|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 6: Глава шестая: История Джинни — Часть первая
Резюме:
Наш первый взгляд на Джинни и ее историю.
Записи:
Джоан Роулинг и любые другие соответствующие аффилированные лица, очевидно, владеют правами на Гарри Поттера и вселенную Гарри Поттера. У меня нет ничего, кроме вставленных оригинальных персонажей / концепций сюжета. Я не зарабатываю на этом денег. Это просто фанатская работа.
Я хотел бы выразить огромную благодарность замечательным людям, которые согласились помочь мне просмотреть предыдущие главы, чтобы выявить все досадные ошибки, которые я больше не вижу. Спасибо вам: Amelia_Davies_Writes, GalaxyNightangale и всем остальным, кто указал на мои грамматические ошибки через discord.
И огромное спасибо Греке за то, что согласилась прочитать и протестировать новые главы, Джинни за то, что помогала мне воплощать идеи в жизнь, пока я работал над этим чудовищем, и Инви, которая уже несколько раз не давала мне удалить эту историю. Я очень ценю вашу помощь.
Эта глава технически необязательна для того, чтобы следить за основной историей, которую я рассказываю о Гарри и Гермионе — это ретроспективный кадр из 6-го курса, поэтому вы можете пропустить ее, если хотите. Тем не менее, я думаю, вам стоит прочитать ее, поскольку она важна для общей истории.
Предыстория: Я подумал, что написание этой главы было важным и добавило некоторую глубину и дополнительный фон в отношения Гарри и Джинни. Я надеюсь сделать эту историю более правдоподобной, показав опыт Джинни — я не хотел, чтобы моя история была такой: "О, Джинни просто лесбиянка, так что она никому не нужна". Я хочу, чтобы это было правдоподобно, потому что я искренне верю, что такое могло произойти в каноне. Я хотел придать смысл своей основе и передать немного любви Джинни (которую, честно говоря, я считал хорошим персонажем, но она была крайне недоразвита в каноне). Отправная точка — страница 499 в HBP.
Текст главы
Гарри оглянулся: к нему бежала Джинни; у нее был твердый, пылающий взгляд, когда она обняла его. И, не думая, не планируя этого, не беспокоясь о том, что на него смотрят пятьдесят человек, Гарри поцеловал ее.
Сердце Джинни взорвалось. Ее мысли проносились со скоростью тысячи миль в минуту — Гарри Поттер только что поцеловал ее. ГАРРИ ПОТТЕР. Мальчик, которого она любила так долго. Единственный, кто когда-либо интересовал ее, наконец-то увидел ее, и теперь он обнял ее за талию и крепко прижимал к себе.
Когда они оторвались друг от друга, и она услышала восторженные крики своих сверстников в общей комнате, она обернулась и увидела растерянное выражение на лице своего брата. Она ухмыльнулась — этот идиот так и не понял, что она чувствовала к Гарри. Он просто предположил, что она без ума от него. Но когда Рон склонил голову в знак согласия, она просияла.
Существо в его груди торжествующе заревело, Гарри улыбнулся Джинни и молча указал на отверстие в портрете.
Взяв Гарри за руку, она вывела его из отверстия в портрете на школьную территорию. Следующие несколько часов они провели, гуляя, разговаривая, держась за руки и закрывая лица поцелуями. Ее сердце бешено колотилось от охватившего ее возбуждения. Она не могла поверить, что это происходит наяву, это было нереально. Между победой в матче по квиддичу и тем, как она сейчас сидит на скамейке и целует единственного мужчину, с которым, как она знала, ей суждено быть вместе, — это было воплощением мечты.
Гарри рассказывал ей о том, как он заметил ее некоторое время назад, и водил пальцами по тыльной стороне ее ладони. Она улыбнулась ему, услышав эти слова, совершенно не веря, что он чувствовал то же самое, что и она, какое-то время. Она сказала ему, что Дин был просто способом привлечь его внимание к себе и что она никогда по-настоящему не заботилась о нем в этом смысле — она призналась, что чувствовала себя виноватой из-за этого.
Когда стало так темно, что они почти ничего не видели, они, наконец, поднялись в Гриффиндорскую башню, чтобы отправиться спать — Гарри поцеловал ее нежно, но крепко, прежде чем уйти в свою комнату. Джинни улыбнулась одними губами. Она была совершенно уверена, что никогда в жизни не была так счастлива.
В ту ночь, когда она лежала в постели, ее сердце трепетало при мысли о том, что она, наконец, получила то, что хотела. Дела начали налаживаться, и в кои-то веки все начало обретать смысл. На протяжении всего своего пребывания в Хогвартсе она каждую неделю часами лежала в этой самой кровати, гадая, что с ней не так. В детстве она никогда особо не интересовалась окружающими ее мальчиками — в основном потому, что считала их всех глупыми и надоедливыми, — но она просто не понимала, почему все ее подруги находили их такими интересными.
Ей нравилось дружить с мальчиками. Они были веселыми, энергичными, и с ними было гораздо интереснее играть, чем с некоторыми девочками, с которыми мама знакомила ее в детстве. За исключением, пожалуй, Розы, Джинни всегда очень нравилась Роза. Она была доброй, вдумчивой, красивой и заботливой, но в остальном предпочитала дружить с мальчиками и никогда не находила их привлекательными в каком-либо другом смысле.
Когда Джинни познакомилась с Гарри Поттером, она была поражена. Он был легендой, и Джинни была просто очарована им. Она прочитала о нем все, что могла, и задала своей маме кучу вопросов. Мысль о том, чтобы познакомиться с ним или подружиться, была мечтой. Поэтому, когда она узнала, что ее брат Рон каким-то образом сумел подружиться с Гарри, она была вне себя от восторга.
С тех пор, как она приехала в Хогвартс, ничего не изменилось. Она по-прежнему не находила мальчиков особо интересными, разве что зависала с ними или вытворяла с ними что-то нехорошее в замке — она всегда чувствовала себя неловко, сидя на своей кровати в спальне, в то время как девочки, с которыми она жила в спальне, обсуждали, кто из них симпатичный. Когда Мэйси, миниатюрная и симпатичная блондинка, с которой она делила комнату в общежитии, спросила Джинни, кто ей нравится, она запаниковала и выпалила имя Гарри. Девочки приняли ее ответ, а затем стали ворковать о том, какой он красивый и какие у него красивые глаза. Джинни решила, что она согласна с ними — у него действительно были красивые глаза. Именно после этого Джинни начала думать о своем интересе к Гарри как о чем-то романтичном. В этом был смысл, не так ли? Это бы объяснило, почему она так им заинтересовалась, верно?
Итак, в течение следующих нескольких лет она сосредоточилась на всех качествах и особенностях внешности и характера Гарри, которые ей нравились, и начала подсознательно ассоциировать их с симпатией к нему. Однако со временем Гарри, казалось, не обращал на нее никакого внимания. Она была всего лишь младшей сестрой Рона. Это заставляло ее нервничать в его присутствии, и она начала беспокоиться, что у нее никогда не получится наладить те отношения, о которых часто говорили ее соседки по общежитию, что она, возможно, никогда не встретит того единственного парня, с которым ей суждено было быть. Единственный парень, к которому она когда-либо испытывала какие-то чувства. На четвертом курсе она доверилась Гермионе, ища совета и надеясь, что та сможет дать ей какое-то представление о том, что делать. Несмотря на то, что Гермиона была раздражающе правильной и временами просто занудной со своими ссылками на книги, она была блестящей ведьмой, и Джинни ценила ее отзывы. Гермиона сказала ей расслабиться, просто быть собой, и что Гарри обратит на нее внимание, как только она почувствует себя более комфортно рядом с ним. Она предложила ей попробовать встречаться с другими людьми и просто чувствовать себя комфортно, пока она ждет.
