Чудеса без правил Книга первая. Хоттабыч вернулся

Глава первая. Возвращенец

Питер встретил его мелким серым дождём. Такая погода в украинском языке называется очень ёмким словом — "мряка". Холодные мрачные тучи настолько низко висели над городом, что, казалось, вот-вот упадут на него и раздавят. Но не падали, а секли этот город мелкими холодными строчками дождя. И если бы можно было посмотреть на эту картину откуда-то сбоку, то аэропорт Пулково как будто бы кто-то накрыл огромным штрих-кодом, который не сулил этому товару никаких перспектив в будущем.

В кошельке у Паши Ерёмина было всего 33 евро и несколько тысяч рублей — сколько точно, он даже не удосужился посмотреть. Когда ему вернули все его вещи, то мятые российские рубли он по привычке даже не стал воспринимать, как деньги. Просто запихнул эти бумажки в карман. А теперь нужно было считать каждую копейку — и думать, где жить, чем питаться и что вообще дальше делать? Питер — это не тёплый Лиссабон, не солнечная Коимбра, где можно было даже зимой, набрав картона и одеял, расположиться под любым виадуком. Или просто улечься на лавочке в парке или просто на улице. Один его знакомый бомж так и делал. А здесь, в России даже посредине лета северная столица показывала свой норов, заставляя Пашу зябко кутаться в его старенькую куртку-"кенгуруху". И в который раз ругать самого себя за то, что надел не спортивные штаны, а шорты. Впрочем, кто бы мог подумать, что в июле, когда в Португалии от жары плавился асфальт, в России может быть такой колотун?

Процедура посадки на рейсовый автобус прошла штатно — узнав у первого встречного, как добраться до города, Паша прошёл к остановке и вскоре автобус Љ13 домчал его до станции метро "Московская".

"Надо же, тринадцатый номер. Видать, мне сегодня повезет", -подумал Ерёмин и усмехнулся.

В первую очередь надо было перекусить. Голодать, конечно, иногда полезно, но только иногда — если всё остальное время питаешься хорошо. Паша в последнее время питался плохо.

Последний раз он поел в тюрьме португальского города Коимбра. Точнее, позавтракал. Потом его отвезли в российское консульство в Порто, быстро оформили все документы и через час он уже был в аэропорту. Его резиденция была аннулирована, то есть — он потерял вид на жительство в Португалии и теперь уже не мог претендовать на португальское гражданство. Для этого надо было прожить в стране пять лет. Он прожил. Точнее, отсидел...

Одним словом, европейских документов у Паши теперь не было. Налоговый номер — NIF — скорее всего, тоже был аннулирован. Банковскую карту он изначально отдал своей бывшей. На момент ареста там было три тысячи евро. Правда, у него осталось водительское удостоверение — carta condusao. И оно было бессрочным, а вот вид на жительство — резиденцию — он получил на пять лет и в этом 2018 году она всё равно бы закончилась...

Паша снова улыбнулся.

"Зачем мне европейские водительские права, если после депортации и запрета на въезд в Португалию мне закрыт въезд в страны Шенгенского соглашения и Европейского союза? Впрочем, возможно, эти права действуют и в России? Надо будет узнать..."

Разговаривая сам с собой, он двигался вдоль Московского проспекта, высматривая недорогую забегаловку. Но по пути попадались лишь шикарные рестораны или крутые кафешки, в которых чашка чая наверняка стоила рублей пятьдесят. Тогда он свернул на небольшую улочку и сразу же увидел какой-то ларек, в котором торговали шаурмой. Он подошел к этому ларьку и, выгребая свои мятые рубли, спросил у продавца:

ќ— ќПривет, братан. Сколько стоит твоё изделие?

Смуглый продавец, похожий на таджика, моментально расплылся в улыбке.

— ќПриветствую, что хотите покушать? Есть шаурма, лаваш отдельно, куриный шашлык, есть даже плов, настоящий узбекский, есть...

Паша рукой показал продавцу знак "стоп" и уточнил:

— Братан, шаурма твоя сколько стоит?

Продавец немного погрустнел, видя, что клиент не расположен здесь обжираться, и указал рукой на вывеску, которая была над окошком ларька.

— Смотрите, уважаемый, вот все цены, смотря какая вам нужна шаурма, с чем, какие ингредиенты...

Услышав заумное слово, Паша повнимательней присмотрелся к продавцу.

— Э, да ты, инжебьё, тут подрабатываешь, а сам, небось, университет заканчиваешь? Что, третий курс или четвёртый? И, наверняка, гуманитарий?

Продавец снова заулыбался.

— От вас, ата, не скроешь ничего. Только я не "инжебьё", я узбек, а не таджик. Вы правы, я в Санкт-Петербургский государственный университет три года как поступил. Кафедра востоковедения. Отец сейчас болеет, с деньгами туго, вот, открыл своё дело на паях с земляками. Так какую шаурму будете, ата?

Паша махнул рукой.

— У меня, братан, с деньгами тоже туго, так что давай такую, чтобы голод утолить и не окочуриться потом. Как у нас говорят, дёшево и сердито.

Узбек быстренько расстелил аппетитный лаваш, настругал ножом с большого куска мяса, которое было насажено на металлический штырь, мясную стружку, потом быстренько добавил туда корейской моркови, листок шпината, кусочек огурца, полил это кетчупом, завернул и засунул в микроволновку.

— Сейчас подогрею, ата, будете кушать — руку себе откусите, так вкусно.

Паша рассмеялся.

— Не, мне руки ещё нужны будут, так что ограничусь твоим деликатесом. Сколько с меня?

— С вас, ата, 135 рублей. Недорого, клиентов мало, может, будете у меня постоянным клиентом, так что сразу скидка деять процентов.

Паша отсчитал мелочь, продавец вручил ему горячую шаурму и, он, пожелав продавцу-лингвисту удачных продаж и многочисленных клиентов, направился в близлежащий парк Победы. Там, сев на лавочке, Паша, не торопясь, съел вкуснющую шаурму, запивая свой импровизированный пикник минеральной водой, кстати, ещё португальской.

Итак, первая задача была выполнена — он насытился. Теперь нужно было выполнять вторую задачу — найти место, где можно было бы переночевать. С одной стороны, в жизни Паши Ерёмина уже были моменты, когда ему приходилось ночевать на улице. Правда, это было в солнечной Португалии, а ещё раньше — в солнечном Крыму, который очень похож на Португалию. Или наоборот. В общем, если летом да в тёплых странах искать, где переночевать, то, имея что подложить под спину, можно спокойно выспаться где угодно. Нет, желательно, конечно, не на бетоне или асфальте, а на травке или песке. На худой конец, на земле. Но хотя сейчас было лето, промозглый и сырой Петербург совершенно не располагал к ночёвке под открытым небом. Да и небо изрядно моросило. Так что надо было думать, куда приткнуться и при этом не заработать себе насморк или что похуже. 53 года — это уже не шутка. Не пацан.

Когда Ерёмину было шестнадцать лет, он впервые переночевал в парке, когда сбежал от родителей. Было такое в его бескомпромиссном юношеском прошлом — повздорив с матерью, он быстро собрал свои шмотки, запихнул в рюкзак и был таков. Хорошо, что он тогда серьёзно занимался скалолазанием и альпинизмом, был готов к холодным ночёвкам, да и раскладной пенополиуретановый коврик всегда с собой носил в рюкзаке. Так что переночевал он с комфортом — ночью залез на чердак какого-то отдельно стоящего в парке Чкалова строения и продрых до самого утра. А утром, когда вылезал, вдруг понял, что ночевал на чердаке здания... с игровыми автоматами. И если бы кто из администрации увидел, могли бы и в милицию отправить...

"А коврик-то у меня снова с собой. Значит, если что, спину не просквозит", — подумал Паша и, поправив лямки рюкзака, поудобней перехватил дорожную сумку.

Изделие китайских кустарей — клетчатая сумка-баул — свою задачу выполнила. Ерёмину удалось перед арестом собрать почти все свои самые нужные вещи. Потом, во время отсидки, когда к нему пустили на свидание дочку, Маша рассказала ему, что её мама — его бывшая жена — всю папину одежду, обувь и даже книги выбросила на помойку. А самое обидное — туда же улетели и его боксёрские перчатки, шлем, кимоно и кроссовки. Обидно было, конечно, но что поделать? Зато синее кимоно для занятий джиу-джитсу он успел упаковать. И перчатки для смешанных единоборств — тоже. А заодно много нужных и, главное — тёплых вещей...

"Мда... хорошо, что освободился летом. А если бы зимой? Ну, допустим, джинсы у меня есть. И ботинки есть. Но вот куртки нет. Хорошо, что два свитера положил, как знал, что пригодятся", — Паша мысленно похвалил себя за свою куркуликоватость.

Ну, так, понятно — в его жилах течёт и украинская кровь! А украинские "куркули" — они же "кулаки" — всегда славились своей тягой к накопительству. "Чтобы было!" Или другой вариант украинской поговорки — "Не съем, но надкусаю". Вот он и набил сумку разными нужными вещами. В тюрьме многие из них так и не пригодились, а вот сейчас каждая шмотка будет к месту. Как там говорит пословица — каждое лыко в строку?

Но сколько себя не хвали — от этого теплее не станет. А вечер уже набросил своё холодное и мокрое покрывало на тусклый Питер. Надо было определяться с ночлегом. Метро не подходило — в два часа ночи оно закрывалось, а в вагоне остаться — не вариант, моментально выгонят или сдадут в полицию. И хотя документы у Паши были в порядке, но он ещё не отметился в португальском посольстве. А вот отметки о его депортации, и, тем более, о судимости и сроке в португальской тюрьме запросто могли сослужить ему плохую службу. И очень даже реально он мог после судимости в Португалии быстро заработать судимость уже в России. А уж российские тюрьмы и зоны — это тебе не тот курорт, который был в солнечной Коимбре, где даже в январе было порой плюс двадцать и можно было гулять в шортах и футболке...

Паша давно вышел из парка Победы и шёл по направлению к Воскресенскому Новодевичьему монастырю, здраво рассудив, что там он точно сможет найти место для ночлега. Ведь монастырь всё же — ну, должны же там быть монахи, кельи, не могут ведь божьи люди не помочь страждущему?

Но, видимо, посредники между Богом и людьми не разделяли Пашиного оптимизма. Когда он немного побродил вокруг монастыря, который был окружен высокой каменной стеной, то понял, что так просто на территорию он попасть не сможет. Железные ворота центрального входа были наглухо закрыты. Паша всё же осмелился несколько раз нажать кнопку звонка. Но то ли звонок не работал, то ли никто не соизволил отозваться на его попытки подать о себе весточку. Обойдя обитель по периметру, он убедился, что стена была сплошной. И ни калиточки, ни щёлочки в ней не было и быть не могло.

Но вдруг его взгляд наткнулся на другую стену, поскромнее. Она ограждала Новодевичье кладбище.

— Поразительно, как это кладбище отличается от московского Новодевичьего. Там — огромный такой пафосный Некрополь, вся советская элита там похоронена, вход платный, охрана... А здесь — заброшенное кладбище, которое, хотя и охраняется законом, как культурный памятник, но находится в состоянии нестояния...

Паша уже привык вслух разговаривать сам с собой, ведь в тюрьме он сидел с португальцами, бразильцами, неграми-иммигрантами из Мозамбика, Анголы или Гвинеи-Биссау. Поэтому разговаривать ему приходилось лишь на португальском языке. Вот и привык общаться только с одним уважаемым человеком — с самим собой.

Он подошел к железным воротам, которые преграждали вход на территорию "русского Пер-Лашез", как называют на Западе Питерское Новодевичье кладбище. Как и ожидалось, ворота были закрыты. Звонка не было.

— Ну, да, уже семь вечера, как и все учреждения, кладбище после шести не работает, — проворчал Паша.

Оглянувшись, он посмотрел, нет ли кого-то поблизости. Улочка за Новодевичьим монастырём, к которому примыкало одноимённое кладбище, словно вымерла.

"А какой ещё должна быть улица, ведущая к мёртвым", — внезапно мелькнула в его голове мысль.

Паша посмотрел сквозь забор. Не потому, что он вдруг стал экстрасенсом — забор был решетчатым, за прутьями решётки просматривались памятники и надгробья старинного кладбища, больше похожие скорее на развалины какого-то мёртвого города. Ерёмин где-то читал про питерское Новодевичье кладбище. Здесь когда-то до революции хоронили только знатных людей, дворян и выдающихся русских деятелей культуры. Кажется, здесь был похоронены художник Врубель и поэт Брюсов. Ну, и, соответственно, памятники и склепы на этом кладбище ваяли с размахом, с выдумкой. И они, скорее, напоминали эдакие маленькие, но вычурные дома. Только время их не пощадило и сейчас это были не дома, а, скорее хижины. А главное — ни одной живой души возле этих хижин не было видно.

"Ну, сказанул. Точнее — подумал! Ни одно живой души среди похороненных мёртвых тел!" — снова пришла в голову неожиданная мысль.

Паша ещё раз оглянулся и, недолго думая, перебросив рюкзак и сумку через забор. И тут же сам перемахнул на ту сторону, оказавшись на кладбище.

— Не знаю, как там в монастыре с приёмными днями, а вот приёмный вечер я сам себе смогу организовать. И приёмную ночь. Наверняка на кладбище всегда найдётся хоть кто-то, с кем можно пообщаться. Есть же здесь какие-то сторожа или там могильщики. Монахинь вроде на этом кладбище хоронят. Да и подзахоронения разрешены. Так что по любому, сторожка здесь есть, — пробормотал он себе под нос и, подобрав свои пожитки, уверенно зашагал по центральной аллее.

Глава вторая. Ночевка на кладбище

Как и положено заброшенному кладбищу, на Новодевичьем была тишь, гладь и, наверное, божья благодать. Полуразвалившиеся надгробия, склепы, памятники и просто кресты уныло торчали там и сям, а их каменную наготу укрывали своей листвой разросшиеся деревья и кусты. Растительность на кладбище буйно пёрла отовсюду и своим страстным жизнелюбием как-то скрашивало это царство мёртвых.

Проходя по аллее, Паша заметил у входа на погост чей-то знакомый профиль. Подойдя поближе, он узнал бюст писателя Николая Некрасова, который стоял на его могиле. Он напряг зрение и, поправив очки, с трудом разобрал позолоту надписи — "НЕКРАСОВЪ". Монумент, на котором возвышался бюст поэта, впечатлял: массивный, сужающийся к верху четырехугольный постамент из чёрного гранита. У основания пьедестала — строки из знаменитого стихотворения поэта: "Сейте разумное, доброе, вечное, Сейте! Спасибо вам скажет сердечное Русский народ..."

— Да уж, мы сеяли-сеяли и наконец, посеяли... — пробурчал Паша.

Центральная аллея была вымощена камнем и идти по ней было одно удовольствие. Правда, если смотреть по сторонам, то кладбище больше напоминало какой-то сказочный лес, в котором внезапно решили создать эдакий парк скульптур. И скульптуры эти были довольно потрёпаны жизнью в этом рассаднике смерти.

Неожиданно невдалеке Паша заметил какое-то движение — как будто бы кто-то копался у одной из могил. Слово "копался" на кладбище не совсем подходило к описанию процесса — уместнее было употребить слово "возился". Тем более, что, приблизившись, Паша разглядел, что этот неизвестный субъект что-то грузил на четырёхколёсную тележку — эдакую "подругу" садовода-любителя. Или, точнее, могильщика-профессионала.

Ерёмин подошёл поближе и убедился, что свою первую задачу он выполнил — нашёл человека, который явно представляет здесь администрацию. И с этой административной единицей можно было вступить в переговоры, которые должны были увенчаться ночлегом.

— Добрый вечер, уважаемый, — поприветствовал кладбищенского работника Паша, подойдя к нему поближе.

Пожилой мужчина в странном для могильщика джинсовом комбинезоне поднял голову и подслеповато прищурясь, посмотрел на подходившего к нему человека с рюкзаком и сумкой.

