|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 5: Глава пятая
Резюме:
Прогресс в исцелении.... а чувства?
Записи:
Джоан Роулинг и любые другие соответствующие аффилированные лица, очевидно, владеют правами на Гарри Поттера и вселенную Гарри Поттера. У меня нет ничего, кроме вставленных оригинальных персонажей / концепций сюжета. Я не зарабатываю на этом денег. Это просто фанатская работа.
Я хотел бы выразить огромную благодарность замечательным людям, которые согласились помочь мне просмотреть предыдущие главы, чтобы выявить все досадные ошибки, которые я больше не вижу. Спасибо вам: Amelia_Davies_Writes, GalaxyNightangale и всем остальным, кто указал на мои грамматические ошибки через discord.
И огромное спасибо Греке за то, что согласилась прочитать и протестировать новые главы, Джинни за то, что помогала мне воплощать идеи в жизнь, пока я работал над этим чудовищем, и Инви, которая уже несколько раз не давала мне удалить эту историю. Я очень ценю вашу помощь.
Текст главы
Теперь, когда Гермиона могла самостоятельно передвигаться, хотя и немного медленнее, они возобновили свой обычный график ночных дежурств, разделив их на четырехчасовые дежурства, и решили остаться на новом месте всего на несколько дней, прежде чем продолжить путь дальше на юг. Они оба согласились, что лучше переехать как можно скорее, чтобы увеличить расстояние между ними и их первым лагерем после нападения оборотней.
В течение следующих четырех дней они вставали рано, быстро перекусывали, а затем медленной трусцой пробегали несколько больших кругов вокруг палатки. Гарри смог дважды обогнать Гермиону из-за ее медленной скорости, и каждый раз она в отчаянии отмахивалась от него, крича, что это не считается, потому что его недавно не растерзал оборотень. Гарри рассмеялся и, пробегая мимо, слегка ущипнул ее за бока, крикнув в ответ, что она просто расстроена, потому что от природы медленнее. После пробежки они сделали несколько подходов приседаний, отжиманий и выпадов, чтобы завершить упражнение. Гермиона делала гораздо меньше, чем Гарри, но все равно гордилась собой за то, что справилась с рутиной.
— Твой кузен был немного придурковат, не так ли? — спросила она, стараясь говорить непринужденным тоном, пока свободной рукой срывала травинку на небольшом расстоянии между ними, но в ее голосе слышался вопросительный оттенок.
Гарри слегка фыркнул.
— Наверное, это еще мягко сказано, — сказал он со вздохом, возводя глаза к небу. — Он был полной задницей, на самом деле ужасной, хотя я даже не уверен, что все еще обижаюсь на него за это. Я привык, но он просто не знал, что может быть лучше. Он был результатом того, чему его научили родители, и — я не знаю. Просто все было так, как было.
Гермиона некоторое время изучала его лицо, пока Гарри наблюдал за проплывающим мимо особенно пушистым облаком, отметив, что сейчас он казался немного погруженным в свои мысли.
— Это... — Она замолчала, когда его взгляд встретился с ее глазами. — Это очень зрелый взгляд на это. Ты никогда особо не говорил о Дурслях, но, судя по тому немногому, что у тебя есть, совершенно ясно, что ситуация была не из приятных. Я просто всегда думала, что ты их ненавидишь.
— Что ж, — сказал он, медленно вздохнув. — Тут особо нечего было сказать — они были ужасны. Но, думаю, я просто очень устал злиться на них и постоянно обижаться на это.
Он помолчал, и блеск в его глазах сменился чем-то другим — чем-то более зрелым, более измученным и основанным на печали.
— Я не уверен, что у меня хватит сил ненавидеть их, — медленно произнес он, как будто, произнеся это вслух, осознал это по-новому. — Они мне не нравятся. Они нехорошие люди, но после потери Сириуса, а теперь и Дамблдора, у меня просто нет сил ненавидеть людей, которые слишком невежественны, чтобы разбираться в этом, или которые не хотели разбираться в этом. Это того не стоит. Они не заслуживают моего времени, поэтому я не собираюсь его им уделять. Я не буду тратить свое время на ненависть к ним.
Гермиона посмотрела на Гарри, слегка ошеломленная. Хотя она полностью соглашалась с тем, что он говорил, и на самом деле была безмерно впечатлена и гордилась тем, что у него такая зрелая точка зрения, она была удивлена. Дурсли ужасно относились к Гарри, обращались с ним так, как некоторые волшебники обращаются со своими домашними эльфами, и она была уверена, что Гарри умолчал о некоторых наиболее мрачных и тревожных историях. Она просто не осознавала, насколько Гарри вырос, насколько сильно повлияла на него потеря Сириуса и Дамблдора. Она знала, что это тяжело сказалось на нем физически и эмоционально. Она видела это своими глазами, но не представляла, как это повлияло на его зрелость и на то, как он смотрел на мир.
Она протянула руку, которой в данный момент сжимала траву между ними, чтобы схватить его за запястье, и сжала его.
— Я знаю, что в моих устах это мало что значит, Гарри, — мягко сказала она. — Но мне жаль... мне жаль, что Дурсли были так ужасны по отношению к тебе. И я горжусь тобой за то, что ты решил посмотреть на это именно так. Ненавидеть намного проще, Гарри. Так что, я-я думаю, я просто хочу, чтобы ты знал: я думаю, это действительно здорово, что ты решил стать большим человеком. Быть лучше, чем того заслуживают Дурсли, и что ты не собираешься тратить свою энергию на глупых невежественных людей.
