу прилагались заверения, что Одержимый ни в коем случае не причинит никакого вреда, и если он что-то делает, значит, он всё делает правильно. Очень хотелось уточнить, относится ли сюда маргинальное поведение и воспитательские замашки, но пришлось смириться и оставить как есть. Вернее, не совсем смириться, а ограничиться личными наблюдениями.

Например, я заметила странную закономерность в поведении мужчины: по необъяснимой причине утром он был особенно язвителен и ехиден, а к вечеру становился задумчив, рассеян, нелюдим и больше огрызался, чем разговаривал.

Размеренный распорядок дня, в который меня практически силком втащил Ветров, нарушился внезапно. Я настолько увлеклась варами и подготовкой предстоящей поездки, что совершенно забыла о приглашении цесаревича. И не вспомнила бы, если бы по дороге к дому из парка эту тему не поднял бы Одержимый.

— Я приеду за тобой к шести. Ты успеешь собраться? — угрюмо поинтересовался он. Я уже выучила, что задавать какие-то уточняющие вопросы этому человеку — значит, провоцировать его на очередной язвительный монолог, и предпочитала догадываться самостоятельно. Хотя бы пытаться.

Стоило задуматься, а куда, кроме собственно основной цели, мы можем направляться совместно с гвардии ротмистром, решение нашлось само собой.

— Я не думаю, что это хорошая идея. Я прекрасно сумею...

— Я задал тебе конкретный вопрос, — с тем же мрачным недовольством оборвал меня мужчина.

— Я не собираюсь никуда ехать с вами, — упрямо возразила я.

— Это не обсуждается.

— Вот именно, — кивнула я.

Поскольку приглашение было на одно лицо, без указания сопровождающих, я вполне могла позволить себе прибыть в одиночестве. Впрочем, учитывая манеры Ветрова, я бы предпочла куда угодно прибыть одна, чем с ним. Если наедине я к отсутствию у него воспитания уже притерпелась и привыкла, то краснеть за такого спутника ещё перед кем-то точно не собиралась. И в этот раз была готова отстаивать свою точку зрения до последнего. Не потащит же он меня на приём к цесаревичу волоком, правда? Во всяком случае, я очень на это надеялась.

Причём, кажется, надеялась не зря: Одержимый почему-то не стал настаивать. Окинул меня тяжёлым немигающим взглядом, потом вдруг глумливо ухмыльнулся и пожал плечами.

— Как хочешь. Не говори потом, что я не предупреждал.

О чём он меня предупреждал, уточнять не стала, чтобы не портить себе настроение. А "доброй ночи" я снова желала спине мужчины.

Озаботиться платьем для вечера я заранее не собралась, но проблемой этот факт не стал. Зная, что некоторые светские мероприятия обязательны к посещению, и зная, что времени на подготовку у меня, скорее всего, не будет, я держала в запасе несколько вечерних туалетов из разряда "вечной классики". Потому что следить ещё и за модными веяниями у меня не было ни времени, ни сил, ни желания.

Утром я для разнообразия решила поспать подольше, да и вообще сегодняшний день посвятить не работе, а приведению себя в порядок. Понятное дело, за один день сделать это толком было невозможно, но являться пред очи великого князя в откровенно затрапезном виде — верх неприличия.

Что меня мирило с косметическими процедурами, так это полная их независимость от процессов мышления. То есть, пока вежливая молчаливая сотрудница салона сопровождала меня от прибора к прибору, и пока над моим телом производились какие-то преображающие манипуляции, я могла спокойно продолжать обдумывать поставленные задачи. Записывать выкладки на бумагу, правда, возможности не было, приходилось ограничиваться только возможностями нейрочипа. А жалко: моторная память и аккуратно построенные схемы всегда облегчали мне жизнь.

Но зато вечером, когда я вернулась домой и дополнила готовую причёску и приличествующий случаю макияж серьгами, нитью белого жемчуга, платьем и перчатками, отражение в зеркале выглядело весьма пристойно. Бледность была уже не болезненной, а вполне аристократичной, тёмные круги вокруг глаз исчезли. Холодный голубой со стальным отливом цвет платья не делал меня похожей на привидение, а придавал очарования и подчёркивал хрупкость. И платье было удачное — приталенное, с открытыми плечами и скромным декольте. В общем, выглядела я не как свежий покойник, а как изящная фарфоровая статуэтка, то есть — вполне прилично для девушки из хорошей семьи. А бойкой яркой красавицей я никогда и не была, темперамент не тот.

Императорский дворец был довольно невысок, состоял из целого комплекса различных зданий и очертаниями напоминал нечто среднее между розеткой какого-то кристалла и цветком лотоса. Парки, оранжереи, парадные гостиные, залы приёмов, спальни, ангары, кухни; это был целый город в городе, блуждать по которому можно было бесконечно. По счастью, мне несколько раз доводилось здесь бывать, так что я по меньшей мере примерно представляла, куда нужно идти и как добираться. А дальше один из караульных, выслушав, кто я такая и зачем явилась, вежливо сопроводил меня к месту назначения.

Опаздывать на такие мероприятия имел право только цесаревич, но и появляться сильно заранее — не лучший вариант. У меня всё сложилось как нельзя удачно, до нужной парадной залы я добралась без четверти семь. Правда, хозяин вечера оказался уже на месте и встречал гостей; видимо, не утерпел. Да и весь приём, похоже, предполагался настолько неформальным, насколько это было возможно в присутствии наследника. Даже приходящих гостей никто не объявлял, да и гостей этих явно ожидалось немного.

Как и большинство благородных юношей, получающих военные специальности, наследник предпочитал гражданской одежде военную форму, и только выигрывал от этого. Голубой космолётный мундир подпоручика был очень к лицу молодому мужчине, подчёркивая цвет глаз, светло-русые с золотистым отливом волосы, широкие плечи и военную выправку. Наследник вообще был гордостью не только своих родителей, но и всей Империи; красив, благороден, великолепно воспитан, отличник учёбы, умный, любознательный и разносторонне развитый человек.

— Добрый вечер, Ваше Высочество, — неглубокий реверанс с поклоном.

— А вот, наконец, и главная виновница торжества, — искренне улыбнулся цесаревич, кивком обозначая поклон. — Вета Аркадьевна, вы сегодня обворожительны, — сообщил он, поднося к губам мою руку. — Но где же ваш кавалер?

— Простите, но я не совсем понимаю, о ком Вы, — мягко проговорила я.

— О господине Ветрове, — растерянно пожал плечами цесаревич. — Я специально просил его составить вам пару и позаботиться о вас.

— Боюсь, госпожа Чалова уже устала от моей заботы, и пожелала хоть немного от неё отдохнуть, — практически над головой прозвучал знакомый голос с не менее знакомыми ехидными интонациями. А я порадовалась, что нервы у меня крепкие, и неожиданное появление ротмистра за спиной не заставило меня несолидно шарахнуться. Но очень сильно захотелось как-нибудь мелко отомстить.

— Игорь Владимирович, как вам не стыдно так мучить княгиню! — Одержимого наследник престола встретил буквально сияющей улыбкой и тёплым рукопожатием. Похоже, он не просто знал этого гостя, а знал его хорошо, и очень хорошо к нему относился.

— Стыдно, Ваше Высочество, — губы ротмистра сложились в хорошо знакомую ухмылку. — Поэтому я и не стал настаивать.

Они обменялись ещё несколькими малозначительными фразами, а я получила возможность увидеть Одержимого в ином амплуа. С одной стороны, он практически не изменился; разве что парадный чёрный кавалерийский мундир придавал и без того внушительной фигуре мужчины чего-то зловещего. Да и выражение лица в целом было привычным, вот только на великого князя Ветров смотрел... странно. Не со своим обычным ехидством, и даже не заискивающе, чего тоже теоретически можно было ожидать; тепло и снисходительно, как на любимого ученика или племянника, пока ещё слишком юного, чтобы вызывать полноценное уважение, но вполне достойного одобрения и искренней похвалы. Более того, цесаревич вполне соответствовал отведённой для него роли, явно относясь к Одержимому с большим уважением и даже восхищением.

Похоже, биография Ветрова на практике оказывается ещё интереснее, чем можно было ожидать. Но зато теперь хотя бы ясно, почему цесаревич для этой миссии выбрал именно его: благодаря личному знакомству.

— Вета Аркадьевна, я понимаю, с Одержимыми с непривычки действительно трудно, а я ещё своевольно обрёк вас на общество самого одержимого из них всех, но... скромная личная просьба: всё же составьте компанию господину Ветрову на этот вечер, — с виноватой улыбкой обратился ко мне великий князь. — Боюсь, иначе он просто забьётся в какой-нибудь угол, и мне будет ужасно неловко, что я пригласил его и вот так бросил.

— Только ради вас, Ваше Высочество, — с умеренно кокетливой улыбкой поклонилась я. Наследнику престола в скромных просьбах не отказывают. Особенно — личных.

— Со своей стороны обещаю, господин гвардии ротмистр будет вести себя прилично, — с чуть насмешливой угрозой добавил великий князь и, кивком извинившись, пошёл встречать других гостей, оставив нас вдвоём. Забавное ощущение; вокруг полно знакомых лиц, потому что большинство присутствующих — мои коллеги, но монументальная фигура Одержимого рядом напрочь отбивала у них желание поздороваться.

— Я же говорил, — не смог промолчать Ветров.

— Не ожидала, что вы так близко знакомы с наследником. Впрочем, это кое-что объясняет, — задумчиво проговорила я, легко и уже привычно выдерживая тяжёлый взгляд Одержимого.

— А я не ожидал, что ты ещё и княгиня. Это тоже кое-что объясняет, — насмешливо передразнил собеседник.

— Это есть в моём личном деле, где-то сразу после имени и возраста. И пробелов под грифом "совершенно секретно" там значительно меньше, чем у вас, — пожав плечами, спокойно ответила я.

Не оправдываться же перед ним, в самом деле. Тем более, это было просто красивое слово, не несущее никакой смысловой нагрузки. Титул пожаловали отцу за заслуги перед Империей, вместе с фельдмаршальским жезлом и пенсией. Символ нескольких прошедших войн надо было аккуратно и с максимальным почтением убрать с глаз долой: Государь должен думать о политике и будущем страны, а не о душевном комфорте отдельных людей. Я всё это прекрасно понимала, и не держала на Императора обиды даже в глубине души, но никогда не любила лишних напоминаний о почётной отставке отца, погубившей его. А перешедший мне по наследству титул был как раз таким напоминанием: именно смерть отца сделала меня из княжны княгиней.

По возможности титулы, согласно традиции, старались передавать по прямой мужской линии, но в конце концов всё упиралось в волю самого дворянина. Если он считал дочь более достойной, вполне мог отразить это в завещании. А у генерала-фельдмаршала Чалова вообще не было других родственников, не то что детей.

— Не имею привычки копаться в чужой жизни. А ты, стало быть, с моей биографией ознакомилась? — язвительно уточнил он. — И как?

— Полностью соответствует моим личным наблюдениям. Правда, ваша избирательная вежливость там не указана, — всё тем же ровным тоном парировала я. Ухмылка Ветрова приобрела угрожающе-хищный оттенок, но высказаться он не успел: всеобщее внимание привлёк наследник, вновь подошедший ближе к нам.

— Дамы и господа, прошу минуточку внимания! Я бы хотел начать этот небольшой дружеский вечер с приятного, а именно — высказать своё восхищение и уважение прекрасной мужественной женщине, на чьи хрупкие плечи я так бесцеремонно взваливаю тяжёлую ношу, оказавшуюся не по силам многим мужчинам: Её Светлости Вете Аркадьевне Чаловой. Мне почему-то кажется, что она единственная способна решить эту сложную важную задачу и найти общий язык с такими загадочными и необычными существами, как вары. Считайте это интуицией. Ну, а если предчувствия окажутся ошибочными, я очень надеюсь, что моя самонадеянность не будет стоить Империи столь ценного специалиста и очаровательной женщины, и господин гвардии ротмистр Ветров сумеет её защитить и спасти. Игорь Владимирович, я также очень на вас рассчитываю, — прижав ладонь к груди, с жаром проговорил наследник и несколько раз хлопнул в ладоши. Короткие сдержанные аплодисменты Одержимый встретил совершенно зверской гримасой, очень мрачно и неодобрительно глядя на цесаревича, а я — всё той же вежливой сдержанной улыбкой. — Дамы и господа, вальс! — кажется, великий князь понял по лицу ротмистра гораздо больше, чем все остальные, заметно стушевался и поспешил сгладить неловкость.

Ах да, об этой маленькой невинной слабости цесаревича я постоянно забывала: Владимир Алексеевич очень любил танцевать. Честно говоря, эту его склонность я вполне разделяла, и даже на какое-то мгновение обрадовалась. До тех пор, пока меня не вернул в реальность кажется ещё более раздражённый, а то и вовсе — откровенно злой Ветров.

— Пошли, — мрачно буркнул он. Бросив на него взгляд, я глубоко вздохнула и вложила свою руку в ладонь мужчины, затянутую в белую перчатку. Морально была готова к чему угодно, вплоть до бесцеремонного рывка и утаскивания меня в тот самый тёмный угол, помянутый наследником.

Однако Ветрову удалось меня удивить. Не тем фактом, что он умел танцевать, — в конце концов, это входило в обязательную программу обучения молодых офицеров, — а тем, что явно собирался это делать. Правда, с таким видом, как будто ему это не то что не нравится, но причиняет вполне физическую муку. А потом зазвучала музыка, и всё остальное отошло на второй план.

Я люблю танцевать. Наверное, отсутствие подобной возможности — единственное, что расстраивает меня в недостатке времени на светскую жизнь. Не знаю, почему, но из всех искусств именно танцы давались мне легче всего и доставляли самое большое удовольствие. Может быть, потому, что я люблю свою работу, а танец — это тоже своего рода разговор? Честный и гораздо более откровенный, чем это возможно на словах, разговор двух человек.

Насколько трудно было разговаривать с Одержимым, настолько легко с ним оказалось танцевать. Уже через несколько мгновений я сумела полностью расслабиться, довериться рукам партнёра и его чувству музыки: и то, и другое было безупречно. Сильный, спокойный, уверенный, надёжный, бережно направляющий и поддерживающий. Фигуры сменяли друг друга, бордо и позолота отделки стен кружились вокруг, бликами сотен огней дробясь в зеркалах. Паркет под ногами не то что не скользил — даже как будто слегка пружинил, делая шаги лёгкими, летящими.

Должно быть, мы очень эффектно смотрелись со стороны: высокий статный офицер и кажущаяся в его руках ещё более невесомой и хрупкой женщина.

