|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Едва Эдмунд рассказал Эндрю про то, что случилось, как едва не рассердился на нового друга — Эндрю от души рассмеялся.
— Что смешного?!! Я едва не солгал!!!
— А надо было сказать правду? — продолжал веселиться Эндрю. — Неужели снова разочаровываешься в ваших правилах?
— Но маэстро думает, что это я мелодию сочинил! Но ведь это неправда!
— И что? Ну, соврал бы. Невелика беда.
— Но ведь у этой песни есть настоящие авторы! И что с того, что они умерли давным-давно?! Это всё равно неуважение к их памяти и таланту!..
Эндрю вскоре угомонился и сел прямо.
— По мне, так ты не о том беспокоишься, — сказал он, проверяя настройку скрипки. Струны были ещё совсем новые, и он следил за ними куда старательнее, чем за старыми.
— А о чём же мне беспокоиться? — растерялся Эдмунд.
— Готов поспорить, что в ближайшие дни ваш маэстро подойдёт к тебе и под каким-нибудь самым праведным предлогом предложит себя в соавторы.
— Маэстро??? Зачем ему это? Он и сам писать может! Да ещё как!.. — Эдмунд осёкся, увидев на лице друга насмешку. — Ты... что-то знаешь?
— Я-то знаю, а вот ты можешь и не поверить. — Эндрю вскинул скрипку на плечо и взял на пробу пару аккордов.
— Почему?
— Потому что это разрушит светлый образ маэстро Лючани в твоих глазах.
Эдмунд яростно скрипнул зубами и обязательно резко вскочил бы, если бы вовремя не вспомнил, что они сидят на крутом скате крыши.
— Ты... ты... Да как ты смеешь так говорить о маэстро?!! Ты просто ужасный человек!!!
— Тогда почему ты снова и снова приходишь сюда, если я настолько ужасен? — Уголок рта Эндрю ехидно приподнялся. — Влюбился что ли?
Эдмунд едва не задохнулся от этих слов и начал багроветь.
— Ты... ты...
— Я, — согласился Эндрю, будто не замечая его гнева. — А чему ты так возмущаешься? Я же грубый невежественный либертенец, который, к тому же, находится здесь нелегально. Если ты так зол, то пойди и сдай меня полицейским.
Первым порывом было убежать. Вторым — вырвать из рук наглеца скрипку и снять с неё новые струны. Третьим — побить его. Однако что-то внутри препятствовало этому. Эдмунд долго невразумительно мычал, растерянно размахивая руками, а потом застонал и опустил голову, вцепившись в свою флейту.
— Да что ты за человек такой?!!
— Просто человек, — примирительно вздохнул Эндрю и заиграл "Moonriver". Неторопливая нежная мелодия очень быстро успокоила Эдмунда, юноша взял себя в руки, поднёс флейту к губам и подхватил.
Когда музыка закончилась, Эдмунд вздохнул.
— Ты ведь знал, что я не пойду тебя сдавать.
— Надеялся, — так же негромко отозвался Эндрю.
— Почему? Я же хармониец.
— Потому что ты мне нравишься. Потому что я хотел бы, чтобы мы так и остались друзьями.
— Почему ты так уверен, что маэстро Лючани попытается набиться в соавторы? Что именно ты знаешь?
— Ты можешь не поверить, — повторил Эндрю. — Давай поговорим об этом, когда это произойдёт. Если же это не случится, то я буду считать, что хотя бы по отношению к тебе ваш маэстро гораздо благороднее и достойнее, чем я слышал.
Этот разговор оставил в душе Эдмунда нехороший осадок. Он изо всех сил надеялся, что опасения друга не оправдаются, однако уже в перерыве следующей репетиции маэстро отвёл его в свой кабинет, и Эдмунд насторожился.
— Эдмунд... — нервно потирая ладони друг о дружку начал говорить маэстро, — ты уже решил, как и когда будешь представлять публике своё творение?
Внутри Эдмунда ёкнуло.
— Представлять?..
— Это безусловно шедевр, и грешно было бы прятать его от почтенной публики.
Эдмунду совсем не понравилась улыбка, играющая на лице наставника — какая-то... фальшивая. Или ему это только кажется?
— Я... пока не думал об этом.
— Не думал? Какая жалость! — сокрушённо качнул головой маэстро. — Однако когда-нибудь это обязательно произойдёт, вот только... — Маэстро сделал многозначительную паузу.
— Только... что? — осторожно уточнил Эдмунд.
— Если ты представишь своё творение сейчас, то мало кто поверит, что это именно ты его написал — ты слишком юн и неопытен. Давай сделаем так. Мы представим его публике как наше совместное творение... — Эдмунд на мгновение онемел. — Нет-нет, я не собираюсь присваивать себе все твои лавры! — тут же начал неловко оправдываться мужчина. — Просто это будет наиболее логично, если своё первое произведение юное дарование, коим ты, безусловно, являешься, напишет с помощью наставника. Ты подал идею, а я помог тебе её оформить и развить. Потом, когда ты напишешь что-то ещё, мы скажем, что уже большую часть работы сделал именно ты, а когда ты окончательно повзрослеешь и приобретёшь настоящий вес в музыкальном сообществе, то уже всё, что выйдет из-под твоего пера, будет целиком и полностью принадлежать тебе. Так ты быстрее создашь себе надёжную репутацию сочинителя, а я смогу почить с миром, зная, какого выдающегося человека воспитал. — Маэстро с печальным видом опустился в кресло. — Я ведь уже далеко не молод, сынок, и пора бы уже задуматься о преемнике. Ты прекрасно подходишь для этого, но вводить тебя в высокие круги надо очень аккуратно.