Гарри улыбнулся и выдохнул, выражение его лица просветлело. Он перевернул руку и переплел их пальцы, прежде чем положить ее ладонь себе на грудь и прижать к себе.
— Спасибо, Гермиона, — искренне поблагодарил он, прежде чем мгновение спустя в его глазах снова появилось прежнее озорное веселье. — Но ты просто тешишь мое самолюбие, потому что надеешься, что я позволю тебе выиграть завтрашнюю гонку.
Гермиона попыталась отдернуть руку, чтобы ударить его, но он крепко сжал ее и рассмеялся над ее раздраженным выражением лица.
— Я не такая! — воскликнула она, пытаясь высвободить руку, в то время как он продолжал хихикать. — Я бы никогда... Вот я искренна, пытаюсь сказать тебе, что я крайне горжусь тобой. И ты думаешь, что я во что-то играю, а это не гонка! Это должно было быть упражнением!
Гарри еще громче рассмеялся над ее отрывочным ответом и отпустил ее руку, быстро откатившись в сторону, чтобы не попасть под удар, который она ему нанесла.
— Сначала я приму душ, — сказал он, подмигнув, и быстро поднялся с земли.
Гермиона издала разочарованный звук и откатилась назад, чтобы посмотреть на небо.
— Ты мерзавец, Гарри! — крикнула она ему в ответ, услышав его ответный смех, когда он вошел в палатку.
Но, лежа на траве и глядя на облака, она не смогла сдержать улыбки. Удовлетворенно вздохнув, она закинула руки за голову, и океанский бриз растрепал ее волосы. Она так гордилась Гарри и была так впечатлена его личностным ростом — тем, как он по-настоящему взрослел, становясь мужчиной, который знал, на чем сосредоточить свои приоритеты и что на самом деле важно. Несмотря на его поддразнивания, она знала, что Гарри был искренен в своей благодарности, и была счастлива, что он чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы поделиться с ней своими мыслями. Она прижала к груди правую руку, ту самую, которую Гарри минуту назад прижимал к своей, и тихо замурлыкала.
После того, как они по очереди приняли душ, они позавтракали и продолжили свою обычную ежедневную рутину: читали, практиковали небольшие исцеляющие заклинания, обсуждали, планировали и размышляли, время от времени вытаскивая Финеаса, чтобы узнать, не хочет ли он поделиться с ними какими-нибудь новостями.
К концу четвертого дня Гермиона была очень довольна своим физическим прогрессом, и они договорились на следующее утро попытаться пройти 21 милю на юг, чтобы разбить новый лагерь.
Предварительно собрав свои вещи, они тихо посидели на улице у края небольшого обрыва, спускавшегося к воде. Гарри развел небольшой костер в банке, которая стояла между ними, чтобы согреться, используя заклинание, которому Гермиона научила его двумя днями ранее. Они оба направились к темному звездному небу, нависшему над бурлящими волнами. Ветер усиливался, и вместе с ним с севера повеяло холодом. Это казалось зловещим и предвещало шторм в ближайшем будущем. Они довольно долго сидели молча, прежде чем Гарри заговорил.
— В детстве, когда меня рано не запирали в чулане, я обычно летом лежал в саду за домом Дурслей и смотрел на звезды, — сказал Гарри, все еще не отрывая глаз от неба. — И мечтаю, чтобы кто-нибудь пришел и забрал меня у них.
Сердце Гермионы замерло в груди, и ей потребовалось все ее самообладание, чтобы резко не повернуться к Гарри и не воскликнуть: "Ты спал в чулане!"? Но она прикусила губу, тихо вздохнула и вместо этого слегка наклонила голову в его сторону, чтобы видеть его лицо. То, как Гарри говорил, и выражение его лица придали ночному воздуху тишину и серьезность. В прошлом Гарри никогда особо не рассказывала о Дурслях, она знала только мелкие подробности, и не нужно было быть гением, чтобы понять, что детство Гарри было тяжелым. Хотя она, конечно, не знала, что он спал в чулане. Она попыталась осмыслить эту новую информацию, пытаясь представить, на что это было похоже. Она ждала продолжения, зная, что Гарри решил поделиться с ней некоторыми очень темными и очень интимными подробностями своей жизни до Хогвартса — подробностями, которыми он, вероятно, ни с кем не делился.
— После того, как начали приходить письма из Хогвартса, мне выделили вторую спальню Дадли. Письма были адресованы в мой чулан, так что, я думаю, они были очень смущены, — пояснил он, как будто хотел, чтобы она знала, что его положение у Дурслей действительно улучшилось, прежде чем он продолжит то, что хотел сказать. — Но, узнав, что я собираюсь в Хогвартс, я был так счастлив. Я был так счастлив, что наконец-то смогу расстаться с ними и начать другую жизнь. А когда я встретил вас с Роном, вы двое стали моими первыми друзьями в жизни.
Он поднял маленький камешек, который лежал рядом с ним, повертел его в руке и осторожно бросил в воду. Она не могла видеть, как он упал, так как темнота сгустилась до такой степени, что океан превратился в сплошную черную лужу, и только белые шапочки все еще были видны.