Музыка закончилась, танцующие раскланялись друг перед другом. Ветров был всё так же мрачен, как и в начале танца, только уже не зол, а, скорее, задумчив и сосредоточен. Он даже сумел промолчать и не испортить мне настроение каким-нибудь собственным комментарием.

В итоге вечер прошёл даже лучше, чем я могла надеяться. Много танцевали, много смеялись (особенно благодаря наследнику и нескольким молодым офицерам, видимо, его друзьям), да и вообще атмосфера царила весьма непринуждённая. Одержимый оказался предсказуемо плохим кавалером, но по крайней мере в основном молчал, чему я только радовалась и, несмотря на просьбу цесаревича, бороться с чем даже не пыталась. К моему удовольствию, мы очень быстро оказались втянуты в ту самую молодую жизнерадостную компанию (я догадывалась, что за это стоило поблагодарить хозяина приёма), и маячить тенью в углу Одержимому не удалось. Но зато не пришлось больше танцевать: кажется, он совершенно не горел желанием это делать, и тоже был благодарен цесаревичу за своевременно исправленную оплошность с попыткой поручить нас заботам друг друга.

Нашлось время и на то, чтобы обсудить дела. Великий князь живо интересовался ходом подготовки, искренне желал успехов и велел беречь себя. Удалось побеседовать и с графом Веселовым, моим предшественником, потерпевшим с варами неудачу. Этот пожилой умный мужчина специализировался на гуманоидах нечеловеческого происхождения, и провал с плащами вызывал в нём чувство глубокой досады. Правда, мне он краха не предрекал, а, наоборот, наказывал "расковырять этот орешек".

В конце вечера Ветров вызвался проводить меня, и тут я уже не стала возражать. Хотя высказано это было в привычном приказном тоне и с таким видом, будто я чем-то очень сильно перед Одержимым провинилась.

Не пожалела уже хотя бы потому, что с этим провожатым я не рисковала заблудиться и забрести не туда: во дворце мужчина ориентировался удивительно уверенно.

— Вы очень хорошо танцуете, — решила я всё-таки попытаться завязать разговор. Ротмистр шагал совершенно бесшумно, и тишина, нарушаемая только стуком моих каблуков, сейчас почему-то раздражала. Очень хотелось спросить про неожиданно всплывшее знакомство Одержимого с наследником престола, но я догадывалась, какой ответ получу, поэтому предпочла более нейтральную тему.

— Дурное дело не хитрое, — поморщился он.

— Не скажите, здесь, как и везде, нужен либо талант, либо долгие тренировки, — мягко возразила я.

— Бесполезное и совершенно бессмысленное занятие, — огрызнулся он.

— А гадости вы говорите исключительно с великим смыслом? — уточнила я, не удержавшись от сокрушённого вздоха.

— Не хочешь слышать гадостей — не говори глупостей! — не глядя в мою сторону, буркнул ротмистр. Пришлось внять совету и замолчать: неловкая тишина в самом деле была предпочтительней брюзжания Ветрова.

Право, некоторым людям Бог даровал речь совершенно напрасно.

До ожидающего наёмного аэролёта мы добрались быстро. Мужчина помог мне забраться внутрь (вернее, почти впихнул, но, отдать ему должное, довольно аккуратно), сел сам, и машина поднялась в воздух. Видимо, решил проконтролировать, что я доберусь до дома.

Полёт, как и весь остальной путь, прошёл в тяжёлом молчании. Одержимый в той же манере помог мне выбраться наружу — приподняв за талию, аккуратно вынул и поставил на мощёную дорожку, — а сам вернулся в аэролёт. "Доброй ночи" я уже привычно желала его спине.

Оставшиеся три дня до старта дипломатической миссии прошли достаточно сумбурно, но плодотворно. Окончательно утряслись все формальности, вары подтвердили готовность принять новую делегацию. Для чистоты эксперимента меня решили отправить на другую планету на противоположном конце сектора, обжитого этим видом. Кроме того, была проведена соответствующая медицинская подготовка организма, а именно — вживлены кислородные фильтры, потому что на планете назначения при гравитации выше земной этого газа в атмосфере было значительно больше.

Окончательно решили вопрос с одеждой; и для меня, и для моего спутника были изготовлены комбинезоны, аналогичные тем, которые носили сами вары. Ну и, конечно, плащи. В принципе, при учёте плащей можно было обойтись привычными вещами, но я на всякий случай решила исключить и этот фактор. Было непривычно, — я не любила брюки, и не носила их уже очень давно, — но это было меньшее из зол.

Что касается зла большего, а именно — Ветрова, он в эти дни вёл себя ещё более странно, чем прежде. Появлялся внезапно и непредсказуемо, точно так же уходил, был ужасно рассеян, ещё более раздражителен, чем раньше, на вопросы отвечал невпопад или вовсе огрызался, но всё больше молчал.

Во избежание излишней шумихи, отправка предполагалась из здания Департамента. Проводить нас прибыл цесаревич, начальник Департамента — канцлер Империи его высокопревосходительство граф Николай Петрович Ивлев, и очень худой болезненного вида немолодой Одержимый, кажется — командир Ветрова, судя по мундиру состоящий в чине генерал-майора. Они встретили меня в кабинете всё ещё находящегося на другом конце Империи Аристова, наследник престола лично успокоил, что всё готово, и мы вчетвером спустились на нужный ярус.

Специально для таких путешествий на нижних уровнях была выделена отдельная просторная комната без окон. Несмотря на то, что на сырое зловещее подземелье она не походила, и даже была отделана жизнерадостным светлым песчаником, почти полное отсутствие освещения (единственный слабый светильник был вмонтирован в пол посередине) делало её очень неуютной.

Ветров и сравнительно небольшая сумка с подготовленными для нас вещами уже ожидали посреди комнаты перемещений. Если в прошлый раз мне от здешнего антуража было просто не по себе, то теперь — стало откровенно жутко. Одинокая фигура ротмистра в глухом плаще до пола окончательно отбивала желание куда-то отправляться, даром что я со стороны выглядела не лучше.

Великий князь наказал беречь себя, канцлер — грозно подкручивая ус, сообщил, что "на нас вся надежда" и велел её оправдать, а незнакомый Одержимый напутствовал тихим и на мой вкус не слишком оптимистичным "тёмной дороги", после чего мы остались вдвоём. Я поспешила подойти ближе к единственному источнику освещения и своему спутнику.

— Почему здесь так темно? — спросила я в попытке нарушить пугающую тишину. Вот только стало ещё жутче: голос в просторной пустой комнате отдавался эхом, от которого по спине пробегал холодок.

— Потому что они живут в темноте, — ровно проговорил Одержимый, глядя куда-то прямо перед собой.

— Кто — они? — дрогнувшим голосом уточнила я.

— Тени. Души. Сущности. Они, — коротко отрывисто ответил он, отбрасывая полы плаща за плечи. — Иди сюда.

Я замешкалась: куда идти, если я и так стояла от него на расстоянии вытянутой руки? Правда, спросить не успела. Одержимый не стал ждать, вместо этого левой рукой ухватил меня за плечо, рывком придвинул к себе, обнимая за талию и крепко прижимая.

— Я — говорю, ты — выполняешь. Сразу, — рыкнул он. Я задохнулась от возмущения, упираясь в его грудь обеими ладонями, но высказаться вслух не успела. К счастью, потому что в следующий момент уже сама попыталась плотнее вжаться в мужчину и сквозь свой плащ и его комбинезон вцепиться в него теми же руками, которыми до сих пор старалась оттолкнуть.

Тени вокруг взвились вихрем, порывом ветра закручивая наши плащи, мельтеша вокруг лампы огромными бесформенными кляксами. Как тень может колыхать ткань, я в тот момент не задумывалась: была занята попытками выпростать руки из-под ткани плаща. Вскоре у меня это получилось, и я, обхватив Одержимого за пояс, изо всех сил к нему прижалась.

На приличия мне в тот момент было плевать. Главное, Ветров знал, что происходит, явно не боялся и... был знакомым, привычным, понятным. Он что-то невнятно хмыкнул себе под нос и, на мгновение разжав руку, накинул на меня полу своего плаща и вновь обнял, укутывая. И за это простое движение я была, кажется, готова простить ему всю грубость, наглость и бесцеремонность. Очень хотелось целиком спрятаться к нему под локоть и попытаться убедить себя, что вокруг ничего не происходит, но я волевым усилием заставила себя отогнать трусливые мысли и, прижавшись щекой к груди мужчины, наблюдала за происходящим.

— Не бойся, не тронут, — уверенно проговорил Одержимый. А тени на мгновение замерли, после чего дождём рухнули вниз, и рядом с нами с пола поднялось... нечто. Наверное, тот самый невиданный зверь, нез. Странная расплывчатая фигура, общими очертаниями смутно похожая на лошадь. Вот только морда сужалась совершенно по-птичьи, как будто заканчивалась клювом. А ещё среди этого мрака тусклыми угольками поблёскивали глаза, просвечивая сквозь тело.

Ветров протянул к твари ладонь, и та по-кошачьи боднула её мордой, напрашиваясь на ласку. Рука мужчины на мгновение окуталась расплывчатым тёмным облачком, и он тихо усмехнулся себе под нос.

— Они очень опасны? — уточнила я. Первый инстинктивный страх к этому моменту схлынул, и я сумела взять себя в руки. Достаточно было просто убедить себя, что ничего потустороннего в этом незе нет; просто ещё одна необычная форма жизни. Мало ли странного в этой Вселенной?

— Сейчас — нет. Главное, держись рядом. Можешь даже погладить, — со смешком разрешил он.

— Благодарю, но я лучше воздержусь, — вежливо ответила я.

Успокоить-то я себя успокоила, но никакой необходимости в подобных контактах не видела. И мужчину на всякий случай продолжала обнимать, хотя хватку ослабила. Странно, но на эту тему Ветров не язвил.

Стыдно мне за свой страх не стало ни на секунду. В конце концов, я не контактёр, а дипломат, и когда я сталкиваюсь с представителями иных видов, я обладаю о них хоть какой-то информацией и как минимум морально готова к этой встрече. Прежде, чем с кем-то о чём-то договариваться, надо хотя бы примерно понять, о чём. Сейчас же... Всё это походило на какие-то старые страшные сказки, а мужчина представлял собой единственный островок спокойствия.

— Тогда — поехали, путь неблизкий, — сообщил он, легко подхватывая меня на руки. В этот раз я про недопустимость подобного поведения заикаться не стала, решив не мешать своему спутнику делать его работу.

Мгновение, лёгкий рывок вверх — и Одержимый вполне уверенно сидит верхом на незе, устраивая меня перед собой. Так что в итоге избежать физического контакта со скакуном не удалось, и я осторожно коснулась его холки. На ощупь тень была... Странная. Податливая, но упругая, как неплотно наполненный водой мешок. А рядом с её телом ощущалось лёгкое сопротивление, как будто пытаешься сблизить два слабых однополюсных магнита.

— А мужчин вы так же возите? — иронично уточнила я, поднимая на ротмистра взгляд.

— Вот ещё, на крупе потрясётся, — хмыкнул он и звонко цокнул языком, понукая "лошадь".

Нез прянул вперёд текучим кошачьим движением, мир вокруг дёрнулся, закручиваясь спиралью, пол и потолок несколько раз поменялись местами, и мы оказались... где-то ещё. Наверное, на дороге-между-мирами.

Это место выглядело совершенно сказочно. Такое ощущение, что нез бежал по окутанному лёгкой серебристой дымкой Млечному Пути — не галактике, а именно дороге, состоящей из искорок звёзд. Звёзды пружинили под мягкими лапами невиданного зверя, а иногда его когти высекали искры. Шаг его был мягкий как у иноходца и убаюкивающий.

Яркие звёздные огоньки медленно плавали и вокруг нас, больше похожие на светлячков. Они прихотливо менялись местами, собирались в хороводы и небольшие стайки. А ещё где-то на фоне, на границе слышимости, мне чудилась лёгкая и смутно знакомая музыка. Странное ощущение, когда кажется, что ещё пара секунд, и ты узнаешь мелодию, и удивишься, как сразу не распознала. Пара секунд проходит, но ничего не меняется — память оказывается бессильна.

— Какое необычное место, — тихо проговорила я. Голос звучал приглушённо и неуверенно, как будто звуки жались к нам и не хотели никуда уходить.

— Да уж, — озадаченно кашлянул Ветров.

— Что-то не так? — насторожилась я, переводя взгляд на него. В свете дороги его лицо было видно очень отчётливо, и на этом лице так же отчётливо читалось глубокое недоумение.

— Как сказать... Так или не так — не знаю, но я с подобным прежде не сталкивался, — неожиданно спокойно пояснил он, в этот раз не огрызнувшись коротким "не твоё дело". — У каждого Одержимого своя дорога, такая, какой мы её себе представляем в первый раз, и пассажир видит именно ту дорогу, которую мы ему показываем. А сейчас... Учитывая, что это не моя дорога, она может быть только твоей.

— Как это возможно? И чем это грозит? Я что, тоже становлюсь Одержимой?! — напряжённо уточнила я. А вот и причина разговорчивости мужчины: дело-то, оказывается, вполне "моё".

— Ничем не грозит. Это никак не сказывается ни на времени пути, ни на сути процесса, — просто картинка, которую воспринимает мозг. Вполне возможно, это его самозащита, чтобы не рехнуться, — видимо, решив начать с главного, ответил Ветров. — По последнему вопросу тоже не о чем беспокоиться. Это исключительно мужское заболевание, женщины не бывают Одержимыми. А как это возможно... Чёрт его знает!

— И долго нам так ехать? — осторожно уточнила я. От окружающей красоты, конечно, захватывало дух, но после высказанных Ветровым откровений стало очень неуютно.

— Долго, по субъективному времени — часов восемь-десять. Незы не нуждаются в отдыхе, так что — без остановок.

— А вы?

— А я привычный. Спи, здесь ничего не происходит и пейзаж совершенно не меняется.

Некоторое время мы помолчали. Сначала я пристально вглядывалась в окружающий странный мир, ожидая, что Одержимый ошибается, и вот-вот случится какая-нибудь неприятность. Дорога безмолвствовала, а парящие огоньки хоть и вносили некоторое разнообразие, но весьма незначительное. И я в конце концов была вынуждена признать правоту мужчины: любоваться окрестностями, несмотря на всю их необычность, действительно было скучно.

— А как выглядит ваша дорога-между-мирами? — полюбопытствовала я.

— Как дорога. Грунтовая дорога в осеннем тумане, — отозвался он.

Мерная поступь неза в самом деле убаюкивала, и я в конце концов расслабилась, устроив голову на плече мужчины. Было удивительно уютно сидеть вот так — в коконе плаща, в кольце его рук. Сейчас, как тогда в танце, он казался надёжным и уверенным, внушал безотчётное доверие. Наверное, потому что молчал.

