Воспоминания о гражданской войне

Чигвинцев Иван Григорьевич

ВОСПОМИНАНИЯ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ.

1918 год лето было благоприятное, наступил сенокос и приближалась уборка хлебов. Июль м-ц.

Г.Бирск Башреспублики, в уезде котороги я находился, был спокоен, но чехи, направлявшиеся из Самары в Сибирь, должны были зайти и сюда, что и осуществилось. В начале июля они заняли Бирск. Красная Гвардия во главе с Чернядьевым отступила в Николо-Березовку (ныне Красно-Камск), чёрная масса, подняв голову и готовясь к встрече чехов, всюду организовывала волостные управы.

Наша волость, оставаясь как бы граничным пунктом, имела волостной совет и долгое время, несмотря на агитацию со стороны белых организовать управу. Время было тревожное, и жизнь уже приняла как бы характер анархии, ибо о самоуправлении говорить не приходилось, занимались только самоохраной, в нашей Кызыльяровской волости существовала небольшая сколоченная нами волостная дружина, которая охраняя волость, тесно была связана с отступившей красной гвардией. Мы являлись сторожевым постом граничного с белыми пункта и получаемые сведения передавали в Красно-Камский штаб Красной гвардии.

С приближением чешских войск местное кулачество, торговцы и пр., которым так страшны были большевики, облагавшие контрибуцией, повело свою работу и в нашем районе.

Принимая меры к сохранению порядка, нашей дружине пришлось быть осторожной, ибо нас было мало и отразить наступление чешских и белых войск не могли, а посему постарались все ценности совета, как например, сундук с деньгами около 60,000 руб. отправить в Красно-Камск, а самим взять роль шпионажа и разведки, скрываясь вблизи Кызыльяра во ржи, лесу и пр. Красная гвардия г. Бирска отступала по двум направлениям, часть по реке Белой, а часть в сопровождении скота по тракту и неминуемо должна была зайти в большую деревню до 1000 дворов Бураево, население коего до 80% занимаются торговлей, скупкой [39] кожсырья и пр., значит и контрреволюция преобладала на больший процент.

Муллы, кулачество и торговцы во главе крупного богача Шарафийки Халингова, собравшись в одной из мечетей, решили воспрепятствовать красным и наметили следующий план: с вступлением красных в Бураево встретить, пустив на встречу детей и стариков, и когда последние окружат красных, произвести стрельбу, красные, мол, детей и стариков стрелять не будут, а в замешательстве они воспользуются случаем и всех красно-гвардейцев уничтожат, но выполнить план не удалось, ибо красные, будучи предусмотрительнее, не дали возможности собраться, послав вперёд разведку.

31 Июля 1918 г. Волдружиной и советом я был командирован за 12 вёрст в с.Николо-Тепляки, в смежную волость, где уже существовала Волостная управа, организованная бандитом сыном крупного торговца Суриным. Получив необходимые сведения о их положении и наличии белой банды, я хотел было ехать обратно, но в силу нахождения приехавшего туда из нашей волости кулачества был выдан и арестован вместе с лошадью, после чего с составленным на меня материалом за шпионаж направлен в Бураевскую контр-разведку.

По дороге в лесу я сумел достать необнаруженный при обыске револьвер и, сойдя с тарантаса, потребовал освободить мою лошадь, в противном случае грозя выстрелом, но конвоиры, будучи бедняки-крестьяне, посланные по приказу Управы в качестве десятников, боясь за себя и судьбу своих больших семей в случае отпуска меня, стали упрашивать дать возможность сопроводить меня и по сдаче, взяв под своё поручительство, возвратиться домой. Слезть с лошади ни в коем случае не согласились, боязь расстрела их по отпуске меня. Я, будучи молод 19-ти лет, плохо знающий жизнь и людей, [39об] не решаясь застрелить их, а тем самым нанести удар их двум большим семьям, доверился обещаниям и решил подчиниться воле судьбы, питая надежду на более подходящий исход. За рекой Талыт, пользуясь нескошенным сеном, незаметным образом для конвоиров я избавился от револьвера и в штаб прибыл без него, при обыске ничего обнаружено не было.

Я оказался первым арестованным и за отсутствием специально подготовленных мест заключения был посажен в помещение с полным наличием там приспособлений для корма скота и, главным образом, навоза, которого было больше, чем нужно.

На следующий день, вызвав меня в Штаб, потребовали от меня оружие (десятники вместо поручительства выдали о наличии оружия), но так как его при мне не было, и десятники не могли указать, куда я дел его, сказать о нём я не мог, ибо это подтвердило бы мою цель в лесу и создало большую неприятность для меня. Я ответил, что я ни какого оружия не имел и не имею, если бы имел, то зная, куда везут меня возможно постарался бы избавиться (подумав, зачем я не пристрелил их). Начальник контр-разведки Веселов, пригрозив в случае нахождения моего оружия расстрелом, приказал спустить меня обратно и, как полагается по их порядкам, высечь меня, на что солдаты из жителей Бураево были всегда готовы и приказ выполнили, выпоров за раз два раза и подняв к верху в Штаб, снова потребовали сознаться в наличии оружия, но получали ответ нет. К пыткам не прибегали, но порку производили в течении 4 дней, применяя приклад, шомпол и плеть. (По слухам при преследовании Веселова красногвардейцами Веселов, забежав в конюшню и не найдя выхода, застрелился).