— Вечер-то добрый, мил человек! Но если ты сюда пришёл захорониться, то зачем с собой столько вещей взял? А если на экскурсию, то, во-первых, поздно, а, во-вторых, ты что — прямо с вокзала? Вещи негде было оставить? — неожиданно стал юморить могильщика-профессионал.

Паша принял вызов и ответил в том же ключе.

— Вы правы, уважаемый — я только что приехал, но не с вокзала, а из аэропорта. На захоронение не претендую, от экскурсии не отказался бы, да денег маловато, боюсь, не хватит. А поскольку с деньгами напряжно, то переночевать мне негде. Вот и подумал, что на кладбище наверняка можно где-то прикорнуть.

Мужик не спеша вывез тележку, нагруженную каким-то мусором на аллею, отряхнул руки в перчатках, снял их и повесил сверху на ручку тележки. Затем подошёл к Паше вплотную и посмотрел на него долгим изучающим взглядом.

— Так, значит? Турыст? — могильщик произнёс это с издёвкой, в стиле киногероя Папанова — контрабандиста Лёлика из "Бриллиантовой руки".

Затем продолжил издеваться, уже не скрывая своего сарказма.

— Так вот, турыст, вход у нас на кладбище платный — это раз. Экскурсии давно закончились — это два. Прикорнуть на этом кладбище дорого стоит — это три. И вообще, здесь тебе не ночлежка — это четыре. Поэтому, раз, судя по всему, ты проник сюда незаконно, то, чтобы не морочить ни мне, ни тебе голову полицией и прочими глупостями, то поворачиваешь оглобли и сам, спокойно и добровольно покидаешь территорию Новодевичьего кладбища.

Ерёмин слегка опешил — слишком уж агрессивно повёл себя этот кладбищенский хрен. Он моментально стал заводиться, но сдержался и постарался ответить культурно и вежливо.

— Ну, вот теперь вижу, что я на родине. Так только свои своих могут унижать и хаять. Мда, отвык я что-то от хамства... Вы бы гонор свой, уважаемый, для начальства вашего приберегли. Я вам в тарелку с супом не плевал и ничего у вас не просил... пока. А поскольку я с вами вместе свиней не пас, то могли бы ко мне и на "вы" обращаться. Я ведь, как вы видите по моей седой бороде, постарше вас буду. Вон, даже инородец узбек ко мне почтительно обращался, а вы вроде русский, а ведёте себя, как натуральное быдло. Не волнуйтесь, я знаю, где выход, спасибо за гостеприимство. Вечер вам в хату, уважаемый!

С этими словами Паша повернулся и пошлёпал к выходу.

— Эй, да ты кипешной какой! Тормози, мы не договорили! — внезапно услышал он за своей спиной.

Круто развернувшись, Ерёмин зло усмехнулся.

— А кто вам сказал, что я с вами буду разговаривать? Тыкать будете своему начальству, если духа хватит. Если вы так себя ведёте с человеком, которого вы не знаете, то вы либо дурак и быдло, либо вам ни разу в жбан не прилетало. Но поскольку я воспитанный человек и за свои слова отвечаю, то желаю вам, чтобы был мир и благополучие в доме вашем. И чтобы не стеснять вас в вашем доме, поищу людей, более воспитанных, чтящих традиции и помнящих о том, что земля круглая. Даст Бог, придётся и вам испытать то же, что испытал я.

Паша повернулся и хотел идти, когда внезапно на его правое плечо легла тяжёлая рука. Чисто автоматически он моментально своей левой рукой заблокировал чужую руку и, развернувшись назад-вправо, правой рукой провёл приём под названием "рычаг плеча".

— Ахх... уй... блин... ты чё творишь! — услышал Паша вопли от согнувшегося в три погибели могильщика, правую руку которого он взял на болевой и, по привычке, зайдя ему за спину, всей своей 90-килограммовой массой надавил тому второй рукой на шею.

— Слышь, земляк, отпусти... уй, блин, больно... ты совсем берега попутал... — зашипел работник кладбища.

Паша отпустил его руку и, поправив рюкзак, подхватил брошенную в траву свою клетчатую сумку. Повернувшись, он снова зашагал к выходу, не оборачиваясь.

— Послушай, земляк, извини, погорячился. Да стой ты, я признаю, что был не прав. Давай побазарим.

Ерёмин остановился и обернулся. Мужик, немного помятый и какой-то пришибленный, смотрел на него виновато, но при этом улыбался. И это заставило Пашу изменить своё решение и вернуться назад.

— Тебя как зовут, гость непрошенный? Меня здесь Йориком прозвали. Я на этом кладбище, почитай, с малолетства обитаю. Ты извини, я же не со зла на тебя "наехал". Цельный день вкалываешь тут, к вечеру уже ни рук, ни ног не чую, а тут на тебе — дайте переночевать, а то так есть хочется, что и воды не надо, — переиначил кладбищенский работник известную поговорку.

Назвавшийся Йориком протянул руку Паше.

— Давай без обид, ладно?

Паша в ответ пожал руку, пробурчав:

— Обиженные на зоне. А ты меня просто огорчил.

Йорик хитро прищурился.

— Да я понял уже, что ты сиделец. Где чалился, арестант?

Паша, всё ещё не отошедший от предыдущего хамского обращения, процедил сквозь зубы:

— Там, где чалился, там меня уже нет, отсюда не видно.

Йорик усмехнулся.

— Да я вижу, что ты не с Магадана к нам заявился. Туда международные рейсы не летают. Что, в Португалии где-то отбывал? Или в других европах?

Ерёмин удивлённо посмотрел на своего собеседника. Кладбищенский следопыт рассмеялся.

— Да просто всё. Вон на твоём бауле бирка осталась, видно по ней, что рейс буржуйский, у нас бирки другие совсем. Ну, а после европейского чемпионата по футболу, который был всего два года назад, только полный кретин не запомнил флаг Португалии — чемпионов Евро-2016! Вон он у тебя на бирке красуется!

Паша улыбнулся — он совсем забыл, что на его сумке, да и на рюкзаке остались бумажные наклейки с португальскими красно-зелеными цветами. После того, как он прилетел в Питер и получил свой багаж, то их так и не оторвал. И наклейки эти болтались на ручках сумки, а также на одной из лямок рюкзака. Он тут же оторвал эту бумажку от сумки и, не зная куда её определить и не желая мусорить, бросил её в сумку обратно.

— Ладно, кладбищенский ты червь, проехали. О моём бурном прошлом может потом поговорим? А то, если правильно цитировать поговорку, действительно так есть хочется, что и переночевать негде. И как-то непривычно мне твоё погоняло, как тебя звать-величать в этом реальном мире?

Йорик подошёл поближе, с интересом рассматривая Пашины вещи.

— Звать меня Кузьма — вот такое старинное русское имя. А поскольку многие норовят меня Кузей обозвать, то я и привык, что для всех я зовусь Йорик.

Паша улыбнулся.

— Ну, меня вот тоже некоторые самые близкие друзья Йоргеном прозвали. Был такой Святой Йорген, даже книжка такая есть — "Праздник святого Йоргена", вот меня по той книжке и прозвали.

Кузьма с интересом посмотрел на Пашу, потом, как бы невзначай, наклонился над Пашиной сумкой и цапнул злосчастную бирку.

— Каюсь, книжку не читал, а вот фильм с Кторовым и Ильинским смотрел, старый фильм, еще первая часть немая. Кстати, а что на твоей бирке написано? — сменил он тему разговора, вертя в руках оторванную бирку с Пашиной сумки.

— Там написано "международный аэропорт Порту имени Франсишку Са Карнейру". Ты, следопыт, прав — это маркируют вещи пассажиров в аэропорту города Порту. А Франсишку Мануэл Лумбралеш де Са Карнейру — это бывший премьер-министр Португалии. Он погиб в авиакатастрофе в 1980 году, — ответил Паша.

Кузьма хитро улыбнулся.

— Что, таки пас со мной свиней?

И когда Паша удивлённо на него посмотрел, добавил:

— Ну ты же со мной на "вы" общался, сказал, что тыкать не приучен и что со мной свиней не пас. А раз на "ты" со мной заговорил, то, стало быть, пас?

Ерёмин хохотнул и хлопнул Кузьму-Йорика по плечу.

— Пас, пас. Пасуешь ты здорово!

Тот скривился.

— Тише ты, шебутной, и так мне чуть руку не оторвал на хрен. Я же только тебя остановить хотел, а ты сразу в драку...

Паша покачал перед лицом своего нового знакомого указательным пальцем.

— Но-но! Никакой драки не было — чистая самооборона. Откуда я знаю, что тебе в голову взбрело? Простая работа рефлексов — хватают сзади за плечо, значит, надо тут же отреагировать.

Кузьма засмеялся.

— Ничего себе рефлексы. На этих твоих рефлексах можно так отреагировать, что и в гроб человека отправить. Хорошо, хоть кладбище рядом. Ладно, сиделец, пошли ко мне в хату, там расскажешь, где сидел, как до жизни такой докатился и почему у тебя рефлексы такие жёсткие — руки отрывать незнакомым людям.

Паша попытался взять свою сумку, но Кузьма его остановил.

— Хотя тут идти недалеко, кидай свой баул мне на тележку. Довезу, раз уж ты гость. Хотя гость на кладбище — как-то звучит не очень, не считаешь?

Ерёмин покачал головой.

— Ну, я же пока живой, так что гостить можно где угодно. У нас среда обитания сейчас такая, что на кладбище порой безопаснее, нежели в центре города. Кстати, а чего ты тут копался, насколько я знаю, Новодевичье ведь давно уже официально закрыто?

Кузьма, кряхтя, вывез свою тележку в центр аллеи, и, толкая её вперёд, на ходу принялся объяснять.

— Кладбище, конечно, закрыто, но если есть родственники тех, кто тут захоронен, то можно подзахоронения делать. Ну или за могилками старыми уход нужен, вот и организовали здесь бизнес такой — контору открыли, называется "Помни всегда". Мне же, как сторожу здесь платят копейки, могильщики давно не нужны — городские погребальные конторы имеют своих могилокопателей. Вот я и подрабатываю в такой конторе — она и памятники изготовит, и могилу выкопает, и оградку, и реставрацию. В общем, весь спектр услуг. Так что я тут и смотритель кладбища, и сторож, и могильщик и даже садовник. Работы по озеленению стоят дорого, кстати. А тут вообще работы выше крыши — видишь, как всё разрослось?

Паша кивнул.

— Да вижу. Я потому и пришёл сюда, что кладбище это — заброшенное. Я только сегодня прилетел из Португалии. Так что ночевать мне негде, денег тоже кот наплакал... А, как я тебе говорил, среда обитания сейчас здесь самая спокойная. Нет, возможно за восемь лет, что я тут не был, стало спокойнее, но, когда я тут жил, всякое бывало. В общем, пока осмотрюсь, пока обживусь...

Кузьма внезапно остановился.

— Нет, тут уж ты извини. Переночевать сегодня устрою, но дальше ты уж, мил человек, сам как-то устраивайся. Не я тут банкую, у меня начальство есть и напарники. Они сегодня загулять решили, так что я один здесь. А завтра эта троица подвалит, да ещё с похмелья — начнут тебе пытаться диктовать условия, да строить тебя. Ты же, как я погляжу, мужик резкий, поломаешь кого-то, потом снова сядешь, но уже здесь, у нас. Оно тебе надо?

Паша грустно улыбнулся и покачал головой.

— Спасибо, что предупредил. Конечно, ты прав, не нужны мне проблемы. И на том спасибо, что на эту ночь приютишь, завтра будет день — будет и пища, разберусь, что к чему. Опять же, в нашем посольстве отметится надо. Документы получить. Я же сейчас как бы только наполовину гражданин России, а так... В общем, поехали, а то холодно что-то...

Они двинулись дальше ко входу на кладбище.

Административное здание было и конторой, и мастерской, и жильём одновременно. Кузьма подкатил тележку к дальнему входу и оставил её там стоять.

— Завтра уже мусор выкину, всё равно сегодня все могилки не успел благоустроить, еще время будет.

Он достал ключи и открыл одну из дверей.

— Заходи, Святой Йорген, в эту святую обитель, не побрезгуй.

Паша хохотнул.

— Да ну тебя, скажешь тоже. Я давно уже ничем не брезгую, да и брезгливости у меня после тюрьмы давно нет.

Кузьма вопросительно уставился на своего гостя.

— Ну, про тюрьму я понял, а что — в Европе разве тюрьмы не лучше наших? Я по телику смотрел, там у вас и телевизор, и душевая кабина, и все удобства — типа диван или кровать с ортопедическим матрасом. В общем, лафа, а не отсидка!

Паша, разуваясь и положив в угол свой рюкзак и сумку, удивлённо посмотрел на Кузьму.

— Не знаю, что и где ты смотрел, но лафы никакой у меня не было. Судебная система Португалии, чтоб ты знал, является одной из самых жестких в Европе. Я тебе скажу, что португальские заключенные отбывают наиболее длинные в странах Европейского союза сроки. И если, например, та же Швеция тратит 359 евро в день на одного заключенного, то скупердяи из правительства Португалии выделяет на них только около 41 евро в день. А это и еда, и одежда, и постельное бельё, и много чего ещё. Пообедать там в самом дешёвом кафе стоит 5 евро. А нормальный такой обед — это уже 10 евро. Вот и считай. А вообще, скажу тебе, что любая тюрьма — это уж никак не лафа. Даже для тех, для кого тюрьма — дом родной...

Кузьма тоже разулся, снял свою куртку и жестом показал Паше на санузел.

— Так, ты это — давай мой руки, я сейчас сварганю ужин. Ты как — выпить хочешь?

Паша кивнул.

— В принципе, не откажусь. Хотя водку я не пил уже лет двадцать...

Кузьма присвистнул.

— Ты что, так долго сидел?

Паша улыбнулся.

— Да нет, что ты. Просто как-то обжег связки водкой, не рассчитал... С тех пор только коньяк пил. А в Португалии к портвейну местному пристрастился — классное вино, и пьянит, и полезно для здоровья.

Кузьма засмеялся и хлопнул Пашу по плечу.

— Ну ты эстет — портвейн тебе подавай, коньяк. Короче, "Бехеревку" уважаешь? У меня початая бутылка есть, я эту настойку употребляю, а водку сам не пью — не люблю.

— Да, уважаю, уважаю...

Паша кивнул и пошёл мыть руки.

За столом разговор пошёл живее. Конечно, разносолов не наблюдалось — было бы наглостью ещё и перебирать харчами. Но картошка в мундирах, солёные огурчики, домашняя колбаска вызвали самый настоящий восторг у гостя из Португалии.

— Ну, Кузьма, удружил и угодил одновременно, смотри, я в долгу не останусь. Как немного устроюсь, обязательно ещё раз приду в гости, но уже со своим угощением! — еле прожевав очередной кусок, вымолвил Паша.

— А за это не грех и выпить, слава тебе, Господи — во славу твою, к вящей радости, а не ради греха! ќ— провозгласил работник лопаты и метлы.

Когда был утолён первый голод, возникла потребность в светской беседе.

— Ты, Кузьма, как тут за столько лет не спился? Насколько я знаю, кладбищенские работники крепко закладывают, — осторожно поинтересовался Паша.

— Ты прав, закладывают. Мои напарники — такие вахлаки, прости, Господи! Среда эта чуть не засосала, Вера в Господа спасла. Ну и увлечения разные, — дипломатично ответил Кузьма.

— Да уж... Как там говорил один поэт... — Паша наморщил лоб. — Дай вспомню... А, вот...

Он вытянул вперёд руку в шутливом жесте и стал декламировать:

— Вне среды поэтов не бывает

Ни в Ельце, ни в Киеве — нигде.

И, когда печаль одолевает,

каждый сильно тянется к среде.

Там всегда найдется для беседы.

Кто-нибудь ровесник по уму,

Ибо все сомнения и беды

Нелегко осилить одному...

Кузьма внимательно посмотрел на гостя и неожиданно продолжил:

— Можно сесть и выдохнуть устало

В расписной знакомый потолок,

"Боже мой, как мало нас, как мало!