Глава четвертая. Первые впечатления.


Сжатия и разрывы, новые спазмы и муки,



взгляд безупречно ленивый, предают дрожащие руки.



Вокруг погашенной лампы мечутся странные блики;



голос разума — слабый-слабый, тихий-тихий.



"Flёur", песня "Сердце".


Спать я не собиралась, лишь прикрыла глаза, отвлекаясь от мельтешения светлячков, — а в следующее мгновение очнулась от лёгкой встряски.

— Прибываем, — сообщил Одержимый. Я выпрямилась, растирая лицо и затёкшую шею и пытаясь размять спину.

— Как я умудрилась заснуть? — растерянно пробормотала я. Вопрос был риторический и задан себе под нос, но на него неожиданно ответили.

— Нормальная реакция. Мозгу проще отключить сознательное восприятие действительности, нахождение здесь для него слишком неестественно.

Хотелось задать ещё пару сотен вопросов, но я поспешила отогнать несвоевременные мысли и сосредоточиться на предстоящей встрече. Для чего первым делом надо было поправить плащ; не хотелось бы провалить всю миссию в первый же момент, да ещё так глупо.

Моему примеру последовал и Ветров, и вскоре сидеть стало уже не так удобно, как раньше. Но через несколько секунд всё это потеряло смысл, потому что мы прибыли.

Финиш оказался ещё более неожиданным, чем старт. Мир вокруг несколько раз быстро кувыркнулся через голову, вызывая головокружение и тошноту, порыв ветра дёрнул полы плаща. Странный парадокс восприятия: тело не ощутило никаких изменений, а разуму почудилась резкая остановка. Наверное, если бы не надёжная опора в лице Одержимого, я непременно упала бы, спутав реальность с вымыслом. Неза рядом не было, да и вообще ничто не напоминало о путешествии по дороге-между-мирами.

Моё внимание привлёк звонкий щелчок, который у варов соответствовал нашему междометию "эй!", и я поспешила сосредоточиться на настоящих событиях, а не прошедших. И первым делом мягко, но настойчиво попыталась вывернуться из объятий почему-то не спешившего выпускать меня мужчины. Одержимый на пару мгновений замешкался, но руки убрал. А я с интересом огляделась, добрым словом поминая создателей моего плаща, изнутри почти прозрачного и позволяющего свободно ориентироваться в окружающем пространстве.

Я смотрела голограммы с видами планет и строений, созданными варами, но сейчас отчётливо понимала, что это была бледная тень реальности. Довольно просторная комната имела необычную с нашей точки зрения форму. Здесь не было ни одной прямой грани и острого стыка; сферическая поверхность, образующая стены и потолок, внизу закруглялась и плавно переходила в неглубокую вогнутую тарелку пола. Отдельного упоминания был достоин и цвет: насыщенная тёмная зелень вершины купола плавно перетекала в солнечную желтизну центральной части пола через яркие, сочные оттенки настолько плавным градиентом, что взгляду было не за что зацепиться.

И я сообразила, что именно это напрягает больше всего: отсутствие "блестящих" точек. Неявные границы совмещения поверхностей и цветов делали очертания расплывчатыми, и вся комната казалась сплошным оптическим обманом. Это ощущение только усиливалось отсутствием видимых источников света; то ли светился сам воздух, то ли стены. Не более реальным, чем его окружение, выглядел и встречающий нас вар в своём тускло-сером плаще, мерцающем в рассеянном свете как срез авантюрина или свежий снег ясной морозной ночью.

— Рад приветствовать говорящих, — первым нарушил тишину местный.

Язык у них был очень простой для понимания и запоминания, даже почти примитивный. Никаких родов, падежей, склонений и спряжений, слова не меняли свою форму, три простых времени — настоящее, прошлое и предполагаемое, причём последние два образовывались от первого добавлением дополнительных слов, которые можно было перевести как "был" и "буду". А вот произношение на наш взгляд было сложным, череда шипящих и цокающих звуков при почти полном отсутствии гласных. Челюсть и гортань у варов были очень похожи на человеческие, как и прочие части организма, но в строении имелись и отличия, определяющие эту самую сложность произношения.

С другой стороны, им разговаривать на нашем языке тоже было непросто, не говоря уже о том, что некоторые его аспекты они просто не понимали; как, например, те самые рода. У них вообще в языке отсутствовали понятия "мужчины" и "женщины", что странно, поскольку сами палачи были такими же двуполыми млекопитающими, как люди.

— Рад приветствовать говорящего, — осторожно ответила я, радуясь, что у меня была возможность потренироваться в этом странном языке. Получилось не идеально, но, насколько я могла судить, вполне правильно, хотя встречающий отчего-то на несколько мгновений завис, задумавшись. И я пожалела, — подозреваю, не последний раз, — о существовании этих дурацких плащей, потому что из-за одежды невозможно было следить за мимикой и реакциями собеседника.

— Следовать за я отдыхать, — в конце концов решил он. Теперь замешкалась уже я, пытаясь сообразить, как правильно попросить его прихватить наши вещи. Мы-то гравитонными полями управлять не умели, а высовывать из-под плащей части тела инструкция запрещала наистрожайше, потому что это всегда заканчивалось плачевно. Но Одержимый умудрился просто и изящно выкрутиться из ситуации: накрыв полой плаща, подобрал сумку. Плащ, правда, теперь странно топорщился, но это никаких вопросов и нареканий у провожатого не вызвало.

— И что, эти капюшонники вообще никогда свои тряпки не снимают? — уже на родном языке мрачно уточнил у меня Ветров, пока мы шли по залу.

— Неизвестно, но, мне кажется, иногда всё-таки снимают. Конечно, всякие процедуры вроде мытья или даже размножения можно исхитриться и провернуть так, но в это слабо верится. И зачем им в таком случае комбинезоны под плащами? — с сомнением ответила я. — Может, это просто допустимо только в очень ограниченном кругу лиц. Ну, как у нас раздеваться донага. А публичная демонстрация настолько неприлична, что за это сразу убивают на месте, — я пожала плечами. Версий, объясняющих поведение варов, были тысячи, вот только подтвердить или опровергнуть ни одну из них сами инородцы не хотели: всё это также были "не темы для разговоров". — Во всяком случае, по отзывам наших предшественников, в личных покоях они спокойно ходили без плащей, и это никак не каралось.

— Ты меня утешила, — хмыкнул он.

Дальнейший путь мы проделали в молчании. Лично я была слишком поглощена окружающими видами, а Одержимый... тоже, наверное, осматривался.

Дверь была реализована тоже очень необычно: материал стен по команде раздался в стороны, собираясь мягкими складками и открывая овальный проём. По короткому округлому коридору того же цвета, что и комната, мы прошли в небольшой шарик, очень похожий на мыльный пузырь — такой же радужно-прозрачный. От открывшегося вида захватило дух: оказывается, мы находились на огромной высоте. Здание, из которого мы вышли, напоминало большую детскую пирамидку или нитку бус, и состояло из нанизанных на единый стержень ярко-алых дисков разного размера, а тот ярус, который мы покидали, был по кругу облеплен похожими на наш пузырями. И был он далеко не самым верхним.

Пузырь отклеился и плавно двинулся куда-то среди тонкой паутины облаков, между сине-зелёной землёй и бирюзовым небом. Однородной поверхность внизу казалась только с высоты; на самом деле это был лес. Правда, состоял он из гигантских лишайников.

В небе вокруг хватало разнокалиберных радужных пузырей, летящих во всех направлениях. В некоторых можно было разглядеть по одному или двое палачей, в некоторых летели целые компании, но все без исключения — в неизменных плащах.

Разноцветные "гирлянды" тянулись к небу на весьма внушительных расстояниях друг от друга. При виде таких сочных и ярких цветов было высказано предположение, что вары как-то общаются с их помощью, но попытки выяснить это ни к чему не привели. Когда варам показывали различные цветные изображения, они задавали вопросы, что это за мир и где это находится, или уточняли, что нарисовано, то есть — имели представление о графическом отображении информации, хотя сами им не пользовались.

А внешняя окраска зданий скорее всего определяла их назначение: красными разных оттенков были всевозможные общественные, жилые — зелёными. Ещё изредка попадались синие, но людей туда не пускали, и назначение их оставалось неизвестным. Всевозможная автоматическая следящая аппаратура без комментариев и претензий уничтожалась на подходе, людей вежливо заворачивали. Резервным оставался вариант с заброской туда кого-то из Одержимых, но к нему пока не прибегали. Кто знает, как вары отреагируют на такую бесцеремонность!

Путь закончился возле светло-зелёной "высотки". Сопровождающий довёл нас до "квартиры" и, пожелав хорошего отдыха, удалился. Центральная комната отведённого нам жилья была ещё ярче предыдущей, с тёмно-красным потолком и ярко-синим полом с градиентом через фиолетовый. Здесь посередине тускло поблёскивала гладь небольшого бассейна.

— Наконец-то, — проворчал Ветров, с видимым удовольствием стаскивая с себя плащ и оглядываясь по сторонам. — И как здесь всё работает?

— На гравитонных воздействиях, — снимая капюшон, но не спеша полностью разоблачаться, невозмутимо пояснила я. — И эта информация, между прочим, содержалась в клыках, с которыми я предлагала вам ознакомиться. Видите ли, у варов...

— Да, я читал, что у них в мозгу есть отдельный орган где-то рядом с гипоталамусом, позволяющий управлять гравитонными полями. Тебе что, его вживили?

— Нет, — вздохнула я, подходя к стене и касаясь определённого участка. В ответ на моё прикосновение рядом открылась дверь уже знакомого вида. — У меня есть нейрочип, и он при наличии нужной программы позволяет распознавать магнитные метки, которыми промаркированы двери, ниши и прочие элементы обстановки. Вам тоже должны были её записать, — через плечо сообщила я, разглядывая выбранную комнату. Их здесь было всего три, наверняка полностью идентичных. — А гравитонные воздействия в таких мелочах вполне можно заменить механическими.

Спальня тоже была круглой, и примыкала к "гостиной" частью своей поверхности. Вары явно считали более комфортным с психологической точки зрения расположение не возле стены или лучше всего в углу, как люди, а строго посередине круга: кровать здесь также располагалась в центре комнаты, на этот раз — сине-зелёной. И сама кровать имела форму круга.

Судя по меткам, в стенах имелись ниши для вещей и отдельное помещения для реализации санитарно-гигиенических потребностей.

— Интересная у них планировка, — хмыкнул над моим плечом Одержимый. А я не то что не вздрогнула, даже не удивилась. Видимо, привыкла. — И когда с нами начнут разговаривать?

— Завтра, — я пожала плечами. — В этом отношении они на нас похожи, их ритм жизни тоже цикличен, и цикл этот на четыре часа короче земных суток.

— А кормить нас будут?

— С этим сложнее, но вроде бы они достаточно нас изучили. На особенные деликатесы рассчитывать не стоит, но это по крайней мере точно съедобно, — для подтверждения своих слов практикой я подошла к одной из ниш в стене, промаркированной как "пища". Внутри обнаружился прозрачный сосуд в форме усечённой с двух противоположных сторон сферы (и откуда у варов такая нездоровая склонность к подобной форме?), наполненный однородной зеленоватой массой.

— Что это? — озадаченно уточнил мужчина.

— Корм человеческий, — я пожала плечами, позволив себе лёгкую усмешку. Принюхалась; содержимое колбы имело едва уловимый травянистый запах. Да и вкус, как я не поленилась проверить, мало отличался. — Похоже на чуть загустевший берёзовый сок, — я протянула сосуд мужчине. Тот посмотрел на меня, как на умалишённую, но я сохраняла каменное выражение лица. Интересно, чем Ветров занимался всё то время, которое было отведено ему для изучения материалов по варам? Остаётся надеяться, в случае опасности он точно будет знать, что делать.

— Ты издеваешься? — мрачно уточнил ротмистр, всё-таки отхлебнув жижи из колбы.

— Игорь Владимирович, вы вообще хоть что-нибудь читали из той информации, которую я вам давала? — вздохнула я. — Нет, я не издеваюсь, всё время пребывания здесь нам действительно предстоит питаться вот этим коктейлем. Наши учёные проводили исследования, это идеально сбалансированный питательный раствор, который великолепно усваивается, позволяет поддерживать силы и при этом не вызывает никаких негативных последствий. Чем вы занимались все эти две недели?

— Настройкой! — огрызнулся он. — У тебя — своя работа, у меня — своя, мне не до этого было. То есть, пока ты не разберёшься с плащами, нам предстоит не только таскать эти идиотские неудобные тряпки, но и питаться витаминным бульоном? — уточнил мужчина с очень угрюмым видом. — Скажи мне, что у тебя есть хоть какие-то идеи, с чего начать!

— Есть, — сообщила я даже прежде, чем успела вдуматься в суть вопроса. Отвечать настолько недовольному Одержимому отрицательно я бы поостереглась в любом случае, — кто знает, как он отреагирует! — но по счастью именно сейчас у меня действительно была пара мыслей на тему "с чего начать".

Как гласит расхожая фраза, "не знаешь, с чего начать, начни с начала". Вот этим я и собиралась заняться: попытаться узнать истоки цивилизации варов. Вряд ли это могло дать хоть что-то, кроме привычного ответа "не тема для разговора", но один вопрос, почему-то никем до меня не заданный, был. На какой именно из обжитых планет зародился этот вид?

Миры плащи выбирали "земного" типа, и для жизни им тоже нужен был кислород, да и общая близость с людьми заставляла строить определённые предположения. Но мне, как и прочим исследователям, не давало покоя это их гравитонное воздействие на окружающий мир. Одно дело, если бы это воздействие осуществлялось посредством изобретённых приборов; но когда оно является способностью организма, подобное не может возникнуть на ровном месте.

В эволюционной теории до сих пор имелась масса пробелов, но одно было неоспоримо: ни один орган не возникает просто так, у каждого есть своя функция. Может быть, надобность в ней уже отпала, и признак давно стал рудиментарным, но его появление всегда имело своё логичное объяснение.

Впрочем, я предполагала, почему этот вопрос до сих пор никто не пытался задать. Просто назначение данного участка мозга варов наши биологи сумели определить совсем недавно, когда граф Веселов уже восемь лет как покинул их планету, а постоянных контактов с плащами никто не поддерживал. Где исследователи брали подопытный материал, я не знала, но догадывалась: на свалке. К своим мертвецам плащи относились не то что безразлично, а даже с отвращением, как к особенно мерзкому мусору, и утилизировали их безо всякого почтения. Так что, наверное, они не слишком возражали, если люди попросили парочку мёртвых тел для изучения.

— Это не может не радовать, — вздохнул мужчина, ещё отпивая зеленоватой питательной жидкости.