— А потом я встретил еще больше людей, а потом у меня появился Сириус. Он замолчал, его лицо сморщилось, и когда он заговорил снова, она услышала легкое надломление в его голосе. — Но после потери Сириуса, после Седрика, после того, что Амбридж сделала со всеми, после того, как Рона чуть не отравили, и после смерти Дамблдора — я... я так боюсь, что потеряю всех. Люди, с которыми я позволяю себе сближаться, всегда страдают. Им всегда причиняют боль. Ты с оборотнем — не говоря уже обо всех других нелепых ситуациях, в которые я тебя втягивал.
Он схватил ее за руку, ту, что лежала между ними на траве, и крепко сжал ее. Она не была уверена, что он вообще осознал, что сделал.
— И я просто... Я знаю, ты скажешь, что это смешно, но я чувствую, что это моя вина, потому что так оно и есть. Я несу ответственность за это — и это самое худшее, — сказал он напряженным голосом, пристально глядя на нее, и Гермиона увидела, как глубоко в нем поселилось чувство вины.
— Я все еще так счастлив, что Хагрид в тот день пришел и передал мне мое письмо. Я... я бы не хотел ничего менять. — Его голос стал тише, прежде чем он продолжил, и она услышала боль в его голосе. — Это эгоистично? Это делает меня ужасным человеком?
Его глаза изучали ее лицо. В поисках ответа она почувствовала, что ее сердце разрывается от жалости к нему. Гарри, бедный Гарри. Его жизнь была пронизана отчаянием и содержала больше печали и мучений, чем большинство людей когда-либо испытывали за всю свою жизнь, а ему еще не исполнилось и восемнадцати.
Его слова словно соединили воедино болезненную картину его жизни и придали смысл всему его поведению, словам и поступкам. Это придало новый смысл последним семи годам. Его глубокая и заботливая любовь к своим друзьям — потому что у него никогда их не было. Его стремление поступать правильно — потому что в его собственной жизни с ним поступали несправедливо. Его интерес к волшебному миру чародеев — потому что в детстве он был обделен. Его удивляло, когда люди принимали его во внимание или хотели быть рядом с ним, потому что до Хогвартса его отвергали и исключали из общества. Его разочарование, угрюмое отношение и попытка отделиться от окружающих в последние два года — потому что он винил себя в смерти окружающих его людей. Он винил себя за Седрика, за Сириуса, за Дамблдора... Таким образом, он вытеснил пространство и попытался отдалиться от себя, потому что чувствовал ответственность. Потому что он чувствовал себя виноватым. Потому что он не хотел, чтобы кто-то еще пострадал. И он запер все это внутри себя, справляясь со своими страданиями в одиночку.
— О, Гарри, — прошептала она сдавленным голосом, крепко сжимая его руку в ответ. — Гарри, нет-нет, нет, это не делает тебя эгоистом! Все это — то, что происходит — должно было случиться независимо от того, вернешься ты в волшебный мир или нет. И если бы ты этого не сделал, нам было бы намного хуже, мы бы потеряли гораздо больше.
Она взяла его за руку обеими руками и наклонилась к нему.
— Гарри, я знаю, ты винишь себя, я знаю, ты чувствуешь ответственность, и я знаю, что ты, вероятно, не до конца поверишь в то, что я говорю, но в том, что произошло, нет твоей вины, Гарри. Ты — символ надежды для людей, и ты сделал очень, очень многое. Ты спасал жизни людей. Ты несколько раз мешал Сам-знаешь-кому вернуться. Гарри отвернулся, слегка нахмурившись, и снова уставился на воду. — Я даже представить себе не могу, через что тебе пришлось пройти, Гарри, что ты чувствуешь, под каким давлением ты, должно быть, находишься, но...
Она остановилась и протянула левую руку вперед, чтобы коснуться его щеки, мягко потянув за нее, и он позволил своей голове повернуться к ней. Его глаза блестели в слабом свете голубого пламени.
— Тебе не под силу спасти мир в одиночку, — тихо сказала она, проводя большим пальцем по его щеке. — Меня не волнует, что говорится в каком-то дурацком пророчестве. Я собираюсь помочь тебе. Все в Ордене собираются помочь тебе.
Она посмотрела на него, пытаясь донести до него свою искренность, пытаясь заставить его понять, что она говорит искренне. Что она не бросит его.
— Ты не обязан в это верить, Гарри, — сказала она почти шепотом. — Я просто хочу, чтобы ты это знал. Ты и я — мы в этом вместе. Я не собираюсь оставлять тебя одного в этом — никогда.
Гарри закрыл глаза и выдохнул, морщинки на его лбу немного разгладились, но плечи все еще были напряжены. Затем он открыл глаза и посмотрел прямо на нее, они были остекленевшими, а воздух вокруг был тяжелым.
— Я знаю, что ты этого не сделаешь, — тихо сказал он и накрыл своей рукой ту, которую она положила на его щеку, прежде чем повернуть к ней голову и запечатлеть на ее ладони целомудренный поцелуй.
Ее сердце слегка затрепетало, но она не обратила на это внимания. Затем он схватил ее за руку, опустил к себе на колени и крепко сжал.
— Я знаю, — повторил он, прежде чем глубоко вздохнуть и опустить плечи. — Просто... трудно не чувствовать себя ответственным. Я всегда буду чувствовать.