Звучало разумно... если бы не слова Эндрю, сказанные накануне. В соавторы наставник захотел? Что такого знает Эндрю, что смог предвидеть этот разговор?
— Маэстро, я... я даже не знаю...
— В этом нет ничего предосудительного, — добродушно улыбнулся маэстро. — Я ведь и сам когда-то так начинал. Мой наставник... — возвёл маэстро глаза к потолку, — храни Господь его душу! — тоже сначала всем говорил, что мою первую пьесу мы писали вместе, и только спустя годы после его кончины я решился рассказать всю правду...
Мозг Эдмунда словно споткнулся, и это наполнило его холодящим ужасом. Он отлично помнил, как маэстро несколько раз рассказывал о начале своей блистательной карьеры автора, и ничего подобного в его рассказах не было!!! Он всегда говорил, что его наставник, увидев его первую самостоятельную пьесу, очень удивился, однако не стал предлагать себя в соавторы, а просто объявил на очередном концерте, что его подопечный перешёл на новую ступень творчества. Даже в Книге биографий, что хранилась в их театре, об этом сказано!!! Почему маэстро?..
— Маэстро... я ещё не думал... — похрустывая пальцами, промямлил Эдмунд. — Мне ведь ещё столькому надо учиться... Может, не стоит пока?..
Улыбка с лица маэстро Лючани стала сползать, и снова в его глазах Эдмунду померещилось что-то странное.
— Что ж... это тоже по-своему мудрое решение. Хорошо, поговорим об этом позже — тебе надо подумать. Всё же у всех нас есть гордость...
Гордость? И что, интересно, по поводу этой гордости скажет Эндрю, когда всё узнает?
Нынешней ночью выбраться из дома оказалось непросто — прибыли гости с неофициальным собранием в кабинете отца, с ними прибыла небольшая, но серьёзная охрана, и Эдмунд не знал, как именно сможет их обойти, чтобы добраться до заветного лаза.
Эллен, принеся в комнату юного хозяина традиционный вечерний чай, осторожно спросила:
— Господин Эдмунд... вы сегодня никуда не пойдёте?
— А как я обойду охрану? — бессильно сполз в кресле Эдмунд. — Это же военные Милитари, они чётко и прилежно выполняют приказы. Мимо них не то что мышь — муха не пролетит!
— Но вам ведь надо сегодня уйти? Ваш друг будет ждать?
— Может, но сегодня именно мне необходимо с ним встретиться. Если я не появлюсь к условленному времени, то Эндрю уйдёт по своим делам, и где мне его искать?!
Эллен задумчиво поджала губы.
— Я думаю... охрану можно отвлечь.
— Как?
Эллен решительно отстегнула одну из своих дешёвых серёжек и показала Эдмунду.
— Чем не предлог? К тому же я женщина, а эти военные всегда на нас внимание обращают.
— Но это же опасно!.. — подскочил Эдмунд.
— Ничего они мне не сделают, — утешила его горничная. — Если они причинят мне вред, то это будет скандал. Я просто сделаю вид, что потеряла серёжку и ищу её, а пока они будут следить за мной, вы проберётесь к лазу и успеете встретиться с вашим другом.
Эдмунд растроганно взял девушку за руку и не без удовольствия отметил, что её пухлые щёчки порозовели.
— Эллен... как я смогу тебя отблагодарить? Ты так мне помогаешь!
— Ну что вы, господин Эдмунд... — ещё больше смутилась Эллен. — Это я перед вами в долгу — вы всегда были особенно добры ко мне.
От переизбытка чувств Эдмунд решился сделать то, на что прежде у него не хватило бы наглости — осторожно обнял Эллен, и горничная тихонько ахнула.
— Господин...
— Эллен, ты самая лучшая девушка на свете.
— Господин...
— Ты самая лучшая, — повторил Эдмунд, чувствуя, как Эллен это взволновало. Означает ли, что и он ей тоже нравится? Может, разница в три года — это, и правда, не так существенно, как в десять или пятнадцать? Ведь где ещё он найдёт такую — чистую и искреннюю? — Глядя на тебя, на других смотреть совсем не хочется.
Отстранившись, юноша увидел на лице Эллен крайнее потрясение, а в глазах блестит непрошенная влага... и даже губы трясутся.
— Господин Эдмунд...
— Если... если ты не возражаешь... то я хотел бы просить тебя стать моей дамой сердца, — со всей нежностью, на которую способен, произнёс Эдмунд, поглаживая её вспотевшую ладошку. — Я не прошу о чём-то большем — знаю, что это поспешно. Хотя бы это. Может, ты и старше... и статус у нас разный... для меня это неважно. Все невесты моего круга и рядом не стоят с тобой.
— Я... я недостойна...
— Только ты. — Эдмунд, улыбаясь, смахнул с её щеки скатившуюся слезинку. — Поговорим об этом, когда я вернусь, хорошо?