— Извините за бестактный вопрос, но неужели при вашей биографии подобные мелочи вроде пищи могут иметь значение? — осторожно уточнила я, направляясь вдоль стены к санитарному блоку.

— При моей биографии и в моём возрасте подобные мелочи начинаешь особенно ценить, — насмешливо фыркнул мужчина, следуя за мной. — Нет, если надо, я могу и таблеточными концентратами питаться, но предпочёл бы обойтись без этого.

Вообще, сегодня он был хоть и ворчлив, но удивительно благодушен. Если сравнивать с прежним поведением, практически эталон обходительности. По крайней мере, отвечает на вопросы, а не огрызается. Интересно, у него просто хорошее настроение, или это явление имеет какое-то иное объяснение?

— Надеюсь, особенно надолго мы здесь не застрянем, — открывая дверцу, со вздохом печально проговорила я. Получилось очень искренне: я вдруг вспомнила о ещё одной очень неудобной особенности культуры варов.

— А это, я так понимаю, сортир? — хмыкнул Ветров, разглядывая небольшую пустую традиционно круглую комнатку, сходящуюся к центру воронкой.

— Вы удивительно проницательны, — медленно кивнула я. — В этом вопросе они, видимо, солидарны с нами, и тоже предпочитают уединяться, — пояснила я. — И еду почему-то выдают в личных комнатах, а не в общей, так что, вполне возможно, совместное питание им представляется неприличным.

— Но? — подбодрил меня Одержимый, потому что я на этом запнулась, опять окидывая комнату взглядом и отчаянно надеясь, что просто не заметила нужную метку.

— Моются они, видимо, все вместе, потому что именно для этого предназначен водоём в центре большой комнаты, — вздохнула я. Мужчина в ответ насмешливо фыркнул, кажется, без труда сообразив, что именно меня волнует.

— Да не буду я за тобой подглядывать, не дёргайся, — со смешком утешил он меня.

— Да, я помню, сомнительные прелести не интересуют, — поморщившись, отмахнулась я, забирая у него колбу с питательной смесью и делая несколько больших глотков. Не то чтобы меня действительно очень остро волновал этот вопрос, — в конце концов, нормы приличий за пределами определённого социума теряют своё значение, чему наглядным примером могла служить предполагаемая (потому что точно пока никто не знал) мораль варов, — но определённое чувство неловкости присутствовало.

Мужчина в ответ пожал плечами и с ленивой снисходительной усмешкой сообщил.

— Это не главное. Просто подглядывание за женским купанием отдаёт детским садом. Я уже не говорю о том, что подобный поступок, мягко говоря, не достоин офицера.

— А ваше прежнее поведение, стало быть, достойно? — не удержалась я от насмешки.

— И когда же я сделал что-то, порочащее честь мундира? — ехидно уточнил он, перегораживая собой дверной проём и почему-то не спеша уходить от разговора.

— То есть, хамство её не порочит? Странная у вас честь, — я поморщилась. Замечание, конечно, было не лишено смысла, потому что Ветров в самом деле в основном грозился на словах, и ни одной гадости не сделал. Но на мой взгляд неспособность следить за собственной речью мало отличалась от неспособности контролировать свои поступки. Кому как не мне знать, сколь многое порой способно решить слово.

— Её порочит ложь, предательство, чинопочитание, но никак не высказанная вслух правда, — с той же ехидной снисходительностью отозвался Одержимый.

— А ваше особое отношение к наследнику в этой связи чем стоит назвать? — всё-таки не удержалась я. Самодовольная ухмылка Ветрова откровенно раздражала и выводила из себя в гораздо большей степени, чем это было допустимо. А я-то наивно полагала, что успела к нему привыкнуть!

— А вот это уже не касается тебя никаким боком, — резко подавшись вперёд и угрожающе нависнув надо мной, процедил ротмистр и, развернувшись, стремительно вышел.

А я на несколько мгновений замерла, пытаясь понять, что это сейчас было, почему так резко изменилось настроение Одержимого от довольно простого и напрашивающегося вопроса, и почему вообще получился такой разговор? Да Бог с ним, с Ветровым; почему я себя так повела и разговаривала в таком тоне?! И единственный логичный вывод мне категорически не понравился.

Меня задело его пренебрежение. До сих пор я могла спокойно абстрагироваться от его слов, они не цепляли, а сейчас почему-то вывели из равновесия. И было жизненно необходимо что-то срочно решать с этой проблемой, потому что иначе жизнь моя в компании этого мужчины станет невыносимой. И это только последствия! А причины подобных изменений...

Есть старая пословица, что больнее всех может ударить тот, кого подпустишь ближе. Со мной это работало на сто процентов: стоило человеку переступить определённую грань, оказаться допущенным в "ближний круг", и его слова воспринимались совершенно иначе. Это не обязательно была очень высокая степень близости, а круг был достаточно широк и состоял из добрых двух десятков человек, зачастую не так уж хорошо знакомых. Скажем, Аристов был в их числе благодаря моему восхищению и уважению.

Но все эти люди, которые так или иначе имели на меня влияние, оказывали его очень аккуратно и тактично, и никакого дискомфорта такая эмоциональная близость мне не доставляла. Скажем так, они все были мне очень приятны и интересны, я ценила их общество и мнение вполне сознательно. Чем мне грозила "дружба" ротмистра, было боязно даже представить.

Предположения, как в этот круг умудрился попасть нахальный Ветров, у меня были. Во-первых, я действительно за последнее время очень привыкла к его компании. А, во-вторых, тот танец на приёме у наследника заставлял меня смотреть на мужчину по-новому, и никак не получалось вернуться к прежней неодобрительной отстранённости. Я слишком привыкла, что у окружающих людей, — именно людей, психологически отделённых для меня от всех остальных видов, — слова не расходятся с делом. Или расходятся, но в противоположном относительно Одержимого направлении. То есть, мне доводилось встречать людей, на словах обаятельных и благородных, а по факту — лицемерных ничтожеств. А вот так, чтобы на словах собеседник казался форменным мерзавцем, а когда дело доходило до поступков — вдруг проявлял достойнейшие качества, было впервые.

Во мне твёрдо засела убеждённость, что Одержимый был гораздо более честен в танце или на дороге-между-мирами. Даже не честен, а... всё это хамство тоже было правдой, но это больше походило на защиту или привычку, которой в экстренной ситуации мужчина с лёгкостью изменял. И как бороться с этим ощущением в те моменты, когда на сцену выходил хорошо знакомый язвительный нахал Ветров, я совершенно не представляла.

Волевым усилием я заставила себя отвлечься от размышлений о моём страже и сосредоточиться на более насущных вещах, а именно — на необходимости как следует выспаться. Почему-то в сон клонило немилосердно, будто я не проспала весь путь по дороге-между-мирами, а точно так же бодрствовала, как всадник. Наверное, побочные эффекты непривычного и неестественного состояния организма, впервые попавшего на эту дорогу. Хотя в первое моё путешествие ничего подобного не было; вероятно, тот Одержимый как-то экранировал эти воздействия. Неплохо было бы уточнить этот вопрос у Ветрова, но общаться с ним сейчас я категорически не желала.

При мысли о Ветрове вспомнилась ещё одна неприятная подробность. Все наши вещи были у него в сумке, и надеяться, что ротмистр сам догадается прямо сейчас выдать те, что предназначались мне, было глупо.

Сумку с вещами собирали не мы сами, а заведующая складом Департамента, Ольга Симкина, просто потому, что всё её содержимое было изготовлено для нас по спецзаказу по образу и подобию собственной одежды варов. Вплоть до отсутствия такого понятия, как "нижнее бельё", что лишний раз убедило меня в том, что эти обтягивающие комбинезоны выполняли у плащей аналогичную функцию.

Тот факт, что подобные случаи (когда дипломата полностью обеспечивали всей разрешённой одеждой и приборами) были отнюдь не единичны, и привёл к появлению при Департаменте Иностранных дел такого неожиданного подразделения, как склад. С Ольгой мы были хорошо знакомы, вполне могли считаться приятельницами, и я уговорила девушку в обход инструкций положить мне ещё один предмет одежды, не входящий ни в какие перечни: пижаму. В конце концов, кому какая разница, в каком виде я буду спать? И именно в этом была причина моей тоски об оставшихся у Ветрова вещах: без ночной рубашки мне было очень неуютно.

Правда, идти отвоёвывать у мужчины необходимый предмет одежды не было ни сил, ни желания. Осталось смириться с неприятной ситуацией и лечь спать как есть, в комбинезоне.

Кровати у варов тоже были довольно специфические. Ни одеял, ни подушек их конструкция не предусматривала: тело частично погружалось в однородную матово-белую массу. При этом голова неизменно оставалась на поверхности и по ощущениям покоилась на подушке, а всё остальное казалось замотанным в плотную вату. При этом положение тела и температура среды подбирались каким-то загадочным образом, обеспечивая максимальный комфорт. Сложно было привыкнуть к такому положению, и всё время казалось, что голова тоже вот-вот утонет; но постепенно удалось расслабиться и заснуть.

Проснулась я рано. Нейрочип подстроился под местные почти тридцатичасовые сутки и утверждал, что ещё не рассвело. Что вары на планетах по возможности ориентируются на местную длину светового дня и вообще являются дневными существами, было хорошо известно (хотя и странно, учитывая их склонность к закрытым от света помещениям, напоминающим глухие пещеры), в этом наш с ними ритм жизни также совпадал. Хотя им с их двадцатичасовым стандартом, наверное, здесь было ещё сложнее, чем нам.

Всевозможные предметы личной гигиены (к счастью, вполне человеческие) были в той же сумке, оставшейся у Ветрова, так что перед умыванием в любом случае стоило с ним пересечься. А ещё очень хотелось искупаться и переодеться, потому что после сна в комбинезоне я чувствовала себя ужасно грязной. Но об этом я пока старалась не думать.

Из комнаты я выходила, рассеянно размышляя, какую из двух оставшихся спален занял Одержимый, и пытаясь вспомнить, есть ли здесь какой-нибудь аналог вежливого стука в дверь. Но вопрос отпал сам собой: мужчина обнаружился в общей комнате. За тем самым занятием, о котором я старательно не думала. Даже как-то сумел разобраться с управлением местным водоёмом. И, в отличие от меня, он никаких нравственных терзаний не испытывал.

Я, честно говоря, не вполне понимала, как работает местный "душ"; наверное, всё на тех же гравитонных воздействиях. Но выглядело это не менее специфично, чем кровать. Вода собиралась в единый поток, столбом поднимавшийся кверху, на высоте трёх метров расходилась плоским куполом метров пяти в диаметре, и обрушивалась обратно в чашу пола. Наверное, так было устроено, чтобы обеспечить одновременное мытьё всех обитателей.

Готова была поклясться, что Ветров заметил меня в тот момент, как открылась дверь, даром что даже не смотрел в мою сторону. А я... в первое мгновение совершенно растерялась, запнувшись взглядом об обнажённую мужскую фигуру. Время для того, чтобы сразу извиниться и уйти, было безнадёжно упущено. И я замерла в проходе, чувствуя, как секунды неумолимо убегают, щёки мои начинают откровенно гореть от смущения, разумного выхода из положения не видно, да ещё явно вот-вот выскажется Одержимый, и тогда мне останется лишь провалиться на месте от стыда.

Решение нашлось спонтанно. Если хочешь изменить естественный и неизбежный ход вещей, надо ведь поступать неожиданно, да? Лучшим выходом, конечно, было бы спокойно присоединиться, но на такой поступок я была не способна. Поэтому оставалось искать спасение в том, что всегда давалось мне лучше всего — в разговоре.

— Забавная конструкция. Интересно, там, в середине, очень большое давление? И как вода очищается? — полюбопытствовала я, подходя к потоку воды метрах в полутора от мужчины и старательно не глядя в его сторону.

— Проверь сама, — со смешком предложил мне Одержимый.

— Обязательно. Как только вы отдадите мне мои вещи, — медленно кивнула я, подставляя ладони под струи, набирая полные пригоршни воды и умывая лицо в надежде избавиться от предательского жара. Как хорошо, что я не рыжая, и краснею не так явственно! — А почему вода такая холодная? Температура не регулируется?

— Регулируется, — отозвался ротмистр. — Вещи... Да, сейчас, — с этими словами он вышел из-под "душа", тряся головой, отфыркиваясь и отряхиваясь. На очередном его шаге капли воды вдруг остались висеть позади, повторяя очертаниями силуэт мужчины, и через пару мгновений осели на пол коротким дождиком. Прекратили циркулировать и основные потоки, водная гладь за пару мгновений выровнялась и замерла неподвижным зеркалом у моих ног.

Ветров невозмутимо прошёл в соседнюю с моей комнату и вернулся оттуда уже через пару минут, одетый и с ощутимо похудевшей сумкой в руках.

— Купайся. Когда закончишь, позови меня, — спокойно и вполне мирно проговорил он, ставя свою ношу на пол рядом со мной. Я медленно кивнула, продолжая изображать задумчивость, разглядывать озерцо и надеяться, что умывание хоть немного помогло вернуть щекам естественный цвет. При этом на мужчину я не смотрела старательно и очень упорно: точно знала, что если встречусь сейчас с ним взглядом, мгновенно вспыхну до корней волос, и очень долго ещё не смогу нормально общаться с этим человеком.

Повод для смущения у меня был гораздо более весомый, чем сама произошедшая неловкая сцена и общий вид офицера. Мне было стыдно за себя, за собственное поведение, за вот эту короткую заминку. За то, что повела себя не как положено приличной девушке из хорошей семьи, не опустила глаза, а... засмотрелась. Если обычно ротмистра можно было назвать внушительным, или в крайнем случае — эффектным мужчиной, то вот такой, обнажённый, он выглядел красиво.

Наверное, потому, что естественно. Если все мои знакомые люди, да и я сама в том числе, в одежде чувствовали себя спокойней, а без неё ощущали дискомфорт, в какой-то степени — беззащитность, то Одержимому, кажется, именно так было удобнее.

А самое страшное, стоило мне немного выйти из созерцательно-медитативного состояния, и увиденная картина вновь вставала перед глазами. Как струйки воды разбиваются о широкие плечи, рассыпаясь мелкими брызгами. Стекают по рукам, повторяя узор перевивающих их жил. Очерчивают рельеф мышц, путаются в жёстких чёрных волосах на груди, и сбегают дальше вниз...

Вновь активировала "душ" я машинально, и шагнула под потоки воды как была — в комбинезоне, с собранными в пучок волосами. От холодной воды перехватило дыхание, но в этот момент я была подобному очень рада. Так стыдно мне не было, наверное, никогда в жизни, а выкинуть Ветрова из головы всё никак не получалось.