Джинни именно так и поступила. Она заставила себя успокоиться рядом с Гарри и просто быть самой собой. Она заставила себя не переживать из-за того, что чувствовала, что ей будет очень плохо, если Гарри никогда не заметит ее, обреченную на вечное одиночество. И она пыталась встречаться с другими людьми, чтобы казаться более нормальной и спокойной, и как будто не зависела полностью от того, примет ли ее Гарри.
Однако встречаться с Дином было мучительно, и, честно говоря, она испытывала чувство вины за то, что делала это. По ее мнению, он неплохо целовался. Но каждый раз, когда он наклонялся, чтобы поцеловать ее, у нее внутри все сжималось — и совсем не так романтично и волнующе, как Мэйси описывала свои ощущения, когда целовала своего парня. Когда Дин целовал ее, ей становилось не по себе. Это вызывало у нее беспокойство, и она чувствовала себя немного грязной, как будто делала что-то неправильное — делала то, чего, как она знала, на самом деле не хотела делать.
Дин был милым и забавным, и вообще хорошим человеком — Джинни он нравился. Она просто не находила его привлекательным в этом смысле и не хотела, чтобы он прикасался к ней. Его руки на ее теле просто заставляли ее чувствовать себя неуютно, и она не видела привлекательности в том, что его неуклюжие пальцы ощупывали ее грудь.
Во время их поцелуев она часто чувствовала, что ее мысли отвлекаются на другие вещи. Думала о Гарри, об армии Дамблдора, о новом заклинании, которое хотела испробовать, — поцелуи были скучными и неинтересными, и каждую ночь, забираясь в постель, она чувствовала себя немного недовольной собой. Как будто что-то было не так, и ее тело отвергало контакт. Единственное, что придавало ей хоть какое-то подобие спокойствия, — это мысль о том, что если бы Гарри когда-нибудь заметил ее, все было бы по-другому. Она почувствовала бы тот жар, который описала Мэйзи, напряжение в животе и чувство безотлагательности, из-за которого тебе хотелось часами целовать лицо своего парня.
Она закрыла глаза и вздохнула. Теперь все было хорошо, и так и будет. У Джинни наконец-то появился Гарри — наконец-то она была с единственным человеком, который ей нравился. Сейчас она была бы нормальной; она смогла бы найти общий язык с остальными своими друзьями и, наконец, почувствовать тот трепет восторга, о котором они часто говорили. Болезненные и неправильные чувства ушли бы, и она была бы вовлечена, присутствовала и желала. Перевернувшись на другой бок, Джинни отправилась спать, предвкушая новый день.
* * *
В течение следующих нескольких дней волнение не утихало. Люди говорили и сплетничали о них. Джинни проводила с Гарри каждую минуту, и они оба были счастливы. Они смеялись над сплетнями, Джинни находила возмутительным, что они почему-то были интереснее, чем продолжающиеся нападения дементоров, и она ухмылялась каждый раз, когда Рон выглядел неловко, когда они были вместе. Так ему и надо после всех этих отвратительных поцелуев, которые он затеял с Лавандой, подумала она. Ее мнение подкреплялось тем фактом, что он был идиотом, раз не заметил, как это расстроило Гермиону.
Однажды днем, когда она вышла на улицу, чтобы встретиться с Гарри на прогулке, она столкнулась со Сьюзен Боунс — в буквальном смысле — и книги Сьюзен упали на пол.
— Вот блин, — сказала Джинни, быстро наклоняясь, чтобы помочь ей собрать книги. — Мне так жаль, Сьюзен. Я даже не обратила внимания.
Сьюзан улыбнулась ей в ответ, собирая несколько листочков, которые выпали из книги, которую она держала в руках.
— Все в порядке, Джинни, — сказала она, искренне улыбаясь. — Я давно тебя не видел — сейчас уже не те времена, когда мы были в армии Дамблдора. Как у тебя дела?
— У меня все хорошо. Джинни улыбнулась. Ей всегда нравилась Сьюзен, она была очень доброй, симпатичной, и ее смех был подобен музыке. — А как насчет тебя? Ты все еще занимаешься защитой?
— Да, я такая! — Сьюзан схватила последнюю газету и медленно начала вставать. — На самом деле, я иногда практикуюсь с некоторыми из моих соседок по общежитию или Луной. Но в остальном я в основном пыталась подготовиться к окончанию семестра — я знаю, что еще рано, — но у меня всегда были проблемы с экзаменами, поэтому в этом году я хочу подготовиться.
— Тогда все эти книги обретают смысл, — сказала Джинни с дерзкой ухмылкой.
Джинни оглядела Сьюзен с головы до ног, теперь она была всего на пару или пять сантиметров выше ее; перемена в Сьюзен была невероятной. Хотя она была на год старше Джинни, она познакомилась со Сьюзен через Гермиону. Сьюзен всегда была очень неуверенной в себе и застенчивой девочкой — Джинни заметила это почти сразу, когда встретила ее на первом курсе. Шли годы, Сьюзен росла и начала выходить из своей скорлупы. Оказалось, что она была очень заботливым человеком и обладала хорошим чувством юмора, которое Джинни всегда ценила.
Вступив на пятом курсе в армию Дамблдора, Сьюзен по-настоящему обрела самостоятельность. На щеках Сьюзен больше не было детского румянца, который был у нее на втором курсе, и она превратилась из неуклюжей утки в стройную девочку с яркими глазами цвета меда и волнистыми волосами цвета клубники, которые, казалось, всегда сияли на солнце. Она держалась с невозмутимостью и уверенностью, которых у нее раньше не было, и казалась гораздо более уверенной в себе, чем большинство других девочек ее возраста.
Сьюзен посмотрела на Джинни, и в уголках ее губ появилась легкая и любопытная улыбка.
— Я... я слышала, вы с Гарри теперь встречаетесь. — В конце ее голос дрогнул, и Джинни улыбнулась шире, подтверждая это.
— Да, мы познакомились всего несколько дней назад.
— Это здорово! — Воскликнула Сьюзен, на ее губах появилась широкая улыбка, и она тепло посмотрела на Джинни. — Гарри — очень счастливый человек.
Она протянула Джинни руку с открытой ладонью и выжидающим взглядом.
Бровь Джинни приподнялась, и она ненадолго задумалась над этим утверждением.
Ну, это другое дело? подумала она про себя. Обычно, когда ее одноклассницы спрашивали ее о Гарри, они всегда упоминали, как ей повезло, что она была с ним, а не наоборот. Она тупо уставилась на раскрытую ладонь Сьюзен, затем снова подняла взгляд на ее лицо.
Сьюзен тихонько хихикнула, и в уголках ее глаз появились морщинки, а улыбка стала еще шире.