Она слегка улыбнулась ему, и он ответил ей тем же.
— Спасибо, что выслушала, Гермиона, — тихо сказал он.
— Всегда, Гарри. Она крепко сжала его руку, все еще держа одну на земле, а вторую — у него на коленях, куда он положил ее.
Некоторое время они сидели молча, все еще держась за руки. Гермиона снова посмотрела на звезды. Тепло голубого пламени согревало пространство между ними, и, несмотря на накатывающиеся волны, на утесе было тихо, а воздух вокруг них казался плотнее, чем несколько минут назад.
Гермиона чувствовала, что Гарри пристально смотрит на нее, и это заставляло ее нервничать, но не испытывать дискомфорт, а не обычные, типичные нервные ощущения, с которыми она была знакома. У нее в груди словно образовался маленький комочек гудящей энергии, от которого защекотало внутри. Как будто она снова была ребенком, и у нее в животе порхали бабочки.
Сделав тихий вдох, она медленно повернула голову, чтобы посмотреть на Гарри. Их глаза встретились, и он несколько мгновений удерживал ее взгляд, прежде чем слегка склонить голову набок. Он смотрел на нее почти с любопытством.
— Я никогда никому этого раньше не говорил, — мягко сказал он, все еще удерживая ее взгляд.
Гермиона почувствовала, как ее щеки вспыхнули от выражения его лица, и открыла рот, чтобы ответить, но затем закрыла его. Она не знала, что сказать. Это был не вопрос, а утверждение, и от того, как он это произнес, бабочки в ее животе запорхали еще сильнее. Все дело было в его взгляде, что-то в его глазах заставляло ее сжиматься в груди.
— Нам пора ложиться спать, — сказал он тихо, почти шепотом.
Она кивнула в ответ, но они оба продолжали сидеть, держась за руки и глядя друг другу в глаза, обводя взглядом лица друг друга в мерцающем свете, пока океан накатывался на них, а звезды танцевали над ними.
Гермиона почувствовала, как у нее скрутило живот, но не от боли, не от тошноты, не от мучительных эмоций и ощущений, которые недавно владели ее телом. Это было что-то другое — что-то плотное и теплое. Ее охватила нервозность, и она почувствовала, как сдавило грудь. Казалось, что время замедлило свой бег, и они погрузились в мир замедленной съемки. Она не знала, что делать, что сказать, ей казалось, что она вглядывается в лицо Гарри, а он в ответ вглядывается в ее лицо, но ни у кого из них не было ответа из-за напряженной атмосферы, царившей вокруг них. Ощущение скручивания в животе усиливалось, и она боялась того, что произойдет, если она не пошевелится.
Внезапно она отвела взгляд, надеясь, что темнота скроет румянец, который, как она знала, залил ее лицо.
— Да, нам пора ложиться спать, — повторила она, игнорируя легкую дрожь в голосе, когда отпустила руки Гарри и повернулась, чтобы подняться с земли.
Гарри встал рядом с ней, помогая подняться за локоть, хотя она больше не нуждалась в помощи. Оказавшись на ногах, Гермиона осознала, насколько близко они находятся; тепло, исходящее от тела Гарри, исходило от него, его рука все еще лежала на ее локте, а ее левый бок был всего в нескольких шагах от него. Ее глаза оказались на уровне его груди, она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и почувствовала, как ее сердце забилось громче, когда она посмотрела ему в глаза.
Он смотрел на нее таким взглядом, которого она раньше не видела, — глубоким, внимательным, тоскующим, если не сказать слегка растерянным, как будто он видел ее впервые.
Ее мозг не работал, ее мозг всегда работал, он никогда не замолкал и постоянно анализировал, но, глядя в его ярко-зеленые глаза, у нее перехватило дыхание, и она не могла пошевелиться. Ее правая рука крепче сжала подол рубашки, нежно перекатывая ткань между пальцами, и время, казалось, замедлилось еще больше.
Гарри пошевелился, его голова слегка наклонилась влево, и он медленно, с трудом, начал наклонять свою голову к ней. Гермиона напряглась, ее сердце бешено заколотилось, а пальцы замерли на краю рубашки. Она не моргала, не отводила взгляда — она просто смотрела, как его лицо медленно опускается к ней, пока... он не остановился. Он остановился всего в дюйме от ее лица, и она почувствовала его дыхание на своем лице. Она не дышала. Она перестала дышать в ту секунду, когда он начал опускать голову. Затем он повернул голову и нежно провел губами по ее щеке, прежде чем запечатлеть на ней легкий, но крепкий поцелуй.
Он помедлил мгновение, прежде чем отстраниться, и она была уверена, что он слышит, как сильно бьется ее сердце.
— Спокойной ночи, Гермиона, — прошептал он, прежде чем отпустить ее локоть и, повернувшись, медленно пойти к палатке.
Гермиона стояла на месте, не двигаясь. Ее тело пылало, щеки пылали, сердце бешено колотилось, а разум внезапно снова заработал.
Что, блядь, только что произошло, мысленно выдохнула она. Ее мозг лихорадочно работал, пытаясь понять, что только что произошло, что это значит и почему ее тело реагирует именно так. Почему она чувствовала себя такой взволнованной? На четвертом курсе она поцеловала Гарри в щеку, и это определенно было не похоже на то, что сейчас. Она стояла как вкопанная, глядя Гарри в спину, пока он шел к палатке. Сегодня была ее очередь нести первую вахту, но она осталась на месте, вместо того чтобы занять свое обычное место всего в нескольких футах от палатки.