Ты, да я, да Лермонтов, да Блок!"

На лице у Ерёмина было написано такое неподдельное удивление, что Кузьма захохотал, потом снова достал бутылку с "Бехеревкой" и разлил по кружкам — бокалов в кладбищенской сторожке отродясь не было.

— Елена Казанцева, поэтесса и бард, знавал её. Я вообще одно время с бардами тусовался, а потом откололся от них... — сказал, выпив, Кузьма.

И потом, отвечая на немой вопрос Паши, продолжил:

— Фальшивые они. Поют про любовь и верность, а сами блудят, поют про товарищей и дружбу, а сами гадят друг-другу исподтишка, интриги плетут. Злословят друг на дружку за спиной, завидуют. А уж про Родину сколько спели... Но, случись война — первые побегут туда, где жопу свою можно укрыть! Так что я иногда читаю их стихи, слушаю песни, но больше интересуюсь настоящей поэзией. Лучше Ахматовой или Ахмадулиной ни один бард ещё не смог сочинить. Все эти визборовские "лыжи у печки стоят" так и остались костровыми песнями...

Паша кивнул головой, но всё же решил возразить:

— Ну, барды — согласен, знавал их, тоже одно время в горы ходил, все эти песни у костра... Но вот насчёт поэтов ты не прав — много сейчас есть современных поэтов, интересных. Вот послушай...

Паша снова наморщил лоб, вспоминая, затем прочитал:

— Часть недоигранной мелодии,

Остывший желтый серпик месяца.

Потерянный конец истории

Мой ангел скоро перебесится...

Кузьма помолчал, затем спросил:

— Очень здорово написано. А кто это написал?

Паша помотал головой. Почему-то, когда он читал эти строки, вдруг сами собой слёзы появлялись у него на глазах. Он не думал, что воспоминания вот так внезапно смогут рвануться из самых потаённых уголков души, куда он их старательно заталкивал...

А потом они сжали его горло, и ни вздохнуть, ни охнуть...

Глава третья. Мой ангел скоро перебесится...

Это была даже не любовь. Точнее, не совсем любовь. Или не только любовь. Это было какое-то наваждение.

Паша тогда не только занимался альпинизмом и ездил в горы — он ещё внезапно обнаружил у себя талант певца и поэта. Сначала он стеснялся показывать свои стихи, но под влиянием старших товарищей, взяв в руки гитару и научившись на ней играть, вдруг стал сочинять песни. Свои песни. А когда осмелился спеть их однажды у костра, с удивлением увидел, что его песни людям нравятся. И даже очень нравятся. Так постепенно Паша вырвался из узкого круга костровых исполнителей и дорос до фестивалей авторской песни. А потом стал лауреатом нескольких таких фестивалей. В общем, кочевая спортивная жизнь плавно переросла в кочевую жизнь барда. Правда, альпинизм Паша к тому времени уже забросил, выполнив по скалолазанию норматив кандидата в мастера спорта, а вот сочинительством увлёкся не на шутку. И вот на одном из таких фестивалей авторской песни в Крыму он встретил ЕЁ.

На этом бардовском фестивале Паша, как всегда, выступал со своими песнями. Точнее, принимал участие в конкурсном концерте. Он тогда ещё не стал известным автором-исполнителем, но уже снискал популярность в тусовке и его имя стало мелькать в афишах небольших концертов авторской песни в разных городах бывшего Советского Союза. Денег эти концерты почти не приносили, но известность и популярность того стоили. Потому что постепенно его стали приглашать выступить всё чаще и чаще.

Вечером, после фестивального концерта, его пригласили попеть у костра в одном из палаточных лагерей. И вот во время своего вечернего выступления он и познакомился с ней.

В сущности, ничего в этой девушке такого не было. Он даже сначала и не заинтересовался Машей — так её звали. И только когда он узнал её фамилию, что-то в его сердце ёкнуло. Потому что фамилия у неё была очень нежная — Зайкина. Маша Зайкина. И сама она была очень нежная, даже, можно сказать, трепетная. Смешно получилось — Маша и Паша. Они сидели рядом после его выступления, и Маша что-то взахлёб говорила Паше, хвалила его песни, рассказывала о себе, о своих друзьях, с которыми она приехала сюда. Поначалу девушка привлекла Пашу вовсе не своей экзотической красотой — неброской, но очень запоминающейся, не умением много и быстро говорить, словно щебетать, и даже не своим голосом — Маша прекрасно пела и вообще училась в консерватории на композитора. Просто она была необычайно милая и мягкая. С ней было легко и свободно. А ещё она была очень умная. Потому что всё своё детство провела с книгами — также, как и Паша. У них сразу же нашлись и любимые авторы, и любимые книги. А потом пошли поэты, потом — фильмы, потом театр, живопись, музыка... Проговорили они почти всю ночь — ходили по ночному черноморскому побережью, и говорили, говорили... И даже не подумали о том, что можно, например, искупаться. Голышом. Ночью ведь так часто парни и девушки купались вместе голыми в Чёрном море. Особенно на фестивалях авторской песни, которые проходили в Крыму. Традиция...

Вот только ни Паше, ни Маше не хотелось ничего, кроме возможности просто быть рядом. И говорить, говорить, говорить... Паше казалось, до встречи с этой девушкой он всю жизнь молчал. И только сейчас научился говорить. Это было волшебно — говорить, когда тебя понимают. И принимают таким, какой ты есть! Самое настоящее блаженство, когда тебя понимают и принимают! Наверное, это было то самое чувство, которое потом назовут любовью. Но тогда это была еще не любовь — это было доверие и единение. А ведь для любви нужен ещё и третий компонент — близость. В том числе и интимная.

И вот как раз к этому ни Паша, ни Маша не стремились. Им и так вдвоём было хорошо. Даже слишком хорошо, чтобы портить это единение банальным сексом.

А вот Машины приятели считали иначе. И после того, как счастливые и улыбающиеся "недовлюблённые" под утро вернулись в палаточный лагерь, Пашу ждал сюрприз в виде рассвирепевших "мачо" из Мариуполя — города, откуда приехала на фестиваль Маша Зайкина.

— Эй, Ромео недоделанный, поговорить надо? — резко выдохнул один парнишка из компании, которая поджидала Пашу недалеко от Машиной палатки.

— Рома, не надо, ребята, вы чего? Мы просто гуляли! — Маша бросилась к своим друзьям.

Но те её мягко отстранили, а Рома выкрикнул:

— Я Диме ещё расскажу о твоих ночных похождениях, "просто гулёна", а вот к твоему ухажёру вопросы у нас отдельно будут!

Паша улыбнулся и сказал:

— Маша, ты иди, поспи немного, не волнуйся. Ребятам просто хочется немного размяться, утро ведь, зарядка не помешает. Я обещаю никого не травмировать, ты мне веришь?

Маша улыбнулась и погрозила ему пальцем:

— Смотри, ты обещал. Аккуратнее там, ребятам еще выступать.

С этими словами девушка скрылась в своей палатке, оставив своих "телохранителей" в полном изумлении. Ну, они же не гуляли с Пашей всю ночь, а он не делился с ними подробностями своей биографии. Иначе парни не стали бы вот так резко нарываться. Но слово было сказано и мужской разговор должен был состоятся. Тем более, что повод был вроде бы железный — "какой-то хмырь охмуряет нашу девчонку". И по всем канонам Паша должен был пояснить свою наглость и ответить за своё поведение.

— Так ты что, спортсмен? Ну, идём, спортсмен, "на зарядку по порядку, на зарядку, на зарядку становись", — кривляясь, пропел Рома.

— Парни, идёмте на пляж, там и поговорим. И разомнёмся, и зарядку сделаем, — миролюбиво произнёс Паша и, повернувшись к своему визави спиной, направился к пляжу.

Этого Рома вынести не смог и с криком "Я тебе сейчас сделаю зарядку!" попытался врезать Паше ногой под зад. На что тот просто внезапно повернулся вполоборота и как-то незаметно рукой перехватил ногу Ромы, которую тот занёс для удара. Секунда — и грозный нападающий грохнулся на спину, зашипев от боли.

— Я же сказал — идём на пляж, там вам падать будет удобнее, — улыбнулся Паша и, как ни в чём ни бывало, зашагал в сторону моря.

Когда Машины приятели, немного ошарашенные произошедшим, высыпали на пляж, Паша стоял и разминался, выполняя свой обычный утренний комплекс упражнений — растяжка ног, повороты головы, туловища, приседания. Он, казалось бы, не обращал внимания на мариупольских бардов, решительно настроенных на выяснение отношений.

— Слышь ты, хрен с бугра, кончай выпендриваться! Зарядку он тут делает! Счас как заряжу тебе в табло — сразу зарядишься по полной! — снова выскочил вперёд Рома.

Паша улыбнулся.

— Тебя как зовут, зарядное устройство?

Рома набычился.

— Я тут с тобой не знакомиться пришёл.

Паша рассмеялся.

— Ну, ты уже со мной немного познакомился. Ещё хочешь?

Рома взбеленился.

— Ты счас со всеми нами познакомишься, дятел!

Паша нахмурился.

— А вот это уже серьёзная предъява. Обоснуй! Иначе ответить придётся.

Вперёд вышел ещё один парень, более массивный, нежели шклявый и малорослый Рома.

— Мы тебе ничего не должны обосновывать. Это ты сейчас ответишь нам.

Паша демонстративно продолжил растягиваться, бросив через плечо:

— Я вам ничего не должен и отвечать не собираюсь. К тому же вы пока и не спросили у меня ничего.

Парень сплюнул и, заводя себя, выкрикнул:

— Да мы если спросим, то ты тут ляжешь, спортсмен. Нечего к нашей девчонке клеиться!

Паша снова улыбнулся, прекратил разминаться и, обращаясь ко всей компании, спросил:

— Ребята, вы же взрослые люди. Маша тоже взрослый человек и сама может решать, с кем, где и когда ей гулять. Шли бы вы к себе, а то какое-то детство у вас играет в одном месте, защитнички.

Эти миролюбивые слова "шли бы вы к себе" почему-то привели к обратному действию — они как раз Рому вывели из себя. И он ринулся в бой. Подскочив к Паше, парень с ходу попытался было устроить реванш и снова занёс ногу для удара, намереваясь пробить что-то вроде какого-то корявого "майя гери" в живот своему противнику. Паша точно так же, повернувшись в пол-оборота к нападавшему, снизу подцепил левой рукой летевшую ему в живот ногу, а правой рукой, прихватив эту ногу в районе пятки, резко рванул её вверх. И поскольку Рома не обладал растяжкой балерины, то закономерно улетел сначала вверх, а потом вниз. Песок оказался заметно мягче утоптанной земли на полянке возле палаток, поэтому заметного урона поверженный "борец" не ощутил и тут же вскочил, отплёвываясь от попавшего ему в рот песка.

Но сразу же активизировались остальные четверо из клана "мстителей". Первым атаковал тот самый мощный парень, обещавший уложить "спортсмена". Он, судя по ухваткам, занимался боксом и вполне мог своими прямыми и боковыми положить не только Пашу, но и любого противника в течении нескольких секунд. Если бы попал.

Паша не стал подставляться и изображать боксёрскую "грушу". Он моментально ушёл уклоном влево и одновременно поднырнул под правую руку боксёра. При этом свою правую руку он набросил на левое плечо атаковавшего его парня и своей левой рукой сразу же замкнул на его шее удушающий захват, который называется "анаконда". Эта комбинация в смешанных единоборствах называется "треугольник руками". Со стороны можно было подумать, что парни внезапно решили обняться. Но через три секунды обнимавшийся с Пашей боксёр стал дёргаться, а потом вдруг рухнул на песок. А его соперник склонился над ним и похлопал его по щекам. Остальные резко затормозили.

— Что с ним? — спросил уже было занёсший руку для удара высокий и жилистый парень, который собирался поддержать своего товарища в нанесении побоев "клеятелю их девчонки".

— Ничего страшного, лёгкий обморок, от негодования задохнулся мальчик, сейчас придёт в себя, — улыбаясь, ответил Паша и выпрямился.

— Ребята, давайте прекращать дурака валять, я уже двоих из вас повалял, вы хотите быть на их месте?

— Слышь ты, спортсмен-самоучка, мы тебе сейчас покажем, кто тут дурак, — снова выскочил вперёд неугомонный Рома.

Паша рассмеялся.

— Рома, ты, видимо, верующий?

Рома тут же окрысился.

— Да, верующий, но тебя это не касается. Ответишь за Машу сейчас же!

Паша перестал улыбаться и тяжело вздохнул.

— Ну, что ж, бог троицу любит.

С этими словами он как-то внезапно оказался рядом с Ромой и сделал неуловимо быстрое движение правой рукой. После чего Рома резко согнулся и, хватая ртом воздух, сдулся, как пробитый футбольный мяч. Казалось, было даже слышно, как парень спускает воздух через стиснутые зубы.

— Парни, Маша просила вас не травмировать, и я пока своё слово сдержал. Но если вы так и дальше будете продолжать, то сами себя покалечите. К тому же вас много и я в этой толпе могу случайно промахнуться и кого-то серьёзно задеть, пока вы своими граблями тут размахиваете. Оно вам надо? Вы же вроде интеллигентные люди, в авторскую песню пришли не руками-ногами махать? Словам можно всё решить, не так ли? А если руками хочется помахать, то чего же вы все на одного? Не по понятиям это, не по-пацански. И, потом, сначала надо предъявить мне что-то, а не вот это детство — "с нашей девчонкой гуляет". Вы ещё скажите — "на нашей улице ходит".

Высокий парень, поднимая шатавшегося и постепенно приходящего в себя боксёра, кивнул двоим своим стоявшим чуть поодаль приятелям:

— Валера, Стас, объясните ему.

Те, не говоря ни слова, тут же кинулись в драку. Но Паша моментально переместился в сторону нападавших и встретил первого неуловимым движением правой руки, хлестнув расслабленной кистью нападавшего парня по лицу, а второму нанёс той же рукой удар открытой ладонью навстречу, но немного сбоку. Получилась такая звонкая оплеуха, которая буквально срубила толстяка, набегавшего с явным намерением растоптать врага. Первый нападавший схватился за глаза и завыл, присев на корточки. Второй, получив оплеуху, опрокинутся навзничь и запричитал:

— Уй-юй-юй-юй, бляяяяяяя, больноооо....

Паша, внезапно оказавшись возле высокого, перехватил его руку в районе кисти и, проведя болевой приём под названием "рычаг кисти наружу", тихо спросил:

— Тебе сейчас руку сломать, или, наконец, уймётесь?

Высокий, сразу став низким, согнувшись от боли, прошипел:

— Пусти, больно, всё, всё, давай поговорим... просто поговорим...

Паша отпустил руку парня и проворчал:

— А раньше поговорить сложно было? Предупреждал ведь вас, непути...

Впоследствии ребята из Мариуполя оказались вполне нормальными и компанейскими людьми. Потянула их на скользкую хулиганскую тропу "мстителей" уверенность в том, что они должны блюсти "честь и непорочность" Маши Зайкиной. Которая, как оказалось, встречалась с их приятелем и, по их словам, даже почти была его невестой. Вот это "почти" и давало компании право решать за Машу, как ей проводить своё личное время. А самым ревнивым оказался именно Рома, поскольку этот самый "жених" был его лучшим другом. Именно поэтому он и начал поднимать кипишь, склоняя свою компанию вправить мозги наглому ухажёру "почти невесты" его лучшего друга.

И вот ведь как бывает в жизни — не устрой мариупольские барды Паше сцену ревности, и не попытайся они вызвать его на эдакую дуэль, может быть, ничего бы и не было. В том смысле, что у Паши с Машей не возник бы позже роман, который плавно перешёл в нечто большее. Ну, встретились, ну, пообщались, ну, прогулялись. И всё! Мало ли с кем Павел Ерёмин вот так встречался и так же расставался? За всю свою спортивную карьеру на сборах и соревнованиях он столько раз знакомился с разными привлекательными девушками, что не считал эти знакомства к чему-то обязывающими. Встретились, познакомились, потом расстались — порой даже кроме самого факта знакомства больше и не было ничего. Просто разговаривали, общались. Вот так же, бывало, жили в палаточных лагерях — гитара, костёр, романтика. Но тогда Паша был ещё совсем юным и в основном интересовался девушками лишь в романтическо-платоническом аспекте. Как настоящий ботаник-книгочей, воспитанный на книгах и фильмах советского периода, где после того, как девушка и юноша целовались, авторы не рассказывали, что же было потом. А в фильмах камера стыдливо уходила в сторону потолка...