— Мои записи? — мягко спросила она, указывая вниз головой на руки Джинни, которые она держала в куче бумаг и книг, собранных с пола.
— О! — Сказала Джинни, покраснев, так как почувствовала себя немного глупо. — Извини, но, по-видимому, мой мозг сегодня не работает.
Она протянула руку Сьюзен и отдала ей бумаги и книги; их пальцы на мгновение соприкоснулись, когда Сьюзен собирала их, и сердце Джинни затрепетало.
— Спасибо! Поблагодарила Сьюзан, сунув бумаги под мышку. — Эй, мне нужно кое с кем встретиться в библиотеке, но... Увидимся позже, хорошо, Джинни?
С этими словами Сьюзен улыбнулась в последний раз и направилась в библиотеку. Джинни посмотрела ей вслед, выкрикивая слова прощания, которые так долго откладывала, прежде чем опустить взгляд на свою руку.
Какого хрена? думала она, а ее сердце все еще бешено колотилось. Она потрясла головой, чтобы прояснить, что происходит с ее телом. Она надеялась, что это просто из-за того, что ей не терпелось увидеть Гарри, или из-за того, что она выглядела идиоткой в глазах Сьюзен, а не из-за того, что у нее началась какая-то болезнь. Это было последнее, что ей было нужно. Попытавшись избавиться от этого ощущения, она быстро спустилась по главной лестнице, чтобы поприветствовать Гарри.
Когда она приблизилась к Гарри, они взялись за руки и направились к озеру. Джинни улыбнулась, взглянув на него снизу вверх, но улыбка немного померкла, когда она поняла, что сердце больше не колотится у нее в груди, и она почувствовала себя особенно спокойной рядом с Гарри. Она внутренне нахмурилась; может быть, у нее что-то случилось — может быть, ей стоит потом заглянуть в больничное крыло и на всякий случай взять немного перечного зелья.
* * *
В течение следующих нескольких дней Джинни делила свое время между занятиями, проводя его со своими друзьями, занимаясь учебой и проводя время с Гарри. Но с каждым днем она начинала все больше и больше беспокоиться. Ее занятия шли нормально, с друзьями все было в порядке, и подготовка к экзаменам шла отлично благодаря помощи Гермионы — проклятье, эта ведьма смогла создать учебное пособие!
Проблема была в Гарри.
На самом деле, проблема была не в Гарри. С Гарри все было в порядке; он был настоящим джентльменом — на самом деле, он был именно таким, каким она его себе представляла. Добрым, заботливым, веселым, умным, и он никогда не относился к ней так, будто она нуждалась в помощи. Поэтому она не могла понять, почему первоначальное возбуждение, охватившее ее, когда Гарри впервые поцеловал ее, казалось, полностью исчезло. Она все еще любила Гарри; она знала, что это так — она так сильно заботилась о нем и всегда хотела быть уверенной, что он в безопасности. Но когда он поцеловал ее сейчас, она ничего не почувствовала... как и раньше. С каждым днем она начинала беспокоиться все больше и больше. За последнюю неделю она дважды ходила к мадам Помфри за перечным зельем, но, похоже, это никак не помогло избавиться от глубоко укоренившейся тревоги, которая сжимала ее грудь.
Вчера, когда они с Гарри целовались у озера в уединении под большим деревом, он нежно провел рукой по ее боку и коснулся под грудью, прежде чем провести по ней большим пальцем — и она ничего не почувствовала. Ни волнения, ни возбуждения, только знакомое чувство пустоты, к которому она привыкла, встречаясь с Дином, и ее сердце упало. Она напряглась, когда тревога охватила ее, и Гарри убрал руку. В итоге они просто сидели в объятиях друг друга в тишине, глядя на озеро. В результате она плохо спала той ночью, снова и снова прокручивая в голове эту сцену, зная, что Гарри убрал руку, когда почувствовал, как она напряглась, и она беспокоилась о том, что он может подумать.
Она ворочалась с боку на бок всю ночь, пока тревога не переросла в знакомое чувство тошноты. "Что, блядь, со мной не так", — крутилось у нее в голове всю оставшуюся ночь, и тихие горячие слезы скатывались из уголков ее глаз. Она вытерла глаза рукавом пижамной рубашки, желая, чтобы слезы перестали литься, и надеясь, что соседи по общежитию не услышат, как она тихонько всхлипнула — ей была невыносима мысль о том, что ей придется придумывать оправдание тому, почему она плачет за пологом своей кровати в 3 часа ночи.
"Как это могло случиться со мной?" — мысленно сокрушалась она, глядя на навес над головой. У нее был Гарри, единственный парень, которого она когда-либо любила, единственный, кого она когда-либо по-настоящему хотела, недостающий кусочек в ее головоломке, объясняющий, почему она никогда не чувствовала себя подходящей. Закрыв глаза, она усилием воли заставила свой разум успокоиться и взмолилась о том, чтобы поскорее пришел сон.
На следующий день Джинни сидела на нижней ступеньке одинокой башни замка, несчастная, обхватив голову руками, а легкий весенний ветерок задувал в открытое окно и ерошил ее волосы. Она провела там больше часа. Это было то место, куда она приходила, когда ей нужно было подумать, когда ей нужны были ответы, но сегодня она не нашла ни одного. Она была слишком измучена и боялась того, что должно было произойти.
Неужели я просто не способна испытывать подобные чувства? она задумалась, еще ниже опустив голову на руки.
Звук легких шагов, спускающихся по лестнице позади нее, заставил ее поднять голову, и, обернувшись, она увидела, что по лестнице спускается Луна.
— О, привет, Джинни, — сказала Луна своим обычным капризным голосом, который звучал за тысячу миль от нее.
— Привет, Луна, — тихо сказала она, снова поворачивая голову и подпирая ее рукой.
— Кажется, у тебя на уме что-то важное, — сказала Луна, замедляя шаг и становясь рядом с Джинни. — Я не знаю, что с тобой.
— Можно и так сказать, — выпалила Джинни, у нее болела голова от недосыпания, и ей совсем не хотелось сейчас с кем-либо разговаривать.
Луну, казалось, не смутил тон Джинни, либо она не обратила на него внимания, либо решила, что он адресован не ей. Она задумчиво посмотрела на Джинни, прежде чем сесть рядом с ней и точно так же подпереть голову рукой.
— Я могу чем-нибудь помочь? — беспечно спросила она, ее лицо было искренним и полным доброты.
Джинни вздохнула. Ей не следовало так резко высказываться в адрес Луны, она этого не заслуживала, и она была слишком мила, чтобы критиковать Джинни за ее поведение, о чем свидетельствует готовность Луны сесть рядом с ней и предложить помощь. Она никогда не принимала яд Джинни близко к сердцу.
— Нет, если только ты не объяснишь, почему я сломленный человек, — с сарказмом ответила Джинни, но все же повернула голову к Луне и слегка улыбнулась ей.
Луна склонила голову набок, с любопытством разглядывая лицо Джинни.
— На мой взгляд, ты не похожа на сломленного человека, Джинни. Ее взгляд скользнул по полной фигуре Джинни, прежде чем снова остановиться на ней. — Возможно, ты устала и, возможно, немного сбита с толку, но ты определенно не выглядишь сломленной.
Джинни тихо фыркнула и заправила волосы за уши, покачав головой, прежде чем снова посмотреть на Луну.