В воде я, предварительно повысив её температуру до нужного уровня, полоскалась довольно долго, даже несмотря на то, что тем самым испытывала терпение Одержимого. Смутить меня сильнее было невозможно, поэтому — зачем дёргаться?

И уж не знаю, водные процедуры помогли или полученная возможность немного побыть наедине с собой, но я сумела взять себя в руки. Стыд перегорел, и я вновь начала воспринимать действительность с привычной критичностью. И Ветрова — в том числе. В конце концов, ничего столь уж возмутительного я не совершила. А тот факт, что мужчина показался мне физически привлекательным... если разобраться, это вполне естественно и совсем не удивительно.

Окончательно успокоившись и смыв с кожи неприятное ощущение, прилипшее к ней после сна в неудобной одежде, я прошла процедуру "сушки", натянула сменный комбинезон и отнесла вещи, не разбирая, к себе в комнату. После чего, решительно вздохнув, направилась к своему "соседу".

Звукоизоляция тут была слишком хорошая, чтобы можно было постучать, и никаких подходящих для этого приспособлений я так и не нашла. Ничего не оставалось, кроме как просто открыть дверь и, не заглядывая внутрь, позвать:

— Игорь Владимирович, я закончила.

— Заходи, — донеслось в ответ.

Одержимый сидел на краю кровати, почему-то не увязая в её поверхности. Меня он встретил отчего-то очень тяжёлым и недовольным взглядом. Правда, пока я раздумывала, чем опять могла вызвать неудовольствие мужчины, — неужели, правда — затянувшимися водными процедурами? — ответ нашёлся сам собой. Ветров поднялся, в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и мрачно процедил:

— Я тебе говорил уже, прекрати мне выкать, это чертовски раздражает!

— А меня раздражает ваша фамильярность, — ровно возразила я.

— Я в курсе, — усмехнулся он. Очень нехорошо усмехнулся; мстительно, угрожающе. Подошёл ещё ближе, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство и вынуждая задирать голову, чтобы продолжать смотреть ему в лицо. Ещё напрашивался вариант отступить или лучше вовсе покинуть комнату мужчины, но я интуитивно ощущала — это будет провал. Не тактическое отступление, а именно побег, и позволить себе в общении с этим человеком подобное просто не могла. Поэтому продолжала упрямо смотреть ему в глаза, не двигаясь с места. — Вот только ты с этим ничего поделать не можешь, а у меня есть варианты.

— Например? — уточнила я, вскинув брови. Почувствовала, как ладонь мужчины легла мне на талию, окончательно лишая возможности сбежать.

— То есть, ты предлагаешь сразу перейти к интересному? — со смешком уточнил он, костяшками пальцев свободной руки едва уловимо касаясь моего виска и обводя скулу. Было щекотно и почему-то почти страшно, хотя никакой явной угрозы я не чувствовала и, более того, была совершенно уверена, что Одержимый просто дурачится и испытывает моё терпение. Может быть, вчера подобное его поведение и выбило бы меня из колеи, но после утренних впечатлений смущаться я была временно не способна.

— Предлагаю, — невозмутимо кивнула я. — К работе. У меня её довольно много, а вы меня отвлекаете, — намеренно выделив голосом обращение, добавила я.

— По-хорошему, значит, не хочешь? — насмешливо хмыкнул он. Несколько секунд мы опять буравили друг друга взглядами, и на этот раз первой не выдержала уже я.

— Игорь Владимирович, что вам от меня надо? — уточнила с тяжёлым вздохом. — Я уже поняла, что ваше хамство — это обычный стиль поведения, и даже почти к нему привыкла. Вы ясно дали понять сразу, и даже пару раз подтвердили после, что как женщина я интересую вас в последнюю очередь. Так зачем вам это? Просто хочется, чтобы всё было по-вашему? Тогда вынуждена разочаровать, менять свои привычки в угоду вашим сиюминутным желаниям я не намерена. Так что давайте мы всё же вернёмся к делам. Чем скорее мы со всем разберёмся, тем раньше перестанем отравлять друг другу жизнь.

Ветров на мои слова не отреагировал никак, будто не услышал. Продолжал всё так же стоять, задумчиво ухмыляясь и пристально меня разглядывая. Потом улыбка приобрела хищно-предвкушающий оттенок, но как-то отреагировать на это я не успела. В следующее мгновение мужчина впился в мои губы поцелуем, одной рукой придерживая затылок, а второй — крепко прижимая к себе за талию.

В первый момент я совершенно растерялась, и даже не попыталась воспротивиться. Потом растерялась ещё больше, но уже от самого поцелуя: так меня прежде никто не целовал. Так увлечённо, жадно, почти грубо, отчаянно, будто это был не поцелуй, а что-то совсем другое, более значительное и важное. Так, должно быть, глотает воздух утопающий, в последний момент вырвавшийся из пучины.

Меня бросило в жар. Тело мужчины даже сквозь два слоя плотной ткани казалось горячим, а объятья были настолько крепкими, что стало тяжело дышать, и именно это меня в конце концов отрезвило. Я изо всех сил упёрлась ладонями ему в грудь, мотнула головой, вырываясь. К счастью, удерживать меня Одержимый не стал. Даже почему-то не стал перехватывать мою руку, влепившую ему пощёчину; хотя, наверное, мог. Более того, он как будто её не заметил, хотя била я от души, и ладонь от удара горела. Смотрел на меня с непонятным выражением в глазах и насмешливой ухмылкой, и молчал. Немая сцена продлилась пару секунд, не дольше. Когда Ветров быстро, будто машинально, облизал уголок губ, я поняла, что ещё несколько мгновений, и я сорвусь, устроив ему совершенно безобразный скандал. Выход оставался один: просто сделать вид, что ничего не случилось, и отвлечь себя работой.

— У вас десять секунд на сборы, — тщательно следя за интонацией, чтобы не сорваться на шипение и не цедить слова сквозь зубы, и выражением лица, чтобы не выказать ни смущения, ни раздражения, проговорила я и направилась к выходу. Надо было зайти к себе в комнату и забрать плащ, после чего — выйти наружу и позвать сопровождающего. Это тоже был известный факт: на выделенную делегации территорию местные не заходили принципиально. Что дополнительно подтверждало теорию о существовании некоего ближнего круга, в который допускались далеко не все.

— Упрямая, — с отчётливым одобрением в голосе потянул Одержимый. — Мне это нравится.

Я предпочла сделать вид, что ничего не слышала. Хватит с меня на сегодня Ветрова, да и не только на сегодня. Кажется, с таким стимулом, как возможность больше не видеть этого человека, я способна свернуть горы и вывернуть этих варов вместе с их плащами наизнанку.

Сейчас я, в пику вчерашнему, очень радовалась наличию плащей. Иногда отсутствие необходимости "держать лицо" здорово облегчает жизнь.

Губы после поцелуя горели, до сих пор ощущая его вкус. Горели щёки — не то от стыда, не то от возмущения. А ладонь так вообще почти болела, но здесь у меня было утешение: я очень надеялась, что след на щеке Одержимого продержится подольше и доставит ему побольше неприятностей. В конце концов, не может же этот мужчина быть совсем деревянным, должен хоть что-то ощущать! Но, с другой стороны, если судить по поведению и ощущениям в ладони, шансов на подобное было немного.

Ситуация раздражала невероятно. Наверное, потому, что я давно отучила себя от самообмана, и теперь отчётливо понимала: Ветров мне нравится. На самом примитивном, физиологическом уровне. В этом не было совершенно ничего удивительного; при всех недостатках воспитания и поведения, он обладал определённым обаянием, да и с точки зрения инстинктов и всё той же биохимии воспринимался... мужчиной. Во всех смыслах этого слова.

Смешно, но я даже догадывалась о причинах подобной собственной реакции. Определённо, не стоило так уж окончательно ставить крест на собственной личной жизни, погружаясь с головой в работу. Сколько прошло с момента моего расставания с Ником? Пять лет, больше?

Наверное, я даже не слишком возражала бы против некоторого сближения с этим человеком, пусть даже это была бы короткая и ни к чему не обязывающая интрижка, если бы не одно "но". Одержимый откровенно развлекался за мой счёт, играл и провоцировал. Им двигал не интерес, не симпатия, даже не желание, а азарт и, может быть, в меньшей степени — любопытство. А опускаться до того, чтобы стать чьим-то охотничьим трофеем... надеюсь, я никогда не начну ценить себя настолько низко.

Нескольких минут тяжёлой тишины, потраченных на ожидание проводника в коридоре возле выделенной нам "квартиры", мне вполне хватило, чтобы взять себя в руки и полностью настроиться на рабочий лад. Теперь я точно знала, что выбрала с Ветровым единственно правильный стиль поведения: холодная отстранённость, безразличие и сдержанность. Сейчас я уже досадовала на себя за ту пощёчину, следовало бы избегать любых проявлений эмоций. Но не настолько, чтобы начинать извиняться.

Для разговора нас сопроводили в другое здание, красное. Но к этому я была готова, это было в материалах по варам. Видимо, у них очень чётко были разграничены "рабочие" и "личные" вопросы и помещения.

— Я готов разговаривать, — сообщил сопровождающий, когда мы разместились в небольшой красно-фиолетовой комнате, из всей обстановки в которой присутствовал только одинокий диван, или, скорее, скамейка в форме кольца с узким проходом с одной стороны. Скамейка, впрочем, оказалась довольно мягкой и удобной. Мы с плащом присели друг напротив друга, а Ветров статуей замер в проходе.

— Какая планета являться вы родина? — задала я тот самый первый вопрос. Повисла пауза, — кажется, собеседник задумался, пытаясь понять, что я имею в виду, — и я попыталась уточнить. — Первая планета, где вы народ был родиться. Людей — Земля, а где находиться ваша?

Странно, но на этот вопрос вар начал отвечать, сочтя тему подходящей для разговора. Правда, некоторое время пришлось потратить на уточнение чисто технических тонкостей, связанных с согласованием человеческих и варских координат. Да и когда мы всё-таки привязали координаты друг к другу, поверить оказалось довольно сложно.

— Эта планета совсем другие условия жизнь, чем другие ваши миры, — ошарашенно проговорила я.

— Шицчс — суровый мир. Мы там теперь не жить. Просто память, — спокойно ответил вар. Я некоторое время помолчала, обдумывая информацию.

Та планета с непроизносимым названием, о которой он говорил, во всех наших классификаторах имела только порядковый номер в соответствии со своей звездой, и считалась необитаемой. Разреженная атмосфера, не защищающая от жёсткого ультрафиолета звезды, низкие температуры на поверхности, мизерное количество воды, да и та вся — под землёй. Растительный и животный мир тоже не блистал разнообразием; сложнее простейших и плесени там не было ничего, и поверить, что в подобном мире мог возникнуть такой высокоорганизованный вид, как вары, было чертовски трудно.

— Как ваш вид был появляться? — растерянно уточнила я.

— Как все, из молекул, — невнятно отозвался собеседник.

Почему-то на тему возникновения собственного вида он разговаривал спокойно, хотя я, честно говоря, ожидала, что это будет гораздо больше "тема не разговор", чем все остальные. Напротив, вар охотно давал пояснения, хотя особой ясности картине они в итоге не добавили. По всему выходило, что плащи в отличие от людей совершенно не интересовались, как и почему появился их вид, да и вопросами смысла жизни не терзались в принципе. Они просто жили, обеспечивая себе комфортное существование.

Насколько я поняла из объяснений вара, выживали они на той планете именно за счёт собственной способности создавать гравитонные поля: сгущали вокруг себя атмосферу, уплотняя её до комфортного состава. Объяснения подобного способа функционирования лично у меня появилось одно: изначально этот вид был кем-то создан, а не возник естественным путём. Причём создан весьма специфично, как будто некий исходный образец просто вписали в существующие условия, добавив необходимое для этого "устройство".

На вопрос о древности собственной цивилизации мой собеседник тоже ответил, и по примерным прикидкам получилось от семи до десяти тысяч лет того развития, о котором сохранились явные свидетельства. То есть — соизмеримо с более-менее известной человеческой историей, так что люди в появлении варов поучаствовать не могли. Во что тем не менее было сложно поверить при нашем с ними сходстве. Да и не только с ними...

На настоящий момент человечество имело контакты со ста двадцатью тремя разумными видами. Со многими, особенно с наиболее далёкими от нас по внешнему виду и по устройству разума, отношения находились на уровне "взаимного невмешательства". С некоторыми происходили перманентные военные стычки, но вялотекущие, не переходящие в полноценный конфликт; на настоящий момент Империя не вела крупных войн. А с некоторыми, напротив, отношения были весьма тёплыми и дружескими, и большинство из этих "друзей" являлись гуманоидами, то есть — существами с близким или примерно похожим строением организма.

Подобных "дальних родственников" было тридцать восемь, и сходство с некоторыми из них давно поставило учёных в тупик. Иначе, чем чей-то волей, — пусть не божественной, но неких сверхразвитых неуловимых предтеч, создавший всех этих существ и расселивших их по разным планетам, — объяснить всё это не получалось. И вары просто были ещё одним примером в этом длинном списке. Очень ярким примером.

Наша эволюционная теория трещала по швам с самого своего появления, и до сих пор в ней было очень много пробелов, вопросов и странностей. Очень многие верили в наличие некой условно-божественной воли, спровоцировавшей появление людей и подтолкнувшей их развитие в нужном направлении. Не в том старом библейском смысле, когда бог создал человека по своему подобию, а в более общем и тонком. Сейчас даже самые фанатичные религиозные деятели признавали эту книгу, как и прочие версии появления мира и человека, художественным преувеличением и попыткой древних осознать нечто, что их разум был не способен воспринять. Но даже с учётом всех дыр, странностей и парадоксов определённое зерно истины в тории эволюции было. В любом случае, люди (да и не только люди, все до сих пор знакомые виды) вписывались в свой родной мир гораздо лучше, чем вары в свой. И вот это известие о прародине плащей грозило стать ещё одним камнем на могиле стройной теории происхождения видов.

Возвращаясь к сути разговора, резко к разгадке всех тайн варов он меня не подтолкнул, но по крайней мере прояснил несколько моментов. Двадцатичасовой стандарт, гравитонные воздействия, щепетильное отношение к воде. Более того, у меня появилось стойкое ощущение, что информации в этих словах было гораздо больше, чем я сумела осознать, просто сейчас она никак не хотела формулироваться в связную мысль. Такое порой случалось, и рецепт борьбы с подобными состояниями был очень прост: отложить вопрос на потом, и вернуться к нему через некоторое время.

— Почему вы не интересоваться люди, земляне? Мы задавать вопросы, вы — нет, — полюбопытствовала я, меняя тему.

— Всё знать, что нужно.

— Что именно знать?