Впрочем, и после того, как Паша узнал про это самое "потом", он не особо стремился к каким-либо серьёзным отношениям с противоположным полом. Потому что, как у всякого романтика, с ним всё-таки однажды приключилась та самая "несчастная любовь". То есть, он влюбился в красивую девушку, которая по возрасту была младше его, зато по опыту была намного старше. И пока Паша лепетал о своих чувствах, она вначале его внимательно слушала. Ему достаточно было просто прикасаться к своей принцессе, просто быть с ней рядом, просто говорить с ней. А надо было не только говорить! Девушке хотелось чего-то большего. Поэтому вскоре она, чтобы отвадить назойливого ухажёра-романтика, сказала ему, что беременна. И даже когда Паша пролепетал, что согласен на ней жениться, Лена — так её звали — рассмеялась и, погладив Ерёмина по голове, нежно ему сказала:

— Паша, всё у тебя будет хорошо. И ты встретишь ту девушку, которая будет тебя любить. И ты будешь её любить. Просто ты пока не готов. Подрасти немного, малыш!

С тех пор у Паши были девушки, и не одна. Но такого сердечного трепета, как тогда с Леной, он ни разу не испытал. Хотя, если честно, за эти годы он многое понял. И стал более уверенным в себе. Он легко знакомился с девушками, легко покорял их и особо не расстраивался, когда расставался с ними. Просто ни одна из тех, кого покорял он, не покорила его. Не в том смысле глагола "покорить", который от существительного "покорность", нет. Все эти глаголы "покорить", "завоевать", "обладать" — они все из какого-то военно-армейского лексикона. Что может быть более противоположными по смыслу и наполнению, нежели война и любовь? А фраза "украл моё сердце" не только пафосна и глупа, но и из области какого-то бандитизма. Какие-то криминальные чувства, честное слово!

В общем, Пашу длительное время устраивала холостяцкая жизнь, потому что он серьёзно занимался спортом и даже закончил институт физкультуры. Постоянные сборы, соревнования, поездки по стране — какая тут семья? Ну, и зарабатывать юный спортсмен толком не мог — времени просто не было. А потом, когда Паша переключился на каратэ, а после на ушу и другие единоборства, ему вообще стало не до женщин. Нет, конечно, мимолётные встречи у него с противоположным полом были, но приоритеты поменялись. Зачем человеку, который идёт по пути Бусидо — Пути Воина — зачем ему спутник? Точнее, спутница?

И вот тут — такая встреча...

Итак, если бы мариупольские мачо не форсировали события, наверное, Паша и Маша, погуляв и наговорившись вдоволь, разъехавшись по своим городам, через неделю и не вспомнили бы о той встрече и тех разговорах. По крайней мере, Паша, вернувшись домой, попал в сложный переплёт — его друзей-боксёров, которые занимались после института тем, что вышибали у коммерсантов долги, обвинили в рэкете и посадили в СИЗО. А потом и над самим Ерёминым нависла угроза ареста, хотя он, как говорится, был "не при делах". Но в лихих 90-х органы правопорядка часто сначала стреляли или сажали, а потом разбирались. Кстати, стреляли в те времена много, пули летели с обеих сторон, так что однажды прилетело и Ерёмину. Впрочем, это уже отдельная история.

В общем, пока Паша разруливал ситуацию, пока разговаривал с нужными и авторитетными людьми, ему было не до романтических воспоминаний. И когда он однажды утром достал из почтового ящика письмо из Саратова, то вначале даже не понял — кто это ему вдруг решил написать? И только когда он прочитал имя отправителя, его как будто стукнули пыльным мешком из-за угла по голове: Маша Зайкина! Кстати, позже он узнал, что фамилия у Маши была совсем обычная — Фёдорова. А Зайкина — это была фамилия её бабушки, к которой она сбежала в Саратов. Да-да, именно сбежала. Бросила учёбу в Донецкой музыкальной академии, плюнула на карьеру певицы — ведь она пела в престижном ресторане, и — фьють!

Как Паша узнал из письма, Маша жила у своей бабушки в Саратове. И жила достаточно бедно. Она, естественно, прямо это не написала, но в нескольких фразах, описывая свой быт, проговорилась о каких-то "копушечках", которые копит на необходимые вещи. Позже Ерёмин узнал о причинах, которые побудили Машу сбежать из родного Мариуполя. Не последней такой причиной стал и тот самый Дима, который считал себя Машиным женихом. Наверное, были и другие причины, но главное было не в этом — Паша просто был счастлив получать от Маши письма. И писать ответные. У них начался эдакий эпистолярный роман. Точнее, их крымский роман продолжился и вспыхнул с новой силой. Паше в то время, как никогда, нужен был понимающий и говорящий с ним на одном языке друг, соратник и... Паша даже сам не понимал, кем для него была Маша. Она просто стала для него и другом, и Музой, и глотком свежего воздуха. А, если сказать точнее — заполнила ту пустоту, которую он давно носил в своём сердце и заполнял её новыми песнями и стихами. Но все эти песни и стихи были только суррогатом, неким заменителем того чувства, которое он испытал когда-то и которое так безвозвратно сгорело вместе с Леной. И вот только когда в его жизни появилась Маша, он понял, что Лена — это была только прелюдия. Только старт на дороге, по который он шёл все эти годы. И вот, наконец, пришёл!

Они переписывались почти полгода, начав переписку суровой зимой, когда, казалось, всем не до каких-то там тёплых чувств. И оба радовались каждому новому письму. В своих письмах и Маша, и Паша продолжали откровенно говорить друг-другу о том, что их волнует в жизни и в мире. Пока вдруг не поняли, что каждого из них больше всего волнует только один человек...

Окончательно они поняли, что не могут друг без друга, когда Паша, заработав денег, стал звонить Маше по межгороду. Денег эти разговоры съедали немерено. Однажды Паша наговорил по телефону на целых двести долларов — сумма в конце 90-х просто космическая. Но разве можно измерить счастье деньгами? Или любовь? Настоящую любовь? Что, сказать своей девушке — я люблю тебя на сумму такую-то и такую? Правда, смешно?

В общем, эпистолярный роман перешёл в новую фазу и снова Маша и Паша были вместе. А потом Маша внезапно приехала. Просто взяла и приехала к Паше. И когда утром у него в квартире зазвонил телефон, он не сразу понял, что Маша звонит ему не из Саратова, а стоит на железнодорожном вокзале в Симферополе. И Паша, быстро умывшись и одевшись, помчался на вокзал.

Неделя полного счастья! Они растворялись друг в друге. Они жили друг другом и в то же время не могли жить друг без друга! Они стали единым целым и даже Пашины друзья, восхищенно глядя на Машу, совсем не узнавали своего друга. Потому что он просто превратился в Машину тень. Зато Маша, которая раньше была, как тень, и жила, как серая мышка — потихоньку и незаметно — расцвела просто на глазах. И оказалось, что она была просто ослепительно красива. Просто раньше она это умело скрывала.

Но счастье не может длиться вечно. Несмотря на то, что они, казалось, были созданы друг для друга, оказалось, что жизненные обстоятельства всё же сильнее. Сначала у Маши умерла бабушка и она была вынуждена поехать в Саратов. А оттуда мама забрала её в Мариуполь. А потом... Потом оказалось, что Маша — верующая. И не просто верующая — она входила в секту Свидетелей Иеговы. Как и её мама. И за то короткое время, пока она была вдали от Паши, эти "свидетели" успели рассказать ей о её преступлениях. Что это — не любовь, а блуд, что господь её накажет, что бабушка умерла потому, что она, Маша, грешила... В общем, когда Паша примчался в Мариуполь, он Машу не узнал. У неё были какие-то пустые тусклые глаза и отрешённое лицо. А ещё она была снова с этим своим Димой. Который в этой секте был кем-то вроде пастора. В общем, Паша не стал ничего говорить, не стал бороться. Он просто повернулся и уехал...

Увы, тогда Паша ещё не мог заменить собой Бога. И хотя верил в себя, но мало кто верил в него. А от Маши остался небольшой блокнотик с её стихами. Теми самыми...

— Часть недоигранной мелодии,

Остывший желтый серпик месяца.

Потерянный конец истории

Мой ангел скоро перебесится...

Глава четвёртая. У каждого — свой бог

Ночь на петербуржском Новодевичьем кладбище оказалась бурной. Паша рассказывал о себе, а Кузьма-Йорик — о кладбище. И обоим было интересно, ведь Йорик мог рассказывать о своей скорбной обители часами. Паша узнал, что кроме поэта Некрасова здесь были похоронены многие известные люди — поэт Фёдор Тютчев, знаменитый художник Михаил Врубель. А ещё на Новодевичьем кладбище были могилы Сергея Петровича Боткина, известного медика, учёного и создателя Боткинских бараков, ныне ставших инфекционной больницей имени Боткина, и Дмитрия Оскаровича Отта — лейб-акушера семьи Николая II, в честь которого назван НИИ акушерства, гинекологии и репродуктологии в России. Но среди некогда знаменитых, но подзабытых россиян на питерском Новодевичьем были похоронены не только медики или поэты-художники. Например, там была могила Николая Владимировича Щукина, спроектировавшего один из первых русских паровозов. Или, например, могила Вячеслава Константиновича Плеве — сенатора, убитого террористом-революционером. Кстати, по словам Кузьмы, могила этого царского сановника после революции 1917 года была разрушена, и не так давно её восстановили.

Рассказал Йорик Йоргену и различные легенды, связанные с кладбищем. Например, о статуе Христа, которая стоит на могиле жены генерала Алексея Вершинина — Анны Вершининой.

— Что интересно — в советское время эта могила стала местом паломничества, здесь оставляли записки и всегда горели свечи. До сих пор к установленной здесь бронзовой скульптуре Христа ежедневно приходит множество людей. Сюда с надеждой на помощь приезжают не только петербуржцы, но и жители других городов, — вдохновенно вещал Кузьма, размахивая вилкой с наколотой на ней картофелиной.

— Ты, это, Йорик, вилкой поаккуратнее, а то в глаз себе же и заедешь, станешь сразу Циклопом, — опасливо пробурчал Паша.

Но Кузьма, видимо, давно не получал столь благодарного слушателя, поэтому остановить его уже было невозможно. Да, честно говоря, и не хотелось — уж больно интересные вещи он рассказывал.

— Представляешь, никто не мог объяснить этот феномен! Ведь такой же памятник стоял и на лютеранском Волковском кладбище, там Христос был ещё более красивым. Эту статую Спасителя установили над семейным захоронением баронов Остен-Дризен, причём, скопировали, видимо, с памятника над могилой Анны Вершининой. Да только люди идут к Христу не на Волковское кладбище, а к нам, на Новодевичье. На могиле Анны Вершининой постоянно лежат цветы и горят свечи. Да что там! Вокруг этой могилы сложился целый культ со своими традициями и верованиями. Каждый день к статуе Христа выстраивается очередь. Целуют бронзовую руку Спасителя, стараются вложить в неё записочки с просьбами! Прямо как у Стены Плача, ей богу!

Тут Кузьма перекрестился и продолжил.

— А есть такие, кто поливают статую водой и подставляют бутылочки под стекающие капли. Мол, освященная таким образом вода обладает чудодейственной силой и исцеляет от многих болезней. Ну, вообще-то Христос помогает каждому, кто обращается к нему с молитвой. И не обязательно вот прямо к статуе приходить, в церковь надо идти, молиться!

Кузьма выставил указательный палец и многозначительно поднял глаза вверх, указав пальцем, видимо, на бога.

— Всё это, конечно, предрассудки, какое-то идолопоклонство, надо искренне верить в бога нашего, Иисуса Христа, молиться и не грешить. Но, вообще-то, есть такая легенда — не знаю, правда или нет, но вроде в интернете читал, что был такой факт.

Паша улыбнулся.

— Экий ты продвинутый гробокопатель, Кузьма. Столько всего про это кладбище знаешь, интернет читаешь. Тебе тут экскурсоводом надо работать.

Кузьма хитро усмехнулся и подмигнул.

— Ну, скажем, иногда я и этим подрабатываю, есть в моём райдере такая услуга.

Паша рассмеялся.

— Слышь, экскурсовод, райдер — это не список услуг, который оказываешь ты, а список услуг, которые должны оказывать тебе. Грамотей!

Кузьма насупился.

— Да какая хрен разница! Испоганили русскую речь заморскими словечками!

— Дак ты сам свою речь поганишь! — не остался в долгу Паша. — Сказал бы просто — в списке моих услуг или там профессиональных навыков есть и вот это.

Увидев, что Кузьма уже на взводе — выпита была не одна бутылка "Бехеревки", а две — Паша поднял руки вверх.

— Молчу-молчу, всё, брэк! Что там за легенда с этой статуей, рассказывай.

Кузьма-Йорик сразу просиял и продолжил вдохновенный рассказ.

— Супруги Вершинины были представителями известных дворянских родов Войска Донского. Девичья фамилия Анны Вершининой — Карпова. Она внучка генерала, который в 1812 году командовал казачьим отрядом. За успешное ведение боев Аким Акимович Карпов был удостоен многих наград, его портрет имеется в военной галерее Зимнего дворца. Генерал-майором был и её отец, которого тоже звали Акимом Акимовичем. И мужем Анны стал сын офицера Войска Донского — Алексей Вершинин. Который тоже вышел в генералы. В общем, семья получилась крепкой и жили они счастливо. Но Анна Вершинина умерла. Генерал сильно любил свою жену и тяжело переживал утрату. Рассказывают, что Анна очень печалилась о том, что после смерти о ней никто не вспомнит. Во сне она увидела Спасителя, который подсказал ей заранее откупить место на кладбище и установить там своё бронзовое изображение — и тогда каждый прохожий непременно помолится здесь. Так и было сделано: генерал купил место на Новодевичьем и установил там статую Христа.

Здесь рассказчик перевёл дух и, решив промочить горло, налил себе рюмку и вдохновенно выпил. Потом снова перекрестился и продолжил рассказ.

— Со статуей Спасителя связано сразу несколько легенд. По непонятным причинам могила Вершининой избежала разрушений, которые коснулись других могил. Есть легенда о том, как мародеры пытались украсть статую. Они собирались отвезти ее на переплавку в качестве цветного металла. Скульптура оказалась слишком тяжелой и ее решили распилить на части. Сначала отпилили ступни и унесли их. Так вот, по легенде тот человек, что отпиливал, тем же вечером попал под трамвай и лишился ног. Остальные участники этого мероприятия решили, что это знак и не стали довершать начатое. Так оно было или нет, но остальная фигура осталась целой и сейчас установлена на прежнем месте. Лишь нижняя часть ног скрыта в бетоне — ступни Христа так и не были восстановлены.

Паша изобразил аплодисменты.

— Браво, Кузьма, браво. Но, должен тебе сказать, что я во все эти легенды с упоминанием Иисуса не верю. Ты же сам сказал — чистое идолопоклонство. И, я так понимаю, ты в бога веришь по-настоящему, без дураков?

Йорик снова насупился.

— Ты это, Йорген, ты бога не трожь. Как можно верить не по-настоящему? Ты либо веришь, либо нет. А все эти чинуши, которые напоказ крестятся и в церковь ходят, они просто фарисеи, веру поганят и на ней спекулируют. Таких Христос из церкви выгнал поганой метлой.

Паша улыбнулся и примирительно похлопал Кузьму по плечу.

— Не заводись, я против веры в бога ничего не имею. Я, как бы это сказать...

Он немного помолчал, потом продолжил.