Оставшийся в Кызыльяре брат, желая выручить меня из плена белых, поехал на подину и, составив приговор об-ва, послал ко мне отца, но т.к. в нашей деревне существовал совет, и удостоверение отцу дано со штампом Совета, [40] по приезде в Бураево отец был арестован с лошадью и посажен вместе со мной.

Не беспокоясь за себя как одинокого человека, я был удручён арестом отца и лошади, т.к. наступило жнитво, а дома кроме матери с двумя малолетними сестрой и братом ни кого не осталось. Старший брат, разочаровавшись в результате своих ожиданий по приговору, решил применить другой метод и, обратившись в 4 Московский продотряд, взял с собой несколько отрядников с наличием пулемётов, направился в Николо-Тепляки разгромить управу, а затем двинуться на Бураево, но т.к. Управа посредством выставленных постов была предупреждена, председатель ея Сурин, забрав деньги, скрылся. Продотряд по прибытии в Тепляки решил созвать общее собрание и, не зная личности Сурина, обнаружить его, голосуя под термином "Кто за советскую власть, поднимите левую руку". Левая рука Сурина была без пальцев, и т.к. обнаружить не удалось, решили поверить наличность денег (кассы) и изъять ценности, но к сожалению при вскрытии в присутствии полного собрания там ничего не оказалось, Сурин забрал всё.

По отъезде продотряда вернувшийся Сурин, со специальной целью собрав собрание, хотел замаскировать своё положение, доложив, что красные забрали всю кассу, и т.к. большинство граждан присутствовало на первом собрании, Тепляки разбились на 2 лагеря: бедняки и средняки за красных, кулачество, торговцы за белых.

Сурин со всей жестокостью начинает изливать свою месть, производить массовые порки, аресты враждебных ему лиц, в числе коих попадает [40об] часть членов совета и мой брат. Последнего, направляя в Бураево, предположено по дороге застрелить, но подвернувшийся случай спасает его. По дороге в том же лесу, когда сопровождавший прапорщик Белугин засыпает, конвоиры, выставив из телеги брата, хотят застрелить, но патроны Гра не подошли к русской винтовке. Произведённым шумом затворов прапорщик был разбужен, который со сна, не разобравшись в чём дело и предположив, что хотят застрелить попавшего по дороге гражданина, предложил брату итти своей дорогой и он, пользуясь этим случаем, сбежал. Я, просидев с отцом ещё два дня, в числе других нас было уже много, был направлен в г. Бирск, при отправке были представлены подводы с пустыми телегами. Мнения о соломе или сене в них не существовало, садили по 2 человека спиной друг к другу, а в средину к ним еще по одному всего четыре человека. Ноги привязывали к [креслине], одновременно связав всех четырёх.

К моменту отправки, в силу совершённого братом второго налёта на Тепляки, часть населения этой деревни, сочуствующая белым, была здесь и, чтобы излить свою злость, избивала связанных. Поездка в Бирск по разбитой дороге в жёстких телегах являлась пыткой, мы избитые, голодные с жестоким обращением ехали с убеждением на верную смерть.

Отец остался в Бураевой и был освобождён под поручительство одного из знакомых.

С приездом в Бирск после опроса в Чешском штабе, сопровождавшагося при выходе чрез коридор плётками, были посажены в милицейскую камеру 38 человек, где не было места даже стоять, часть из нас, в том числе и я, разместились на подоконниках, чувствуя себя более лучше, [41] чем остальные товарищи.

По истечении нескольких дней мы с товарищем, сильно заболев, решили исходатайствовать освобождение, но нас отправили в тюрьму под предлогом в больницу, посадив в одиночки, слишком было жутко сидеть, тем более ночью и тогда, когда каждую из них вблизи камер слышали выстрелы, коими решались судьбы товарищей.

Я добился перевода в больницу, мне стало легче от моего одиночества, нас было теперь 8-10 человек, где можно делиться впечатлением и не больше, т.к. никакой литературы, кроме как книг о жизни арестантов, ни чего не давали.

Питание наше состояло из супа свекольной и морковной ботвы и 2 раза чай, силы стали нас оставлять и теряться всякое сознание. Чёрная масса под покровом чехов и белых банд производила полный произвол, арестовывала всех, кто только попадал им. В Аскинском районе банда под руководством милиционера Попова всех сочуствующих соввласти, главным образом служащих, арестовывали и, избивая в течение 4-5 дней без останову, и в бессознательном состоянии отправляли в Бирск, помещая к нам в тюрьму.

В Новотроицком районе под руководством помещика Палева живыми закапывали крестьян и служащих в могилу, заставляя рыть самих арестованных.

В числе арестованных, к нам прибыл из Ново-Троицка крестьянин бедняк с 12-ти летним сыном, ходивший в соседнюю деревню на базар и не предъявивший на обратном пути пропуска от белых, кои в его отсутствие заняли их деревню. [41об]

После двух недель моего нахождения в тюрьме я был опрошен, вернее всего, был вынужден подписать составленное показание, а через 3 дня был сужден без никаких судейских принципов, просто был прочитан заранее написанный приговор: за шпионаж со стороны красных приговорить к заключению на 10 лет с отсылкой в Сибирь. При суде только вызывали, а не опрашивали, и, ставя под штыки, выносили приговор. И так мы продолжаем сидеть в тюрьме, лишённые свободы, с прогулкой около камер 15-20 минут в сутки с тем же питанием.