Эллен мелко закивала, и в знак своей искренности Эдмунд трепетно поцеловал ей руку.
К вящему удивлению Эдмунда, всё получилось. Одно омрачило уход — то, с каким ехидством военные Милитари косились на Эллен, которая суетливо шарила в траве под окнами дома, в том числе и ползая на коленях. Кто-то даже отпустил пару пошлых шуток, и если бы не встреча с Эндрю, то Эдмунд вмешался бы, вступаясь за свою избранницу. Да что эти "сапоги", как их назвал как-то Эндрю, себе позволяют?!! Невежественные мужланы! Да они позорят свой город!!!
Выбравшись за пределы дома и его территории, Эдмунд со всех ног бросился бежать, остерегаясь каждой тени. К месту встречи он успел в последнюю минуту — Эндрю уже спустился с крыши и собирался уходить. Увидев Эдмунда, либертенец заметно удивился.
— Эд? Так ты всё же?.. А где твоя флейта?
— Прости, я задержался, — выдохнул Эдмунд, переводя дыхание. — И я пришёл не для того, чтобы поиграть.
— А зачем?
Эдмунд отдышался и выпрямился.
— Ты был прав — маэстро Лючани предложил себя в соавторы.
— Когда?
— Сегодня в перерыве. Он сказал, что это будет полезно, чтобы начать выводить меня на сцену как автора.
— Так я и знал, — чертыхнулся Эндрю. — Но ты ведь не по этому пришёл, верно?
— Не по этому. Он кое-что ещё сказал, и я понял, что что-то тут не клеится.
— Что именно? — Эндрю заинтересованно склонил голову набок.
— Он сказал, что его наставник когда-то поступил так же, но я помню, что и он сам рассказывал, и в Книге биографий тоже написано, что всё было совсем не так.
— Книга биографий? Это в которой рассказывается о самых выдающихся людях от искусства вашего города?
— Да. Я не раз её читал и помню, что там написано.
Эндрю кивнул каким-то своим мыслям.
— А как она пополняется? Переиздаётся или просто вкладываются новые листы?
— Второе — при необходимости просто заказывают новый переплёт. Это дешевле, чем переделывать всю книгу.
— То есть, каждый рассказ печатается отдельно, — уточнил Эндрю.
— Да.
— И выходные данные у каждой биографии свои? Или их не печатают?
Эдмунд растерялся.
— Выходные... данные?
— Да. Это информация о том, где и когда та или иная книга была отпечатана. Дата печати, номер заказа, тираж... Это сведения, нужные самим печатникам, чтобы не перепутать страницы и переплёты.
— Я... я не помню...
— Тогда пойдём и посмотрим, есть они или нет.
— Но Книга хранится в театре! А он сейчас заперт. Там только ночной смотритель...
Эндрю усмехнулся.
— Эд, я на твой концерт пробираюсь без проблем. Уж ночью-то внутрь пробраться смогу. Идём. Мы же не собираемся что-то ломать, воровать или взрывать. В самом крайнем случае это квалифицируют как злостное хулиганство. В конце концов, это не жилой дом и не частная территория, а общественное место. Тут ваше законодательство определённо дало маху.
— А как же сторож?
— Увидишь, если пойдёшь. Или боишься?
Эндрю воззрился с лёгкой насмешкой, и Эдмунда уколола тихая злость. Он что, считает его слабаком? Эдмунд понимал, что это откровенная провокация, взятие на "слабо", после которого обязательно будут неприятности, однако стоило вспомнить предложение маэстро, как внутри тут же завозилось жгучее желание как можно быстрее со всем разобраться.
Эндрю даже в его дом и Данвич-холл как-то умудряется пробираться незамеченным! Может, и в запертый театр сумеет попасть?
Колебался Эдмунд недолго и решительно кивнул:
— Идём. Только не сломай ничего.
— А я похож на вандала? — рассмеялся Эндрю. — Не переживай — разносить твой любимый театр по кирпичику я не собираюсь.
Прежде, чем идти к театру, Эндрю заглянул в один сквер, где под неприметным бордюром обнаружился тайник с таинственным свёртком. Заглянуть под промасленную холстину Эндрю не дал.
— Потом покажу, как придём на место.
Как оказалось, Эндрю собирался проникнуть внутрь со служебного входа, и тут-то Эдмунд обругал себя за недогадливость. Он же прочитал немало классических детективов! Ну, какое же тайное проникновение может обойтись без отмычек??? И Эндрю умеет ими пользоваться? А где он этому научился?
Помимо связки отмычек в свёртке обнаружилась пара перчаток. Ну, конечно, отпечатки пальцев...
— Ты детективы читаешь? — спросил Эндрю, перебирая отмычки и стараясь ими громко не звенеть.
— Я про Шерлока Холмса читал и отца Брауна.
— А что-нибудь более позднее? Чейза, например?
— Кого?
— Значит, не слышал. — Эндрю выбрал отмычку и начал ею ковыряться в замке. — И почему, интересно? У него есть несколько отличных книг. Например, "Гроб из Гонконга" или "Опасное сходство" ("The Double Shuffle")... Классические детективы, к примеру, Агаты Кристи, конечно, хороши, в них есть шарм своего времени и атмосфера, но мне больше нравятся более поздние — больше знаний, шире инструментарий, и даже заурядные сюжеты с помощью всего этого играют новыми красками.