— Как это говорили во времена установления советской власти — я не верующий, но сочувствующий. Понимаешь, я же рос в Советском Союзе, и в школе учился советской, и родители мои были атеистами. Так что не сподобил меня господь, точнее, не надоумил.

Кузьма внезапно резко перебил своего гостя.

— А господь не должен каждого недоумка вразумлять! Ты сам, своей башкой до всего дойти должен! Не верующий он! Это не проблемы господа, это твои проблемы! Веришь ты или не веришь — кому какое дело? И уж тем более, не божье!

Паша удивился.

— Погоди, но разве бог не заинтересован в том, чтобы верующих людей было больше?

Кузьма зло окрысился.

— Господь — это тебе не менеджер по продажам, он веру не втюхивает, как битое авто после аварии. Ты сам, своим умом должен прийти к богу. А если не пришёл, значит, не готов ещё. Не созрел! Господь — он для осознанных людей, для тех, кто нуждается в боге.

Паша поднял руки вверх.

— Так, стоп, ты на меня волком не смотри, Кузьма, и не жги глаголом. И взглядом тоже не прожигай. Я же не против веры и не против бога, я очень даже "за". Просто вот так получилось, что не снизошла пока на меня благодать сия, понимаешь? Всему своё время!

Кузьма махнул рукой, остывая.

— Да ладно, ты-то тут при чём? Это я так, осерчал маленько, вспомнилось, что у нас из храмов порой посмешище делают. Да и церковники наши тоже хороши — в "мерседесах" ездят, часы дорогие, в роскоши живут. Они разве о боге думают? О пузе своём радеют, о богатстве. Вот ты начал говорить о том, что не веришь — так при таких "святых" отцах — слово "святых" Кузьма произнёс с издёвкой — разве народ будет в бога верить? Сегодня в бога верят те, у кого больше нет надежды, кому не на что надеяться! Создатель для них — последняя надежда на справедливость, на чудо!

Паша тяжело вздохнул.

— Мда, справедливость сегодня — это действительно чудо...

Если говорить о вере в бога, то Паша действительно хотел бы верить. Он и в церковь пробовал ходить, и молиться пытался, но как-то у него не получалось. Молиться надо было регулярно: проснулся утром — молитва пробуждения, позавтракать — перед едой помолиться надо, потом после еды. Сделал работу — помолиться, чтобы удачно всё получилось, и так весь день. Перед сном — тоже надо помолиться. А ещё соблюдать все посты, все правила, не злословить, не проклинать никого. А как тут не проклинать и не злословить при такой-то жизни собачьей? Потому Паша и не мог окончательно поверить в бога. То есть, он в душе понимал — нужна ему вера, ведь должен человек хоть во что-то верить? А он ведь настолько во всём разуверился, что в душе образовалась какая-то щемящая пустота, которую срочно надо было заполнить. И если не было там любви и нежности к человеку, то, возможно, должна была появится любовь к богу?

Однако Паша Ерёмин за последние несколько лет настолько ожесточился и, можно сказать, даже озверел, что никак в его душе не могла уместиться любовь. Тем более, не к какому-то конкретному человеку, не к родному ребёнку, а к божеству. Причём, абстрактному, которое как бы есть, но его как бы и нет. А события, которые произошли в его жизни, так сильно отразились на его характере, что ему в последние годы вообще было не до любви. Ну не верил он в то, что он, Паша, кому-то нужен и кто-то может его вот так запросто полюбить. А ведь как можно верить тому, кого не любишь и как можно любить того, кому не веришь?

И всё же отношения с небесами у Паши были. Но такие... своеобразные. В бога он почти не верил. Ни в Христа, ни в Аллаха, ни в Будду, ни в какого-либо бога вообще. Вернее, он верил в то, что в мире имеется нечто такое — в общем, какая-то сила вроде бы есть, но действует очень избирательно и как-то совершенно нелогично. Мерзавцы живут припеваючи, а хорошие люди или умирают, или находятся в глубокой заднице — нищенствуют, страдают, болеют, и, в конце концов, тоже умирают. И где, скажите, божья справедливость? Где наказание за грехи? Ну и священники — эти жирные ублюдки, разъезжающие на крутых иномарках, жирующие за счёт своих прихожан, поучающие тех, как надо жить и чтить церковь — все они вызывали у Ерёмина просто дикое желание размазать их по асфальту. Настоящего священника он увидел лишь однажды — в тюрьме. Точнее, в следственном изоляторе. Отец Василий по субботам приходил к заключённым, чтобы служить в тюремной церкви, в которую превратили одну из камер. Но это было очень давно и с тех пор ни одного нормального служителя церкви Паша больше не видел.

Поэтому, как бы веря в какое-то мистическое начало, которое всё же управляет этим миром, он общался с воображаемым господом, как со своим давним приятелем. Причём, с таким приятелем, который постоянно "косячил". И поэтому Паша часто, когда ему было особенно хреново и в очередной раз его накрывала волна тоски и хандры, выговаривал своему Господу за все его проколы.

— Ты, ё... твою бога душу мать, какого х... опять ко мне приеб...ся?! Тебе, б..., мало? Семьи у меня нет, родины нет, работы нет, профессия моя на х... никому не нужна — что тебе ещё от меня надо, срань господня?! Тебе, с...ка, больше некому мозги еб...ть? Грешников тебе мало? Я не пью, не курю, баб не е..., монах, бля! Ем и то не каждый день! Работаю, как проклятый, детям все деньги отсылаю — а ты меня продолжаешь хера...ть?! Да пошёл ты, господи, на х...!

Вот так примерно строился его диалог с богом, когда Паша жил в Португалии и работал на стройке. А потом, когда он сел в тюрьму, то продолжал общаться с богом в такой же экспрессивной манере. Если бы его набожные сокамерники-португальцы знали русский язык и смогли понять, какие речи этот странный "руссо" ведёт с Отцом Небесным, они бы пришли в ужас и моментально "выломились" бы из его камеры. Потому что с таким безбожником отказались бы сидеть даже не верящие ни в бога, ни в чёрта португальские цыгане, которых Паша напугал однажды до жути! Впрочем, как говорится, это была совсем другая история...

Глава пятая. Бездомный домовой

Угомонились могильщик и бомж только под утро. Поспав пару часов, Кузьма, кряхтя встал и вышел на двор готовиться к очередному променаду по кладбищу — ему надо было привести в порядок несколько могил, за которые было уплачено и начальство обязательно должно было проверить его работу.

Утром Паша, собирая свои вещи, решил, как всегда, сделать утреннюю зарядку. Он, ещё сидя в тюрьме в Португалии, поражал своих сокамерников тем, что каждое утро, в холод и в жару, как бы плохо себя не чувствовал, всегда, вставая со шконки, первым делом растягивался, махал ногами и проделывал другие физические упражнения. За что получил прозвище "Ван-Дамм" — несмотря на свой почтенный возраст, Ерёмин практически садился на поперечный шпагат. Но, в отличие от знаменитого актёра, ногой Паша бил весьма серьёзно и удар у него был пушечный. Что однажды на себе испытали его португальские сокамерники.

В общем, он вышел во двор и, щурясь от жаркого солнышка, стал разминать шею, плечи, руки, а потом начал растягиваться и махать ногами. За этим занятием Пашу и застали двое каких-то облезлых типов, которые, судя по перегару, которым от них несло за километр, тоже неплохо провели эту ночь.

— Сышь, ты, дедок, ты что что тут ошиваешься? — с ходу прошипел сквозь зубы один из гостей. — Тебе кто разрешил сюда припереться?

— Да это снова наш сердобольный Йорик всякую бомжатину сюда тащит, привечает, богомолец хренов! — ответил ему второй ушлёпок. — Щас мы этого бомжа вытурим. Только сначала пусть тут всё приберёт, как следует, двор подметёт.

— Сышь, бомжара, а ну хватай метлу и шурши, пока мы тебе бока не обломали! — с ходу начал выдавать задания первый мужичонка.

Эти двое напоминали классическую клоунскую пару, Пат и Паташон, или, в русском варианте, точнее, в советском — Тарапунька и Штепсель. Один тип был высоким и худым, второй — низенький толстяк, весь такой подвижный и шустрый. Именно он подал идею "припахать" Пашу.

Ерёмин не спеша подошёл к двери, взял стоявшую за дверью метлу и, ни слова не говоря, сунул этой метлой в рожу толстяку. И пока тот, захлебнувшись от неожиданности и возмущения, в буквальном смысле слова сел на задницу, перевернул метлу ручкой вперед и огрел ею по спине второго, худого.

— Вы, жертвы аборта, я вас тут сейчас на ноль помножу! Сами быстро взяли мётлы и сами быстренько подмели весь двор. У нищих слуг нет! И не хрен тут командовать, пропойцы, кто меня сюда пустил — не ваше собачье дело!

Толстяк моментально взвился, подскочив вверх и попытался с ходу ударить Пашу кулаком, но тот той же ручкой от метлы ткнул эту пародию на Винни-Пуха в толстый живот. Тот взвизгнул от неожиданности и боли, отлетев на пару шагов, снова попробовал своим задом крепость матушки земли. Паша моментально развернулся к худому, который собрался, видимо, показывать чудеса кун-фу — стал в какое-то подобие стойки и приготовился поразить непрошенного гостя своим мастерством.

— Забавно. Прямо Джеки Чан, — промурлыкал Ерёмин и, отставив метлу в сторону, поманил грозного противника к себе жестом Брюса Ли.

Тот сразу же ринулся на Пашу, попытавшись ударить его ногой сбоку. Если бы растяжка позволила это сделать, то удар можно было с горем пополам назвать маваши гери или мидл-кик. В корейских боевых искусствах этот удар называется долио-чаги. Но то, что попытался продемонстрировать худой типок, скорее было пародией на удар. Впрочем, Ерёмин не собирался становиться для него макиварой. Посему он просто подшагнул под бьющую ногу своего противника, встретил её подхватом на предплечья рук и, немного дернув на себя, тут же оттолкнул её вверх и в сторону. Высокий и худой мужик моментально подлетел вверх, как будто у него внезапно выросли крылья. Но поскольку летать он не умел, тут же грохнулся на спину. Встать у него уже не получилось — мужик валялся на брусчатке, как тряпичная кукла, и шипел, видимо, выпуская воздух из своей тупой башки. Его напарник напоминал сдувшийся мячик — сидел на заднице и, утробно икая, открывал и закрывал рот. Но, видимо, воздуха в его пузе совсем не осталось, поэтому он тоже шипел, пытаясь, впрочем, что-то сказать. Но организм его не слушался.

Именно в этот момент во двор зашел Кузьма.

— Ну, вот как чуяло моё сердце. Вы снова за своё? Штепсель, ты какого хрена на моего гостя накинулся? Я ж тебе предупреждал! Вы квасите постоянно, я вас перед начальством прикрываю, а вы, поганцы, шкоду потом норовите учинить. Вот напишу докладную, погонят вас к такой-то матери отсюда, шалопаи вы непутёвые.

Кузьма глянул на Пашу и улыбнулся.

— Ты их, мил человек, часом не сильно зашиб? Непути они и есть непути, прости их, грешных.

Паша засмеялся.

— Да нет, Йорик, я их только легонько благословил — "на труд и на подвиг", как говорится. Ты бы их припахал, а то вон лоси какие здоровые. Работа сделает из этих обезьян человеков. Ладно, Кузьма, спасибо тебе за гостеприимство, я уже вижу, что надо искать себе пристанище. Ну, вот схожу, документы оформлю сначала, а там поглядим, куда кости кинуть. Дай бог тебе здоровья, удачи и всего самого хорошего.

Йорик кивнул, пожал Паше руку и ответил:

— Если помощь нужна будет, приходи, всегда помогу, чем смогу. Ну, давай, с богом!

Паша зашел в кладбищенскую контору, взял свои сумку и рюкзак, махнул на прощание рукой Кузьме и зашагал к выходу. А Кузьма-Йорик долго смотрел ему вслед, потом перекрестил Пашу и, что-то бормоча себе под нос, стал нагружать на свою тележку лопаты, грабли и другой садово-кладбищенский инвентарь.

— Шо это за крендель? На хрена ты его сюда? — еле выговорил заплетающимся языком толстый кладбищенский работник, малость оклемавшийся от падения.

Йорик посмотрел на своего "коллегу", поморщился и, взяв тележку поудобнее, ответил:

— Даю вам десять минут, чтобы переоделись, и жду вас на сорок третьем участке. Пахать будете сегодня, как сукины коты. И скажите спасибо, что живы остались и не поломал он вас. Мужика этого жизнь крепко побила, он мог вас на тот свет отправить, идиотов, легко и без напрягов. Эх, тяжко ему будет заново жить начинать...

... Паша в первую очередь должен был решить проблему с вещами. Тащиться с сумками в португальское консульство не было смысла. Но, с другой стороны, непонятно было — зачем ему нужно это консульство? Ведь после депортации у него был запрет на посещение Португалии и стран Шенгена. А чтобы этот запрет отменить, надо подавать апелляцию на решение суда и вообще заниматься юридическим крючкотворством. Да, дочка осталась там, и рано или поздно нужно будет решить вопрос со свиданиями... Но сейчас это не так важно. Вчера в аэропорту бортпроводники передали документы Ерёмина пограничным службам. И когда те спросили о причинах депортации, записали его личные данные, то сначала передали его сотрудникам Роспотребнадзора. Вот они-то, когда составили протокол, и посоветовали Паше обратится в консульство Португалии. Сказали, что, возможно, он получит обратную связь с семьёй.

Но что делать сейчас? Становится на учет — куда? В полицию? Так у него прописки нет. И жить негде. Так что зачем ему полиция? Консульство Португалии? Так отметка о депортации стоит в его российском паспорте. Идти в полицию? А смысл? В базе данных факт его депортации отмечен. Статьи за тунеядство давно нет, так что если он не найдёт работу, то претензий к нему у полиции не будет. А вот жить без регистрации — это может быть в будущем аукнуться... Но пока денег на временное жильё у него нет, значит, надо найти какой-то приработок и какое-то пристанище. Точнее, прибежище.

Паша остановился возле станции метро "Московские ворота". Надо было принимать решение — куда пойти, куда податься? В принципе, частично задачу можно решить, если обратиться в администрацию Санкт‑Петербурга — в комиссию по оказанию помощи гражданам без определенного места жительства. Там можно и зарегистрироваться. Точнее, встать на учёт. Вряд ли чиновники предоставят жильё, разве что на пару дней. Нет, вымыться там он точно сможет. Да и постираться. А вот ночевать... Ночлежки там точно есть, но жить с бомжами...

"Была бы палатка — можно было бы на какой-то остров и там обосноваться. Всё же лето, разве что дожди. Но пока более-менее тепло. Надо порыскать на свалках, найти кусок полиэтилена, сделать шалаш..." — размышлял Паша, думая о том, как обустроить свой быт.

Но потом вдруг понял, что вначале надо мыслить стратегически, а частности оставить на потом. Где, в каком районе обосноваться? Он раньше, когда тусовался с бардами, слышал от них про места, где без проблем можно установить палатку и прожить там неделю-другую. Это коса на Канонерском острове, пустынные места на Крестовском острове, Юнтоловский заказник, Ржевский лесопарк, Невский лесопарк, Богословка и ряд других мест. Лучше всего подходил Крестовский остров — и недалеко от метро, к тому же там есть яхт-клуб, рядом Гребной канал, парк аттракционов. То есть, перекусить есть где. А главное — там есть артезианская скважина, бесплатно можно набирать воду. Он читал где-то в интернете, что источник этот находится на балансе Санкт-Петербургского водоканала и оборудован крытым павильоном, так что набирать воду можно в любое время года и суток. К тому же вода проходит регулярную проверку и признана пригодной для использования без кипячения. В его положении это, пожалуй, самое главное.

"Решено — на Крестовский!" — Паше даже стало как-то легче дышать.