— Это потому, что я сломлена изнутри, Луна, — сказала она гораздо мягче, чем намеревалась. Гораздо более печальная, и она вздрогнула, услышав небольшую паузу. — Мои эмоции, кажется, работают не так, как должны. Я...
Она состроила Луне печальную гримасу, прежде чем продолжить.
— Я чувствую себя не так, как я думала, что должна была бы... как я должна была.
— Что именно ты не чувствуешь? — Тихо спросила Луна.
Джинни закатила глаза, расстроенная тем, что вообще затеяла этот разговор. Луна ей нравилась, но получать от нее советы казалось пустой тратой времени.
— Я ничего не чувствую! — сердито выпалила она, повысив голос от раздражения, когда горячая слеза скатилась по ее щеке. — Такое ощущение, что я эмоционально притуплена. Я думал, что буду чувствовать себя счастливым, я буду чувствовать возбуждение, что я... что я почувствую какую-то тягу, какое-то желание. Что-нибудь. Но я просто ничего не чувствую, как и раньше. Все должно было быть по-другому.
Джинни опустила взгляд на свои руки, злясь на себя за то, что накричала, злясь на себя за то, что была сломленным, эмоционально притупленным человеком. Она чувствовала, как Луна смотрит на нее своим затуманенным, но пронзительным взглядом, тихо напевая, обдумывая слова Джинни. Несколько минут они сидели молча, прежде чем Луна нарушила молчание.
— А ты не задумывалась о том, что, возможно, ты чувствуешь то, что чувствуешь, и что, возможно, твое представление о том, что ты должна чувствовать, на самом деле нарушено? Луна вопросительно приподняла бровь, когда Джинни посмотрела на нее. — Мне кажется, что с твоими эмоциями все в порядке.
Джинни уставилась на нее, не зная, что сказать. Луна всегда говорила странные вещи — вот почему она получила такое прозвище.
Что, блядь, вообще означает то, что у меня нарушено восприятие? Должно быть, на ее лице отразилось замешательство, потому что Луна нежно улыбнулась ей, прежде чем сжать ее руку и встать.
— Я думаю, что если ты прислушаешься к своему сердцу, то обнаружишь, что твои эмоции всегда были в полном порядке, — сказала она, снова улыбнувшись и посмотрев на Джинни сверху вниз. — Может быть, ты просто не прислушивалась к ним. Может быть, ты искала их не в тех местах.
Она потянулась к руке Джинни.
— Пойдем на кухню, — тихо сказала она. — Чашка чая с лавандой и немного темного шоколада помогут тебе прочистить мозги.
Джинни уставилась на Луну, разинув рот, в смятении чувств, но все равно медленно подняла руку, и Луна нежно пожала ее, Джинни улыбнулась. Они молча спустились на кухню, чтобы выпить чаю с лавандой и темным шоколадом. Джинни задумалась над словами, которые произнесла Луна. На самом деле они не имели смысла, но все же она не могла избавиться от ощущения, что они нашли отклик в глубине ее души. Она не понимала, что с этим делать, но она действительно ценила дружбу Луны и то, что она никогда никого не осуждала — всегда просто принимала людей такими, какие они есть. Она провела час с Луной на кухне, попивая чай, который оказался... интересным на вкус, и они непринужденно поговорили об экзаменах, о том, что такое ракшасы, и о своих любимых летних запахах.
* * *
Гарри сидел в кресле в Гриффиндорской башне вместе с Гермионой и Роном, радуясь, что Рон наконец-то заткнулся и он может спокойно смотреть в книгу и притворяться, что читает, а сам тем временем прокручивал в голове события последних двух недель, проведенных с Джинни. На его груди лежала огромная тяжесть, из-за которой ему было трудно дышать и нормально функционировать. Он любил Джинни, он знал, что любит, но не мог избавиться от этого давнего чувства неправильности, которое возникало у него, когда он был с ней.
Сначала он списал это на неуверенность в том, что Рон примет их отношения. В конце концов, Джинни была младшей сестрой Рона, а Рон — его лучшим другом. Но с каждым днем Рону, казалось, становилось все уютнее, когда они были вместе, в то время как Гарри это нравилось все меньше и меньше. Когда они впервые поцеловались в гостиной, он был так горд и так взволнован тем, что у него наконец появилась Джинни. Но шли дни, и это чувство начало угасать, и он начал чувствовать себя неуютно из-за близости между ними.
Гарри задавался вопросом, может быть, его чувство дискомфорта было вызвано тем, что он просто нервничал из-за физической близости с Джинни, что он так долго стремился к этому, что создал это в своей голове, и его нервы брали верх — что он просто нервничал и становился все более раздражительным. это засело у него в голове. Итак, несколько дней назад, когда они целовались на берегу озера, он подумал, что может попытаться повысить свой уровень комфорта, прикоснувшись к ней более интимно. Так сказать, сдержаться.
Но когда он поцеловал Джинни и начал водить рукой по ее боку, тот задрожал, а внизу живота образовался комок. Он подался вперед, просунул руку ей под грудь и провел по ней большим пальцем. Его рука слегка дернулась, и он почувствовал, как узел в животе скручивается в болезненное ощущение. Джинни напряглась, и он запаниковал, подумав, что она почувствовала дрожь в его руке и содрогание после того, как он прикоснулся к ней. В конце концов они просто тихо сидели на берегу озера в объятиях друг друга, и у Гарри кружилась голова.
Он чувствовал себя неловко, неуютно и неправильно. Это было все равно что прикоснуться к другу, к сестре, и от этой мысли его чуть не стошнило. Он не знал, что делать. Джинни теперь была его девушкой. Он заботился о ней, он любил ее, но он не думал, что это было так, как он должен был. Так, как он думал, что он это делал. И теперь он чувствовал себя загнанным в ловушку и напуганным. Он не мог порвать с младшей сестрой своего лучшего друга и сказать: "О, прости, я виноват, я допустил ошибку — ты мне действительно не нравишься... вот так...". От этой мысли ему стало так же плохо, как от мысли о том, что он останется с ней и всегда будет чувствовать, что он лапает свою сестру. Он знал, что Джинни заботится о нем — она сделает для него все, что угодно, и он не хотел причинять ей боль. Но он знал, что тоже не может остаться.
блядь, вот это бардак, подумал он.
* * *
Джинни сидела в тихом дальнем углу библиотеки. Была суббота, и Гарри в данный момент отбывал наказание вместе со Снейпом. Она сложила несколько больших томов слева от себя, чтобы закрывать обзор библиотечного прохода, и надеялась, что они пошлют к черту то настроение, которое она сейчас испытывала, любому проходящему мимо. Прошло больше недели после ее разговора с Луной, а она все еще не могла понять, что, блядь, она имела в виду, и она все еще ничего не чувствовала, когда была с Гарри. Вся эта ситуация так сильно расстраивала ее, что она на самом деле с нетерпением ждала, когда Гарри останется после уроков. Она терпеть не могла притворяться, что ей комфортно рядом с ним, когда на самом деле чувствовала себя неловко, и осознание этого, в свою очередь, заставляло ее чувствовать себя ужасно, виноватой и грустной.
Поставив локти на стол и обхватив голову руками, она изо всех сил зажмурила глаза, надеясь, что, возможно, ей удастся восстановить работу мозга. Но все, что она сделала, это вызвала у нее головную боль.