Прохладный ветерок с океана коснулся ее лица, и она поежилась, шагая навстречу теплу от голубого пламени, мерцавшего у ее ног. После того, как Гарри скрылся в палатке, она медленно наклонилась, чтобы поднять огонь, и направилась к своему наблюдательному пункту, ее шаги были медленными и задумчивыми. Она не знала, что делать с тем, что только что произошло, и как это повлияет на ее отношения с Гарри в будущем, и особенно она не знала, как на это отреагировать — как, несмотря на нервозность, ей это понравилось.
* * *
Когда Гарри вышел, чтобы сменить ее в последнюю смену их ночного дежурства, он вел себя как обычно; между ними ничего не изменилось. Гермиона поблагодарила его и с радостью отправилась в дом, чтобы быстро поспать часа четыре.
На следующее утро они, как обычно, позавтракали и посмотрели на карту побережья, которая была у Гермионы. Затем они решили, что им следует попытаться добраться до небольшой бухты примерно в 21 миле к югу, поскольку усилились ветры и грозила надвигающаяся непогода. Они быстро разобрали палатку и затем пошли быстрым шагом, дважды останавливаясь, чтобы быстро передохнуть, перекусить и выпить воды.
Восемь с половиной часов спустя ветер усилился, небо потемнело, а океан бушевал, но они добрались до места назначения. Приближаясь к небольшой бухте, они заметили высоко расположенную пещеру. Это выглядело немного зловеще, но, к счастью, было необитаемо, поэтому они решили установить палатку внутри, чтобы получить дополнительное укрытие от грозы. Вдалеке прогрохотал гром, и Гермиона увидела вспышку молнии над водой. Гарри понимающе посмотрел на нее и вышел, чтобы установить защиту, чары и сигнализацию, пока Гермиона заканчивала устанавливать палатку. К тому времени, когда Гарри вернулся, дождь уже пошел вовсю, и Гермиона прикрепляла к колышкам для палаток защитные чары, чтобы их не вырвало из земли сильными порывами ветра, дувшими с океана.
Гарри помог ей забить последние два колышка, а затем, когда начался ливень, они быстро забрались внутрь, радуясь, что в маленькой пещере есть дополнительное укрытие. Быстро поужинав, они оба в изнеможении опустились в кресла в центральной комнате. Гермиона беспокоилась, что вчерашнее событие вызовет стресс или добавит неловкости в их отношения, но этого не произошло. В комнате не было напряжения, и Гарри был просто Гарри, самим собой. Единственное, что изменилось, — это мысли, которые теперь заполняли голову Гермионы, когда она пыталась разобраться, что это значит и что она чувствует по этому поводу. Но, видя спокойное поведение Гарри, она успокоилась. В ту ночь они оба согласились поспать без необходимости дежурить, поскольку Гарри установил два сигнальных круга на расстоянии 90 и 270 метров от их палатки — а учитывая грозу, было маловероятно, что кто-нибудь окажется поблизости.
Гермиона, только что умывшаяся и почистившая зубы, направилась к своей койке. Гарри пожелал ей спокойной ночи, и она ласково ответила на этот жест, прежде чем забраться в постель и повернуться лицом к стенке палатки. Снаружи лил дождь, а ветер громко трепал ткань палатки. Она закрыла глаза и попыталась успокоиться, пытаясь унять чувство вины, которое, казалось, нарастало в течение всего дня. Из-за всего, что происходило, иногда ей казалось, что она не может уследить за всем, и сегодня вечером ее мозг, наконец, остановился на главной причине ее беспокойства из-за событий предыдущей ночи.
Джинни.
Гермиона не могла избавиться от чувства вины, которое она испытывала за чувства, переполнявшие ее. Да, Гарри и Джинни расстались в конце предыдущего учебного семестра, но Джинни была ее подругой, и она ужасно переживала из-за того, что происходило между ней и Гарри. Хотя, честно говоря, между ними на самом деле ничего не произошло, и она даже не знала, значило ли это "ничего" что-нибудь, она все равно не могла избавиться от чувства вины.
Несмотря на тревогу и неловкость из-за сложившейся ситуации, сон быстро овладел ею, поскольку она была измучена восьмичасовой прогулкой в течение дня.
* * *
Следующие несколько дней прошли по их обычному графику, за исключением того, что погода была просто ужасной, и большую часть времени они были вынуждены проводить в палатке. Они творчески подошли к выполнению упражнений и бегали трусцой на месте в палатке, выполняли прыжки с трамплина, берпи и растяжки, поскольку у них не было возможности бегать на улице.
Гермиона научила Гарри феруле и анапнео, чтобы он мог перевязывать или накладывать шины на сломанные кости и предотвращать удушье.
Гарри более подробно рассказал Гермионе о защитном заклинании, и она помогла ему усовершенствовать движения палочки, основываясь на описании в книге. Она согласилась помочь ему опробовать его после того, как они потратили еще немного времени на изучение, опасаясь, что могут нанести себе травму, если произнесут его неправильно. Гарри согласился и достал из ее сумки еще один большой учебник, чтобы продолжить чтение.