Нет, бомжевать, конечно, неприятно, но это только поначалу. Сейчас лето, к спартанским условиям жизни он привычный, всё же школа альпинизма за плечами хорошая. С питанием пока напряги, но можно сходить в "бомж-центр" городской администрации. Авось, покормят. Ну, и надо будет искать приработок. В его положении любая работа сойдёт. Возможно, в парке аттракционов найдется возможность подкалымить, в яхт-клубе наверняка что-то нужно будет помыть-подраить. В общем, были бы руки и голова, а как их занять — это не проблема. Вот обустроится и начнет искать работу.

Пока Паша размышлял, ему в голову неожиданно пришла любопытная мысль. Он вспомнил о знаменитом боксёре, многократном чемпионе мира Мэнни Пакьяо. Филиппинской легенде мирового бокса тоже приходилось жить на улице, вернее, в спортивном зале. В четырнадцатилетнем возрасте Мэнни покинул родной городишко, чтобы перебраться в столицу Филиппин и стать профессиональным боксёром. Однако вместо боев Пакьяо получил работу резчика металла на свалке, а тренировался он только ночью. Так как у него не было в этом городе ни родных, ни друзей, то ему пришлось жить в зале, в котором он тренировался, потому что денег на жилье у Мэнни не было... Однако спустя много лет миллиардер Пакьяо купил этот спортзал и открыл там свою школу. И даже попытался стать президентом Филлипин!

Паша усмехнулся.

"Увы, тебе уже поздно начинать карьеру профессионального бойца... И миллионером становится поздно. Тут хотя бы как-то обосноваться, найти работу, а там посмотрим..."

С этими мыслями Ерёмин взвалил на плечи рюкзак, взял сумку и потопал к станции метро...

Сначала он решил всё-таки заявиться в администрацию Санкт‑Петербурга. Ведь денег у него почти не было, а голод, как известно — не тётка. Поэтому Паша всё же первым делом нашел Комитет по социальной политике Санкт Петербурга. Он находился в Выборгском районе на улице Новгородская, 20. Ехать надо было аж до Белоостровского шоссе. А поскольку за восемь лет "понаехавший" в Питер и не знавший города Ерёмин забыл даже те места, в которых часто бывал, то на поиск искомого учреждения и на дорогу ушло четыре часа. Но когда он с трудом добрался до этого злосчастного комитета, то вспомнил, что такое истинно русская бюрократия.

Он долго дожидался приёма у чиновников администрации. Выяснилось, что записываться на приём нужно заранее, да еще и желательно через интернет. Интернета у Паши не было — в телефоне стояла португальская сим-карта и для того, чтобы звонить кому-то в Питере надо было купить сим-карту российского оператора. А так звонить он мог разве что в рельс. Зато оказалось, что в Комитете по социальной политике Санкт‑Петербурга есть целый отдел организационного обеспечения и цифровизации, где регистрируют письменные обращения граждан. Паша в этот перечень граждан не входил, он был, так сказать, бесхозным. Немолодая женщина, похожая на Фрекен Бок, улыбчивая, как нильский крокодил, снисходительно посоветовала свежеиспечённому бомжу Ерёмину отправить письмо в электронном виде через сервис "Электронная приемная". И даже продиктовала электронный адрес, заметив, что срок рассмотрения обращений — 30 календарных дней со дня регистрации письма.

В общем, через два часа осатаневший и раздосадованный, а главное — незарегистрированный бомж Паша Ерёмин матом послал подальше очередного питерского чиновника и, хлопнув дверью, рванул на свежий воздух. В "комитете по концлагерям", как прозвали бомжи питерскую социальную службу, за пару часов могли бы уморить даже доктора Геббельса, который, как известно, за словом в карман не лез. Единственно, чем оказался полезен этот визит — Ерёмин узнал адреса так называемых "домов ночного пребывания". Правда, там принимают только тех бездомных, чья последняя регистрация была в Санкт Петербурге и не являлась временной. Регистрация у Паши была в Питере, правда, давно — восемь лет назад. Но, как просветили Пашу его товарищи по несчастью, то есть, питерские бездомные, последние два года они могли приходить в эти ночлежки и без регистрации — просто чтобы погреться, поесть или выпить чаю. Таких домов-ночлежек было 16 и ближайший "дом ночного пребывания" находился здесь же, в Выборгском районе по проспекту Художников.

Добираться в центр Выборгского района, а потом ехать на Крестовский остров было глупо. Тем более, что недалеко от предполагаемого базирования Ерёмина находилась ночлежка Василеостровского района — на набережной лейтенанта Шмидта. Проще было вернуться обратно, попытаться "упасть на хвост" василеостровскому бомжатнику и взять с боем свою тарелку супа, ибо жрать уже хотелось довольно сильно.

И тут Паше несказанно повезло. Возле официальной конторы королей питерской социалки притулился неказистый микроавтобус с надписью "Ночлежка". Как оказалось, это был бусик питерской благотворительной организации, которая так и называлась — "Ночлежка". И волонтёр, точнее, руководитель одного из направлений этой организации Игорь Антонов, утрясавший с чиновниками какие-то вопросы, предложил Паше подвезти его до Василеостровского бомжатника.

— Только смотри, братан, там тебя могут не накормить. У тебя паспорт есть?

Паша нахмурился, но вытащил свой паспорт и развернул его для полноты картины.

— О, да ты импортный бомж! Из Португалии к нам? А чего ж там не остался? Там тепло. А у нас зимой минус двадцать как даст... — Игорь поёжился, представив себе питерскую зиму.

— Родина зовёт — слышал такое? — отшутился Паша.

Он не стал особо встревать в дебаты, давить на жалость и распространятся о своих злоключениях. В конце концов, жизнь его научила одному правилу: меньше про тебя знают — спокойнее будешь жить. И дольше.

В общем, в результате Игорь привёз Пашу в свою контору на улицу Боровая, 112. Это было здание недалеко от административного центра Санкт-Петербурга, которое раньше принадлежало электротехническому заводу. Паша читал где-то, что первые ночлежки в Санкт-Петербурге появились на Обводном канале и Боровой. Именно на этой улице и находилась та самая благо творительная организация "Ночлежка". Кстати, сама ночлежка на Боровой вовсе не напоминала литературный образ подобного заведения, описанный в русской литературе. В пьесе Максима Горького "На дне" ночлежный дом для неимущих населяли люди с самого дна социума — нищие, воры, проститутки, чернорабочие. Как рассказал Ерёмину Игорь, в пяти комнатах этого "дома ночного пребывания" на самом деле постоянно живут 52 человека. И хотя многие из тех, кто жили здесь постоянно, в основном были уже пожилыми людьми, просто в силу разных обстоятельств скатившиеся на дно, они вовсе не опустились и напоминали обыкновенных пенсионеров — из тех бабушек и дедушек, которые обычно сидят на лавочках у подъездов. Многие из них жили здесь давно, но часть более молодых и ещё имеющих возможность работать летом предпочитали пребывать на природе — в парках, на островах. Благо, в Питере таких мест хватало. Ну и само помещение ночлежки было довольно уютным, с двухярусными новыми койками, на которых были занавесочки, с постельным бельём, с паркетным полом, тумбочками, холодильником и телевизором. Рядом с основным зданием находился комплекс модулей, где бездомные могли получить одежду, собранную волонтёрами, медицинскую и юридическую помощь, в общем, в "Ночлежке" был эдакий рай для бомжей и минимум бюрократической волокиты. Так что эта ночлежка выгодно отличалась от описанного Горьким помещения в его пьесе "На дне". Здесь Пашу просто и без особой бюрократии покормили и даже дали с собой немного продуктов: хлеба, соли, сахара, бутылку воды, а также спички. А главное — ему выдали огромный кусок полиэтилена!

— Держи, Паша. Палатки нет, но навес соорудить сможешь. И вот тебе старый спальник, остался у меня от туристов — приезжали к нам год назад, жили как раз на Крестовском. Но я бы тебе советовал остановится на косе Канонерского острова. На Крестовском сейчас не протолкнутся, Елагин остров — там туристов полно, да и плату за вход ввели. А вот на Канонерке есть места, где только рыбаки и туристы с палатками. И никто тебя там гонять не будет. Хотя ты похож на лешего или домового, ты там как неотъемлемая часть пейзажа будешь... — улыбнулся Игорь.

— Да уж, бездомный домовой, — невесело пошутил Паша

Игорь рассмеялся.

— Ладно, домовой, не хнычь. Вот тебе направление и путеводный пинок. Есть несколько маршруток и автобусов, которые ходят от метро Автово и Балтийской. Можно и пешком через тоннель, но не советую. Как обживешься, будешь пешком ходить, хотя там грязно, машины и автобусы ходят, дышать нечем. Я тебе место сейчас по геолокации покажу, найдёшь быстро. Кстати, ты сим-карту купи, она копейки стоит, а интернет часто везде халявный можно поймать, там кругом кафешки, магазины, поэтому, как только установишь симку, поймай где-то вай-фай и смело пользуйся. Ладно, мне ещё в кафе надо ехать за вечерней раздачей. Как проголодаешься — приходи, покормим. В ночлежку если захочешь прийти, то устраиваться надо, документы оформлять, короче, канитель. Сам видел...

Игорь хлопнул Пашу по плечу, махнул рукой на прощание и бодро поскакал к своему бусику. А посвящённый в пажи... то есть, в бомжи Ерёмин взвалил на плечи рюкзак и, взяв в руки свою клетчатую сумку-баул, не спеша подался в сторону метро.

Обосновался он на косе Канонерского острова очень даже неплохо, почти что капитально. По тропинке вдоль Морского канала он дошёл до конца Путиловской набережной и перешёл в дикую часть острова. Перед этим он остановился поглазеть на самый настоящий сюрреализм: он увидел огромный мост, который проходил... над домами. Это была так называемая ЗСД — западный скоростной диаметр, первая внутригородская платная магистраль в России. В Португалии Ерёмин видел много платных шоссейных дорог, но вот такой магистрали там нет. Выглядела она круто — прямо как в фантастических фильмах. Вживую эту магистраль Паша никогда не видел, впрочем, когда он с семьёй уезжал из Питера в Португалию, ЗСД еще не была полностью построена. Центральную её часть открыли только в 2016 году. И вот теперь он видел это сооружение прямо у себя над головой. У него сложилось ощущение, что мост просто парит над землей.

"Кстати, каково, когда над головами жителей Канонерского острова денно и нощно ездят машины и грузовики", — подумал Ерёмин мимоходом.

Но любоваться сюрреализмом пополам с конструктивизмом было некогда — надо было топать искать место для стоянки "первобытного", точнее, "первобитного" человека. То есть, перво-наперво надо было устраивать свой быт.

Глава шестая. С новосельем!

В Петербурге более 30 островов. Паша не смог бы назвать и половины. Во-первых, он был не коренным питерцем, а из "понаехавших". Во-вторых, он прожил в Питере всего-то девять лет. И бывал пару раз на Васильевском острове, один раз заезжал на Крестовский остров и с женой посетил Елагин остров. Вот и всё! Ну, знал он про Заячий остров и два Адмиралтейских. И вот внезапно ему довелось не просто исследовать Канонерский остров, а жить на нём!

Как ни странно, прогулка по острову с рюкзаком и сумкой принесла ему эстетическое наслаждение. Да, сумка с вещами оттягивала руку, но Паша шёл по острову, как сталкер по Зоне. Неработающая лукойловская заправка, заброшенная спасательная станция, старенький, ещё советской постройки плавательный бассейн — всё это напоминало фильм о Чернобыльской зоне отчуждения. Вокруг не было ни души! А когда он проходил мимо пустых домов с заколоченными подъездами и окнами, над которыми проходила ЗСТ, вообще повеяло зомби-апокалипсисом. Казалось, вот-вот откуда-то выползут кровожадные зомбаки и начнут за ним гоняться.

Впечатление усилилось, когда Паша вышел на какой-то огромный пустырь, посреди которого возвышалась высоченная труба. Видимо, раньше тут было здание ТЭЦ, к которому относилась эта труба. Территория вокруг трубы была обнесена забором с колючей проволокой, но со стороны залива стоял низкий бетонный заборчик, через который Паше совсем не трудно было перелезть. А дальше, вдоль гаражей, расписанных различными граффити, он прошагал к Финскому заливу. Однако песчаный пляж был завален мусорными пакетами — такое впечатление, что какие-то волонтеры пособирали мусор, но вывезти поленились. Поэтому он решил податься в противоположном направлении и, пройдя мимо домов, в которых явно жили люди, мимо стоянки автомобилей, шлагбаума и дальше он вышел к какому-то озеру. То есть, в центре острова было самое настоящее озеро. И что самое интересное — вода в нем была пресная! Загадка природы! Хотя, если подумать, то, скорее всего здесь когда-то был карьер, потом его забросили, а дожди заполнили углубление. Так и образовалось озеро.

Но Паша не стал заморачиваться загадками природы, а расположился прямо на берегу этого живописного водоёма. Правда, чтобы разбить стоянку, немного углубился в чащу, чтобы его стойбище или пристанище — кому как нравится — невозможно было разглядеть. Он ведь был современным бомжом — с ноутбуком, мобильным телефоном, то есть, бомжом, обладающим материальными ценностями. Так что надо было либо таскать ноут все время с собой, либо замаскировать место ночлега и приготовить схрон для особо ценных вещей.

В общем, первую ночь в положении бездомного Паша Ерёмин провел в относительном комфорте. Сильно помог спальник, а так как у него всегда с собой был пенополиуретановый коврик, то ночью ему совсем не было холодно.

Однако пока было лето, можно было ночевать в лесу. А что будет осенью? Поэтому с утра, проснувшись и позавтракав — спасибо Игорю и его "Ночлежке" — Паша решил, взяв с собой ноут и оставив все вещи на стоянке, прозондировать окружающую среду на предмет поиска работы и более комфортного обитания. Нет, свежий воздух, природа, красоты Финского залива — это всё здорово. Но неделя такого "турызма" — и пойдут сопли, кашель, болезни. Это не солнечная Португалия, это промозглый Питер!

Сначала Ерёмин наведался на набережную лейтенанта Шмидта, дом 29, где располагался "Дом ночного пребывания Василеостровского района". На стендах в этом самом "доме ночного пребывания" висели всякие памятки для бездомных, статистика, в общем, всякая лабуда. Но один интересный документ на стенде гласил, что по официальным данным в Санкт-Петербурге около 60 тысяч бездомных. И хотя Паша бомжей в Питере никогда не считал, он понимал, что на самом деле в этом огромном городе их намного больше. Ведь во времена недоразвитого капитализма оказаться на улице можно по разным причинам — потерял работу, обманом лишили квартиры, поругался с семьей, начал пить. И далее человек катится по наклонной, пока не окажется на дне.

В этой ночлежке Паша наконец-то зарегистрировался, его накормили и даже позволили искупаться и постираться. Он постирал только нижнее бельё, а пока оно сушилось, пообедал. И заодно познакомился с такими же товарищами по несчастью, то есть — по бездомному образу жизни. Между прочим, эти самые "товарищи", к Пашиному удивлению, несчастными вовсе не выглядели. Нет, были, конечно, среди них и совсем опустившиеся личности — лица, опухшие от пьянства, пустые стеклянные глаза, нечленораздельная речь. Но таких было не очень много. В основном в эту ночлежку приходили люди, которые оказались в безвыходном положении или, как сейчас принято говорить, в трудной жизненной ситуации. Между прочим, во времена царской России в ночлежках обитали не только нищие или проститутки, например, одним из их завсегдатаев был перманентно пребывавший в запое известный русский художник Саврасов.

Некоторые истории, которые Паша успел услышать от Игоря, его просто убили. Он никогда не мог подумать, что такое может случится с человеком.