— Люди разговаривать обо всё. Люди не понимать — есть темы не разговор. Разговор — примитивно, люди только говорить — примитивно. Всё просто.

— Но как ещё с вами можно общаться?! Для чего темы, если не разговор? — со вздохом повторила я вопрос, который до меня был задан не один десяток раз.

— Темы не разговор, — как мне показалось, с удовлетворением проговорил собеседник. Видимо, считал мои вопросы лучшим подтверждением своих слов о примитивности людей.

— Скажите, и мы общаться иначе!

— Тема не разговор, — возразил он.

В общем-то, больше ничего интересного я от него за следующие несколько часов не узнала. Пыталась зайти с разных сторон, меняла слова и формулировки, но вар был непреклонен. Правда, удалось сделать ещё одно немаловажное наблюдение: нашлась важная с человеческой точки зрения тема, на которую плащи общались спокойно. История. Впрочем, учитывая их наплевательское отношение к вопросу собственного происхождения, это было не удивительно.

Да и то, история эта была очень избирательная. Вопросы расселения, обживания планет, примитивности и "скуки" войн — на всё это он отвечал спокойно. А вот стоило коснуться социального уклада, управления, — и это сразу становились "не темы для разговора".

В конце концов я не выдержала и попросилась "домой", подумать в спокойной обстановке. Окончательно стало ясно, что простым разговором тут не обойдёшься, а вот как выяснить их альтернативный и явно гораздо более "высокоуровневый" способ общения, я совершенно не представляла. Выручить здесь могла или случайность, или какая-то провокация, и это было очевидно. А поскольку случайность зависела не от нас, оставалось, опять же, обдумывать варианты.

Лучше всего было бы поставить их в такую ситуацию, когда они признали бы людей не такими уж и примитивными, и помощь бы понадобилась именно им. Но представить себе подобную ситуацию я не могла: слишком самодостаточной и развитой цивилизацией они представлялись.

Обратный путь мы проделали, опять же, в молчании, а вот стоило пересечь порог центральной комнаты, и Ветров, снимая плащ, нарушил тишину.

— Я правильно понял, что эти ребята считают нас примитивными именно потому, что мы пытаемся с ними разговаривать?

— Похоже, что так, — я развела руками, тоже стянула плащ и, медленно двигаясь в сторону собственной комнаты, начала его аккуратно складывать. — Пока я могу только подтвердить заключение Веселова, разговаривать с ними просто бесполезно.

— И что, мы теперь закругляемся и сваливаем домой? — вопросительно вскинул брови Ветров. Я остановилась в дверном проёме, а мужчина, скрестив руки на груди, замер на расстоянии вытянутой руки, пристально меня разглядывая. Странно, но никакой насмешки в нём сейчас не ощущалось. Кажется, ротмистр был полностью настроен на рабочий лад, и это не могло не радовать.

После утреннего душа и злосчастного поцелуя я чувствовала себя наедине с Одержимым довольно неловко. Не то чтобы боялась; сомнительно, что он в самом деле мог попытаться меня к чему-то принудить. Всё-таки, при всём хамстве, прямолинейности и дурных манерах, воспринимать его откровенной сволочью и мерзавцем у меня не получалось. Да, поцеловал без спроса, но когда я начала вырываться, отпустил тут же, даже не пытаясь удержать.

Скорее, я просто окончательно перестала понимать, что именно этот человек выкинет в следующее мгновение. Да и определённое смущение никуда не делось.

— Я не готова вот так сразу на ровном месте сдаться, — я качнула головой. — Мне кажется, выходом может стать только провокация. Мы должны заинтересовать варов, а не интересоваться ими. Что-то такое сделать, чтобы они сами начали искать к нам подход, чтобы мы вдруг стали им нужны. Вот только для чего бы мы могли им понадобиться, я пока не представляю.

— По-моему, проще взять одного за шкирку и устроить ему подробный допрос с пристрастием, — с неприязненной усмешкой сообщил Ветров.

— Даже не касаясь моральной стороны вопроса, как вы себе это представляете? — поморщилась я. — Во-первых, так мы можем спровоцировать серьёзный конфликт, за что нас с вами обоих, мягко говоря, не похвалят. Во-вторых, я не уверена, что подобные методы помогут. А, в-третьих, как вы себе это представляете? Мы же не умеем противостоять их оружию.

— Мы-то как раз умеем, — ухмыльнулся он, с явным удовольствием разглядывая удивлённое выражение моего лица. — А ты не знала? Впрочем, да, откуда. В общем, при необходимости Одержимые могут... игнорировать эти воздействия. Так что за техническую сторону вопроса можешь не беспокоиться. Да и по поводу жёстких методов дознания... у всех есть болевые точки, и если на них правильно нажимать, можно узнать всё, что угодно.

— И у вас тоже? — вырвалось у меня. Мужчина как-то странно усмехнулся, окинул меня задумчивым взглядом и пожал плечами.

— Пара найдётся. Возвращаясь к теме разговора, первый аргумент, пожалуй, единственный веский. Хотя я и сомневаюсь, что из-за одного исчезнувшего на заштатной планетке индивида они пойдут на такой шаг, как война. Но, впрочем, тут уже ты командуешь, — резюмировал он.

— Думаю, этот вариант мы оставим на крайний случай, а пока... надо как следует всё обдумать. До завтра, — вежливо кивнула я.

— До завтра, — неожиданно ответил он, — кажется, первый раз за время нашего знакомства, — и спокойно ушёл к себе.

А я, задумавшись, вошла в комнату и направилась к нише с питательным раствором. Правда, думалось мне сейчас совсем не о том, о чём стоило, а опять — об Одержимом. Точнее, вновь о загадочных способностях этих существ (тот факт, что они умели противостоять гравитонным воздействиям, более чем озадачивал) и неожиданном признании Ветрова. Поверить в то, что у этого мужчины есть некие "болевые точки" кроме самолюбия было сложно, а я готова была поклясться, говорил он сейчас не о нём. Но вот о чём? Неужели у такого человека могут быть фобии? Неужели он вообще может бояться, будь то боль, смерть или что-то ещё?

Перестроиться на нужный лад у меня получилось быстро, вот только толку вышло мало. Это был порочный круг: для того, чтобы добыть информацию, нужно было поместить варов в какие-то неожиданные и непонятные условия, но для правильной организации и планирования ситуации не хватало знаний.

Отсутствие нормального письменного стола удручало. Вообще у варов наблюдался странный дефицит мест для сидения; хотя предыдущие наблюдения не выявили никаких культурных тонкостей, связанных с этим вопросом. Наверное, просто так было принято. В итоге мне пришлось расположиться на единственной подходящей поверхности — на кровати.

Зато я сразу выяснила, как у Одержимого утром получалось сидеть на ней, не проваливаясь. Фокус был прост: когда какие-то части тела выступали за край круга, поверхность кровати упруго пружинила и не пыталась уподобиться болоту.

Наверное, впервые за всю историю собственных контактов с чужими видами люди наткнулись на столь замкнутое сообщество. Вары не поддерживали постоянных контактов вообще ни с кем, но при этом не закукливались в своём мире полностью, отторгая любую инородную информацию. Они не были агрессивны, но гуманоидов в неподходящей одежде убивали без промедления (как со временем выяснилось, не только землян и людей вообще, а всех себе подобных). Они с готовностью отвечали на вопросы, учили языки, но в своём обучении и готовности познавать доходили только до одной весьма чётко очерченной грани, не переходя её ни в каких случаях.

В предыдущих контактах нам зачастую помогали информацией и собственным опытом другие дружественно настроенные соседи, а здесь... Про варов не знал никто. То есть, вообще никто и ничего не мог сказать про цивилизацию, насчитывающую в своей истории несколько тысяч лет, причём уже пару тысяч лет осваивающую межпланетное и межзвёздное пространство. Тоже, к слову, не улетая далеко от выбранного ареала.

Глава пятая. Случайность.


Теперь смотри, как нестерпимо туго



случайность натянула тетиву,



когда они увидели друг друга



без всяких предисловий наяву.



И искры пронеслись по проводам,



детектор зафиксировал ошибку;



а он подумал: "Что же я отдам,



чтоб осветить её погасшую улыбку?"



"Зимовье Зверей", песня "Лампочка"


В подобном бестолковом, бессмысленном и безрезультатном режиме прошло четыре дня. Чем дольше я пыталась играть словами, искать обходные пути и варианты, тем отчётливей понимала всё собственное бессилие. Никаких вариантов с более-менее безвредными провокациями я не видела, всё сводилось к неким агрессивным акциям с участием Одержимых.

Из относительно безобидных была идея запустить кого-то из них (совершенно конкретного "кого-то из них") в скопление варов без плаща и посмотреть, как те будут реагировать на человека без подобной одежды, на которого тем не менее не действуют их силы. Но предлагать подобное я не стала. Во-первых, опасалась, что Ветров преувеличивает собственные способности, но, как это часто бывает с мужчинами, особенно — с подобными мужчинами, всё равно полезет доказывать свою правоту. Во-вторых, даже если Одержимые в самом деле настолько безразличны к гравитонным воздействиям, нет никакой гарантии, что у местных не существует другого способа отправить его на тот свет. Ну, и, в-третьих, я всё-таки опасалась реакции: для предсказания её с достаточной достоверностью у меня опять же не хватало информации.

Мысли в итоге бегали по кругу, и теперь уже я невпопад отзывалась на вопросы Одержимого, и порой даже раздражённо отмахивалась. Но, отдать ему должное, ротмистр явно старался меня не дёргать и не отвлекать.

Наверное, так и вернулись бы мы с пустыми руками, но Бог, кажется, меня услышал. Правда, ситуацию изменил со свойственным ему чёрным юмором...

Мы сидели в ставшей привычной комнате для разговоров, (под конец даже Ветров устал изображать статую и присаживался на краю скамейки), когда события пошли не по привычному сценарию. Вдруг открылась дверь, и в неё скользнули трое варов в характерных плащах. Мой собеседник резко поднялся — а потом вдруг кулём рухнул на пол. Из-под задравшейся полы стала видна щиколотка и узкая стопа, затянутая в хорошо знакомый белый эластик комбинезона.

— Вы следовать мы, — резко скомандовал тот из троицы, что шёл впереди.

Одержимый плавно встал, отчётливо качнувшись в мою сторону. И я готова была поклясться, что видела, как из-под плаща на мгновение тонкими щупальцами высунулись клочья чёрной дымки.

— Ветров, нет! — обратилась я к мужчине. — Без моей команды никакой эвакуации! — пояснила уже подробней.

— Это плохая идея, — коротко буркнул он, но послушно пристроился рядом со мной.

— Это единственный шанс, — отрезала я, и мы замолчали. Трое плащей вели нас конвоем — один впереди, двое позади. Вели недалеко, но не к тому "причалу", через который мы попали внутрь. Да и шар, куда мы проследовали за главным конвоиром, был ощутимо больше тех, в которых нам доводилось летать прежде. За время пути вары не перекинулись ни словом, а я лихорадочно соображала. Хотя и отдавала себе отчёт, что это не больше, чем гимнастика для ума.

В это было трудно поверить, но своего товарища они, похоже, убили. Почему-то у меня сложилось чёткое ощущение, что к нашим ногам упал именно мертвец, не оглушённый вар.

Это был первый известный мне случай, когда один из плащей убил другого. Насколько показывали осторожные наблюдения (не наши, соседей), плащи никогда не воевали между собой. Или делали это так, что окружающим было незаметно?

Вдвойне странно, почему при этом не убили нас. Очевидно, мы для чего-то понадобились, но для чего?! На опыты? Вары сроду никогда так подробно не интересовались нашими организмами да и вообще нами. Пытаться шантажировать наше правительство? Ещё более неожиданно, потому что до сих пор им не было никакого дела до людей и нашего правительства. А если нет, то для чего? Съесть? Показательно казнить? Использовать в каком-то загадочном ритуале?

Мы явно стали первыми свидетелями некоей... разнородности местного общества, наличия противоречий. Раньше вары воспринимались чуть ли не как коллективный разум — слишком уж синхронно и обще было их желание отстраниться от окружающих.

Может быть, причиной тому — высокая кастовость этого общества? Прежде к общению с инородцами и к межпланетным перелётам допускались только прошедшие соответствующий инструктаж индивиды? Это здорово походило на правду, если подходить к варам с человеческими мерками.

Или, может быть, раскол в обществе наметился относительно недавно? Тогда — какой раскол?! Желают ли эти бунтари контактов с другими видами, или, напротив, настроены агрессивно и желают очистить Вселенную от "примитивных" видов?

Пока я размышляла и строила гипотезы, пытаясь скоротать путь, события совершили ещё один странный поворот: наш транспортный пузырь явно намеревался причалить к запретной прежде синей башне. От нетерпения я даже закусила губу, в сотый раз проверив, идёт ли фиксация происходящего напрямую в нейрочип. На мгновение мне стало страшно; причём не от туманности перспектив, а от мыслей, что Ветров мог, руководствуясь собственными параноидальными инструкциями, уже унести меня отсюда.

Что бы ни происходило, но это явно была та самая случайность, та воля Провидения, на которую землянам оставалось уповать в общении с плащами. И мне в данный момент было не так уж принципиально, куда нас ведут и чем всё это кончится. Важно было увидеть как можно больше и потом как-то суметь передать информацию домой.

В этой связи утешало, что уничтожить нейрочип довольно сложно, даже если очень постараться, а вары вообще скорее всего не знали о его существовании. К тому же, на планете, где этих чипов всего два, найти один будет несложно. Оставалось надеяться, что если Ветров не сумеет нас вытащить из этой передряги и мы её не переживём, в процессе расследования инцидента моё начальство всё-таки сумеет добыть нужную информацию. Хотя бы даже с помощью других Одержимых.

Стыковочный коридор в синей башне мало чем отличался от всех, виденных ранее, а вот помещение, куда нас привели в итоге, вновь удивило.

Это был очень большой зал традиционной круглой формы с плоским куполом, вот только пол был выполнен в виде гораздо более глубокой, чем в прочих местах, воронки с достаточно крутыми скатами. Стоять и ходить по ним было возможно, поверхность не скользила под ногами, но это было не слишком-то удобно.

Расцветка была типичная, с градиентом цвета, вот только выбор цветов был немного неожиданным. Он изменялся от светло-голубого, почти белого, в центре воронки, где располагалась плоская белая площадка метров пяти в диаметре, к насыщенному чернильно-синему в середине потолка.

А ещё здесь было людно, даже очень. На скатах воронки, группами и по одиночке, стояли вары в своих одинаковых плащах; наверное, несколько сотен. Судя по тихому шелесту вокруг, они тихонько переговаривались, и это тоже было странно — разговаривали между собой они редко. Впрочем, может быть, избегали они этого в присутствии людей, потому что боялись сказать лишнего?