И что, блядь, мне теперь делать?! она мысленно закричала, прежде чем уронить голову на руки и громко и болезненно стукнуться о стол.
— уххх — бля, бля, бля, бля, бля! — она стонала на столе, как она тихонько стукнул еще раз голову.
— Так, это что за день?
Голос был дружелюбным и знакомым, и Джинни медленно подняла голову от стола, мысленно сетуя на то, что не возвела стену с книгами повыше, поскольку не хотела ни с кем разговаривать, прежде чем повернуться к проходу.
— О, Сьюзен! — быстро сказала она, выпрямляясь и вытирая лоб рукавом мантии, чтобы попытаться разгладить красное пятно, которое, как она чувствовала, образовалось в центре.
— Привет, Джинни, — радостно сказала Сьюзен с теплой улыбкой, положив руку на край стола. Она склонила голову набок, прежде чем на ее лице появилось более серьезное и любопытное выражение. — Все... э-э... в порядке?
— Э-э... — Джинни опустила взгляд на стол, чувствуя себя немного глупо из-за того, что ее застукали за руганью, когда она била себя по голове. Она нахмурилась, а затем ответила прямо. — Нет, не совсем.
Сьюзен нахмурилась в ответ, прежде чем сделать два шага к ней с противоположной стороны стола, но соблюдая осторожность, чтобы не давить на Джинни. Джинни мысленно вздохнула, еще одна черта, которая ей всегда нравилась в Сьюзен, — ее понимание ситуации было потрясающим, и она действительно умела читать людей вокруг себя.
— Я могу чем-нибудь помочь? — Мягко спросила Сьюзен, вопросительно приподняв бровь.
Джинни посмотрела в ее яркие глаза медового цвета. Вокруг зрачка было более светлое, почти золотистое кольцо, которое действительно выглядело потрясающе. Она подумала, не связано ли это с генетикой. Осознав, что все это время на нее пялились, она откашлялась и снова уставилась в стол.
— Честно говоря, скорее всего, нет, но я ценю ваше предложение. Она поморщилась и сцепила руки перед собой. — Просто последние несколько недель у меня были не самые лучшие дни. Я чувствовала себя немного не в своей тарелке.
— ой. — Сьюзен сделала неуверенный шаг к ней. — Ты ходила к мадам Помфри — она готовит потрясающие перчинки.
Джинни вздохнула. Именно поэтому она не хотела разговаривать с людьми. Ей приходилось либо притворяться, что все в порядке, либо заставлять людей думать, что она больна и нуждается в больничном крыле — хотя, честно говоря, поначалу она тоже так думала. Ей просто не хотелось объяснять половине школы, что она встречается с Гарри, мать его, Поттером, и все равно чувствует себя одинокой, потерянной, сбитой с толку и как будто ей здесь не место.
— Да, — сказала Джинни, выдавив улыбку и посмотрев на Сьюзен. — Я уже заходил к ней на этой неделе, но, возможно, мне стоит зайти еще раз. Я уверена, это поможет.
Ее улыбка была слабой, и она чувствовала себя побежденной.
— Ммм, — медленно произнесла Сьюзен, изучая ее более внимательно. — Джинни, знаешь, если ты когда-нибудь захочешь просто поговорить, я буду более чем счастлива выслушать тебя. Хотя посещение мадам Помфри — отличная идея, когда ты болен, у меня такое чувство, что это может быть что-то другое — что, может быть, тебя просто тошнит от определенных ощущений?
Глаза Джинни расширились, и она посмотрела прямо в глаза Сьюзен.
— Я... э-э-э... — Она запнулась. Сьюзен оценивающе смотрела на нее так, как никто еще на нее не смотрел, и от этого у нее внутри все сжалось. — Думаю, можно сказать и так.
Сьюзен мягко улыбнулась и тихонько присела с другой стороны скамьи, на сантиметров тридцать ближе к проходу, чем Джинни.
— Знаешь, это нормально — чувствовать себя потерянной и неуверенной, — мягко сказала она. — Раньше я постоянно это чувствовала. И хотя я не совсем понимаю, через что именно ты проходишь, я знаю, каково это — быть одинокой и сбитой с толку.
— Что ты с этим сделала? — Слова сорвались с губ Джинни прежде, чем она успела их остановить, и ей захотелось пнуть себя. Вот тебе и все, что нужно было сделать, чтобы не разговаривать с людьми, подумала она.
— Что ж, ситуации у всех разные, но я действительно обнаружила, что разговор с близким другом, которому я могу доверять, был действительно полезным. — Она снова улыбнулась, подперев подбородок рукой и облокотившись на стол. — Для меня таким другом была Луна — у нее очень развита интуиция и она очень добрая. Я думаю, она поняла, что происходит и в чем я нуждаюсь, еще до того, как я это осознала.
Сьюзен тихо рассмеялась, когда говорила, и ее улыбка стала еще добрее, когда она с нежностью подумала о Луне.
— Забавно, — улыбнулась в ответ Джинни. — Это не то, что ты сказала. Просто... Я действительно разговаривала с Луной неделю назад. Хотя, думаю, это только еще больше запутало меня.
Сьюзен мягко рассмеялась, увидев выражение лица Джинни, слегка нахмурившей брови в полном замешательстве.
— Да, — согласилась Сьюзен, качая головой. — Иногда Луна может быть немного загадочной. Она никогда не хочет говорить вам что-либо напрямую. Она считает, что каждый должен делать собственные выводы. Но, если вы сможете расшифровать то, что она сказала, я думаю, вам это будет очень полезно. Мне потребовалось больше месяца, чтобы понять, что она мне сказала. Но когда я это сделал, то понял, что на самом деле просто расшифровывал свое собственное сердце и что совет Луны лишь указал мне на то, что было там все это время".
— Ух ты, — сказала Джинни, приоткрыв рот. Она покачала головой, удивленная и восхищенная мастерством Луны. — И как ты себя чувствуешь сейчас?
— Отлично, — сказала Сьюзен, выпрямляясь. — Я чувствую себя намного лучше, увереннее, теперь я знаю, чего хочу, и, возможно, впервые за всю свою жизнь я принимаю себя такой, какая я есть. Я научилась любить себя такой, какая я есть.
Джинни искренне улыбнулась, и ей стало интересно, совпал ли разговор Сьюзен с Луной с той переменой, которую она заметила в Сьюзен — превращением в сильного и уверенного в себе человека.
— Я не думаю, что у тебя есть какие-нибудь советы по расшифровке? — Спросила Джинни, слегка приподняв бровь. — Я не уверен, что хочу потратить целый месяц на то, чтобы разобраться в этом деле.
Сьюзен снова рассмеялась, и это прозвучало для Джинни как музыка для ушей. Она почувствовала, как слегка покраснели ее щеки, радуясь, что именно она заставила ее рассмеяться от души.
— Нет, — ответила Сьюзен, все еще посмеиваясь. — Нет, сомневаюсь. Луна довольно загадочна. Даже если бы я знала, что она говорит, сомневаюсь, что смогла бы это расшифровать — ее сообщения всегда предназначены тому, кому они доставляются. Боюсь, я вряд ли смогу чем-то помочь.