— А про что "Опасное сходство"?
— Про особенно хитрое убийство молодой женщины, в котором задействованы фантастическая афёра со страхованием жизни, знаменитость киноиндустрии, сходство сестёр-близнецов и месть. Я этот детектив раз восемь, наверно, перечитывал.
— А "Гроб из Гонконга"?
— А ты знаешь, что такое "Гонконг"?
— Это город-порт такой был.
— Ага. И, знаешь, Чейз очень здорово описал его в этой книге. В этом гробу был внушительный груз наркотиков, а убийство, с которого всё началось, стало отличной затравкой для того, чтобы начать искать концы там, где сам чёрт сто раз сломает себе голову. Интересно, почему ты про эти книги не слышал?.. Нет, эта не подходит... У вас цензура что ли не пропускает?
— А ты где их читал? Дома?
— Конечно. У нас внушительная библиотека на любой вкус, много книг, только требования по обращению с ними очень строгие — они хоть и напечатаны очень скромно, но стоят всё равно немало.
— Библос?
— Да. Это часть нашего с ним соглашения. Поисковики, бывает, находят что-то интересное, однако не все города проявляют интерес, и лежит оно никому не нужное. А у нас всем таким интересуются — расширяем кругозор. От античности до постмодерна... И эта не подходит, чёрт! Что за замок у вас тут поставили?!.
— И на что Библос обменивает эти книги?
— Даём скидки на проездные пошлины или хранение грузов... Кажется, эта подходит... Часть справочников, пусть даже из неликвида, тоже нам отдают, а наши потом по ним учатся, разбираются и даже что-то строят. Очень выгодный договор. А с фантастикой у вас как?
— Смотря с какой.
— Понятно — совсем глухо. Что, дальше Жюля Верна не пропускают? Санктус?
Эдмунд даже отвечать не стал. Юноша уже начал понимать, что по каким-то причинам мимо него прошёл внушительный пласт наследия прошлого. Почему он даже краем уха обо всём этом не слышал?
— Есть, открыл! — Замок щёлкнул, и Эндрю первым пропустил вперёд Эдмунда. — Показывай дорогу.
Эдмунд вспомнил, что театр освещается от генератора, который сейчас выключен и будет запущен только тогда, когда надо. Как они будут проверять выходные данные? Как оказалось, Эндрю предусмотрел и это — в его руке вспыхнул крошечный огонёк.
— Бензиновая зажигалка, — объяснил Эндрю. — Мне её один знакомый сделал, только пользоваться стоит аккуратно — топливо не всегда получится достать. Потом покажу лучше.
Эдмунд впервые был в родном театре ночью, и полумрак наводил ощущения от первого чтения готических романов. Пусто, любой звук кажется куда громче, чем он есть на самом деле, сердце так и бьётся... Вспомнился классический "Призрак оперы", которого Эдмунд прочитал ещё в детстве и был очарован загадкой таинственного гения в маске, а так же обликом обширных подземелий театра, описанных в книге. А когда в их театр привезли партитуры некогда культового мюзикла, и маэстро представил их своему оркестру, Эдмунд буквально влюбился в несколько песен! Именно с мелодией одной из них он и дебютировал на большой сцене — "The Music Of The Night" в его исполнении стала его личным триумфом.
Чтобы попасть в театральную комнату Славы, надо было пройти через Большой концертный зал, и, глядя на ряды пустых кресел и просторную сцену с колоссальным органом у дальней стены, Эдмунд замедлил шаг.
— Знаешь, что я исполнял на своём дебюте на этой сцене? — шепнул он. — Арию из мюзикла "Призрак оперы". Это был один из самых значимых дней в моей жизни. Именно тогда я понял, чего хочу, особенно сильно. С той поры я прикладывал все усилия, чтобы стать лучшим.
— Это очень хорошо — понимать, чего ты хочешь, и идти к этому, — кивнул Эндрю. — Вот только путей много, и не все из них честные.
Эдмунд вспомнил, зачем они здесь, и поёжился.
Комната Славы тоже была погружена в темноту, и Эдмунд старался держаться к другу ближе — здесь, как и в концертном зале, ни одного окна не было. Помимо Книги биографий здесь хранились бюсты и портреты самых выдающихся артистов Хармони, оставивших свой след в музыке и театральном искусстве.
— Где эта ваша книга?
Книга биографий лежала на специально сделанной для неё роскошной подставке, накрытой стеклянным колпаком. Увидев это сооружение, Эндрю озадаченно присвистнул.
— Ох, и огромная же!
— Переплёт очень красивый. Его делали с запасом, и новый заказывали незадолго до того, как я дебютировал здесь.
— Так, — начал командовать либертенец, — сделаем следующее. Я сниму колпак, а ты потом наденешь мои перчатки и достанешь нужный фрагмент.
— Хорошо.
— Сейчас ты мне посветишь...
Разглядев зажигалку в руке друга как следует, Эдмунд удивился. Такая маленькая? Да та, что он видел на кухне, и то больше! Эта, конечно, полностью в ладони не скрывалась, однако её очень удобно носить в кармане. Эндрю вручил зажигалку, попросил приподнять повыше и принялся за дело.