В Августе 1918 года красногвардейский отряд из Красно-Камска, подъехав на пароходе к Бирску и замаскировав пароход в осиннике, направился в город, сделав полный переполох. Чешский и русский штаб белых за отсутствием войск с большим переполохом распорядился немедленно перевести всех арестованных за реку Белую и только за Белую, забыв о всех делах по отношению к нам, кои красногвардейцам удалось уничтожить. Всё было брошено, и красногвардейцы, забравшись в штаб, взяв в наши дела, уничтожили.

По нашей тюрьме пронеслось: "Собирайсь, не бери ничего, только за Белую", — и мы 62 человека, построенные в ряды по 2человека, двинулись из тюремных ворот, ни взяв ни чего, полагая, что судьбы наши решены. Но после переправы за Белую было предложено итти дальше, и мы пошли, а за нами двигалась вторая партия арестованных в 480 человек. Пройдя станцию в 30 км., где нам пришлось сделать остановку, ст.Чишма. Поместясь в одной марийской избе, почувствовав голод, мы попросили накормить нас, но получили ответ, если ещё повторим свою просьбу, то нас расстреляют. Переночевав голодные, утром двинулись дальше, в одной из деревень Базановой удалось подкрепиться подачкой хлеба крестьянами, и таким образом мы так дошли до с. Топорино за 50 км от Бирска. Заперев в амбар опять голодных, утром принесли кипятку, а хлеба не дали.

В 5 часов утра ещё было темно, один из конвоиров, вызвав по списку 5 человек, в числе коих попадаю и я, и передав белогвардейцам, повели расстреливать. [42] Приведя в каменный лабаз гражданина с.Топорино и оставив нас в нём, часть конвоиров ушла куда неизвестно, возвратясь обратно, построили нас и повели к оставшимся в амбаре товарищам. Причина увода обратно та, что в силу массовых расстрелов со стороны чехов и добровольно сорганизовавшихся партизанских отрядов белых, что подрывало авторитет их власти, в г. Уфе организовалась русская контрразведка во главе Управляющего губернией Гиневского с целью предупреждения [50] этих терроров и следила, результат чего и сказался на том, что мы остались живы. Направились в Уфу по дороге, мы решили разоружить конвой, но благодаря предательству одного товарища поляка, который, выдав товарищей, хотел освободиться и сообщил конвоирам наш план, последние при отдыхе заявили, что разоружение их будет бесполезным, т.к. находимся во всеокружении белых и бежать некуда, ибо перед нами а сзади нас отступали белые. [50об]

В Уфе нас всех 62 человек посадили в одну камеру, тюремную школу, в которой остаемся сидеть безо всяких известий оторванные от мира. Литература, безусловно, отсутствует, всякий клочёк газеты, попавшей в качестве обвёртки переходит из рук в руки. В число правил внутреннего распорядка внедряется обязательное посещение в церковь, которая и посещалась с целью поделиться впечатлениями со своими товарищами, сидящими в других корпусах и дальше, и команда: "Вставай на молитву, петь отче наш". Но мы упорно запротестовали, и часть товарищей получили в наказание карцер, который тоже не мог сломить нашего упорства, и "вставай на молитву" отменили.

Через 2 недели вручают анкеты для заполнения, надеясь посредством их установить нашу виновность, но не удается, ибо ни один не указал, за что посажен, отвечая незнанием. Таким образом, просидев месяц, решено направить нас обратно в Бирск, и отправили, посадив около 400 челов. в душный без вентиляции трюм парохода, закрыв люк. По возвращении в Бирск [42об] мать, перебираясь через несколько фронтов приехала в Бирск, но, не найдя меня, поехала в Уфу на пароходе, и мы с ней разъехались. По приезде в Уфу передала вещи одному из арестованных, фамилия которого сошлась с моей, но при вызове на свиданье убедилась, что не я и попросила возвратить вещи, оставив съестное, и всё было возвращено. Поиски моего дела в Уфе оказались безрезультатными. Поехала в Бирск и застала меня, не дела не нашла, освободить не удалось, [51] и при моей настоятельной просьбе возвратилась домой. [51об]

Мимо Бирска шёл отряд красных казаков Каширина, и белые были вынуждены вновь эвакуировать нас в Уфу, посадив в холодный баркас. Белая покрыта уже тонким льдом, мы без зимней одежды и обуви на воде в баркасе плывём 4 суток до Уфы, где уже выпал первый снежок. [43] При поездке в баркасе на пристани Топорино посадили к нам арестованных из Мензелинска, обращение с коими конвоиров — тюремных надзирателей было ужасное, ибо при каждом слове и просьбе их пороли плётками.

В Топорино в наш баркас на всех нас более 500 человек и около 200 чел. мензелинцев раздали один мешок сухарей, с которыми мы и ехали до Уфы. [52]

В Уфе нас, бирян, поместили в столярные мастерские, где успели только пообедать, т.к. со стороны Самары красные войска вели наступление и приближались к Уфе.

Власти белых нашу тюрьму в целом до 2400 человек арестованных садят в 47 товарных вагонов и везут в Сибирь. Каплет дождь, в вагонах сыро, холодно, нар нет. Мы, прижимаясь друг к другу, садимся на мокрый пол и, как бы согреваясь, продолжаем свой путь.