Сьюзан сочувственно посмотрела на нее, прежде чем медленно встать из-за стола.
— Но, — добавила она, собирая книги, которые отложила в сторону. — Если тебе когда-нибудь понадобится с кем-нибудь поговорить, просто дай мне знать, хорошо?
Джинни наблюдала за ее движениями, за нежными пальцами, которые брали книги, за ее глазами цвета меда, полными неподдельного беспокойства, и за тем, как она заправляла выбившуюся прядь волос за ухо, крепче прижимая книги к груди.
У Джинни защемило в груди, и по причинам, которые она собиралась осмыслить до конца выходных, она выпалила эти слова во второй раз за день.
— Она сказала мне, что, возможно, я чувствую то, что чувствую — что, возможно, мои эмоции не сломлены, но мое восприятие их таково, и, возможно, я не искал их в нужных местах.
Слова слетели с ее губ, и она почувствовала, как румянец на ее щеках усилился, смущенная тем, что она вот так просто выложила слова Луны на стол. Не то чтобы Сьюзен была ее лучшей подругой. Возможно, это было слишком много для нее сразу.
Глаза Сьюзен расширились, и она чуть крепче сжала свои книги, прежде чем к ней вернулось самообладание, и она нежно посмотрела на Джинни.
— Есть какие-нибудь идеи, что бы это могло значить? Робко спросила Джинни, схватив ее за локоть другой рукой.
Движения Сьюзен были медленными, и она смотрела на Джинни так, словно в ее голове только что щелкнул выключатель.
— Я... э-э... — Сьюзан выглядела растерянной, как будто решала, что сказать. Как будто она что-то скрывала. — Джинни, я не думаю, что я тот человек, который должен тебе это говорить, я не думаю, что я должен что-то предполагать, я думаю, это то, с чем ты должна разобраться сама.
Джинни нахмурилась, на самом деле, на себя, и опустила взгляд на стол.
— ты права. Мне жаль, Сьюзен. — Ей хотелось провалиться сквозь землю — ее обычная сильная гриффиндорская уверенность и гордость таяли. Последние несколько недель она была в таком смятении от своих чувств, что действительно перестала быть собой. Она чувствовала себя жалкой. Казалось, что ее пылкость угасла. — Мне не следовало спрашивать тебя — ты ни за что не поймешь, что это значило. Я просто в замешательстве. Прости.
Она чувствовала, что Сьюзен колеблется, чувствовала, как та смотрит на нее, и заставила себя поднять глаза.
Ради Мерлина, Джинни! Мысленно выругалась она. Ты не будешь жалкой и не доведешь себя до эмоциональной катастрофы. Ты будешь смотреть на людей, когда разговариваешь с ними. Она встретилась взглядом со Сьюзен и увидела в его глазах только доброту, если не сказать немного жалости.
— Джинни, — тихо сказала Сьюзен. — Ты замечательная ведьма. Я знаю, ты разберешься в этом быстрее, чем я.
Джинни почувствовала, как у нее внутри все затрепетало от ее слов, и она увидела, как палец Сьюзен, лежавший на книге, слегка дернулся.
— Может быть, — медленно произнесла Сьюзен, бросив на нее понимающий взгляд. — Совет Луны не так уж и закодирован, как ты думаешь. Возможно, она имела в виду именно то, что сказала — что тебе следует потратить некоторое время на то, чтобы прислушаться к своим эмоциям. Не только к плохим чувствам, но и к хорошим тоже.
С этими словами она в последний раз улыбнулась Джинни и попрощалась, сказав, что надеется скоро ее увидеть. Джинни повторила ее слова, а затем медленно опустилась на свое место за библиотечным столом.
— Прислушивайся и к хорошим чувствам, — напевала она себе под нос и, повернувшись боком, прислонилась к стене замка.
Остаток дня Джинни провела, размышляя над словами Луны и Сьюзен. Она заставила себя улыбнуться, когда Гарри пришел за ней из библиотеки и присоединился к разговору за ужином, хотя втайне ей просто хотелось лечь спать, чтобы побыть наедине со своими мыслями. После того, как она провела, как ей казалось, вполне нормальное время в общей комнате с Гарри, Гермионой и Роном, она извинилась и отправилась спать, заявив, что устала от учебы, и была благодарна Гарри за то, что он без вопросов принял ее извинения, отметив, что он выглядел почти успокоенным.
Закрепив это наблюдение на будущее, она приготовилась ко сну и забралась под одеяло, прежде чем задернуть полог кровати. Затем она провела следующие несколько часов, пытаясь осмыслить разговор с Луной и слова, сказанные Сьюзен. Ей казалось, что она окружена намеками, и что решение, разгадка просто плывет у нее перед глазами, как облако дыма, но каждый раз, когда она пыталась ухватить его, оно просто исчезало. В конце концов, она задремала.
Пока Джинни спала, ей приснился сон. Ей снились бессмысленные обрывки воспоминаний — какие-то реальные, какие-то воображаемые, какие-то склеенные воедино. Ей снился Гарри, но каждый раз, когда она дотрагивалась до него, он выскальзывал из ее пальцев, как скользкий кусок мыла, и продолжал вырываться из ее рук. Она погналась за ним по коридору, но он продолжал ускользать.
Ее мечта изменилась, и она играла в квиддич, но ее метла не отрывалась от земли. Она бегала по площадке, зажав метлу между ног, и кричала своим товарищам по команде, но они не могли ее услышать с такой высоты. Сон снова изменился, и ей приснилось, что она столкнулась со Сьюзен, но когда они столкнулись, страницы, которые уронила Сьюзен, разлетелись на яркие золотые перья, которые рассыпались вокруг них, а Сьюзен стояла в центре, выглядя еще более сияющей, чем когда-либо. Она мечтала о чемпионате мира по квиддичу и о том, как впервые увидит танец вейл. Они запоминали, и она хотела сказать им, какие они красивые. Она встала со своего места, чтобы пойти и рассказать им, но Рон спросил ее, почему она уходит, и она снова села. Слишком боялась, что Рон узнает, что она хотела пойти посмотреть на вейл, что она считала их красивыми.
Ей снилась Нора, и она гонялась по двору за своими друзьями детства Томом и Розой с гномом, которого она поймала в саду, пока тот не укусил ее так сильно, что она заплакала. Она уронила гнома и убежала от Тома и Розы, боясь, что они увидят ее плачущей и будут смеяться над ней. Она спряталась за большим дубом и посмотрела на свой кровоточащий палец. Роза нашла ее первой, тихонько обойдя вокруг дерева, чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке. Джинни пыталась выглядеть храброй и перестать плакать, но у нее сильно болел палец, и поэтому Роза обняла ее. Ее объятия были теплыми, и от Розы пахло полевыми цветами. Джинни зарылась лицом в ее волосы, и они были мягкими. Роза спросила, не хочет ли она, чтобы она поцеловала ее, чтобы стало лучше; Джинни кивнула и протянула палец, но Роза не поцеловала ее. Роза поцеловала ее прямо в губы. В животе у Джинни запорхали бабочки, и она лучезарно улыбнулась, но тут услышала громкий смех Тома, который выходил из-за дерева. Роза крикнула Тому, чтобы он уходил, но Том продолжал показывать на них пальцем и смеяться, называя их странными и говоря, что они отвратительные, а Джинни снова заплакала и убежала обратно в Нору. Ей снова приснились золотые перья, а потом она проснулась с ощущением, что упала в свою постель.