Глядя на то, как ловко, уверенными и тщательно выверенными движениями Эндрю снимает стеклянный колпак, Эдмунд заподозрил неладное — так же уверенно орудовали воры в классических детективах. Отмычки, ночное проникновение, мастерское карабкание по стенам и крышам, знание тайных ходов... Чем же он занимается помимо игры на скрипке? Зачем приехал в Хармони? Уж очень было похоже на то, что Эдмунд читал в приключенческих романах, и не все герои, обладающие подобными навыками, были благородными героями. Некстати вспомнились предостережения отца и старшего брата по поводу возможной опасности со стороны Либертена...
Но ведь Эндрю совсем не кажется опасным. Если бы он хотел!..
Хотел...
Стеклянный колпак почти без звука опустился на пол, и сердце Эдмунда заколотилось снова, будто в припадке. Сомнение разгоралось всё сильнее, в какую-то секунду уже ничего не хотелось — только побыстрее вернуться домой к Эллен. И Эндрю будто прочёл его мысли.
— Если ты передумал, то я просто поставлю колпак на место, и мы уйдём отсюда. Я не собираюсь заставлять — это в первую очередь нужно тебе. Ты сомневаешься? Что-то изменилось?
Эдмунд отступил на шаг, пристально вглядываясь в лицо парня, едва освещённое огоньком зажигалки. Открытое и честное лицо с ясным взглядом... кого?
— Я не задумывался об этом раньше, но... Да, для меня это важно. Но какой тебе резон всем этим заниматься?
Эндрю понимающе кивнул. Его лицо по-прежнему казалось спокойным и честным.
— Ты начинаешь понимать. Да, я не просто так к вам приехал. Да, я не просто так овладел всеми теми умениями, что ты увидел... кроме игры на скрипке. Но, может, об этом лучше поговорить, когда закончим здесь? Найдём мы что-то или нет — я отвечу на любой твой вопрос. Обещаю.
— Ты друг или враг? Ответь сейчас.
Эндрю усмехнулся, и в этой усмешке не было ничего опасного. Скорее, в ней промелькнула грусть.
— Всё зависит от того, что ты считаешь враждебностью. Я тебя врагом никогда не считал. Только другом. Но будешь ли ты и дальше считать меня другом, если узнаешь всё?
— Что значит "что считаешь враждебностью"? Ты или враг или нет? Третьего не дано.
— Думаешь? Ты прочёл много книг. Бывали ли в них герои, которых нельзя было назвать ни хорошими ни плохими? Например, граф Монте Кристо. Он злодей или герой?
— Ты считаешь себя кем-то вроде него? Мстишь?
Эндрю сокрушённо покачал головой.
— Я просто привёл пример. Что, если большая часть того, во что ты верил всю жизнь, окажется совсем не тем? Помнишь, чем всё закончилось для Альбера де Морсера? Не боишься оказаться на его месте?
— Не увиливай! — едва не крикнул в полный голос Эдмунд. — Говори прямо!
— Отвечу, но сперва проверим книгу. Я отвечу в любом случае. Не веришь? Тогда зови ночного смотрителя.
Он так спокойно это сказал? Но если Эдмунд так и сделает, то придётся слишком многое и многим объяснять...
— Так ты намеренно завёл меня сюда? Чтобы я точно никуда не делся?
Эндрю коротко рассмеялся.
— Может, ты ещё думаешь, что я собираюсь надругаться над тобой прямо здесь?
— Либертен представляет угрозу Совету городов. Ты шпион?
— "Шпион" звучит откровенно враждебно. Мы предпочитаем называть себя разведчиками. Мы добываем сведения, иногда вывозим людей, которым нужна помощь. Кстати, я уже сейчас думаю, как вывезти Льюиса отсюда. Скоро очередной медосмотр, и если он случайно выдаст себя какой-нибудь реакцией, то ничем хорошим это не кончится, а в Либертене он будет в безопасности.
— И что ты в нашем городе забыл? Как пробрался через таможню?
Эндрю вздохнул и опустился на пол рядом с постаментом подставки, сцепив руки на коленях.
— Меня провезла наша делегация контрабандой, после чего высадила уже внутри городской черты, и дальше я добирался пешком. И у меня было задание — выяснить, что не так с главой вашего прихода. У нас есть основания считать, что его болезнь никак не связана с возрастом или чем-то ещё таким. И я почти уверен, что его намеренно сводят в могилу, чтобы заменить на кого-то более сговорчивого. Попутно я выясняю, что у вас вообще происходит, а на тебя обратил внимание, когда следил за публикой в зрительном зале и мимоходом посмотрел на сцену. Я не думал, что мы так быстро найдём общий язык.
— А Льюис?
— По его поводу я всегда был с тобой честен. Когда я увидел, как ты обеспокоен, то сразу заподозрил неладное. Благополучные парни так себя не ведут, и версий у меня было несколько. Я подумал, что в подобном состоянии человек особенно уязвим для суицидальных наклонностей, и стал проверять наиболее удобные места. Льюис нашёлся недалеко от ближайших железнодорожных путей и ждал прибытия очередного состава, чтобы успеть лечь на рельсы. Один он уже пропустил — духа не хватило, я заговорил с ним и успел отговорить буквально перед проходом нового состава. Потом дал выплакаться и отвёл домой. Его спасение стало лишним поводом пообщаться с тобой, и я заинтересовался и тобой тоже — Льюис говорил, что ты его самый близкий человек во всём Хармони. К тому же ты показался мне небезнадёжным, а то, что мы оба любим музыку — это просто подарок судьбы. И раз уж в твоей жизни при моём содействии случился такой поворот, то я просто не имею права стоять и молча наблюдать — всё это случилось из-за меня.