По приезде на ст.Аша-Балашов рабочие предупреждают о том, что нас везут к Колчаку, где военный террор, и нас расстреляют, предлагают на Миньярском подъёме бежать, обещаясь сохранить на своём заводе. Рабочие этого завода страшно были настроены против белых и их зверств с арестованными, проходящими по пути ж.д. ранее, после чего часть наших товарищей во время общего сна, бежит. Мы, оставшиеся в вагонах, не сумевшие сбежать продолжали ехать дальше. [43] В эшелоне ехали женщины, взятые в состоянии беременности, и разрешались от неё в холодном, грязном вагоне. Никакие мольбы об помещении их в больницу не могли найти жалости, и они оставались в вагоне. [52об] По приезде в Златоуст нас не принимают, в наш вагон мы приобретаем белый (дикий) камень, на котором, [43] ломая обшивку вагона, разводили костер и немного грелись, находясь в дыму, закоптелые, не умытые. В эшелоне едет бураевский татарин совсем голый и согревается на золе, разложенной на полу, который жив и посейчас. Сопровождают нас чехи.

Приезжая в Челябинск, Петропавловск, Курган, Омск, нас точно так же не принимают, ибо все тюрьмы переполнены. В Омске получаем горячий обед, остальное же время 200 гр. хлеба через 3 дня, тут же сменяется команда, вместо чехов заменяют уральские башкиры — добровольцы белой банды, обращение коих с арестованных больше чем ужасное. Под видом пробуя винтовку, стреляют в вагон, раня и убивая арестованных, вагоны закрывают и пломбируют. Мы остаемся лишёнными возможности естественных отправлений и брать снег, которым утоляли жажду, ибо во всем нашем вагоне из всей посуды был мешок, в которой нагребали снег и, тая, пили пригоршнями. В Омске завоевали печку, которую поставили в вагон. Вагон хотя и худой, но стало теплее.

Из Омска направляют в Н.-Сибирск, где точно также из переполнения тюрем нас не принимают, направляя дальше. На станции Тайга дают обед из солёной рыбы и после посадки в вагон долгое время не дают пить, даже того снега, который давали раньше. После если и давали, то обязательно из под вагона с нечистотами, не желая отойти на 5 метров от вагона и взять чистого снега. [43об] Мы терпели страшную жажду, не смея требовать дать воды. В одном из вагонов, арестованный при настоянии дать воды или снегу на следующий день был как бы отпущен домой и когда пошёл, был застрелен и брошен в вагон, где ехал несколько суток и начал тухнуть, издавая зловоние, после чего наши товарищи только были вынуждены на ходу поезда выбросить в люк.

Дальнейшее продвижение по пути ж.д. поддерживается подачкой хлеба в вагоны враждебно настроенной к Колчаку частью рабочих, главным образом, железнодорожниками, которые предупреждают нас, что они следят за нами и не дадут возможности погибнуть.

Продвигаемся дальше. В Красноярске, при остановке на вокзале наш эшелон окружают караул английских войск, разставив пулемёты и не давая возможности рабочим передать принесенное и главное поделиться новостями мира.

Не приняв из-за переполнения тюрем в Красноярске и Иркутске, направляют за Байкал в Читу к атаману Семёнову.

В Иркутске получаем от граждан предупреждение о том, как бы наш эшелон по примеру ранее прошедшего не был спущен в Байкал (ранее был спущен в Байкал целый эшелон арестованных), сказав, что они проследят продвижение и не дадут возможности осуществить [44] предполагаемое. Таким образом, попадаем в Читу к Семенову, где несмотря на лично производимые самим Семёновым массовые расстрелы арестованных, тюрьмы были всё-таки переполнены и наш эшелон предположено направить на Русский остров, но благодаря вмешательству Американского консульства по поводу безсчеловечного отношения к нам со стороны белых банд, мы были возвращены, якобы обратно в Уфимскую губернию, но по возвращении в Иркутск были сняты и помещены в 3 барака под Љ54, 56 и 66 Заиркутского военного городка. Наше скитание по линии ж.д. в так названном рабочей массой "Эшелоне смерти", начатое в начале октября, закончилось в конце ноября 1918 г. За всё это время мы получили 3 горячих обеда, остальное время были на хлебе и воде.

Бараки, состоящие из 2-х отделений и большие по размеру, имели по 4 голландских печи, которые за неисправностью топить было нельзя. Барак оставался холодным. Таким образом, положение для нас, обносившихся и неимевших [44об] одежды, было ещё хуже, чем в вагонах. Введён строжайший режим — дальше выходных дверей выходить нельзя и нельзя разводить огня в качестве света, ламп не дали и столь длинную в зимний период ночь, мы проводили в потёмках. Появляются болезни глаз и 3 вида тифа, которые уносят массу лучших товарищей, не имеющих сил побороть болезнь. Я лично переношу ряд приступов возвратного тифа. [45]

В силу холода в бараке, ложась спать на голые нары, мы прижимаемся друг к другу, и т.к. свирепствует тиф, тифозных не изолируют. Были случаи, на утро у кого-либо на руке лежит мёртвый человек. В последствии начинают изолировать, выбрасывая на солому в сарай, и здоровые, что бы сохранить своих товарищей, скрывают их не давая увозить.