46-летняя Марина родилась в Питере, здесь же училась, закончила техникум. У родителей была двухкомнатная квартира, отец с дядей ее разделили на две комнаты, получилась коммуналка. Потом её дядя свою комнату продал, появились соседи, а отец умер, а Марина с сестрой остались. Соседи сразу стали их выживать и таки выжили. Сёстрам пришлось поменять свою комнату на другую, поменьше. Потом сестра Марины заболела, нужны были деньги. Марина продала эту комнату, деньги ушли на лечение сестры. Слава богу, она встретила мужчину и вышла замуж, а свою сестру прописала к себе. Но Марина тоже влюбилась — тоже встретила мужчину, ушла к нему и родила сына. Вот только не сложилась у неё семейная жизнь, расстались они с мужем. Потом она снова вышла замуж, муж — отставной военный — прописал Марину к себе. У него тоже был сын и отношения с пасынком у женщины не сложились. Военный умер, а мачеху его сын из дому выгнал. Вместе с её ребёнком. Марину быстро лишили прав, а сына её отдали в детдом — как может содержать ребёнка бомж? Сына она видит лишь иногда издалека...

Вот такая грустная история. И, как рассказал Паше Игорь Антонов, таких историй он знает очень и очень много.

У бездомного Сергея, с которым Паша познакомился в этой ночлежке, как ни странно, был дом. Точнее, квартира. Вот только её у него, как говорится, попросту "отжали". После смерти матери туда заехали родственники, сразу начали делить территорию, пить. А через некоторое время Сергей узнал, что его... выселили. Пока он ездил на заработки, провели шахер-махер с ЖЭКом, риэлторами, ещё с кем-то, и когда он вернулся — возвращаться ему уже было некуда. Его просто поставили перед фактом — или судись и восстанавливай регистрацию, или катись на все четыре стороны. Судиться — это значит, иметь деньги. А пока судишься — где-то надо жить. Денег было мало, жить было негде. И вот Сергей уже третий год живёт на улице.

Они сидели на лавочке возле ночлежки, Сергей курил, а Паша, выслушав его историю, громко возмущался.

— Не понимаю, ну как так? Ведь это родственники твои... Взять и выбросить человека на улицу? — удивлялся Паша, когда услышал Серёгину историю.

— Я уже привык, — добродушно улыбаясь, ответил Сергей. — Какие они мне родственники — седьмая вода на киселе. Ушлые больно. Они бы всё равно мне житья не дали. А я нормально устроился. Сторожем в Яхт-клубе. Ну, здесь, недалеко, на Крестовском. Там и живу. Хочешь, замолвлю о тебе словечко? Ты же работу ищешь? Тем более, спортсмен. А на Канонерке только летом хорошо, осенью с залива такая холодрыга подует, дубарь будет конкретный. Да и за водой далеко ходить. Я знаю, я там одно время обитал. В трубе. Видел трубу?

— Да видел, видел, только там заварено всё.

— Ну, да, повадились лазить туда подростки, чтобы им пусто было. Пока мы жили — всё было чисто, а эти наркоши такое там устроили...

Сергей вздохнул и грустно улыбнулся. Он напоминал такого выросшего до размеров взрослого человека гномика, у которого хоть и была борода, но выглядел он всё равно совершенно по-детски. Глядя на этого большого ребёнка, Паша понял, как у него отняли квартиру и выгнали на улицу. Сергей был совершенно безобидным и даже беззащитным человеком. Как он смог три года выживать на улице, понять было невозможно. Про таких обычно говорят — "не от мира сего". Паша встречал таких людей, но они, как правило, были глубоко верующими, оттого и не могли сопротивляться насилию. Сергей верующим не был, что было даже удивительно. Он просто избегал любых конфликтов на любом уровне и жил, как та трава, прораставшая даже сквозь асфальт.

Паша поднялся и, хлопнув Сергея по плечу, предложил:

— Слушай, Серёга, конечно, было бы здорово, если бы ты поговорил насчёт меня в Яхт-клубе. Сам видишь, человек я нормальный, не пью-не курю. Если там помыть-покрасить что надо — так я всегда готов. В общем, работы не боюсь, а вот с пристанищем если получится — так вообще бомба! Но пока что я перекантуюсь на Канонерском. Я уже там расположился, место хорошее нашёл. Там недалеко дома, я мимо проходил, видел — во дворе колонка стоит, воду брать можно. Утром пробежался, воды принёс. Костёр есть где развести, вот с посудой проблема — котелка нет, чайника. Ну и денег тоже кот наплакал. Но ничего, главное — пожрал, шмотками кое-какими меня тут один добрый человек обеспечил, так что пока всё нормально.

Сергей тоже поднялся и, пожав Паше руку, пообещал:

— Не вопрос, я поговорю. Не думаю, что это быстро получится, но дня три перекантуйся, а там я тебя навещу, расскажу, что и как. Кстати, погоди!

Бородач юркнул в помещение. Через минут десять он снова появился на пороге, неся в руках... котелок. Причём, такой чистенький, почти что новый. Сам Сергей сиял не хуже этого надраенного котелка.

— Вот, держи, Паша, как говорится, от сердца и почек дарю вам котелочек! Будет в чём суп сварить! Или кашу!

У Ерёмина, что называется, глаза на лоб вылезли. Как говорится, ни копейки да вдруг алтын!

— Серёга, дорогой ты мой человек, спасибище огромное! Ну просто не знаю, как тебя благодарить!

Мужик стеснительно улыбнулся и махнул рукой, мол, ничего такого я не сделал.

— Да пустяки, Паша, мне уже не нужен, у меня в моей обители есть уже посуда всякая — кастрюли, чайник, миски-ложки. А тебе пригодится. Пока там переночевать, да пока поесть приготовить. В общем, вот тебе котелок, там ещё миска, ложка и кружка.

— Кружка у меня есть, литровая, "сиротская". Со времён альпинистского прошлого осталась, реликвия, храню, как память. Но всё равно спасибо, выручил. Буду должен!

Сергей как-то серьёзно посмотрел вдруг на Пашу и тихо ответил:

— Не спеши в долги залезать. Не знаешь ведь, как жизнь сложится. Потом жалеть будешь.

Ерёмин улыбнулся и, взяв котелок с посудой из рук Сергея, сказал:

— Это не те долги, о которых ты говоришь. Это скорее долг чести, понимаешь? Я же не деньгами тебе отдавать его буду. Когда-то и тебе помощь потребуется. Или твоим друзьям. Земля — она ведь круглая, рано или поздно мы всегда встретимся.

Если бы тогда Паша Ерёмин мог предположить, что очень скоро он встретится и с Сергеем, и с его друзьями... А главное — им понадобится его помощь, причём в таком деле, в котором только он смог бы им помочь. И для этого ему пришлось вспомнить все свои навыки и умения, рискуя своей жизнью.

Но в тот момент Паша даже не догадывался, как круто изменится его жизнь всего лишь через несколько дней.

Глава седьмая. Неуловимые мстители выходят на тропу войны

Пять дней на Канонерском острове прошли довольно напряжённо, но, тем не менее, радостно. Паша капитально обустроился — нашел, где набирать воду, добыл кучу дров, на костре сварил себе целый котелок риса, который купил на последние деньги. Поскольку денег у него больше не было, то он вынужден был ещё раз наведаться на Боровую в "Ночлежку". Там он смог пообедать, а, выйдя во двор, снова встретил Игоря Антонова.

— Что, Паша, голод не тётка? — Игорь выглядел веселым и беззаботным, что было удивительно — забот у волонтёра всегда было более, чем достаточно.

— Ну, я пока обживаюсь, денег нет совсем, вот, ищу подработку какую-то, — смутился Ерёмин.

Игорь рассмеялся.

— Да ты, мужик, не смущайся, всё ж нормально. Ты у нас можешь всё время харчеваться, мы для этого и существуем. Ну не для того, чтобы тебя родимого содержать, но для того, чтобы таких, как ты, поддерживать. Так что вот, возьми ещё вот пакет с продуктами, на первое время хватит. И приходи, хоть каждый день, пока с работой образуется и вообще. Ладно, извини, мне пора бежать, тут кое-какие дела...

Игорь испарился, причём, удивительно — вот только стоял рядом человек и оп — его уже нет! Паша даже не успел понять, куда это он подевался. Но время, как говорится — это деньги, и новоиспечённому бомжу пришлось оставить осознание процесса перемещения Игоря Антонова в пространстве на потом.

Расспросив волонтёров, Ерёмин узнал, где и как можно подработать. Как оказалось, способов довольно много. Одни бомжи собирали картон, стекло, металл, сдавали их пункты приема. Некоторые, немного "приподнявшись", становились "коммерсантами" — покупали на базах бананы и перепродавали их в городе. Но этот промысел существовал полулегально и только у тех, кто давно был в этом "бизнесе" и имел нужные связи. Можно было также пойти на вокзал и мыть вагоны пассажирских поездов. Платили примерно 150 рублей за вагон. Ну и, конечно, всегда была в ассортименте работа грузчика на рынках, подсобником на стройках — этих вакансий везде просто пруд пруди. Как говорится, была бы шея — хомут найдётся!

Паша попробовал подрабатывать на стройке, потом на рынке — сравнивал конъюнктуру. На стройке платили больше, но работа была тяжёлой — не просто "подай-принеси". Пришлось серьёзно надрываться — выносить строительный мусор, возить на тачке кирпичи, замешивать бетон. Как оказалось, мешать раствор — весьма нелёгкая работа. Бетономешалка была только внизу, а на верхних этажах каменщикам проще было нанимать бомжей. А те вручную в корытах смешивали песок с цементом, добавляли воды и тут же готовый раствор в вёдрах разносили по точкам. В конце дня руки у Паши просто отваливались.

На рынке было полегче, а главное — сытнее. В конце рабочего дня грузчикам давали "хабар": пакет с продуктами. Там были овощи, фрукты, кусок мяса или колбасы, крупы, в общем, всего понемножку. Ну, и работать приходилось не весь день, а по принципу "приехал товар — разгружай". А потом разносить по точкам, точнее, развозить. Вот только в денежном отношении было маловато — платили в день всего 700-1000 рублей. На стройке было побольше — от полутора тысяч. Но всё равно работать даже на ставке грузчиком в магазине или на складе за 30 тысяч в месяц — это было очень мало. На эти деньги можно было снять однокомнатную квартиру, не в центре, конечно. Или в центре, но комнату. Но вот на жизнь оставалось бы не так много. Нет, конечно, с вещами и продуктами можно надеяться на "Ночлежку", но Паша не собирался становится, так сказать, профессиональным бомжом — он хотел снять какую-то комнату, устроится на работу по профилю, в общем, стать нормальным членом общества. Встроится, так сказать, в социум.

Но, как говорится, хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах. Поэтому Паша, умудрённый жизненным опытом, строя планы на будущее, не забывал о настоящем. Он капитально обустроился на острове — на костре готовил еду, расчистил место стоянки, а над спальным местом сделал прекрасный навес из полиэтилена и веток. А главное — познакомился с местными бомжами, которые в основном кочевали по островам — Канонерскому, Васильевскому, Крестовскому. Как рассказали его новые знакомые, кстати, довольно интеллигентные и не похожие на бомжей Вася и Коля, они раз в неделю приходят либо на Васильевский остров в ночлежку, или в какую другую поблизости, например, на Обводной канал, в дом ночного пребывания Адмиралтейского района. Конечно, они старались и самостоятельно зарабатывать, правда, в основном так же, как и все — стройка, рынок, разгрузка и мойка вагонов на вокзале.

Но самым удивительным новым Пашиным знакомым оказался 66-летний Вячеслав Романович Раснер. Это был самый известный бомж города на Неве, который работал... экскурсоводом. Да, вот так вот — бомж проводил авторские экскурсии по Санкт-Петербургу со своей собственной программой. Паша познакомился с ним совершенно случайно, когда пришёл пообедать в "Ночлежку". И даже отложил все дела, чтобы сходить к нему на экскурсию. Между делом узнал стандартную историю нестандартного бомжа.

Вячеслав Романович лишился крыши над головой в июне 2010 года — как раз тогда, когда сам Ерёмин эмигрировал с семьёй в Португалию. Бывший учитель биологии и географии, краевед и профессиональный экскурсовод тогда стал скитаться по чердакам и парадным. Именно в тот момент ему в голову пришла мысль проводить экскурсии по родному городу. Это был довольно рискованный план — бомж и вдруг экскурсовод. Паше при всей его склонности к авантюризму такое даже в голову бы не пришло! Видимо, здесь важно не как, а кто? В общем, мечта Раснера осуществилась лишь спустя пять лет, когда благодаря посту в соцсетях одной журналистки, побывавшей на его экскурсии, о нем узнали пользователи интернета. И сейчас Вячеслав Романович — один из самых популярных неформальных экскурсоводов Северной столицы. Формально он уже три года как не был бомжом — документы ему в ночлежке восстановили, а ночевать он ездил на Охту, станция метро "Новочеркасская". Вячеслава Романовича там приютила знакомая женщина — Светлана Павловна, которая раньше работала в музее "Дорога жизни" на Ладожском озере.

— А ведь начинал я, как и все бездомные, на улице, спал на чердачном пролете многоэтажки на Московском проспекте. Там на меня и наткнулся однажды житель этого дома Алексей Никаноров, — рассказал Раснер Паше, когда нанёс тому вечером визит и они вдвоём у костра пили чай.

— Дай бог здоровья и Саше, и всем тем людям, что мне помогли, — немного помолчав, добавил он.

Ерёмин, как ни странно, был похож с этим стариком — у него была такая же большая борода, как у этого колоритного бомжа, он так же старался разговаривать на литературном русском языке, никогда прилюдно не опускаясь до бранных слов. Правда, у Раснера борода была полностью седая, а у Паши она только начала седеть. Но были они похожи не только внешне — Вячеслав Романович был таким же, как и Ерёмин, неугомонным и неутомимым. Эдакий вечный двигатель и ядерный реактор в одном флаконе. Может быть, именно эта схожесть и притянула их друг к другу — кто знает? Вообще-то к Паше люди всегда тянулись, только он далеко не всегда отвечал им взаимностью. Видимо, слишком много подлости в своей жизни пришлось испытать ему от людей, порой даже близких и родных. Но сам Паша, если видел, что человеку нужна помощь, никогда не отказывался помочь.

... В то утро Паша Ерёмин встал ни свет ни заря. Обычно он любил поваляться в импровизированной постели, тем более что утро на берегу Финского залива не напоминало побережье Атлантического океана в Португалии. Но тут что-то будто толкнуло его изнутри. Он сразу ощутил, что сработала его родная и знакомая "чуйка" — она всегда срабатывала, когда Ерёмину грозила опасность вляпаться в какое-то дерьмо. И если он вовремя внимал своей "чуйке", то это самое дерьмо задевало Пашу только чуть-чуть, самую малость.

На этот раз всё было не так...

Через десять минут после тревожного пробуждения Паша услышал звук, как будто к его стоянке ломился табун лошадей. И когда этот табун материализовался в виде Игоря Антонова и дружной команды бомжей, состоящей из Сергея, Васи, Коли и Вячеслава Романовича Раснера, Ерёмин понял, что все они пришли к нему не на утренний чай. Но даже при том, что в воздухе откровенно пахло какой-то "жопой" — то есть, ситуация висела напряжённая и по лицам прибежавшего отряда бомжей-волонтёров было понятно, что случилось нечто неординарное — Пашин приятель Серёга не удержался, чтобы не пошутить.

Он поднял вверх палец и подражаю голосу артиста Георгия Милляра, который играл в фильме-сказке "Варвара краса — длинная коса" Чудо-Юдо, проскрипел:

— Должок!

Паша не спеша вылез из спальника и, разминаясь, чертыхнулся:

— Я так и знал, Серёга, что ты, как тот еврей, за котелок с меня шкуру сдерёшь!

К Паше подошёл Игорь Антонов и, остановив собравшегося было пояснить причину своей шутки Сергея, взволнованно и сбивчиво заговорил.

— Послушай, Ёрёмин, вот какое дело. Нет, не в том, что типа долг платежом красен, хотя, конечно... Нет, если ты типа откажешься или там... ну, если не сможешь... дело не в том, что я тебе помогал, я и так помогал бы, я всем бездомным и попавшим в беду помогаю... и даже если ты... в общем, я всегда тебе помогу, мы всем помогаем...

Паша перестал разминаться и положил Игорю руку на плечо.