Гермиона нашла интересную главу в своей книге о магии "связывания" и была убеждена, что она может помочь в разгадке тайны оборотня. Она рассказала об этом Гарри, поделившись с ним своими подозрениями — что кто-то, возможно, связал оборотня для "использования" и внедрил какой-то механизм связывания. Это была темная магия и, возможно, даже магия крови. Гарри нахмурился, но согласился и попросил ее держать его в курсе того, что она обнаружила, продолжая свои исследования.
Пять дней спустя погода не улучшилась, дождь продолжал лить, а ветер продолжал опустошать местность. После особенно изнурительной тренировки, когда они оба были немного напряжены из-за того, что несколько дней провели взаперти в палатке, а тренировки были особенно напряженными, Гермиона принимала душ и размышляла о все еще происходящих небольших и в чем-то интимных прикосновениях, которые происходили между ней и Гарри. Вода в душе была горячей, и это помогло расслабить ее напряженные мышцы.
Ее руки пробежали по шрамам на груди, и она не вздрогнула. Она, наконец, привыкла к их прикосновению к своим пальцам. Она ненавидела это, возмущалась тем, что ее кожа стала грубой, бугристой и отвратительно обесцвеченной, но это больше не вызывало у нее тошноты. Когда она вышла из душа и увидела свое отражение в зеркале, она отреагировала так же, как и всегда. Она нахмурилась. Затем надела рубашку с длинным рукавом и высоким воротом, чтобы скрыть шрамы. Ей было грустно признавать, что она переделала большое количество своих рубашек, чтобы они имели более высокий вырез. Начнем с того, что она никогда не носила открытой одежды, но ее шрам на верхней части тела начинался чуть выше левой ключицы, так что кончик шрама был виден только под водолазкой или рубашкой с высоким воротом. На этот раз она выбрала свой недавно преобразившийся темно-красный свитер и пару удобных джинсов.
После попытки что-то сделать со своими волосами, которая, по сути, заключалась в том, чтобы оставить их как есть, но закрепить небольшой заколкой, чтобы они не падали на лицо, она направилась на кухню, где обнаружила Гарри, сидящего за кухонным столом и пристально рассматривающего Карту мародеров. Подойдя к нему, чтобы присоединиться к столу, она заметила, что он пристально смотрит на Гриффиндорскую башню и особенно на имя Джинни.
Гермиона замедлила шаг, приближаясь, и почувствовала, как ее немного опечалило это зрелище — чувство вины пронзило ее насквозь. Пытаясь проглотить это, она направилась к креслу напротив Гарри.
— Привет, — тихо сказала она, садясь на свое место.
Гарри вздрогнул, когда поднял на нее взгляд. Очевидно, он был погружен в свои мысли и не слышал, как она подошла.
— Привет, — сказал он веселее, чем она ожидала. — Хорошо приняла душ?
Она фыркнула и улыбнулась ему.
— Да, теперь все чисто. Она посмотрела на карту и увидела, как Джинни кружит по общей комнате рядом с Невиллом. — Ты, э-э-э, должно быть, скучаешь по ней.
Ее голос был тихим, и она старалась, чтобы тон был легким и не задающим вопросов.
— Да, конечно, — грустно сказал Гарри, снова глядя на карту. — Я скучаю по всем им. Я надеюсь, что с ними все в порядке.
— Я знаю, — медленно произнесла Гермиона, стараясь держать руки при себе и подавляя желание потянуться и схватить его за руку. — Мне жаль, что ты не смог ее увидеть.
Ее слова были искренними. Гермиона действительно имела это в виду. Она действительно чувствовала себя ужасно из-за того, что отношения Гарри и Джинни были испорчены продолжающейся ситуацией с Вол-де-Мортом, и что они закончились, чтобы Гарри мог разгуливать повсюду, пытаясь спасти мир. Казалось, они действительно хорошо ладили, и это была еще одна причина, по которой эта война была абсолютным дерьмом. Она разрушила все хорошее и разлучила людей.
— Я тоже, — сказал он, поднимая глаза, чтобы встретиться с ней взглядом. — Я знаю, ты, должно быть, тоже скучаешь по ней, и по Невиллу, и по Луне, и по всем остальным.
Гермиона снова начала прикидывать в уме — Гарри действительно казался опечаленным разлукой с Джинни, но это были не те чувства, которых она ожидала. Казалось, что он был так же опечален разлукой со всеми остальными, что было странно. Гарри, должно быть, заметил замешательство на ее лице и отразил его лишь на мгновение, пока его собственный мозг не понял, что ее смутило.
— О, — сказал Гарри почти смущенно, когда на его лице появился румянец, и он начал чувствовать себя неловко. — Я забыл, что ты не... эм, я скучаю по ней, да... но... Джинни и я... мы... ну, мы больше не вместе.
— Да, — медленно произнесла Гермиона, глядя на него с неподдельным любопытством, но стараясь казаться безразличной в своем вопросе. — Но... я предполагала, что вы двое собираетесь... ну, знаете... снова сойтись, когда все это закончится.
Гарри неловко поерзал на стуле; его глаза нервно опустились на карту, как будто она могла слышать разговор.
— Да, — медленно произнес Гарри. — Насчет этого.
Гермиона выпрямилась, услышав его ответ, и приподняла бровь, наблюдая за его поведением, совершенно сбитая с толку тоном, который он только что произнес. Она думала, что он все еще любит Джинни, что они будут вместе, когда закончится война, но, судя по позе Гарри, его тону и крайне неловкому выражению лица, ей показалось, что она пропустила половину истории, о существовании которой и не подозревала.
Гарри неловко почесал затылок, избегая ее взгляда.
— Это, э-э, не мое дело говорить об этом, — сказал он, наконец, посмотрев ей в глаза. — Но... это не так. Мы не такие.
Гермиона подвинулась и подперла голову рукой, скрестив ноги под столом и наклонив голову набок.
— Гарри, я не понимаю, — сказала она. Она не была раздражена, просто искренне смущена. — Что значит "это не твое дело"?
Гарри вздохнул и провел рукой по волосам, а затем оперся обоими локтями о стол, прежде чем заговорить.
— Послушай, я не думаю, что это имеет большое значение, и я полностью поддерживаю это, но... — Гарри пристально посмотрел на нее. — Но мне нужно, чтобы ты пообещала ни с кем об этом не говорить. Это дело Джинни, и она расскажет людям, когда ей будет удобно. Я не вправе кому-либо рассказывать, но тебе я скажу — только потому, что знаю, что Джинни тебе доверяет, и она уже объяснила мне, почему еще не сказала тебе, но она собиралась это сделать до того, как мы уехали, просто у нее не хватило времени.
— Конечно, я ничего не скажу, Гарри. Гермиона кивнула, не понимая, к чему клонится этот разговор.
— Гермиона — Джинни лесбиянка, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — И наш разрыв был полностью взаимным.
Гермиона сидела молча, пораженная тем, что сказал Гарри — не потому, что ей было не все равно, что Джинни лесбиянка, ее это не волновало, — а потому, что она не знала и что Джинни ей не сказала. Очевидно, Джинни ничего ей не должна. Она не обязана была ни перед кем оправдываться. Гермиона была просто удивлена.
— Ч-что? — спросила она, приоткрыв рот. — Я... я не знала.
— Я знаю, — смущенно сказал Гарри, одарив ее легкой, почти сочувственной улыбкой. — Она нервничала, когда рассказывала тебе.
— С чего бы ей нервничать, рассказывая мне об этом? Ты же знаешь, что я поддерживаю Джинни, что я поддерживаю ЛГБТ-сообщество, права геев и самих гомосексуалистов — она это знает!
— Да, она знает. — Гарри нежно похлопал ее по руке, прежде чем взять свой стакан с водой. — Она нервничала, потому что не хотела, чтобы ты чувствовал себя неловко рядом с ней. И еще потому, что ей самой было нелегко привыкнуть к этому осознанию.
Затем Гарри рассказал Гермионе, что на самом деле произошло на шестом курсе, как Гарри, впервые поцеловав Джинни, почувствовал такую гордость и волнение. Как Джинни была счастлива, что наконец-то встретилась с "любовью всей своей жизни" и единственным мужчиной, с которым, как она думала, ей суждено быть вместе. Но после нескольких недель поцелуев и попыток чувствовать себя комфортно друг с другом они оба начали понимать, что это не так.
Гарри предполагал, что его влечет к Джинни, потому что он испытывает к ней сильные чувства. Он думал, что влюблен в Джинни, потому что она ему очень дорога. Но после нескольких недель, проведенных вместе, он начал понимать, что это было неловко и неправильно, и, честно говоря, его не влекло к ней в этом смысле. Гарри действительно очень заботился о Джинни — и всегда будет, — но правда заключалась в том, что он заботился о ней как о сестре. Точно так же, как он заботился о Роне и любил Фреда и Джорджа, он заботился и о Джинни. Он защищал ее, потому что она была его семьей, потому что она была его сестрой. Он понял, что принял свою любовь к ней за романтическую, и начал беспокоиться о том, что делать дальше.
Джинни, ну, Джинни призналась ему, что ее никогда в жизни не привлекали мужчины. С юных лет она была одержима Гарри, и эта одержимость переросла в страстное увлечение, которое она считала романтическим. Она думала, что причина, по которой ее не привлекал Дин Томас, заключалась в том, что она была влюблена только в Гарри. Она думала, что причина, по которой она ничего не чувствовала, когда Дин целовал ее или гладил руками по ее телу, заключалась в том, что на самом деле она не любила Дина и встречалась с ним только для того, чтобы привлечь к себе внимание Гарри.
Но, к своему удивлению, она обнаружила, что ничего не изменилось, когда она была с Гарри. Она заботилась о нем и дорожила им, и она хотела чувствовать то, что должна была чувствовать ты, когда он целовал ее. Но она этого не сделала. Как только возбуждение от того, что она наконец-то заполучила Гарри, улеглось, у нее осталось то же чувство пустоты, что и раньше.
После долгих сетований по этому поводу и получения некоторой помощи от друзей Джинни, наконец, осознала, что она лесбиянка, и именно поэтому она никогда не чувствовала, что ее отношения подходят друг другу, и именно поэтому ее никогда не интересовал ни один из парней, которые ее окружали. Она поговорила с Гарри об этом, и Гарри признался, что у него тоже нет романтических чувств к Джинни. Он сказал ей, что хочет, чтобы она была счастлива, и хочет остаться ее другом. Они оба испытали облегчение, обнаружив, что другой не был уверен в их отношениях и чувствовал себя неловко, находясь вместе.