Простыни были скручены вокруг ее лодыжек, она была потной и замерзшей. Она посмотрела на занавески, задернутые вокруг кровати. Было еще темно, должно быть, раннее утро. Поднявшись с кровати, она тихо пошла принять душ, стараясь не разбудить своих соседей по комнате.
Горячая вода приятно коснулась ее кожи, и это помогло избавиться от оцепенения, которое нависло в ее сознании после сна. Образы заплясали у нее в голове, пока она пыталась разобраться в них. Когда пар и тепло привели ее в чувство, она сняла с вешалки для душа средство для мытья тела и начала тщательно оттираться. От ванны пахло ее любимыми полевыми цветами, и она что-то приятно напевала себе под нос, прежде чем резко вскинуть голову и широко распахнуть глаза. Все еще держа бутылку в руках, она медленно опустила на нее взгляд, и ее сердце учащенно забилось, когда образы из ее сна начали складываться в аккуратные кучки.
В одну кучу свалены странные и неточные фрагменты ее сна, которые определенно не были реальными — например, ее метла не работала. В другой стопке были воспоминания и события, которые были абсолютно реальными — например, ее желание сказать вейлам, что они прекрасны, и... давнее и забытое, но очень, очень реальное воспоминание о поцелуе Розы с ней.
В голове у нее помутилось, и она стояла неподвижно, наверное, несколько минут, с мылом в руках, наполовину покрытая мылом, пока горячая вода лилась прямо перед ней. Как она могла забыть об этом?
"Это был мой первый поцелуй", — подумала она. Ей было так стыдно за поддразнивания Тома, так смущало то, как бешено колотилось ее сердце, что она спрятала это воспоминание глубоко-глубоко в самой темной части себя, чтобы оно осталось забытым. Она никогда никому об этом не рассказывала. В то время ей было всего девять лет, почти десять, и она решила, что реакция Тома означает, что она сделала что-то не так. После этого она стала меньше играть с Розой, хотя это и огорчало ее, и никогда не рассказывала родителям о том, что произошло.
Джинни стояла, остолбенев, ошеломленная чувствами, переполнявшими ее тело. Эмоции, которые она подавляла и хоронила глубоко внутри себя, воспоминания, которые она намеренно блокировала, — все это хлынуло из нее, как из прорванной трубы, все сразу, быстро и неумолимо. Как она нашла Вейлу привлекательной, но занервничала, когда поняла, что Гермиона — нет. Как она вспомнила, что при первой встрече считала Луну милой. Как ей нравился смех Сьюзен и как трепетало ее сердце, когда она была рядом. Как Роза подарила ей свой самый первый поцелуй — и как в то время она была так счастлива и взволнована, и как ей это понравилось.
— Блядь. — Это слово тихо слетело с ее губ, а из глаз потекли горячие слезы.
Луна была права. Она что-то чувствовала. Она все это время что-то чувствовала, но она брала каждое из этих чувств и запихивала их в глубокую темную яму, оставляя там умирать. Она собирала себя по кусочкам, считала их неподходящими и пыталась заставить их исчезнуть.
Джинни плакала. Ей казалось, что она плакала целую вечность. Рыдания сотрясали ее все тело, и она рухнула на дно душа, прижав колени к груди. Горячая вода полилась ей на голову, а она продолжала сжимать в руке бутылочку с гелем для душа. Кабинку по-прежнему наполнял запах полевых цветов.
Спустя долгое время Джинни медленно поднялась с кафельного пола и заставила себя умыться. Она была измучена. Она почувствовала, что часть ее души умерла от осознания этого — она не была уверена, было ли это из-за того, что она была убита горем из-за собственного пренебрежения к себе, или же она была мертва в ожидании того, что, как она знала, ей нужно было делать дальше. В любом случае, она знала, что сегодняшний день не обещает быть удачным.
После душа Джинни забралась обратно в постель, было всего 9 утра, и ее соседки по общежитию все еще счастливо спали. Она схватила теплый, удобный свитер и пару темных брюк и натянула их. Она посмотрела в зеркало и увидела, что ее глаза опухли и покраснели, но ей было все равно. Она знала, что то, что последует дальше, будет разрушительным, и что ей нужно сделать это сейчас, пока она не потеряла свою гриффиндорскую храбрость. Поэтому она не стала утруждать себя попытками скрыть свой и без того измученный вид.
Покинув спальню девочек, она прокралась в гостиную, надеясь, что Гарри уже проснулся — Гермиона включила мальчиков в учебную программу или, по крайней мере, попыталась это сделать, и обычно они были на ногах к 9 утра. Ей не нравилась идея встречаться с кем-то еще, кроме Гарри, прямо сейчас, но это не могло ждать.
Общая комната была почти пуста; двое младших учеников сидели в углу и играли в шахматы, еще один сидел в кресле у окна и читал, а Гарри и Гермиона сидели у камина и читали. Она мысленно фыркнула, не удивившись, увидев, что ее брат еще не встал с постели.
Она тихо подошла к Гарри и нежно положила руку ему на плечо. Гермиона заметила ее приближение и подняла глаза с улыбкой, которая быстро сменилась недовольством, когда она увидела глаза Джинни, и она попыталась встать со стула — вероятно, чтобы подойти и спросить, что случилось, — но Джинни молча покачала головой. Гермиона осталась на своем месте, выглядела обеспокоенной, но кивнула в ответ. Гарри повернулся, чтобы посмотреть на нее, и его улыбка быстро угасла.
— Джин, — тихо сказал он. — что не так?
— Хочешь прогуляться? — Ее голос звучал хрипло и напряженно, как будто она целый час выла в душе — а так оно и было.
— Да, — сказал он, и на его лице отразилось беспокойство. Он отложил книгу и быстро встал. — Да, давай, пошли.
Джинни молча вывела его через проем в портрете, провела по замку и через главные двери спустилась к озеру. За всю дорогу Гарри не попытался прикоснуться к ней или утешить, и он не спросил ее, что случилось. Она мысленно поблагодарила его за это — Гарри был таким хорошим парнем, и он мог сказать, что ей хотелось побыть одной.
Когда они подошли к большому дубу у озера, Джинни остановилась и повернулась лицом к Гарри. Поднялся ветер, и он начал хлестать, серые облака на небе зловеще потемнели. Она посмотрела на Гарри, и выражение его лица было наполнено беспокойством, заботливостью, любовью и добротой. Она посмотрела на него и почувствовала, как в уголках ее глаз появились слезы.
Это причиняло боль.
Она собиралась причинить боль Гарри Поттеру.
Она любила его; она знала, что любила — только сейчас она поняла, что это было по-другому, как она любила Гермиону или как она любила своих братьев. Этим утром ее как громом поразило, что она никогда не почувствует к Гарри ничего большего, и это убило ее. Она знала, что вот-вот разобьет ему сердце, а он заслуживал лучшего. Он был невероятным парнем. Он был таким добрым, таким заботливым, таким храбрым и просто лучшим парнем, которого она знала.