Я инстинктивно подалась ближе к своему спутнику; не из страха перед толпой, а из опасения его здесь потерять. Среди долговязых фигур палачей Ветров выделялся некоторой массивностью, но это — вблизи, а стоит отойти на несколько шагов, и найти его среди прочих будет невозможно.

Вместе с конвоем мы спустились к самому низу воронки. Здесь, как в университетской аудитории во время сложного экзамена, основная масса присутствующих норовила рассредоточиться по периферии. Возле глянцевито-белого диска стояло всего несколько плащей, а сама его поверхность была пуста.

Конвой остановился в метре от центрального круга, предводитель сопровождения молча двинулся назад, а двое других встали по бокам от нас.

— Стоять. Ждать, — неприятным лающим голосом велел тот, что слева. Мы, впрочем, ничего другого предпринимать и не собирались. Я успокоилась тем, что нас не пытались разделить, да и отправлять на тот свет не торопились, и с интересом оглядывалась по сторонам. Впрочем, было похоже, основные события, ради которых мы собрались здесь, ещё не начались, и "стоять, ждать" — была общая рекомендация для присутствующих. Попытка прислушаться к тихому шушуканью тоже ничего не дала; форма залы создавала причудливые искажения звука, сливая отдельные слова в монотонный шум.

Некоторое время ничего больше не происходило, но ждать нам пришлось недолго. Минут через пятнадцать наметилось шевеление, и с небольшим интервалом времени в зал с двух сторон вошло пятеро плащей (трое с одной стороны, двое с другой). Не знаю, был ли среди них наш конвоир, но исходящую от них уверенность и спокойствие ощущали даже мы. Все пятеро спокойно и невозмутимо спустились к нам, и собрались неподалёку в небольшую группу, о чём-то тихо переговариваясь.

Ещё через пару минут из другого прохода появился новый участник собрания, и присутствующие как по команде затихли. К середине зала этот новенький спускался с той же невозмутимой неторопливостью, что и прочие, но в окружающем мире отчётливо ощущалось нарастающее напряжение, тревога толпы. Кажется, появления новоприбывшего то ли никто не ожидал, то ли всерьёз в него не верил, а то ли, наоборот, очень ждали.

А я вдруг задумалась, как эти существа умеют так легко узнавать друг друга в своих одеждах? И вообще, как различают, если у них нет такого понятия, как имя?

— Ты — звать, я — придти, — спокойно произнёс этот новоприбывший. Ему навстречу шагнул один из пятёрки, и, плавно скользя к круглой площадке, ответил.

— Я хочу... — последовавшее за этим сложное слово я не знала, но постаралась запомнить и ещё больше насторожилась.

Выйдя в центр круга, вар глубоко вздохнул и замер. А в следующее мгновение я вздрогнула от неожиданности: с его плеч упал плащ. Осел серебристым облачком у ног; скользнул, будто живой, по глянцевитой поверхности диска и то ли заполз, то ли втянулся в незаметную глазу щель между ним и поверхностью пола.

А мужчина остался стоять, неподвижный и белый, как мраморная статуя. Белый комбинезон облегал худощавую фигуру. Почти белая кожа с тонкими голубоватыми прожилками вен мерцала, будто припудренная перламутром. Короткие волосы были настолько белыми, что казались ненастоящими, и лежали очень странно, зачёсанные назад аккуратными волнистыми прядками, как нарисованные или вырезанные в камне. Глаза, обрамленные такими же белыми ресницами, были закрыты.

Ноги на ширине плеч, руки по швам. Так он стоял несколько секунд, медленно размеренно дыша, а окружающие почему-то не проявляли к нему никакой агрессии. Наоборот, тоже замерли, кажется, пристально и жадно наблюдая за происходящим.

Потом он начал двигаться. Шаг вперёд. Шаг назад. Снова шаг вперёд. Два шага назад... Размеренно, плавно, и в каждом движении чувствовалась его не единожды отрепетированная выверенность. А самое главное, каждый шаг отличался от предыдущего; положением стоп, коленей, корпуса, скоростью и паузами. И каждая из этих мелочей явно имела смысл.

Постепенно в вязь движений начало вовлекаться всё тело. Шаг, взмах руки, положение головы и наклон корпуса, — идеальный контроль над собой. На такое не был способен ни один человек, и даже наши сложные совершенные машины не смогли бы приблизиться к подобному; разве что голограммы. Просто потому, что все мы имели вес и инерцию, были привязаны к земле под ногами, а вар мог легко оборвать движение на середине, мгновенно изменить его направление. Он был невероятно пластичен, движения плавно перетекали друг в друга. Он как будто существовал в совсем другом мире с другими законами.

Это походило на умопомрачительно сложный танец, который не нуждался в музыке.

Не танец; нечто несравнимо большее, совершенное, высшее воплощение самого понятия движения.

Остальные вары молча стояли и наблюдали за этим представлением, и мы — тоже. Не знаю, как Ветров, но я просто не могла отвести взгляд от тонкой белоснежной фигуры.

В какой-то момент "танцор" вдруг вновь неподвижно замер, но на этот раз — пристально и выжидательно глядя на того одиночку, который пришёл последним. Несколько секунд тишины, и напротив первого мужчины остановился второй.

Точно так же избавился от плаща, вот только выдерживать паузу не стал.

— Так они что, жестами общаются, что ли? — вполголоса мрачно поинтересовался у меня над ухом Ветров, разрушая очарование момента. Я смущённо кашлянула; залюбовавшись, я напрочь забыла, что вообще происходит и где я нахожусь.

— Ну... жестами это назвать — слишком примитивно, — осторожно возразила я. — Но — да, похоже на то. Это... многое объясняет, — со вздохом резюмировала я.

Это действительно объясняло очень многое. И плащи, избавляющие от необходимости постоянно контролировать каждое своё движение и свою мимику, потому что выражения лиц явно как-то участвовали в этом странном диалоге наряду с частями тел. И простота, отрывочность их речи. И представление варов о людях как о достаточно примитивных существах; из всех знакомых мне видов я могла назвать только пару, представители которых могли похвастаться подобной точностью движений, и оба они относились к числу наименее изученных негуманоидов. И неадекватную реакцию на людей и прочих подобных разумных: Бог знает, какие жесты у них что значат?

Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, насколько серьёзно и щепетильно вары относятся к этому своему способу общения. Я не удивлюсь, если окажется, что у них именно жест обладает силой нашего написанного слова, и именно сделанное подобным образом заявление содержит самую важную информацию.

А атмосфера вокруг "сцены" заметно накалялась. Тот, что начал этот разговор первым, явно начинал злиться и проявлять агрессию, а его собеседник между тем оставался подчёркнуто спокойным. Зрители на первый взгляд оставались неподвижными, но я кожей чувствовала, что в зале не всё так спокойно и ровно, как кажется. В настроениях толпы ощущался разброд, зрел какой-то непонятный стороннему наблюдателю конфликт. И причиной тому явно был спор двух танцоров, кем бы они ни были.

— И что они говорят? — задумчиво уточнил Одержимый.

— Если бы я знала! — я могла только удручённо развести руками. Для того, чтобы расшифровать целый язык, к тому же — весьма сложный и необычный, нужно было много времени, соответствующего оборудования и специалистов. — Они явно спорят. Мне кажется, молодой, который начал первым, нечто вроде бунтаря. Он агрессивен, не пытается этого скрывать и явно ругается на своего старшего собеседника. А тот... наверное, продолжает стоять на своём, что бы это ни было.

— Решают нашу участь? — хмыкнул ротмистр.

— Не исключено, — я пожала плечами. — Но только в контексте какого-то более важного вопроса; я не думаю, что из-за нас они собрались бы такой толпой и так распинались. Скорее, мы подвернулись под руку то ли наглядным примером, то ли дополнительным аргументом. И мне почему-то больше нравится точка зрения вот того, пожилого.

— Учитывая, что ни одного, ни другого, ты в глаза не видела, и сама не понимаешь, о чём речь? — со смешком переспросил он.

— Это... Интуиция, наверное. Почему-то мне кажется, если победит первый, нас убьют. Очень может быть, с особой жестокостью, — вновь тяжело вздохнула я. — Жалко, очень мало информации, невозможно понять, что именно происходит. Хотя я не могу отделаться от ощущения, что это нечто политическое. Может, правда, а, может, это просто призма личного опыта. Эти двое...

— Молчать! — вдруг раздражённо рявкнул конвоир, стоявший рядом со мной.

Дальнейшие события уложились в какие-то доли мгновения, в два торопливых удара подскочившего к горлу сердца.

Дыхание перехватило, как будто следом за этой командой на меня должен был обрушиться тяжёлый сокрушительный удар. Но тот не последовал. Одержимый неуловимо быстрым скользящим движением оказался у меня за спиной, обхватил одной рукой и полой плаща, плечом закрывая от конвоира, и тихо, с отчётливой угрозой процедил.

— Следующий оторвать голова.

Всё произошло быстро и тихо, почти бесшумно, и я была почти уверена, что этой сцены никто не заметит. Однако вары оказались гораздо внимательней, чем я ожидала; часть внимания окружающих явно сосредоточилась на нас.

Кажется, второй конвоир попытался повторить то же, что сделал первый, проигнорировав предупреждение. Напрасно.

Я оказалась полностью окутана плащом своего охранника, так что наружу торчала только голова. Руки мужчины крепко обняли меня поверх плеч, не давая шелохнуться. По полу от Одержимого к вару скользнула плотная и удивительно контрастная тень, в таком виде напоминающая большую кляксу. Ещё мгновение, и конвоир судорожно дёрнулся, агонически вытянулся всем телом, после чего осел на пол. Судя по положению тела и странно натянувшемуся капюшону плаща, свою угрозу Одержимый выполнил в точности.

— Я был предупреждать.

В повисшей плотной и неподвижной тишине низкий хриплый голос Ветрова, промодулированный переводчиком, прозвучал особенно отчётливо и даже как-то зловеще.

Чтобы не выругаться, пришлось раздражённо закусить губу. Не время сейчас было скандалить между собой; вот если выживем, тогда и выскажу Одержимому собственное недовольство. Ох уж мне эти мужчины с их благородной прямолинейностью! Нет, я была благодарна ротмистру за защиту, но... можно было обойтись без трупа? Почему, если отрывать, то сразу — голову? И зачем вообще что-то отрывать?! В конце концов, убивать меня этот страж явно не собирался, можно было обойтись симметричным ответом!

Спорщики на арене замерли. Вообще все вокруг замерли, весь мир на несколько секунд остановился, будто привыкая к какому-то резкому и неожиданному изменению. А потом присутствующие взбурлили оживлённым шушуканьем, волнами подаваясь от нас в стороны. В шелесте голосов чудился испуг, растерянность и недоверие.

Старший из до сих пор не шелохнувшихся танцоров принял странную и даже почти забавную позу: согнув колесом спину, раскинул руки в стороны параллельно полу, став похожим на грифа-стервятника. Но на окружающих эта поза произвела отрезвляющее воздействие. Перешёптывания стихли, младший танцор достал откуда-то свой плащ и удивительно поспешно слился, смешавшись с толпой.

Старший же, вытянув руки вдоль тела, скользящим шагом подошёл к нам. Замер на расстоянии метра, с бесстрастным выражением лица разглядывая обоих. Я чувствовала, как напрягся под этим взглядом Ветров, кажется, готовый в любой момент повторить удар, но вар не спешил нападать.

— Ты причинить смерть. Почему? — проговорил инородец. Кажется, выражать эмоции в устной речи они не умели совершенно, и использовать для этого мимику не привыкли. Но мне показалось, что на внезапную смерть сородича мужчина отреагировал любопытством. А вот чего в нём, совершенно определённо, не было, так это обиды или гнева.

— А как же не тема для разговор? — со смешком уточнил Ветров, вызвав у меня желание его стукнуть.

— Ты уметь...? — спокойно уточнил вар, опять использовав то странное слово, определявшее их разговор жестами.

— Ветров! — одёрнула я явно готового вступить в полемику Одержимого. Тот на мгновение запнулся, явно борясь с раздражением и сдерживаясь от ругательств, после чего всё-таки ответил на первый вопрос.

— Он был пытаться бить. Я был предупреждать. Он был не слушать.

— Был пытаться бить ты? — уточнил танцор.

— Нет. Он, — ротмистр дёрнул локтями, видимо, указывая на меня. Было непонятно, почему он до сих пор не выпустил меня из охапки, хотя основная опасность явно уже миновала, но я предпочла промолчать. В конце концов, ничего столь уж предосудительного Ветров не делал, обнимал меня исключительно прилично, а мешать ему выполнять свою работу так, как он сам считал нужным, я не хотела. Во всяком случае, пока он не мешает мне. Да и, если уж совсем честно, мне самой так было спокойней: я теперь окончательно убедилась в способности Одержимого защитить меня от палачей, и расстаться с этой защитой пока была не готова.

Вар некоторое время продолжал стоять неподвижно, мы напротив него — тоже. Потом мой капюшон как будто дёрнуло порывом ветра, срывая с головы. На мгновение стало очень страшно. Руки Ветрова сжали меня чуть крепче, а вокруг нас ощутимо потемнело, как будто мы смотрели на мир сквозь плотную вуаль.

Но больше ничего не случилось. Присутствующие не двинулись со своих мест в стремлении немедленно меня убить, а наш собеседник только пристально впился взглядом в моё лицо. И мне ничего не оставалось, как разглядывать его в ответ.

Я, наверное, была первым человеком за всю историю контактов двух видов глядящим в глаза живого вара. От этой мысли было тревожно и захватывало дух, как будто я стояла над пропастью и намеревалась в неё прыгнуть.

Глаза у инородца были странные — несколько больше человеческих, с очень широкой серебристой радужкой с отчётливо блестящими в глубине искорками; похоже на ту ткань, из которой они делали свои плащи. Узкое лицо с выраженными скулами и надбровными дугами, тонкие губы, острый подбородок, совершенно человеческие морщинки в уголках глаз и губ. Если бы он был человеком, я бы при ближайшем рассмотрении дала ему лет шестьдесят-семьдесят. Современных, при средней продолжительности жизни порядка ста лет.

Немая сцена длилась несколько долгих секунд, и самым громким звуком в окружающей тишине мне казалось собственное дыхание и встревоженно-торопливый стук сердца. Полностью сосредоточившись на том, чтобы не шевелиться и держать лицо неподвижным как восковая маска, я мысленно молилась, чтобы удача не изменила нам и дальше.

В конце концов незнакомец, кажется, насмотрелся и сделал какой-то вывод.