— Но зачем Либертену тайно вызнавать, что происходит в других городах?
— Потому что ничего другого нам не остаётся. И если ты хочешь узнать больше, то давай всё же сначала проверим книгу. Если я прав, то это отлично ляжет на то, что я тебе расскажу. А верить мне или нет — решай сам.
— Сам достанешь или просто скажешь, какая она по очерёдности?
Эдмунд стиснул зубы. После озвученного он уже не знал, что думать и делать. И желание всё узнать внутри зудело, как след от прививки, и не хотелось что-то узнавать после сравнения с Альбером де Морсером... Но они стояли посреди комнаты Славы ночью, стеклянный колпак с Книги снят, замок на двери служебного входа взломан отмычкой...
Огонёк зажигалки начал дрожать и изгибаться.
— Тогда скажи хотя бы, как зовут покойного маэстро.
— Диллан Меркюри Виндс, — кое-как выдавил из себя Эдмунд и отвёл взгляд.
Эндрю очень осторожно начал перекладывать разделы отделанного алым бархатом и золотым тиснением переплёта с одной стороны на другую, ища нужное имя. Эдмунд не сказал, что проще перевернуть книгу другой крышкой вверх и начать с конца, однако Эндрю почему-то не подумал об этом сам. Он проглядывал каждую первую страницу каждого раздела, читая названия, и что-то его беспокоило. Дойдя до нужного раздела, либертенец бегло и всё так же осторожно его пролистал, останавливаясь на отдельных страницах. Затем открыл последнюю, и Эдмунд увидел короткие строчки выходных данных.
Сердце дало сбой. Дыхание перехватило.
— Когда выходит новая биография?
— К годовщине смерти, — тихо ответил Эдмунд. — Как раз успевают собрать все статьи, дневники, если они есть, готовят снимки, формы для печати...
— Когда скончался маэстро Виндс? — Эдмунд машинально ответил — дату он помнил наизусть. — Тогда почему дата выхода отстоит от его смерти на пятнадцать лет, а здесь значится "исправленный экземпляр"?
Эдмунд едва не выронил зажигалку, однако Эндрю успел её перехватить. Правда, пришлось снова зажигать огонь.
— И...справ-вл...ленный?
— Сам взгляни.
Эдмунд, дрожа, склонился над Книгой, и перед его глазами начало расплываться. И дата и пометка — всё было озвучено верно.
Эдмунд будто воочию услышал, как где-то внутри него незримое зеркало дало ужасную диагональную трещину.
Эндрю подхватил друга под руку и осторожно усадил на пол.
— Тихо-тихо, не падай! Нельзя шуметь.
— Нет... нет... это невозможно... — в отчаянии забормотал Эдмунд, яростно мотая головой. — Наверно, просто обнаружилась какая-то неточность или несколько опечаток... ведь их быть не должно...
— Возможно. Проверим место о покойном и вашем маэстро? Об этом обязательно должны были написать. Или ты помнишь, что там сказано?
Эдмунд медленно поднял голову и наткнулся на полный сочувствия взгляд.
— Ты мог просто начать с конца. Зачем начал с начала?
— Знакомился с полным списком удостоенных — в нём почти нет женщин, хотя они были. Только одна оперная дива, да и та была супругой директора вашего театра. Ну что, смотрим?
Кое-как Эдмунд поднялся на подкашивающиеся ноги и, вцепившись в плечо Эндрю, молча наблюдал, как тот листает биографию. Нужное место отыскалось очень быстро — там на пол-страницы красовалась фотография. Видимо, это был день триумфа маэстро Лючани... и почему-то показалось, что на лице покойного радость откровенно фальшивая. Почему так не казалось раньше?
Отрывок, рассказывающий о начале авторской карьеры маэстро Лючани, почти слово в слово передавал рассказы самого маэстро, а выдержка из дневника покойного, которую Эдмунд так внимательно читал когда-то, показалась выбивающейся из стиля других цитат. Или он плохо запомнил? Эндрю одолжил перчатки, и Эдмунд начал осторожно листать сам. Перчатки оказались ему заметно велики, было немного неудобно, но этот недостаток быстро забылся, поскольку перед глазами снова стало расплываться. Утеревшись рукавом, Эдмунд сам начал проверять выходные данные других биографий и нашёл ещё несколько пометок об исправленных экземплярах. И это были самые громкие имена в Книге.
— Ладно, хватит на сегодня, — примирительно сжал его руку Эндрю. — Ставим всё на место и уходим. Пора подышать свежим воздухом, а потом домой пойдёшь. Обсудить всё можно и в другой раз — тебе надо как-то это всё переварить.
— А ты не боишься, что я донесу на тебя? — прохрипел Эдмунд.
— А как ты объяснишь, откуда тебе известно о вражеском шпионе?