Мать по возвращении домой, берёт необходимое и едет за мной. Проехав чрез несколько фронтов, приезжает [53] в Иркутск в 6 километрах от меня (военный городок) и, не имея средств, поступает прислугой, ведя розыски меня, но не находит. В этом же городе находится и мой брат, направленный первое время в качестве арестованного, потом мобилизованного в армию белых и по болезни отправленного в Иркутск в команду выздоравливающих, которого точно так же не находит и через 3-4 м-ца уезжает домой, переезжая опять-таки чрез несколько фронтов. [53об]

Постепенно режим ослабевает, и нам представляется возможность посещать ст. Инокентьевскую с целью пособирать хлеба и иметь общение с рабочей массой, но ходьба была связана с большими трудностями за отсутствием теплой одежды. Оправившись от болезни, я тоже решил побывать на станции, но имея на ногах ботинки без подошв, в тонких портянках при столь резком сибирском морозе дойти не смог и стал по дороге замерзать, но благодаря подоспевшему товарищу был отнесён в железнодорожную будку, хозяин которой оттёр ноги, накормил, поделившись впечатлениями и дав на дорогу кое-что еще из продуктов, проводил до городка. Так побывать на ст. и не пришлось. [45]

Результат эпидемии сильно сказался в наших рядах, ибо из 2400 человек осталось не более 1000.

Есть предположение об использовании нас как силы в рядах белой армии, почему содержание до некоторой степени улучшается, и больше теперь имеем возможности в противоположность предположенному общаться с рабочей массой, которая ведёт подготовку к свержению власти белых, принимая во внимание в этом и наше участие. Связь с рабочими в смысле подготовки к выступлению поддерживается через военнопленного империалистической войны мадьяра Макса, который в свою очередь, как установлено после, имеет связь и с начальником городка капитаном Решетиным, который в осуществление своего плана запрашивает Министерство внутренних дел, и последнее разрешает ему организовать из нас отряд особого назначения. Решетин, появляясь в бараках, предупреждает о том, что он знает о предполагавшемся возстании рабочих станции Инокентьевской, и что если мы дадим малейший повод к этому, наши бараки будут обставлены пулемётами, обложены [45об] дровами и подожжены. Одновременно объявляет, что он получил разрешение на организацию ООН для поддержания порядка в Иркутской губернии, где мы, будучи на свободе, больше будем иметь шансов на присоединение к тому или другому выступлению.

После долгого обсуждения поставленного перед нами вопроса мы решили пойти в отряд, выхода больше не было и 19/V-1919 г. вышли 700-800 чел. Остальная часть товарищей, оставшаяся в бараке, была перекинута на Николаевский завод, а часть сослана на остров Сахалин, которые и погибли там. Сорганизованный отряд находился при г. Иркутске. Рабочие преимущественно рабочей слободы были недовольны нашим выходом в отряд, полагая, что мы идем против нужного им строя, т.е. советской власти, но наконец, убеждаются, что наш выход только один выход из бараков, за который мы ухватились и теперь будучи на свободе, тем более с оружием в руках имеем больше возможности на возстание.

Создаётся 3 роты пехоты 1, 2 и 3-я и 4-я конная сотня. В отряде ведём строевое обучение и к концу месяца получаем как знак отличия нашего отряда от другого рода войск серые погоны с зелёным треугольным просветом. В средине июня назначается парад отряда пред Управляющим губ. Яковлеве, который при прохождении первого взвода отрядников поздравляет под термином: "Здравствуйте стражники", [46] что повлияло на нас, с ноги сбились. Были отдельные выкрики: "Что мы за стражники? Мы не хотим быть ими", — ибо наша среда состояла из красногвардейцев и работников советской власти, и превращаться в монархический вид стражника мы не могли думать. Парад был сорван с уводом нас обратно в отряд, с прочитанным нам выговором. Предположено расформировать нас и послать в регулярную армию, но по настоянию Решетина остаемся как бы на испытании в отряде.

Внутри губернии вспыхивает возстание крестьян, потерявших всякое терпение от налёта и порки казаков, на подавление коего командируется 2 рота в 200 человек под начальством командира поручика и фельдфебеля Зверева. Последний, принимая меры к непринятию выступления против крестьян, убеждает последних не восставать и продвигается дальше вглубь тайги к границе реки Енисея и, убивая офицеров, выкидывает лозунг: "Смерть угнетателям, да здравствует Советская республика". После чего часть этого отряда, идя вразрез со Зверевым, отходит от него. Зверев остаётся с отрядом в 100 с небольшим человек, с которым начинает оперировать с белыми. К отряду ежедневно примыкают большая масса таёжников, и партизанский отряд растет не по дням, а по часам. Впоследствии образуется Северо-Восточная Сибирская партизанская армия во главе главнокомандующего Зверева и с боем надвигается на Иркутск. В армии сильно сказывается недостаток боевых припасов, каждый выстреленный патрон приходится сохранять и использовать [46об] несколько раз. В порохе такой нужды в силу охотнического населения, идущего навстречу защитникам молодой советской власти, не было. Возникает вопрос устройства пушки, что при наличии рабочих Ижевского завода осуществляется, и пушка, сделанная из цилиндра пожарной машины, становится готовой к употреблению.

Оставшийся в Иркутске отряд ведёт подготовку к свержению Колчаковского Правительства, переехавшего к этому моменту в Иркутск в силу падения Омска и взятия 5 Красной Армией. Ведутся переговоры с частями белых солдат. В большинстве команд выздоравливающих, которые высказывать за отказ в участии выступления против нас. Из Юнкерского училища одна из рот присоединяется и переходит на нашу сторону в рабочую слободу. Губмилиция во главе с её руководителем становится на нашей стороне и перейти к нам не успевает, ибо к этому моменту за рек. Ангарой на вокзале Иркутск вспыхивает возстание 53 Сибирского полка с его командиром Калашниковым. Мы в свою очередь восстали в самом городе, ведя наступление в первую очередь на юнкерское училище, где удаётся захватить пулемёт, часть оружия и один автомобиль. В этот вечер 23/ХІІ-19 г. захватили несколько человек министров правительства [47] во главе с военным министром Хомжиным. Наступление ведется под командой поручика Корзуна, мелкое офицерство нашего отряда примыкает к восстанию и ведёт наступление на город. Полевым штабом намечается Зелёный базар в центре города. Н-к отряда Решетин, живя в 6 клм. от Иркутска за рекой Ангарой, не успевает к первому нашему выступлению и, появляясь на второй день, принимает командование отрядом.

Управляющий губернии Яковлев, социалист-революционер, в ведении коего находился наш отряд, боясь за судьбу захваченных нами деятелей Колчаковского правительства, средствами запугивания приближением бронированного эшелона семёновцев, устоять против коих мы не могли, добился освобождения, тем самым лишив возможности, имея заложников, иметь гарантию на захват власти без боя.

24/ХІІ-19 г., утром, выстроив отряд, управляющий Яковлев предлагает снова надеть погоны, которые были сорваны, и предлагает держать вооружённый нейтралитет. Но благодаря выступлению некоторых товарищей о том, что это для нас не подходит, и в погонах из-за любого угла будут стрелять в нас, мы в 6 часов утра отрядом, выступив, занимаем позицию вдоль реки Ушаковки и вступаем в бой, который продолжается до 5/І-20 г. Создаётся Знаменская группа, к нам десятками присоединяются рабочие Знаменского предместья и рабочей слободы. Отряд растёт. Соединиться с 53 Сиб. полком не удаётся из-за [47об] ледохода Ангары, и мы действуем самостоятельно. [48]

Во время боя на горизонте Иркутска находятся чехи и французский консул генерал Жанен, которые ведут предательскую работу. Первые, держа вооруженный нейтралитет и находясь на всей территории Иркутска, ходят на сторону противника и передают сведения, а последний запретил нам стрелять из орудий, тогда как белые из них стреляли в нас.

В Иркутске находится до 20000 беженцев (буржуев, кулаков и прочих), которые если не с винтовкой в руке, так другими средствами помогали подавлению нас, [54] но не удалось, ибо рядовые солдаты были за нас.

В Иркутске появляется небольшой отряд семёновцев, прибывший на помощь белым. Белые и беженцы с торжеством встречают их, но последние в бой не вступают, а производят грабежи мирного населения и уходят обратно. [54об]

Потеря в наших рядах очень незначительна, в рядах же белых, в особенности среди офицеров, коих стреляли свои солдаты, была больше. [48]

Во время боя я встречаюсь на нашей стороне с одним знакомым товарищем, который сообщает о моём брате и его адресе. Я перехожу на левый фланг, который уже вступил в город, заняв ряд улиц, и брат остаётся на нашей стороне, но не нахожу его и возвращаюсь обратно. [57]

Губмилиция, оставшаяся в тылу белых, ведёт свою работу и связь с нами. 3 января в наш штаб прибывает делегация с вопросом перемирия на 12 часов, ставя в условие дать срок на сборы к эвакуации, не преследуя в известный период времени, и всё золото, находящееся в Госбанке, поделить пополам. Обсуждая эти вопросы, срок истекает, поступает вторая просьба на перемирие на 12 часов, итого 24 часа, в период коих головка правительства собирается и, не предупредив никого, уезжает, захватив с собой заложников, лучших артистов драм.театра, золото погружают на подводы и направляет за Байкал. В качестве ломовых извозчиков везут это золото бывшие два наши арестованных товарища, вышедшие ранее на поруки гр. д. Наратово Бирского кантона Башреспублики — братья Шарифгалий и Мансур Султановы. Но находившаяся в тылу губмилиция перехватывает эти ценности, ложит в Госбанк и шлёт делегата с призывом занимать Иркутск

На 5/І в 2 часа ночи наш отряд вступил в Иркутск и занимает его. [48]

Занимаем правительственное здание по Амурской улице и Военный Комиссариат (улицу не помню). В первом обнаруживаем массу постельных принадлежностей (новые байковые одеяла и подушки). В одной из комнат до 200 колод карт игральных, разбросанных по столу и полу, чем занимались в правительстве Колчака во время боя с нами. А во втором, в Военном Комиссариате, я занимаю стол и шкаф в военно-топографическом отделе, сотрудники которого остались на своих постах, не зная [55] об эвакуации головки правительства. В последствии мной обнаружено, что в столе находились оставленные документы секретного характера, к которым сотрудники Комиссариата белых старались не допустить, но были изолированы, и мне удалось просмотреть дело с телеграммами иностранных держав Китая, Японии, Англии и Америки, Франции, которые, как видимо, интересуясь вопросом Колчаковской политики, каждый высказывал своё мнение. Китай не надеялся на успехи Колчака, отказывает в сочувствии и поддержке чем-либо. Франция, [55об] Англия воодушевляют его, предлагая всевозможную поддержку в оружии и в силе, высказывают надежды на занятие Москвы, где он предполагается быть коронованным царём. Япония и Америка поддерживают, вернее признают Колчака, но есть оттенки своей дальневосточной Забайкальской политики (надеюсь, эти документы сохранились в Иркутском архиве). Все документы были изъяты и сохранялись в нашем Комиссариате. [56]

Заложников, [48] увезённых колчаковцами, с издевательствами убивают и топят в Байкале.

По занятии Иркутска, утром 5/І-20 г. я еду к брату и встречаюсь с ним. В течении нескольких минут мы ничего не могли сказать друг другу, будучи поражены неожиданной встречей, перевожу его к себе в Штаб старшим писарем Штаба.

Остаток руководителей белых банд вылавливается и 21/І-20 г. нами, Начальником Штаба Баидейкиным, братом, мной и 1-2 другими работниками проводятся все подготовительные работы и возстанавливается строй советской власти. С приближением к Иркутску Зверева создаётся Штаб ВССА, и командующим её назначается Зверев, который к этому моменту появляется на горизонте Иркутска. Капитан же Решетин от должности нач. отряда отстраняется. [48об] К нам прибывает старый подпольный работник Буров, который впоследствии при реорганизации нашей армии в 1 Сибирскую Стрелковую Дивизию назначается начальником ея.[57]

5 Армия занимает Кр.Ярск, в нашу армию поступает распоряжение выехать и принять Колчака, скрывавшегося и задержанного около ст. Зима. Представитель Ревкома тов. Бурсак с представителями других ортанизаций выезжают для приёма Колчака. [48об] 5 армия, узнав о нахождении Колчака в руках чехов, потребовала выдачи его, которого они и выдали, ибо в тылу их в Иркутске находилась наша армия, которая была угрозой для них, на случай отказа. При приходе представителей Иркутского Ревкома в вагон салон первого класса и сказав: "Вы будете гражданин Колчак? Вы арестованы!" — последний (по слухам) произнёс: "А генерал Жанен?" — упал в кресло. Предполагается, что французский консул генерал Жанен обещал в трудную минуту не оставить [58] его и увезти во Францию, но сам, попав в наш переворот, еле выбрался. После приёма Колчак садится в Иркутскую тюрьму, при нём обнаруживается оружие: 2 сабли, одна серебрянная, вторая золотая, преподнесенная ему в старое время за доблести, и ряд термометров, барометров и проч. [58об]

Создается специальная комиссия под председательством тов. Гущинского (г.Бирск Башреспублики), производится опрос Колчака.

Войска нашей армии отправляются в преследование белых за Байкал, в Иркутске остается только охрана. [48об] Наступает тревожное время, есть мнение японских войск прибыть совместно с семёновцами в Иркутск, подавить нас, у нас же только охрана, и отразить их не сможем, но готовимся драться не на жизнь, а на смерть. Наступления с их стороны не было.

Нашей контрразведкой обнаруживается контрреволюционная подпольная организаций, по слухам возглавляющая женой Колчака, прибывшей к этому времени в Иркутск, отобрано много оружия. [57об]

К Иркутску приближаются остатки Капелевского отряда с намерением занять Иркутск и покушать пирожков, кои обещались отряду, если они сумеют занять город.

Остатки наших партизан выступают навстречу приближающемуся [48об] отряду с целью принять бой, но благодаря предательству остатков чешских войск, кои разоружили часть партизан, дав возможность Каптелевцам с издевательствами убить до 40 человек, выжигая пятки, отрезая носы и пр. Эти борцы, павшие за свободу в конце января или начале февраля при большой демонстрации рабочих и партизан выносятся из Военного Госпиталя и хоронятся под салют пушечных выстрелов на кладбище. Изливается негодование по отношению бесчеловечного издевательства белых.

Но, несмотря на это, Капель в Иркутск не допущен, взято много пленных людей и лошадей.

Чёрная масса Иркутска, чувствуя приближение капелевцев, стремится освободить Колчака и поставить правителем, выкидывая свои воззвания, но сделать этого не удаётся. По постановлению Иркутского Ревкома 7 февраля в 4 часа утра Колчак расстреливается. [49]

При Колчаке по слухам арестован и расстрелян Главнокомандующий Волжской Армией Пепеляев.

В момент расстрела Колчак просил сменить бельё и при выходе на двор сказал: "Какая хорошая погода, только бы погулять".

Генерал Пепеляев старался доказать, что он был взят в армию насильно, отказывался итти на фронт и не соглашался с взглядами Колчака. Арестовывая его, просит пощадить, обещая заслужить свою вину перед Советской властью.

При расстреле я не присутствовал[59] и в этой части пользуюсь слухами. [59об]

К концу ликвидации остатков белых банд, к нам прибывают представители 5 Армии в лице председателя Сибревкома Смирнова бывшего Наркомпочтеля РСФСР. [49]

По приезде Смирнова командущий Зверев возбуждает ходатайство о командировке в Москву на командные курсы, а я, состоя при нём в качестве адъютанта, ходатайствую о возвращении на родину. Просьба наши удовлетворяется, и мы в специальном поезде с тов.Смирновым, взяв [для] Москвы и московских детей продуктов питания (тогда в Москве чувствовался недостаток в них) 4/ІІІ-20 г. едем в Россию. Со мной едет и мой брат.

Возвращение наше связано с большими трудностями, ибо мешали снежные заносы, [60] а главное мосты чрез все реки Сибири по нашему пути были разрушены белыми. Мы преодолеваем эти трудности, разгребая заносы, где можно, едем по льду, а где нет, переносим всё содержимое в нашем поезде на другой берег в ожидавший нас эшелон.

Таким образом, 22/ІІІ-20 г. мы с братом возвращаемся домой на родину. Сколько слёз и радости родителей по возвращении, считавшихся погибшими 2 сыновей. Брат едет к своей семье, а я, отдохнув немного от всех пережитых потрясений, переезжаю к брату и [60об] поступаю на службу в молодой орган советской власти — Кызыльяровский Волостной Совет Р.К.и К.Д.

К моменту нашего приезда на родину ликвидируется, существовавшая и прокатившаяся волной в нашей местности так называемая Чёрная банда, оперирующая под лозунгом "Долой коммунистов, да здравствуют большевики", и, конечно, убивали и большевика, называя его коммунистом. Возстание подавляется, и глава этой банды вылавливается в пределах местности около Мензелинска.

В волсовете, наряду с остальными сотрудниками, веду борьбу за хлеб (за выполнение планов продразвёрстки), в котором так сильно нуждалась [61] и красная армия и центр.

По истечении некоторого времени уездные организации назначают районным начальником милиции на 3 волости, в период работы коим, имеются остатки Чёрной банды и дезертирство с фронта, кои, объединяясь в отдельные группы, принимают больший характер. Развивается бандитизм, оперирующий в разных местах района моей деятельности, а главным образом, в большой, 40.000 га Гаребашевской лесной даче, производя налёты на отдельных лиц и селения, вырезая десятками голов скот и разводя в лесу костры, [61об] поджигают лес. Ведём борьбу с ликвидацией их и лесных пожаров, мобилизуя весь состав работников волости.

Кызыльяр, где находился Волисполком, поджигают, выгорает впервые 64 двора и Исполком и через 3-4 дня ещё 15 дворов. Исполком переезжает в д. Югамаш, настояв на нём как центре волости, несмотря на мои предупреждения об угрозе со стороны бандитов, оперирующих вблизи этой деревни.

С переездом обратно в Кызыльяр в Югамаше остается общество потребителей из-за удобств, наличия складов и пр. и [62] нежелания переехать председателя П.О. Сарманова, к которому через несколько дней приезжают бандиты и требуют предъявить кассу, которую они как представители Уфы опечатают в присутствии захватившего ими с собой председателя с/с. И т.к. Сарманов, собираясь в Бирск за приобретением товаров, деньги все были при нём, то он предъявил им. Которые, взяв деньги, направились в контору и при выходе из ворот застрелили его и председателя с/с., зарыв за деревней в снег. [62об]

При производстве розыска было захвачено 2 бандита, при коих обнаружена винтовка и печать со штампом Ново-Кабашовского Об-ва потребителей, которые они успели ограбить до ограбления нашего об-ва потребителей.

Через 3 дня ночью бандиты, прибыв в Югамаш, увезли до 40 возов гречи.

Установлено, что при перевозке ея они были вооружены пулемётом.

Среди них было мнение покончить всех волостных работников, но благодаря нашей бдительности это им не удаётся. [63]

Банда в моем районе ликвидируется частью вылавливания, частью перехода их в район Казанчинской волости, где по слухам, во главе их руководителя Шакирки, вступают в открытую борьбу фронтом и тоже ликвидируются.

В 1921 г. переводят на работу в Уездный Исполком, и впоследствии перехожу на работу по финансовой отрасли (Зав. Краснохолмской волфинчастью).

В перид НЭПа веду неустанную борьбу с частником, главным образом с [63об] гражданами дер. Бураевой, упомянутой на 1-й странице моей рукописи, и нажим на кулака, проводя индивидуальный налог.

В 1929 г. перехожу на работу в крупную экономию колхоза Гигант (период Головокружения от успехов). Экономия состоит из 6 больших селений, в организационный период и подготовку к весеннему севу прокатывается волна кулацкой агитации, извращающая выступление тов.Сталина, и экономия идёт на распад. Ведя неустанную работу по разъяснению среди колхозников о значении колхозов, их работы и проч., проводим целые ночи, [64] добиваясь избежать распада, но кулацкие выступления, как-то: норму старикам будут выдавать наравне с детьми, женщины будут общими, татарское выражение (катын кызнэ общелаштыралар — колхоздан чегабыз), из колхоза выходим, что на неграмотного колхозника нацмена влияло, и он подавал заявление о выходе, не присутствуя на организационном собрании. Из выступлений отдельных колхозников чувствовалось, что запись в колхоз производилась машинально, не активным голосованием [64об] и не подачей отдельного заявления каждым, как устного, так и письменного.

Не сохранив экономию, удалось создать колхозы в каждом селении отдельно. Часть граждан, не поддавшихся кулацкой агитации, осталась в колхозе.

По создании особых правлений колхозов в 1929 г. перехожу на работу в Кустпромкооперацию, добиваясь как выполнения планов, так и расширения производства. С заменой меня работником нацмен (коренизация аппарата) перехожу в Куединский Союзутиль, где и работаю по настоящее время.

Сотрудник Союзутиль. ЧИГВИНЦЕВ Иван Григорьевич. [65]

Добавление.

В силу составления рукописи чрез 12 лет, я забыл некоторые моменты и фамилии участников, возможны некоторые неточности, не допуская вопроса о грубых ошибках.

16 октября 1932 г.

Чигвинцев [65об]

ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.144.Л.39-65об.

Командующий Восточно-Сибирской Советской Армией Данил Евдокимович Зверев (в папахе и кожанке) у своего автомобиля; И.Г.Чигвинцев — крайний справа; в ушанке — Василий Иванович Буров-Петров (впоследствии военный министр ДВР). 20 февраля 1920 г.