— Да, — тихо проговорил он, скользнув безразличным холодным взглядом по мёртвому телу сородича. — Долг и право, — пояснил он явно для нас и сделал какой-то сложный жест ладонями для своих. Мой капюшон был вежливо и аккуратно возвращён на место, и я позволила себе немного расслабиться. — Отдыхать, — скомандовал вар, опять одновременно отдавая жестами какую-то команду. Без споров и возражений окружающие начали дисциплинированно расходиться, тихонько шушукаясь между собой и, кажется, с любопытством поглядывая на нас.

Революцию отменили указом свыше?

— Я хотеть задавать вопросы, — сообщила я, немного осмелев в связи с неожиданной общительностью незнакомца.

— Не время разговор, — спокойно возразил он. Это было уже что-то новенькое, отличное от "тема не разговор", и внушило оптимизм. — Время думать и "общаться жестами". Вы — отдыхать, — повторил вар. — Он проводить, — добавил он, когда рядом с нами остановилась фигура в плаще. И я не стала упорствовать. Во-первых, мне понравился его ответ, дававший надежду на продолжение разговора, а, во-вторых, я порадовалась предоставленной возможности немного обдумать происходящее. Я привыкла к размеренной жизни, когда всё идёт ровно и без особенных потрясений, — у меня даже работа обычно протекала без подобных экстремальных поворотов и трупов! — и очень не любила, когда события начинали сыпаться на голову как из рога изобилия. А последнее время, с момента знакомства с Одержимым, это случалось удручающе часто. У меня даже появилось ощущение, что это именно он притянул себе на голову последние происшествия, а я просто удачно оказалась рядом.

Но интуиция цесаревича, определённо, была достойна восхищения.

По сложившейся традиции до временного дома мы добирались в молчании. Сопровождающий не пытался нарушить тишину и что-то у нас узнать, а мы думали каждый о своём. Впрочем, внятных результатов эти размышления иметь не могли: мысли заполошно скакали с одного вопроса на другой, и никак не хотели укладываться в ровные цепочки. Я то строила предположения, свидетелем какого скандала мы стали и почему он так быстро и скомкано завершился, то гадала о личности главного нашего собеседника, то пыталась придумать, почему тот столь спокойно отреагировал на смерть сородича. Двух, если считать моего предыдущего собеседника. Да и слишком агрессивное поведение Одержимого не давало покоя. И странная реакция плаща на его слова. И ещё тысяча мелких и крупных вопросов, толкающихся и наползающих друг на друга.

— Игорь Владимирович, почему вы убили того вара? — спросила я, когда мы оказались вдвоём.

— Так я и знал, что не промолчишь, — хмыкнул Ветров, насмешливо разглядывая меня. — Какое тебе до него дело?

— Мне непонятно, зачем лишать жизни разумное существо, когда прекрасно можно обойтись без этого, — я пожала плечами, продолжая испытующе разглядывать его.

— Это моя работа. Если убил, значит, так было надо, — недовольно поморщился он.

— Постарайтесь, пожалуйста, по возможности обходиться более гуманными средствами, — вздохнула я и поспешила перевести тему, чтобы не превращать разговор в очередной обмен шпильками. — Господин Аристов говорил, что вы можете осуществлять мгновенную связь с Землёй. Каковы её возможности? Неплохо бы передать сообщение домой; нам повезло узнать очень много нового, не хотелось бы, чтобы эти сведения в случае чего пропали.

— Не слишком-то ты веришь в мои силы, — ухмыльнулся мужчина.

— Я предпочитаю учитывать все варианты, — мягко возразила я. Он пару секунд буравил меня взглядом, но потом всё-таки нехотя пояснил.

— Во-первых, связь не мгновенна, а, во-вторых, она работает не слишком-то удобно, позволяет передавать только звуковую информацию. То, что можно наговорить словами, так что отправить запись с нейрочипа не получится, — пожал плечами он.

— Ну, хоть что-то, — не стала возмущаться я. Учитывая, что без специального громоздкого и сложного оборудования, которое мы и хотели установить на территории варов, связи с домом не было вообще никакой, это был не самый худший вариант. — Текст должны проговаривать вы? Тогда я, с вашего позволения, составлю послание, — проговорила я, когда Ветров кивнул в ответ на вопрос.

Я прошла к себе в комнату, чтобы положить плащ, Одержимый невозмутимо прошествовал следом и без приглашения уселся на край кровати. Впрочем, я не удивилась такому поведению; чего-то подобного ожидала. И вместо негодования спокойно присела на приличном расстоянии от мужчины, сосредоточившись на работе с нейрочипом. Не хватало не только письменного стола, но и письменных принадлежностей; не люблю сочинять речи и письма в голове, с бумагой выходит гораздо лучше.

Но в итоге передача сообщения прошла спокойно. Правда, что именно в итоге отправил Ветров я не знала, вслух он это не проговаривал, и у меня остался смутный осадок подозрения, что с мужчины сталось бы добавить отсебятины или всё переврать. Утешало только, что это всё будет на совести Одержимого.

— Спасибо. Думаю, до завтра можно немного расслабиться и отдохнуть, — проговорила я.

— Можно. Отдыхай, — со смешком сообщил мужчина, не двигаясь с места. Более того, насмешливо покосился на меня и откинулся на спину, заложив руки за голову и прикрыв глаза. Я пару секунд помолчала, пытаясь сообразить, что происходит. Но так и не поняла и сообщила прямо:

— Вам следует пройти в свою комнату.

— Нет, спасибо, — не открывая глаз, сообщил он всё с тем же безмятежно-ехидным выражением лица, даже не повернув в мою сторону голову.

— Что ж, в таком случае в другую комнату следует уйти мне, — кивнула я, решительно поднимаясь с места. Правда, уйти далеко не успела. Ветров рывком сел, и его пальцы сомкнулись на моём предплечье.

— И ты останешься здесь, — мрачно проговорил он, снизу вверх буравя меня тяжёлым недобрым взглядом.

— Игорь Владимирович, это неприлично, — вздохнула я.

— Ты дура, или тебе просто жить надоело? — насмешливо вскинув брови, уточнил мужчина. — Вынужден тебя разочаровать, я намерен выполнить свою работу.

— Я не понимаю, что вы... — начала я, совершенно растерявшись.

— Ты уверена, что они не явятся отомстить? На смерть своих им, похоже, плевать, а вот за то, что мы стали свидетелями их самой большой и страшной тайны, могут и убить.

— Но они же не вторгаются на личную территорию, — возразила я исключительно для порядка. Как бы мне ни хотелось оспорить заявление мужчины и избавиться от его общества, спорить было глупо.

Грош цена сейчас была всем нашим сведениям о поведении варов. Они никогда не убивали своих, никогда не допускали посторонних в свои синие башни, не было ни одного свидетеля этих их разговоров... И не было никаких гарантий, что, начав нарушать традиции и эти свои "никогда", они не нарушат ещё одно.

— И ты готова поставить на это утверждение свою жизнь? — губы Ветрова растянулись в знакомой мерзкой ехидной ухмылке, и мне в очередной раз захотелось его стукнуть. Просто так, чтобы больше не строил подобных гримас.

В очередной раз сдержавшись, я коротко кивнула, вздохнув.

— Вы правы, это разумно, — кажется, своей покладистостью мне удалось его удивить. — А как теперь быть с душем? — осознала я ещё одну немаловажную проблему.

— Если тебя это утешит, я отвернусь, — насмешливо фыркнул он, выпуская мою руку и возвращаясь в прежнее положение.

— В уборную вы тоже будете меня сопровождать? — с обречённой иронией уточнила я.

— Воздержусь. Но не советую задерживаться там надолго, — не глядя в мою сторону, усмехнулся мужчина.

Представив себе последствия подобной задержки, я искренне содрогнулась от ужаса.

Может, было бы лучше, если бы нас попытались убить, Одержимый героически нас спас, унося в сторону дома, и не пришлось бы переходить на подобный режим существования?

Момент отхода ко сну я оттягивала как могла. Ветров в ответ и бровью не повёл, то ли пребывая в дрёме, а то ли успешно это изображая. Он вообще за весь день выходил два раза по минуте к себе в комнату. Только у меня на протяжении его отлучек оставалось ощущение пристального взгляда в затылок, ещё более внимательного, чем у самого ротмистра. Думать, что это такое, было жутковато; сразу вспоминалась та контрастная чёрная тень, непонятным мне образом оборвавшая жизнь вара. Но уточнять я на всякий случай не стала. Скорее всего, Ветров не ответит, а если ответит — боюсь, ответ мне совсем не понравится, и я чего доброго начну опасаться самого Одержимого. Не стоит доставлять ему такое удовольствие и развлекать его подобным образом.

Я уже набросала и три раза перепроверила список основных вопросов, которые попытаюсь задать завтра, построила множество версий недавних событий, часть сама же опровергла, часть запомнила, потом сочинила ещё несколько. А потом поняла, что в своей имитации бурной деятельности выгляжу просто смешно.

— Далеко собралась? — лениво уточнил Ветров, когда я поднялась с края кровати, на котором сидела.

— Переодеться ко сну, — спокойно ответила я. Мужчина с насмешливым восхищением присвистнул, а я опять сделала вид, что ничего не заметила. Взяла с полки пижаму, и отправилась облачаться в неё. Пижама была, наверное, моей единственной маленькой радостью в этом месте.

Самое смешное, если бы не присутствие раздражающего фактора в лице ротмистра, подобные мысли, о "единственной радости", в мою голову даже не заползали бы. Я бы спокойно жила в предоставленных условиях, как это бывало прежде, и не пыталась отчаянно цепляться за привычные представления и вещи, если бы не присутствие этого человека. Рядом с ним у меня совершенно не получалось быть спокойной и невозмутимой, он постоянно раздражал своим поведением, отвлекал своим присутствием, прочно обосновавшись не только на расстоянии вытянутой руки, но и в моих мыслях.

Поэтому оставалось только радоваться, что я решила изменить привычным ночным рубашкам в пользу более удобного наряда. Честно говоря, пижама эта выглядела даже скромнее, чем комбинезон, в котором я щеголяла днём: шёлковые свободные брючки, шёлковая же свободная рубашка с коротким рукавом и неглубоким вырезом, и всё это — тёмно-серого цвета с серебристо-синими крупными цветами.

Когда я вышла из уборной, мужчина встретил меня очень неожиданным взглядом. Я ожидала насмешек, ехидства и высказываний вроде "а что, скафандра полной защиты не было?", но Одержимый смотрел удивительно серьёзно и спокойно, с лёгкой задумчивостью. Я присела на другом конце кровати, отвернувшись от соседа, и принялась аккуратно причёсывать волосы. Но спиной продолжала ощущать его взгляд, мысленно желая мужчине то ли провалиться, а то ли вовсе навсегда исчезнуть.

Чем дальше, тем сильнее меня раздражало всё вокруг, и приходилось сдерживаться, чтобы проводить щёткой по волосам аккуратно, а не драть тонкие и постоянно путающиеся прядки со всей злостью. А ещё хотелось запустить щёткой в стену. Или в Ветрова. В общем, момент для начала разговора ротмистр выбрал самый неудачный.

— Почему ты до сих пор не замужем? — спокойно поинтересовался он. И, странно, насмешки в голосе по-прежнему не было.

— Это не ваше дело, — как могла ровно ответила я, и даже руки не дрогнули.

— Согласен, но мне всё равно интересно. Ты не глупая, не стервозная, симпатичная. Странно.

— А вы почему не женились? — огрызнулась я.

— Я отвечу, но ведь тебе тогда тоже придётся отвечать, — хмыкнул он. Я обернулась через плечо, с недоумением разглядывая его невозмутимую физиономию. Странно, но Одержимый был совершенно серьёзен. — Просто в том возрасте, когда принято заводить семью, я воевал и мало чем интересовался. А потом... — мужчина запнулся, пожал плечами и махнул рукой. — Не моё это.

— Ну вот и я предпочитаю службу семье, — в том же тоне ответила я, не видя смысла слишком откровенничать. Уж отличить ответ от ухода от ответа я была способна.

— Ты же женщина, — недоверчиво хмыкнул он.

— А по вашему женщина может существовать только босая, беременная и у плиты? — недовольно поморщившись, вопросом ответила я.

— Да я как-то об этом не задумывался, — с обезоруживающей честностью отозвался Ветров, вновь пожав плечами. — Просто обычно женщины стремятся к семье. Наверное, это стереотип.

— Игорь Владимирович, к чему вы вообще затеяли этот разговор? — слишком резко, чтобы это выглядело безразлично, спросила я, поднимаясь на ноги и оборачиваясь к мужчине. Даже руки на груди машинально скрестила, хотя с учётом щётки в руках это выглядело забавно. — Ещё немного, и я решу, что вы пытаетесь подбивать ко мне клинья.

— А если так? — с лёгкой усмешкой в уголках губ поинтересовался он, внимательно меня разглядывая.

— Как быстро вы меняете своё мнение. Две недели назад я на ваш вкус была страшной, а теперь — уже ничего? — кажется, я умудрилась заразиться от него язвительностью. Во всяком случае, подобных интонаций за собой прежде никогда не замечала.

— Я не говорил, что ты страшная. Я говорил, что ты тощая, потому что ничего, кроме кофе, не ешь, — спокойно возразил он. — Если угодно, болезненно и неестественно тощая. Мне кажется извращением находить привлекательной чью-то болезнь.

Желание запустить в него щёткой стало почти нестерпимым. Или не запустить, а ударить несколько раз. Желательно — по голове. Возможно, даже убить. И плевать, что будет со мной дальше, но ещё немного — и я с этим человеком точно рехнусь!

Ветров, прекратив сверлить меня взглядом, начал спокойно и невозмутимо расстёгивать собственный комбинезон.

— Что вы делаете? — с тяжёлым вздохом спросила я, убирая щётку в полку.

— Собираюсь ложиться спать, — невозмутимо ответил он. — Не бойся, на моей боеспособности форма одежды не сказывается, — со смешком добавил мужчина. Я пару секунд посмотрела за его уверенными неторопливыми движениями и в сердцах всплеснула руками, опускаясь на край кровати.

— Да делайте уже что хотите! Какая мне разница, в самом деле... Хоть голым на голове ходите! — пробормотала, укладываясь в кровать, прикрыла глаза и повернулась к собеседнику спиной. Свет вокруг померк, стоило мне расслабиться и уже привычно утонуть в мягких объятьях кровати.

Одержимый на мои слова ничего не ответил. Раздевался он настолько бесшумно, что мне показалось — мужчина попросту растворился в тенях, стоило им сгуститься вокруг. Не удивилась бы, если бы среди его умений было и вот такое.

Сон окутал меня почти сразу; видимо, для непривычного к потрясениям и больше приспособленного к размеренной обработке информации сознания сегодняшних событий хватило с лихвой. И лёгкий осторожный поцелуй в макушку я тоже предпочла посчитать сном. Так было проще.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх