|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава седьмая Мой ужин превращается в дым
Рассказы о происшествии в туалете распространились моментально. Куда бы я ни отправился, обитатели лагеря указывали на меня и что-то вполголоса говорили про туалетную воду. А может, они просто пялились на Аннабет, с которой по-прежнему текло ручьем.
Она показала мне новые места: кузницу, где мальчики ковали себе мечи, артистическую мастерскую, где сатиры вовсю трудились над огромной мраморной статуей козлоногого человека, а также стену для желающих приобрести навыки альпиниста — практически две стены, которые, отчаянно раскачиваясь, осыпались, извергали потоки лавы и сталкивались, если кто-то не успевал достаточно быстро вскарабкаться наверх.
Наконец мы вернулись к озерцу, где практиковались гребцы на лодках и откуда тропа сворачивала к домикам.
— Мне нужно заняться тренировкой, — бесстрастно произнесла Аннабет. — Ужин в половине восьмого. Просто пройдешь из своего домика в трапезную.
— Аннабет, я прошу прощения... ну, за то, что случилось в туалете.
— Да ладно.
— Я не виноват.
Она скептически посмотрела на меня, и я понял, что все-таки виноват. Я сорвал вентили в туалете. И сам не понимаю, как это у меня получилось. Но туалеты были теперь на моей совести. Не знаю, как это произошло. Но теперь можно было считать меня водопроводчиком.
— Ты должен поговорить с Оракулом, — сказала Аннабет.
— С кем?
— Не с кем. А с чем. С Оракулом. Я спрошу у Хирона.
Я уставился на озеро, желая, чтобы кто-нибудь хоть раз ответил мне прямо.
Я не ожидал, что кто-то может смотреть мне в спину, поэтому сердце так и екнуло у меня в груди, когда я заметил двух девочек-подростков, сидевших, скрестив ноги, у причала, футах в двадцати внизу. На них были джинсы и поблескивающие зеленые футболки, каштановые волосы свободно развевались на ветру. Они улыбались и махали мне руками, как старому другу.
Я не знал, что мне делать. Просто помахал в ответ.
— Не поощряй их, — предупредила меня Аннабет, — таких кокеток, как наяды, еще поискать.
— Наяды, — повторил я, совершенно ошеломленный. — Этого еще не хватало. Завтра же уезжаю домой.
— До тебя так еще и не дошло, Перси? — Аннабет нахмурилась. — Ты уже дома. Это единственное безопасное место для таких, как мы.
— Ты хочешь сказать, для слабоумных?
— Я хочу сказать, для не совсем людей. Не вполне людей. Людей только наполовину.
— Наполовину людей — и наполовину кого?
— Я думала, ты знаешь.
Я не хотел признавать этого, но, кажется, время пришло. Я ощутил дрожь во всем теле — чувство, которое испытывал, когда мама рассказывала мне об отце.
— Бог? — спросил я. — Полубог?
Аннабет кивнула.
— Твой отец не погиб, Перси. Он один из олимпийцев.
— Это... безумие.
— Да? А что делало большинство богов в старых историях? Влюблялись в обыкновенных людей и заводили от них детей. Думаешь, они изменили своим привычкам за последнее тысячелетие?
— Но это же... — Я чуть было опять не произнес слово "мифы". Однако успел вспомнить, как Хирон предупреждал меня, что через тысячу лет меня тоже могут счесть мифом. — Но если все ребята здесь наполовину боги...
— Полубоги, — поправила Аннабет. — Таков официальный термин. Или полукровки.
— Тогда кто же твой отец?
Аннабет крепко обхватила руками поручни пристани. У меня появилось чувство, что я затронул болезненную тему.
— Мой папа преподает в Вест-Пойнте, — ответила она. — Я не видела его с тех пор, когда была совсем маленькой. Он ведет занятия по американской истории.
— Значит, он человек?
— И что? Так ты решил, что только богам-мужчинам кажутся привлекательными человеческие женщины? Ну, ты, оказывается, женоненавистник!
— Так кто же тогда твоя мама?
— Она живет в шестом домике.
— И что это значит?
— Афина. Богиня мудрости и сражений. — Аннабет выпрямилась.
"А почему бы и нет", — подумал я.
— Ну, а мой отец?
— Он не установлен, — ответила Аннабет, — я ведь тебе уже говорила. Никто не знает.
— Кроме моей матери. Уж она-то знала.
— А может, и нет, Перси. Боги не всегда являют себя в истинном виде.
— Мой отец явился бы. Он любил мать.
Аннабет осторожно на меня посмотрела. Ей не хотелось разрушать мои мечты.
— Может, ты и прав. Возможно, он пошлет знак. Это единственный способ узнать наверняка — твой отец может прислать знак, удостоверяющий, что ты его сын. Так иногда бывает.
— Ты хочешь сказать, что иногда этого не происходит.
— Боги — существа занятые. — Аннабет провела ладонью по перилам. — У них так много детей, что они не всегда... Иногда они не заботятся о нас, Перси. Просто не хотят знать.
Я вспомнил о нескольких подростках, которых видел в домике Гермеса: у них был унылый, подавленный вид, уж они-то явно ничего не ждали. Я знал таких в Йэнси: богатые родители засунули их в интернат, потому что у них не было времени возиться с детьми. Но боги должны вести себя лучше.
— Значит, выходит, я застрял здесь? — спросил я. — До конца жизни?
— Как сказать, — ответила Аннабет. — Некоторые остаются здесь только на лето. Если ты ребенок Афродиты или Деметры, то не представляешь реальной силы. Монстрам до тебя нет дела, поэтому ты можешь тренироваться здесь несколько месяцев летом и до конца жизни жить в мире смертных. Но некоторым из нас слишком опасно покидать лагерь. Мы находимся здесь круглый год. В смертном мире мы привлекаем монстров. Они чуют нас. Бросают нам вызов. Как правило, они не обращают на нас внимания, пока мы не становимся достаточно взрослыми и не можем причинить им вреда — лет до десяти-одиннадцати, — но потом большинство полубогов либо пробираются сюда, либо их убивают. А иным удается выжить во внешнем мире и стать знаменитыми. Поверь мне, я могу назвать их по именам, ты их слышал. Некоторые даже не знают, что они полубоги. Но таких очень-очень мало.
— Значит, монстры могут проникнуть сюда?
— Нет, если только они намеренно не прячутся в лесах или их кто-нибудь не заставляет сделать это, — покачала головой Аннабет.
— Но кому может понадобиться специально присылать сюда монстра?
— Чтобы поупражняться в битвах. И так, в качестве розыгрыша.
— Розыгрыша?
— Ну, по сути, границы опечатаны, чтобы не пускать сюда смертных и монстров. Если смертный человек смотрит в долину снаружи, он видит только ферму, где выращивают клубнику.
— Так, значит, ты живешь здесь круглый год?
Аннабет кивнула. Потом достала из-под футболки кожаный шнурок, на котором болтались пять разноцветных глиняных бусин. Они выглядели точно так же, как у Луки, но у Аннабет на шнурок было надето еще большое золотое кольцо.
— Я здесь с тех пор, как мне исполнилось семь лет, — пояснила она. — Каждый август в конце летней сессии ты получаешь бусину за то, что тебе удалось выжить еще год. Я прожила здесь дольше большинства вожатых, они все уже в колледже.
— Зачем же ты приехала сюда такой молодой?
— Не твое дело. — Аннабет покрутила кольцо на шнурке.
— Ох... — Я потоптался несколько минут в неловком молчании. — Значит... я могу уйти отсюда, если только захочу?
— Это будет самоубийство, но можешь, если только мистер Д. или Хирон разрешат. Но они не разрешат до конца летней сессии, если только...
— Если только что?
— Если тебе не поручат поиск. Но это случается редко. В последний раз... — Она замолчала.
По ее тону я понял, что последний раз все вышло не так удачно.
— В комнате для больных, — начал я, — когда ты еще кормила меня этой штукой...
— Амброзией.
— Да. Ты спрашивала меня что-то про это летнее солнцестояние.
Плечи Аннабет напряглись.
— Так тебе что-то известно?
— В общем, нет... Но в моей старой школе я подслушал, как Гроувер и Хирон говорили об этом. Гроувер упомянул летнее солнцестояние. Сказал, что у нас совсем немного времени, а потом намекнул на какую-то последнюю черту. Что это значит?
— Хотела бы я знать. — Аннабет стиснула кулаки. — Хирон и сатиры — те знают, но никогда мне не скажут. Что-то неладно на Олимпе, что-то очень важное. Когда я последний раз была там, все выглядело как обычно, нормально.
— Ты была на Олимпе?
— Некоторые из нас, те, кто живет здесь круглый год — Лука, Кларисса и еще несколько человек, — ездят туда на экскурсии во время зимнего солнцестояния. Тогда боги собираются на большой ежегодный совет.
— Но... как ты туда попала?
— По Лонг-Айлендской железной дороге, конечно. Садишься на Пенн-стейшн. Потом Эмпайр-стейт-билдинг, специальный лифт на шестисотый этаж. — Она посмотрела на меня так, будто я уже это знал. — Ты ведь из Нью-Йорка, правда?
— Да, конечно.
Насколько мне известно, в Эмпайр-стейт-билдинг всего сто два этажа, но я не стал на этом сосредотачиваться.
— После нашего последнего посещения, — продолжала Аннабет, — погода просто сошла с ума, как будто боги затеяли сражение. С тех пор я несколько раз слыхала, как об этом говорили сатиры. Все, что мне удалось расслышать, это то, что было украдено нечто очень важное. И если это не вернуть к летнему солнцестоянию, то быть беде. Когда ты появился, я надеялась... я хочу сказать, что Афина может уживаться с кем угодно, кроме Ареса. И, конечно, соперничает с Посейдоном. Но помимо этого... я хочу сказать, что мы могли бы работать вместе. Просто я подумала, что ты что-то знаешь.
Я покачал головой. Я хотел помочь Аннабет, но чувствовал себя слишком голодным и усталым, мысли едва ворочались в голове, и я не в силах был больше задавать вопросы.
— Я должна отправиться в поиск, — еле слышно пробормотала Аннабет. — Я уже не такая маленькая. Если они просто скажут мне, в чем проблема...
Я почувствовал доносящийся откуда-то запах жареного мяса. Аннабет, должно быть, услышала, как бурчит у меня в желудке. Она сказала мне, чтобы я шел; она догонит меня позже. Когда я уходил с пристани, то заметил, что Аннабет рисует что-то пальцем на перилах, как будто вычерчивает план сражения.
* * *
Возле одиннадцатого домика все наперебой галдели, подначивая друг друга в ожидании ужина. Впервые я заметил, что большинство обитателей лагеря похожи друг на друга: у всех были резко очерченные носы, высокие лбы, и улыбались они с одинаковым озорством. Некоторым доставались шлепки от учителей, как возмутителям спокойствия. К счастью, никто не обратил на меня внимания, когда я подошел к своему месту на полу и плюхнулся на него, зажав в руке рог Минотавра.
Появился вожатый Лука. Он тоже чем-то отдаленно напоминал Гермеса. Его внешность портил только шрам, но улыбка оставалась добродушной.
— Подыскал тебе спальный мешок, — сказал он, — и вот, прикарманил кое-какие туалетные принадлежности из лагерной лавки.
Трудно было понять, правду он говорит или врет насчет "прикарманил".
— Спасибо.
— Нет проблем. — Лука присел рядом, прислонился к стене. — Ну что, тяжелым выдался первый денек?
— Мое место не здесь, — сказал я. — Я даже в богов-то не верю.
— Понятно, — протянул он. — Мы все тоже так же начинали. Но однажды вдруг приходится в них поверить. Только легче от этого не становится.
Горечь в его голосе удивила меня, потому что Лука казался самим воплощением беспечности. Выглядел он, по крайней мере, так, словно ему все по плечу.
— Значит, твой отец — Гермес? — спросил я.
Лука вытащил из заднего кармана складной нож, и я решил, что он собирается меня прирезать, но он всего лишь счистил грязь с подошвы своих сандалий.
— Да, Гермес.
— Посланец с крыльями на ногах.
— Он самый. Послания, лекарства. Путешественники, купцы, воры. Все, кто бродит по дорогам, — это относится к нему. Вот почему ты здесь — двери одиннадцатого домика всегда гостеприимно распахнуты для тебя. Гермес не слишком-то разборчив с теми, кому покровительствует.
Я решил, что Лука не станет относиться ко мне пренебрежительно. Он явно был парень с головой.
— Ты когда-нибудь встречался с отцом? — спросил я.
— Как-то раз.
Я подождал, думая, что если он захочет рассказать мне, то расскажет сам. Но Лука явно не собирался откровенничать. Интересно было, связана ли как-то эта история с его шрамом?
Лука поглядел на меня и улыбнулся.
— Не беспокойся об этом, Перси. Обитатели лагеря в основном хорошие люди. В конце концов, мы все одна большая семья, не так ли? И мы заботимся друг о друге.
Казалось, он понимал, каким одиноким и брошенным я себя чувствую, и я был благодарен ему за это, потому что парень постарше вроде него, даже если он вожатый, не часто стал бы церемониться с беспокойным школьником — таким, как я. Но Лука пригласил меня в домик. Он даже украл для меня кое-какие туалетные принадлежности, это было самое замечательное, что кто-либо сделал для меня за весь день.
Я решился задать ему последний серьезный вопрос, который не давал мне покоя весь день.
— Кларисса, дочь Ареса, шутила, когда называла меня отбросами Большой троицы? Потом Аннабет... дважды сказала, что я, возможно, "тот самый". Сказала, что мне нужно обратиться к Оракулу. Что все это значит?
— Терпеть не могу пророчества. — Лука сложил свой нож.
— Что ты имеешь в виду?
Шрам на его лице дернулся.
— Давай-ка я объясню тебе все попросту. За последние два года, считая с того момента, как я забрался в сад Гесперид и вылазка оказалась неудачной, Хирон не позволил никому ни одного героического деяния. Аннабет до смерти хочется побывать в мире. Она не давала Хирону покоя до тех пор, пока он, наконец, не объявил ей, что уже знает ее судьбу. У него имелось пророчество Оракула. Всего он Аннабет не рассказал, но возвестил, что ей еще рано отправляться в поиск. Ей надо дождаться, пока в лагере не появится кто-нибудь особенный.
— Кто-нибудь особенный?
— Не переживай по этому поводу, парень, — сказал Лука. — Аннабет хочется думать, что каждый новый обитатель лагеря — это знак, которого она ожидает. А теперь пошли, пора ужинать.
Когда он проговорил это, издалека донесся звук рога. Каким-то образом я догадался, что это поющая раковина, хотя никогда прежде таких звуков не слыхал.
— Одиннадцатый, строиться! — закричал Лука.
Все обитатели домика, человек двадцать, построились в шеренги. Становились по росту, поэтому, разумеется, я оказался в самом хвосте. Подходили ребята и из других домиков за исключением тех трех, где никто не жил, и восьмого домика, который в дневное время выглядел обычно, но, когда солнце садилось, начинал отсвечивать серебром.
Мы прошли вверх по холму к павильону, где располагалась трапезная. Выходившие из лугов сатиры присоединялись к нам. Наяды выплывали из озера. Еще несколько девочек появилось из-за деревьев — то есть, я хочу сказать, прямо из деревьев. Я видел, как одна из них, лет девяти-десяти, отделилась от клена и вприпрыжку побежала вверх по холму.
Всего собралось около сотни ребят, несколько дюжин сатиров и разбившиеся на группы дриады и наяды.
В павильоне вокруг мраморных колонн ярко пылали факелы. Центральный огонь полыхал в бронзовой жаровне размером с ванну. У каждого домика был собственный стол, покрытый белой скатертью, обрамленной пурпурной полосой. Четыре столика пустовали, но за тем, что принадлежал одиннадцатому домику, собралась целая толпа — яблоку негде упасть. Мне пришлось сесть на самый край скамьи, причем примоститься удалось только наполовину.
Гроувера я увидел за двенадцатым столиком вместе с мистером Д., несколькими сатирами и парой пухлых блондинистых карапузов, как две капли воды похожих на мистера Д. Хирон стоял сбоку, поскольку за обеденным столом для кентавра было слишком мало места.
Аннабет сидела за шестым столиком, в окружении серьезных, атлетически сложенных молодых людей со светло-золотистыми волосами.
Кларисса пристроилась за моей спиной, за столиком Ареса. Она явно перевозбудилась после случая в туалете, потому что хохотала и рыгала в сторону своих подруг.
Наконец Хирон звучно ударил копытом по мраморному полу. Он поднял кубок и провозгласил:
— За богов!
Все последовали его примеру, дружно поддержав тост:
— За богов!