Она крепко закрыла глаза, призывая свой внутренний огонь — тот, который, как она знала, все еще горел в ней. Она позволяла этому угаснуть, она проливала на это воду каждый раз, когда прятала часть себя и игнорировала эмоции, которые не хотела видеть, но она знала, что это все еще было там. Открыв глаза, она решительно посмотрела на Гарри. Я был готов рассказать ему, но Гарри заговорил первым.
— Джинни, прости меня. Его голос был тихим, но настойчивым, и в нем слышалась боль.
— что? — Она запнулась, на ее лице отразилось замешательство. — Подожди, за что ты извиняешься?
Теперь Гарри выглядел немного смущенным и неловко переминался с ноги на ногу, когда начали падать крупные капли дождя.
— Я подумал, что ты можешь обидеться на меня, — сказал он, немного поколебавшись. — Что я... что я был немного отстраненным.
Брови Джинни поползли вверх.
— Что ты держался отстраненно? — недоверчиво переспросила она.
— Да, — медленно произнес Гарри, смущение на его лице росло. — Я думал, ты заметила, что в последнее время я был немного... э-э-э... не в себе. Я подумал, что, возможно, расстроил тебя. Я думал, тебя раздражает, что я... э-э-э... не решаюсь... э-э-э... находиться рядом с тобой.
Джинни была в недоумении. Если быть честной, она не заметила, что он держался отстраненно. Она была слишком поглощена своими эмоциями. Она не обращала внимания. Но, взглянув на Гарри сейчас, он увидел, что тот нервничает, почти напуган, и воздух вокруг него наполнился тревогой. Он вцепился руками в ткань свитера, а мокрые волосы падали ему на лицо.
— Я, э-э... — Он снова заколебался, глядя в землю, прежде чем сделать глубокий вдох. — У меня были небольшие проблемы с близостью к тебе — в этом смысле — я забочусь о тебе, Джинни, правда. Мне просто было немного не по себе — я не знаю, как это описать. Громкий раскат грома заставил Джинни прийти в себя и осознать ситуацию, которая развернулась перед ней. Она посмотрела на Гарри — на его неловкую нервозность, явный дискомфорт и неловкость, и не смогла удержаться от легкого смешка. Она не могла в это поверить. Она покачала головой; Гарри чувствовал себя неуютно в ее присутствии.
Гарри посмотрел на нее с еще большим беспокойством, чем раньше, очевидно, не понимая, почему она рассмеялась. Но, несмотря на то, что дождь стекал по ее волосам и пропитывал свитер, она улыбнулась Гарри искренней и теплой улыбкой, идущей из самых глубин ее души.
— Гарри, — медленно произнесла она с едва заметным намеком на улыбку на лице. — Гарри, я хотела поговорить с тобой, потому что... ну, потому что я тоже чувствую себя неловко, потому что, Гарри, я думаю, что я лесбиянка.
Там.
Она сказала это.
Она впервые в жизни открыто призналась, что она лесбиянка, и сказала это в присутствии своего парня, Гарри Поттера. У нее было такое чувство, будто тяжесть всего мира свалилась с ее плеч; все казалось нереальным, а на душе стало легче. Яркая молния ударила над квиддичным полем с очередным громким раскатом грома.
Гарри посмотрел на нее удивленно, почти недоверчиво. Он дважды открыл рот и закрыл его, прежде чем покачать головой и рассмеяться с такой легкостью, какой она не слышала уже несколько недель.
— Джинни, я... — Он посмотрел на нее, и его глаза засияли. Улыбка появилась на его лице, когда он снова посмотрел на нее, оценивая. — Спасибо, что рассказал мне, что поделился этим со мной.
Джинни искренне улыбнулась, потянулась и взяла его за руку.
— Прости, Гарри, — тихо сказала она сквозь шум дождя. — Я... я не знала. Я не знала до недавнего времени. Мне кажется, я всегда знала. Наверное, я просто... я не осознавала. Я все это подавляла. Я бы никогда не стала заводить с тобой отношения, если бы знала, что я просто... я просто думала, что это ты, Гарри. Я думала, что люблю только тебя, и именно поэтому мне никогда не нравились другие парни. И это правда, Гарри! Я действительно люблю тебя, я забочусь о тебе очень, очень сильно, и я знаю, что всегда буду любить. Просто— не в этом смысле. Я люблю тебя, как своего брата Гарри. И я действительно надеюсь — мне бы очень хотелось, чтобы мы остались друзьями?
Джинни посмотрела на Гарри с тревожным ожиданием, в ее глазах светилась надежда, что он примет ее предложение.
Гарри буквально просиял, и она заметила, как заметно расслабились его плечи. Он крепко сжал ее руку в ответ, прежде чем заговорить.
— Джинни, я люблю тебя — очень, очень сильно. Но за последние несколько недель я понял, что люблю тебя, как свою сестру. Вот почему я держался отстраненно — потому что чувствовал себя неуютно и не знал, что делать. Я не хотел причинять тебе боль. — Он посмотрел ей в глаза, и в них отразились эмоции. — Джинни, я бы хотел быть твоим другом.
По лицу Джинни потекли слезы, и она крепко обняла его. Они стояли под дождем, а Джинни рыдала и крепко обнимала Гарри, рассказывая ему, как много он для нее значит, как ей жаль, как она счастлива, что он есть в ее жизни, и благодарила его за то, что он принял ее. Гарри так же крепко обнял ее и нежно погладил по волосам, говоря ей, какая она замечательная, какая сильная, что рассказала ему об этом, как он рад за нее, как он хочет, чтобы она обрела счастье, и как он счастлив, что встретил ее и что она стала частью его жизни.
Когда они, наконец, отпустили друг друга, дождь прекратился, и выглянуло солнце. Мир снова казался тихим и безмятежным, как будто буря была здесь только для того, чтобы отразить их эмоции. Крепко держась за руки, они медленно пошли обратно к замку. Они оба согласились с тем, что официально расстались, но Гарри согласился остаться парнем Джинни чисто формально, чтобы у нее было время еще больше осознать свое новое самопознание и чтобы они могли придумать способ обоюдного расставания со своими друзьями.
Джинни не была готова к тому, что в школе узнают, что она лесбиянка, — что Гарри полностью поддерживал, — и она не хотела отвечать ни на какие вопросы об их разрыве, пытаясь подготовиться к экзаменам по СОВ. Они оба согласились свести физический контакт к минимуму до тех пор, пока не "расстанутся поверхностно" — поскольку никто из них этого не хотел, поэтому они ограничились рукопожатием или быстрым поцелуем в щеку, если это было возможно. Они также согласились, что каждый из них волен преследовать того, кого хочет, без каких-либо обид.
Когда они подошли к портрету Толстой леди, Джинни повернулась к Гарри и нежно поцеловала его в щеку, крепко сжав его предплечье. Она поблагодарила его за то, что он был таким понимающим и отзывчивым. Гарри нежно похлопал ее по спине и поблагодарил за понимание его чувств и желание остаться друзьями.
Затем они повернулись и пролезли через отверстие в портрете, чтобы переодеть мокрую одежду. Гермиона бросила на Джинни обеспокоенный взгляд, когда увидела ее, но он сменился улыбкой, когда она увидела, что Джинни сияет. Джинни пошла и приняла душ во второй раз за утро — на этот раз она чувствовала себя расслабленной, спокойной и благодарной. Она закрыла глаза и вдохнула запах полевых цветов.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