— Вы же не любите называть себя шпионами.
— Однако это не мешает делать подобное другим. Давай мне перчатки — я сам всё сделаю.
Уже возле выхода Эдмунд заметил отсвет фонарика ночного смотрителя и инстинктивно вцепился в замершего в тени Эндрю. Либертенец будто не дышал, ожидая, пока пожилой сотрудник театра пройдёт мимо. Не сразу Эдмунд почувствовал чужую руку на своей талии, и от этого по телу побежали мурашки. Так только девушек держат во время парных танцев!.. но только так они могли остаться незамеченными — плотно прижавшись друг к другу.
Отойдя от театра на порядочное расстояние, Эдмунд долго приходил в себя среди ночной прохлады осени. Эндрю выбрал для этого самое уединённое место, и в другое время Эдмунд бы подумал, что он сделал это с грязным умыслом, но сейчас юноше было не до того. В голове билось только то, что он обнаружил.
— Я отказываюсь верить... отказываюсь... — скулил Эдмунд, оседая на землю рядом со стеной. — Этого не может быть... Книгу наверняка подменили...
— Возможно всё, однако подобное вряд ли имело место. — Эндрю сел рядом с ним, поглаживая свёрток с отмычками. — Да, отпечатать это всё в теории можно где угодно — были бы формы, пресс, бумага, чернила и всякое такое, однако достигнуть нужного качества было бы сложнее, чем на специализированных печатных фабриках Библоса. А биографии отпечатаны в очень высоком качестве. Вероятнее всего, имел место спецзаказ.
— Но что департамент культуры хотел скрыть? Ведь он главный заказчик!
— Есть кое-что. Прежде до меня только слухи доходили, но на вашей премьере я убедился, что они правдивы. Я теперь так мыслю, что ваш маэстро Лючани либо что-то подрезал у наставника, либо попросту украл либо выдал за своё творение чужое произведение, а покойный об этом узнал, но почему-то не стал поднимать шум. Надо ещё кое-что проверить, чтобы делать уверенные выводы, но здесь большей части правды не узнать — это надо ехать в Библос и рыться в тамошних запасниках, чтобы найти подлинные дневники маэстро Виндса.
— Чужое за своё??? Но откуда он это самое чужое тогда брал?!! Он же представлял музыку, которую никто не слышал!..
— Вот именно — никто не слышал. Ваш департамент культуры активно сотрудничает с поисковиками Библоса, а те разыскивают не только хранилища, архивы и библиотеки, которые успели создать в смутные времена самые осторожные. Понятно, что те носители, что использовались перед той войной, практически все погибли — что-то хранилось в аппаратах, которые без электричества ни звука или образа не выдадут, поскольку никаких других накопителей в них нет, а плёнки и часть пластинок рассыпались в пыль. Остались только бумажные сборники с нотами, которые время от времени всё же издавались и покупались энтузиастами. Что-то переписывалось от руки. Как правило, это были сборники наиболее популярных авторов и исполнителей. Но часть песен и мелодий передаются от человека к человеку до сих пор — какие-то инструменты легко сделать из того, что есть под рукой, люди поют на торжествах и просто для удовольствия. Если какие-то из этих песен не слышали у вас, это далеко не значит, что их не слышал кто-то в другом месте. Люди, особенно грамотные, сохраняли тексты, создавали новые нотные записи и учили кого-нибудь их читать, даже в тяжёлые времена! И если заранее договориться с группами поисковиков, то найденные сокровища попадут в руки тех, кому они больше всех нужны. И я не исключаю, что уже немало таких записей попало в руки вашего маэстро, а тот выдаёт их за собственное творчество. Эд, — проникновенно пожал руку Эдмунду Эндрю, — ты сам это недавно исполнял. Неужели не заметил ничего странного?
— Я?.. — Эдмунд едва не задохнулся. Но отнюдь не из-за касания чужой руки, которое можно было бы посчитать излишне интимным. — Когда???
— На недавней премьере, где ты солировал. Я не знаток классического музыкописательства, часто безбожно плаваю в терминах и чего-то могу элементарно не понимать, но даже мне было ясно, что так называемая симфония вашего маэстро — это просто мешанина из такой вот музыки. Попурри, где часть песен представлена в оркестровой обработке, но предельно точно, а часть несколько изменена, но вполне узнаваема для тех, кто знает. И через всё это красной линией проходит некая общая тема. Скорее всего, тоже где-то подрезанная. Я не все темы и мелодии опознал, но с десяток узнал сразу — в Либертене их поют бог знает с каких времён. Беженцы с разорённых земель, которые оседают у нас, тоже что-то приносят... Было бы где взять, а уж присвоить — дело нехитрое.
— Нет... — Если бы Эдмунд уже не сидел, то упал бы. — Не может быть...
— Я так понимаю, что тебя учили только исполнять. А как же у вас с теорией-то? Да то, что вы исполняли на премьере, и симфонией-то можно назвать с большой натяжкой. В одной из наших книг написано, что симфония — это монументальное произведение, что-то вроде философского размышления автора. Не помню, что именно в том определении было. В классической симфонии обычно четыре части, и именно они сильнее всего отличаются друг от друга и объединены неким общим лейтмотивом. А тут каждая часть буквально слеплена из частичек поменьше. Да, сделано это достаточно аккуратно, чтобы сразу не разоблачили, мелодии по тону и темпу подобраны неплохо, но если кто-то, кто знаком с оригиналами, услышит, то у него к вашему маэстро будут большие вопросы. Жаль, наши быстро уехали домой, и я не успел с ними переговорить по поводу премьеры, но я уверен, что они тоже догадались.