По просьбе Джинни Гарри согласился поддерживать видимость знакомства, пока она разбиралась в своих чувствах. Она нервничала из-за того, что рассказывала об этом своей семье, из-за того, что об этом узнали ее друзья, и все еще пыталась осмыслить свое новое самопознание. Расстаться до того, как Гарри отправился на охоту за крестражами, было легко, и на самом деле это был хороший способ подтвердить свой разрыв с друзьями и семьей, не вызвав ни у кого удивления. Их план состоял в том, что за время отсутствия Гарри Джинни сможет вновь стать той женщиной, которой она хотела быть, освоится с собой и начнет рассказывать об этом своей семье, когда и если захочет.
Гарри закончил говорить и уставился на Гермиону, ожидая ее ответа.
— Ух ты, — тихо сказала Гермиона, в ее глазах читалось беспокойство. — Я даже представить не могу, что творится у нее в голове, когда она осознает это, войну, беспокоится о том, чтобы рассказать людям... О, Джинни.
Она покачала головой и обхватила ее обеими руками.
— Она не должна беспокоиться о том, что подумают люди; ее друзья и семья поддержат ее, но я знаю, что это легче сказать, чем быть человеком, который переживает это. — Она подняла глаза на Гарри и устремила на него изумленный взгляд. — Ты замечательный человек, Гарри, раз сделал то, что сделал, сохранил ее доверие и был рядом с ней. Я просто надеюсь, что Джинни знает, что я никогда не буду чувствовать себя неловко рядом с ней, что это ничего бы не изменило между нами.
Она вздохнула, проведя рукой по своим волосам.
— Но я так рада за нее, — прошептала она, и на ее губах появилась искренняя улыбка. — Я так рада, что она осознала свою правоту и может быть счастлива и найти того, кого по-настоящему любит, и что она не завязла в отношениях с парнем, потому что считала, что так и должна поступить, или потому, что она никогда не осознавала своих истинных чувств и почему все пошло не так. не думаю, что это правильно для нее.
Она откинулась на спинку стула, и Гарри улыбнулся ей.
— Я тоже, — искренне сказал он. — Сейчас она намного счастливее и даже начала кое с кем встречаться после нашего разрыва. Думаю, это помогло.
— Что ж, я не могу дождаться встречи с ней. — Гермиона просияла. — Если и когда она будет готова поделиться. Я ничего не скажу, Гарри, — пообещала она — , я ничего не скажу и подожду, пока она почувствует себя достаточно комфортно, чтобы рассказать мне самой.
— Спасибо, Гермиона, — поблагодарил Гарри и встал, чтобы взять что-нибудь перекусить. — Я знаю, она не будет возражать, если я расскажу тебе — она хотела рассказать тебе после свадьбы, перед нашим отъездом, чтобы ты знала. Но, учитывая, что произошло и как мы расстались, у нас не было времени. Я чувствую себя виноватой, рассказывая тебе об этом без ее прямого разрешения, но я обязательно передам ей, что рассказала тебе, когда мы увидимся в следующий раз.
Гермиона улыбнулась ему, когда он протянул ей яблоко.
— Ты хороший друг, Гарри. Она откусила кусочек яблока и с улыбкой принялась его жевать, думая о том, что ее подруга наконец-то обрела свое счастье. Это заставило ее сердце взорваться от радости.
— Ничего особенного, Гермиона. — Сказал он, подбрасывая свое яблоко и быстро его ловя. — Она заслуживает счастья, и я рад, что она счастлива сейчас, что она обрела чувство принадлежности, которого ей так не хватало.
Гермиона вспомнила свои разговоры с Джинни о Гарри — о том, как отчаянно Джинни хотела привлечь его внимание, побыть с ним. В этом был смысл, действительно был. Ее отчаяние было связано с потребностью в признании и попытками найти свое место, когда она чувствовала, что ей здесь не место. Она всегда беспокоилась о том, почему она не нормальная, и беспокоилась о том, почему она не интересовалась мальчиками, как одноклассницы. Думала, что Гарри — это решение проблемы, что единственная причина, по которой у них с Дином что-то не ладилось или почему ее не привлекали другие мужчины, заключалась в том, что ее привлекал только Гарри.
Гермиона медленно ела свое яблоко, такая счастливая, что Джинни и Гарри хорошо справились со своими отношениями, такая счастливая, что Джинни была на пути к настоящему счастью, к отношениям, в которых она действительно что-то чувствовала и могла чувствовать свою принадлежность.
Покончив с закусками, они оба устроились в креслах, чтобы почитать, и Гермиона заметила, что чувство вины, которое она испытывала из-за отношений с Гарри, начало спадать с ее плеч. Она перевернула страницу своей книги, чтобы продолжить чтение о связующей магии, которую, как она подозревала, кто-то использовал, чтобы связать оборотня, но остановилась, чтобы посмотреть на Гарри поверх ее книги. Его взгляд был сосредоточен на странице перед ним, а рука лежала на его растрепанных волосах, пока он читал. Она улыбнулась, счастливая быть здесь, с ним, благодарная за то, что он есть в ее жизни. Легкий румянец окрасил ее щеки, когда она вспомнила о близости, которая была между ними прошлой ночью, и ее сердцебиение участилось. Она вернулась к своей странице. Она была счастлива и впервые за долгое время настроена оптимистично.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