— Да что ты раскудахтался, Антонов, я тебе не цыплёнок, а ты не наседка. Ты дело говори. Долг — не долг, должен — не должен! Я же не сволочь какая, не скотина безмозглая. Вы меня поддержали, я это помню. Но я тоже всегда всем готов помочь. И тебе помогу вне зависимости от того, помогал ты мне или нет. И Серёге помогу. И всем остальным. Ты сначала расскажи, в чём именно нужна моя помощь? Банк я грабить с вами, товарищи бомжи, точно не пойду, вы уж извините. Разве что на шухере постоять!

Антонов перестал мяться и, улыбнувшись на Пашину шутку, как-то сразу выдохнул и расслабился. А потом рассказал ему историю, от которой у Ерёмина снова заныла та самая "чуйка".

— Понимаешь, Паша, в Питере есть реабилитационные центры, вербующие бездомных на улице.

Он запнулся, потом уточнил:

Как бы "реабилитационные", — здесь он сделал пальцами в воздухе "кавычки".

Потом продолжил.

— Многие из них входят в сеть полулегальных организаций, которые официально лечат от алкоголизма или там наркомании. А на самом деле они просто используют бесплатную рабочую силу. В общем, такое современное рабство, понимаешь? "Зазывают" они грамотно, профессионально, но, если к ним попал, выбраться трудно. Мы пару раз пытались обратить внимание властей на эти конторы, но ты же понимаешь — у них "крыша" наверху, в каждом районе. Чиновники взятками кормятся и доказать что-то нереально. И вот сегодня я узнал, что одну девчонку нашу, из "Ночлежки", заманили деятели такого вот "центра". Она там сейчас бесплатно моет, готовит, обслуживает строителей, ее даже на улицу не выпускали. Эти твари думают: раз бездомный, значит, он один, никто не защитит. Паспорт забрал — и все.

Паша нахмурился.

— То есть, ментам бесполезно сообщать? И никто за неё не впишется?

Игорь вздохнул.

— Её там как бы и нет. Надо сначала доказать, что она там, что она не добровольно. Мы еле нашли.

Вмешался Раснер.

— Павел Александрович, это я виноват, не уследил. Маша такая доверчивая... А я как-то пожурил её, мол, чего она к ночлежке пристала, шла бы работу себе искать. Она ведь наркоманка бывшая, никак не может от этой дряни избавится. Детдомовская... Ну вот наговорил ей, она и "купилась" сдуру на этих вербовщиков, мол, и от зависимости избавим, и работу предоставим...

Тут слово взял Сергей.

— В общем, Паша, я тут рассказал немного о тебе, ты же сам сказал, что единоборствами занимался много, вот я и подумал, что с тобой мы Машку быстро оттуда выдернем.

Ёрёмин внимательно оглядел всю компанию и махнул рукой.

— Да ясно, что без меня вам не справится. Только Игорь, я надеюсь, что без криминала обойдётся? Я второй раз за решётку не хочу, тем более, здесь, в России.

Игорь горячо закивал головой.

— Что ты, что ты, они сами боятся огласки, как чёрт ладана. Просто если не стоит никто за теми, кого они к себе затягивают, так эти вербовщики и наглеют. Я им уже раньше говорил, чтобы не трогали наших подопечных, так они всё равно лезут. Пока их не шугнуть, они так и будут бездомных отлавливать. Я наверх уже докладывал, меры принимаются, но сам понимаешь... Мы их просто тут разок пуганём, а потом будем решать проблему в корне...

Этот серый дом на улице Декабристов совершенно не напоминал пристанище работорговцев. Причём, неподалёку располагался Мариинский театр, церковь святого Иоанна, а чуть дальше — университет физкультуры имени Лесгафта, где когда-то у Паши были друзья по татами и рингу. В общем, обычный екатерининский дом, благообразный — такой весь из себя. Но именно там обосновалась контора, которая занималась поиском, точнее, поиском и похищением бездомных с питерских улиц. Этих несчастных людей работорговцы сначала привечали, обогревали, кормили. А потом заставляли работать. Бесплатно. У кого были документы — отбирали. В общем, обычная картина...

Зайти в дом оказалось делом несложным — несмотря на то, что на парадном был кодовый замок, Игорь, сделав лицо заговорщика, неуловимым движением пальцев пробежался по его кнопкам и дверь, щёлкнув, открылась. В операции принимали участие только Паша, Игорь, Сергей, а также двое молчаливых парней из волонтёрской братии "Ночлежки". Раснера общим решением решили с собой не брать — слишком известная личность. По причине слабого здоровья и сильной алкогольной зависимости "островитяне" Вася и Коля также были отправлены в арьергард. Основной ударной силой был Ерёмин.

— Ты, Паша, главное, аккуратно, без сильных побоев. Нам бы только в комнату проникнуть, Маша там сейчас, — прошептал Антонов.

Паша покосился на него с сомнением.

— Когда ты из меня успел Рэмбо слепить, Игорь? Я же тебе о себе особо не рассказывал. И откуда у тебя такие точные сведения?

Тот усмехнулся.

— Забыл, что я на улице работаю, да ещё с таким контингентом? Вот, познакомился с тобой, потом справки навёл. С одним поговорил, с другим, мне же надо знать, кто тут у нас новенький объявился и с чем его едят. Вася с Колей тоже немного рассказали, да вот и Раснер... Все понемножку. Ты ведь человек открытый. А тридцать лет занятий единоборствами — это не шахматы и не бадминтон. Что касается сведений — так опять же улица. Мы всегда всё про всех знаем, мы с людьми работаем, а люди имеют обыкновение говорить. Надо их просто слушать и слышать.

Ерёмин скорчил гримасу, которая могла означать и полное одобрение, и полное отрицание. Но спорить сейчас было не самое подходящее время — они подошли к той самой квартире, которую им предстояло штурмовать.

— Тоже мне, неуловимые мстители, — фыркнул Паша вполголоса.

Игорь позвонил в дверь. Никто не отвечал. Он позвонил ещё раз. Через некоторое время за дверью послышались шаги, и кто-то голосом пропитого пирата рявкнул:

— Кого там черти носят?

Антонов приложил ладони ко рту и вдруг каким-то совершенно незнакомым голосом ответил:

— Ты не сифонь, Дохлый, я от шефа, он девку новую требует к себе. Давай, открывай, шеф ждать не любит!

За дверью чертыхнулись, щелкнул замок и дверь распахнулась.

Время сразу сжалось, как будто из воздуха моментально выкачали весь кислород и их небольшую группу втянуло в затхлость этой квартиры. Паша увидел на пороге двухметрового громилу килограммов на 120 живого веса. Ни секунды не раздумывая, растопырив свою пятерню в виде римской цифры V, разведя большой палец и остальные четыре в противоположные стороны, он левой рукой саданул бугая в горло. Бил не насмерть, а только чтобы выключить, поэтому правой рукой тут же добавил в селезёнку. Мужик как-то утробно охнул, зашипел и, как куль с мукой, свалился тут же в прихожей. Ерёмин даже не успел его придержать.

— Дохлый, кто там ещё? Что там за шум? — из дальней комнаты раздался недовольный скрежещущий тенор.

Время ещё более уплотнилось, и Паша дёрнулся на голос...

Поскольку Антонов точно не знал, сколько "бойцов" сидело "на хате", действовать надо было быстро, тем более, если у них имелся огнестрел. Как он успел выяснить и о чём предупредил своих "мстителей", оружием сотрудники вербовочной конторы не грешили — старались не замазываться в откровенный криминал. На это и был расчёт, потому что на пистолеты идти было крайне неразумно и, в общем-то, бесполезно. Тогда надо было вызывать полицию и крутить эту компанию по юридическим аспектам. А так, если нет запрещённых предметов — мало ли, кто к ним в гости пожаловал? Похищение ведь ещё доказать надо, а документы наверняка эти ушлые черти хранили в других местах.

...Дохлый, оправдывая свою кличку, точнее, "погоняло" — ведь он явно был из "братвы" — валялся на полу в коридоре в отключке, демонстрируя собой пособие по рукопашному бою и экспонат анатомического театра одновременно. Паша двигался хоть и быстро, но осторожно. По длинному коридору он сразу проскочил в дальнюю комнату — и не прогадал. Оттуда уже выходил длинный и тощий тип, явно руководивший всей этой шоблой. Одного взгляда Ерёмину было достаточно, чтобы понять — перед ним бывший сиделец, опытный и оттого опасный.

Вышедший на шум "пассажир" моментально оценил обстановку и не стал играть в "жертву налёта бандитов на добропорядочного гражданина". Он сразу сунул руку в карман и моментально выдернул её оттуда уже с ножом-бабочкой, который он тут же раскрутил из узенькой полоски металла.

— Что, фуцен, попадалово, да? Щас я вас тут на мелкий фарш пошинкую, непути! — прошипел сквозь гнилые зубы бандит.

Его рука, выписывая вензеля, мелькала перед Пашиным лицом. Сам тип стоял примерно в метрах двух, но видно было, что сократить это расстояние ему ничего не стоит. Паша напружинил ноги и потихоньку стал придвигаться к противнику, медленно сокращая дистанцию. Но тип это заметил и внезапно сделал выпад...

Преподавая смешанные единоборства, будь то ударная техника, бросковая или болевые приёмы для самозащиты в стойке, Ерёмин всегда говорил своим ученикам: если напали на вас с ножом и есть возможность уйти, убежать — сделайте это! Потому что умеющий хоть немного владеть холодным оружием противник вероятнее всего вас убьёт или сделает инвалидом.

— Как бы смело и быстро вы не демонстрировали свои прекрасные знания приёмов самообороны, — говорил он, — рука вашего противника с ножом длиннее, и она сделает любое своё движение смертельным.

Паша всегда старался объяснить, особенно подросткам, которые насмотрелись боевиков, что умение уйти от удара противника, даже не вооружённого каким-либо оружием, оттачивается многолетними тренировками, выступлениями на соревнованиях и постоянной практикой спаррингов. А ещё лучше — различными полноконтактными боями, желательно, без правил. Только тогда у бойца возникнет реальное чувство опасности, дистанции, скорость и сила ударов станут соответствующими обстановке. А главное — он станет реально, точнее, реалистично соизмерять свои силы и степень угрозы. И делать выводы. Поэтому Паша на занятиях давал только те приёмы и удары, которые действительно могли помочь в таком поединке без правил. А все эти красивые броски — "мельница", "кочерга" и прочие, все эти хитрые подсечки и подножки, "иманари ролл" или там "ножницы", все эти вычурные амплитудные "вертушки" и "хай-кики" в голову — это больше для кино, показательных выступлений или же рекламы единоборств для подрастающего поколения. И если уж внезапно перед тобой окажется противник, вооружённый ножом, а отступать некуда или нельзя — надо действовать крайне осторожно, быстро и результативно.

Этот удар он показывал своим ученикам, когда уже год работал тренером по боевому самбо. Но сразу предупредил всех, что категорически запрещает применять его на соревнованиях. Впрочем, за такой удар любого спортсмена моментально бы дисквалифицировали. Потому что он мог сделать человека инвалидом.

Прямой удар передней ногой "ап чаги" в корейском хапкидо выполнялся немного не так, как подобный удар "майя гери" в каратэ-до или "фронт-кик" в кикбоксинге. В этих видах восточных единоборств такой удар бьют прямой ногой в живот — или всей стопой, или подъёмом стопы. Иногда его наносят в голову. Причём, бьют сзади стоящей ногой. Но очень редко — по ногам, потому что можно попасть в коленный сустав. А в хапкидо "ап чаги" бьют передней ногой именно в колено — чтобы сломать противнику ногу. Потому что хапкидо — это не спорт. Это боевое искусство. При ударе нога немного выворачивается наружу, чтобы стопа чётко входила в бедро над коленным суставом. Удар сам по себе сильный, а если направить его в нужную точку, то, в принципе, сустав ломается моментально, как спичка.

Паша однажды на тренировке держал тренировочную подушку для удара ногами чуть ниже, чем полагается, и его ученик отрабатывал ногой именно этот удар. Но ударил не в подушку, а ниже, и попал как раз тренеру в ногу над коленом. Хорошо ещё, что ученик стоял сбоку, иначе Паша остался бы без ноги. Правда, и этого удара ему хватило — после этого он еще месяц хромал, а потом так и не смог полностью восстановить работоспособность коленного сустава на левой ноге.

...Когда тощий тип с ножом сделал выпал, Паша уже был готов — его передняя нога стояла на носке и выстрелила навстречу нападавшему, как распрямлённая пружина. И поскольку нога у человека длиннее, чем рука, то, опередив метнувшуюся к Пашиному животу руку с ножом, его нога смачно впечаталась в ногу бандита. Раздался громкий щелчок — казалось, колено у человека с ножом выстрелило — и он, выронив нож и вскрикнув, упал плашмя на пол лицом вперёд, нелепо подогнув левую ногу под себя. Болевой шок в чистом виде.

Паша не стал торжествовать над телом павшего врага, а сразу метнулся в комнату. Там стоял ещё один колоритный персонаж, руки которого были все в наколках. Он держал в руках спортивную биту.

— Мальчик, палочку положи, а то дядя больно сделает, — прошипел Ерёмин, всё ещё находясь "в темпе", то есть, в ритме ведения поединка. В этом случае боец соображает и действует намного быстрее человека, который только-только вошёл в ситуацию.

"Наколотый", видимо, не обладал опытом предыдущего павшего бойца и попытался было замахнуться битой на влетевшего в комнату бородатого незнакомца. И это была его фатальная ошибка. В тесной комнате, то есть, в ограниченном пространстве решение махать палкой было не самым эффективным. Зато Паша отлично умел вести бой именно в ограниченном пространстве его много лет этому учили сначала в армии, потом в различных секциях джиу-джитсу и боевого самбо. Поэтому, легко поднырнув под руки противника, которые начали раскручивать биту, он левой рукой заблокировал удар, а правым локтем, точнее, предплечьем ударил татуированного добра молодца слева в челюсть, добавив ещё лбом в подбородок. Бита вылетела из ослабевших рук, как пробка из бутылки с шампанским, а сами руки вместе с их хозяином последовали в обратном направлении, поскольку тот находился в глубоком нокауте.

Последнего четвёртого обитателя этой "хаты" совместными усилиями обезвредили Игорь и Сергей, а также те двое молчаливых волонтёров "Ночлежки", которых Антонов взял с собой в качестве подмоги. Впрочем, обезвреживать безвредного узбека не понадобилось — он просто сидел на кухне с той самой девочкой Машей, которую пришли освобождать "ночлежные мстители". Узбек этот был обычным строителем, которого наняли вместе с парой десятков таких же мигрантов из Средней Азии. Он пришёл на эту квартиру за Машей, чтобы забрать её на очередную стройку — там девушка должна была убирать, готовить, в общем, обслуживать строителей. Как именно обслуживать — этот вопрос как раз и пытался объяснить ей этот житель солнечного Узбекистана.

Его даже не били — Паша просто дал ему "леща", после чего медленно и внятно произнёс:

— Слышь, инжебьё, скажешь своим пакемонам, чтобы не вздумал шум поднимать, а то хуже будет. А сам сиди тихо и не думай ментов вызывать, понял?

Узбек хитро прищурился, казалось, уже не имея такой возможности, и быстро произнёс фразу на узбекском:

— Мен тушунмайман!

Ерёмин грустно вздохнул и с места, ни слова не говоря, коротким движением одной лишь кисти бросил свою правую руки в район живота этого "ценного специалиста" из "братской республики". Тот как-то утробно булькнул, согнулся в три погибели и скорчился на полу. Паша ласково постучал его по согнутой спине и медленно, почти что по складам сказал:

— Полицияни чакиринг — мэн сени зо'рлaйяман. Сыз миньге ёкасыз. Кетшим керак! Илтимос, давом этинг!

Узбек что-то промычал, тогда Ерёмин приподнял его за волосы и посмотрел ему в глаза.

— Тушундижми, одам?

Тот мелко-мелко закивал. Паша похлопал его по щеке и, поворачиваясь к обалдевшим "соратникам", произнёс:

— Учить иностранные языки полезно — развивает мозг.