Дриады подносили блюда с едой: гроздья винограда, яблоки, клубнику, сыр, только что испеченный хлеб и — к моей великой радости — мясо, жаренное на углях! Бокал мой был пуст, но Лука сказал:
— А ты попроси его. Что хочешь, только, конечно, безалкогольное.
— Вишневую колу.
Бокал тут же наполнился сверкающей жидкостью цвета жженого сахара. Тут мне пришла в голову мысль.
— Голубую вишневую колу.
Цвет напитка изменился на ярко-кобальтовый.
Я осторожно сделал маленький глоточек. Отлично.
И я выпил этот бокал за свою мать.
"Она не умерла, — продолжал уверять я себя. — По крайней мере, не насовсем. Она в том, подземном мире. И если это место на самом деле существует, то однажды..."
— Держи, Перси. — Лука протянул мне блюдо с жареной говядиной.
Я наложил себе побольше мяса и уже приготовился засунуть в рот здоровенный кусок, как вдруг заметил, что все встают и подходят с тарелками к жаровне посреди трапезной. Я поинтересовался, может, они идут за десертом или еще за чем.
— Пошли, — велел мне Лука.
Подойдя поближе, я увидел, что все бросают в огонь лучшие куски: самую спелую клубнику, самые сочные куски говядины, самые пухлые, пропитанные маслом булочки.
— Огненное жертвоприношение богам, — пробормотал Лука мне на ухо. — Им нравится запах.
— Ты шутишь?
Лука взглядом предупредил меня, чтобы я воспринял его слова всерьез, но я не мог не подивиться тому, что бессмертным, всемогущим богам может нравиться запах горелой пищи.
Лука подошел к огню, склонил голову и бросил в жаровню горсть крупного винограда.
— Гермесу.
Настала моя очередь.
Хотелось бы мне знать, имя какого бога произнести!
Наконец я молча взмолился: "Кто бы ты ни был, скажи мне. Пожалуйста!"
Я сбросил в пламя большой кусок говядины.
И, почувствовав струйку дыма, вовсе не ощутил рвотного позыва.
Запах ничем не напоминал запах подгорелого мяса. Из жаровни к небу вознесся аромат горячего шоколада, поджаристых шоколадных пирожных с орехами, гамбургеров, полевых цветов — сотен разных вещей, которые никогда не сочетались, а тут образовывали ни с чем не сравнимое благоухание. Я даже почти поверил, что боги могут жить этими запахами.
Когда все вернулись на свои места и заканчивали ужин, Хирон снова призвал нас к вниманию стуком копыта.
Из-за стола с тяжелым вздохом поднялся мистер Д.
— Полагаю, я должен поприветствовать всех вас, сорванцы. Ну, ладно, привет. В нашем расписании произошли некоторые изменения. Наш исполнительный директор Хирон сообщил, что следующий захват флага откладывается до пятницы. Пока же лавровый венок удерживает у себя домик номер пять.
Над столиком Ареса раздались нестройные радостные возгласы.
— Мои поздравления, — продолжал мистер Д. — Также хочу сообщить, что сегодня к нам прибыл новичок. Питер Джонсон.
Хирон прошептал ему что-то.
— То есть я хотел сказать, Перси Джексон, — поправился мистер Д. — Вот теперь все правильно. Ура и все такое. А теперь бегите к вашему глупому костру. Вперед.
Все разразились приветственными криками. Затем мы все направились к амфитеатру, где обитатели домика Аполлона исполнили "Пойте вместе с нами". Мы пели песни, сочиненные жителями лагеря и посвященные богам, ели традиционное сладкое угощение, шутили, и самое странное было то, что никто больше не обращал на меня внимания. Я чувствовал себя как дома.
Еще позже, когда искры костра взвивались к звездному небу, снова прозвучала поющая раковина, и мы стали расходиться по своим домикам. Я даже представить не мог, как я вымотался, пока без сил не рухнул на взятый взаймы спальный мешок.
Мои пальцы сжимали рог Минотавра. Я подумал о маме, но в голову пришли только хорошие воспоминания: ее улыбка, сказки, которые она читала мне на ночь, когда я был еще совсем маленький, и как она успокаивала меня, что не позволит клопам кусаться.
Стоило мне закрыть глаза — и я моментально уснул.
Так прошел мой первый день в Лагере полукровок.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