Эдмунда начала бить противная дрожь.
— И... что именно ты опознал?
— Помнишь самую мощную и динамичную часть? В ней я стопроцентно узнал две песни. Одну написал русский музыкант... не вспомню сейчас его имени, но в тексте говорилось про ожидание перемен. Вторая была частью другой песни схожего направления, но музыканты того коллектива нередко использовали оркестровое звучание. Я даже помню, что сама песня называлась"Nemo", а сам коллектив жил в какой-то северной стране. Чтобы уточнить, надо ехать в Либертен и рыться в нашей библиотеке — там есть книга, в которой про некоторых этих людей рассказывается. И есть несколько книг с сохранившимися текстами на самых разных языках и с переводами. Правда, это мизерная часть того, что существовало в прошлом...
— Нет... нет... — совсем поник Эдмунд, вырывая руку и хватаясь за собственную голову, в которой мысли буквально вскипали. — Не может быть!!!
Эндрю снял скрипку со спины, вскинул на плечо и начал играть. Эдмунд сразу узнал мелодию, которую старательно учил по нотам для первой части. Если Эндрю был только на премьере и слышал один раз, то как он мог так точно запомнить?..
— Эта песня называется "What a Wonderful World", и исполнял её некто Луи Армстронг, чернокожий певец, в двадцатом веке. Это была одна из самых известных его песен. Я бы даже назвал её культовой. В нашей библиотеке есть книга, посвящённая самым знаменитым чернокожим певцам и музыкантам того времени, и я не раз её читал, чтобы лучше знать, как исполнять их музыку. А ещё я сразу полюбил вот эту... — Эдмунд заиграл другую мелодию, и Эдмунд вспомнил, что она звучала в четвёртой части под самый конец. — Она называется "Who Wants To Live Forever" и даже была одной из главных тем к старому, но не менее культовому фильму про сражения Бессмертных, которые мечами рубили друг другу головы. Сам фильм я, конечно, не видел, но сохранились два литературных переложения, и я их тоже читал. Очень глубоко и пронзительно рассказывается о человеке, который обречён видеть, как стареют и умирают все, кого он когда-то знал и любил, и я бы многое отдал, чтобы увидеть сам фильм — в тех книгах были живописные изображения фотокадров, и они выглядят очень эффектно.
Чем больше рассказывал и наигрывал либертенец, тем сильнее Эдмунд осознавал, что всё это правда. И зеркало в его воображении покрывалось всё большим количеством трещин, грозя начать осыпаться мелкой сверкающей пылью.
— Значит?..
— Наши старшины считают, что новый мир, который попытались выстроить на обломках прошлого, начинает пошатываться. Изначальная идея была, несомненно, хороша, однако из её концепции слишком многое повыкидывали ради каких-то сомнительных способов обоснования, а неизменные изъяны несовершенной человеческой натуры добавляли своего из поколения в поколение. Сейчас это всё больше проявляется, однако идеологи Совета городов как будто не хотят это понимать. Если не начать что-то менять, то уже очень скоро разразится новая война, и нам очень повезёт, если после неё останется побольше, чем после той старой. Выкарабкиваться придётся ещё дольше... если не начнём вообще откатываться обратно в настоящее варварство. Потому-то я и мои братья по разведке и ездим по городам и прочим поселениям. Смотрим, слушаем, что-то добываем, стараемся вывезти людей, которым грозит опасность, но которые ещё могут сделать что-то полезное ради общего блага. С позиции Совета городов мы выглядим как настоящие враги — мешаем строить новый чудесный мир дальше, но они разрушают его куда быстрее, чем строят. Внешне всё может выглядеть пристойно и привлекательно, но сколько всего прячется за этим фасадом, не знают даже они. Они даже не понимают, как это увидеть, не говоря уже про "исправить".
— Поэтому ты хочешь увезти Льюиса отсюда?
— Да. Я не только сплю с ним, но и разговариваю. Льюис умный парень — ему только знаний и опыта не хватает, но это дело наживное. Мало того, что в Либертене он будет в безопасности и среди понимающих людей, но и сможет найти свой путь вместо того, что ему был навязан. Люди нам нужны — учить, работать, помогать... рожать детей, чтобы снизить риски вырождения из-за близкородственного смешения. Сейчас медики Биоса всё чаще задумываются о том, чтобы начать продвигать искусственное оплодотворение, чтобы более эффективно перемешивать гены в наших довольно замкнутых популяциях. Одно их останавливает — Санктус со своими догмами, однако анализ генеалогических древ, что составляются и ведутся в каждом городе и поселении, показывает, что эта необходимость всё больше назревает. — Эндрю взглянул на приобретающего всё более несчастный вид друга и вздохнул. — Ладно, хватит пока. Предлагаю немного пройтись, подышать свежим воздухом, а потом я провожу тебя домой. Знаю, будет непросто, но постарайся поспать.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
